Палец к виску

                “Вместо луны в ореоле рваных блуждающих туч висела нога”…
                Юрий Мамлеев

Роа петлял по тропинке мимо горы опилок и фанерной обрези, проржавевших корпусов автомобилей, разноцветного тряпичного хламья и выброшенных на произвол судьбы пчелиных ульев. Остановился – отверстие норы перекрывала туфля. В просветы проникало солнце. За туфлей следовала щиколотка. Обхватил пальцами и потянул... Нога!.. Согнулась в колене... Живая!

– Слышишь?! – обратился он к ней, – сбегаю домой, возьму что нужно и вернусь… 

Разогнулась, как бы высказывая свое согласие, и тут же сознание пробуравила фраза – 
“верни-ка меня, любезный, в нору”. Оказалось не сложным – помогала ему вспомогательными колебаниями – через минуту серая поверхность подошвы сливалась с пылью вокруг норы и горошинами разноцветной гальки… 
 

*

Нога оказалась на том же месте – ждала, слегка покачивая из стороны в сторону носком 
туфли. Роа тут же вытащил ее из норы и смазал йодом ткани, трепещущие вокруг бедренной кости. Продев суровую нитку в иглу, принялся сшивать. Какого же было его удивление, когда задолго до наложения последнего шва заметил, что искалеченный торец, то сглаживаясь, то выпучиваясь, превращается в женское лицо – нога зашевелила губами… 

– У тебя в рюкзаке скальпель! – сказала уверенно. 

– И кошелек без денег, – ответил он, саркастически улыбнувшись. 

– У меня проблема, – изворотливо перекатилась – подпрыгнула и поскакала то вправо, то влево, как маленькая девочка, играющая в мелованные на асфальте классики, – я могу передвигаться только на одной. 

– Болезная, – Роа смиренно вздохнул. 

– Вторая у меня уже не вырастет, – сказала она и добавила, – но выход есть! 

– Какой? 

– Крылья!.. – Но для этого ты должен надрезать тут, и с противоположной стороны. 

– Ты с ума сошла – я им карандаши затачивал.

– Не бойся, я  через такое прошла, что в антисептике не нуждаюсь. Из надрезов, – 
продолжала она, напрягая мышцы бедра, – сразу же начнут прорастать крылья. 

– Перестань прыгать, – сказал он, – не двигайся, душа моя! – вытащил из рюкзака скальпель и обозначил один надрез и другой… И тут же из бескровных прорезей, увеличиваясь в размерах, поползли оперенные конечности – нога начала взмахивать 
крыльями, словно птенец, пробующий свои силы перед первым полетом. 
 

*

А дорога все еще шла на подъем и бугрились ягодицы, обтянутые спортивными шортами и казалось, что позвоночник со змеиной настойчивостью ползёт вверх, синусоидально изгибаясь под взмокшей пятнами майкой. И двигались навстречу частные домики – второй, третий – десятый – тринадцатый. И – повторилось: вынырнула из ближайшего переулка и проплыла мимо. “Думает, что я ее преследую” – приостановив велосипед, оглянулся. Она ощутила это и быстро-быстро засеменила к ближайшей халупе. А что, если все же попробовать с ней заговорить? Какая фраза вылетит из его уст? Извините, госпожа – не подумайте, что я вас домогаюсь?..” Ответ бессловесный – остроугольно ползущие вверх брови... Она торопливо пятится… И, почувствовав внезапно, что он и не думает играть с ней в догонялки, прикладывает на ходу палец к виску – сумасшедший, сумасшедший, сумасшедший! – прокручивает она локтевым  суставом, словно отверткой.


Склад ржавого металлолома под знойным небом нагревал воздух еще сильнее. Экскаватор захватывал клещами обрезь и она, падая в кузов, с какофонистым грохотом озвучивала окрестность. Солнце, наконец-то, склонилось к вечеру. Роа сел на велосипед. Ой-до-мой, ой-до-мой, – суховато заскрипели педали и, когда он проезжал мимо места очередной встречи с женщиной-наваждением, вспомнилась ему змея, раздавленная колесами проезжавшего автомобиля; аспид на полировано блестящей поверхности асфальта, удушено вибрирующий Y-образным раздвоением приоткрытой челюсти. И здесь его воображение нарисовало другого аспида – он увидел его в нижней точке шоссейного спуска – змея пыталась одолеть бордюрный уступ. Не одолела и начала переползать шоссе, решив, очевидно, что противоположная сторона окажется более удачной. И тут со стороны быстро растекающихся сумерек выполз, откуда ни возьмись, многотонный самосвал и в освещенной кабине отчеканилось лицо водителя. Угрожающе зарычал мотор. Роа соскочил с велосипеда. Протестующе замахал руками, но куда там – змея оказалась под колесами. Хруст костей застрял в ушах Роа с такой болью, словно шины протектора прошлись по его туловищу. Тяжеловесная махина пронеслась мимо, оставив на асфальте свившуюся в агонизирующие кольца змею. Ее брюхо в самом утолщенном месте лопнуло. Внутренности шевелились. Думал змееныши – туфля ! – туфля с голенью!! – нога яростно колотила каблуком по асфальту, пытаясь выбраться из разорванного чрева. И ей это удалось. Она выкатилась, вскочила и запрыгала, словно стреноженная. Замахала крыльями с жужжащей скоростью и, когда они очистились, обтерла кончиками физиономию облепленную желудочно-змеиной слизью и, взлетев над ближайшим фонарным столбом, весело защебетала. 

– Теперь тебе точно не убежать – я буду проявляться во всех твоих фантазиях. – Да, да! –
без исключения. 
 

* 

Скомкал какой-то листочек (из тех, которыми рекламными агентствами забивались утробы почтовых ящиков) и открыл дверцу кухонного шкафа. Ведро для отходов оказалось переполненным.  “Надо вынести” – подумал он, брезгливо поморщившись: пахло заплесневевшими персиками… 

На обратном пути встретил Иону, благочинно спускавшегося по лестнице. Иона любил рассказывать анекдоты. “Как то”…, – начинался любой из них. Роа опустил мусорное ведро, изображая полное внимание. Жену Ионы также звали Ионой. Вспомнил, как она вчера барабанила кулаками в его дверь – седовласая, со сверкающими от гнева глазами. “Если ты не перестанешь тревожить меня своими телефонными звонками, полицию вызову”, – прошипела она апокалиптически. Декольте у нее почему-то было надорвано и левая сторона приоткрыта до груди с венозными прожилками, сходящимися к коричневому соску. Роа с трудом оторвал взгляд от этого зрелища. Он прожил в поселке более пятнадцати лет и поневоле,  неведомо из каких источников, просочилось в его сознание многое. Об Ионе он знал, что она убила новорожденного – суд признал ее невменяемой. “Иона, успокойся – я тебе не звонил”, – сказал Роа. “Звонил или не звонил, там  разберутся”, – ответила  Иона и в единстве с нею в обход пролета заковыляли ее щиколотки: одна синюшно-варикозная, вторая – белая, необыкновенно привлекательной формы. 


К 2 часам дня в самый пик солнечной активности вспомнил, что уже давно хотел покрасить крышу известью. От полуденной духоты, длившейся 2-3 часа, даже сквозняк переставал подбадривать. Одолевая накатившую лень,  отправился в хозяйственный магазин. И тут – куда денешься – вездесущий сосед.

– Решил комнату освежить? – спросил Иона, увидев бочонок и прочитав на нем 
этикетку.

– Да нет, – ответил Роа, указуя свободной рукой на яростное солнце, – крышу хочу побелить”… 

– Сегодня? – спросил Иона.

– Ы-гыы, – выдавил Роа сипло. 

– А меня радикулит замучил… – Побели и над нами – заплачу! 

– Денег не возьму, а побелить побелю, – сказал Роа, представив себе почему-то жену Ионы: отворот ее халата... сосок... прихрамывание... и щиколотку. 


Ближе к вечеру, когда жара начала спадать, прислонил к проёму лестницу и перенес на крышу щетку для побелки, веник и веревку, которой решил на всякий случай подстраховаться – красить надо было и на краю. “Вначале пройдусь по участку Ионы”, – 
подумал, примеряя глазом емкость бочонка. Работа двигалась споро. Один конец веревки он зафиксировал на стойке бойлера и только успел обвязать себя – защебетало. Роа оглянулся и потерял равновесие. “С четвертого этажа падаю”, – подумал он с ледяным спокойствием, успев при этом заметить, что вокруг бойлера кружилась нога – ее губы, сложенные бантиком, напоминали 88 с хорошо обозначенными линиями перехода и отверстием, сквозь которое она втягивала и выдыхала воздух. “Как же это у нее получается – без легких?” Пустой вопрос завис на веревочной струне под окнами четвертого этажа. И темень приблизилась вплотную – сгустилась. В комнате Ионы горел свет. Иона сидел на диване. Его жена стояла перед ним на коленях в позе блудного сына... Кто-то попускал веревку... Роа начал двигаться вниз. Нащупал почву и обрывая ногти освободился от веревки. Солнце садилось с другой стороны дома.
 

*

“Завтра докрашу”, – подумал о незавершенной работе и проскользнул боком в приоткрытую дверь. Есть не хотелось и как только приблизился к матрасу, лежащему в углу комнаты, присел на него обхватив руками колени и неожиданно упал на бок, прижавшись ухом к подушке... И вновь асфальтированная дорога на краю родного поселка, известного ему до мельчайших подробностей. Состояние – бездумное! – блаженное, если бы не  заметил в полуметре от бордюра патрон. Поднял. Подкинул на ладони. По весу и по величине подходит для автомата М-16. Гильза слегка сплющена – очевидно, попала под колесо автомобиля. Потрогал пальцами пульку. Не шаталась. Сидела в гнезде крепко. Сжал патрон, чтобы забросить подальше, но на взмахе рука замерла. А, что если в том месте разожгут костер? Он шел, зорко всматриваясь и оценивая окрестности – где бы освободиться от найденного? В куче щебня оставить?.. “Ни в коем разе, потому что убирать будут бульдозером и если тяжелый ковш гахнет по капсулю”. На прицеле чей-то судорожный всхлип и пена из приоткрытого рта. А виноват он и еще раз он – потенциальный убийца. Куда  бежать галахическому еврею от самого себя?.. “Жаль, что медные предметы в желудке не перевариваются”. Роа перебросил патрон из одной ладони в другую, вставил в рот капсулем наружу, пулькой вовнутрь и решил, придерживая рукой, клацнуть посильнее зубами. Раздался щелчок, но ничего не произошло. Он приоткрыл зажмуренные глаза и по льющемуся и полыхающему солнечному свету понял, что остался жив… Вдали, в трехстах метрах от дороги, возвышался, заготовленный пастухами-бедуинами стог сена. Там же виднелся опустевший загон. А еще подальше – пологий склон и пасущиеся овцы. 


Роа пришел домой, взял плоскогубцы и расшатав пульку вытащил ее из гнезда. Высыпал порох на кафельную плитку и поднес спичку. Теперь его совесть была спокойна. За окном светало. Неподалеку от оконной решетки кружилась и щебетала нога, похожая на огромную стрекозу.