Мяч

Байки старого учителя.
    
   К нам пришла новая учительница физической культуры. Молодая, стройная, подвижная и,
как я сейчас понимаю с высоты прожитых лет и большого педагогического стажа, очень глупая.

   Не верите?! Могу доказать.

   Она от нас, четвероклассников, требовала в спортивном зале мертвой тишины. На уроке физической культуры!?

     Начиная от построения, а пускала в зал колонной по-одному из коридора, сразу на линию,по которой мы должны были равнять носочки тапочек, придирчиво проверяемых на чистоту при входе. Это требовало некоторого количества времени, учитывая ещё и объяснение с теми, кто не шел на урок из-за освобождения после болезни или не хотел, придумав себе какие-нибудь страшные симптомы, чем пугал школьную медсестру и получал вожделенную справку.

    А те, кто уже вошел в зал, разве могли несколько минут стоять, замерев в ожидании, когда последний ученик будет впущен в зал, и учительница, закрыв двери на ключ, чтобы кто-нибудь, за её спиной в ходе урока не убежал,- бывало и такое, проверка-то в начале урока,- выходила на середину зала и здоровалась. Конечно же нет! Ну как не дать подзатыльник соседу и не получить такой же взамен. Не злобно. От полноты чувств, от предвкушения движения, где мы уж могли показать свою силу, смелость, ловкость в беге, прыжках, лазаниях, играх.

    Увы! Даже приветствие у неё не получалось. Как можно было здороваться с 30-35 пацанами,- тогда школы были мужскими и женскими,- /раздельное обучение по принципу тов. Сталина/нахмурив брови, напустив на себя серьёзность, скрипучим резким голосом, который она выдавала за командный язык. Непременно кому-то, а то и не одному, этот скрип и надутое лицо казались смешными. Смешок смазывал единый ответный вопль, следовала команда: “Отставить!” и требование повторить. Получалось ещё хуже. Мы начинали веселиться, делая вид, что сосед виноват в том, что недостаточно чётко выкрикнул: “Здрав-ствуй-те!” и уже на законном основании может получить свой пинок.

    Потом делали вид, что испугались её истошного крика-требования прекратить и замолчать, повторяли ещё раз, уже она теперь делала вид, что это её устраивает и начинала урок, потеряв несколько минут драгоценного времени. Что для нас были эти 90 минут в неделю, из которыхминут 10-15 пропадало из-за её глупых амбиций и непрофессиональности. И если бы не наши многочасовые игры после школы в футбол, лапту, чижика, казаки-разбойники, пятнашки и много-много других, о которых сейчас забыли, к сожалению, то выросли бы мы тоненькими хлюпиками с хилыми мышцами, ослабленным зрением, сколиозами-кифозами позвоночника, массой болезней, с которыми выходят из школ нынешние дети. Только с 2009 года ввели в школах России 3-й обязательный урок физической культуры. Схватились, когда в армию стало некого брать из-за отклонений в здоровье, что было заложено в детстве отсутствием движения,сидением у компьютера, отсутствием спортплощадок, закрытием спортивных школ и т.д и т.п.

    Но, вернёмся в тот спортивный зал, в то время.

    Начинали мы с бега, в котором учительница, почему-то, подсчитывала нам ногу, не думая, что все мы разного роста, с разной длиной ног, разными скоростными возможностями. Самое простое и естественное движение она сковывала своими: “раз-два-три”. К тому же так легче было учить нас дышать. Откуда она взяла, что надо на бегу на три счёта делать вдох через нос и на три же счёта выдох через рот, до сих пор для меня остаётся тайной. Те, кто дышал так, как ему было удобно, главное, чтобы воздуха хватало, зачислялись в нарушители дисциплины, а она ей уделяла бааальшое внимание. Нельзя было разговаривать, смеяться, даже в период ожидания своих подходов к снарядям. Не получалось у нас быть маленькими истуканчиками. Конечно, мы нарушали тишину. Основным и излюбленным наказанием было указание провинившемуся, со свирепым выражением лица и решительным жестом в сторону ниши посередине боковой стены зала: “Туда!” Эта ниша раньше была проходом в соседнее помещение. Потом двойную дверь заделали и со стороны зала получилось небольшое пространство, заменяющее “угол”, куда незадачливые педагоги-съ ставили нарушителей, изымая их из законопослушной массы класса. Выгонять из класса – и из зала – было запрещено руководством школы, т.к. в тёплое время года, удалённые из учебного процесса сразу убегали бегать среди колонн Исаакиевского собора – он был рядом и ещё не огорожен. Или бежали к “Медному всаднику”, он был чуть подальше. В сад Александровский – “Сашкин”, так мы его звали фамильярно, к фонтану. Да мало ли было мест вокруг более интересных, чем сидение в течение целых сорока пяти минут, не имея права даже пошевелиться, чтобы не получить окрик: “Не вертись, не болтай, не шуми и ещё миллион НЕ”. Часто эти прегрешения записывались красными чернилами в дневник для принятия строгих мер родителями. Не все родители правильно оценивали ужас свершенных их чадом преступлений, поэтому дневники регулярно терялись, а у малолетних “преступников” вырабатывалась стойкая неприязнь к своим учителям, способствующим наказаниям в семьях детей, прикрывающим свою педагогическую несостоятельность. Зимой, изгнанные с урока или прятались в туалете, чтобы не попасть на глаза директору и завучу, обходящих школу, или болтались сами по школе, заглядывая в двери других классов. Поэтому на нашем уроке карой за прегрешения была ниша. Мы к ней относились с определённой долей иронии. Строили рожи своим товарищам, более послушным. Так, чтобы не настигла, конечно, карающая десница. Однажды там оказались сразу три моих приятеля по проказам,- Сушинский, Сафонов и Свердлов / Суша, Софа и Сверло / Они быстро смекнули, что требуется кто-нибудь на “Р”, чтобы составилось “CCCР”, и знаками показали необходимость моего участия в их затее. Я что-то совершил, достойное наполеоновского жеста отправки в нишу и весь класс “заржал” над нашей проделкой, оценив её патриотизм. За это все были поставлены на несколько минут по стойке смирно, но эта история несколько дней гуляла по школе как забавный курьёз. Полагаю, что она дошла и до учительской, т.к. эта мера наказания была в дальнейшем упразднена

   Наш зал был маленький, потолки низкие, пол набран из длинных узких паркетин “в ёлочку”, от старости ссохшихся, всё время выскакивающих из гнёзд, куда их возвращал школьный завхоз, прибивая для надёжности гвоздями. Тогда они выпрыгивали вместе с гвоздями. Этот зал был приспособлен для занятий из двух классов, между которыми сломали перегородку. Рядом был настоящий спортивный зал.Высокий, светлый, двусветный, но нас туда не пускали по малолетству. Переполненная школа работала в две смены и в большом зале занимались “старшие” ребята. В нашей школе-семилетке это были 6-е и 7-е классы.

    Спортивных снарядов было мало, да и организация урока оставляла желать много лучшего,
поэтому много времени уходило на сидение на гимнастической скамейке в ожидании своей
очереди выполнить прыжок через козла или влезть на единственный канат. Освещение, явно
недостаточное, делало исполнение некоторых упражнений даже опасным. Плюс отсутствие
 должных требований к спортивной форме. Их просто не было. На урок мы должны были
являться в сменной обуви – тапочках, в которых ходили по школе. Это устраивало учителя, как и шаровары с “карманами”, узкие брюки с “карманами” и рубашка с коротким или закатанным рукавом. Что я придрался к карманам?  Один мой одноклассник, прыгая через козла, попал случайно большим пальцем в свой карман и, не имея опоры на руку, кубарем покатился на маты.Отделался легко: не свернул себе шею, а только палец вывихнул. Как все дети такого возраста он гордо носил потом руку на перевязи. “Боевое ” ранение давало ему право не только не ходить на “физру ” /хотя в футбол он с нами в саду играл по-прежнему/, но и не писать несколько недель на уроках – рука-то правая.

    Я отделался легче. Материальным ущербом. Забыл, идя на урок, оставить в портфеле ножик, который мне дядя привёз из Югославии, где служил в конце войны. Складной, красивый,  с многими лезвиями, с маленькими ножничками, пилочкой для ногтей, шилом, ну, короче, не нож,а заглядение. С перламутровой ручкой. Когда я прыгал через козла, он выпал у меня из кармана и упал на маты. Учительница ловко подхватила его, прочитала нам нотацию-инструкцию,запрещающую носить на уроки острые! предметы и, положив ножичек в карман, продолжила урок. Как-то получилось, что я после урока постеснялся попросить у неё свою вещь обратно, а потом стало поздно. Мой сосед по дому, пятиклассник, рассказал, что видел как им играл его одноклассник, брат учительницы. Ножичек был заметным, в виде женского сапожка. Я его часто показывал в классе ребятам, давал подержать, пораскрывать и поудивляться какие красивые вещи делают в Югославии. Делился я и тетрадками, карандашами, резинками для стирания, открытками с видами, подаренными дядей. Ребята недоумевали, почему такие красивые вещи для детей не делают у нас? Самые рассудительные отвечали: “так война же ещё идёт, всё дляфронта-всё для победы!” Но вопрос повисал в воздухе, а до войны? Как же лозунг – всё лучшее детям? Дальше забираться с вопросами мы боялись.

    С потерей ножа я смирился, т.к. ребята рассказали мне, что живёт брат в хулиганском дворе, дружит, вернее “якшается ” со старшими ребятами, некоторые уже побывали в детской колонии, гордились этим, показывали наколки на руках, курили, красиво сплёвывали, “ботали по фене”,- так, оказывается, называется специфический разговор в преступном мире, принадлежностью к которому они считали себя, выставляясь бывалыми урками, связываться с которыми мне мои одноклассники не советовали в целях сохранения здоровья.

    Но когда учительница «конфисковала» мяч, купленный на собранные деньги,- новенький, красивый, кирзовый, со шнуровкой, твёрдый как кирпич и такого же цвета, от удара которым на любой части тела оставался синяк чуть меньше его самого, то наше терпение кончилось. Мы не выдержали и придумали пойти жаловаться  /во подлецы, но время было такое, как сейчас любят говорить/ в Отдел физкультуры и спорта при районном Исполкоме Совета Депутатов трудящихся. Кажется всё красиво написал, только не помню, кто из старших надоумил нас на подобное деяние, сами вряд ли додуматься могли бы. Вот пойти и камнем садануть в её окно, это было бы по-нашему, но донос?

    Принял нас небольшого роста человек с быстрыми глазами, с одесским юморком, вежливый и благожелательный. Предложил делегации из 3-х человек  / а нас, правдолюбцев и борцов за справедливость было значительно больше / пройти в его маленький кабинетик, сесть, остыть и кому-нибудь одному изложить суть столь важного дела, заставившего нас бросить более важные дела, как-то игра в футбол и , приведших столь большую, даже все не вместились в кабинете,  и возбужденную делегацию к нему, инспектору отдела, Шнайвасу Ефиму Самуиловичу – мы прочитали на двери его фамилию имя и отчество. Этот человек сыграл огромную роль в моей судьбе, определив мою дальнейшую жизнь и занятия, направив меня по спортивной стезе, но это было через несколько лет, а пока мы излагали свои жалобы и претензии на подавление свободы, открытое похищение нашего имущества, грубость и необоснованные наказания на уроках. Ефим Самуилович внимательно, хотя и весело, вставляя к месту свои реплики, выслушал не только нас, перебивающих и дополняющих друг друга, вскакивающих от нетерпения со своих мест, боящихся что-нибудь упустить, но и подающих замечания, оставшихся в коридоре наших одноклассников. Фанерная стенка позволяла слышать каждое слово. Потом мы рассмотрели, что кабинет Е.С. был одним из разгороженных фанерками помещений в громадной комнате старого особняка. Ефим Самуилович подвёл итог нашей беседы:

    “Ребята! Вы, конечно, молодцы, что стоите за свои права, но, как я понял, вы пришли сразу ко мне. А с классным руководителем разговаривали?”

  -Нет! Она часто болеет, её уроки заменяют временные учителя, а классные часы, накачки по поводу успеваемости и политбеседы ведёт пионервожатая и прикреплённый от пионерской дружины семиклассник. Им всегда некогда.

   “А с завучем? С директором?
 
 -Мы молча переглянулись. Нам и в голову не пришло обратиться к ним, т.к. после памятной,
мерзкой,“поэтической” истории, когда они на пару устроили допрос целому классу, вызывая поодиночке и подбивая на предательство, выясняя кто написал эпиграмму на “Кар Карыча”, учителя русского языка, замещавшего нашу Киру, заслужившего такое прозвище из-за постоянного употребления окриков: Что раскаркались как вороны?! – когда ему казалось, что в классе шумно стало. Это отдельная история, заслуживающая описания, но после неё мы им не то чтобы перестали верить, мы их перестали воспринимать.

 - Отрицательное покачивание голов с многозначительным выражением  Е.С. понял, как нам
показалось, правильно. Дружески подтолкнул к дверям и обещал помочь. Не разобраться, а помочь!

 - До каникул, наступавших через неделю, у нас оставался один урок физкультуры, на котором мы вели себя идеально. Оценки за четверть всё-равно были уже выставлены, а нарываться на неприятности не хотелось, да и вспоминая свой визит к инспектору, чувствовали некоторую неловкость.

  -“Молодцы! Я вас просто не узнаю. Вот всегда бы так” – закончила урок наша учительница. Мы убежали в раздевалку с предчувствием чего-то, должного случиться. Хотелось верить в справедливость, да и мяча было жалко, о котором она даже не вспомнила, сделав вид, что забыла. Наверное, подарила братику.

  - Каникулы были проведены на улице. С ребятами, соседями по улице, по дому,- многие учились в нашей школе,- целыми днями играли в   “Колдуны,  Казаки-разбойники,  Лапту,  Пятнашки, Чижика, 12 палочек, Штандер,/ всего и не упомнишь/, Футбол – иногда какой-нибудь счастливый обладатель мяча выносил его в сад.” Играли на газоне, никто не гонял, как не гоняли и за купание в фонтане перед Адмиралтейством. К детям, уцелевшим в ещё не закончившейся войне, относились по-доброму. Жаль, что не все. Счета в футболе были двузначными. В ворота, обозначенные двумя шапками или куртками залетало много голов. Расходились по домам с наступлением сумерек, или когда у владельца мяча кончалось отпущенное на гулянье время. Определяли мы его по часам на башне Адмиралтейства.

   Каникулы кончаются всегда неожиданно и очень быстро. В школе нас ждал сюрприз. Даже
два. На первый классный час пришел молодой человек и представился нашим новым учителем физической культуры. Так полностью и выговорил. Рассказал, чем нам предстоит заниматься в предстоящей четверти, поставил свои требования к спортивной форме и посещаемости, сказал, что закончил перед войной Институт Физической культуры и спорта, был призван в армию, воевал, был ранен, долго лечился, демобилизован по ранению и прибыл приобщать нас к спорту. Так и выразился. И добавил, уходя:

   -А с вами я познакомлюсь на уроке. Надеюсь подружимся. Да! Вам Ефим Самуилович,- знаете такого,- мяч прислал в подарок. Кто физорг класса? Зайдёшь после уроков ко мне, заберёшь. До свидания. Больше не смею отвлекать ваше внимание от классного часа и важных дел. Спасибо, Кира Михайловна.

    Кира Михайловна, – наша классная, – еле утихомирила наш рой, возбужденный новыми событиями в нашей школьной жизни. – Я вижу вам понравился новый учитель. Да! – заорали мы дружно.

 – Тихо! В школе уроки идут!   

    Киру Михайловну мы любили и слушались беспрекословно. Когда она болела, то в классе разгорались споры,- кому идти навещать. Больше, чем трое было неприлично, а хотели все. Её старенькая мама,- как нам казалось тогда,- всегда угощала ребят чаем с печеньем, маленькая дочка-дошкольница важно опекала маму, внимательно слушала наши “взрослые” разговоры о школьных событиях. Муж Киры Георгиевны был на фронте и она пересказывала его письма, заканчивавшиеся всегда уверенностью, что войне скоро конец.

    Мы еле дождались конца урока и все побежали в спортивный зал за подарком. Мяч был великолепный. Кожаный. Мягкий. Было ясно, что играя им можно не бояться подставлять голову /думая, что играем ею/, не опасаясь что от такого соприкосновения из неё не вылетят знания, полученные хотя бы за последний день.

    Куда делась та учительница мы не интересовались. Зная Ефима Самуиловича много лет позже, я предположил, что он вызвал её к себе и предложил другую школу, т.к. она имела какие-то “корочки” – педучилища или педтехникума, но не выше, но не исключил, что он мог дать ей совет поменять профессию. Дети её не приняли. Ничего страшнее для учителя нет. Педагогом она не была и призвания не имела, а без этого работать с детьми –преступление. Наверняка с другими классами она работала также. Потом мы её дружно забыли. Тем более, что у нас появился учитель, с которым нам было интересно.

    Теперь я знаю, что при умелом повороте дела, разборке, расследовании можно было дать делу иной поворот. Представить так, что она, являясь агентом международного империализма, Сиона и Джойнта и ряда иностранных разведок от... до.../подставьте сами/ , натянув на себя личину учителя физической культуры неполной средней школы, планомерно вела работу по разложению,ухудшению и разрушению психического и физического здоровья подрастающего поколения советских детей, путём систематического снижения уровня преподавания знаний, умений и навыков будущим бойцам Советской Армии, дабы подорвать её мощь и военные доктрины: «чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим!», «будем воевать малой кровью и на территории противника», что в полной мере проявилось в заканчивающейся войне. Расстрел бы не грозил,- хотя как сказать,- но 25 лет по ст 58 получить было вполне вероятно. Это даже если изъять из дела «грабёж» - открытое похищение собственности /мяча/ в корыстных целях, по предварительному сговору /с братом/ в циничной, извращенной /перед классом/ форме,улыбаючись. Это потянуло бы ещё на 25. Иосиф Виссарионович не любил “эксы”, с тех пор, как сам “завязал” с этим и строго наказывал любителей чужого добра, расценивая упоминание о подобных деяниях как напоминание о светлых воспоминаниях и личное оскорбление.

   Но мы и не настаивали на вышеупомянутой статье.

    Наши занятия часто проводились на воздухе в “Сашкином” саду. По аллеям бегали на короткие дистанции, метали мячи на широкой аллее, обеспечивая безопасность для редких, в утренние часы, прохожих. Играли с мячом на газонах. Бегали кроссы по главной аллее от памятника Гераклу, до памятника Афродите и обратно. На половине пути, слева, находился вход в Высшее Военно-Морское инженерное училище имени Дзержинского. Какое отношение имел Председатель ВЧК к морскому училищу история умалчивает. Разве что при умелом руководстве и при помощи чутких и способных исполнителей были пролиты реки крови, слившиеся куда?
Правильно!  Кстати, напротив входа в Училище располагалось здание Петроградской ЧК, куда
можно попасть, если идя от Адмиралтейства, обойти фонтан, выйти из сада и перейти улицу.
Можно дойти, но попасть удастся в Музей, разместившийся в здании бывшей ЧК, только по
предварительной записи и группой. Наверное, чтобы было кому выносить упавших в обморок, в расчёте на то, что все сразу не смогут лишиться сознания от лицезрения стендов и документов. Везде есть люди “покрепче” и  “потвёрже”, которых, повидимому, имел в виду основатель этой славной конторы Владимир Ильич отправляя телеграммы с требованием ужесточить красный террор и вешать, вешать, расстреливать, расстреливать, “чтобы народ видел и трепетал”. Чтобы все видели и ужасались от того, какая гадина и сволочь родилась на белый свет. Вы думаете я о ком?! Наверное, вы правы.

   Вот какие мысли мне пришли в голову, что вспомнилось, когда много лет спустя я навестил места, в которых был ребенком, жил с рождения. Мой дом, куда я был принесён из роддома, снесён. Я ощутил почти физическую боль, увидев небо на месте окна своей комнаты и балкона, на котором грелся на солнышке, читал книжки, учил уроки, слушая экскурсовода, проводящего группы по галлерее Исаакиевского собора, видного мне через крышу соседнего дома. /Стоя на этом месте, я сразу, почти без исправлений написал стихотворение "Снесли", в котором выплеснул свои чувства и которое позднее разместил на своём сайте в Интернет-Портале "Стихи.ру"/. Подошел к своей старой школе. Там сейчас Городская Прокуратура. Зашел в вестибюль. Всё так же,только покрашено в светлые тона. На верхней площадке меня остановил дежурный прапорщик, спросив чем он может помочь. Мои ностальгические объяснения, что я здесь учился в школе-семилетке много лет тому назад, его не тронули. Он даже не слышал, что здесь была школа.

   Я вышел на улицу. Передо мной был сквер, за ним гостиница, бывшая “Англетер” , в которой погиб поэт Сергей Есенин, запрещенный еще в наше детское время, правее гостиница  “Астория”, - до войны это было место проживания германских дипломатов, работавших в здании рядом с нашей школой. Я помню, как над Посольством развевался красный флаг с белым кругом посередине, а в нём чёрная свастика. Папа, ведя нас с братом в баню на Фонарный переулок сказал, что это фашистский знак. Война была ещё впереди. Папе пришлось вплотную столкнуться на фронте с носителями этого знака. Он вернулся с неё инвалидом 1-й группы.
 
   Ну, ладно, отвлёкся немного.

   Дальше справа вздыбил коня Николай Первый. За ним Мариинский Дворец. Слева возвышался Исаакиевский собор. За ним слева “Сашкин сад”, далее "Медный всадник", Нева. Набережная, Дворцовый мост. Прекрасные места, бывшие для нас обыденными в детстве. С грустью покидал их, ещё раз прощаясь с детством. А начались воспоминания с простого мяча и связанных с ним событий.