Четыре избушки - четыре старушки

Мой брат Миша купил дачу. Место сказочное. Прямо от порога расстилается веселый ситчик цветущего луга. С плавным уклоном бегут ромашки и колокольчики  до самой  речки, кружевной оборкой обозначая границу  высокого ее берега. А за речкой, спокойной и неширокой  Непрядвой, привольно пасется стадо рыжих коров. Спускаясь к  водопою, коровы задирают морды и с любопытством поглядывают на наш берег, где еще шевелятся живые люди. А людей-то, если нас, дачников, не считать,  всего-навсего четыре одиноких старушки. И у каждой старушки своя избушка. Четыре избушки, наша пятая, на всю еще не до  остатнего конца вымершую деревню со сладким названием  Малиновка.

В первый же наш дачный уикенд  соседки пришли поздороваться да познакомиться. Баба Даша. Баба Паша. Катерина. Маруся. Рады они, дескать, новым людям очень, потому как от одиночества в старости радости мало. Мы тоже гостям дорогим рады. На крошечной веранде  самовар кипит. Над кружками с  индийско-дефицитным чаем пар поднимается. Печенье  московское нежно рассыпается и тает на языке.

- Такого-то печенья у нас не бывает. А чай пьем с травами да вареньем – вот, милости просим, - и баба Катя выставила на стол баночку, – смородиновое. В лесу у нас всякой ягоды много, а собирать мало кто приходит.

- А я вам картошки нашей принесла, прошлого еще урожая остатки, но хранилась хорошо, не промерзла. – И Маруся рукой указала на черную сумку у порога.

- Неужто картошку сами сажаете? Никто не помогает? – поинтересовалась Ольга, моя золовка.

- Так почему  Нюрка с дедом своим избу-то вам продали?! Почему слезами обливались?! – В свою очередь спросила баба Паша. И тут же сама секрет этот золотым ключиком и открыла. – Под восемьдесят обоим-то. Поди, картошку содить не под силу стало. И воду носить. И печку топить. Дочка из райцентра приехала, квартиру ей дали из расчета, что престарелых родителей заберет. И увезла их в городской дом –  плита газовая, вода горячая, машина стиральная. Чисто в раю теперь.

- А нам ехать некуда, - подвела итог дотоле не вступавшая в разговор баба Даша.- Тут мы родились, тут и помрем. По утрам перекличку объявляем:  «Жива ли, Катерина?», «Бог не прибрал, Прасковья?», «Как ночевала, Марья?».

- Ну, а молоко-то есть? – Отводя  разговор в другую сторону, с надеждой спросила я. – Корову или козу какую держите?

-Да что ты! – В один голос, как о чем-то несбыточном, всколыхнулись   женщины. – Уж сколько годов  без коров живем. Сил только на огород осталось, на картошку, на лук, на морковь, зелень всякую. Всё в наклон с утра до ночи. А живность – вон она.
Два серых гуся, вытянув длинные шеи, со злым шипением надвигались на нашу лохматую черную Жужку. Она отскакивала в сторону, но потом снова с заливистым лаем бросалась в атаку. Не  проявляя к батальной сцене ни малейшего интереса, несколько рябых курочек что-то клевали у самого крыльца.

По цветущему лугу нешироким пояском тянется мягкая проселочная дорога. По ней каждый день лихо, с дребезжанием проносится старая телега -  две лошадки, чуя близость дома, бегут дружно и весело. Молодая женщина по имени Нина Ивановна, не останавливаясь, а лишь чуть попридержав своих горячих коней,  звонко кричит в телеграфном стиле: «Здорово, девушки. Писем вам  нет. А хлеб везу. И черный и белый. Приходите».

Идти недалеко – в полутора километрах от Малиновки расположена большая  деревня. И магазин там есть, и  медпункт с фельдшером, и кино показывают.

Мы в ту большую деревню не ходим, все продукты, включая скромные заказы соседок, привозим с собой. И не только продукты. Миша с Олей затеяли большой «евроремонт»:  белят, красят, чистят, скребут, молотками стучат. Да и я, где могу в силу своего возраста, на подхвате. Темная избушка посветлела, стала  нарядной и привлекательной. На стенку ковер даже не очень старый повесили. А когда Миша умудрился каким-то образом и наш еще вполне приличный диван, разобрав его на части, из Москвы привезти и заместо древнего  топчана поставить, так стали наши старушки-подружки  специально заходить посидеть на диване. Заметно было, что   перемены в избе соседки одобрили, а брата моего уважать стали уже не как гостя московского, а как своего, деревенского.

- Ты бы, Михаил Маркович, и мой стол, такой же колченогий, выправил, того и гляди совсем рассыпится…

- Ты, Михаил, зайди дверку у шкафчика починить – на одной петле кой год держится.

- Может, ты и на крышу взберешься – протекает в дождик-то…

Откликался мой  брат сразу и с радостью. Удовольствие душевное ему было помогать четырем нашим соседкам. И жизнь их, и беду, и одиночество Миша хорошо чувствовал.

    Мы с Олей веселую клеенку купили – по бело- голубому в клетку полю бабочки летают и цветы растут – и  стол на веранде застелили.

- И мне такую точно привезите, - залюбовалась узором баба Паша.

- Да на что тебе, Прасковья, новая клеенка? – словно бы  невзначай обронила Катерина. -
Гостей-то ведь уже не ждешь.

- А вот и жду! - сказала баба Паша и поклонилась нам с Олей. – Квас поспел - окрошку буду готовить. Приглашаю вас на обед.

Тут же клеенка  была снята со стола и подарена к предстоящему обеду.

В избе у бабы Паши воздух был застоявшийся, кислой овчиной пахло, заброшенностью, бедностью. Квас тоже был вкуса резкого и кислого. Но зато какой неподдельной, по-женски счастливой была радость  бабы Паши, которая - вот!- принимает гостей! Она заботливо хлопотала, подавая на  стол  тарелки с окрошкой, крупными ломтями нарезанный хлеб, деревянные ложки и деревянные рюмочки со сладкой наливкой. Чокнулись, выпили за здоровье хозяйки дома, пожелали всяческого благополучия. А за окном косой дождь пошел, забарабанил по двум маленьким окошкам. Уголком косынки баба Паша сухие глаза вытерла.

- Вот в такую-то погоду деда моего и увезли в больницу. Знал он, что больше не свидимся, руки ко мне протянул на прощание.  Больница далеко, мне не добраться, дожди заладили, земля раскисла. Потом бумагу прислали, помер, тридцать пять годов прожили дружно, с уважением, только детей Бог не дал

Почтили, теперь уже не чокаясь, память доброго человека. Помолчали. И вот тут-то прошел по избе холодок тревоги, и  кольнуло меня предчувствие долгой разлуки. Переглянулись мы с Олей.

Нет, еще долго тянулось, нежилось лето. Лес дарил и грибы и ягоды. Рассветы разгорались, закаты в полнеба полыхали.   Но в конце сентября, глядя, как дождь поливает по-осеннему съежившиеся избушки, Миша сказал: «Дачу надо продавать» и замолчал, словно точку поставил. Молчали и мы с Ольгой. Да, всего полгода прошло, но уже в полную силу   проявился печальный изъян нашего приобретения. Дачу покупали в предвкушении летнего отпуска, по случаю и по вдохновению, очарованные красотой и тишиной Малиновки. Не рассчитали, что дорога в пятницу вечером туда, в воскресенье вечером обратно непосильной окажется. Очень уж от Москвы далеко заехали, верст почти триста. А ведь на пенсии  только я, Мише с Олей до «заслуженного отдыха» еще лет десять трудиться. В понедельник с утра – на работу. А тут «и дожди заладили, и земля раскисла»…

Беспроволочный деревенский телеграф сработал быстро. Через неделю старая телега не промчалась мимо, остановились лошадки возле нашей избушки.

- Вот,  покупателев вам привезла. – Бодро и громко объявила и.о. ямщика Нина Ивановна и помогла слезть с телеги двум довольно полным женщинам..

Покупатели были деловые. Здороваться с посторонними старухами сочли за лишнее. От серых гусей и ласковой Жужки отмахнулись походя.  Ромашки-лютики тоже их не интересовали, а вот участок земельный шагами измерили,  сарай, кладовку, пристройку глазом оценили.

Брезгливо сказали, что хлам этот старый,  надо все заново тут делать. И выходило, что деньги только на ветер выбрасывать. А какие у них по нынешним-то временам деньги?

-Сколько? – Спросили они

И тут мы все тихо ахнули, рты пораскрывали и уши поразвесили – не ослышались ли? Потому что сумму мой брат назвал несусветную - в десять раз большую, чем  полгода назад мы сами платили.

Я  почувствовала, как краска мне в лицо кинулась, а соседки наши глаза опустили от неловкости. Сумма была нереальная. Даже если учесть затраты на бензин, на дорогу, на диван, на ремонт…

-Да ты что?! И разговора быть не может! – Поджали губы покупательницы.

- Не может, так не может. – Равнодушно произнес Миша.

Показалась машина красного цвета, с дороги свернула и прямо к крылечку подъехала.

- Ну, чего, купили фазенду? - Спросил молодой мужчина, не выходя из машины.- Нет? Ну и не надо, другую  сыщем.

Уехали покупатели злые-презлые. А мы, чтобы в себя прийти, самовар поставили и всем нашим любопытством и недоумением на Михаила набросились.

- Ты к чему это цену такую заломил?

- На такие деньги покупателей никогда не найдешь.

- Эти, конечно,  состоятельные, деловые, но всё одно цена не по росту.

-  Да и нас самих осень поджимает, торопиться надо.

- И что теперь люди скажут?

- Что люди скажут, не знаю, а я скажу, что не понравились мне эти покупатели. – Остановил Миша наши нападки.- Не хочу я, чтоб они тут  обосновались. Не подходят они для Малиновки. Для того и  цену назвал, чтоб разом отбить  охоту. Не хочу – и всё!

 Ну, и нашла коса на камень. Миша не хотел, а они-то захотели. Аппетит разыгрался. Через неделю возвратились втроем на красной машине, просигналили победно.

- Берем твою фазенду! А знаешь, почему? Перспектива! – Молодой мужчина поднял указательный палец. – Года через два всё это, - он четыре раза ткнул пальцем в четыре избушки, - мое будет. Так что по рукам, хозяин!

 И тут, не поверите, случилось чудо. Небывалый случай.

- Тпрру! – Придержав поводья закричала Нина Ивановна, и послушные кони остановились. 

Помогая друг другу, с телеги спустились баба Нюра и дед Павел. Старики как взглянули на свою избушку, так сразу бах – брату моему в ноги кинулись, в голос зарыдали, а вслед за ними и баба Катя и баба Даша и Паша и Мариша.

- Смилуйся ты над нами, Христа ради! – Сквозь слезы просили старики, протягивая Мише что-то завернутое в газету. - Не можем мы  в городе жить. Душно нам там и тесно. Мы уж как угодно, как-нибудь, только здесь, в своем дому. Вот деньги твои. Полностью возвращаем.
Взял Миша деньги, стариков с колен поднял и, значит, к тем покупателям обратился:

- Не я тут хозяин. Вот они - хозяева. Так что…- Он не докончил  фразу и только руками развел..

- В воскресенье можете переезжать Да хоть когда хотите, - уловил он невысказанное вслух стариковское беспокойство..

В конце сентября покидали мы Малиновку. Понимали, что никогда сюда уже не вернемся. И провожали нас четыре избушки и четыре старушки. И часто слышится мне  утренняя их перекличка: «Жива ли, Катерина?», «Бог не прибрал, Прасковья?», «Как ночевала, Марья?»