Глава 86. Последнее свидание

 «Неверующий муж освящается женою верующею,
и жена неверующая освящаеся мужем верующим»
(1Кор. 7:14)

После осознания вечной истины сердце Кройска начало немного успокаиваться. Но разум не унимался – люди и сейчас гибнут в неведении.
Как долго дожидаться до четверга… У него было всего два дня. Но и в эти дни где-то погибали люди, отлученные Мамонами от вечной Истины и животворящего источника веры.
В эти дни Кройкс думал и о дальнейшем развитии событий – если ему дадут высказаться на площади до самого конца, несомненно, что даже всеобщая любовь народа может не спасти ни его, ни этот народ от гибели, которую могут учинить приспешники Мамона и Сценариста...
«Но сказать надо все. Все, что только знаю, на что хватит моих сил. Сказать, пусть даже ценой своей жизни. Только бы они помнили слово о Боге», - так думал крепчающий Кройкс, возобновив на оставшиеся сутки свои прогулки по северной степи.

В среду под вечер, когда солнце уже стало заходить за горизонт, Кройкс мысленно попрощался с ним навсегда. «Ведь завтра, может быть, не будет для этого ни минуты», - подумал он и вошел в стены замка, где его остановил сменщик Джинджера на пропускном пункте:
- Кройкс Адам, вам срочное сообщение, - охранник извинился за то, что не отдал его раньше, так как пришло оно с утра, но юношу нигде не могли найти, чтобы отдать его. Это было именное письмо Мамона.
Кройкс быстро развернул его с дрожащим руками: там могло быть написано что угодно: может быть, отмена выступления, ведь Мамон захлебывался в своем миротворческом уважении и почете. Там может быть объявление о преследовании ставшего известным не только в узких кругах священника, там могло быть самое неожиданное и страшное. Однако Кройкс пытался не реагировать панически, чтобы там ни было. Он развернул депешу и начал читать:

«Уважаемый Кройкс Адам!
За Ваше благочестие и службу Всемирному Северо-Западному государству, Мы, Его Демократическое Высочество, Св. Мамон IV, соизволяем Вам принять от Нас великую милость. Вы имеете право однократно посетить заключенную в одиночной камере Надэль Еву в тюрьме Хадрамаут в любое подходящее для Вас время.
И не забудьте, Мы ждем Вас в четверг 24 октября 2191 г. в 10:00 на площади замка «Горькая полынь».
 И ниже подпись –
«Mamon» 

За эти дни душевных мук и страданий Кройкс почти совсем не вспоминал о своей детской любви к рыжему лисенку. Он думал о ней только как о примере мученической жизни и смерти той, что несла в себе целый мир. Мир загубленный почти что с самого начала. Мир, которому было не выжить в этой жесткой игре. Погрузившись с головой в свою боль, он реже вспоминал о том, что Надэль тоже умирала. Она  была в мыслях Кройкса уже больше мертвой, чем живой. И только сейчас, когда пришла эта весьма неожиданная для Кройкса депеша, он понял, как любил ее. Как хотел бы увидеть ее, пусть даже в самый последний, уже ничего не значащий раз. Не значащий для всех, кроме них двоих. Двух запутавшихся в жизни запуганных подростков, которые, казалось,  и сейчас чувствуют друг к другу целый сноп чувств.
«Как мне нужно ее увидеть! Мне нужно столько всего рассказать ей!» - подумал Кройкс, и его дух уже пересек сотни километров через северные территории, проникнув в тюрьму Хадрамаут безо всяких разрешений…
- Боже мой! Как же быть! Я же уже не успею! Уже вечер, а завтра утром назначено собрание! – горячий румянец зацвел на его щеках, юноша заметался из стороны в сторону, - Это же так далеко отсюда. Я не успею, что же мне делать?
В эту минуту на проходной пункт взошел рыжеусый товарищ Кройкса, толстяк Джинджер:
- Кройкс, весь день тебя искали. Ты уже прочитал? – поинтересовался добряк, увидев в руках юноши письмо.
- Да, все прочитал. Помнишь… я говорил тебе… про Надэль Еву? У меня осталось 12 часов, чтобы увидеть ее… Помоги мне! Пожалуйста!
- Есть идея, Кро, ведь письмо от «самого» Мамона? - уточнил добродушный охранник, который  с пониманием посмотрел на возбужденного Кройкса, - Сейчас свяжусь с начальником охраны и сопровожу тебя на представительском  автомобиле.
- Слава тебе Господи! Поехали быстрее!

Когда уже глубокой ночью прекрасный, цвета свежего асфальта, фирменный лимузин Мамона со скоростью ветра подъехал к тюремным заставам Хадрамаут, охрана тюрьмы была поражена таким неожиданным визитом. Начальник охраны Скулица-VII-ой немедленно дал распоряжения красить забор в белое, а арестантов сплошь вымыть и одеть во все чисто-парадное. «А я пока отвлеку его!» - подумал начальник охраны Скулица-VII и выбежал с 33-зубой улыбкой навстречу машине Мамона.  Лишний зуб Скулицы вырос недавно, прямо посередине неба, (вследствие генной мутации - привет от генлаборатории «Рекомбинация»), так что каждое слово давалось ему с большим трудом.
- Господин м-мам-Мамон, в-Ваше сият-выысотчество… - начал было Скулица.
Вышедший из машины бледный парень не был похож на растиражированного повсюду Мамона. Рыжеусый здоровяк ударил сутулого и неприятного Скулицу по плечу – Эй, Ску, расслабься. Этот парень – герой. У него от Мамона разрешение на посещение одной девчонки. Надэль Евы.
Изуродованное оспой лицо Скулицы выказало злобу и чувство превосходства, но затем совсем неприятно оскалилось:
- Здрасьте. Скулица-VII – начальник тюрьмы Хадрамаут. Ваша Надэль – дикая кошка, у нас таких еще не было… Говорят, она заразная, будьте с ней поосторожнее. Убьет! - на его лице выказалась смесь похоти и страха заразиться венерической болезнью и  одновременно с этим попасться в лапы  кусаче-царапучей «кошки».
«Молодец, Надэль. Так им и надо. Умница во всем видна!» - подумал про себя Кройкс с неудержимой улыбкой удовольствия на лице.
- Да, такой у вас и быть не могло, - ответил Кройкс, пытаясь сдержать себя, чтобы не треснуть этому оглоеду прямо в его оспины, - Отведите меня немедленно к ней. Я завтра встречаюсь с Мамоном, не хотелось бы, что бы вас привлекли к уголовной ответственности за мое опоздание…
Тюрьма Хадрамаут не являлась тюрьмой как таковой. Она была лишь местом временного заключения смертников, большая часть из которых – это  мирные мусульмане, принятые за террористов. Были здесь и поборники правды-демократии, были те, кто покушался на жизнь госчинуш. И только одна женщина сидела здесь за попытку покушения на Мамона.
Правда, часто заключенные находились здесь не по несколько дней или даже месяцев, а то и десяткам лет. Про них могли просто забыть. Постоянное ожидание смерти, неясный срок освобождения душ из телесных оболочек - все это оставляло на психике заключенных неизгладимые следы.
Люди  - мужчины, женщины и дети – сидели в одиночных клетках, но поскольку клетки имели не сплошную основу, а были сделаны в виде сеток, то они вполне могли переговариваться. Подобно птицам на восточном рынке. 

Весть о приезде в Хадрамаут юного священника мгновенно разнеслась по тюрьме. Когда Кройкс стал проходить по коридору – тысячи рук протянулись  к нему – отчаянный крик, визг и стоны наполнили все здание тюрьмы, вернее его левую половину.
- Спаси нас, отче! Спаси наши души! Меня, меня коснись! Меня! Я! Я! Отче! – канонада просьб сдавила его виски. Кройкс пытался не смотреть по сторонам, но это было не возможно. Дикие,  искаженные горем гримасы людей в оборванных одеждах, с одинаково безумными глазами, просили его и умаляли об одном – СПАСИ нас, Отче!
Не обращая внимание на злобно-завистливого Скулицу, Кройкс вынул из нагрудного кармана крест Меч дождя. Подняв его высоко и беря его двумя руками, Кройкс отправился вперед:
- Коснитесь креста, дети мои! И молитесь. Бог спасет вас! Бог спасет ваши души! – громко  и четко произносил священник.
- А! А! Я! Меня, меня спасай! Прости меня! – тюремный коридор превратился в многоножку, из которой торчали тысячи искавших крест рук.
Люди стонали и плакали, молились и падали от голода и бессилья.
«Но сколько боли, сколько!» - священник перекрестил их и отправился в отделение для особо опасных преступников. Одиночные комнаты там были полностью непреступны и изолированы. Звуки отчаявшихся стали стихать за изолированными стенами коридоров. Наконец, Кройкс, Джинджер и Скулица остановились у очередной одинаковой двери:
- Вот ее камера,  - указал на последнюю дверь недовольный таким ажиотажем вокруг фигуры  священника Скулица.
- Сколько у нас времени, Джин? – обеспокоено спросил Кройкс.
- Не более часа. Чтоб приехать к утру, - отвечал тот, немного нервничая.
- Я успею. А теперь хочу предупредить вас, Скулица, - Кройкс резко обернулся в его сторону, -   Если вы собираетесь подглядывать и подслушивать – завтра же вас будет ждать трибунал. Надеюсь, это ясно? Предпримите все необходимые меры, чтобы нам никто не помешал, – воскликнул Кройкс, вспоминая слова Мамона.
- Все ясно, - надменно, но не без страха ответил злобный начальник тюрьмы и приказал тюремщику отпереть дверь. На стене было зеркало-экран для просмотра. Кройкс не мог и догадываться об этом.
Картина, открывшаяся перед Кройксом, поразила его до глубины души. Комната без предметов кроме ненужного здесь зеркала, на полу несколько нетронутых тарелок позеленевших макарон  и хлеба, маленькая узкая полоска окна в самом верху. Все.
Что-то живое находилось за дверью.
Кройкс вошел один из всей группы и прикрыл дверь. Автоматически  замкнулся замок. Вдруг, именно оттуда, откуда он и предполагал, на него прыгнул какой-то зверь,  который начал кусаться, бить и царапаться изо всех своих сил. «Дикая кошка» опомнилась только тогда, когда ее жертва взмолилась и прокричала: «Надэль! Остановись! Это же я! Кройкс!»
Как одержимая, рыжеволосая исхудавшая девушка упала на пол и посмотрела на Кройкса. Казалось, что она онемела.
- Это я, родная, ты, что не узнаешь уже? – молодой человек  приблизился к ней.
- Не подходи, это не ты, это не Кройкс. Кройкс умер! А если бы он был жив, его бы не пустили сюда. Никогда, - ответила она, глядя на привидение во все глаза.
- Посмотри на меня, Наденька. Ну, чем тебе доказать, что я есть я? – он догадался, - может быть, вот этим? – и он протянул ей серебряный крест.
Ее чумазое лицо, с кровоподтеками и синяками, выразило боль и удивление. «Господи! Что же они с тобой сделали?» - подумалось ему, но сказал другое:
- Это я, Кройкс, теперь ты веришь мне? – мягко произнес он, спрятав крест.
- Ты жив? Зачем же ты пришел, где голова Мамона в твоих руках? – она говорила это как-то по-детски и с обреченностью в голосе. Вздрагивая всем телом, которое было едва прикрыто ободранной одеждой, она грозно, будто догадываясь до чего-то непотребного, спросила: - Ты продался ему? Да? Иначе бы он не пустил тебя ко мне? Так?
Ее голос показался Кройксу таким далеким и коробящим, что он сморщился:
- Нет, Надэль. Но меня поставили перед выбором и, к несчастью, я выбрал мир и наш народ, а не тебя. Мамон и Номам пожинают славу как миролюбцы и чудотворцы, а мне, вот, как подарок, пропуск в твою темницу. Поняла? – ему стало вдруг обидно оттого, что она не рада ему.
- И это все? – она посмотрела ему в глаза уже почти понимая, что перед ней ее самый любимый рыцарь на свете.
- Нет, завтра… уже сегодня, будет большое собрание народа на площади замка «Горькая полынь», где будем выступать: я и Мамон. Это будет самая настоящая бомба. Все выступление будет транслироваться каналами  Интердизайнера со всего мира... Вот видишь. У меня меньше часа времени, а ты меня ругаешь! – сказал Кройкс, почти что обиженно садясь около нее на пол.
«Да, это Кройкс!» - она не могла прийти в себя от такого неожиданного появления этого странного человека, которого она и любила и ненавидела одновременно, понимала и не понимала, принимала и думала, что он совсем чужой. Его глаза были так нежны, а весь он был таким противоречием, что она терялась в своих чувствах и мыслях.
- Осмия погибла полгода назад. Мне сообщили совсем недавно...
- Приношу тебе свои соболезнования. К сожалению, я не знала ее хорошо, - еще почти что не осознавая, что произошло, сказала Надэль, понурившись. «Она и  в правду одичала здесь, или отвыкла от меня… ведь мы так давно не видели друг друга», - подумал Кройкс, глядя на ее неподвижный оранжевый взгляд.
- Я долго думал о произошедшем и виню за все только себя самого. Мой грех на мне с того дня, как я решил жениться на Осмии и до конца моих дней… - сказал Кройкс совсем по-взрослому, - Я виноват во всем. И, прежде всего, в том, что выбрал человека, которого совсем не любил. Вернее, любил как друга, а не как женщину.
Он думал, что Надэль следует «переварить» его слова. Он ждал от нее ответа, но она не издала ни звука, застыв в ожидании его дальнейших слов.
- Ты будешь моей Евой? - спросил он мрачно, - можешь отказаться, если не хочешь.
- Ты смеешься надо мной, Крой? – дикая кошка озлобилась, она разрывала какую-то бумажку на тысячи кусочков, что, судя по всему, успокаивало ее, - От жены ждут потомства. Забыл, я насквозь облучена. Люди в таком состоянии не живут. И точно не рожают…  - она неожиданно подняла свои глаза на него, - Я не смогу родить тебе ребенка. Уходи. Я буду просить всех богов, чтобы они помогли тебе найти твою Еву! – Надэль говорила правду: обреченно и с горечью. Он знал, что она не будет лгать, потому и всегда опасался ее реакции на свои дела.
Кройкс вспомнил слова из Библии Ангела Рафаила, обращенные когда-то к Товии, сыну Товита, который побоялся жениться на Сарре, которая девой пережила семь мужей:
«Не бойся; ибо она предназначена тебе от века, и ты спасешь ее, и она пойдет с тобою, и я знаю, что у тебя будут от нее дети». (Товит, 6:18).

- Ты веришь в Бога? – спросил Кройкс.
- В какого из них – я знаю их много…
- Он один, поверь. Выбери одно из всех имен. Можешь называть его Буддой, Аллахом или Христом. Можешь называть его просто Богом Единым. Я научу тебя молиться. Если ты хочешь, – предложил он, понимая, что ее жизнь и жизнь их детей будет зависеть только от того, угодно ли это Богу или нет. Заслужили ли они быть счастливыми, выполнили ли они то, что предначертано, - Я просто человек, но как я хочу, чтобы ты верила в Бога!

Она, наконец, узнала его.  Своего Кройкса. Его светлую душу-идеалистку, его любящие добрые глаза. Она очень любила его. С той минуты, когда прочла книгу Литии, с тех пор, как представляла его в лесной песне прекрасным рыцарем, несущим по жизни свой Меч дождя, с тех пор, как  впервые увидела его темно-синие несравненные глаза, с тех пор, как неоднократно спасала его жизнь…
- Ты ангел, я хочу верить в тебя! – по ее лицу покатились непрошеные слезы, она закрыла лицо ладонями. Родившейся сильной не пристало быть слабой.
- Люби во мне только того, в кого я верю. Люби Бога, а меня жалей, -  произнес юноша тихо, совсем по-детски, и устало, по-взрослому одновременно.
Ее глаза не могли  остановить слезы от безысходности и невозможности исполнить его желание:
- Я не умею… меня этому не учили. Прости!
Она украдкой посмотрела на Кройкса: он был так красив какой-то невинной чистотой, такой открытостью сердца, которая даже пугала ее своей невидимой притягательной силой.
- Ты не бойся меня. Дай свою ладонь. Она трусливо протянула навстречу ему свою тонкую, все вымазанную в грязи, израненную, холодную ладошку. Он взял ее в свои руки и стал греть своим дыханием,  – Теперь тебе стало теплее?
- Да. Спасибо. Ты очень трогательно поступаешь со мной. Только не знаю, почему? Ведь я такая плохая. Такая испорченная, - морщинки на лбу сложились в домик, - Я ведь бросила тебя тогда, одного, больного… разве это можно простить?
- Милая моя девочка, если тебе нужно мое прощение, то оно у тебя уже есть, я тоже не идеален, натворил много чего, - он обнял ее, а она всем телом приникла к нему и больше не сдерживала слез. Она только повторяла: «Забери меня! Забери меня отсюда! Крой! Пожалуйста!» Никакое сердце не могло выдержать ее стенаний.
- Прекрати, Надя, ты что, хочешь меня довести до того, что я пошлю все к черту и действительно заберу тебя?
- Нет-нет, но я так люблю тебя, не бросай меня, пожалуйста! Ведь мы умрем с тобой на разных концах света и даже не… никогда не будем вместе… эти гады… они тут мучили меня… но я им не далась в руки, слышишь? Потому что никто не может дотронуться до меня… только ты… только ты… - она говорила и всхлипывала, и говорила и всхлипывала.
- Я знаю, знаю, моя родная. Я приехал к тебе за тем, чтобы… сказать, что нет для меня роднее человека, чем ты, нет никого, кого бы я любил больше из живущих на земле. Я люблю тебя. Иди ко мне, - он так сильно сжал ее в своих объятьях, что она застонала, - Я обещаю тебе, что выживу и вернусь за тобой. Слышишь? Ты только жди меня, хорошо?
- Я буду ждать тебя. Только выполни мою последнюю просьбу, думаю, что и ты думал об этом, ведь мы можем умереть. Ты – сегодня, а я – завтра… Представь, хотя бы на минуту, что я твоя жена. Можешь? – спросила Надэль, не выпуская его из своих объятий.
- Ты мне больше, чем жена. Ты моя судьба. Я сделаю все, что ты хочешь… - Кройкс ответил Надэль  поцелуем.