Дж. Фулбрайт Его книга Самонадеянность силы

Будет продолжено в ближайшие дни (часы), а мое нетерпение я оправдываю тем, что нечего задерживать правду, трубующую постоянного напоминания в мире погрязшем в не таких уж ценных  благах для избранных, часто довольно неприглядных.
Замечательно поучительный пример,  смелой критики своего правительства даже во время войны (США против Вьетнама). Это оказалось логически естественным при одновременной демонстрации автором компенсирующей искренней  преданности истинным ценностям государства. Сначала я поражался сверх-смелости этого председателя парламентской (сенатской?) комиссии по иностранным делам, что казалось совершенно невероятным в наших суровых  относительно бедного государства, которому противостояло всегда так много богатых противников. Сама вьетнамская война была закономерным актом дикого противостояния развращенной державы,  ослепленной наглой уверенностью в правоте дела подавления порывов к свободе и взявшейся навести колониальный порядок, на что у прежних французских поработителей не хватало сил. А то, что на стороне уничтожаемых американским напалмом была правда, аксиомой была победа  над превосходящим по технической мощи противником относительно маленького государства.  Это политическое чудо нашего времени. Не малую роль  здесь сыграла  духовная убедительность Фулбрайта для всего мира и самих янки.

Я стал пользоваться "приемом" Ф. сначала интуитивно, еще до чтения его книги, а потом и
стимулированный им. Опыт оказался удачным. Выступая на собраниях в присутствии начальства можно облегчить усвоение аудиторией не очень для всех приятной информации, если, подумав найти подходящие соображения, раньше не высказанные, но охотно воспринимаемые коллективом и руководством. Искренние похвалы достижениям  и т.п., после которых критические идеи уже не так неприятны, особенно, если их воплощение в жизнь еще улчшит ситуацию в коллективе.   
            Интересно сопоставить  поведение американца и россиянина поэта С.Куняева
Перечитываю стихи, письма, дневники и начинаю подо¬зревать, что я счастливый человек, потому что всегда был свободен и независим как поэт. Потому что свободу я понимал не как политическое разгильдяйство и не как кухонный набор прав человека, а как меру полноты бытия, полноты ответствен¬ности, в коих я сам жил и понимал свое время.

......стихи 1975 года, когда в моей душе окончательно сложилось неприятие "мировой демократии". Но я инстинктивно не принимал ее и раньше. Стихия жизни для меня была глубже, бесконечнее, прельстительней любого самоутверждения, любой идеологии, любой политики. Те, кто был не в силах объять или хотя бы полюбить стихию жизни, на моих глазах неизбежно становились борцами, протестантами, диссидентами. Они лишь на время могли притвориться гонимыми творцами.

Многие поэты, жившие рядом со мной, всю жизнь жаловались на цензуру, на то, что "притесняют", "не пущают", не дают сказать правду. Мне цензура и редакторы, за исключением двух-трех случаев, почти не мешали, потому что, когда ты владеешь всей полнотой жизненной картины, всякого рода неприемлемые для идеологии и цензуры мысли, чувства и строки становятся естественными и необходимыми, а не утрированными деталями твоего поэтического мира. (Цензоры и редакторы ужасались лишь в тех случаях, когда подобные строки торчали как шило в мешке.) Потому-то в те времена читатель мог прочитать в моих стихах многое, что, будучи вырванным из контекста, казалось крамольным и недопустимым.