angius in herba

Привык к бесконечному и беспричинному.
Изобилие катастроф - идеальное ученичество в школе растоптанных племен. Припомнил жалобы хора греческой трагедии и понял, что этническое пространство исчерпывается
классической формулой единства времени, действия и пребывания. Можно, еще можно прожить жизнь, воспринимая ее, как череду невзгод и стенаний, бесконечно сетуя на жестокость всепоглощающего времени.

Ах..... не получается. Не получается не получается...Все мешает. Все становится помехой и искушением. Мимолетный свет изливается на нас. Улыбка длится столько, сколько нужно, не затягиваясь дальше породившего её обстоятельства. Добровольное или вынужденное половое воздержание заканчивается через пару часов, после его начала. Мир вызывает живой интерес и ошеломляет. Одиночество бросает нам вызов и внушает отвращение. Ирония указывает на нелепость и комичность ситуации, в которую мы угодили, родившись на свет. Камень падает вниз потому что так хочется камню. Ослы удовлетворяются скудным кормом. Мы со сладострастием разглядываем бездны, ведь разглядывание бездн - это одна из разновидностей сладострастия,
и при помощи юмора лечим себя от будущего. Несчастья проходят мимо и воспринимаются как объект. Напряженная жизнь противоречит дао.

Время вызывает порчу и гниение всего, что в нем обнаруживает себя и действует,
однако мы представляем собой завидное исключение из общих правил, некую аномалию, чудо и миф, не подверженную распаду и деградации сияющую сущность. Когда статически траты сил утомляют, мы переключаемся  на созерцание, на концентрацию в неподвижности. Наши знания и наш опыт парализует нас, но мы достаточно прозорливы, чтобы испытывать искушение сложить оружие - бунтарский инстинкт берет верх над нашими сомнениями.

Мы меняем вселенные как перчатки двигаясь сразу в двух направлениях: от небытия к миру и от мира к небытию, открывая в себе противоречивое сочетание Дикаря и Декадента, именумое также "двойной конвульсией", и  уже здесь на метафизическом уровне, изрядно попотев и состарившись, мы приходим к выводу, что еще можно прожить жизнь, воспринимая ее, как череду невзгод и стенаний, бесконечно сетуя на жестокость всепоглощающего времени.