Собрание

-Кто привел фашиста?- устало потирая воспаленные веки,спросил председатель собрания.
Накануне он опять не спал всю ночь, печатал агитационные листовки, а утром чуть свет бежал в типографию, потерял номерок, лаялся с гардеробщиком и в итоге выбежал без пальто, с одним только шарфом..
А нынче ведь нежарко.. Вон как ясно и ветрено.. И хочется писать стихи. Седые ивы за оградой, а по набережной бегает ребенок с собакой на поводке.- председатель засмотрелся в окно, про себя ведя  успокаивающий, примиряющий монолог.
Вопрос его между тем остался без ответа.
-У нас не 68-й год !У нас не 68-й год! Тогда такое прокатило бы ,да-да!- студент-медик ,оголтелый коммунист, вскочил со стула, размахивая руками. Он шепелявил, в пыльном контражуре света было видно, как изо рта у него вылетают капельки слюны.
-Есть непреходящие способы борьбы, и как раз к таким относится митинг ,а если вы считаете, что смирением чего-то можно добиться, то вы ошибаетесь!- полногрудая ,длинноволосая брюнетка угрожающее тыкала ему в лицо длинным ногтем, сохраняя при том выражение лица спокойное и уверенное, в противоположность своему оппоненту.
-Я ошибаюсь?!
-Да. Вы ошибаетесь!!
Студент в свитере нервно подскакивал на стуле ,не успевая вставить свое слово; сидящая рядом с ним девушка напугано поглаживала его руку.
30 человек в зале, и все бурлили праведным гневом, и у каждого этот гнев был свой, и для каждого его собственный гнев был исключительно праведным, а все прочие – заблуждались.
В угол ,где сидел фашист, никто уже и не смотрел, хотя суматоха поднялась по его поводу.
Затравленный белокурый юнец уже и рта раскрыть не смел. У него тряслась нижняя челюсть, тонкие ноги в коротковатых брюках он спрятал под стул. На вид ему было не больше 16,и судя по особой нечленораздельности его речи, у него ломался голос.
Узнав про «союз демократической молодежи», он явился туда, принеся с собой научную работу, новую утопию, которую вручил председателю под покровом великой тайны. Председатель окрестил ее «сочащейся максимализмом трактовкой старого режима, имя которого и произносить противно», и, высокомерно-вежливо поджав губы, вернул назад.
Мальчик, однако, с превеликим рвением добивался разговора с председателем.
-п-п-прочитайте еще раз. В-вы не поняли, это же совершенно новое, я..я отредактировал! –он принимался, заикаясь от волнения, тыкать пальцем в помеченные карандашом места.
«Ну и почерк!- думал председатель.- Как можно с таким почерком думать о государстве?»- и, вздыхая, читал.
От отдельных фраз волосы вставали дыбом.
Мальчик караулил председателя на улице, подлавливал его в библиотеке, у редакции. И всегда совал ему свои рукописи.
-Послушайте!- сорвался председатель однажды.- Ну ведь это же – смешно! Начался новый век, и мы с вами это прекрасно знаем! Мир вступил на новый этап развития! О чем вы пишете – о милитаризме, о введении культа личности !об искусственном внедрении идеалов в массы. Стыд и срам!
Мальчик опустил глаза и зарделся.
-Но ведь я вас вижу в роли.. Мы с вами можем.. Вы сможете..- залепетал он робко, боясь огорчить председателя окончательно.
-Замолчите! Не смейте вплетать меня в эту мерзость !Я не желаю больше вас видеть –ни на собраниях, нигде больше. Вы дискредитируете наше общество, мы вынуждены от вас отказаться. Ваши взгляды далеки от либерально-демократических, на которые мы ориентируемся. – перехватив вспышку ярости, председатель выпрямился в струну поспешно удалился ,ни разу не оглянувшись.
Слушавшая вполуха уборщица-кореянка хихикнула.
«Что смешного??»-подумал председатель, грозно стуча каблуками сбегая вниз по лестнице.
Сам он не смеялся почти никогда .Как можно смеяться, когда тебе 25 лет и все, что тебя окружает так далеко от идеала?
Мечтая усовершенствовать мир, он начал себя самого.
Он выстроил себя как нерушимую крепость, закаливаниями, кропотливой работой, и считал себя эстетом, интеллигентом и истинным джентльменом.
Он и предположить не мог, что в глазах общественности выглядит смертельным занудой ,педантом, ревнителем всего аскетичного и старомодного.
И все же, судить его никто не осмеливался.
-Как оратор он бывал прекрасен, горел взор, бледнели резко очерченные губы, он был весь- голос, он был весь- воля и разум.
«Нет ни одного молодого общественного деятеля, столь же искусственного» - написали однажды в газете, но первоначальная оскорбленность сменилась гордостью, гордостью своей кристально-чистой репутацией, своей безукоризненностью ,самодисциплиной.адекватностью, возведенной в абсолют.
Его вечная тройка, одни- единственные, но всегда идеально начищенные штиблеты, вздувшиеся вены чуть ниже накрахмаленных манжет ,вены на смуглой, сухощавой руке ,когда он сжимал ручки набитого бумагами портфеля.
Впрочем ,образ героя, столь классический и очевидный, оказывал свое действие ,и молоденькие девицы в целомудренных юбочках по колено, тайно вздыхали ,когда он бережно придерживал перед кем-нибудь дверь, или когда одиноко резал свою традиционную котлету в столовой ,сосредоточенно сдвинув темные брови над свежей газетой ,или когда второпях троекратно накручивал на шею длинный красный шарф.
В его жизни, расписанной по часам ,расчерченной вдоль и поперек, словно страница исправно ведомого ежедневника,  разными встречами, двадцатью утренними отжиманиями, организационными вопросами, не было места таким глупостям, как вредные привычки, долгий сон или пустые разговоры .По ночам, втихоря ото всех, он предавался мечтам, сидя у окна, и писал стихи- плохие стихи, которые ложились зеленоватыми тенями вокруг его черных ,выпуклых глаз.

На сей раз, решив предупредить явление докучливого фашиста, председатель попросил охрану того музея, где проходили собрания, юношу не пускать.
Тем не менее он не преминул явиться, и припозднившись на пару минут, председатель увидел его субтильную фигурку на стуле, сутулую спину ,обтянутую иссиня-белой рубашкой гимназиста, рубашкой из дешевой, синтетической ткани.
Подавив раздражение, он объявил собрание открытым.
В ходе обсуждения важной ,злободневной темы, агнец умудрился своей сбивчивой, страстно-робкой речью обратить на себя поток негодования и потянуть за такую ниточку, что закрутился целый клубок дискуссий, одни встали на его защиту, другие норовили растоптать его, и подорвалось всякое понимание среди собравшихся, тут и там запрыгали искорки гнева, зазудела злоба в животах ,поднимаясь выше, к устам. Все попытки вернуться к первоначальному обсуждению не привели ни к чему.
Виноватого в этом искать не пришлось, однако же –как проник он сюда? Не иначе ,как кто-то из присутствующих сейчас провел его с собой, решив посмеяться.. Председатель, опасаясь встретиться глазами с опальным, заблуждал взглядом по  рядам: гогочущая группка хамоватых политологов-отличников, заносчивая молодая ученая ,с презрительным любопытством взирающая на стычку, строчащий что-то в блокноте молчун-искусствовед, длинноногая девушка-фотограф в белой шляпке ,бегающая по залу..
Все они кровожадно хлебами  выгоду из этой ругани ,купались в политической грязи, которой двое сцепившихся поливали друг-друга, и прикрывая свой восторг от этой наживы  маской гнева, они и думать забыли об истинной цели собрания. Все, включая того ухоженного длинноволосого журналиста, который пускал в сторону юного фашиста маслянистые похотливые взоры.
«Какая низость, какое мещанство!»..-сокрушенно думал председатель, закрыв длинными узловатыми пальцами свое оливковое, по-пастернаковски вытянутое лицо.
-Кто привел фашиста?- спросил  он в последний раз, когда медик- коммунист выбежал вон, а довольная победой брюнетка осталась сидеть ,скрестив руки на груди, источая самодовольную женскую хищность.
Председатель извлек из нагрудного кармана часы и отметил, что до конца собрания осталось всего 7 минут.
Вкратце обсудив нужные вопросы, все стали расходиться, гремя стульями и делясь впечатлениями.
Солнце заливало зал, и в столбах света кружились пылинки.
Последним, с горечью зыркнув на председателя исподлобья ,из зала вышел фашист.