Алексей Николаев
/Пастр/
«ПОБОЧНЫЙ ЭФФЕКТ»
научно-фантастический детектив
… моим друзьям посвящаю.
Глава 1.
— Завтра я найму частного детектива…
— Вот и отлично. Брать дорогого сыщика не имеет смысла — они либо всё знают, либо так или иначе связаны с полицией, или с СТР... Есть некто Максимилиан Петровский… Берет недорого и пока ни на кого не стучал… Он даже занесен в справочник пятисот лучших детективов города, как раз по середине, номер 250… Но не это главное…
Глава 2.
Будильник!
Черт его дери!!!
За что, ответьте мне боги, я должен вставать из теплой постели, уютной и мягкой, словно материнское чрево???
За что?!!!!!!!
Нет, сейчас это выше моих сил — надо позвонить клиенту и отменить встречу…
— Заткнись-же-ты, сволочь!
Напрасно кричу, знаю — компьютер не станет реагировать на речевые команды, будильник можно отключить лишь пультом, а пульт — в ванной.
Можно еще попробовать выбросить динамики в окно, но добраться до ванной проще.
Черт возьми, я ведь может для того и стал частным сыщиком, чтобы никогда не вставать раньше девяти… За что?
За что!!!
Выхода нет — сейчас в ванную, беру пульт, выключаю будильник и ложусь спать, и черт с ней, с клиенткой…
План не идеальный, но единственно возможный в этой какофонии, которая с каждой секундой становится все громче и громче.
Отныне ненавижу этот гимн. Да и всю остальную музыку тоже.
Кутаюсь в одеяло и бреду в ванную. Сейчас-сейчас… только бы добраться до пульта и наступит тишина….
…Душ. Спасение.
Чувствуешь себя почти как в кровати, и даже лучше — тоже тепло и уютно, как до рождения. Сижу на дне ванны, душ низвергается на голову, капли гулко отдают в пустоте черепа.
Их звук отлично заменяет мне мысли.
Однако даже сквозь свободный шелест струй слышу гимн Советского Союза — это старается будильник. Раньше я даже гадал на том, как сложится день по той музыке, что случайно выбирал мне компьютер, пока где-то не прочел правило йогов — вставать только по собственному желанию. Это правило мне так понравилось, что я тут же отменил будильник.
Но вот сегодня выдался наихудший день в моей жизни. Встреча, разговоры, деньги… А мой домашний компьютер выбрал гимн в стиле “хеви-метал”… Интересно, что сие значит? Очевидно — коли это гимн, а не какая-нибудь опера, то я должен приобщиться к событию национального, если не планетарного, масштаба, а хэви-метал прямо указывает на особую, героическую роль, которая ждет меня в ближайшем будущем.
И друг словно гром средь ясного неба — я вчера целовался с Ольгой?!
Нет-нет-нет… Этого не может быть… Я был свидетелем на их свадьбе, и вообще на замужних женщин не смотрю… тем более, когда они за мужем за моими друзьями… и уж тем более — когда это — друзья по армии…
Господи! Да это мне приснилось!
Слава Богу!
Какой реальный сон, словно не сон вовсе, а настоящее воспоминание о вчерашней вечеринке у Хруа. Мы как раз отмечали годовщину их свадьбы (кстати, я забыл спросить какую по счету — наверное пятую, или семнадцатую). В том сне я был так же пьян, как и вчера вечером — воздух превратился в воду кристальной чистоты, штормило. Я плыл по коридору (против течения) на кухню, мне навстречу — Хру и кто-то из гостей.
— Кегельбан, тебе там звонят — машет рукой Олег в сторону кухни и плывет дальше.
Вспомнил мое армейское прозвище… Он – Боулинг, я – Кегельбан: так нас окрестили в первые же дни службы за наш рост. Мы потому и подружились, как это обычно бывает с высокими новобранцами, которым вместо легкого автомата доверяют тяжелый ручной пулемет.
Заплываю на кухню, на ней никого, кроме Ольги.
— Угости сигаретой — говорю я, присаживаясь на диванчик.
— Ты-ж не куришь… Сначала бы с человеком поговорил… Вдруг это клиент твой какой… — говорит Ольга, ясноглазая красавица, которую я бесконечно уважаю за то, что она дождалась Олега. Как показала жизнь, таких женщин почти не бывает.
Ольга исчезла искать сигареты, я беру трубку.
Странно, обычно она у меня всегда под рукой, а тут, когда я вошел на кухню, она сначала была замечена мной на диване, а теперь чудесным образом очутилась на столе.
— Хелооооу… — произношу я крайне развязно, хоть номер, на который мне сейчас позвонили, я использую лишь по работе. Плевать, мне сейчас не до нее, а если это мой новый клиент, то пусть привыкает.
— Мистер Петровский? — слышу я миленький женский голосочек.
— Чем могууу? — спрашиваю я, улыбаясь на ее “мистер”.
— Мне необходима ваша помощь, о которой я собираюсь рассказать при встрече — лепечет мне трубка, а на кухню уже возвращается Ольга. Она кидает мне на стол пачку сигарет неизвестной марки красно-черного цвета и обходит меня сзади (что совершенно невозможно — в реальной жизни диван стоит вплотную к стене, но во сне меня это совершенно не смущает).
Я пытаюсь дотянуться до сигарет, однако Бумагина обнимает меня за шею и шепчет в ухо:
— Разве ты не бросил курить?
Курить я не бросал никогда, потому как никогда и не начинал (разве что в армии). Однако теперь это не важно — хоть я и говорю с клиентом, но говорю все как бы для Ольги.
— Вы обратились точно по адресу… Ведь вы обратились за помощью, а Помощь — это мое второе имя… — я дотягиваюсь, наконец, до пачки и одной рукой вытаскиваю сигарету, в руке у Ольги немедленно появляется зажигалка, и я прикуриваю.
— Кроме того, вы изъявили желание встретиться лично, и это правильно. Я не какой-нибудь там виртуальный детектив, готовый принять задание виртуального клиента и потому я никогда не начинаю работу без встречи с клиентом в «реал-тайме»… Короче говоря, вы обратились совершенно по адресу… — говорю я очень уверенно (очевидно, я говорил это раньше) и начинаю кашлять — от крепкого табака.
— Мда… раздалось в трубке — Я вижу, вы не стесняетесь в саморекламе, что, наверное, простительно для людей вашей профессии… Скажите, мы можем встретиться в восемь утра в вашем офисе в Мунсити?
Вот это было в самом деле необычно – на Луне я никогда не был, и тем более не имел там офиса – ни в Мунсити, ни в Новом Бомбее, ни даже в Висарионграде.
Однако во сне меня это ничуть не удивило, а лишь смутило раннее время встречи. Так рано я не вставал уж года три или четыре.
Поэтому вместо обсуждения времени и места встречи я решил перевести разговор в другое русло:
— Откуда вам про меня известно? – (задал я вопрос, с которого, по уму, и надо было бы начать разговор).
— Кто-ж не знает детектива Петровского? — прошептала Бумагина еле слышно, в свободное ухо, и первый поцелуй нашел меня.
— Из справочника — замялась трубка — “500 лучших детективов…”.
Такой ответ меня озадачил не меньше, чем поведение Ольги. И не только потому, что я прежде никогда не слышал про такой справочник (как и не замечал за Ольгой подобного поведения) — это как раз нормально, справочников существует великое множество, просто это был первый клиент, который…
— …обратился ко мне не по рекомендации прежнего клиента… Интересно, почему вы выбрали именно меня? — спросил я и сам поцеловал Ольгу.
— Но… Ведь вы как раз по середине рейтинга… номер 250… — замялась она и, не теряя времени, снова спросила:
— Вы свободны завтра в восемь утра?
— В девять? — переспросил я, отрываясь от сладких губ и с ужасом представляя, как я буду чувствовать себя утром…
…и вот этот ужас наступил. Впрочем, мне не так уж и плохо: хоть в голове ни капли мысли, но она и не болит. Однако вместо мук физических, похмелье все же щедро наградило меня мрачным томлением духа. Сидя на дне ванной под душем, я сейчас не знал – где сон моих воспоминаний, а где – воспоминания моего сна.
Ладно…
С Ольгой я не мог целоваться даже по пьяни — это исключено…
Тогда, выходит, не было и звонка клиентки…
А раз так, то получается что я запрограммировал будильник поднять себя ни свет ни заря аж в семь утра из-за сна, который мне даже не успел присниться. Да-да, теперь припоминаю — приехал домой и первым делом запустил будильник и отнес пульт в ванную.
Выходит, мне вчера звонили. Вспоминаю достаточно четко — пытаюсь убедить клиента встретится в полдень, однако ничего не выходит — сначала она (бог мой! я даже не спросил ее имя!... или забыл?!) начала капризничать, а обнаружив, что это на меня не действует (ей-ей, я чуть было не послал ее куда подальше) ее “ангельский голосок” произнес неожиданно твердо и серьезно:
— Поверьте, вы столкнетесь с таким заданием, которое выпадает раз в жизни. Деньги тут не главное, но они у меня есть… Пожалуйста, давайте встретимся завтра в назначенное время.
После этой фразы кто-то из нас положил тубку…
Итак, мне вчера звонил богатый клиент.
А может быть и – ооочень богатый.
Этот весьма отрадный факт сейчас мне безразличен — организм постепенно выходит из состояния утренней комы в состояние синдрома похмельного раскаянья и ему не до того. Я еще слегка пьян – это плохо, но не смертельно. Мысли, словно дряхлые черепахи, лениво ползут в моей голове к одному и тому же исходному вопросу — раз был звонок клиентки, значит было и все остальное.
Ладно, пусть я выкурил полсигареты — невелик грех.
Но Ольга…
Как стыдно… Даже если это и случилось по ее инициативе, все равно дико неудобно перед Хру. Сколько раз хвастал — “Друзей на подруг не меняю!”, и вот на тебе….
А еще эта встреча с клиентом! Мне бы сейчас в самый раз умереть или хотя бы спокойно пережить вчерашнее, прийти к согласию с самим собой, немного выпить и выспаться…
Ох уж этот гимн, пронял меня до печенок! Весь мир восстал против меня — быстро выключаю горячую и увеличиваю напор холодной воды — “Поцелуй вдовы”…
Быстро считаю до десяти и выпрыгиваю из душа.
Пульт. Дверь. Кнопка.
Снова теплая вода.
Черепаха поползла быстрее — ей холодно…
По привычке нажал не ту кнопку — гимн продолжает играть.
Еще добавляю горячей воды, грею своих черепах, и как только чувствую, что голове становится жарко, снова пускаю холодную — “Поцелуй жены”. Гимн доигрывает куплет, а я даю себе команду — не вспоминать о сигарете и Ольге — они мне просто приснились. Быстро думаю о дне сегодняшнем: ко мне придет человек, поделится своим горем, и я пообещаю ему помочь…
Страдающее тело быстро соглашается с такой установкой — лишь бы вернуться в тепло.
Ну вот, полдела сделано — сел за стол переговоров со своим сознанием. Теперь самое главное — включаю теплую воду и прощаю себе вчерашний вечер, поцелуй Ольги (которого не было), разнузданный разговор с клиентом, злоупотребление алкоголем, половину выкуренной сигареты и мое теперешнее состояние.
Все в прошлом.
Все… Настраиваюсь на позитив и вообще беру себя в руки.
Итак, не было ничего с Бумагиной (тем более что она уже давно, лет пять или семьнадцать, не Бумагина, а Хруа), это чертов Фрейд все придумал, вот тебе и приснилось. К тому же сегодня важный день — новое задание… (кстати, ты уже две недели без работы)… вдруг оно будет действительно интересное, а не просто денежное… Так что держи хвост пистолетом. Помнишь, Хруа еще в армии тебе дал по зубам и очень просто объяснил, что первый разговор — самый главный момент предприятия, когда можно и нужно оговорить все, что тебя интересует — “иначе засосет по самые ноздри и пернуть будет нечем”. Так что не забудь упомянуть про транспортные, дополнительные, комиссионные — все то, что тебе понятно априори, а клиенту, быть может, в диковинку.
Отдельной строкой — конфиденциальность, и побольше строгости, бабы это любят.
— Все ясно? — спрашиваю я себя.
— Все! — отвечаю я сам себе.
Вот и договорились. Времени впритык, но я все равно жду конец припева, потом врубаю холодную воду и стою под ней до тех пор, пока полминутная кода в стиле “падающий бомбардировщик”, выбрав краткую паузу, не заканчивается мощным взрывным аккордом, от которого содрогаются стены моей квартиры. Мигом выключаю душ, и в этот момент — снова вспышка воспоминаний:
“И учтите, если вы завтра не придете ко мне на индийские пляски…” — говорю я уже в дверях.
“Придем-придем, и подруг приведем!” — весело отвечают супруги чуть ли не хором, но уже несколько нетерпеливо, поскольку я покидал праздник их жизни минут пятнадцать, а то и больше…
Значит, у меня сегодня гости…
От них неплохо бы и отказаться, ведь с сегодняшнего дня я окончательно и бесповоротно завязываю с выпивкой.
Глава 3.
Едва Сурь, бог Солнца, порозовил вершину величественного дворца с сотней дверей и тысячью колонн, что был построен тремя поколениями поданных династии Пандавов много лет назад, утренняя свежесть и крики птиц разбудили спящего на веранде принца.
Он возлежал, вопреки обыкновению и традициям, не в личной опочивальне, и не на ложе красавицы супруги, что само по себе не было чем-то необычным — мало ли где застигнет сон и усталость наследника престола? Необычным было то, что впервые за два месяца после свадьбы он просыпался один.
Средь гор подушек из мягкой верблюжьей кожи, среди огромного, на всю веранду, ворсистого ковра с разбросанными на ней одеждами принц Парикшит был один — без своей возлюбленной принцессы.
Проснувшись, он некоторое время лежал без движений, охваченный смутным чувством чего-то плохого и, как тому учил его мудрец Вайшампаньяна, принц отделил свои эмоции, посмотрев на них как бы со стороны, дабы потом, выяснив какие из них действительно подлежат переживанию, а какие — забвению, без помех продолжать свое воплощение. Принц поймал себя на мысли, что так он поступает только тогда, когда ему плохо, ведь во время празднеств, торжеств и веселья он забывал о наставлении мудрого учителя о необходимости осознания своих чувств и желаний. Да надо ли говорить — нередко он забывал контролировать свою речь и даже память, за что мудрый брахман пугал наследника великой династии реинкарнацией в виде стройной пальмы, дабы у того в следующей жизни было время подумать — куда следует торопиться и что следует запомнить.
Следует ли запомнить это рассвет, свежесть утренней праны и пение редких птиц возле огромного пруда в парке дворца, что были специально привезены сюда со всех концов Бхарата?
А может – это не он, Парикшит, слушает, закрыв глаза, их пение, а эти звуки – и есть сама жизнь, а он, принц – всего лишь бестелесный слушатель? Кто знает – может быть он сейчас откроет глаза – и ничего не увидит, вокруг будет только пустота, в которой будет лишь это чудесное пение, и ничего более?
Пустота, о которой так часто говорил Вайшампаньяна.
Принц открыл глаза и увидел веранду и небо, что уже стало совсем светлым.
Никакой пустоты, все та же материя, у которой есть свои законы и свои порядки.
Вот потому-то в глубине души принц не верил святому — где-то внутри себя он знал, что если уж он рожден человеком, то он и есть эта жизнь, а раз он ее знает и чувствует, то человеком он вновь и родиться — пусть не благородным воином – кшатрием, а хотя бы обычным купцом — вайшьей.
Пробуждение застало принца на самой верхней башенке дворца, построенного талантом великого зодчего ассуров Майи подобно небесным чертогам Индры, бога – громовержца, где Парикшит накануне ужинал со своим дядей, закаленном в боях на равнине Курукштеры царем Кауравов Юютсу — веселым, но горделивым воином, свысока поглядывающим на наследника могущественной династии, еще не снискавшего себе ратной славы.
Юютсу, сын слепого царя Дхритараштры, перешедший перед самым началом сражения на сторону Пандавов, был умелым рассказчиком: в его воспоминаниях по полю великой битвы струилась кровавая река, отрубленные головы воинов усеивали ее, как речные камни, а на ее берегах из трупов слонов, коней и людей, как обезумевшие, не различая уже друг друга, сражались доблестные витязи, своими телами возвышая русло, а кровью углубляя реку, впадающую прямо в обитель Ямы, бога смерти.
Весь вечер принц не подавал виду, что заносчивые речи, горделивые воспоминания и откровенная похвальба родственника портят ему настроения: ведь не виноват же он в том, что был рожден уже после великой битвы на поле Куру. Было удивительно то, что вообще появился на свет принц Парикшит — что означает "Погибший, но воскресший" — ибо умертвило его во чреве матери Уттару, юной супруги Абхиманью, оружие Ашваттхамана, заклятое страшной клятвой истребления рода Пандавов. Но Кришна своей волшебной силой воскресил внука великого Арджуны, который благоразумно опустил свой лук в том убийственном бою, а Ашваттхамана, сына Дроны, проклял, и обрек скитаться три тысячи лет по земле, сея кровавые междоусобицы и преступления.
Как теперь догадывался принц, проснувшись после обильного воскурения кальяна и испития вин, вчера дух Ашваттхамана бродил где-то неподалеку от славного города Индрапрастха, ибо что-то в речах гостя все же задело принца настолько, что хозяин позволил себе поспорить со своим дядей о женщинах, и, в частности, о своей супруге, которая здесь же, поодаль, услаждала слух мужчин игрой на ситаре. Спор затянулся, и Юютсу предложил разрешить его игрой в кости.
Парикшит, конечно, не хотел соглашаться: "Все помнят, как твой дядя Шакуни выиграл у старшего брата моего деда, повелителя мира Юдхиштхира, все деньги и драгоценности, все стада коров и овец, все табуны лошадей, все свои земли и свою столицу, со всеми жителями, домами и дворцами и был вынужден удалиться в изгнание со своими братьями на долгих тринадцать лет. Ни этого ли вы снова жаждите, Кауравы?"
Юютсу отвечал ему: "Всем известно богатство Пандавов. Ваша сокровищница наполнена драгоценностями и золотом так, что ее не опустошить и за тысячу лет. Сам Кубера, бог богатства, позавидовал бы Пандавам. Но не корысти ищу я в этой игре, но истины, — и, вспомнив слова мудрого Шакуни, промолвил: — Менее искусный проигрывает более искусному. В борьбе стремятся победить; сильный побеждает слабого — таков закон. Если ты боишься, то откажись от игры".
И принц, сам того не подозревая, в точности повторил слова Юдхиштхира, сказанные много лет назад: "Дурное дело — игра в кости. Если я стану играть с Кауравами, мы, наверное, поссоримся. Но я не могу отказаться от вызова, ибо не пристало Пандавам показывать, что они бояться проигрыша". И, вздыхая тяжко, как змея, посаженная в кувшин, не слушая уговоров принцессы, приказал слугам принести кости, и игра началась.
Однако на сей раз выиграл Парикшит, наследник Пандавов, ибо Драхма, бог закона и справедливости, был в тот день их на стороне. Принц выиграл спор, но вот точно вспомнить, о чем именно они спорили и на что именно играли — он не мог. И сейчас, силясь восстановить события прошедшего вечера, он настойчиво гнал от себя мысли о беде.
Возможно, он бы сумел себя успокоить, и этот день не остался бы в памяти принца Парикшита на всю жизнь, однако плачь в женских покоях дворца, что донеслись до принца, едва птицы закончили свою утреннюю песнь, сжал его сердце и горло черным чувством потери. Он вскочил со своего ложа, и кинулся на крики, понимая, что уже поздно...
А прибежав в спальню принцессы, он увидел свою жену как бы спящей, но потусторонне, из обрывков фраз, причитаний и всхлипываний служанок понял, что красавица Аннирахапа, обиженная поведением принца и тем, что он поставил на кон их любовь, прекрасную, как любовь Наля и Дамаянти, придя в свои покои выпила сок икмиха и отправилась в обитель Ямы, бога смерти.
Принц необычайно остро почувствовал бесконечность утраты, и всем существом внезапно осознал, что если бы он смог, проснувшись, отогнать и побороть в себе все черные мысли, без остатка, то бы ничего подобного и не произошло, не смотря на то, что самоубийство принцессы свершилось раньше его пробуждения.
Яд печали заполнил сердце Парикшита и он, не в силах сдержать себя, разорвал свои одежды и заплакал, что вообще не подобает воину, и лишь печальный, словно с неба, голос брахмана Вайшампмньяна вернул страдальца в реальность:
— Пять тысяч и полсотни и еще пять лет, — сказал брахман и опять повторил из глубин своего предвидения. — Пять тысяч лет не будет у тебя любви ни в одном из воплощений, о принц...
…Он проснулся.
Он проснулся так, как не просыпался уже давно, с самого детства: в одно мгновение. Вроде бы только что был в Индии, и вдруг – словно переключил телевизор, и нет уже дела до трагедии принца, а ты – всего лишь счастливый человек, который внезапно проснулся в своей кровати не от испуга или печали, а просто оттого, что наступило утро. Сон, яркий, красивый, очень реальный и очень трагичный сон, ничуть не печалил его. Наоборот – Кириллу было приятно осознать, что все это – неправда и случилось не с ним.
Вот она, жена. Жива и здорова, возится в углу комнаты с большой сумкой, что-то перекладывая в ней. Наверное, она давным-давно проснулась, раз одета и засобиралась в Город.
В Город?
Интересно, зачем ей туда? Ах, ну да — хочет встретится с каким-то человеком… как его… Петровский… Кто это?… Вчера вечером, за чаем, она обмолвилась о нем, но как-то неясно: «Скоро сам все узнаешь». Наверное, готовит какой-нибудь сюрприз или подарок, раз не хочет говорить.
Ну и пусть – всему свое время.
А сейчас — время неги и счастья.
Он сладко потянулся и улыбнулся Солнцу, что ярко светило в окна, заполняя спальню желто-золотым сиянием.
— С добрым утром… Ты сегодня спал очень крепко и даже улыбался во сне… — сказала жена не оборачиваясь, очевидно посмотрев на мужа через заднюю камеру компьютерной Маски, которую она обычно надевала для поездок в Город.
Кирилл опять закрыл глаза. Снотворное, которое он вчера принял на ночь, еще гуляло в крови, возвращая в древний Бхарат.
Пусть она подсмотрела его пробуждение — раз она не обернулась, можно и притвориться, будто он вовсе и не просыпался.
Кирилл закутался в одеяло и закрыл глаза. Уже через пару мгновений тихо-тихо, едва заметно, качнулась кровать, подвешенная цепями к потолку спальни, а затем маленькая, осторожная зверушка, что забралась к нему в ложе, нежно поцеловала его в щеку. Кирилл улыбнулся, но глаз не открыл и лишь еще больше закутался в одеяло.
Жена, снова качнув кровать, встала с ложа и вышла из комнаты, так ничего и не сказав: видимо, она торопилась.
Кирилл вспомнил свой сон.
Его можно было бы назвать дурным, но в последние дни ему снились кошмары, к которым невозможно было привыкнуть. По сравнению с ними минувший сон – слащавая мелодрама для впечатлительных старушек. Уже несколько ночей кряду сновидения Кирилла Стрепета превратились в бесконечный ужас, от которого не было спасения. Всякий раз, когда он засыпал, он словно наяву попадал в невообразимо жестокий мир, будто бы сошедший с экрана модной кровавой компьютерной игры. Изощренные и немыслимо жестокие убийства (в том числе – и детей), которые он совершал, поутру и весь день не давали ему покоя, томя сердце бесконечным стыдом, словно он и впрямь был виновен в этих страшных преступлениях. А просыпался Стрепет, как правило, оттого, что и сам в конце своего сна становился жертвой своих врагов – невообразимо подлых и циничных. Их неторопливые лютые истязания и ужасные унижения, о которых не хотелось рассказывать даже жене, продолжались до самого утра, пока холодный пот не будил его в дикой, бессильной злобе на кого-то, плачем сковывая горло и жаждой мести неизвестно кому, до боли сжимая пах.
И так две недели…
Не помогал ни алкоголь, ни снотворное – сны были слишком яркими и настолько реалистичными, тут уж поневоле задумаешься – где сон, а где явь. С каждым днем Стрепет все чаще ловил себя на мысли, что сходит с ума, и с ужасом ждал предстоящей ночи. Всякий раз, засыпая, он уповал на то, что на сей раз ему присниться что-то хорошее или вовсе не будет сновидений.
Однако снова и снова он просыпался в холодном поту и снова и снова ловил себя на мысли, что у него больше нет сил жить в этом ужасном мире.
И вот сегодня – сон про Индию.
Никаких убийств, никаких казней, никаких истязаний, пыток и надругательств. Даже сама смерть неведомой принцессы прошла где-то там, стороной…
Вот отчего сегодняшний сон, не смотря свою трагичность, был для Кирилла настоящим подарком, который он был готов получать хоть каждую ночь.
“Да и после битвы на Курукшетре уже прошло пять тысячелетий”, — подумал он, и морфий прекрасного утра снова поглотил его в свое мутное желтое царство.
Глава 4
Она пришла в «строгой» компьютерной маске, скрывавшей пол-лица, оставляя неприкрытыми лишь лоб и губы. Однако надо быть всего лишь обыкновенным мужиком, чтобы учуять непреодолимое обаяние этой аккуратной бабенки.
Невысокая блондинка, не худа, но и не полновата… если только чуть-чуть. Судя по одежде – думать о деньгах не привыкла. То есть одета строго, но при этом, как ни странно – изящно и даже чуть-чуть вызывающе. Черный асимметричный брючный костюм, дико модный в последнее время: правая рука, левая нога — строгая «классика», и вольный клеш по другую сторону. Круглый вырез платья посередине груди был эффектно подчеркнут золотой цепочкой с медальоном странной формы, и это обстоятельство серьезно усугубляло впечатление от ее бюста на который я, очевидно, и обратил внимание в первую очередь.
К сожалению, клиентка пришла без опоздания, я едва успел выпить чашку кофе и не успел почистить зубы.
Пока я возился на кухне, мой горничный робот (или проще — “Пылесос”) попытался навести в квартире «порядок низкой категории»: то есть убрать все посторонние предметы с глаз долой, а то, что он примет за мусор – сложить в отдельный пакет и спрятать как следует. Получилось ужасно. Пылесос начал со спальни, и мне пришлось срочно дать ему команду бежать за утренней газетой к ближайшему магазину и наводить порядок в прихожей самому: не толкаться же с ним. Когда же через несколько минут позвонили по домофону, я открыл дверь, не спросив кто это, будучи совершенно убежден, что это мой Пылесос (после того, как он умудрился потерять ключи от квартиры, я перестал их ему доверять).
Я оказался прав, но лишь на половину – они пришли вместе.
— Очень мило, что вы послали своего слугу встретить меня — произнесла она через компьютерную маску голосом «женского робота».
— Доброе утро... проходите... — сказал я, указывая на кабинет, при этом незаметно забирая газету из Пылесоса, которую он, к счастью, догадался спрятать от глаз моей гостьи.
Надо было бы послать Пылесоса отследить ее приезд — район здесь тихий, автостоянка не охраняется, и даже без видео-контроля, а ведь то, с кем приехал мой клиент, иногда наводит на размышления. Ну да ладно, теперь уж поздно, и по своей давней традиции, провожая клиенток в кабинет, я мысленно оценил свои услуги.
"Триста"— подумал я, внимательно изучив ее сзади.
Это была моя давняя игра, когда по внешнему виду клиенток я назначал первоначальную цену. Чем красивее была дама – тем выше была ставка. (Я думаю – всем понятно отчего так, а не наоборот).
Как того требовали правила хорошего тона, еще в прихожей она вручила мне свою визитку, на черном бархате дорогой натуральной бумаги блестела золотая надпись:
"Пахаринна, клан Стрепет"
Род занятий моей новой клиентки отсутствует, а в левом верхнем углу герб — точная копия ее медальона, под ним на латыни был написан какой-то девиз…
Аристократы, значит…
Ну-ну…
"Четыреста".
Она прошла в мой кабинет и неторопливо села в пододвинутое мной кресло, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди, из чего я сделал вывод, что она мне не только не доверяет, придя в Маске, но и боится.
“Пятьсот”.
— Меня зовут Пахаринна Стрепет. Я жена Кирилла Стрепета, — сказала она и замолчала, очевидно ожидая моей реакции.
Строго говоря, она не говорила со мной, а лишь имитировала речь губами, а Маска переводила эту безмолвную артикуляцию в речь. При этом из всего множества тембров был выбран самый обычный, и в то же время — самый анонимный механический голос робота, хаотично меняющий обертона и искажающий не только структуру голоса, но и интонации. Все, что я мог на этот момент точно сказать о моей клиентке — это только то, что она моложе меня — ей было лет двадцать — двадцать пять, не больше.
— У вас редкое имя, но, к сожалению, прежде ни разу его не слышал, как и не слышал вашей фамилии.
— Ничего страшного. Простите, у вас не будет сигареты?... Я, вообще-то не курю, но волнуюсь... — сказал “робот”, застыв в кресле, из чего я заключил, что раз она не крутит головой (как это обычно делают другие клиенты, рассматривая мои дипломы, сертификаты и лицензии, развешенные по стенам тут и там), моя новая знакомая, скорее всего, включила видеообзор Маски и сейчас, по-видимому, внимательно изучает их, и может быть – проверяет на подлинность.
Это меня нисколько не беспокоило – наоборот, даже успокаивало. С документами у меня полный порядок.
— Зачем вы ко мне пришли? — спросил я напрямик, залезая в нижний ящик стола, где я хранил на этот случай два вида сигарет, сигары и бутылку лимонной. — Выпить не желаете?
— Благодарю Вас, я за рулем... — ответила она, достав сигарету и на ощупь воткнув ее в губы.
За рулем… Гм… Как будто в ее авто нет бортового компьютера…
Я протянул ей огонь, и она ни на миллиметр не наклонилась к зажигалке.
"Знает себе цену, сучка…" — отметил я и сбавил ставку обратно до четырехсот.
— Я пришла попросить Вас об оказании одной услуги...
После первой затяжки она сделала несколько брезгливое движение языком, облизав нёбо, как бы отмечая, что сигареты горчат — по-видимому, она действительно курила очень редко.
— Вы меня не поняли, — перебил я. — Я хочу понять, почему вы не воспользовались видеофоном, а пришли лично?
— Я... ну не знаю... решила, что так будет лучше.
— Вы совершенно правильно решили, однако не кажется ли вам, что прийти к человеку в маске, скрыв лицо и изменив свой голос до неузнаваемости, сродни тому, как если бы вы позвонили мне по видео, не включив изображение?
— Но я же все-таки пришла… — сказала она озадаченно (насколько это смог передать имитатор речи), и в то же время – так, будто я ляпнул какую-то чушь, — А что касается Маски... то видите ли в чем дело... Ваше задание будет очень щекотливо, ведь муж мой очень известен… так сказать… в узких, но достаточно высоких кругах… поэтому если кто-то узнает, что я наняла сыщика следить за ним, то будет скандал, а я бы этого не хотела.
"Задания не будет, детка..." — отметил я про себя и сделал оргвыводы. Не смотря на то, что я чувствовал себя после кофе и контрастного душа относительно неплохо, 50 грамм для восстановления обмена веществ в организме мне не повредят. А с выпивкой я обязательно завяжу, но не сегодня – сначала надо поправить здоровье.
— Иными словами, вы опасаетесь, что наш разговор сейчас записывается и эта запись может стать достоянием общественности?
— Нууу... нечто вроде этого, — изящным движением она стряхнула пепел в пепельницу, и я заметил, что ее левая рука продолжает покоиться на животе — невербальный признак того, что она до сих пор от меня защищается. — А разве это не так?
Я выпил. К сожалению, из-за чертовой маски нельзя было понять, как она отнеслась к этому, но мне уже, по большому счету, было все равно.
— Так.
— Вот видите.
— Что?
— Я была права.
— В чем?
— Что вы записываете наш разговор.
— Во-первых, я сам вам намекнул, что разговор записывается, — я налил себе еще. — А во-вторых — это мой стиль работы: записывать. Очень помогает. Помню, был клиент, просил проследить за своей женой после ресторана, а позже выяснилось, что следил я совсем не за тем человеком…
Пока я говорил все это, лимонная водка легко и приятно легла на вчерашние дрожжи и теплой струей спокойствия погладил мне мозг. Мир потихоньку становился прекрасен, удивителен и прост. Я расслабился и заговорил спокойно и уверенно, будто и впрямь не был заинтересован в деньгах. Очевидно, я ожидал подобного разговора, и теперь, когда он начался, я понял, что либо проведу эту первую, самую важную встречу, так, как я пожелаю, либо я просто отпугну клиента.
Ну и пусть.
Как показывает опыт – лучше уж быть самим собой, чем что есть сил пытаться понравится кому-то.
— Так вот, — продолжал я, делая новый глоток. – Мой клиент описал платье своей жены красным, а в красном в тот вечер была дама в Маске — вот как у вас, и узнать ее по фотографии я не мог. Там, правда, была еще одна — в розовом, но рассмотреть ее как следует не получилось в силу объективных обстоятельств... Так вот… женщина в розовом и оказалась женой клиента, а я весь вечер следил за другой. Сами понимаете, что не обошлось без неприятного разговора и объяснений, но конфликт быстро решился в мою пользу, как только я предъявил запись моего разговора с клиентом, потому что «красный цвет» - это красный, а розовый – это розовый.
— Это не мой случай, — произнесла моя гостья, снова сделав брезгливый жест языком и неумело, но основательно потушив о пепельницу на треть выкуренную сигарету. — В моем случае не будет подобных недоразумений.
— Как знать… Да это и не важно, — я налил себе еще и откинулся на спинку кресла, устремив взгляд поверх ее головы. — Очевидно, что вы мне не доверяете, а значит, не будете со мной откровенны. Если же вы же не будете со мной откровенны, то я не смогу получить от вас достоверной информации, а не получив от вас достоверной информации, моя работа превратится в фарс. А это не мой стиль — если я что-то делаю, то стараюсь сделать эту работу хорошо. Поэтому рекомендую Вам найти детектива с менее серьезной репутацией…
— Но послушайте, я же Вас совсем не знаю. Как я могу Вам доверять? – произнесла она, а имитатор речи придал ее голосу какую-то радость, что часто бывает с подобными технологиями: человек говорит одно, а слышится совсем другое.
— А я и не пытаюсь втереться к вам в доверие. Я профессионал, и лицензия на молчание о тайнах клиентов у меня не просрочена, — пошутил я.
Она немного помолчала, очевидно решив, что детективам действительно выдают такие лицензии.
— Вы могли бы все-таки выключить запись? Видите ли, я очень люблю своего мужа и не хотела бы, даже теоретически, оставлять после себя информацию, которая могла бы его скомпрометировать… Понимаете… он слишком известен в музыкальном мире, и в шоу-бизнесе человек не последний… Семейный скандал может сильно навредить ему… Да и не в этом дело… — трудно сказать, волновалась она или нет, но мне показалось, что губы ее дрожали. — Я очень волнуюсь, ведь прежде мне никогда еще не приходилось обращаться к частным сыщикам.
— Ну… надо же когда-то начинать, — пошутил я и осекся. Она недовольно мотнула головой, и (насколько позволял имитатор) раздраженно произнесла:
— Не перебивайте, пожалуйста. Поверье, мне стоило больших усилий придти к Вам. Очень не легко рассказывать о вещах, которых, может быть, и нет на самом деле, но которые не дают мне покоя. Мне втройне тяжело это делать в присутствии посторонних. Я имею в виду не Вас, а видео. Может, вы все-таки выключите запись, а я действительно сниму маску?
— Выключить видеозапись! — громко сказал я своему компьютеру и посмотрел на реакцию клиентки. Она уже потянулась снимать маску, как вдруг переспросила:
— Вы действительно больше не записываете?
— А вы действительно мне не доверяете? — переспросил я честным голосом: видеозапись я действительно отключил, что же касается аудиозаписи, то о ней речь не шла.
"Тысяча!"
Трудно передать ту метаморфозу, что произошла с "роботом". У него оказались большие серые глаза нежно-голубого оттенка, в которых было столько тепла и грусти, что хотелось смотреть и смотреть в них, как смотрят иногда в облака, мечтая о чем-то. Но особенно поразительным был перепад в тембре:
— С чего мне начать? — прозвучал ее голос, мягкий и нежный, как журчание ручейка в сосновом лесу.
— С чего хотите, — произнес я как бы безразличным тоном, уронив взгляд на дно бокала.
Она по-детски поерзала в кресле, наконец-то убрав руки с живота и положив их на подлокотники кресла. Моя новая клиентка действительно была очень молода, Маска делала ее старше — ей едва ли исполнилось двадцать лет… впрочем, я вечно ошибаюсь, когда речь идет о возрасте красивых женщин.
— Тогда попробую по-порядку. Скоро будет два года, как мы поженились. Познакомились мы за полгода до свадьбы, и у нас прекрасные отношения, вы даже не поверите, насколько мы доверяем и любим друг друга. У нас нет и никогда не было секретов... короче говоря, мы были счастливы до последнего времени и жили как в сказке, поверьте... А где-то пару недель назад у мужа начались какие-то неприятности, он стал нервным, раздражительным, начал играть по интернету в тотализатор, и выигрывать, хотя сам всегда считал себя человеком не азартным и в слепую удачу никогда не верил... Но тут на него словно нашло что-то... Я поинтересовалась, и выяснила, что наше состояние за это время увеличилось на треть... Это очень много, не мог же он действительно их выиграть... я пыталась во всем разобраться сама, но после того, что случилось вчера, я решила, что мне нужна помощь профессионала.
Она прервалась, чтобы закурить новую сигарету, и я решил, что ей нужен какой-нибудь наводящий вопрос:
— А что же случилось вчера? – сказал я, вновь протягивая ей огонь.
Она удивленно посмотрела на меня и указала прикуренной сигаретой на утреннюю газету, что лежала нераскрытой на моем на столе:
— Ну так вот же…
Я любил этот трюк: положить газету на стол перед приходом клиента, как правило – раскрытой на второй или третьей странице. Смотрите, мол: интернет интернетом, телевизор телевизором, но и “живой” газетой я не брезгую, хоть это не совсем удобно и дороговато.
Сегодня же мой собственный трюк сыграл против меня. На первой же странице, поверх фото огромного лимузина рдел кричащий заголовок:
— “Покушение на музыкантов с Марса предотвращено их продюсером”, — прочитал я вслух.
— Чушь это! — раздраженно произнесла она. — Покушались не на музыкантов, а на него, да и Кирилл им вовсе не продюсер...
— А кто?
— Да никто!... Вечно эти газетчики все переврут... Вы поймите… Кириллу никто никогда не угрожал и угрожать не мог… У него нет и не может быть врагов, не такой он человек… — затараторила она, но, очевидно вспомнив о своем происхождении внезапно замолчала.
Я же понял, что мне нужно сделать по крайней мере две вещи: во-первых – немедленно допить водку, так как в процессе разговора выпить больше не удастся, а во-вторых – дать ей как следует выговориться.
— Давайте знаете как сделаем, — сказал я, отставляя пустой бокал — После вашего ухода я еще поищу в интернете информацию о покушении на вашего мужа, а пока... вот что… я сейчас быстренько, по диагонали, просмотрю эту статью, а вы мне тем временем расскажите все, что вам известно об обстоятельствах этого происшествия…
Очевидно, именно это она и хотела, и следующие двадцать минут я почти не задавал ей дополнительных вопросов, лишь один раз пришлось дать воды, но до слез, слава богу, дело не дошло.
* * *
...Подкативший к кафе огромный трехосный реплиркар цвета голубой металики выглядел здесь совершенно чужаком: "Цезура" не была местом для тусовки отмороженной музыкальной элиты, как, к примеру, "Кинг Кримсон" или "Джаз-Мухомор", где была бы уместна такая машина.
Это было относительно тихое музыкальное кафе, где круглые сутки звучал живой джаз, медиум или же классика в исполнении самих же посетителей — молодых профессиональных музыкантов, в основном работавших по найму. Оттянуться среди себе подобных, поиграть в свое удовольствие, услышать последние слухи и сплетни, продать/купить накроту и замутить с новым знакомым очередной глобальный музыкальный проект, как следует напиться по этому поводу и затем начисто забыть об этом на следующее утро — вот зачем приходили в “Цезуру”. На фоне их мотороллеров, харлеев и марсоходов, припаркованных на стоянке, автомобиль с нежно-голубыми зеркальными стеклами, кондиционером, компьютером, баром и к тому же фамильным гербом на капоте выглядел словно жук, угодивший в муравейник. И дело даже не в размере — этот серебристо-голубой предмет роскоши для большинства местных тусовщиков был не только красивой и дорогой игрушкой, но и живым олицетворением удачи и признания. Жизни, которая обязательно когда-нибудь наступит и у них, но пока не наступила.
Ю Тхе Гвон последний раз посмотрел на фото Клиента и сунул его во внутренний карман. Освежать память было совершенно ни к чему — он уже успел хорошо запомнить лицо Клиента, однако порядок, заведенный им для самого себя в самом начале карьеры уже давно превратился в примету, которую не стоило нарушать. Правда, фото в этот раз вылезло из кармана вверх ногами, чего раньше не было никогда, и его пришлось перевернуть, ну да не беда. Он бодро слез с мотоцикла, сунул руки в карманы короткой куртки и пошел навстречу шикарному автомобилю, что сейчас пафосно притормаживал у кафе. Ю старался идти легко, пружиня в коленях и как бы пританцовывая всем телом— так, как обычно ходят эти африканцы. Получалось плохо, совсем не по-негритянски, и он знал это — утром смотрел на себя в зеркало, ходил так и эдак, даже нашел в сети музыкальный телеканал мозамбикского телевидения, смотрел этих черномазых, имитировал их понты, но все равно остался недоволен собой. Не будь руки заняты оружием, получилось бы правдивей.
Уроды-музыканты! Что у них за понятия и приколы! Вечно эти красивые, но дутые, словно мыльные пузыри, правила и условности. Хотя бы одежду себе придумали поудобней — в черной синтетической коже спина давно взмокла, единственное, что есть доброго в такой одежде — так это карманы — глубокие и удобные.
Машина остановилась, Ю снял пистолет с предохранителя и окончательно понял, что что-то не так.
Самодвижущаяся дорожка-траволатор, что шла от дороги внутрь кафе, сейчас не работала. Ни одной души и у входа в “Цезуру” — на всей улице был только он и подкатившая машина.
Это и настораживало, это-то и плохо.
В толпе ты не заметен, в ней проще затеряться, а сейчас Гвон чувствовал себя как артист на сцене — наверняка все эти уроды из кафе пялятся на тачку, а значит и на него.
Ю кинул взгляд на «Цезуру»… Так оно и есть: тьма свидетелей и почти нет места для отступления. Он не любил такие ситуации, когда привлекаешь внимание — это не нужно и опасно, но сейчас был именно такой случай и киллер, пожалуй, впервые пожалел о том, что не стал снайпером.
Впрочем, если и было сожаление, то совсем мимолетное. Все снайперы — трусы, они стреляют и тут же убегают, зачастую бросив оружие, подарившее им власть, даже как следует не увидав результат своей работы. Он же всегда успевал заметить все малейшие детали, все оттенки чувств, что творились на душе у Клиента за миг до Этого, и именно за Это он и любил свою работу. Испуг Клиента, неуловимая маска ожидания, выстрел, кровь, снова выстрел-другой, и вот оно... Мгновение, когда человек УХОДИТ, ты видишь это и понимаешь: вот она, истинная свобода, что понятна только тебе, свобода, доступная не многим, а только избранным.
Это чувство затем пылает в душе целый месяц, тлея в сердце.
И потом уже не важно, что будет с тобой. Тюрьма, или новая встреча с Заказчиком. Всякий раз, договариваясь о Деле, Ю Тхэ Гвон любил дождаться, когда Заказчик вдоволь наговориться, и пристально посмотреть ему в глаза. Как бы ни складывался разговор, какие бы суммы ни назывались, и кто бы с ним ни разговаривал, в эту секунду любой, кому смотрел он в глаза, понимал, что говорит не с простым человеком, а с Палачом, человеком, знающим, что такое смерть.
Ю очень любил это мгновение, эту неуловимую паузу своего превосходства, и она была для него так же важна, как, наверное, и само Дело.
Через зеркальные стекла машины нельзя было разобрать – где сидит его Клиент, однако было понятно, что раз шофер остановил машину так, что задняя двустворчатая дверь пришлась как раз на траволатор, то и появление Клиента нужно было ждать именно оттуда. Едва Ю поравнялся с капотом машины, обе двери одновременно распахнулись, и он выхватил пистолет. Однако вместо Клиента из машины вышел, а точнее — едва не выпал, высокий панк с лилово-малиновым ирокезом и синими губами, облаченный в черную обтягивающую куртку на голое тело. Впрочем, эта часть костюма едва угадывалась среди несметного количества цепочек, заклепок, брелочков и прочих фенечек, украшавших ее. Переливающиеся всеми цветами бензиновой радуги лосины и ядовито-красные сандалии на суперплатформе завершали костюм этого уродца, а увидав монголоидные черты лица, Ю окончательно понял, что совершил ошибку, которую надо быстро исправить — это не его Клиент...
...Фобос Ли, по прозвищу Сверло, преодолев проклятое земное притяжение, выбрался из машины.
День, солнечный и счастливый, в точности соответствовал его настроению. Он был, пожалуй, единственным из их группы, кто по-настоящему кайфовал от пребывания на Земле. Конечно, притяжение прародины было чудовищным, но голубое небо, гигантские белые облака (подумать только — сколько бесхозной воды!), огромные открытые пространства, трава, деревья — все это приводило его в трепет и заставляло радоваться каждой минуте, проведенной на Земле.
Вот это жизнь!
Он был счастлив, что наконец-то оказался на Земле. Его ничуть не смущало, что таких, как он, было не просто мало, а абсолютное меньшинство: год от года все больше людей, продав и захватив с собой все, что можно было продать и захватить, бежали на Красную Планету в поисках потерянного счастья.
Несмотря на тяжесть в ногах, Фобос умудрился выкинуть коленце с выходом из машины, сделав не очень уверенный, но, как ему показалось, стильный шаг правой ногой на дорожку. Еще в машине он заметил, как на них (а значит теперь — и на него) из кафе смотрят с полсотни глаз, быстрых и оценивающих. Это был не взгляд публики — радостный и потусторонний, это был проницательный и оценивающий взгляд толпы, с которой он должен был слиться всего через несколько шагов. А пока он был как бы один — совсем один против этих землян, ведь даже друзья еще не вышли из машины.
Впрочем, нет, не один.
Репликар — вот что придавало ему уверенности в себе. Фобос уже усвоил местные обычаи и прекрасно понимал, что приехав на встречу со своим будущим продюсером (как его там? Майкл э… Ромнофф?) на столь шикарном автомобиле, который был редкостью даже для землян, он, Фобос Ли, где-то там, в Эдеме, имеет могучего покровителя, олицетворенного этой дорогой машиной. Чувство собственной значимости возбуждало его не меньше, чем голубое небо и пение птиц. Он уже было собрался гордо посмотреть в окна кафе, и может быть (как это часто бывает на концертах) даже махнуть рукой какому-нибудь смазливому юноше, как вдруг дорожка под ногой неожиданно дернулась, как раз в тот момент, когда левая нога Фобоса еще только пыталась обрести землю. Он едва не упал на траволатор и, раздосадованный, решил, что теперь-то он все равно пойдет по движущейся дорожке, как бы не было трудно — пусть не думают, что марсиане совсем слабаки: ни те, кто сидит сейчас в ресторанчике, ни этот прохожий... с пистолетом...
… Панк, что едва не выпал из машины на траволатор, тупо уставился на пистолет.
Впрочем, даже если бы он смотрел не на оружие, а на Ю, киллер не рисковал быть когда-либо узнанным. В этот раз, учитывая обстоятельства своего Дела, Ю решился опробовать новый вид маскировки и потому загримировался под африканца, и это унизительное обстоятельство лишь добавило ненависти к своему Клиенту.
Долго думать было нельзя.
Ударив панка ногой в пах, он повалил его на дорожку, что уже успела поехать в сторону кафе. Второго, еще не успевшего вылезти музыканта, он просто толкнул в полубритую голову и тот влетел обратно в салон.
Переступив края дорожки и пригнувшись, Ю направил оружие внутрь машины.
На двух кожаных креслах, расположенных напротив друг друга, сидело четверо пестрых, по-разному размалеванных, по-разному разодетых, но в то же время ужасно похожих друг на друга панков. Они испуганно глазели на оружие, никто из них не осмелился оторвать взгляд от пистолета и поднять глаза, очевидно боясь, что этот взгляд будет последим в их ничтожной жизни.
Ю ненавидел панков, адвокатов, русских, китайцев и вьетнамцев, святош и священников, продавцов и кассиров, музыкантов и художников, а так же всех женщин и всех мужчин. Будь его воля, то он, не задумываясь, порешил бы вместе с Клиентом и этого синегубого пидара, и всех этих мудаков вместе взятых, но делать этого он не имел права: в его контракте дважды подчеркивалось, что кроме клиента "никто не должен получить серьезные ранения"...
А жаль.
Очень жаль.
Сейчас как раз тот случай, когда можно было бы всласть воспользоваться всеми преимуществами своей профессии. После такой работы можно, наверное, год ходить под кайфом и даже не думать о новом задании.
Клиента в салоне не оказалось, не было его и на месте рядом с водителем, да и сам водитель (Ю едва успел заметить его темные джинсы) уже вышел из автомобиля.
Дальше все пошло как в замедленном кино: поднимая голову, чтобы рассмотреть – кто же вышел из машины, он где-то вдали услышал мягкий звук захлопывающейся двери и, посмотрев поверх крыши автомобиля, Ю Тхэ Гвон увидел водителя.
Он сразу его узнал — это и был Клиент...
* * *
... — Вы тут упомянули о Романове, друге вашего мужа… Насколько я понял — он должен был зачем-то встреться с музыкантами и ждал их в кафе, — спросил я, определенно жалея, что разговор зашел в деловое русло и значит налить себе еще 50 капель означало бы высказать свое пренебрежение к клиентке. — Скажите, он тоже видел покушение?
— Да, разумеется. Я Вам не успела объяснить вот чего: мой муж вез "Ваятелей" на встречу с их будущим продюсером...
— Подождите минутку... Разве ваш муж сам не продюсер?
Видимо, я задал совсем бестактный вопрос: ее пухленькие губки даже не попыталась скрыть улыбки:
— Что Вы... Кирилл никогда не будет продюсировать рок-н-ролл, тем более марсианский... Он свел их со своим близким другом, который и занимается подобной музыкой. А? Его полное имя? Майкл Романов, но про него едва ли напишут в газетах, он, к счастью, вовремя ушел из кафе. Впрочем, вам его имя вряд ли о чем скажет, а вот в музыкальных кругах он известен, пожалуй, даже больше, чем мой муж. Миша уехал сразу после покушения: свидетелей было достаточно и без него, а лишняя шумиха вокруг его имени была бы ни к чему ни ему, ни ребятам...
* * *
... Вечер еще не наступил, но уже начинал действовать на нервы.
Он проснулся два часа назад, час провалялся в кровати, потом выпил кофе и провалялся еще полчаса и, будь его воля, валялся бы так и дальше, изредка позванивая многочисленным друзьям-приятелям собирая новости, выискивая наркотики и договариваясь о встречах, пока ночь не вступит в права, и можно будет спокойно выбраться из дома.
Но сегодня, вопреки привычкам, он вышел из дома в пять часов дня и теперь, когда до вечера оставалось совсем чуть-чуть, всего пару часов, настроение Майкла падало как заходящее Солнце.
Скорее бы ночь — пора тусовки и оттяга. А вечер — дурное время суток: спать уже не хочется, а в приличных клубах еще тусуется черт знает кто. Особенно он не любил это время, когда оказывался на улице в тот час, когда у большинства людей кончается работа, и они спешат домой, незаметно меняя проблемы карьеры на проблемы семьи. В этой сутолоке он всегда чувствовал себя лишним, ненужным и даже вредным членом общества, пришедшего в этот мир лишь для того, чтобы отдохнуть: как говорили его друзья, видимо, в прошлой жизни он сделал немало хорошего.
К тому же он не любил "Цезуру", и был здесь всего пару раз. Нехорошее это место — “Цезура”, оно не понравилось ему с того самого дня, когда они были тут в первые. Еще в школьные годы, когда они с Кириллом заболели музыкой, и начали бренчать на гитаре, здесь им начистили репу братья-музыканты. Впрочем, как теперь стало ясно, не сильно-то и начистили — дали пару раз в торец и выкинули вон. К тому же, надо признать, их обидчики были совершенно правы: по молодости лет они с Кириллом еще не умели пить и потому ужрались как свиньи и вели себя соответственно. И сейчас, проходя людный бар и поднимаясь на второй этаж, Романов, то и дело с кем-то здороваясь, нет-нет да отмечал про себя какого-либо бородача в дымном углу — может, он и был одним из тех… Конечно, вряд ли бородач знал про это кафе в то время... А если и знал, то вряд ли был тут именно в тот вечер, когда они наблевали прямо на стойку бара и их попросили на улицу. А если даже и был одним из тех — что тогда? Кто теперь этот бородач, и кто теперь Романов?
А ведь памятный вечер, можно сказать — судьбоносный. Помнить бы точно его дату и поговорить с Мэри — она любит эти астрологические штучки: “Асцендент”… “Эгрегор”… “Сатурн-Юпитер”. Ничего не понятно, но интересно до одури… особенно если перед этим еще и дури как следует дунуть... А впрочем, что тут понимать-то… В тот вечер они обиделись, словно девочки какие — бросили музыку и решили, что ни за что не будут лабухами, а только продюсерами или менеджерами — чтоб знали кто на кого работает…
И ведь получилось. Один стал продюсером, второй – менеджером. Денег это приносит не много, но кто-то зарабатывает еще меньше. Впрочем, дело не в деньгах, а, как говорит Стрепет, «в самореализации». Может быть, может быть… только Романову больше нравилось другое слово – «тусовка».
На втором этаже было малолюдно. Романов сел за столик у окна и заказал "Мартини". Вообще-то он не любил вонючий "Мартини", но из всех напитков этого заведения натуральный вермут был единственным, который соответствовал имиджу импресарио: остальные были либо слишком крепки для этого времени суток, либо откровенно дешевы.
В другом месте он не постеснялся бы и выпил какого-нибудь синтетического джин – тоника, но здесь, на ИХ территории, он не мог себе позволить заказать что-то не соответствующее его положению и известности.
Поэтому он и заказал дорогой "Мартини" — только из-за имени.
Имя.
Заклинание, опошленное временем. Когда-то его скрывали от других, боясь колдовства и порчи и, кстати, правильно делали. Ведь если разобраться — имя — это то единственное у человека, что без недомолвок разделяет его на "Я" и "Они", что мешает ему отвлечься от суеты, что различает и разделяет людей, то, что творит каждый при каждом вдохе до последнего выдоха.
Однако имя было не только у "Мартини". Имя было и у Романова. Не такое известное, как у вермута, но ведь именно из-за имени он и оказался здесь.
А всё Кирик. Это он все придумал. Сначала Романов отказался — из профессиональной гордости: к записи альбома он не имел никакого отношения. Но Кирилл не умел упрашивать, он умел убеждать:
— Послушай, старина, какая разница — ты будешь продюсером этого альбома или найдется кто-нибудь более верткий и засветится на их песнях. А им нужно совсем другое — им раскрутка нужна, пойми. Поэтому твое имя на альбоме для них — как глоток кислорода.
— А ты почему сам не хочешь? — спросил Майкл, улыбаясь. Альбом марсиан так и назывался – «Глоток Кислорода».
— Я бы с удовольствием! Но твое-то имя громче. Да и на мою музыку это никак не похоже.
— Вот и чудесно! Сколько молвы пойдет! "Психоделический прорыв марсианского рок-н-ролла!"... — продолжал хохмить Майкл, но уже чувствуя, что друг опять оказался прав.
— Ну, во-первых, я не продюсировал этот альбом…
— Я тоже…
— Так ты и не продюсер… А во вторых – еще раз говорю тебе – на альбоме может запросто появиться чье-нибудь известное имя, вместо твоего. Зачем тебе это? Тем более – ты в этой музыке спец, у тебя полно связей в рок-н-рольных кругах... Слушай, вот что я думаю об альбоме: я бы на твоем месте альбом вообще не трогал… Ну, свел бы им пару дорожек, сделал голос и гитару погромче и бас попрозрачнее, добавил бы дарбуку или джамбей, я бы еще дудук добавил… впрочем, это на твой вкус… Над очередностью песен как следует подумай — вот и будет твой “Prodused by Romanoff”, никто слова не скажет...
— Не уж, уволь… Лезть в запись я не собираюсь, только испорчу все.
— Ну хотя бы песни расставь по порядку…
— И это не буду… Никогда не понимал, как это у тебя получается – ты из любого набора дворовых песен умеешь сотворить какую-нибудь «концептуальщину»… Нет… Порядок песен, пожалуйста, возьми на себя.
— Хорошо. Я все сам сделаю, доведу альбом до ума…
— Только пообещай не переусердствовать с дарбуками и дудуками, а то вместо рок-н-ролла получится фолк-н-транс…
— Обещаю… Вообще ничего добавлять не буду, просто отдам на сведение и мастеринг, и дело с концом. Ну а с тебя – имя на обложке, договорились?
Короче говоря, убедил.
И вот он в «Цезуре». Место отвратительное, но для встречи с новыми музыкантами в самый раз. Пусть видят – таких, как они – пруд пруди. Пусть они и с Марса, но и на Земле лабухов предостаточно. К тому же вид из окна – самый подходящий…
Стрепет подъехал на встречу, как обычно, минут на пять раньше намеченного в шикарной тачке. Его, Майкла, тачке, между прочим. Года не прошло, как Майкл проиграл ее в карты. Впрочем, отдавал он эту машину без всякого сожаления. Даже пришлось уговаривать Кирилла забрать ее: машина оказалась пригодной лишь для редкого пускания пыли в глаза, а в реальной жизни была велика для улиц и неудобна – это раз. Во вторых – отдавал он ее не кому-нибудь, а другу, и если было надо шикануть, то этот «бабовоз» всегда можно было одолжить у Стрепета на вечерок-другой. Выходило, что машина поменяла лишь гараж, а ее содержание (кстати, весьма приличное) перешло на Кирилла – это три. Да и потом – проиграй или проспорь теперь Кирик что-нибудь ценное (свой родовой замок, к примеру, гыгыгы… хотя, конечно, на него он играть никогда не будет), хочешь – не хочешь, а отдавать долг придется. Он, же, Майкл, отдал тачку, и ничего…
…Романов как-то сразу обратил внимание на негра, что шел навстречу автомобилю по пустынной улице развязанной походкой. Сразу чувствовалось, что в этом нигере скрыта и заведена до поры – до времени какая-то долбанная пружина, чей спусковой механизм вот-вот даст ей волю, и она пойдет крутить саму себя и окружающее пространство, но для этого ей нужен какой-то знак, команда... и она не заставила себя ждать.
Едва открылась дверь автомобиля, в руке негра Романов увидел пистолет. Панк, что имел несчастье вылезти первым, тут же получил ногой в промежность и, упав на траволатор, закорчился от мужской боли.
Запихнув второго панка внутрь машины, негр нагнулся, и тут Майкл увидел Стрепета. С замиранием сердца Романов наблюдал, как тот вышел из машины, хлопнул дверью и совершенно спокойно повернулся к "Цезуре", очевидно даже не подозревая об опасности, что затаилась с противоположной стороны репликара. Тем временем негр, не найдя свою мишень в салоне автомобиля, быстро выпрямился, увидел Кирилла и поднял пистолет...
* * *
... Клиент был абсолютно спокоен: то ли он не успел ничего увидеть, то ли не понимал, в чем дело. Поднимая револьвер, Ю неотрывно смотрел в глаза своей жертвы, зная, как перед самым выстрелом изменится ее взгляд: он станет испуганным и жалким, а если потерпеть и не нажимать на спусковой крючок, совсем чуть-чуть, то можно увидеть то, что остальные никогда не увидят.
Однако сегодня не тот случай: между ним и его новой жертвой стоит автомобиль, а главное — упущена внезапность, поэтому работу надо выполнить как в первый раз — быстро и без смака. Надо стрелять, и прямо сейчас. Это просто: всего лишь попасть в голову с двух метров. Задача для семилетнего ребенка. Если не получится с первого выстрела, и Клиент пригнется или побежит, надо спокойно обежать машину и действовать уже наверняка, с двух рук.
“Бульдог”, горячий и вспотевший от ожидания, был уже почти над крышей авто, когда Ю увидел, а точнее — за долю секунды разобрал знакомый образ. Он часто видел его в зеркале… Черный Глаз — коварный вершитель судеб. Неизвестно откуда он возник над крышей репликара, затмив своей мертвецкой чернотой все цвета этого дня. Лишь только лицо Клиента, затаившееся за ним отдалилось и размылось в дали, превратившись в белую молочную маску.
Маску ОЖИДАНИЯ!
Ю сразу узнал ее — для этого не понадобилось даже мгновения или мысли. Он просто увидел и сразу узнал ее и понял, что сегодня самый важный день его жизни.
"Как он успе..." — только и успел подумать Ю, прежде чем увидел распустившийся в руке Клиента прекрасный ало-белый Цветок.
Ю много раз представлял его, этот таинственный Цветок, живущий в недрах Черного Глаза.
И вот он его увидел!
Цветок, красивый как сама смерть, жил совсем недолго. Через мгновение он пожух, холодное серебристое течение понесло его куда-то вперед в блестящую пустоту, и Ю побежал ему навстречу. Он неожиданно и с каким-то восторгом вспомнил себя двухлетним ребенком, когда Ю вот точно так же бегал, хохоча, за осенними листьями, веселящими его своей акварельной суетой, а весь воздух вокруг него искрился мириадами застывших льдом блёсток от заклепок с куртки музыканта. Они красочно и грациозно, словно фейерверки в кино, пущенном задом на перед, стали слетаться друг к дружке и превратились в алмазную звездочку, и в ней...
Боже, там...
* * *
...Одно дело – смерть в кино или в компьютерной игре, где все очень ярко и приятно щекочет нервы, а ты знаешь, что это лишь набор пикселей, не более… и здесь, в жизни, где все было не так красиво и даже не страшно, но…
Но когда раздался выстрел, сердце Майкла рвануло куда-то наружу, а в животе ухнула глубинная бомба, мгновенно заморозив нутро холодным огнем. Казалось — ни одна деталь не ускользнула от него за это мгновенье. Романов успел заметить, как резко дернулась, встретив пулю, голова негра, и как слетели солнцезащитные очки. Они, бешено вращаясь в полете, упали на дорожку и не разбились. И при этом – он как-то успел заметить маленький черный фонтанчик крови и плоти, что вырвались из затылка и брызнули на траволатор…
Ничего не ускользнуло от него. В каком-то скованном и нелепом движении негр сделал как бы шаг назад, прежде чем замертво рухнуть на движущуюся дорожку под ноги скорченного панка. Увиденное вызывало если не страх, то отвращение перед смертью — мерзостное чувство того, что при других раскладах этим человеком мог быть и ты, ведь все это было по настоящему, здесь и сейчас.
"А марсианину по сравнению с негром повезло: он хоть что-то чувствует..." — зло подумал Романов, убеждаясь, что все кончено — панки, озираясь, осторожно вылезали из салона, а Кирилл, опустив оружие, обходил капот машины.
Романов нервно встал из-за стола, где он уже успел нагреть себе место. Руки его судорожно тряслись, словно ему самому пришлось только что убить человека. Посетители кафе – все эти музыканты-неудачники, дешевые лабухи и бездари, как по команде ринулись к окнам, ожидая увидеть что-то такое, о чем можно будет потом посудачить:
— А?! Стрельба возле «Цезуры»?! Конечно-конечно… Я сам под пулю тогда чуть не попал… Я как раз в этот день зашел зачем-то в «Цезуру» и тут началось ТАКОЕ!…
Пробираясь к выходу, Романов с каким-то непонятным удовольствием нервно растолкал набежавшую толпу, словно эти люди были виноваты в том, что ему довелось увидать. И лишь на первом этаже он пришел в себя. Стараясь не торопиться и не привлекать к себе внимания, он вышел через черный ход, в который много лет назад их с Кириллом попросили выйти вон...
Да уж, что ни говори, нехорошее это место — “Цезура”.
* * *
Она заплатила мне аванс (“Тысяча, мадам…”) и подписала договор без всяких там “а вы знаете…” и “почему…”, как это обычно случается у состоятельных дамочек под занавес беседы. Более того — когда я начал говорить о транспортных, комиссионных и «прочих расходах», меня впервые за всю мою практику попросили не стесняться в средствах, “лишь бы это пошло на пользу дела”.
Признаться, я давно мечтал о таком клиенте, однако теперь меня обуяли двоякие чувства. Получалось, что я либо продешевил, либо, наоборот, обчистил человека, попавшего в беду. Судя по поведению… как ее… Пахаринны, выходило первое. Напустив на себя вид задумчивый и мрачный, я заявил, что если ей нечего мне больше сообщить, то хотел бы немедленно заняться этим делом, и напомнил ей правила связи со мной. Она поняла, что разговор завершен и спешно, но без суеты, покинула мои апартаменты, не забыв при этом надеть Маску.
— Желаю Вам удачи… — только и сказал «робот» мне на прощание.
Ну что ж… Удачи так удачи, она мне никогда не мешала.
Вернувшись в кабинет, я наконец-то снова плеснул себе водки и сел в ее кресло. Это было моим обычным действием — я всегда садился в кресло, в котором только что был мой новый клиент. Может быть, это было излишне мистично, но мне почему-то так легче думалось о предстоящем деле. Впрочем, слово “думалось” тут вряд ли уместно — сделав глоточек, но не проглотив его, я следил за тем как водка, все больше растворяясь в слюне, медленно пробирается в горло. Я не думал над тем, с чего начать, и уж тем более – не осмысливал полученные факты. Я даже не думал о деньгах, хотя, если признаться, впервые сорвал такой куш.
Я просто сидел и вспоминал наш разговор. И даже не разговор, нет, а саму собеседницу: как она сидела в этом кресле, скрестив руки, смотрела, курила, неумело стряхивая пепел, и как двигались ее губы, когда она с трудом нашла ответ на мой вопрос, который я задал под конец нашей встречи:
— Послушайте, дело несколько необычно и мне не вполне понятна моя миссия… С одной стороны – вы не знаете, откуда исходит угроза, а с другой – хотите уберечь вашего мужа от этой грозящей непонятно откуда опасности… Скажите, не проще ли тогда вам нанять хорошего телохранителя?
— Что вы… — ответила она как-то неуверенно и в то же время обречено — Если бы моему мужу был нужен просто телохранитель, он давно бы его завел. Да я и сама умоляла Кирилла об этом, но он и слушать ничего не желает… Я же нанимаю вас потому, что это дело слишком семейное. Если муж от меня что-то скрывает, в этом есть и моя вина, и я не думаю, что тут вы сможете мне чем-нибудь помочь. Но, по крайней мере, я буду знать, что есть кто-то, кто сможет предупредить его об опасности или, по крайней мере, быть рядом с ним в трудную минуту... Я почему-то верю в вас.
Не смотря на туманность ее слов, это меня ничуть не смутило: довольно часто клиенты просто не знают чего хотят, а потому приходиться делать это за них… Да и, положив руку на сердце, надо честно признаться: не всякий раз за такие «непонятки» платят такие вполне понятные деньги.
Не знаю, сколько я просидел в том кресле, но после пятого, последнего, глотка я обнаружил, что мой метод сработал и на этот раз: я знал, с чего я начну.
Глава 5.
Его сон прервал звонок старинного телефона.
Сон был хорошим, солнечным… хоть немного и бредовым.
Монгол был на пляже и видел себя со стороны. Он только что искупался, и потому был одет в мокрые желтые плавки. Дул ветер, ему было зябко. Надо было одеться, и к тому моменту, когда Монгол поднял свою футболку, он уже «вернулся» в свое тело.
Желтая футболка в его руках раздулась и затрепетала на ветру. Она сразу привлекла внимание пляжной красотки, что загорала неподалеку:
— Какой красивый модный цвет! Желтый цвет – это хит сезона! – воскликнула она, глядя на рисунок.
Рисунок на майке действительно был хорош, стильная штучка: сумасшедший-наркоман с налитыми кровью глазами, и надпись: «Я возбужден!!!»
Сама же красотка была одета в мокрый бежевый купальник, от чего казалась совершенно голой. Удерживая надутую ветром майку, Монгол хотел было поддержать разговор о моде, заодно узнать – что делает красавица сегодня вечером, но тут, как на зло, зазвонил телефон…
«Что за бред…» — подумал Монгол, возвращаясь с пляжа Коктебеля.
Сон — яркий, сочный, красочный, продолжал жить в его сознании, хоть был вовсе не похож на правду. На самом деле Монгол никогда не носил желтую одежду, потому что не любил маркие цвета, да и за модой он никогда не следил. Все модные вещи он покупал по совету того, кто сейчас разбудил его звонком.
Это мог быть только он. Догадаться было не мудрено — номер этого телефона знало очень мало людей, а из тех, кто знал, позвонить с утра пораньше мог только он.
«Заткнись же ты!» — выругался Монгол в пустоту холостякской квартиры, отлично понимая бессмысленность своих слов. Телефон не был подключен к компьютеру, не был защищен от прослушки, и даже банального повтора номера не было на этом старинном аппарате. Однако именно такая связь была самой надежной. В конце концов, как ни шифруй разговоры, а суперкомпьютер Службы Тотальной Разведки при желании все равно его рассекретит, и именно наличие шифра может привлечь его внимание. Другое дело — говорить намеками, «своими» словами и выражениями, интонацией определяя направление беседы. Тут даже человек, уяснив суть разговора, вряд ли поймет, о чем же все-таки шла речь.
Так что ругательство было послано скорее на другой конец провода, а вовсе не антиквариату из черного эбонита, что стоял на полу рядом с кроватью и честно исполнял свой многолетний долг, оглушая квартиру немелодичной механической трелью.
«Придется говорить, — понял Монгол, снимая тяжелую трубку, — Нашел время для ритуальных разговоров»…
— Алё-оооо...
— Монгол… — прозвучал знакомый голос.
— Я очень сожалею, что покушение было неудачным... — пробурчал он в трубку.
На другом конце провода усмехнулись:
— Ну, ничего страшного, в следующий раз они своего добьются.
— В следующий раз?!..
— Ну конечно... Я уверен, что второго покушения ждать не долго.
Было что-то неправильное в этих словах, не говоря уже об их ужасном смысле, но понять — что именно, Монгол сейчас был не в состоянии.
— Ты хорошо подумал? — только и спросил он.
— Не задавай глупых вопросов и не услышишь глупых ответов. И давай так: либо ты отказываешься, либо мы больше это не обсуждаем.
И снова сказанное прозвучало не совсем правильно, но понять – что именно было не так, Монгол не мог. Душой он все еще был на пляже, в Крыму…
— И долго это будет продолжаться? – только и спросил он.
— Это в последний раз, обещаю.
— «Обещаю-обещаю»… — проворчал он, собираясь с мыслями.
Монгол молчал, обдумывая просьбу. Молчала и трубка.
— То есть ты хочешь, чтобы я еще раз… того... — спросил он для верности.
— Да, и лучше сегодня.
Монгол тяжело вздохнул. Все это ему не нравилось, но делать было нечего.
— Ладно… Это в последний раз… — сказал он. — Только…
Он хотел добавить, что на сей раз придурка Стрепета точно грохнут, но вовремя понял, что это – не для телефона. Вместо этого он спросил:
— Как думаешь – мне пойдет желтый цвет? Ну там – желтая майка, плавки, шорты, все дела…
— Желтый цвет всегда в моде… Только ты об этом… разговоре о моде… никому не говори... Даже мне, гы-ы… Ну все, спасибо, не прощаемся…
Послышались гудки.
Сон, только что реальный и насыщенный, уже утратил свою силу. День вступил в свои права, неся людям проблемы и суету, чего не было в Коктебеле. Сон про ветер, футболку и пляжную красотку поблек, с каждой секундой все больше стираясь из памяти, а на смену ему приходили настоящие воспоминания о поездке в Крым. Хотелось убежать от всего этого: телефонных разговоров, намеков, марсиан, музыки и снова вернуться туда, где все твои заботы — это какую футболку ты сегодня одел, с кем сегодня познакомился, да выбор сорта вина, которое ты будешь пить весь день.
Монгол положил трубку на пол, накрылся с головой одеялом, и попытался снова заснуть, приказав себе не думать об этом разговоре.
В конце концов, от него ничего не зависит.
Глава 6.
“Скажи, какой налог ты платишь, и я скажу, как ты умрешь”, — поется в хите этого месяца — надо заметить: очень своевременно и современно.
По моему скромному разумению, сбор налогов давно превратился в некое таинство, сокровенный смысл которого нам, простым смертным, не понять. Деньги собирают и распределяют специальные люди, которые, хорошенько покумекав, в итоге скажут нам примерно следующее: “Денег собрано маловато, надо бы собрать еще, а для этого мы с вами создадим новую службу, которая на ваши же деньги будет их же и собирать”.
Так было, так будет, и люди давно уже считают за благо не спорить с мытарями, и, по возможности, не встречаться с ними лишний раз. Ведь любой из касты сборщиков податей лично может и не знает доскональный смысл всей затеи в перераспределении наших денег, но как посвященный в эту Тайну, бесспорно намного умнее и правее нас.
А ведь даже и у этих посвященных есть свои маленькие безобидные хитрости и бессмысленные секреты, столкнуться с которыми однажды довелось и мне.
Мне стало жалко Киреева Александра Геннадьевича, офицера налоговой службы девятнадцатого уровня (сразу оговорюсь, фамилия совершенно ему не соответствовала — он не пил вообще) с первых же мгновений знакомства с его супругой. Не нужно быть психологом или обладать талантом провидца, чтобы понять, что ко мне пришел зверь, пища которого — покой и спокойствие окружающих.
Моему новому клиенту нужно было проследить за мужем, а у меня, к сожалению, не было видимых причин отказать ей. Дабы хоть как-то компенсировать сомнительное удовольствие от общения с этой особой, я стал набивать себе цену, ожидая, что она откажется. Не тут-то было!
Хоть это были деньги мужа, на которые и собиралась за ним шпионить, (ведь стервы не имеют обыкновения работать) она стала торговаться за каждый грош, а когда я попытался отказаться — пригрозила мне пристрастной налоговой проверкой.
Реальность ее угрозы не вызывала никаких сомнений — я еще не был знаком с ее мужем, но уже не сомневался, что вряд ли найдется человек способный противостоять этой мегере. И хотя с налогами у меня было все в порядке (за исключением некоторых случаев, что найдутся у каждого здравомыслящего человека), я счел за благо не нарываться. Для приличия выторговав себе право на разрыв контракта после недели работы без возвращения задатка (этот пункт злил Мегеру больше всего), я согласился взяться за это дельце.
Скрепя сердце я подписал тот договор, и, наверное, именно тогда определенно решил, на чьей я стороне. Хоть я и понимал, чем все это может закончится, я честно выполнил свой долг и, к моему великому сожалению и удаче, Александр Геннадьевич попался.
Попался просто и банально.
С секретаршей.
После работы.
О нет! Я не шантажировал его, и даже не намекал, клянусь! И безо всякого шантажа сокрытие от клиента обнаруженных фактов могло стоить мне лицензии, но нельзя же не пожалеть человека, который живет в одной клетке с монстром. Потому через неделю работы я с удовольствием послал мою клиентку куда подальше, а когда она стала, по привычке, орать, я пригрозил ей вызовом в суд за «подстрекательство к нарушению свободы воли свободного гражданина» и туманно намекнул ей, что за ней тоже следят мои коллеги.
Не знаю, какая именно угроза подействовала, но Мегера исчезла навсегда.
Эх, Кирей-гирей, как ты там поживаешь, старина?
— Привет...— сказал я, едва видеофон показал мне лицо этого удивительного человека.
Киреев был моложе меня, но полноват и уже начинал лысеть. Маленькие бегающие глазки и тонкий рот в сладкой улыбочке выдавали в нем плута и тунеядца, случайно попавшего в налоговую полицию. Иначе как можно еще объяснить, что налоги взимают не статные седовласые мужи, умудренные жизненным опытом и потому отрешенные от мирской круговерти, а такие вот верткие коротышки.
Увидав меня на экране, он не подал виду, что удивлен, озадачен или вовсе знает меня. Его лицо профессионально выражало учтивость, строгость и одновременно озабоченность ходом налогообложения во втором квартале 2093 года. Но кто-кто, а я-то знал, что компьютер в его голове сейчас в очередной раз крутит пиратскую копию «фильма для взрослых», в главной роли которой он имел неосторожность сняться со своей секретаршей, и которая (может быть) есть и у меня...
— Добрый день… — ответил он и улыбнулся слаще обычного, словно всегда ждал моего звонка.
— Хотелось бы с тобой проконсультироваться, — сказал я как можно невиннее.
— Ну что ж, всегда рад… — так же размыто и неопределенно проговорил он.
— Вот что… у меня есть один очень интересный заказ, но, боюсь, что мой новый клиент не так богат, как он мне себя представляет, — молвил я, придав голосу убедительный драматизм. — Хотелось бы узнать, какие он заплатил налоги, но не могу выяснить это и даже не знаю, к кому обратиться за помощью.
— Увы, но подобные сведения конфиденциальны в силу анонимности налогообложения частных лиц, — ответил он мне так, что продолжать беседу было совершенно бессмысленно — Неужели вы не знали?
— Нееееет… — ответил я как бы удивленно и, спешно попрощавшись, отключил видеофон.
Уже через минуту на адрес моей электронной почты пришло письмо из трех букв:
— Кто? — спросил меня невидимка.
Я немедля ответил, после чего пошел на кухню, размолол кофе и не спеша сварил его. Тут же родился новый рецепт — залил кофе холодной водой (со льдом) и на пять минут в мегаволновку. Пока кофе доходил, я вспомнил, что пора бы перекусить. Возиться не стал — сделал в той же печке мегабутерброд с сыром и холодной курятиной. Пока кофе и сыр остывали, на минуту вернулся к компьютеру и нашел там то, что хотел. Таинственный невидимка открыл для меня захватывающую книгу, настоящий роман в цифире под названием "Налоги Стрепета".
И там было что почитать, поверьте...
Не буду рассказывать, какое на меня произвело впечатление сумма его налога за недвижимость, или сколько он грохнул денег на переговоры с Марсом — скорее всего это не имело никакого отношения к моему расследованию, так как и в прошлом году эти цифры имели тот же порядок. Но, как известно, деньги никуда не исчезают, и мне понадобилось не так уж много времени, чтобы кое в чем разобраться.
Итак, на один вопрос моего очаровательного клиента — откуда произошло существенное пополнение их семейного бюджета, я уже мог ответить, но ответ на него мне самому казался бессмыслицей: он их действительно выиграл.
И выиграл много! Одних только налогов с выигрышей лично мне бы хватило на парочку недель беспечной жизни на каком-нибудь дорогом курорте или даже в Мунсити. Судя по прежним банковским операциям, этот вовсе не азартный гражданин вдруг заиграл по-крупному, и ему стало отчаянно везти.
Конечно, есть поверье, что новичкам везет, но я, как и все частные сыщики, — реалист. А если вы не из них, то скажу по секрету: эта примета придумана как раз теми, кто в проигрыше никогда не остается — владельцами казино. Впрочем, даже если принять это суеверие за правду, то трудно согласиться с тем, что простому человеку может так везти.
Начал везунчик скромно — в первый день он сыграл два раза, выиграл чуть-чуть и чуть побольше.
Все началось на следующий день — он сыграл пять раз, и в сумме заработал годовое жалование офицера налоговой полиции. Дальше — больше, но вот парадокс: едва он вошел во вкус и его игра достигла апогея, он резко со всем этим завязал.
Аккурат вчера — в день покушения. И сегодня до полудня он тоже не играл — впрочем, еще не вечер.
Я откинулся в кресло и расслабился. Несмотря на то, что я узнал много интересного, я был в тупике, еще большим, чем в начале, ибо это было невозможно. Я сразу отбросил мысль о везении: разумеется, это была афера, но... как-то мало это было похоже на отмывание денег или что-то подобное.
Во-первых, играл он по интернет, а значит слишком легально, хоть и анонимно. То есть очень открыто для налогов и очень тайно от всех — попробуй я потянуть ниточку с другого конца и узнать, кто и сколько выиграл на тотализаторе в тот день, я бы не только ничего не узнал, но и вероятнее всего попал бы в какое-нибудь досье подозрительных лиц, сующих свой нос в чужие дела…. Иых, как мне все же повезло с Киреевым Сашкой!
Во-вторых — он играл на разных тотализаторах, причем два последних дня на четырех одновременно. Маловероятно, но возможно, что игорный- и шоу-бизнес решили что-то поделить между собой, но чтобы задействовать для этого, в общей сложности, семь конкурирующих домов азарта, а вывести это все на одного человека ... слишком рискованно и некрасиво.
А если он не один?
Нет, это еще запутанней, тем более... Я снова запряг свой компьютер и погнал его по джунглям интернета (слава Богу — налогообложение тотализаторов ни для кого не тайна) и обнаружил то, о чем и так догадывался — выигрыши Стрепета не только составляли вершину хит-парадов везения за последние четыре года, но и ставили под вопрос существование самих тотализаторов.
Это был тупик, а точнее — железная дверь в конце коридора, закрытая на замок, ключ от которого мне предстояло найти. Нужны новые факты, и тогда окажется, что ларчик-то просто открывается, (если тебе это действительно нужно). А сейчас единственно правильное поведение — набрать побольше информации и, долго не анализируя ее, оставить все как есть до утра. Авось утром подсознание (если оно у меня действительно существует) все поставит на свои места.
Хорошо, о выигрыше я узнал почти все. То есть ничего нового. Пахаринна и впрямь оказалась права насчет денег. Ее муж в самом деле выиграл целое состояние, и, несмотря на всю смехотворность этого факта, так было на самом деле.
Хорошо, зайдем с другого края.
Кто он такой?
Набрав в поисковой системе «Стрепет», я решил узнать о нем все, что было возможно. Обычно я с этого и начинаю – это просто ужас сколько интересного написано о нас всех во всемирной паутине!
Взять хотя бы меня…
А уж с такой редкой фамилией…
Нет, оказалось что «стрепет» – это птица из семейства дроф… Редкая фамилия тут не сработала. Можно, конечно, исключить из поиска слово «дрофа» или даже «птица», но тогда, того гляди – проморгаешь что-нибудь важное…
Потыркавшись тут и там, я узнал о Стрепете лишь некоторые мелочи, которые мне ровным счетом ничего не дали. Личный сайт Кирилла Стрепета предложил мне услуги музыкального продюсера, приглашение на фестиваль «X-Drums», да парочки фотографий, на которых я наконец-то увидел своего подопечного.
Ничего особенного – обычный парень лет двадцати-двадцати пяти с длинными волосами и добрым взглядом. Если быть физиономистом, а я таковой и есть, то можно с большой долей вероятности допустить, что Стрепет едва ли готов сам организовать какую-нибудь авантюру. Нет… положительно не тот типаж. Попасть под влияние, быть орудием чужого умысла – это да, а вот по собственной воле угодить в аферу – едва ли.
Впрочем, это как раз мне брать на веру нельзя. Будь я хоть трижды физиономист, как сыщик я должен доверять фактам, а не чувствам.
А факты таковы. Жил-был человек. Обеспеченный человек, между прочим. И к тому же – аристократ, и не какой-нибудь, а самый настоящий – с гербом клана и собственным замком «Пентагон», что в 200 километрах к западу от Города.
Вроде бы так – найди себе увлечение и живи в свое удовольствие. Так нет же – выбрав карьеру музыкального продюсера, Стрепет умудрился за несколько лет растолкать локтями своих коллег и набрать авторитет в сегменте психоделической музыки. Вот, к примеру, по мнению очень престижного и модного Интернет-журнала «Стоп-Мозги» альбом «Crazy City», спродюсированный К.Стрепетом для группы «Танк и Улитки», был назван «Самым трансцендентным альбомом» прошлого года.
Надо бы послушать…
Пока мой комп качал «Танка и Улиток», я быстро-быстро сготовил яичницу, перекусил, и углубился в дальнейшие поиски.
Тщетно.
Чем больше я узнавал, а точнее – снова и снова подтверждал добытую информацию, тем меньше оставалось зацепок.
Так… что у нас есть еще? Пахаринна… имя редкое, но и оно не принесло мне никакой информации – пару десятков раз о ней упоминалось в светской хронике, и всегда – в связке с ее мужем, типа «аристократическая чета посетила «Выставку Фарфоровых Барабанов»…
И вот тут-то у меня что-то сработало.
Глава 7.
— Алло...
— Монгол?..
— Слушаю Вас...
— Приносим извинения, что все так получилось...
— Вы хотели сказать — не получилось...
— Послушайте, зачем слова — мы и так несем издержки: наш человек вышел из игры...
— Это ваши проблемы, господа, и учтите — на сей раз ставка снижена на треть, и третьей попытки у вас не будет...
— Но...
— Смотрите — вы ведь можете отказаться, и я подыщу более толковых исполнителей...
— А вы не боитесь с нами так разговаривать? — холодно спросили на другом конце провода.
— А вы будете заниматься этим бесплатно, да еще не получив деньги за предыдущее дело?
Повисла небольшая пауза, после чего голос в трубке произнес:
— Пожалуй, Вы правы...
— Я тоже так считаю, тем более что первоначальная цена была явно завышена. Кто ж виноват, что Вы не использовали свой шанс.
— Не беспокойтесь — на сей раз осечки не будет. Мы согласны на Ваши условия.
— Вот и славно, — сказал Монгол и отключил связь.
Он медленно подошел к окну. За стеклом, с высоты 126 этажа виднелся городской парк, в центре которого два гигантских дирижабля в виде луноходов растягивали исполинский баннер фирмы "ЛунаТур":
"Байконур – Мунсити – Канаверел! Девочки в невесомости! Купание, пляж и волшебные полеты на Луне! За одно путешествие Вы угробите целое состояние!"
Последняя часть слогана — грубая и циничная — был продиктована принятым год назад новым законом о рекламе, сильно копирующим древнее правило работорговли Римской Империи, по которому торговец обязан был указать недостатки продаваемого товара. В противном случае на голову раба надевали черный мешок…
Газетчики немедленно прозвали новый закон «Законом о Черном Мешке», но издевались над ним недолго. Большая часть общества была уверенна, что говорить о недостатках продукта – лишь на благо потребителя, и почти не ошиблась, когда речь шла о буклетах, видеороликах и прочей объемной информации о товаре, когда где-нибудь в конце пухлой инструкции к компьютеру можно было прочесть: «А вообще-то вы купили дерьмо».
Труднее пришлось с краткой рекламой, потому как любой слоган и девиз теперь должен был соответствовать закону «Черного Мешка», и вот появились уродцы, типа рекламы зубной пасты, от которой «Зубы белые, почти как соль», кроссовок «Не сапоги, но скороходы», и компьютеров, что «Не умнее человека, но…».
Монгол смотрел на красочную сверкающую перетяжку, и его мысли были далеко – дальше, чем Луна и Мунсити, где он был год назад.
Не смотря на то, что сейчас он взял верх в разговоре, со стороны могло бы показаться, что он этим расстроен, и теперь переживает случившееся.
Постояв с минуту у окна, он еле слышно он произнес:
— Вечно ты ищешь приключений на свою задницу... Ну и ладно... Ты сам этого хотел…
Глава 8.
Странная штука этот компьютер — съедает время как огонь свечку.
На последних минутах общения с Сетью я быстренько проверил свои дела в “Цивилке”, которую два дня играл на автопилоте. К 1150 году старой эры у меня уже был пяток крупных городов, а мой японский разведчик, преодолев Соляную Пустыню с запада на восток, вышел к лесу, в котором паслись мамонты. Я был первым, кто ступил на эту землю — не долго думая, я назвал это место “Слоновьим урочищем”, порешив, что надо срочно послать сюда поселенца, дабы обеспечить свою нацию мамонтовой костью, а сам двинул разведчика в глубь чащи. Однако вместо долгого путешествия по лесу я неожиданно вышел к морю.
Было то море или океан — не ясно, однако залив, который открылся моему взору, уже был кем-то назван “Ингушским”, что говорило о том, что тут уже побывали кавказцы, и скорее всего где-то на севере должны быть их города.
А на горизонте мой разведчик углядел остров неземной красы. Он был без названия, а значит ничей, и на его южном предгорье были видны золотые месторожденья. Я быстро дал ему имя «Итуруп», и хотел было пойти к северу по побережью, чтобы встретиться с русскими, как внезапно обнаружил, что до визита четы Хруа ровно столько, сколько нужно для приведения в порядок себя и своей каморы, да для похода за спиртным.
Уповая на мудрость автопилота, а так же на то, что сверхсрочных сообщений с Южного фронта не поступало (проклятые французы — все прут и прут по перешейку, и самое интересное — не вступают в переговоры, очевидно за них играет не человек, а бот “СверхЦивилизации”), я наспех прибрал квартиру и лично отправился за спиртным, отринув услуги Интернета: выпивка — дело тонкое.
Порой, глядя на витрину, приходится долго гадать чем сегодня будет затуманен твой рассудок, долго вспоминая как на тебя действует то или иное зелье, пока в одно неуловимое мгновение в блеске стекла и браваде этикеток ты наконец-то не находишь именно то, что более всего соответствует томлению мятежного духа.
В итоге я вернулся из "своего" магазина с квадратно-пузатой литровой бутылкой натурального джина и плоско-треугольной бутылкой ликера. На сей раз я доверился своей интуиции и потому выбор поначалу не занял у меня много времени. Джин — воистину напиток как мужчин, так и женщин — все зависит от того, насколько он разбавлен. Я хотел было им и ограничиться, но потом вспомнил про Ольгу, и решил взять для нее еще что-нибудь вкусненькое, и вот тут-то едва не погряз в выборе напитка. В итоге я взял для нее бутылку “Кивикуки” — просто потому, что реклама этого ликера («КИВИКУКА — натурааааальное подобие») в свое время меня очень потешила.
Однако однополчанин пришел без жены.
– Привет! – сказал он с порога. – Как ты после вчерашнего?
– Уже хорошо, а вот утром был «караул», – ответил я. – А ты как?
– Ну… тоже ничего. Только апатия какая-то...
– Да? С чего это?
– Вот, - сказал он и протянул мне небольшую бумажку, свернутую несколько раз, в которой что-то было.
– Что это? – спросил я.
– Сам погляди.
Мы прошли в комнату и я развернул листочек.
На половинке розовой таблетки, которую я там обнаружил, осталась только нижняя часть надписи, однако название можно было легко разобрать:
– «ДЕЙСТВО» – прочел я.
– Во-во… ДейстВО! – проворчал Хруа и его словно передернуло. – До сих пор прийти в себя не могу после вчерашнего, как вспомню, так сразу не по себе становится.
– А что это?
– Ну… – сказал мой друг таким неопределенным голосом, что стало ясно, что вещица не поддается описанию, – Новый наркотик, как бы для дискотек, но не совсем…
– Сильный тонизатор?
– В том то и дело, что – нет… Хотя и это тоже… Какой-то новый микс, повышающий настроение и при этом как бы… дающий тебе власть над окружающим пространством. Мне думается, его придумали специально для политиков и еще не успели запретить, но думаю, что скоро запретят… Что там намешали – верно не знаю, но судя по всему – искусственный кокс и еще Сальвинорин-Б, но какого-то пролонгированного действия…
– Ого… – удивился я, вспоминая свое знакомство с Сальвией.
– Во-во… Хорошо, мы вчера только по четверти с Ольгой попробовали, а не по половинке, а то бы нас обоих накрыло и мы бы натворили бы делов…
– А я смотрю – вы такие веселые были, общительные.
– Да уж, – кивнул Хруа, присаживаясь на диван и открывая бутылку джина. – Даже очень общительные…Особенно Ольга… Я-то человек привычный, а вот она дала вчера жару.
– М… – сказал я, доставая фужеры и понимая, о чем сейчас пойдет разговор.
– Короче, ты помнишь вчерашний вечер? – спросил Хруа.
– Ну так, в общих чертах… Ну, за что выпьем?
– За дружбу, – сказал он.
– За дружбу! – согласился я, понимая, что драки, к сожалению, не будет.
Драка – это самый лучший способ для мужчины найти себе друга. Очень часто те, кто дрались со мной в детстве, армии и институте становились потом для меня очень близкими людьми. Не исключением был и Хру – именно наша драка перед присягой (уже и не помню, по какой причине) и положила начало нашей дружбе.
И вот сегодня было бы неплохо подраться снова, благо на это есть уважительная причина. Лучше уж получить пару раз по хлеборезке, чем навсегда терять моего боевого товарища.
– Короче, – сказал Хру, выпив неразбавленного джина, не запив и не закусив его. – Ольга мне все рассказала. Я тебя ни в чем не виню… Как, впрочем, и ее…
Я хотел было спросить: «А что случилось?», но побоялся подробностей.
– Послушай, Олег, - сказал я, глядя ему в глаза. – Хочешь, я вообще не буду заходить к вам в гости и…
– Да не в тебе дело… Ну, подумаешь, поцеловались…
– Понимаешь, я сегодня утром был убежден, что этого ничего не было ничего, и мне это просто приснилось… Неужели я так вчера набрался? Ты же знаешь, я ведь сколько не выпью, а всегда контролирую ситуацию…
– Да какую «ситуацию»! – воскликнул Хруа. – Ты-то тут причем?…
– Ну… я все-таки мужик, должен отвечать… Не Ольга же…
– Да и Ольга тут не при чем, хоть и пришлось ей сделать внушение… Впрочем, я сам был хорош…
– Слушай, ну…
– Короче, не оправдывайся, не надо. Ни ты, ни Ольга, ни я в этом не виноваты.
– А кто же тогда?
Олег кивнул на остаток таблетки:
– «ДЕЙСТВО».
– Что? – не понял я.
– «ДЕЙСТВО», - повторил Хру. – Та еще штучка… Тут такое сочетание необычное… Вроде и кайфа как такового нет, а крыша явно утекает куда-то, и еще – штырит не по-детски, как от скипидарной клизмы с патефонными иголками. А самое главное – ты как бы начинаешь владеть телепатией, или скорее – экстрасенсорными возможностями, причем полностью подчиняя окружающий мир своей воле… Короче, если бы вчера Ольга захотела, чтобы ты станцевал на столе в кухне какой-нибудь «Инлакеш», да еще при этом показал гостям стриптиз, я думаю, что она бы без труда добилась бы этого от тебя…
– Да ладно! – возразил я, недовольный таким невыгодным для меня сравнением.
– А ты попробуй, – ответил мне Олег, кивнув на остаток таблетки. – Можешь сам убедиться, а для верности – заглоти все. Я вчера пожалел, что принял лишь четверть, а не половинку, или даже целую таблетку… Впрочем, если бы я съел все, то… не знаю, какие были бы последствия, но этот вечер все бы запомнили надолго!
– Да? Тогда может быть – разделим пополам…
– Не волнуйся. Я, во-первых, не хочу, и к тому же кто-то ведь должен быть твоим проводником… Ситтером… Попробую проконтролировать процесс. Если, конечно, этот процесс не начнет контролировать меня…
Не знаю, что двигало мной, когда я, не раздумывая, проглотил предложенное мне зелье. Наверное, обычное чувство вины перед Олегом и Ольгой. А может – инстинкт, пришедший к людям из тьмы времен, когда наш обезьяний предок, съев свой первый психоактивный гриб, понял – в чем смысл жизни и был вынужден втрое увеличить свой мозг и в конце концов создать современную культуру для восстановления нарушенного равновесия с природой.
Мы выпили еще по одной и поняли, что говорить нам особо не о чем.
– Ну а ты как себя вчера ощущал? – спросил я не столько для того, чтобы узнать, что меня ждет, сколько для поддержания беседы.
– Ну… это трудно описать словами… – ответил Хру, включая телевизор и выключая у него звук. – Могу лишь рассказать о своем поведении. Насколько я помню, я тоже перецеловал всех баб, а с остальными вел себя совершенно по-хамски…
Далее Олег пустился в описание своих подвигов, кое-что из которых я и в самом деле смог припомнить: разговор о политике и игра в жмурки, в которой Олег почему-то постоянно водил…
Я лишь изредка поддакивал, да тупо смотрел в телевизор. Судя по всему, поклонники «Real Roadъ» (или какого-то другого кельтско-славянского коллектива) устроили очередной пивной дебош.
Странно, но мои мысли были хоть и нейтральны, но как бы с миленьким знаком "минус". Очень осторожно подумав об этом, я понял, что тому причиной – не Олег, не Ольга, и тем более – не драка в пивной любителей ирландской музыки. Задание, что свалилось на меня сегодня, не давало мне покоя.
Чем я занимаюсь? Зачем все это?!
"Да все нормально!" — ответило мне Правое Полушарие — "Богатая бездельница не знает, куда деть денежки, и теперь они по твоей прихоти уже частично потрачены на джин и ликер. Поэтому независимо от конечного результата твоей работы останутся воспоминания от этого прекрасного вечера — так что сиди и не дергайся!"
С этим спорить было трудно. Я не впервые получал подобные задания, где конечный результат не был понятен самому заказчику, как это было сегодня, когда Пахаринна Стрепет произнесла: "... я не думаю, что тут вы сможете мне чем-нибудь помочь, но, по крайней мере, я буду знать, что есть кто-то..."
Получалось, что моя задача — быть этим “кем-то”. Я буду звонить каждый день моей очаровательной клиентке и строго спрашивать ее о положении дел и туманно отвечать о результатах моего расследования. Она будет рада моим звонкам – как-никак, есть «мистер Кто-то», который и впрямь озабочен судьбой ее мужа. А через неделю – мы встретимся и я выдам ей всю информацию, что успею собрать.
– Извините, – скажу я, – но никаких сведений, которые могли бы пролить свет на причину покушения я не нашел. Обратитесь в полицию, хотя у них, насколько мне известно, тоже нет ничего нового…
Полиция? Зачем полиция? Она итак занимается этим делом.
И потому получив от меня на память пару визиток ("... две, мадам, это на тот случай, если вашим друзьям вдруг понадобиться моя помощь..."), Пахаринна Стрепет благополучно забудет обо мне. Конечно, есть ужасно малый вариант, что ее мужа снова захотят отправить к праотцам... но уж больно это хлопотное дело, да и сам Стрепет парень не промах, если грохнул профессионального киллера. Ну а если все же это и произойдет... что ж, я, в конце концов, не телохранитель и не бог.
"Ну-ну ..." — оживлялось Левое Полушарие, из которого, как я и думал, вылезал тот самый маленький минус — "А может быть тебе это нравиться? Быть "кем-то" — средненьким человечком с отсутствием проблем и сонмом эгоистических страстей, всю жизнь работать на таких вот богатеньких, не добившись ничего кроме как почетного 250-го места в справочнике "500 лучших проныр"... неужели ты об этом мечтал, начиная? Где благородное стремление помочь людям? Где леденящий сердце риск и пьянящая душу опасность? Где полет дедуктивной мысли на лихом коне свободного творчества? Где признание или, на худой конец — обеспеченность? Все погрязло в угрюмом болоте таких вот никчемных заданий, когда ты не работаешь, а только делаешь вид, что помогаешь людям! "
"Ну... это ты зря!.." — начинало возмущаться Правое Полушарие, приводя в действие тяжелую артиллерию бронебойных аргументов моих достижений и личных заслуг. Спор полушарий мог продолжаться до бесконечности, но я не дал. В конце концов – такие споры ни к чему хорошему не приведут. Надо просто работать, цепляясь за каждую мелочь… кстати, завтра посмотрим, что скажет интернет.
А пока – надо налить и выпить, но чуть-чуть. Джин – напиток хороший, однако мозги от него закипают.
– Я уже пьяненький, много не наливай, – сказал я Хру, который как раз разливал по стопкам огненную воду.
– Сейчас ты протрезвеешь, - заверил меня он. – Мало не покажется.
Мы выпили «за ирландцев», и тут… как бы это сказать? Наверное, это Хруа меня так настроил. Вместо привычного спиртового ада, в желудке вдруг насупил ледниковый период. Казалось, что я выпил не джин, а какой-нибудь ментол. То есть рот чувствовал обжигающий алкоголь, а желудок – лед. Приятный холод охватил мою грудь и живот, затем добрался до горла, и когда эта волна докатилась до моего мозга, «ДЕЙСТВО» окончательно поймало меня.
Первые мгновение это напомнило нечто среднее между приятным алкогольным возбуждением от первой рюмки водки и начальной стадией потери сознания.
И вдруг...
Мир упал к моим ногам.
Так уверенно, так гордо, и так величественно я никогда прежде себя не чувствовал. Я был Чингисханом, взирающим с высоты птичьего полета на свою Империю. Я стал Колумбом, который, едва ступив на открытую им землю, в одно мгновение превратился в правителя Новой Индии. Мои мысли были ясны, чисты и бесспорны. Великая Война Полушарий закончилась, и наступила Славная Эпоха Слова и Дела:
— Поехали веселиться! — сказал я весьма воодушевленно.
— Что? Понеслась душа в рай? – спросил Олег, но я его уже не слушал.
Я уже шел к гардеробу, чтобы достать свой выходной пиджак.
— Только сразу предупреждаю: — сказал Хру мне вслед, едва поспевая за мной, — старайся не лезть ни в какие… А, впрочем это уже и не важно… Поехали!
— Может, такси? — пытался возражать он, когда мы спустились вниз и я сел за руль моей машины.
Я даже не удостоил его ответом.
Тогда он предложил свои услуги шофера, однако я разразился длинной тирадой, в которой напомнил ему кто я такой, что мне сейчас замечательно, и вообще – неплохо было бы подраться.
Пожалуй, «ДЕЙСТВО» и вправду обладало какой-то гипнотической силой. Вместо того, чтобы послать меня, Хру без церемоний сел в машину и мы поехали.
Не смотря на то, что я был выпивши, про автопилот не могло быть и речи. К тому же я понятия не имел, куда поведу свой любимый тарантас, но знал, что конечный пункт будет самым что ни на есть правильным. Так оно и вышло — я лихо вел машину, отмечая про себя что таблеточка позволяет мне не только зорко следить за дорогой, но и комментировать чужую езду, пускаться в воспоминания, мимолетным движением правой брови пресекать попытку Хру вставить пару слов, остроумно шутить про бабушку крокодила и при этом весьма умело подпевать радио.
Наконец мы приехали. Я виртуозно припарковался, вызвав небольшой переполох у моего друга, и пока он приходили в себя, я уже выскочил из машины, с неясным восторгом осматривая место предстоящего Действа.
"РОБОЛИИЗАТОР" — разбрызгивая флюиды неудержимого веселья и бесконечной удачи, светилось и мигало огромными буквами над нами. Да! Это было то, что нужно — лучше места для кульминации сегодняшнего вечера, пожалуй, не найти. Что именно должно произойти, я пока и сам толком не знал, но уверенность в том, что случится что-то замечательное и небывалое, была у меня абсолютной.
Я много раз видал этот дворец азарта, однако лишь теперь наконец-то понял истинный смысл его архитектуры! Он был умело создан из четырех пятиэтажек красного кирпича середины прошлого века, которые, кажется, раньше назывались “хрущебами”. Теперь это был величественный средневековый замок, сплошь увитый плющом, из под которого тут и там угадывались загадочные башенки и подвесные мостики. Но не только это придавало “Роболиизатору” особый, мистический вид. Холеная, идеально ровная пирамида выглядывала из-за его суровых стен, ярко светясь серебром на всю округу, от чего создавалось ощущение, будто одно из чудес света за какую-то повинность было заключено в дряхлеющую средневековую бастилию.
Впрочем, переступив порог “Роболиизатора”, было совсем нетрудно понять, за что была осуждена пирамида. Каждого, кто заходил сюда, немедленно опутывала медовая аура греха — со всех сторон гремела тяжелая музыка, щедро приправленная диким воем толпы и бесперебойным речитативом ошалелых комментаторов. Таким был "РОБОЛИИЗАТОР" — законнорожденное дитя двух самых страшных монстров нашего века: технического прогресса и человеческого греха. Здесь на рингах вступали в смертельную схватку роботы конкурирующих фирм, превращая друг друга в груду обломков — зрелище, надо сказать, бестолковое, но смертельно захватывающее.
Впрочем, владельца заведения — Китайца Лии — мало тревожила созданная им технократическая суета, в эпицентре которой он безвылазно жил долгие годы. “Роболиизатор” был его детищем, страстью, работой и домом одновременно. Он прекрасно вжился в этот мир, и я ни разу не видел и не слышал о том, чтобы Китайца Лии видели где-нибудь еще.
Внутренний дизайн тотализатора была отнюдь не китайской — царил привычный для этих мест “постъядер”, однако фэйсконтроль был доверен здоровенным китаезам, которых Лии разодел в серебристые доспехи, от чего создавалось впечатление, что ты попал в параллельный мир, в котором древневековый Китай развязал ядерную войну и выиграл ее.
И вот в этот мир пришел я.
Мессия и избавитель.
Я реально чувствовал, как от меня царственно лучиться радиация величия и уверенности — и охранники, и "РОБОЛИИЗАТОР", и Город Развлечений, и весь мир от края до края был мои, и в этом весь секрет.
Очевидно, это почувствовал и бармен, обслуживший нас горячительными напитками быстро и услужливо, что вообще-то не было в традиции этого заведения. Моя немногочисленная свита тем более была в восторге от моего великолепия и даже не пыталась начать со мной разговор, всецело подчинясь моей власти. После трехминутного спича, где я всецело раскрыл вопрос “О пользе и вреде компьютерных ристалищ”, мы чинно выпили за технический прогресс и так же чинно прошествовали к рингу легких роботов. Судя по гвалту толпы и завыванию комментаторов, там вот-вот должен был начаться поединок “Беспощадного Андроида” и “Красного Дракона”, о котором нам поведал бармен, явно обескураженный моим красноречием.
Ринг, огороженный натянутыми канатами, был похож на боксерский с той разницей, что канаты были как-то хитро запитаны напряжением. Я уже бывал тут и видел, как всякий раз, когда во время боя их кто-то из роботов прикасался к ним, они начинали брызгать яркими искрами. В такие моменты, если программа поведения робота была написана толковым программистом, тот картинно кривился от “боли” и, бывало, сыпал площадной бранью. Публика ждала этих мгновений не меньше, чем исхода поединка и всякий раз приходила в неистовство:
“Поджарь его!” — кричали одни.
“Слезай с канатов!” — кричали другие.
Как правило, это были мужчины зрелого и даже преклонного возраста, всю жизнь копившие средства на то, чтобы стать буржуа и не работать. Однако после обретения долгожданной свободы эти люди, промаявшись в безделье год-другой, неожиданно понимали, что жизнь пресна и уныла: далекие путешествия, о которых они мечтали с самого детства, им уже обременительны, а порой не по карману, а красивые женщины у них уже были.
Оставался «РОБОЛИИЗАТОР» или заведения, подобные ему, где можно поставить ставку на «своего» бойца и поорать от души. К тому же детей сюда не пускали, а молодежь здесь почти не появлялась, и поэтому здесь было намного чище, теплее и безопаснее, чем, к примеру, на футболе, регби или хоккее с мячом.
Я вошел в переполненный зал, осмотрелся, и тут гвалт трибун неожиданно перешел в оглушительный рев. Возможно, кому-то могло показаться, что публика приветствует электронных гладиаторов, что как раз в эту минуту выходили к рингу, но мы-то с вами знаем, что сама Природа приветствовала Меня перед боем. Именно в этот момент я понял, что ЭТО произойдет здесь сейчас — иначе быть не могло. Сейчас я должен был сделать нечто, что от меня требует Время.
Я благодушно и в то же время – внимательно рассмотрел бойцов, жизнь одного (или даже обоих) скоро должна была оборваться. “Красный Дракон” мне сразу не понравился выражением своей морды. К тому же он был и выше и крупней “Андроида”, но, правда, андроид был дополнительно вооружен электробитой, отчего шансы на победу каждого робота были равны.
Ударил гонг, я мысленно поставил на дракона, и стал наблюдать, как роботы под жуткий вой толпы осторожно и грациозно приближаются друг к другу, обещая интересную битву. Однако начало, как оказалось, сделало поединок скоротечным. Увернувшись от удара хвостом, андроид сделал ответный выпад и ударил по "колену" дракона электробитой. Брызнул фонтан искр, и ... «Красный Дракон», потеряв равновесие, рухнул на пол.
Публика взвыла от восторга и негодования, а андроид, увернувшись от удара неповрежденной "ноги" дракона, ударил его по "руке", и тоже вывел ее из строя.
Далее началось избиение младенца: бессердечный человекоподобный вел себя не только жестоко, но и крайне цинично, подражая скетч-борцам, кривляясь и играя на публику.
Казалось — все кончено. За короткое время все конечности дракона были парализованы, и андроид вот-вот должен был крушить голову беззащитного противника, чтобы добраться до чипа его центрального компьютера. И вдруг доселе бесполезный телескопический хвост дракона сыграл свою роковую роль. Подловив момент, “Дракон” в гневном жужжащем ударе проткнул им “живот” врага и, пробив его тело насквозь, выпустил тройной крючок на конце своего страшного оружия. Теперь роботы слились в единый механизм, разомкнуть который тщетно пытался наш андроид.
Будь у него электробита, может быть, это ему бы и удалось, но в тот момент, когда его подловил дракон, получеловек отбросил свое оружие ради своих цирковых штучек, и теперь безуспешно пытался освободиться голыми руками, имитируя на лице боль и страдания.
"Меньше кривляться надо!" — зло подумал я.
Дракон же, щелкая пастью, поднимал своего пленника на полметра от земли, и с силой обрушивал на ринг, тщетно пытаясь сбить того с ног. Это патовое положение разозлило меня еще больше, и тут я понял, что настал мой час.
ДЕЙСТВО началось.
Не помню, как я очутился у запретной зоны: пожалуй, не обошлось без мгновенной транспортации. Оттолкнув кого-то, через долю секунды я был уже у ринга, а еще через мгновение я, схватившись обеими руками за верхний канат, резво подпрыгнул и в необычайно грациозном сальто преодолел электроограждение. Этот трюк я запомню навсегда: мало того, что я впервые в жизни сделал безупречное сальто, мягко приземлившись на обе ноги, в нагрузку к этому я еще получил заряд тока, раззадоривший меня не меньше, чем реакция публики.
Мои слова, усиленные динамиками, эхом проносились по залу, и под бешеный вой и гром аплодисментов стал орать что-то о том, что люди не должны допустить издевательства человека над бедным животным, сопровождая свои реплики ударами поднятой мной электробиты по конечностям андроида, который кривился от "боли" и сыпал проклятия в мой адрес.
По условиям схваток «Роболиизатора», дистанционно отключить роботов невозможно и у зрителей была уйма времени на мое грандиозное представление. Шоу началось с комедийной зарисовки «Охрана, Ринг и Император». В ней доблестные охранники ринга, осознав, какой им выпал случай приблизиться к Королю Публики, бросились на ринг, опрометчиво полагая, что его ограждение не работает.
Ограждение, однако, работало.
Первый из смельчаков, массивный китаец в строгом двубортном костюме, сыграл роль Жертвы Несчастного Случая, когда, схватившись за канат, получил долгожданную порцию электричества, и теперь этот эпизодический актер очень убедительно играл роль человека, ошпарившего руки кипятком. Пока холуи отключили ринг и снова пошли на приступ, я уже заканчивал свое черное дело, добивая дракона.
Охрана с опаской приближалась ко мне, искря в руках электрошоками и уважительно косясь на электробиту. Что ж, если учесть мой вид (смятый и разорванный в подмышках во время исполнения сальто пиджак, галстук с отпущенным узлом и закинутый на правое плечо), а так же грациозное владение электробитой, то отказать им в смелости было нельзя.
Однако схватка с пятью бравыми китайцами не входила в вечерние планы моего ошпаренного наркотиком подсознания. Я гордо бросил к ногам свое благородное оружие, и они скрутили меня под звериный хай публики, обступившей ринг. Это многоголосие толпы, состоявшее из симбиоза слов "Долой!" и "Свободу!", смог перекрыть лишь голос динамиков, возвестивших, что впервые в истории заведения поединок признан недействительным, поэтому ставки будут либо возвращены, либо приняты в любом другом пари “РОБОЛИИЗАТОРА”.
Тем временем бравые ребята уже повели меня куда-то по служебным лестницам, в кабинет к Китайцу Лии, где (совершенно неожиданно для себя!) я окончательно понял, что двигало мной в этот вечер.
— Петрокич, сучи потрок, что ты наделяль! – бешено крикнул Китаец, на своем жутком полурусском, резким жестом выставив вон моих конвоиров за дверь.
Конечно, ему нечего было бояться оставаться со мной один на один. Китаец Лии, эмигрант четвертой китайской волны, был здоровенным мужиком с толстенной шеей, крупными руками и литым брюшком, поэтому я не дотягивал до него, по меньшей мере, три весовых категории. Воистину, он являл собой не только колоритнейшую фигуру своего заведения, но и был достойным вождем доблестной армии охранников, храбрые рыцари которой доставили меня в его апартаменты. На фоне своего шефа они уже не казались такими уж массивными и узкоглазыми и, кстати, поговаривали, что Китаец Лии часто поколачивал их в силу своего беспокойного нрава.
Кабинет Китайца оказался каким-то по-деловому безликим, и мог с одинаковым успехом служить и банкетным зальчиком, и комнатой пыток. В нем пахло благовониями, а пол украшал интересный ковер — вот и все, что было в нем китайского. Остальное было в обычном деловом хайтековском стиле: стена напротив меня была наглухо, под потолок, закрыта шкафом-стенкой с нишей под аквариум с красными рыбками, а противоположная ничем от нее не отличалась, разве что имела единственный вход, а в стеллажах стояло четыре на четыре ряда мониторов, по которым транслировались схватки на рингах "РОБОЛИИЗАТОРА". Две других стены справа и слева от входа были даже не стенами, а окнами из электростекла, выходивших на ринги. Ближе к одной из них, справа от меня, на всю ширину комнаты стоял черный деревянный стол, с огромным, явно на заказ, кожаным креслом у окна, и двумя креслами поменьше с другой стороны стола.
Китаец был одет в черные рубашку, брюки и черные лаковые блестящие туфли, а здоровая золотая цепь на шее и массивный перстень лишь подчеркивали эту строгость. Сорокалетний самурай (или как их там?) был явно не в себе, у него блестели глаза и явно чесались кулаки. О вспыльчивости Китайца ходили различные легенды, я сам видел, как он однажды за кулисами в припадке ярости оторвал голову роботу-победителю (очевидно, много проиграл на этом бою), и потому я был сейчас на волосок от казни.
Однако не похваляясь скажу, что его разъяренный вид не вызвал во мне ни паники, ни беспокойства за свою судьбу. Наоборот, в эту секунду я чувствовал себя так, будто вовсе не стою сейчас перед своим потенциальным палачом, а сижу где-то ближе к облакам на троне из слоновой кости, и где-то внизу у моих ног копошилось маленькая серая мышка, которая никак не могла причинить мне неприятности, а ее пустой писк был лишь признанием своего бессилия.
— Привет, Билли, — назвал я его так почему-то, довольно улыбаясь. — Ты сильно изменился, вижу — задумался о неизбежном, одел траур и, говорят, в последнее время стал заниматься благотворительностью...
Сколько ехидства, уверенности, подлости и превосходства звучало в моем голосе! От моих слов Лии мгновенно напрягся (понимал-то он лучше, чем говорил), будто ему влепили крепкую пощечину. Он гаркнул что-то на китайском (насколько я догадался — весьма нецензурно), и за дверью тут же послышался топот убегающих охранников.
— Давай, быстро выкладывай, что у тебя, иначе я твою задницу... — снова попер он в атаку уже без всякого акцента, но продолжить я ему не дал: коротким, но точным прямым ударом в солнечное сплетение я заставил его заткнуться на полуслове. Лии, открыв рот, безуспешно пытался сделать вдох, и удивленно смотрел на меня: вряд ли кто в его кабинете вел себя более нагло и вызывающе.
Не будь я под кайфом, я ни за что не сделал бы это: человек я по своей природе очень мирный и драться не люблю. Но меня, как говорится, "колбасило", и поэтому я, не задумываясь, ударил его лишь для того, чтобы наконец-то показать, кто сегодня тут главный.
Хоть мой удар и заставил его замолчать, Лии не согнулся и не упал. Да что там – ударь я его с разбегу ногой, то едва ли бы смог сдвинуть с места такую тушу. И пока мой тюремщик приходил в себя, я спокойно обошел его и его стол и плюхнулся в кресло Китайца, моментально в нем утонув.
И тут... наркотик "отпустил" меня.
Это было так некстати, странно и неожиданно. Только что я был Создателем Вселенной, да к тому же страдающем манией величия, а теперь — бедным пленником толстого китайца, в доме которого я успел нашкодить и, вместо того, чтобы извиниться, стал нарываться на драку.
“Это сейчас он стоит к тебе спиной и восстанавливает дыхание. А ведь он не будет стоять так до бесконечности, — хором закричали мне пробудившиеся Полушарии — "Сейчас он отдышится, и…”.
Дальше слушать голос истины не хотелось, потому что было страшно.
До этого мгновенья я был уверен, что делаю все правильно, и, возможно, это было так, ибо я действовал по законам того параллельного наркотического мира, в котором находился. Там я был ловчее, быстрее, сильнее, наглее... А теперь я снова находился в своем измерении, и измена пухленькой ручкой сжимала мое сердце.
Делать было нечего — разве что выпить для храбрости и анестезии...
Судорожным движением я схватил початую бутылку синтетического виски, что стояла на столе, и отпил из нее прямо из горлышка, мысленно прикидывая, а не стукнуть ли ей... прямо по темечку… пока он стоит спиной ко мне… авось, он тогда упадет и я смогу попытаться убежать…
Однако обострять в этой ситуации наши и без того прохладные отношения я так и не решился. Вместо этого я сделал еще один добрый глоток виски, который напалмовой бомбой взорвался в моем в желудке. Я еще раз все прикинул и понял, что выбора у меня мало, и мне ничего не остается, как пить и играть дальше, осторожно и поэтично блефуя...
Если, конечно, Китаец Лии позволит мне это, а не начнет прозаически бить.
Эх, если бы он когда-нибудь попался мне на чем-нибудь, и был бы обязан по гроб жизни, как Киреев!... Или хотя бы был моим приятелем… Ни то, ни другое…
Однако, я покамест жив, и это уже хорошо.
Я сделал еще глоток и Лии, наконец, поворотился ко мне. В его монголоидном лице эмоции не присутствовали с рождения, но, судя по тому, что он не накинулся на меня, давало мне слабую надежду, что сразу бить меня не начнут, а попробуют выслушать.
— Итак, Билли, — осторожно начал я, припомнив его новое имечко, которым сам же только что и наградил, — Присядь, расслабься, давай поговорим немного.
Я говорил небрежно и вкрадчиво, слегка растягивая гласные, надеясь, что это скроет мое волнение.
Китаец Лии подошел к креслу для гостей и плюхнул в него свое двухсоткилограммовое тело, отчего сиденье, не привыкшее к подобному обращению, жалобно скрипнуло синтетической кожей. Он сел в пол-оборота ко мне и искоса глядел на меня, не проронив ни звука.
— Итак, давай мы с тобой поговорим о благотворительности, которую ты ведешь в последнее время, — продолжал я более уверенным тоном. — Выигрыши. Вот что вызывает интерес. В последние дни ты выплатил очень-очень много выигрышей...
— Я уже сказал, — перебил он меня, отчаянно жестикулируя, — Я верну, я все верну. Не веришь — почему не веришь?.. Смотри!...
Лии живо вскочил с кресла, мощной тушей ринулся ко мне через стол, и я еле удержался, чтобы не поставить блок защиты. Он же, плюхнувшись животом на стекло стола, под которым хранилась пестрая коллекция бумажных денег докатастрофной эры, нажал на дактилоскопический замок и открыл несгораемый ящик. В нем, красуясь, лежала стопка "промокашек" — листов формата А-4, расчерченных на маленькие квадратики доз. Стопка была толстой — в три пальца толщиной — это было целое состояние.
— Вот, смотри, продам — все отдам! — затараторил Китаец белым азиатским стихом, и принялся смачно рассказывать мне о том, что это ему наконец-то доставили товар, и он сдаст все за неделю, причем не дорого, но в розницу, потому как хочет поскорее вернуть нам долг и вообще — привлечь к себе побольше клиентов… Словно торгаш с восточного базара он увещевал меня не о чем не беспокоится, а я его тем временем внимательно слушал, но как бы не слышал. Схватив один из листов, я с умным видом и к явному удовольствию Китайца, делал вид, что изучаю на ней надпись "LSD 1944-2094", а сам взял небольшой тайм-аут:
Итак, начало разговора было весьма удачным: во-первых, меня не били, а во- вторых – Китаец принял меня за кого-то другого. Оно и понятно: сначала его заведение несколько раз кряду обыграли и он был вынужден, оказывается, по крупному залезть в долги, потом наступил день затишья, на следующий день после этого заявляюсь я, утраиваю дебош на ринге, нарываюсь на драку и вообще веду себя нагло — тут немудрено принять меня хоть за Папу Римского.
Именно этого, как мне теперь казалось, я и добивался, осталось лишь выяснить, знает ли Китаец, кто выиграл у него деньги. Если он сейчас назовет Стрепета — будет о чем подумать. А если проскользнут новые имена — надо их хорошенько запомнить и пробить их по-интернету и знакомым.
Однако не произошло ни того, ни другого:
— Так вы нашли их? — неожиданно спросил он без всякого предисловия, очевидно считая, что я прекрасно знаю о ком идет речь.
"Кого?" — едва не спросил я, но успел спохватиться, и родил какое-то новое слово в русском языке, передать которое невозможно в силу его специфики: звучало оно как нечто среднее между "будем искать" и "обязательно найдем".
— Никак не пойму, — продолжал Китаец, то ли не слушая меня, либо, скорее всего, так и не поняв моего ответа, — Как у них это получилось?.. Все роботы по сорок раз проверялись перед поединками, а уж сколько раз после... Одного даже полностью демонтировать пришлось...
— Ничего не нашли? — спросил я для порядка, при этом отмечая, что Лии, оказывается, ничего не знает о Стрепете.
— Нет. Ничего нет. Ни в программах, ни в устройствах, ни в деталях. Да и фирмы конкурирующие...
— Тебе еще повезло, что Они вчера не играли... — мягко решил я освежить разговор, и чуть не попался:
— Откуда Вы это знаете? — подозрительно спросил он.
— О ... кто ж этого не знает... Если бы я этого не знал, я бы и не пришел к тебе! — наобум ляпнул я, и перевел разговор на самую главную для меня тему: — Ну а ты-то что думаешь — как им это удалось?
Китаец Лии пристально посмотрел на меня и ничего не ответил. Он молчал долго — с полминуты, и мне уже начало казаться, что мой блеф разгадан, и этот злой тюремщик сейчас решает, что со мной делать: убить самому или отдать своим роботам, как вдруг он, вздохнув поглубже, едва слышно произнес:
— Я думаю...
И снова молчание.
Космос чуть не упал на меня, но я проглотил и запил свое нетерпеливое "Ну?" добрым глотком виски и весь превратился в слух.
— Я думаюуу… — снова начал он с расстановкой, — …Что они использовали новый компьютер...
Он опять сделал паузу, просветив меня дальневосточным рентгеном своего взгляда, и мое нетерпение достигло пика... Еще глоточек...
— Точнее, не они, а – он… Я убежден, что против меня играл искусственный интеллект...
Глоток не дошел до горла — у меня, видимо, "сгорели предохранители". Фонтаном выплеснув виски изо рта на ковер, я так дико расхохотался, что даже заметил, как глазки-мидии исполина Лии на мгновение приоткрыли свои створки.
Искусственный интеллект! Говорят, что эта легенда родилась сто лет назад в Японии, когда там пообещали всему миру создать подобный компьютер, и у них якобы ничего не вышло, а на самом деле искусственный разум был создан, но засекречен. Однако миф есть миф, и я в него не верю. Есть, конечно, олухи, которые начитались дешевой прессы, вроде Китайца Лии, (который, глядя на меня, тоже начал посмеиваться утробным уханьем сытого вепря), но я, слава богу, к ним не отношусь.
Можно научить машину считать, но нельзя научить ее думать, а тем более – чувствовать, это я твердо усвоил еще в школе. А если бы это даже и удалось, то засекретить сие невозможно, а главное — не выгодно.
Хохотали мы долго: явно от нервов.
Я — оттого, что, не смотря на все усилия (и опасности!), почти ничего не узнал, но все-таки молодец, что не попался и не поссорился со своим бывшим клиентом. Ну а Китаец Лии, сощурившись так, что глаза исчезли вовсе, хохотал оттого, что, судя по всему, никогда этим не занимался, и вот решил попробовать — уж больно хорошо, откровенно и зажигательно у него это получалось.
Столпы плотного смеха, напоминавшие винт Архимеда, сбавляли свои обороты, когда нам постучали, и в приоткрытую дверь кто-то что-то прощебетал по-китайски.
Лии схватил лежащий на столе пульт, и переключил все шестнадцать мониторов в единый экран на «222» канал телевидения. На экране я увидел себя.
Мы с Китайцем успели на финал, где я добивал дракона, а сквозь канаты уже перелезали охранники.
— Вот ведь телевизионщики… Твари… Откуда это у них, да еще так скоро? — спросил я.
— Ты не знаешь? — удивился Китаец. — Я давно подключен к кабельному — прямые передачи в Город. Ну а эти, с кабельного, продали «222-му»... должны, кстати, со мной поделиться.
Изображение с рингом, где меня брали в полон, ушло в правый верхний угол экрана, освободив место смазливой молодухе-дикторше:
— Итак, неизвестный пробрался сегодня вечером на ринг и на глазах изумленной публики уничтожил двух боевых роботов. Что это? Уже привычный нам акт технократического вандализма, рекламный трюк или протест существующему политическому режиму? Очевидно на эти вопросы он в настоящее время отвечает администрации заведения, где сейчас удерживается. Тем временем сторонники бережного отношения к механической жизни совместно с партией зеленых и адептами Электронной Религии уже начали возводить пикет возле казино "РОБОЛИИЗАТОР", требуя закрыть это и подобные им заведения.
«Быстро «зеленые» среагировали, наверное, живут неподалеку…» – подумал я.
Лии заворочался в кресле, оно опять жалобно заскрипело, напомнив мне, что я до сих пор занимаю кресло хозяина. Я посмотрел на Китайца и, к своему удивлению, заметил на ней улыбку – раньше он никогда не улыбался. А впрочем – понятно: что может быть лучше, чем попасть в выпуск новостей. Лучшей рекламы не придумать, и никакой закон о «Черном Мешке» тут не писан.
Тем временем на экране появилось изображение входа, куда полчаса назад вошел я с Хру. Теперь возле него группа молодых длинноволосых людей, человек в 10-20, студенческого возраста с наспех нарисованными плакатами, скандировала "Стоп Вандализму!!!". Несмотря на то, что толпа была оцеплена полицией, охрана заведения, бликуя кольчугами в свете телевизионных прожекторов, вышла на улицу на передний край обороны.
Впрочем, брать приступом крепость никто не собирался, и рыцари были спокойны и даже в более приподнятом настроении, чем обычно: не смотря на акцию протеста, ручеек гостей казино странным образом заметно увеличился. Все это напоминало балаган, все это и было балаганом.
Как бы в подтверждение этому, картинка сменилась на изображение другой стороны медали. Субтильный корреспондент прямого эфира с фирменной эмблемой 222-го канала на микрофоне в виде “свастики” из трех двушек, расположенных по окружности, вел репортаж с улицы, а за его спиной на фоне какой-то двери виднелась черная кучка бритоголовых подростков — человек семь или десять, тоже оцепленных полицией. Дружно и нестройно они выли какой-то бравый гимн, потрясая в такт музыке бейсбольными битами, нагло кривляясь за спиной корреспондента, явно пытаясь «влезть» в камеру.
— Тем временем местные Техновандалы также подтягиваются к служебному входу заведения, откуда, как они ожидают, должен появиться их кумир! — затараторил репортер слегка истерично и чрезмерно серьезным голосом, спешно поправляя очки в тяжелой оправе. — Полиция полностью контролирует ситуацию, но опасается столкновений между Техновандалами с одной стороны и «Зелеными» и адептами Электронной Религии – с другой. Источник в полиции сообщили мне, что они не собираются задерживать дебошира, так как формально для этого нет причин. Дело в том, что от пострадавшей стороны нет официального заявления о причинении ущерба. Вполне возможно, что администрация заведения...
— Все! — сказал я, поднимаясь с кресла. — Я пошел, пока ты меня не сдал легавым.
Китаец Лии хмыкнул и снова расплылся в улыбке, вероятно означавшей то, что скорее он сожжет свое заведение, чем отдаст полиции дорого гостя. Воспользовавшись моментом, я набрал остатки моей сегодняшней наглости и оторвал полоску от "промокашки". Со словами: "Это за рекламу заведения", я положил наркотик в карман и направился к выходу.
— Петрович! — остановил он меня у самой двери.
Я оглянулся. Он продолжал сидеть в кресле и задумчиво смотрел на меня.
— Когда вы ИХ найдете, сразу сообщи мне. За любые деньги.
— И что ты потом будешь делать? — спросил я.
— Ничего... — удивился он. — Игра есть игра: сегодня они, завтра — я.
— Тогда зачем они тебе нужны?
— Как зачем? — удивился он еще больше. — Чтобы узнать КАК они выиграли у меня и больше никогда никому не проигрывать.
Публики в «РОБОЛИИЗАТОРЕ» заметно прибавилось, и в этом не было ничего удивительного. Так уж устроен этот чертов мир – случись что, и толпа бездельников, узнав из Интернета «горячую новость», летит сюда словно комета на Юпитер, даже не задумываясь – а в впрямь ли эта новость горячая и новость ли вообще.
Многие посетители узнавали меня, улыбались, приветливо махали рукой, однако, к счастью, никто не решился попросить сфотографироваться со мной на память. Причиной тому был то ли мой непрезентабельный вид, толи парочка охранников, которые не понятно для чего сопровождали меня по заведению.
А впрочем, может быть именно для этого и были приставлены ко мне, дабы в случае чего отбить меня от публики, охочей до сувениров. Впрочем, это едва ли бы случилось: во-первых, не иди я с охраной, никто бы и не обратил на меня внимания, а во-вторых публика, что пришла сюда, была все же более солидной, чем та молодежь, что пикетировала вход.
Хру сам нашел меня – благо мы вместе служили в роте разведки и он примерно знал, где я должен был появиться. Как опытный конспиратор, он сделал мне знак: мол, все ли в порядке, и только после этого подошел ко мне.
– Ну как? – спросил он.
– Все хорошо… Только что-ж ты, Боулинг, не сказал мне, что отпускает так резко? Я чуть с ума не сошел, – ответил я, отдавая ему ключи от машины и незаметно сунув ему в карман ЛСД. – Жди меня на стоянке, я сейчас буду.
Хру, ухмыльнувшись и пожелав мне удачи, немедленно пошел к выходу. Я же, немного подумав, пошел к черному входу – пусть уж лучше будут воинственные «сторонники», чем миролюбивые оппоненты.
Охранники проводили меня до двери. Один из них подошел к ней и открыл ее крупным ключом, после чего, выглянув на улицу, отошел в сторону, бросив на меня быстрый взгляд.
Я сначала подумал, что это он так со мной прощается – а оказалось, он просто прикидывал мои шансы выжить. Потому что когда я вышел на улицу, толпа бритоголовых юнцов и девах (а их уже стало десятка два) взревела: наконец-то у этих бездельников появился кумир. Я ничего не понимал и потерял ориентацию: фонари телевизионщиков ослепили меня, и через гул толпы посыпались нелепые вопросы репортеров:
— Как ваше имя?...
— Каков мотив вашей акции?…
— Вам предъявили обвинение?…
— Собираетесь ли вы поддерживать компанию запрещения схваток роботов?…
Все эти (и другие) вопросы были мне заданы одновременно, и я разом ответил на них:
— Никаких интервью! — гаркнул я как можно громче, со злостью подумав, что сука–китаец, небось, смотрит сейчас телевизор и вовсю хохочет надо мной.
Меня обступило несколько полицейских — двое крепко держали меня под руки, и двое расчищали дорогу сквозь толпу моих «фанов», которые тянули ко мне свои биты, алча получить автограф, и еще кто-то прикрывал меня с тылу. Я никогда не понимал – зачем молодежь громит телефонные аппараты и сигаретные киоски, посему никаких автографов я давать не стал – перебьются, уроды.
Однако, учитывая их агрессивный настрой, вооруженность и численный перевес, я воздержался от того, чтобы сказать им то, что я о них думаю. Каждый раз, когда я видел очередную жертву этой модной забавы, я мысленно брал точно такую же биту и до полусмерти избивал ей техновандала. Уж кого-кого, а этих бездельников и трусов я за людей никогда не держал. Уж лучше быть футбольным хулиганом – они хоть и те же самые мерзавцы и негодяи, зато у них, по крайней мере, достойные оппоненты – такие же хулиганы и полиция и свои понятия о чести.
Впрочем, с полицией и у меня, в силу профессии, то и дело бывают неприятности. Однако сегодня был не тот день, и полицейские оказали мне большую любезность, избавив меня от общения с этими несчастными. Копы недружелюбно растолкав всех, довели меня до полицейской машины и затолкали меня в нее на заднее сиденье.
Сначала я подумал, что и они сядут вместе со мной – чтобы отвезти в участок. Однако все оказалось намного проще:
— Куда? — спросил меня носатый водила с презрением, которое он безуспешно пытался выдать за безразличие.
— Тут рядом... на стоянку... – сказал я еще более безразлично и отвернулся к окну.
Пока водила протискивал автомобиль через толпу подростков, я рассматривал их лица, ставшие как две капли воды похожими друг на друга из-за этой лжегероической гримасы, которую они одновременно надели на себя. Глядя на них, я поймал себя на мысли, что испытывал к этой модной молодежи, пожалуй, еще большую антипатию, чем этот носатый полицейский — уж он-то этого дерьма насмотрелся.
— Что за убогий век? — спросил я вслух как бы самого себя, но водитель не снизошел до разговора.
Я был для него таким же, как они.
А может быть и хуже.
Глава 9.
Не смотря на оптимистические прогнозы гуманистов, к концу 21-го столетия преступления на планете Земля никуда не исчезли.
И сегодня, как в средневековой Москве, вас могут ограбить на ночной улице, или, как в древнем Риме, изнасиловать на вечеринке. Могут, как при Навухудоносере, обворовать ваше жилище или же, как при Рональде Рейгане, постучав по клавишам, опустошить ваш банковский счет. Ну а если вы вдруг оказались в плохом месте и в плохое время — вас могут и попросту пристукнуть, как это случалось во всех городах при всех правителях.
Однако все это случалось не благодаря, а вопреки социальному, политическому и экономическому положению, сложившемуся в Межсверхнародном Союзе, и уж тем более не напоминало ту анархию, что семь лет царила на Земле после 24 июня 1994 года. Собственно, именно период всеобщей смуты, обуявшей все континенты после взрыва Юпитера, и привело человечество к тому, что почти во всех странах появились сильная полиция и установились суровые законы, а у обывателей появились надежные средства индивидуальной защиты. Разрешенное почти во всех странах Союза ношение некоторых видов порохового и пневматического оружия для "лиц некриминальных наклонностей", система государственного воспитания и обучения детей, высокий уровень психиатрии и взаимотерпимость религий к закату 21-го столетия наконец-то позволили даже в свободном обществе добиться от подавляющего числа землян не нарушать законы.
По крайней мере — уголовные.
Преступность от этого, конечно, не исчезла — она изменилась, а с ней изменилась и мафия. Она перестала быть такой многочисленной как раньше — необходимость в боевиках отпала из-за высокой раскрываемости преступлений против личности, тем более убийств. Поэтому мафия теперь чаще пользовалась услугами программистов, чем киллеров, и от прежней «коза ностры» осталась лишь верхушка, костяк, который, используя информацию и деньги, управлял преступными наклонностями человечества.
А дел у организованной преступности (тем более в России) было достаточно. Оружие, запрещенные наркотики, контрабанда, торговля секретной информацией, шантаж, отмывание денег и прочее, прочее, прочее, что на Земле не исчезнет до скончания времен.
Однако все это делалось тихо, без шума, не привлекая внимания Интерпола или тем более Службы Тотальной Разведки. Преступники уже не кичились своим ремеслом, как это было испокон веков, и старались стряпать свои дела как можно "близко" к закону или "между" законами, насколько это было возможно хотя бы на бумаге.
Но были, конечно, и те, кому повезло меньше и чьи делишки иной раз, на радость журналюг, становились предметом громкого обсуждения и потому никому не давали покоя – ни полиции, ни самим мафиози.
Именно такие люди встретились сегодня на Совет Восьми по просьбе "Папы", чего уже не было полгода.
На то была веская причина. После злополучного покушения на Стрепета, за которое они взялись на свою голову, надо было срочно решать, как быть дальше. Впрочем, все прекрасно понимали, что Папа все уже давно решил и без них, и решение это, конечно, самое верное.
Однако сам Папа хотел, чтобы оно было одобрено Советом.
Ведь на то он и Папа, чтобы иметь возможность красиво отказаться от этого дела.
Глава 10.
Утро было вполне обычным.
По крайней мере, мне так сначала показалось.
Я проснулся и отметил, что вчерашний вечер прошел без особых последствий. Никакого похмелья и головной боли, вот и прекрасно.
И лишь когда я встал и пошел в душ, только тогда внезапно открыл, что передвигаюсь в пространстве как-то неловко. Ноги еле плелись, да и само тело вовсе не хотело перемещаться куда-либо.
Когда же я подошел к турнику возле ванной, я понял в чем дело.
«Действо».
Верно, оно. Вчерашняя таблеточка все-таки дала о себе знать. Если вчера я мог позволить себе сальто, то сегодня я кое-как заставил себя подтянуться. Ежедневная зарядка далась мне с большим трудом. Сначала я вообще подумал, что подтянусь не более 15 раз. Тело, казалось, стало весить раза в два больше прежнего: я кое-как сумел сделать двадцать подтягиваний, отдышался, и на двадцать втором пальцы отказались держать меня на турнике и я спрыгнул на пол.
Я был неприятно огорчен – ведь мой рекорд – 35, ежедневная норма – 25, а тут… Старею!
К чувству вины за собственное бессилие добавились воспоминания о вчерашнем вечере.
Стыд и позор! Чего я вытворял!
Теперь я хорошо понимал Хруа. Такие препараты надо запрещать, ничего хорошего в том, что теперь каждый сопливый подросток начнет вечерами страдать манией величия, а по утрам превращаться в жалкого старика.
Да и вообще – хорошо было бы, если бы ничего из этого не было – ни водки, ни пива, ни марихуаны, ни сальвии, ни ЛСД, ни грибов, ни, тем более, сигарет и героина. И уж тем более – сахара, ну и соли, если быть последовательным до конца.
Ничего не надо... Ну, или хотя бы – только по праздникам.
— Пылесос! – прохрипел я, жадно дыша. – Давай, как обычно – матэ с медом и яичницу… по гавайски.
— Яичницу по гавайски?... Вы, наверное, хотели сказать – цыпленка… – промычал Пылесос, не пытаясь даже имитировать удивление, надо купить ему хорошую программу речи, давно пора.
— Нет, яичницу, и поживее!
— Простите, но…
Я вошел в ванную и хлопнул дверью – пусть сам думает, что я хочу. Все равно яичницу он готовит плохо. (А я еще хуже).
Когда я вышел из ванны, меня ждал вполне сносный омлет и матэ.
Что-ж, вполне гуманно. Слава роботам! Если бы у меня не было Пылесоса, то едва ли бы я стал возиться с готовкой. Даже после контрастного душа я был вял и инертен, слаб и духом, и телом.
Пока я завтракал, проверил интернет, где вчера расставил силки и капканы.
На десятке разных форумах я открыл новую тему, ожидая ответов и комментариев, надеялся получить ответы на многочисленные письма, одним словом – ожидал вестей.
Однако никто, даже двое профессиональным интернетчиков, которым я посулил неплохую мзду, не дали мне никакой принципиально новой информации о клане Стерепетов. Все знали, что это аристократы и что они есть, но вот подробностей было мало. Правда, теперь я верно знал всех живущих ныне Стрепетов: Ну, во-первых – Василий Сергеевич Стрепет, отец Кирилла. Оставив все сбережения своим детям после того, как овдовел десять лет назад, он уехал в Свободный Тибет в поисках себя.
Первенцу Сергею, иммигрировавшему на Марс семь лет назад, он оставил половину своих сбережений, который тот, очевидно, уже потратил. Теперь он, по слухам, занимает должность в Марсианском Правительстве – зам. министра Химической промышленности. Вот что значит быть аристократом: добьются своего даже при коммунистическом режиме, хотя, конечно, слухам о Правительстве Марса верить нельзя.
Дочери Марине добрый папаша подарил гостиницу. Неплохо, особенно если учесть, что отель «Армстронг» находится в Мунсити. Черт подери… Почему мне не достался такой подарок судьбы? Наверное от того, что он мне попросту не нужен, иначе даже в случае такого неимоверного везения я бы все равно разорился.
Кирилл – третий ребенок впавшего ныне в какую-нибудь глубочайшую нирвану в горах Тибета Василия Сергеевича, тоже получил долю «наследства», но денег ему досталось явно меньше, чем своему брату и сестре, но зато родовой замок остался за ним. Причем с условием – не продавать и не закладывать родовую недвижимость без согласия его отца, а в случае его смерти – «до рождения третьего ребенка».
Это все, что я смог выяснить о генеалогическом древе Стрепетов.
Получалось, что оно состоит всего из отца и трех ветвей: Сергея, Марины и Кирилла. Где же были корни этого клана, я так и не узнал. За ночь я узнал лишь мелочи, так и не поймав в расставленные мной сети ни одного нового факта, однако сказать, что я был разочарован своими поисками было бы неверно. Наоборот, именно вопрос о происхождении рода волновал меня и требовал ответа. Теперь было за что зацепиться. Стрепеты часто, а то и всегда, добавляли слово «клан» к своей фамилии: «Музыкальный продюсер – К.Стрепет (из клана Стрепетов)» – на альбоме «Танка и Улиток», «Пахаринна Стрепет /клан Стрепетов/» – на ее визитке, а если порыться в Интернете, то можно найти и фотографию ворот их родового замка, украшенную фамильным гербом. Но чей все же это герб, от кого пошел клан, что это за клан, где его корни и сколько ему лет — я не знал, а значит не знал никто.
Почти никто.
Мне ничего не оставалось, как попробовать попасть в число посвященных в эту тайну. Возможно, я ошибался, и эта версия — тупиковое направление, но иного выбора у меня не было, как не было и иных зацепок.
Позавтракав, я еще час валялся в кровати, пил кофе (Пылесос делает неплохой эспрессо, это у него не отнять) и лениво проверял информацию из интернета.
Ничего нового.
Оставалось только одно – потешить свое самолюбие и найти мою вчерашнюю схватку с роботами. В конце концов, надо же было посмотреть на свои похождения со стороны.
Найти «Схватку человека и робота» оказалось не сложно – новость еще не успела устареть. И теперь, ревниво разглядывая себя на экране, я невольно оценивал свои жесты, поведение, выражение лица и состояние своего костюма… Умом я прекрасно осознавал, что это всего лишь актуализация собственной значимости, не больше, однако когда меня показывали крупным планом, в глаза тут же бросалась сбитая прическа, торчащий ворот рубашки, порванный пиджак…
... и зачем, спрашивается, я себя так вел?…
(Кстати, о поведении. Пиджачок-то этот я вчера выбросил, едва мы приехали к дому: красовался перед Хру. А ведь можно было отдать его в ателье, хороший был пиджачок – любимый, натуральный вельвет цвета «Кофе по-венециански». Теперь надо покупать новый, а это долго, очень долго выбирать…)
Впрочем, когда меня показывали не крупным, а общим планом, поводов для серьезной критики почти не находилось. Мой теледвойник оказался приятным малым — деловым, вертким и мужественным, склонным к насилию и эпатажу.
Посмотрев запись «Схватки» пару раз, я почувствовал прилив сил и эмоций. Ну что же, начало дела хоть и не дало особых результатов (ну разве там кое-что уточнил у Китайца Лии, пустяки), но зато сложилось для меня вполне удачно. Это не могло не радовать – кто как, а я давно подметил, что начало любого дела – суть всего того, что произойдет позднее.
По этой верной своей примете выходило, что ничего толком о Стрепете я не узнаю, но повеселюсь на славу, не избежав, впрочем, кое-каких неприятностей.
Руководствуясь этим благоприятным предположением, я позвонил своему прекрасному клиенту... Интересно, неужели аристократы просыпаются еще позже, чем частные детективы?
Пахаринна, в отличие от меня, подошла к телефону уже одетой, но по правилам хорошего тона мне включать свое изображение было совершено необязательно (а порой и вредно для клиента).
— Алло...
Не смотря на то, что на сей раз она была без Маски, Пахаринна опять напомнила мне робота: та же непроницаемость и еле уловимый холод. "Хороша, плутовка..." сказал я вслух, глядя на ее милое личико, прежде чем включил связь:
— Доброе утро.
Я почувствовал, что мой голос она узнала прежде, чем компьютер выдал ей мое имя. Как ни пыталась она скрыть свои чувства, но все же мой звонок застал ее врасплох: губы поджались, а в глазах мелькнула страшилка.
— Доброе утро, — ответила она бесстрастно.
— Думаю, нам необходимо встретиться, — сказал я нейтрально, но твердо.
— Где? — задала она вопрос по существу, что говорило о том, что клиент либо заинтересован, либо дал слабину.
— Сегодня, и желательно у вас, — окончательно взял я инициативу в свои руки: — У меня есть новости, и появились некоторые вопросы, которые стоит обсудить...
— Хорошо, приезжайте прямо сейчас, — пока муж в отъезде у меня есть свободное время, — поспешно, но спокойно ответила она и отключила связь.
Приблизительно через час, пролетев на аэротакси немногим более двухсот километров на запад от Города к дому Стрепетов, я увидел родовой замок этого клана.
Что сказать? Приятная игрушка. Не большая, не маленькая. Я видал замки и красивее, и больше, и куда более древние, но в них, как правило, сейчас музеи.
А тут был совсем иной случай. Весь этот чудный замок из розового кирпича, построенный по всем правилам фортификации времен Великой Смуты в форме пентагона, каждый угол которого защищала круглая башня (откуда раньше палили из пулеметов, а теперь – лишь флюгеры веселятся ветру), весь этот бастион с узкими бойницами на втором и третьем этажах, с паутиной подземных коммуникаций и системой чуткой сигнализации, весь этот могучий оплот безопасности для трех-пяти десятков людей (ведь меньшим количеством бойцов этот рубеж не удержать), что спасались сто лет назад в период Великой Смуты в замке от бесконечных банд всевозможных мародеров, переселенцев, "церковников" и "политических", эта обитель скорби и страданий, построенная силами и средствами людей, объединенных одной бедой, одной Катастрофой, теперь, в безвоенную эпоху, принадлежала одному человеку – Кириллу Стрепету, и была его домом.
Да уж… думаю, его папаша не долго ломал голову – кому оставить это замок. Старший сын – на Марсе и едва ли вернется, дочь – отрезанный ломоть и вообще за гостиницей следить надо, а Кирилл еще слишком молод для этого. Так что продолжателем рода Стрепетов на планете Земля стал младший сын.
«И последние стали первыми».
Повезло ли ему? Едва ли. Ведь практически кроме Замка он, по сравнению со своим братом и сестрой, ничего не получил. А учитывая уникальность этой недвижимости и красоту здешних мест, человек с подобными доходами вряд ли бы решился отдать кому-либо родовое гнездо.
Навигационный компьютер моего геликоптера посадил судно почти у самых ворот замка. Я вылез из такси и пошел по пыльной дороге к бастиону, что, прищурившись всеми своими бойницами, подозрительно глядел на чужака.
Помимо основной, большой деревянной двустворчатой двери для въезда авто, искусно обитой кованным железом в виде герба клана, по бокам от нее было еще две небольших дверцы для людей. Близняшки были сделаны в том же стиле, как и их мамаша, и испуганно прижимались к ней, стесняясь меня — незнакомца. Однако интерес к чужаку все же преодолел страх, и когда я был в пяти шагах от ворот, одна из них, правая, сама повлеклась ко мне на встречу, обнаружив за собой небольшой коридор, сворачивающий на право. Я пошел по этому проходу, в котором не было никаких боковых (разве что — потайных) дверей, а все его освещение состояло из подсветки старинных плоских фото, украшавших стены.
Фотографии, сделанные в разное время, освещали историю замка — от закладки фундамента до реконструкции, и были подобраны в едином ключе: на них почти не было людей, и создавалось впечатление, будто замок сам строился, бедовал, радовался летней радуге и встречал нашествия саранчи, воевал, жег вражьи бронемашины, горел сам и вновь сам отстраивался, как бы создавая ту твердыню лет, что теперь лежала под этой кирпичной черепахой, век которой лишь начался, ибо у нее только-только окончилось детство, а значит — будут еще пожары и радуги, миграции леммингов и смены правителей, Луна удлинит сутки еще на час, и в этот час новая комета сотворит очередную катастрофу и тогда, возможно, все погибнет — но это уже будет ее старость, и Черепаха умрет, не жалея о прошлом.
С непонятной грустью и тревогой разглядывал я в полутьме коридора эти «светлые пятна» истории замка, пока смутная тревога не переросла в ощущение того, что дверь, только что впустившая меня в замок и сама закрывшая вход, теперь неотрывно следит за мной.
Я обернулся.
Лучше бы я оставался в неведении!
В трех шагах от себя, я разглядел того, кого и должен был здесь увидеть: лучшего охранника и неподкупного стража этого дома — сепарда.
Желто-черная сыть высотой почти метр ("...в холке!" — напомнил мне услужливый трус из подсознания), и почти три в длину ("...с хвостом" — неуклюже попытался он меня успокоить), не шевелясь, глядела на меня своими кошачьими глазами. Я и прежде видал это чудо современной генетики, и тогда, помнится, больше всего меня поразил не этот гипнотический взгляд, не грация тела этого животного и даже не знаменитый хвост сепарда, а непропорционально большая морда с безразмерной пастью от уха до уха, усеянная длинненькими шипами зубов. Оскал сепарда действительно вызывал если не ужас, то уж наверняка крайнюю степень уважения, но он-то как раз и не был виден в этой полутьме. Поэтому мне было страшно не столько от вида самого зверя, сколько именно от улыбки этого Чеширского кота третьего тысячелетья, которая гуляет сейчас по старинному замку и, может быть, подкрадывается со спины...
— Не бойтесь, — донеслось как раз оттуда. — И сенбернары, и гепарды — очень добрые породы животных.
— А я и не боюсь, — ответил я Улыбке и, сдерживая страх, обернулся.
Полувидимый образ зверя в темноте коридора сменил контур невысокой девушки в свете дверного проема.
Пахаринна встречала меня в конце коридора, которого мне осталось пройти совсем немного — шагов восемь. "Меж двух огней, — пришло мне на ум — И не известно, какой из них опасней".
Встреча началась не в мою пользу: меня вынудили оправдываться, а значит подсознательно будут относиться как к рабу, поэтому нужно было срочно что-то предпринять: блеснуть эрудицией, например...
— Насколько мне известно, сенбернары — это порода собак, выведенной еще до Катастрофы специально для спасения людей в горах. Существуют легенды, в которых эти собаки спасали даже тех путников, которые стреляли в них и ранили, по ошибке принимая за волков, — вещал я, подходя к двери, стараясь придать голосу окраску бывалого генетика. — Так что генетически сепард наполовину очень добрый зверь. Что же касается "парды красной", то эта кошечка тоже давным-давно была приручена русскими князьями... но, правда, для охоты.
— Вы правы... но не на людей… Тубус, проходи, — сказала Пахарина сепарду, пропуская нас в комнату.
Апартаменты были обставлены строго по-деловому, явно для деловых встреч: Посреди небольшой комнаты – стол и стулья, в углу – напольные механические часы. Слева – окно во двор замка, где видны яблони и колодец, а под окном – кожаный диван, на который тут же взгромоздился Тубус. Справа, напротив окна, в небольшой арочной нише – дверь, над которой расположилось восемь мониторов. Два из них были включены, в них я увидел вид на мой геликоптер и коридор, по которому я прошел только что. Еще одна дверь у окна вела дальше, в глубь пентагона, а над ней висела картина с видом самого замка во время дождя.
Я сел на предложенный мне стул спиной ко входу, сепард, вытянув хвост и лапы, занял весь диван, а хозяйка села напротив меня аккурат под картиной — войска заняли позиции.
Я молчал.
Не столько оттого, что не подготовил специальной начальной фразы, а просто потому, что хотелось, чтобы мой потенциальный противник первым начал разговор — а там посмотрим.
— Надеюсь, вы пришли сюда не для того, чтобы переломать всех наших роботов? — наконец не выдержала Пахаринна, и сдержанно улыбнулась. — Впрочем, не думаю, что после вчерашней битвы вас заинтересуют кухонные комбайны и стиральные машины: вы ведь воюете с более крупными и более интеллектуальными формами...
Вот она, слава... из тысячи программ ее угораздило посмотреть ту, в которой меня разрекламировали как маньяка.
— С легкими роботами, — поправил я ее. — Но сегодня у меня выходной, и можете не прятать от меня вашего дворецкого.
— Вам известно про Тимучина? — удивилась она. — Но это не боевой робот, к тому же он сейчас на ремонте...
Про их домашнего робота я ничего не знал, или может быть прочел где-то, пока рылся в интернете. Но в любом случае я уже не удивлялся скромному очарованию аристократической роскоши. Еще немного – и выяснится, что у них есть собственный космолет.
— Оставьте, — мягко сказал я. — В том заведении, где мне довелось вчера побывать, я был как раз по вашему делу. Я решил навестить владельца этого заведения, чтобы выяснить кое-что, ведь в этом заведении ваш муж несколько раз выиграл крупную сумму денег,
— Да, я знаю, — ответила хозяйка.
— А почему же вы прежде мне об этом ничего не сказали? — удивился я.
— Я и сама узнала об этом лишь вчера вечером, когда вас показали по какой-то спортивной программе. Муж подозвал меня к телевизору, и я сразу вас узнала. Вы, кстати, были великолепны, — сказала она и мило улыбнулось, и, надо отметить, как бы ни старался я остаться безразличным внешне, внутри я был весьма горд собой.
— Я едва не удержалась сказать мужу о моем знакомстве с вами. Ну а потом, когда началась реклама, муж как бы в шутку сказал, что он выиграл на днях у этого казино крупную сумму денег, и, возможно, то, что мы увидели – это обычный рекламный трюк с профессиональным актером, для привлечения публики.
Она снова улыбнулась, глядя мне в глаза, и в этой улыбке было все волшебство и очарование, что присуще женщине — да уж, эта дамочка могла завлечь любого.
— Спасибо за комплимент, — сказал я для порядка, чувствуя как по сердцу пробежала волна гордого тепла. — Видимо, мне действительно нужно переходить в артисты, потому как мое шоу в «РОБОЛИИЗАТОРЕ» почти ничего не дало нашему расследованию. Впрочем, теперь нам доподлинно известно, что ваш муж и в самом деле играл и выиграл в этом заведении, хозяин которого и понятия не имеет о том, кто это сделал. Но, как теперь выяснилось, вы узнали это и без меня.
— Ну что вы… наоборот: не учини вы вчера эт… (очевидно, она хотела сказать «эту драку» или даже «этот дебош», но быстро поправилась:) …свое выступление на ринге, муж едва ли рассказал мне про это казино.
— Тем не менее, хоть я и не склонен полагать, что выигрыши вашего мужа — результат везения, но, по всей видимости, они либо никак не связаны с покушением, либо связаны косвенно... так сказать — побочный эффект.
— Возможно, я действительно сгущаю краски, и это глупое, никому не нужное покушение — всего лишь нелепая случайность, и я напрасно беспокоюсь… — сказала она не очень уверенно.
— Вы сами себя успокаиваете, — отрезал я.
— А вы считаете иначе?
— А как считает ваш муж, что он вам рассказал нового о покушении за последнее время?
— Да в общем… ничего нового… Он успокаивает меня, говорит, что врагов у него никогда не было, что это был маньяк, что психов на свете хватает — в таком духе.
— Есть много противоречий в этой версии — во-первых, маньяки имеют привычку преследовать людей более известных профессий: популярных музыкантов, актеров, священнослужителей — на худой конец. А музыкальный продюсер — личность известная лишь в узких музыкальных кругах. Я, к примеру, о вашем муже ничего не знал до вчерашнего дня. Во-вторых — если уж он попал в разряд знаменитостей, за которыми нужно охотиться, то почему этот псих взял с собой его фото? Неужели он боялся не узнать предмет своего обожания, и зачем ему надо было гримироваться? Как правило, эти люди покушаются на жизнь других, чтобы прославиться, а не скрыться. К тому же личность убитого установлена — бывший уголовник, сидевший за разбойное нападение, он подозревался в двух подобных преступлениях и находился в розыске. Скажем прямо — он не похож на безумного фаната творчества Кирилла Стрепета.
— Вы говорите ужасные вещи, — чуть слышно произнесла она. — Но, боюсь, что вы правы. Кириллу неимоверно повезло, что он остался жив.
— Что поделать, эти ужасные вещи теперь известны всем, кому угодно: всю информацию о вчерашнем покушении можно было узнать уже этой ночью — надо лишь знать, где искать. Ну а что касается везения... не могли бы вы подробней рассказать мне – как он сам объясняет то, что остался жив?
— Ну… Муж сказал мне, что этот африканец ему сразу показался подозрительным, он сразу заметил его и почувствовал что-то недоброе...
— Что ж, весьма убедительно... — сказал я, как-то излишне сухо, сам толком не зная, что я хотел дать понять своей интонацией.
И попал в точку. Было видно, что она по своему поняла мою фразу:
— Я тоже думаю, что он что-то скрывает от меня, и это обидно: я уже говорила, что у нас нет и не может быть секретов... – сказал она с неподдельной грустью, и я понял, что поймал нужное мгновенье.
— Скажите, — наконец решил спросить я. — А вы знаете историю Клана Стрепетов?
Она едва заметно вздрогнула, и, пристально посмотрев на меня, промолчала.
— Надеюсь, муж не скрыл от Вас историю своего рода, когда брал вас в жены? — продолжал я как ни в чем не бывало, чувствуя, как сжимается какая-то невидимая пружина, заключенная в корпус этого замка. Еще немного, и из этого пентагона, словно из древней табакерки, выскочит какой-нибудь чертик и попытается меня или напугать, или насмешить. В любом случае , что-то обязательно должно было произойти, и надо лишь не упустить и правильно воспользоваться этим мгновением.
— Зачем вам это? — еле слышно произнесла она.
— Это тайна? — «удивился» я.
— Да, у нас не принято посвящать посторонних в дела клана.
— Поймите: вашему мужу угрожает опасность, и чем больше я узнаю о том, что это за человек, чем он живет, тем больше у меня шансов помочь ему... — продолжал я настаивать, заметив, как начинают блестеть ее глаза. — Возможно, что это покушение связано с другими членами вашего клана, а я ничего не знаю о них…
— Нет, — выдавила она из себя. — Мы слишком честны друг с другом, и если я пришла в этот клан, пообещав никому не рассказывать о его истории, то ни за что не нарушу его традиций. Тем более, уверяю вас, наш клан — это... только... видимость. Мы не так уж... Короче, вы не там копаете.
"Хороша видимость — подумал я — родовой замок, герб, традиции и вот: выясняется, что это лишь видимость, причем эта "видимость" скрывается тайной (опять таки — родовой)".
— И что же вы от меня хотите? Где мне, по-вашему, нужно копать?
— Не знаю... в конце концов — это ваша работа.
— Ну, знаете... — возмутился я, — Деньги, конечно, вы мне сулите хорошие, но и у меня есть профессиональная гордость, и если клиент ничем, кроме них, не хочет мне помочь, то мне лучше отказаться от дела, к тому же...
Я не закончил: пружинка лопнула, и Пахаринна, закрыв лицо руками, расплакалась. Даже не расплакалась — разревелась. Так уж устроен чертов женский механизм: чувства долго копятся, затем переходят в сильное волнение, после которого наступает освобождение эмоций в виде слёзоиспускания и загрязнения окружающего пространства малопонятными, но почему то не по-хорошему волнующими вас звуками, а все ваши попытки воздействовать на страдалицу лишь усугубляют ее положение.
А накопилось у нее изрядно и слёз, и звуков, из которых я разобрал, что ей так тяжело, что уж лучше умереть, что она чувствует опасность, что у мужа какие-то секреты, а он лишь отнекивается и отшучивается, и она последние дни живет как на вулкане и только и ждет, что в любую секунду по телевизору сообщат о новом покушении, и вот она обращается ко мне, чтобы хоть кто-то помог и хоть что-то придумал, а я в конце концов прихожу к ней для того, чтобы сказать, что на ее мужа охотятся уголовники и его скорее всего убьют, (убей — не помню, чтобы я такое говорил!) и к тому же отказываюсь от дела...
— …Ну, во-первых, я еще не отказался... — смог наконец-то сказать я, когда мы с Тубусом насилу успокоили хозяйку дома: он — языком, а я — подвернувшимся под руку неизвестно откуда стаканом воды, выпитым ею до дна в несколько нервных глотков.
— А во вторых — у нас еще не все опробовано: я еще не изучил окружение мужа, может, это даст нам зацепку... С кем в последнее время он встречался чаще всего? – спросил я как можно уверенней и строже, наливая ей второй стакан из графина, ибо на нервной почве у нее началась икота, которая у меня почему-то вызывала не столько сочувствие, сколько иронию.
— Ну... (ик!) с этими... (ик!) "Ваятелями" — стыдясь, она быстро приняла от меня воду (бульик!).
— Кем? — спросил я, не в силах сдержать улыбку.
Она маленькими глотками допила воду, и почувствовав, что теперь может говорить как и подобает леди — без унизительного икания, устало произнесла:
— Я по-моему вам рассказывала — ребятами с Марса. Они до этого жили тут у нас в гостях — веселые ребята, и поют хорошо... если учесть, как им трудно на Земле.
— Ну вот: встречусь с этими панками, поговорю с ними, может кто-нибудь что-нибудь знает, или заметил что... — вещал я как можно уверенней и спокойней, странным образом отмечая, что мои пустые и привычные для данного случая слова возымели на нее непредсказуемое воздействие. Пахаринна не просто успокоилась, а смотрела на меня несколько удивленно и даже начала улыбаться.
— Надеюсь, они еще не улетели на Марс? — пошутил я, чтобы окончательно сгладить неприятный оборот нашей встречи.
Она глядела на меня влажными, и от этого еще более изумительными глазами, и тут я неожиданно для себя подумал, что встреться мне она, когда я был помоложе, и будь она не замужем, я бы женился скорее на ней, чем на бывшей жене...
— Какой вы хороший, — ласково произнесла она. — Вы готовы помочь человеку, который скрывает от вас что-то...— Вас надо наградить. Улетайте. Сегодня же. Вы как раз успеете.
— Что? — не понял я.
— Летите на Луну, к "Ваятелям".
— Куда? — переспросил я, постепенно постигая смысл сказанного.
— Петровский, Вы — умный, образованный человек, и наверняка знаете, как марсианам трудно жить на Земле, – торопливо заговорила она, словно нам и в самом деле надо было поспешить. – Поэтому наши марсианские гости были на Земле не столько как музыканты, сколько как паломники, и сегодня они отправляются на Луну, мой муж сейчас как раз провожает их в аэропорту. У них ожидается интересный концерт, короче говоря — вам понравится.
Действительно — организм человека, особенно его сердце, с рождения привыкший к послаблению низким притяжением, расхолаживается, и в итоге на Земле дает сбой. Я прекрасно знал это про селенитов, но то, что это так же касается и марсиан, ни разу не приходило мне в голову. Наверное, просто потому, что среди моих знакомых нет ни одного марсианина (или наоборот – от того, что марсианам трудно жить в земных условиях, их нет среди моих знакомых).
— Но... – только и произнес я, понимая смысл ее слов… Лететь? На Луну?! прямо сейчас!?
— Знаю, знаю: все расходы, как и было оговорено, я беру на себя... тем более что после выигрыша в казино роботов денег у нас прибавилось.
— А ваш муж — он тоже будет на Луне?
— Нет, а зачем он вам? Вы же не телохранитель, а с панками, как вы сказали, вам нужно обязательно переговорить — вот вы и совместите полезное с приятным.
Я снова поймал себя на мысли, что не говорил ничего подобного, но спорить не стал: не так уж и часто вам предлагают осуществить мечту детства.
* * *
Тубус провожал меня до вертолета.
Шествуя с ним по коридору, я почесал ему меж ушей. Он, совсем как кошка, стал от удовольствия тереться о мои ноги (в районе таза), прижимая меня к стенке. Тогда я рискнул сесть на него, но он тут же легонько тяпнул меня за ногу, после чего я решил более не злоупотреблять нашим знакомством.
Когда лопасти машины, рассекая воздух, принялись накручивать бесконечные обороты, сепард, как собака, опасливо поджав хвост и отбежав к воротам, внимательно нюхал поднявшуюся пыль, провожая меня в обратную дорогу подозрительно добрым взглядом.
Счастливо, Трубус! Лови мышей, гоняй овец, а мне надо поспешать на Луну — дела, понимаешь, дела...
И вот оно — геликоптер плавно взмыл над бардовыми крышами замка, а я еще и еще раз вспоминал эту удивительную встречу, финал которой я запомнил на всю жизнь.
— Пока вы будете лететь обратно, я забронирую и выкуплю вам билеты. Последний рейс до «Лунного Плота» через два часа, так что летите прямо в Шереметьево, там же и купите себе все, что нужно для путешествия на Луну, — сказала Пахаринна, вручая мне пластмассовую карточку на предъявителя, на которой светилась кругленькая сумма, равная, верно, стоимости сепарда.
— Пароль карточки — «двадцать-тридцать-сорок». Надеюсь, запомните.
— Но... это очень большие деньги, — сказал я, придав голосу излишнюю убедительность. — Вы не сможете скрыть столь серьезные траты от вашего мужа…
— Ну... деньги не такие уж и большие, — ответила она мне так же излишне невинно. — К тому же я ничего не собираюсь скрывать. Когда все кончится, и я решу рассказать Кириллу о Вас, он сам увидит все это. — Сказала она, загадочно посмотрев куда-то вверх.
— Увидит? — поинтересовался я, дабы проверить свою догадку.
— Ну да, — в этой комнате есть несколько видеокамер, и они сейчас включены. Не думаете ли вы, что я в отсутствие мужа могла бы встречаться с приятным, но, извините, — она мягко улыбнулась, — малознакомым мужчиной без свидетелей?
И, проворковав мне: «Удачи!», фея замка выпорхнула из комнаты в дверь под картиной, оставив меня наедине с Тубусом. Щелкнул замок, и в это мгновение я вдруг поймал то, чего мне так не хватало:
Версию.
Глава 11.
Ah, gentlemen — you know why we are here
We've not much time and quite a problem here
Tim Rice.
По сложившейся традиции совещание начал босс.
Он прибыл на Совет Восьми без опоздания, и шесть человек, что ждали его за круглым стеклянным столом в полутемной комнате, освещенной низко висящей лампой, невольно покосилось на часы.
Шеф прибыл, как всегда, без опоздания, ровно за минуту до встречи.
Босс был крупный, уже пополневший, но вполне бодрый и сильный мужик. Это был именно тот тип людей, что никогда никому ничего не простят и не спустят. В том числе и себе. Поэтому он, не смотря на свой сорокапятилетний возраст, продолжал заниматься греко-римской борьбой, поднимать штангу и ходить на матчи по футболу и регби, чтобы при оказии подраться с нацистами.
Он любил подчеркнуть свое африканское происхождение, тщательно выбривая голову и одеваясь ярко, но не пестро. Вот и сегодня он был одет в желтый костюм из блестящей отражающей ткани и сорочку вызывающе-лимонного цвета, от чего шоколадная кожа Папы в полутьме комнаты казалась угольно-черной.
На этом цыганская пестрота одежды, присущая всем африканцам, заканчивалась. Костюм, не смотря на свой кричащий цвет, был строг и лаконичен, а из украшений Папа одел лишь массивный золотой перстень. Да и то – по случаю Совета Восьми – как-никак, подарок.
«ПАПА» — было выгравировано на этом перстне, да так витиевато, что босс прочел это слово лишь месяц спустя и наконец-то смог оценить тонкость этого подарка: в глаза его так никто никогда не называл, кроме «Мамы», но Маме было «можно».
Впрочем, босс перстень так и не полюбил, как не любил и все другие украшения.
Разве что часы.
А точнее — время. Точное время.
Золотой "Солекс", одетый «под перстень», он не воспринимал как что-то престижное или дорогое. Для Босса престиж этих золотых механический часов, снова вошедших в моду, состоял, прежде всего, в возможности узнать точное время, а не в желании произвести впечатление на других.
— Начнем, господа, — сказал Папа на интерлекте, пробежав взглядом по лицам коллег, сел на свободный стул и опустил глаза.
Поймать взгляд шефа было непросто. Он очень редко удостаивал кого-либо из «первых» вниманием своих глаз. Но все знали – если кто-то удостаивался чести поймать взгляд Папы, то это означало, что Папа либо доволен, либо согласен с ним.
Но в данном случае его взгляд означал всего лишь приветствие.
— Джентльмены, у нас проблемы, — начал своей коронной присказкой, слегка картавя на русском, Мама, заместитель шефа, что явился вместе с Папой на эту встречу.
Мама был лысоват, носил очки с толстыми стеклами, а его серый костюмчик был слишком дешевым и вовсе не смотрелся на нем. Маму, в отличие от Папы, никто не боялся и любой мог позволить себе подшутить над ним. Однако подтрунивать над Мамой было себе дороже – он не понимал шуток и тут же начинал задавать глупые вопросы, от чего проще было уйти от разговора, а лучше – и вовсе не начинать его.
И уж тем более – горе было тому, кому приходилось иметь с Мамой дело!
— Задание, за которое мы взялись, оказалось не таким простым, как это казалось вначале: во-первых — у нас осталось не так много времени, во вторых — ставка снижена на 33%. — Мама сделал акцент на цифре, и сидевшие за столом удивленно переглянулись.
— В третьих… — продолжал Мама, не обращая внимания на молчаливые эмоции собравшихся — …мы потеряли человека, способного выполнить подобное задание, и тот задаток, что мы ему заплатили. Теперь нам нужно решить, что делать дальше. Поэтому если у кого есть мысли по этой ситуации, то пусть он их скажет, а мы все внимательно послушаем.
Мама сел, посмотрев, как и остальные, на Папу. Тот сидел, облокотившись локтями на стол и, словно впервые, рассматривал перстень, вращая его на пальце.
— Дело принимает скверный оборот... — нарушил тишину мягким голосом красивый голубоглазый европеец, что сидел как раз напротив Мамы.
Он был самым молодым из собравшихся и потому был одет по последней моде начинающих бизнесменов в костюм из хамелеоновой ткани, которая в температуре комнаты приняла светло-зеленую окраску. Четкие, даже немного злые черты лица Леонардо Паццеко — так звали молодого мафиози — никак не совмещались с мягкостью его голоса и аккуратной короткой прической. Глядя на него и не зная его профессии, его можно было бы одинаково легко принять и за удачного бизнесмена, и за бездельного наследника, и даже за торговца сверхгероином, что недавно провернул удачную сделку, с доходов от которой он и купил этот стильный костюм, бликующий в полумраке комнаты желто-зелеными линиями по изгибам ткани.
— ... Наши затраты едва окупят доход от планируемого предприятия. К тому же мы не смогли договориться с клиентом о повторном внесения задатка. Поэтому, может быть, есть смысл отказаться? — спросил он как бы в пустоту, и все посмотрели на Папу.
Кожа под перстнем, не привыкшая к золотому плену, вспотела и начала зудеть. Папа вращал перстень вокруг пальца, разглядывая его. Украшение завораживающе подмигивало ему золотым блеском, и боссу внезапно пришло в голову, что окажись он где-нибудь без денег, этот знак роскоши смог бы выручить и (кто знает?) спасти. Золото есть золото.
Больше Папа сейчас почти ни о чем не думал. Он давно понял, что решение Совета Восьми, если оно принято в такой вот спокойной обстановке, будет наиболее правильным. И в наступившей тишине все неожиданно поняли, что как бы Лео не был трижды прав, и как бы не пытались теперь остальные уговорить босса отказаться от «Охоты на Стрепета», окончательное решение Папы будет совершенно противоположным. И дело тут даже не в том, что Лео нарушил неписаное правило и начал высказывать свои идеи первым, без предварительного рассуждения старших — в этом его никто никогда бы не упрекнул.
По крайней мере – в лицо.
Плох был тон и интонации этого мальчишки. Он говорил так, будто знает больше остальных, и позиция этого сопляка — самая верная и правильная.
— Отказаться мы всегда успеем — это, Папа, Лео погорячился, — сказал Мама, отечески улыбаясь, уловив общее настроение остальных присутствующих. — В конце концов, мы ничего не теряем, и у нас есть время, чтобы изменить ситуацию.
Перстень Папа все же снял и теперь задумчиво рассматривал его внутреннюю сторону, на которой тыльная часть вензеля своим узором и отверстиями напоминала то ли инопланетянина, то ли автомат Калашникова последней модели.
— А мне послышалось, что времени у нас в обрез, — продолжал Леонардо, очевидно почувствовав, что хватил лишнего, но отступать было поздно и оставалось лишь и дальше гнуть линию дракона своего самоутверждения. — И вообще... что-то меня настораживает в этой истории. Киллер был рекомендован нам достаточно компетентными людьми, и мне сдается, что нас просто подставили... или же я сильно ошибаюсь насчет исполнителя заказа.
Все, кроме Папы, углубленно изучающего клеймо, посмотрели на пожилого корейца Кима, сидевшего по левую руку от Мамы. Кандидатура Ю Тхэ Гвона была предложена им.
— Вообще-то мои знакомые этим не занимаются, — произнес Ким тихо, единственный из всех присутствующих заметив короткий и быстрый взгляд Папы в сторону Леонардо. — А человек, предложенный мне людьми вполне компетентными и порядочными, был гастролер, поэтому может все так и получилось... По крайней мере точно известно, что киллер был не новичок. К тому же у его Клиента не было охраны, и я думаю, что все дело — в неудачном стечении обстоятельств.
— Да и не в деньгах дело, — подхватил Мама, шурша глазами по присутствующим, выискивая в их взглядах поддержку. — В шоу-бизнесе крутятся большие деньги, а у нас там очень слабые позиции, а точнее говоря, после того, как мы потеряли Небо-и-Землю — полное их отсутствие. Иметь там человека, которому мы сделали услугу — всегда приятно и очень полезно. В любом случае, если мы что и теряем — так это только немножко времени на организацию дела, так что давайте по существу, — какие у нас имеются связи, чтобы осуществить намеченное?
Воцарилась тишина, в которой явно угадывалось нежелание каждого из присутствующих обнаруживать свои связи и тратить на это «немного времени».
— Ну? Неужели ни у кого ничего... — продолжал Мама просительно-вежливо-заискивающе зыркая всем в глаза, но его уже никто не слушал, потому как Папа одел перстень и встал из-за стола.
Он поочередно окинул всех взглядом и в конце концов остановил свой взгляд на Лео. У остальных тут же отлегло от сердца, а через мгновение они даже испытали некоторое возбуждение и радость — наконец-то этот мальчишка допрыгался, и это воистину гиблое дело поручат ему.
— Засиданийе акончино, — произнес босс уже на русском хрипло, но громко, мысленно отругав себя за то, что забыл прокашляться, хотя басовые обертона затекшего горла добавили голосу суровость и мощь. Слегка кашлянув и протянув руку Леонардо, Папа произнес:
— Ни пращаимся, гаспада.
... И вдруг, увидав странный огонек, промелькнувший в глазах зеленого хамелеона, что сейчас жал его руку, Папа своим чутьем, никогда не подводившем его, неожиданно осознал, что совершает ошибку, и исправлять ее поздно:
«Неужели мальчишка этого и добивался?... — подумал он, удивляясь такому повороту дела. — Ну-ну, посмотрим...»
Глава 12.
С детства мечтаешь о невесомости, желая почувствовать себя птицей, но, попав в космос, обнаруживаешь, что состояние свободного падения — это (прежде всего) генетический страх организма в ожидании финала этого самого падения, который никак не наступит. По сути – это обычный закон физики: чем дольше падаешь, тем тоньше будет лепешка от твоего бренного тела, а посему душа все настойчивее и настойчивее желает покинуть оное.
Впрочем, если задуматься, то все наши детские мечты редко проходят проверку временем и чаще всего оказываются либо вредными, либо глупыми: десять порций мороженного в конце концов остаются недоеденными и дарят щедрый понос, а красавица из соседнего дома с годами превращается в роскошную телом стерву.
Человек взрослеет, и само это понятие подразумевает под собой необходимость, как я люблю говорить — "смотреть на вещи своими именами". Однако и тут мы вступаем в борьбу с самообманом — а значит с самим собой, и победы не будет никогда. Потратив жизнь уже на "взрослую" мечту, ты со временем обнаруживаешь, что очертания ее размыты, а к концу жизни окончательно убеждаешься, что все потраченное время на осуществление своих светлых планов не имеет ровным счетом никакого смысла, но жить при этом все равно почему-то очень хочется...
Вот, примерно, о чем подумал я в ту минуту, когда гиперзвуковой лайнер с гордым именем «Корбунар» вышел за пределы земной атмосферы, прекратил ускорение и мы оказались в невесомости. В этот волнительный момент кровь, привыкшая к земному притяжению, ударила мне в голову, застучав в ушах войлочными молоточками, а мой бедный желудок попросился наружу, и я кое-как разубедил его доброй порцией теплого шоколада,
Шоколад, сок, вода и трубка побольше – на случай рвоты, монитор в спинке кресла впереди сидящего пассажира, потолок, часть прохода слева, руки и ноги соседа справа – вот и все, что видно из шлема моего скафандра. В такое же, как и у меня, облачение бесстрашных космонавтов были одеты все пассажиры «Корбунара». Мой сосед по несчастью невольно оказался моим гидом, потому как у него это был не первый полет в космос. Его (как, впрочем, и мое) лицо было скрыто шлемом скафандра, и я не смог рассмотреть его, даже сильно нагнувшись и вывернув голову, а наши голоса были многократно искажены бортовой связью. Однако это обстоятельство нисколько не помешало нашей светской беседе, во время которой мой попутчик успел сообщить мне много интересного. Например, от него я узнал о голосовой связи, которой мы сейчас пользовались: оказалось, чтобы избежать всеобщей какофонии, наши реплики слышны лишь соседу по ряду и бортовому компьютеру — стюарду. При этом в случае катастрофы, если нас выбросит в открытый космос, у нас есть индивидуальные радиоголоса, громкость которых будет определяться расстоянием друг от друга.
— Совсем как в рассказе, — сказал я, дабы хоть немного поддержать беседу.
— В каком? — булькнуло мне в ухо.
— Не помню ни названия, ни автора, знаю лишь, что он был написан на заре освоения космоса. Там люди тоже попали в катастрофу и летят в открытом космосе примерно таких же скафандрах как у нас, переговариваются, сколько могут, и думают о смысле жизни: что успели, что не успели...
— И чем это все заканчивается? — спросил меня сосед, как мне показалось — с интересом, хотя искаженный голос совсем не передавал эмоции.
— Человек, от лица которого идет рассказ, сгорает в верхних слоях земной атмосферы, и это оказывается самым главным мгновеньем его жизни, потому что маленькая девочка на Земле видит падающую звезду и успевает загадать желание.
— Хм… – только и ответил мне мой сосед, и беседа ненадолго прервалась.
Организм постепенно смирился с тем, что падать ему еще долго, кровь постепенно отошла от лица, и я начал подавать первые признаки жизни. Правда, сотворить что-либо было, мягко говоря, маловато. Наши скафандры были буквально прикованы к своим креслам, и все, что я мог, это лишь переключать программы бортового телевидения да крутить головой в разную сторону. Без особого толку, кстати: для того, чтобы посмотреть куда-нибудь в бок, надо было сильно наклониться и здорово выгнуть шею внутри шлема… и все равно ничего толком не увидеть.
Да… самолетам летать намного интереснее. Можно встать, пройтись, пофлиртовать со стюардессой, посмотреть в иллюминатор, выпить что-нибудь покрепче, в конце концов. А тут – полная беспомощность помноженная на невесомость.
Хохмы ради, я решил проверить систему вытяжки, но едва я успел рассмотреть шарик слюны, как его тут же засосал быстрый отток воздуха, а услужливый компьютер скафандра напомнил, где расположены трубочки с соком, какао и водой.
— Внимание! — заскрипел в моем шлеме такой же механический, как и у моего соседа, но более громкий голос командира лайнера. — Сейчас над Вашими головами откроется главный люк. Особо впечатлительных просьба включить солнцезащитный экран или закрыть глаза. Напоминаем, что полеты на наших космолиниях совершенно безопасны...
— Ну-ну... посмотрим, какие песни вы запоете после первой катастрофы, если, конечно, она произойдет не в этот рейс… — пессимистично буркнул я, и услышал булькающий смех моего попутчика:
— Сколько раз летаю, столько слышу эту шутку... Вы бы уж лучше подготовились к зрелищу...
Но вот в “потолке” появилась светлая щель, и, по мере ее расширения, я обнаружил, что это не потолок, а скорее пол — пред нами предстала она...
Земля...
Красавица нежилась в белоснежном белье облаков, подставив один бок Солнцу, а второй грела огнями ночных городов. Чем шире открывался люк корабля, тем реальней становилась иллюзия падения, ибо Земля была еще слишком близко, и организм, только-только привыкший к невесомости, увидав откуда он все же падает, вжался в кресло и приготовился к смерти.
Пришел страх, но в еще большей степени, чем жажда жизни, я испытал потрясающее, переполняющее теплом и светом удивительное чувство сопричастности к красоте и величию этого чудесного организма, даже здесь, в космосе, не оставлявшего пристальным вниманием своих детей. С пониманием глядя мне в глаза, рисуя в облаках символы вечных эпох и созерцая крошечный кораблик, вырвавший нас из ее плена, Планета прозрачно молчала, и в этом молчании было все — и легкая усмешка над строителями Великой Стены, ценой неимоверных усилий нацарапавших-таки след на ее теле, и грусть над недальновидными бушменами, опаливших в огне своих охот целый континент, и горечь от гари городов, понастроенных здесь и там уродливыми оспинами на лице ея... А еще — была в этом молчании и великая любовь, подобно любви родителей, укоряющих своего ребенка за попытку побега из родного дома в далекую Африку, в тайне гордящихся его романтическими влечениями, и верящих, что с возрастом их несмышленое чадо станет разумней...
Потрясение от своей Планеты было настолько сильным, что нет ничего удивительного в том, что до конечной точки маршрута нашего судна я летел молча, лишь изредка, короткими фразами, поддерживая монолог моего соседа, стараясь не нарушить то мистическое чувство, что подарила мне Земля.
На “Лунный Плот” мы подлетали со стороны Солнца, он был хорошо освещен и предстал пред нами во всем своем суперсовременном великолепии, однако не смотря на его фантастический дизайн, он не оказал на меня ровным счетом никакого впечатления по сравнению с тем, что я получил несколько минут назад.
Огромный (и уже потому – красивый) корабль ничем не напоминал остроносый лайнер звездных глубин, что выпрыгивают из таинственных недр гиперпространства на страницы фантастических комиксов. Более всего он напоминал гигантскую консервную банку, покрытую густой щетиной антенн, солнечных батарей и различных модулей неизвестного предназначения. “Плот” не имел порта приписки и был обречен своими конструкторами курсировать с земной орбиты на лунную и обратно. Ему никогда не было суждено приземлиться или прилуниться, но космический скиталец никогда не был одинок. И там, и здесь, его всегда встречала веселая ватага маленьких корабликов вроде нашего, они откровенно и даже по деловому флиртовали с ним, а после спарки веселые и довольные они возвращались в родной порт, оставив гиганту 385 тысяч километров одиночества.
Конечно и там, между Землей и Луной, ему будут попадаться крупные и мелкие сородичи, они будут говорить друг другу правильные слова, сообщать последние новости, но не дружны эти гиганты, не дружны — их масса и набранная скорость не позволят им тратить время на дорогостоящие объятия, и они полетят дальше своими орбитами, бросив друг другу через километры вакуума электромагнитные пожелания счастливого пути.
Мой космический сосед был далеко не молчун и, коротая время, с удовольствием рассказал мне, что появление этих кораблей вызвало массу споров в астрологических кругах, ибо для составления натальной карты гороскопа, как известно, необходимо знать точное место и время рождения. И, если по первому вопросу было более менее все ясно: корабли, не рассчитанные для посадки ни на Луне, ни, тем более, на Земле, собирались непосредственно в космосе, и координаты корабля к моменту сдачи в строй узнавались просто, то вот время рождения вызывало интерес: какое время использовать? Международное время, указанное в акте сдачи-приемки, или время, соответствующее времени суток проекции корабля на Землю? Так же было не было единого мнения относительно того, какую систему астрологических "домов" использовать при этом и применима ли она вообще в данном случае. Так же остро стоял вопрос о влиянии планеты Земля на объект, рожденный в космосе. Стоит ли учитывать влияние этой планеты, а точнее – на каком расстоянии от земной поверхности это влияние вступает в силу...
Проведя время в познавательной и приятной беседе, во время которой я проронил лишь пару слов, мы как-то незаметно долетели до челнока, и его гигантское железное чрево поглотило наш лайнер. Прямо в креслах нас подняли через открытый люк, повернули-развернули, куда-то перекинули, и колонной по два повезли куда-то вглубь “Лунного Плота”. Нас понесло куда-то по длинному коридору, густо обклеенному рекламными плакатами, и связь между мной и моим астрологическим попутчиком прервалась.
Впрочем, ненадолго. По дороге мой болтливый сосед стал показывать мне какие-то знаки, пока я наконец не понял, что он хочет, чтобы я нажал кнопку на груди своего скафандра. Как оказалось – это был тот самый радиоголос, о котором он уже успел мне рассказать.
— ... Ну, наконец - то!.. — гаркнул мне в ухо напористый женский голос, едва я нажал на кнопку. – Что, громко? Крутите кнопку, на которую вы сейчас нажали… Так лучше? Ну вот, другое дело… Как вы собираетесь летать в космическом пространстве, не зная, где включается связь скафандра?
Да, мой сосед оказался женщиной, причем весьма коварной. Она не только заморочила мне голову своей астрологией, но и тщательно скрыла свой пол, избежав в разговоре слова женского рода.
Я почувствовал себя обманутым:
— Думаю, что провидение упасет меня от этой участи... — пробурчал я сухо.
— Провидение... упасет ... участи... вы, часом, не писатель?
— Нет, что вы... — начал было я, и тут где то внутри у меня что-то профессионально булькнуло, и я в долю секунды осознал, что со всеми этими сборами, получением билетов, оформлением визы, тестами, прививками, заполнением документов, получением визы, паспортным и таможенным контролем, я не успел задуматься о самом важном — моей легенде.
— Я... если можно так выразиться... гм... — в мозгу у меня что-то снова профессионально щелкнуло, и я вальяжно изрек:
— …автоскульптор.
— Создаете дизайн автомобилей?
— Нет. Автоскульптор. Старинная профессия, сейчас почти вымершая. Создаю скульптурные композиции из автомобилей, поездов, самолетов и прочего, что отслужило свой срок, — понес я уверенно, вспоминая речь и манеры одного моего давнего клиента.
— Как интересно… чего только люди не придумают для того, чтобы хоть чем-то заняться… А на Луну зачем? За вдохновением? — она явно улыбалась.
— Нет, зачем же. Вдохновения у меня и на Земле достаточно, но на Луне — другое притяжение, а значит больше возможности для масштабного творчества... Одним словом, мне нужно встретиться кое с кем для обсуждения вопроса о создании пирамиды Хеопса из обломков цивилизации... Как говориться: где человек, там и мусор, а мусор как раз и является моим материалом.
— Вы техновандал? — спросила она с интересом, и я почему-то вспомнил, о чем успел забыть за эти сутки: последние слова андроида из “РОБОЛИИЗАТОРА”, который перед тем, как я ударил его электробитой по голове, зло скривился и мрачно, без пауз, изрек: “Умри сегодня ты, а завтра я!”.
— Нет, я не техновандал, но понимаю их философию и поэтому немного им симпатизирую... — сказал я, при этом чувствуя, что и сам начинаю верить в то, о чем сейчас говорю.
— Еще бы! — сказала моя спутница и рассмеялась, — Чем больше вандалов, тем дешевле ваши расходные материалы!
Мы начали было посмеиваться над этой шуткой, и я уже собирался сказать что-нибудь ей в ответ, как вдруг громкий волевой голос вклинился в нашу беседу, и на интерлекте беспрекословно приказал нам соблюдать радиомолчание.
"Разорался, зануда!" — проворчала моя спутница нагло, и даже вызывающе, однако связь все же отключила.
Впрочем, мы уже прибыли: среди бесконечных коридоров, шлюзов и лифтов, которые мы успели проехать, путь наших кресел остановился в зеленом отсеке, где мы попал в руки стюардов, одетых в более легкие скафандры. Нас развезли по разным каютам, причем мою соседку – в каюту напротив, как это, очевидно, и было предусмотрено еще на Земле.
Бортпроводник ввез мое кресло в каюту, помог мне снять скафандр и одеть новый, более легкий, ярко-зеленый костюм пассажира первого класса. После этого я услышал лекцию о безопасности полетов, большая часть которой была посвящена бытовым вопросам пребывания в космосе: двойной принцип действия липкой и магнитной подошвы моей обуви, правила пользования туалетом и кроватью, основные методы приема пищи в невесомости, и многое другое.
Наконец стюард вышел, и я остался один, зависнув посредине каюты. Было очень странно. Невесомость – не самое приятное чувство. Благодаря капсуле, которую дал мне бортпроводник, когда учил меня есть и пить, тяжесть в голове прошла, однако носоглотка была как будто бы все еще заложена, да и вены на шее были хоть и не так сильно, но все еще набухшими.
Я осторожно сделал кувырок, и мне показалось, что это не я сделал кувырок, а каюта сделала сальто вокруг меня. Впрочем, скорее всего так оно и было. Жидкость во мне осталась там же, где и была, значит я в это время был на месте, а вот каюта как раз переместилась.
Я бы с удовольствием самостоятельно продолжил осторожное изучение космоса, однако тут неожиданно включился монитор на стене моей каюты, и симпатичная стюардесса предложила мне обучающую программу “Поведение в невесомости”. Не долго думая, я немедленно принялся за ее воплощение. Следуя рекомендациям красотки, как можно осторожней я оттолкнулся от пола… Первый удар судьбы пришелся на шлем, второй — на пятую точку, третий, четвертый, пятый... изображение мелькнуло у меня перед глазами и отправилось в свободный полет, а голос стюардессы казался настолько далеким от реальности, что скорее напоминал пение ангела. Я болтался по моей кабинке достаточно долго, но в общем-то было не больно. Все помещение было отделано ворсистым материалом, по жесткости напоминавшим татами. Поэтому когда я набирал слишком высокую скорость, опасную для здоровья, энергия ударов моего тела заставляла ответную ткань скафандра — так называемую "лепучку" — приклеивать меня к “стене”, “потолку” или “полу" — как уж повезет. Урок не прошел даром, и уже через полчаса я, во-первых: научился висеть на одном месте (почти неподвижно), во вторых: летать со скоростью, не превышающей скорость ходьбы (или легкого бега), в третьих: научился ходить по палубе (корабля во время качки).
Но чу... Мне, в то мгновенье неподвижно порхающему посреди каюты, явился Экран, и вот, был на нем Командир, и была фуражка на нем, аки венец победоносный с кокардой как бы золотой, и сказал мне сей Царь, что приветствует он меня на корабле своем и правит он его немедля в открытый страшный океан до далекой Атлантиды, и укреплял он веру мою, дабы я не страшился, ибо судно сие ладное, и витязи на нем искусны и свирепы...
Я медленно летел спиной к потолку, но, не услышав ни гула, не почувствовав какого либо дрожания корабля, понял, что мы действительно летим. Моя скорость начала замедляться, а потом и вовсе изменила свой вектор: теперь я медленно летел в обратном направлении к полу. Это было очень тонко, и очень в меня проникло: я, не шевелясь, медленно долетел до пола и “плюхнулся” на него животом.
— О... для новичка вы делаете значительные успехи! — донесся откуда-то сверху голос стюарда.
От неожиданности я сделал резкое движение руками, и взмыл под потолок, не оправдав тем самым заслуженной только что похвалы. Рука моего гуру, украшенная модной татуировкой, поймала меня, когда я летел обратно к полу. Поставив меня на ноги, матрос передал мне, как он выразился, “подарок с Земли”.
Я где-то расписался и получил в замен желтую посылку. Стюард грациозно, словно на Земле, покинул мою каюту, а я, раскрыв коробку, получил еще один подарок сегодняшнего дня: Маску.
Предмет компьютерной роскоши ярко блестел, чуть ли не светился. На его зеркальной поверхности как на елочной игрушке отражалось мое лицо с улыбкой от уха до уха... что было почти правдой. Я водрузил его на голову и Маска автоматически включилась, передав мне краткую видеозапись. На ней Пахаринна, сидя в той же комнате, где я видел ее в последний раз, но не за столом, а на диване с примостившимся рядом милашкой Тубусом, желала мне счастливого пути. Посылая мне в дар эту Маску в надежде, что она поможет моему расследованию, моя милая клиентка выражала надежду, что по возвращении с Луны я привезу не только хорошие впечатления, но и добрые новости. После этого на экране выскочила надпись, сообщившая мне, что данный файл уничтожен. Что-ж, весьма разумно и предусмотрительно.
Теперь было чем заняться. Как ребенок с новой игрушкой, я стал возиться с Маской, не замечая ничего вокруг. Обучающая программа маски быстро и доходчиво объяснила мне, как пользоваться этим компьютером, используя только глаза и губы, одновременно подстраиваясь к моим параметрам. Скоро я смог пользоваться приближением и удалением, панорамной, боковой и тыльной видимостью, общаться с бортовым компьютером и через него — выйти в интернет и многое другое, о чем я пока мог лишь догадываться. Но больше всего меня порадовал обычный артикулятор речи или, по простому — “губошлеп”, позволявший не говорить, а имитировать слова губами, как это делала Пахаринна во время нашей первой встречи. Сколько я видел людей, которые пользовались этой штукой, но сам попробовал ее впервые. Переговорив вложенными в него голосами различных артистов, певцов, проповедников и роботов из мультфильмов, я добрался до голоса нынешнего президента:
“Товаищи! В пееживаимый кьитический момент, будущее автоскульптуы зависло в бесконечности космоса! Но истоия дает нам пгаво смело бъосить вызов бездушной пьиоде, и заявить о своем намееньи постъоить на Луне новое чудо гения человеческой цивилизации, новое чудо света — пиамиду Хеопса из аъитетных обломков бензиновых автомобилей, символизиуя тем самым пьеемственность и связь вьемен!
Мы, ешившись на этот айхиотчаянный шаг, веим, что постъоив этот исполин человеческой мысли, мы осуществим заветную мечту всех пьедыдущих поколений землян — отныне не только вьемя будет бояться пиамид, но и пъостханство, товаищи! У-а, товаищи, у-а!”
— А вы и вправду скульптор, — услышал я знакомый голос, едва закончив паясничать. — А я, признаться, поначалу подумала, что вы меня обманываете...
К этой минуте ускорение корабля снова притянуло меня на пол, но на этот раз уже к верху лицом. На сей раз я не стал делать резких движений, и повел себя совсем как опытный космонавт: включение пальцами ног магнитных бот, легкий толчок локтями — и вот я уже с агрессором лицом к лицу.
Изменения, которые произошли за это время с моим недавним попутчиком, были разительны. Из мужчины с металлическим голосом, подвинутым на астрологии, он в итоге оказался красивой дамой лет 20–25, с открытым лицом и выразительным, я бы даже сказал — наглым взглядом и обезоруживающей улыбкой. Волосы средней длины цвета окисленной меди в нарушение инструкции не были спрятаны под шлем, а колыхались в невесомости, словно красные водоросли.
— Ложь — огужие дуаков! — парировал я, — а мой инстгумент — автоген и подъемный кхан... Да что вы там встали... Входите, милочка, входите!...
Она, рассыпаясь в извинениях, прошла в мою обитель, поясняя, что дверь была не заперта, а звонок я не слышал, что было правдой, ибо в процессе настройки губошлепа я сделал у себя в наушниках голос клона Ленина очень громко и с эхом — как на трибуне Мавзолея.
— ... Вы знаете, мы с вами прибыли очень вовремя — перед самым отлетом, на последнем гипере. А то знаете, как бывает – прилетишь на «Плот», а чей-нибудь рейс задержится и ты торчишь как метеоспутник на околоземной орбите. Из каюты выйти не дают – ужас! — щебетала моя очаровательная попутчица, пока я возвращал Маску в нормальное положение. Первым делом я убрал «губошлеп», избавился от панорамного обзора, и нажал кнопочку «Информация», на которую прежде не обратил внимания – теперь она замигала.
— И долго приходилось ждатьььььь… — спросил я для приличия, потому как прежние злоключения моей спутницы в эту секунду меня совершенно не волновали.
Я даже растерялся. Услужливая Маска, едва я нажал на «Инофрмацию» (подводишь курсор, мигаешь правым глазом) немедленно выдала мне то, к чему я совершенно не был говтов:
«Марина Макаревич, урожденная Стрепет, сестра Кирилла».
Очевидно Пахаринна, прежде чем подарить мне Маску, накачала ее всякой полезной информацией.
Вот это да! Весь полет бок о бок лечу с родной сестрой моего подопечного, и не только этим не воспользовался, но даже и не познакомился с ней. Впрочем, все еще впереди, но все равно как-то не очень профессионально... Кстати, то, что мы оказались соседями и по «Корбунару», и по «Лунному Плоту» – тоже дело рук Пахаринны, ведь это она бронировала мне билеты.
Что-ж, очень мило с ее стороны – познакомить нас. Не знаю, насколько это поможет нашему заданию, но лишним это точно быть не может.
— ... Хотя, признаюсь вам честно, культурная часть нашего вояжа не вызывает у меня восторга ... – донеслось до меня, и я понял, что я успел утерять нить разговора. Я представил, как выгляжу сейчас со стороны, и увидел, что гляжусь я весьма глупо и невежливо: лицо скрыто, мои ноги незаметно для меня оторвались от пола каюты, и я парю посреди нее в «позе зародыша». Надо бы снять Маску и мимикой дать понять, что я слушаю мою гостью, однако вместо этого я лишь попытался вернуться в «стоячее» положение.
— Отчего же?... – произнес я, придав голосу нотки удивления и для верности кивнув головой.
Как я понял после – мое поведение в условиях невесомости были вполне типичны для новичка. К тому же моей новой знакомой был нужен не собеседник, а слушатель:
— К моему сожалению, я так часто летаю на Луну, что знаю наизусть весь репертуар зоны отдыха, – вздохнула она, а я тем временем как губка впитывал информацию из Маски: "26 лет"...
— Конечно, на «Плот» пытаются пригласить разных исполнителей, однако полетав с мое, вы заметите, что это одни и те же лица, просто их меняют из рейса в рейс...
“Владелица гостиницы “Луи Армстронг“... это я знаю.
— Правда, будет выступление «Ваятелей», однако я думаю, что…
“Образование высшее астрологическое”... понятно.
— ... их концерт в акустическом варианте не будет столь эффектным...
Два года за мужем, детей нет… Ого! Она адепт электронной религии…
— Поэтому лучше не портить впечатления о них до Луны...
И тут я вдруг понял, что занимаюсь довольно опасным делом: чем больше сейчас я узнаю о ней, тем легче будет “засветить” себя избыточной информацией — намного проще самому со временем расспросить ее обо всем интересном.
— Одним словом, мой вам совет: развлекайтесь самостоятельно.
— Надеюсь, вы мне в этом поможете — наконец-то подхватил я беседу.
— Уууу... — грустно протянула она. — Я-то думала, что вы, творческий человек, поможете бедной женщине избавиться от скуки полета, придумаете какое-нибудь приключение, а вы только тем и заняты, что делаете вид, будто разговариваете со мной, а на самом деле — влезли сейчас в бортовой компьютер и пытаетесь выудить там побольше информации обо мне... Снимите Маску, ПЕТРОВСКИЙ!!!
Смысл последней фразы был двояк: с одной стороны — меня упрекали в том, что я нарушаю приличия, разговаривая с ней в Маске; а с другой — признание того, что и она уже успела поинтересоваться у компьютера о моей персоне.
— Я же должен был выяснить, кто летит со мной по соседству, – сказал я с улыбкой, снимая Маску.
— И что же вы успели узнать?
— Почти ничего — кроме имени.
— Вам там дали неверную информацию: я лечу инкогнито, Стрепет — это моя девичья фамилия.
— И какая же настоящая?
— Это не важно… — улыбнулась она. — Будем считать, что Стрепет – это и есть моя настоящая фамилия.
— Очень приятно. Можете звать меня просто Макс.
— Идет, тогда я для вас — Мэри... – сказала она, и с этой секунды я угодил в какую-то ловушку времени.
Часы и дни полета, события, что произошли со мной, мелькали, словно кадры в старинном киноаппарате, сливаясь в некий захватывающий фильм, к которому забыли написать сценарий. В этой мешанине случаев и встреч мне лишь изредка удавалось хоть немного запомнить что-либо. Ну да… Мы вышли из моего номера и Мэри повела меня в стриптиз-бар, но мне не понравилось и мы пошли тогда… нет… не так. По-моему, в первый вечер мы просто пошли в бар «Объект Х» и поспорили на тему: «Кто больше выпьет виски». Да, все верно – мы в тот вечер сильно налакались, и под занавес Мэри отвела нас в кабинки, где можно было блевать в специальные(!) устройства (которые, впрочем, мало отличались от обычных писсуаров). Тогда, помню, я поймал себя на мыли, что рвота в невесомости проходит намного ярче и в то же время приятней, чем на Земле. А потом мы… нет, на следующий день… или через день?... ходили на концерт «Ваятелей», который, к счастью, не оправдал ожидания Мэри, и прошел «на ура». Марсиане то по одиночке, то дуэтом или трио, а то и все вместе, мило отпели песни своей планеты, искусно подыгрывая себе на гитарах. Ребята тонко чувствовали аудиторию и публика весь концерт смотрела на них, как кролик на удава. Зал то притихал, едва не плача под душераздирающую песню про Люсю, что первая пойдет собирать цветы в поле за рекой, то хохотал, как обкуренный подросток, под песню о бюргерах Карле и Фридрихе, которые пошли обмывать свою новую книгу под названием «Капитал»…
Вот, пожалуй, и все, что я мог вспомнить о путешествии на Луну более-менее отчетливо. Но была Маска, которой я то и дело давал команду на видеозапись, а сам опять терялся в этой новой реальности, где люди, вырвавшись из земных хлопот, убивали свое время, пускаясь в самые разнообразные развлечения. Викторины, конкурсы, эстафеты, смотр талантов, занятия по гимнастике в невесомости – все было для меня в новинку. Я бы, наверное, не увидел бы и половины культурной программы нашего полета, однако Мэри прекрасно знала что-где дают, и где сегодня можно было бы скоротать часик-другой нашего бесконечного путешествия.
Вот только ей все это было не интересно. Почти каждое мероприятие хозяев «Плота» она умудрялась высмеять и предать обструкции, при этом не скупясь на выражения. Так, однажды я имел неосторожность предложить ей сходить на курсы по китайской каллиграфии, на что она рассмеялась мне в лицо и сказала, что если я так желаю с головы до ног быть заляпанным дерьмом, то лучше подождать до Луны, там хоть можно отмыться.
— Постой… — сказал я, тыкая пальцем в объявление — Здесь же написано: «На занятии используется самоуничтожающаяся краска…»
— А знаешь, чем она пахнет? – спросила меня Мэри, и я решил не уточнять.
После таких случаев я чувствовал себя виноватым в том, что она вынуждена таскаться со мной по кораблю. Я ей как-то попытался сказать об этом, но она, обреченно махнув рукой, перебила:
— Забей… У меня все равно нет никакого желания сидеть в каюте и читать книги по астрологии. Лучше уж с тобой – так я хоть немного чувствую себя хоть кому-то нужной, да и на тебя интересно посмотреть…
Так мы и жили. Договаривались о том, что проснемся в одно и то же время, «утром» шли на завтрак, во время которого Мэри планировала наш сегодняшний «день», который неизменно оканчивался попойкой.
Я, конечно, делал слабые попытки не терять времени зря, но получалось это плохо. За время полета я несколько раз попытался выведать у Мэри происхождение рода Стрепетов, но всякий раз получал один и тот же лаконичный ответ: “Наш прадед запретил нам говорить об этом»… Видимо, это и в самом деле была их «тайна рода», ну да ладно. У меня уже была версия о покушении, которую я ухватил в замке Стрепетов, и пока я держался ее обеими руками.
Все, что я успел сделать полезного по дороге на Луну – так это шапочно познакомиться с Романовым да некоторыми «Ваятелями». Зубило, барабанщик группы, так здорово перемещался в невесомости, что произвел впечатление даже на видавшую виды Мэри. Что же касается Романова, то он оказался человеком чрезвычайно компанейским, и, соответственно, склонным к пьянству. Когда Мэри нас представила друг другу, он был уже изрядно пьян, отчего в конце концов мы с Мэри убежали (то есть незаметно отлетели) от него, потому как не хотели повторять историю с виски.
Впрочем, в тот раз мы пили не виски, а кальвадос, которым угощал нас Майкл. Постоянно шутя и балагуря, он, как заправский разведчик, то и дело стрелял своими узкими глазками по углам бара, выискивая кого-то. Увидав молодую особу или кого-нибудь из знакомых, он говорил, что сейчас придет, поправлял свои волосы цвета майской зелени и оставлял нас на несколько минут, за которые мы с Мэри и Зубилом только и успевали обсудить то, что он успел нам наговорить. Потом Романов возвращался, мы выпивали еще по глоточку, и все повторялось сначала.
На мое счастье он и Мэри давно не виделись, и речь сама собой зашла о покушении на ее брата, свидетелем которой оказался Майкл:
“Ё... сижу я в кайфе (ха!)... то есть в кафе (ха!-ха!)... вижу тачила твоего брата подваливает... то есть это моя тачила, он у меня ее в “храп” выиграл... (ха!-ха!-ха!) ну да ладно, ужо отыграюсь! (ха-ха!)... Так вот, сижу я в этом кафе в полном кайфе, никого не трогаю, вот, и тут вижу: к этому гадюшнику на колесиках негр подваливает, х...як — одному из наших ногой по яйцам, другому по репе — и, главное, пушка в руках... ё!!! Ну, думаю — приплыли... сейчас он всех перестреляет, нах... И тут твой Джон выкатывает свое орудие нев....бенное как даст этому кексу промеж глаз!!! Тот брык... с копыт так и слетел (ха!)… Хотя смешного мало… Я как увидел, как негру полбашки снесло… тут... реально чуть не сблевал: прикинь, не в кино, не в игрухе, а наяву: брык... и п...ц...” — короче говоря, рассказ Майкла был красочным и эмоциональным, но, увы, он не поведал мне ничего нового.
Вот, пожалуй, и все, а вообще же весь полет на Луну я потратил впустую. Как настоящий детектив я был должен, не теряя времени, задавать «глупые» вопросы, втираться в доверие, хитрить и разнюхивать, как это подобает профессиональной ищейке. Одним словом – мне надо было выполнять свою работу, которую обычные смертные называют "грязной" и для которой, собственно, и нанимают частных сыщиков. Я же, уповая на длительность командировки, откровенно бездельничал, как не бездельничал с детства. Полет превратился в «работу по игре в праздник», и я уже ничего не мог с собой поделать, к тому же большую часть моих мыслей и поступков я посвящал Мэри.
В конце концов случилось то, что должно было случиться.
Это было где-то на третьи или четвертые сутки нашего полета: точнее помнит моя Маска. Знаю лишь, что перед этим нашим приключением я в очередной раз проснулся на борту "Лунного Плота", и, "поутру" зайдя в гости в ее 12-ю каюту, обнаружил Мэри в угнетенном состоянии духа. Когда я спросил ее, в чем дело, она, с присущей ей прямотой, поведала мне о "скотском чувстве от этого постоянного космического веселья, в котором уже надоело находиться, и вообще — скорее бы обратно на Землю"…
Я прекрасно ее понимал, хоть и не разделял эти чувства. Ей-то все это было не в диковину, и все наши похождения она рассматривала скорее через фильтр моих ощущений, так сказать: моими глазами. (Причем часто — в прямом смысле этого слова: одев свою Маску, она просила соединить ее с моей, и, включив картинку с моих камер, видела то, что видел в этот момент я, с живым интересом слушая мои комментарии по поводу происходящего). Я же находился в диком восторге от перелета, предвкушая прибытие на Луну, а потому каждый день был, что называется, «в ударе».
В то утро Мэри попросила, чтобы я не обижался, но на сегодня ей ничего не хочется и потому она не сможет составить мне компанию. Когда же я вышел из ее каюты, прикидывая, куда бы мне пойти, то неожиданно понял, что настолько привык к ее обществу, что уже и не представляю свое пребывание на «Плоту» без Мэри.
Постояв с минуту в коридоре, я вернулся обратно. То, что я задумал, был поистине гениально, а потому…
Свидание в «старых» скафандрах из гипера было назначено на палубе пассажиров третьего класса, куда мы прилетели поодиночке без опоздания. Оттуда я повел Мэри по служебным коридорам корабля, которые перед этим как следует изучил. Странно, Мэри не задала мне ни одного вопроса, хотя, конечно же, догадывалась о том, что я задумал. Она не проронила ни слова до той самой минуты, пока мы, наконец, не втиснулись в узкую шлюзовую камеру аварийного выхода, все скудное освещение которой составляла нервно мигающая желтая лампочка.
— Тебе не страшно? — спросила она.
— Страшно.
— Мне тоже… — произнесла она и надавила на рычаг.
Пшикнул воздух, и шлюз открыл свое бесконечное зево, украшенное огромными звездами. Бездна, заглянув нам в души, позвала в свои объятья, и мы, взявшись за руки, не сговариваясь, одновременно прыгнули в нее.
Я выбрал шлюз корабля с противоположной стороны от Солнца, поэтому мы видели лишь два светила, которые были примерно одного диаметра: белокуро-голубая Земля, ночные города которой тускнели, как слабые звезды, и серебряная Луна, на которой уже можно было отчетливо увидеть кратерные блюдца.
Мы взлетели над заросшей улитками локаторов и тиной антенн поверхностью корабля, и стали плавно от нее удаляться, продолжая держать за руки друг друга, что добавляло нашей «прогулке» определенный интим (хотя со стороны это, скорее всего, напоминало свидание двух толстячков-уродцев).
Где-то там, внизу, компьютер забил тревогу, и кто-то кого-то ругает последними словами, но здесь мы были далеки от мирской суеты — была только ночь, вечность и пустота. Наши радиоголоса были включены, но ни я, ни Мэри не нарушали тишины космоса довольно долго, пока вдруг мы не увидели мелькнувшую где-то вдалеке вспышку света.
— Метеорит... — произнесла Мэри как-то холодно, и мне потребовалось целое мгновение, чтобы почувствовать степень риска, которой мы подвергали себя.
Почувствовать, не понять — ум прекрасно был осведомлен о ничтожно малой вероятности такого события, как смерть от метеорита, а вот чувства — они живут по своим законам. Особенно – если это страх смерти от мааааленькой невидимой крошки, что быстрее пули летит сейчас где-то в космической тьме точно в тебя. Эту детскую беспомощность перед Космосом можно было сравнить разве что с чувствами человека, что стоит на краю небоскреба – случайный порыв ветра, и…
— Я давно мечтала об этом, но все никак не могла решиться, – сказала Мэри, прервав мои мысли о бренности жизни. – Когда ты мне в лайнере рассказал о космонавтах, попавших в катастрофу, я чуть с ума не сошла — мне бы тоже хотелось окончить жизнь вот так — быстро и красиво, как звезда, падающая с неба и дарящая людям надежду. В тот момент я решила, что обязательно отыщу в интернете этот рассказ Бредбери и обязательно с тобой познакомлюсь.
— Нашла?...
— Нашла... и, как видишь, познакомилась.
К этому времени различие в силе и направлении наших скоростей уже взяло свое, и нас развернуло так, что Мэри оказалась «сверху» меня. Мы попытались выровнять наше положение, но лишь усугубили его, и в итоге оказались спиной друг к другу. Почувствовав, что наши руки вот-вот расцепятся, мы одновременно произнесли что-то вроде “прости-прощай” и остались в одиночестве. Не считая вечных звезд, мне достался кусочек Луны и корабля, которые небыстро поворачивались в пространстве, а потом исчезли и они, и я. Я словно растворился во вселенной. Где-то плыл корабль, Луна, Земля, звезды… Какие это все же пустяки, по сравнению со вселенской пустотой. Я вспомнил о том, как жил все эти дни на «Плоту» — и мне стало стыдно. В космосе нет место эмоциям. Лишь арканы Истины, пугающие еще больше, чем вакуум, одиночество, беспомощность и метеоры способны выжить этой трансформирующей пустоте... Жаль, что нет подобных экскурсий — после них вся восторженная публика «Лунного Плота» вряд ли бы веселилась так усердно и беззастенчиво.
Наконец, после бесконечных мгновений одиночества, показалась Мэри. Ее скафандр, тускло тлея в лунной тоске, закрывал от меня Землю. Она плыла в пол-оборота ко мне правым боком, и ее разворачивало так, что через некоторое время она должна была увидеть меня, летящего вверх тормашками на фоне Луны.
Наконец, она заметила меня и, словно робот из детского мультика, помахала мне рукой. Я ответил ей тем же и, наконец, нарушил молчание:
— Я видел Луну!
— А я — Землю, она уже очень маленькая, а Луна теперь очень большая и я ее тоже прекрасно виж... — она не договорила и внезапно умолкла, и это перепугало меня до ужаса, снова заставив вспомнить о метеорах.
— Что случилось?
— Нас бросили... — отрешенно произнесла она.
Как раз в этот момент снизу от Мэри я увидел большое космическое тело, похожее на серую акулу. Разглядеть я ее не успел, помешал скафандр, да и акула летела довольно быстро.
— Бросили? – спросил я, пытаясь повернуться так, чтобы посмотреть на то, что же все же приближается к нам.
— Да, корабль… он вроде как остановился, и мы теперь летим одни.
— Никто тебя ни бросил, и бросить не мог, — услышал я новый голос во вселенной. — “Лунный Плот” совершает запланированный маневр по снижению скорости…
... Гибкие хваты, похожие на щупальца некоего робота-осьминога, втянули нас в шлюз того самого “большого космического тела”, которое при своем приближении оказалось небольшим космическим ботиком. Кроме нас, на «акуле» был всего лишь один человек, лицо, фуражку и кокарду которого прекрасно знали все пассажиры корабля.
— Вы совершили непростительную ошибку, и теперь мне трудно переоценить катастрофичность ее последствий, — официозно-холодно произнес командир “Лунного Плота”, едва мы открыли забрала своих космических доспехов.
Капитан был молод, я бы сказал – слишком молод для командира такого огромного судна: ему едва ли перевалило за тридцать. Однако вполне возможно, этот пост ему доверили именно потому, что внешне он железно соответствовал обывательскому представлению о том, как должен выглядеть «настоящий капитан корабля». Холодный взгляд воли голубых глаз, массивный мраморный подбородок, тонкий прямой нос – все это придавало его лицу мрачную спокойность и уверенность в себе. Добавьте к этому строгую черно-белую униформу – и вот вам настоящий звездный герой. Глядя на него могло показаться, что ты уже видел этого героя в каком-нибудь сериале про «Альфа-Центавру» – настолько хоризматично и правильно выглядел наш капитан.
Однако все это космическое великолепие не произвели на Мэри ровным счетом никакого впечатления:
— Послеееедствий... — передразнила она его. — Ты по-русски сказать можешь: «Кирдык вам, господа хорошие»…
— По международным правилам космической перевозки пассажиров... – продолжал кэп, перебросив взгляд с меня на Мэри.
— ... ничего ты нам не сделаешь...
— ... я должен занести Вас в «черный список» лиц, отстраненных от космических полетов...
— ... а почему ты полетел спасать нас в одиночку?
— … и при первой же возможности отправить вас обратно на Землю.
— Да? А если я – селенитка? Кстати, твое начальство Земле знает, что у тебя на “Плоту” чрезвычайное происшествие?
Капитан ничего не ответил, снова пристально посмотрел мне в глаза, да так, что мне от чего-то стало стыдно. Если разобраться – я в самом деле учудил безрассудную выходку, достойную самого сурового наказания.
— Селениты и люди, летящие на постоянное место жительство на Луну, в таких случаях так же пожизненно отстраняются от космических полетов, — веско сказал кэп, развернулся и улетел в пилотскую кабину.
Едва за ним закрылся шлюз Мэри, игриво улыбаясь, наконец сказала то, что мне давно было известно:
— Ну вот, Петровский, прошу любить и жаловать: это мой муж ...
Глава 13.
Вот именно за такие дни Лео и ненавидел свою работу.
За эти дни он объездил весь Город, чтобы на квартире, ресторане, подвале, баре или казино встретиться с нужными людьми, чтобы небрежно, заискивающе, напрямую, намеком или как бы между прочим задать один и тот же вопрос и услышать один и тот же ответ:
— Не меньше двух?.. Надо подумать.
Слова, которые подбирались для этой фразы, были самые разнообразные — одинаковым был их смысл и эта нейтрально-холодная интонация, с которой она произносилась, и которая была ему очень понятна. В ней таилось и сознание собственной значимости, и подсчет возможной выгоды, и нежелание связываться с этим делом, и, конечно, самое главное.
В этих словах гуляла Смерть.
Пятый день поисков подходил к концу, и лишь сегодня в шуме окружающего мира Лео наконец услышал знакомую мелодию. А когда он к ней прислушался, понял, что это Страна Утренней Свежести напоминает ему о своем сыне, который прежде не сумел справиться с этим деликатным дельцем.
Кореец Ким позвонил поздно и неудачно – Леонардо уже позволил себе расслабиться. Звонок застал его как раз в ту секунду, когда Лео уже отложил бонг в сторону, но еще удерживал в себе дым последней затяжки…
— Да… – только и крякнул он в трубку.
Ким, к счастью, не стал спрашивать, как дела, и сразу перешел к делу. Впрочем, кореец говорил так витиевато, что Лео едва поспевал понять, о чем он. Конечно, их сейчас наверняка прослушивала Служба Тотальной Разведки, но нельзя же так… Лео едва сдержался, чтобы не вступить в диалог, но сдержал себя. Начнешь говорить – еще сболтнешь чего, а главное – если Ким пропалит, что Лео балуется ганджубасом, то будет потом разговоров…
А между тем кореец предлагал свою помощь. То есть, конечно не свою, но готов был свести с нужными людьми. Лео сначала чуть было не отказался, но потом понял. Если дело выгорит – Ким загладит свою вину за неудачное покушение. Ну а если Лео прогорит – то виноват в этом будет только он.
— Ладно… давай номер, я им позвоню, - сказал Лео, понимая, что взболтнул лишнего. Конечно, никаких телефонов Ким не оставит.
— Они сами тебе позвонят. И, пожалуйста, будь с ними так же любезен, как со мной. Договорились?
Договорились. В конце концов – попытка не пытка. Наконец наклюнулось что-то хорошее… Но не надо думать об этом. Сейчас был ленивый вечер, время отдыха. И не потому, что думать о прошедшем дне было противно, а оттого, что менять что-то было уже поздно.
Лео лежал на тахте, то и дело прикладываясь к бутылке пива и смотрел плоское телевиденье. После рекламы начался концерт.
Тот самый.
Лео не выбирал программу сознательно, ему было по большому счету все равно, что смотреть. К тому же пульт лежал на телевизоре, а вставать за ним было невмоготу. Гидропоника, сковав своего пленника ленивым кайфом, запретила ему менять что-либо в этом мире, ибо он был совершенен и без его вмешательства.
Но то ли сработало подсознание, то ли это было случайное совпадение, однако Лео приятно удивило, что он наткнулся на прямой репортаж с Луны. Те самые панки – они сейчас бесновались на сцене в центре Мунсити, совершая эффектные лунные прыжки, а ведь совсем недавно, всего каких-то дней десять назад, они еле волочили ноги по земле, а где-то рядом с ними неспешно гуляла Смерть.
Когда-нибудь она придет и к Лео. Пройдет мимо, как прошла мимо них, или скажет: «Пора»?...
Лео не хотел об этом думать. С того дня, как он взялся за это дело, мысли о смерти все чаще лезли ему в голову. Чтобы отогнать их, он прислушался к словам песни, и вдруг, слившись своим "Я" с эгрегором группы, почувствовал тайный смысл затаенных дрожащих рифм, их натуральность, ясность и естественность, и отчетливо осознал, какие они правильные…
точные…
правдивые…
важные...
Глава 14.
В посадочной капсуле Марина уступила мне свое место у иллюминатора, и я проглядел все глаза, пока мы спускались на Селену.
Луна была чудесна!
В ослепительном свете Солнца она грела бока своих величественных серебряных гор, бросая длинные черные морозные тени в предгорья и плато. На равнинах, куда ни кинь взгляд, тут и там жались друг к другу цирки больших и совсем крохотных кратеров, и в середине каждой арены стоял свой конферансье из застывшей пыли, как бы приглашая нас посетить именно их шоу. В лепешку разобьюсь, но обязательно схожу на экскурсию в скафандрах – решил я.
Обратная сторона Луны мне показалась еще более гористой, и понравилась меньше. Возможно от того, что в черных непроглядных тенях привычной для меня стороны нашего спутника я часто видел электрический свет человека — перенаселенная Земля уже давно считала Луну своей огромной неосвоенной провинцией.
— Ну что, советского лунохода не видать? — спросила Мэри в один из моментов, когда моя сторона капсулы пришлась на Солнце и стекло иллюминатора мгновенно почернело. — Между прочим, один из них до сих пор не найден... грешат на инопланетян.
Трудно сказать, сколько мы летели над этой космической красотой, с каждым витком опускаясь все ниже и ниже. Наконец, дали команду приготовиться к посадке, Луна полетела навстречу, потом пропала из вида, на нас навалились толчки торможения, к которым я начал было привыкать, как вдруг перегрузки закончились, а на смену им пришло странное чувство лунного притяжения.
Это было очень приятно – выпрыгнуть из невесомости и снова почувствовать вес своего тела, но при этом оказаться в шесть раз сильнее и бодрее себя прежнего. Едва в космопорте нам позволили снять с себя постылые скафандры, как я тут же решил испытать новые возможности своего тела, легко подпрыгнув в верх на целый метр.
— Хватит резвиться, — сказала Мэри схватив меня за руку. — Еще напрыгаешься, а монорельс ждать не будет! Опоздаем – пропадет еще полчаса.
— Слушай, а откуда здесь такой запах… порохом пахнет…
— Порохом? Не знала. На Луне всегда так…
— Что, и в Мунсити тоже?
— Нет, Мунсити пахнет по-другому.
— Чем же?
— Скоро узнаешь… Деньгами, вот чем! Займи очередь в эти ворота, а я узнаю насчет багажа. Если быстро управимся, то как раз поспеем… Я сейчас…
Мы управились. Я даже не обратил внимания на все бюрократические мелочи – паспортный контроль, таможня… Какие пустяки! Ведь даже в очереди на Луне стоять приятно. Мне даже как-то не верилось, что все это происходит со мной наяву. Я – на Луне! Сколько раз, глядя по ночам на наш вечный спутник, я гадал – смогу ли я когда-нибудь очутится здесь. И вот я тут. Странное чувство – быть в дали от планеты.
Наконец, с формальностями было покончено. Мы получили свой багаж и одели наши Маски. Потом я взял оба чемодана (свой и Мэри), и, благодаря их весу, смог пройтись по Луне совсем по-земному. Интересно, что и Мэри, взяв меня за локоть, шла рядом со мной совсем обычно, не вприпрыжку, чем меня совершенно поразила.
Прекрасно зная дорогу, проскочив ничем не примечательный ПрОН, она коротким путем вывела нас на траволатор, и через несколько минут мы оказались в стеклянном модуле с прекрасным видом на лунный кратер, где как раз подавали поезд. Мы сели, и монорельс повез нас сквозь огромную стеклянную трубу, дальний конец которой упирался в исполинский Курциус — главную гору Луны, что теперь, словно червивое яблоко, была изгрызена людьми и превращена в город, в верхней части которого располагалась наша цель — Мунсити. Я опять сел у окна и во все глаза смотрел на Селену и то, что я увидел, не могло не поразить своим величием. Вокруг, куда ни глянь, на Лунной поверхности не было и клочка места, где бы ни возились люди и механизмы. Адские машины беззвучно рвали реголит, вздымая фонтаны пыли, и она медленно оседала на грузовики, бульдозера, автогрейдеры, огромные катки и краны, которые, повинуясь чьей-то неведомой воле и замыслу, тащили с места на место грунт, трубы, блоки, плиты, агрегаты и странные модули, превращая лунный пейзаж в привычную нам урбанистическую идиллию.
Глядя на слаженную решимость этих железных пчел и муравьев, я неожиданно понял, что человек — действительно царь природы. Но только — неживой. С ней он сможет справиться, и в этом нет ничего удивительного: Человек был сотворен из глины, и из космической глины он смог сделать себе и дом, и слуг.
Я поделился своими наблюдениями с Мэри, но она поняла это по-своему и доходчиво объяснила, что после постройки Мунсити “лунная земля” вокруг Курциуса быстро поднялась в цене, и лет через десять здесь будет окраина, а через двадцать — чуть ли ни центр города.
— Поэтому вряд ли кто заинтересуется твоей пирамидой… — слишком дорогое удовольствие для скульптуры. К тому же никак не могу взять в толк – из чего ты собрался ее строить – на Луне фактически нет отходов, все так или иначе перерабатывается…
— Скульптура — это автограф цивилизации, — возражал я достойно, глядя на фантастическую стройку и потому даже веря в свои слова. — Поэтому там, где человек, там его метка. А что касается расходных материалов… не забывай, есть еще и радиоактивный мусор.
— Если я правильно поняла, ты собираешься устроить рядом с Курциусом радиоактивную свалку и выдать ее за новое чудо света? – спросила Мэри с улыбкой, но, немного подумав, добавила: — А что… для Луны это вполне здравая идея.
Тут монорельс влетел в гору, и через минуту мы вышли к гигантскому стеклянному лифту, потянувшему нас на вершину Курциуса. По пути те, кто прибыл на Луну впервые, а потому жадные до новых ощущений туристы, вытеснили бывалых селенитов от стекол. Так я воочию увидел тот размах циклопического строительства, что начался четверть века назад, и которого хватит еще лет на сто.
Лифт, пролетая чрез толщи пород многокилометровой твердыни, то и дело выскакивал в освещенные ангары, заводы, жилые постройки, мигом возносился над ними и снова вгрызался в камень, не давая нам разглядеть чудеса человеческого трудолюбия, как вдруг опять мы видели тротуары, дома, лаборатории, а лифт опять и опять влетал и влетал в черную шахту, отчего создавалась иллюзия переключения каналов на гигантском телевизоре, к кинескопу которого я прижал свое тело.
Но вот лифт шуршащей песней открыл нам двери и попросил нас наружу, и я убедился, что рай есть, и он, конечно, не на Земле, а в небесах.
На Луне.
А точнее — в Мунсити.
Мунсити... “Город для богатых”, “Вертеп прожигателей жизни”, “Денежный Вамп” — вот далеко не все синонимы, которыми привычно награждают это чудо газетчики и рекламщики. Мечта многих, если не всех, землян, но лишь песчинке из их океана доводилось побывать в этом раю.
Мы прибыли на рассвете.
Да-да! Здесь, в Мунсити, соблюдались сутки, хотя и весьма своеобразные — по шесть часов. Почему именно шесть — я так и не понял, но мне понравилось. Гигантское стилизованное Солнце, с золотыми лучами и улыбающимся женским лицом поднималось из-за горизонта, раскрашивая свою половину неба в голубой, а крыши — в розовый цвет, серебряные звезды, постепенно теряя свою яркость, вспыхивали в прощальном блеске и исчезали, а огромный спящий Месяц в ночном колпаке уже прятался за крыши домов по другую сторону небосклона.
Все это великолепие небес и помпезность самого города были как на ладони – конечной остановкой нашего лифта оказалась вершина огромной кирпичной башни, с которой можно было рассмотреть весь город от края до края. Это и в самом деле был город – все пространство под небесным куполом было застроено огромными зданиями высотой в 200-300 метров, а сама застройка города была проста и гениальна, а потому не могла не впечатлять. Семь кольцевых бульваров – от Фиолетового на окраине и Красного в центре пересекались двенадцатью «Часовыми» авеню, прямыми и широкими, словно время. В центре Мунсити дома были выше, но не намного, а в самом центре города, там, где радиальные авеню должны были бы пересечься, самая высокая точка купола была соединена с городом великолепной башней, стильно расширяющейся на самом верху, от чего создавалось впечатление, что все небо зиждется именно на этой исполинской колонне.
То, что я много раз видел по телевизору, и в самом деле оказалось настоящим чудом.
— Ну как? – спросила меня Мэри, ожидая услышать наконец мое мнение о «ее» Мунсити.
— Это превосходно! – только и смог промолвить я, завороженный красотой сверхгорода.
— Это еще ерунда — вот когда ты заберешься под самый купол, и посмотришь оттуда... — она мечтательно посмотрела в сторону башни. — Когда вспоминаю то свое первое впечатление, мне даже не вериться, что могла испытывать такие прекрасные чувства...
Мы не стали брать такси (для которого в Мунсити приспособили дирижабли), а лишь сдали багаж, спустились вниз и вышли на Трехчасовую улицу, сплошь покрытую той ворсистой тканью-лепучкой, что была на “Лунном Плоту”. Поэтому если у вас нет нужной обуви, то вас видно за версту. Вот, глубоко приседая и с силой отталкиваясь, скачет по улице длинноволосый хиппи — он явно новичок, и потому норовит перепрыгнуть через голову старичка, чья походка мало чем отличается от земной — этот явно селенит, и уж ему-то известно, что хиппи осталось прыгать недолго: до первого полицейского.
Мэри в который раз оказалась моим гидом и показала мне самый подходящий для Луны способ передвижения, который селениты называют “бежок”. Надо просто делать как бы обычные шаги, словно ты идешь по Земле, и получаются небольшие двух- трехметровые прыжки. Поначалу я наотрез отказался прыгать как балерина, но большинство передвигалось по улицам именно так, ничуть не стесняясь окружающих.
Еще больше людей не утруждали себя и этим: по середине улицы в обе стороны тянулись двухскоростные траволаторы, и зеваки просто стояли на них, глядя по сторонам. Правда, при пересечении радиальной улицы с кольцами бульваров движущиеся дорожки ныряли в недра Мунсити, выплевывая своих пассажиров на перекресток, где их всегда ждало что-нибудь удивительное: будь то цирк шапито, рекламный аттракцион, либо мудреный фонтан. Люди, весело спрыгивая с ленты траволатора, продолжали прыгать до новой дорожки или же уносились по бульвару, и я решил, что большинство из них не имеет никакого маршрута, а просто плещется по волнам своего настроения и радости.
Высота зданий никак не давила на нас. Возможно, так получалось оттого, что архитекторы, вырвавшись в новое измерение, строили все эти магазины, рестораны, бары, бассейны, кинотеатры, гостиницы, казино и мосты с большим размахом и фантазией, чем это позволяло земное притяжение. Да и улицы – широкие и праздничные, мало чем напоминали современные урбанистические каньоны. Везде было как-то подчеркнуто уютно: и обильная зелень, украшающая фасады и окна зданий, и стаи бабочек, что веселой гурьбой играли в догонялки, уличные музыканты и артисты, огни витрин и вкусные запахи... А над всем этим в голубом небе царствовали дирижабли и огромные птицы, которые на самом деле оказались людьми, облаченные в разноцветные крылья. Все это было как удивительный сон, как сказка о Золотом Эльдорадо, которая в одно мгновенье превратилась из мечты в реальность.
Мы гуляли довольно долго. Заблудиться в этом городе было невозможно, и потому я сразу понял, что Мэри ведет меня в гостиницу отнюдь не самой короткой дорогой, чему я был только рад. Но вот, среди огней витрин и вывесок я увидел изображение толстощекого трубача – добро пожаловать в “ЛУИ АРМСТРОНГ”.
Башня из красного камня упиралась в самое небо – для Луны дело привычное. Высота потолков в домах Мунсити была не менее четырех метров, а ниже пятидесяти этажей здесь не строили. Поэтому для меня оказалось настоящим потрясением войти в гостиницу, где в вышине холла меж колонн плавали искусственные облака, разукрашенные стеклами витражей.
— Это что, церковь твоего электронного братства, и без Маски сюда нельзя? — пошутил я.
Мэри уловила мое восхищение и, плохо скрывая гордость за свою гостиницу, произнесла:
— У адептов электронной религии нет храмов, наша церковь — компьютер. Впрочем, ты почти угадал – раз в год здесь проходит конгресс Электронной Церкви и форум Интернет-познания…
— Ах вот почему ты выбрала себе эту религию…
— Ты прав… отчасти. Скорее, это Электронная религия нашла меня здесь, когда я стала хозяйкой гостиницы… Зарегистрируйте постояльца в номере 44-04.
Последнее было сказано приятной молодой азиатке с вызывающе-роскошным бюстом, которая встречала нас за стойкой. Видимо, мой номер был каким-то счастливым или особым: молодуха стрельнула взглядом на свою хозяйку и, воркуя о том, как ей приятно счастливое возвращение Мэри, с интересом разглядывала меня, словно пытаясь под Маской угадать черты моего лица. Я тоже не терял времени даром и откровенно изучал вырез ее форменного пиджака, привычно приказав Маске дать небольшое приближение.
— У вас тут есть скидки для неофитов Электронной религии? – спросил я, но Мэри в корне пресекла нашу беседу.
— Во-первых, — сказала она, увлекая меня в лифт, — Скидки для членов братства определенно существуют, тем и живем. Однако ты не из нашего братства и к тебе это не относится, так что поживешь пока в моем номере бесплатно. А во-вторых, еще раз так на нее посмотришь, и будешь виноват в том, что я ее уволю.
Как я мог забыть! Ведь и впрямь, тот откровенный вырез я разглядывал “в прямом эфире”: Мэри, как обычно, глядела сейчас на мир через видео моей Маски… Мы уже подходили к двери четвертого номера в конце коридора, когда я отключил нашу связь и с удовольствием обнаружил, как Мэри на несколько мгновений потеряла ориентацию как раз в тот момент, когда уже собиралась набрать дверной код. Ей удалось это сделать (судя по всему — по памяти, а не посредством своего видеообзора) лишь со второй попытки, а я, не теряя времени, залез в цитатник, где на счастье сразу же обнаружил в нем подходящую на данный момент фразу:
— Видишь ли… каждый из нас на самом деле понимает только те чувства, которые он сам способен испытывать…
— Другими словами — я никогда не пойму, что ты испытываешь, когда пялишься на моих сотрудниц, а ты — что чувствует человек, увольняя другого… Прошу… — сказала она, элегантно сняв бесполезную Маску и открывая дверь.
В этом номере кто-то жил постоянно. Хоть он был прибран и прилизан, но по мелким предметам и общей атмосфере чувствовалось, что тут часто проводит время один и тот же человек: книги, подвинутая к окну кровать, приоткрытая дверь ванной комнаты…
— В гостинице автономная система охраны, не подключенная к Муннет, так что запомни код: 444004, а если забудешь — позови коридорного робота… Как тебе наша “Останкинская башня”? – спросила она, увидав, что я смотрю в окно. Само собой, Мэри жила с видом на центр города, где исполинская колонна поддерживала купол небес.
— Почему — “Останкинская”? — спросил я.
— Это мы, русские селениты, называем ее так. Ее официальное название — «Столп Небесный», но архитектор — потомок Никитина, создателя Останкинской... — сказала Мэри, подходя со спины и волнительно прижимаясь ко мне. — Кстати, наша башня, хоть это вовсе и не башня, а скорее – колонна, повыше будет... Так что? Тебе здесь нравится, или нет? Может быть, у скульптора этот вид вызывает болезненные ассоциации и ты хочешь переселиться в другой номер, или даже поменять гостиницу…
С детства не умел отвечать на глупые вопросы, и потому прошло очень много лет, прежде чем я привык встречать их адекватно:
— Скажи-ка, а притяжение на Луне на в самом деле в шесть раз меньше?... Значит, можно пользоваться мягкой мебелью в шесть раз жестче... или, говоря проще — в шесть раз дешевле... ну и что, что перевозка... нет-нет… я сам расстегну... а потолки тоже должны быть выше в шесть раз, а они всего лишь... аренда воздуха?... о-о-о... надо, пока не поздно, позвонить и заказать в номер дополнительное количество кислорода... он тебе сейчас пригодиться…
— Муж? — переспросила она, когда мы решили поужинать и стали одеваться. — Да что муж… Как семья мы не существовали никогда: он постоянно в полетах, на Земле бывает редко, да и то — основную часть времени проводит то в дурацком карантине, то на переподготовке... А становиться селениткой я не собираюсь, да и не такое у меня воспитание, чтобы мужа своего месяцами не видеть... К тому же, как оказалось, наши характеры, да и гороскопы, являют собой слишком яркий пример дисгармоничной оппозиции… Короче говоря, мы давно уже не вместе, а не развожусь я с ним только потому, что обещала не портить Виктору служебную характеристику. У них там с этим строго: капитан корабля должен иметь полное доверие пассажиров, а значит быть женатым. Иначе какой он капитан? Виктор потому так поспешно и женился, что ему предложили эту должность…
— Ты знала об этом?
— Да, конечно. Он человек прямолинейный… даже слишком… В первый вечер знакомства мне все и выложил. Дескать – я капитан, ты – почти селенитка, давай жить вместе. А я тогда, два года назад, совсем еще молодой была… Чё ты улыбаешься?... Решила – была не была, может это – судьба, а не получится – разойдемся. Не получилось, теперь вот – расхлебываем. Он сейчас ищет себе кого-нибудь мне на замену, а я живу в свое удовольствие, да толку-то... Конечно, он мужик видный, не пропадет, но времени у него нет, чтобы ухаживать за кем-то. А такую дуру, как я, поискать надо... — сказала она, грустно вздохнув.
— Ладно… Мы же хотели ужинать… – Мэри нажала кнопку на стене и та оказалась просторным платяным шкафом. – Если ты потерпишь несколько минут, пока я буду приводить себя в порядок и пообещаешь при этом не упражняться в остроумии, то обещаю сводить тебя в самый изысканный ресторан нашего города. И боже упаси торопить меня!
Я выполнил свое обещание лишь наполовину. Торопить я ее не торопил, ибо сам никуда не торопился, а вот удержаться от комментариев не смог. Впрочем, Мэри сама была в этом виновата: на свою беду, она решила посоветоваться со мной по поводу ее наряда, и я преуспел в советах по столь щекотливому вопросу. Костюмов в ее гардеробе было много, и она с капризной легкостью отвергала любой, о котором я мог сказать что-либо негативное. Я же был настроен критически, и потому уже через час оба шкафа и дорожный чемодан был пусты, платья валялись тут и там по всему номеру, а Мэри практически утратила всякое душевное равновесие. Отсутствие кимоно в ее гардеробе окончательно вывело ее из себя:
— Не может быть! – сказала она, чуть не плача, для верности еще раз проверяя платяной шкафчик в углу. – Я же точно помню, что покупала себе шикарное кимоно из якутского шелка, с цветами…
Она немедленно кинулась к компьютеру, и отстранила меня от него. Я хотел, пока есть время, перекинуть записи Маски на чистый компакт-диск и уже вставил его в дисковод и подготовил для записи, а вместо этого Мэри залезла в муннет и заказала себе сразу два костюма-кимоно. Запись пришлось отложить, однако и ждать заказ не входило в мои планы. Я убедил Мэри померить свои новые кимоно попозже, а сейчас остановить свой выбор на белом деловом костюме, (который до этой минуты ее «немного полнил», но был все же лучше, чем облегающее розовое платье, в котором она была «похожа на худосочную черноморскую креветку»).
Ресторан на верхнем этаже гостиницы, куда мы наконец-то пришли, был сделан в стиле «Рассвет в Поднебесной»: китайские беседки с низкими столиками были разбросаны по живописным островкам, между которыми текли томные ручьи с настоящими водорослями и живой рыбой в них. Народу было полным полно — свободным оказался лишь столик на уединенном островке в центре зала, куда мы и направились.
Мэри критично осмотрела наплыв посетителей и осталась довольна:
— Это из-за “Ваятелей”. Я поселила их на семнадцатом, денег с них не беру, но взамен должна получить с них специальный концерт для постояльцев гостиницы и сейшн в клубе на нижнем уровне. Кроме того, скоро в концерт-холле будет презентация их альбома, придут даже из городской администрации, так что все пока хорошо… Как бы не сглазить! Музыканты люди не предсказуемые, за ними нужен глаз да глаз, того гляди устроят какой-нибудь дебош… Впрочем, пусть устраивают. Помню, Майкл год назад привез сюда «Спиртов»… Помнишь? Группа «Спирт»?
(Я в самом деле припомнил звездочку-однодневочку с хитом «Волоокая Дева»).
— Так вот эти чудики, как и положено, напились после концерта, перепутали этаж, и вломились в номер к ребятам из «Тусон Пингвинз». Команда по бенди… ну, то есть русский хоккей по-нашему… Как что они делали на Луне?! Играли с «Мондштад Шниэмэнна», кстати… у них послезавтра матч с «Зорким», надо обязательно сходить, только не знаю, за кого болеть… Короче подрались они: «Спирты», как оказалось, не любили янки, припомнили им бомбардировку какой-то Югославии, в общем стали задираться, а американцы в драку полезли.
— И чем дело кончилось?
— Да ничем. Сильно никто не пострадал, так… пара синяков. Вина была обоюдной, американцы первыми в драку полезли – видно по записями коридорных камер видеонаблюдения, так что до суда дело не дошло. Зато шум в прессе, интервью… Жаль, про гостиницу почти ничего не писали – ни хорошего, ни плохого. Упомянули, и слава Интернету.
Мы сели за столик, робот-официант подал нам меню.
— Романов здесь? – спросила его Мэри.
— Нет, — робот на секунду задумался и добавил: — По словам коридорного робота, он поехал на Оранжевый бульвар.
— Поняятно… — протянула Мэри, о чем-то задумалась и подвела итог размышлений: — На презентации альбома Майкл собирается устроить небольшой концерт «Ваятелей»… Вряд ли он успеет договориться с администрацией Мунсити, чтобы их концерт проходил под эгидой городского мероприятия, времени осталось всего ничего.
— Мэри, давно хочу тебя спросить. Майкл и твой брат Кирилл оба музыкальные продюсеры… — начал было я, собираясь вывести ее на разговор о «Ваятелях» и брате, однако Мэри перебила меня:
— Ай, давняя путаница… — сказала она, махнув рукой. — На самом деле Майкл никакой не музыкальный продюсер, а музыкальный менеджер, то есть антрепренер, импресарио. Устроитель концертов, фотосессий, интервью… Однако люди, далекие от шоу-бизнеса, упорно называют таких людей «продюсерами». А вот Кирилл – он как раз настоящий музыкальный продюсер.
— И в чем же заключается его работа? — спросил я, уже не уверенный в том, что и в вправду знаю ответ на этот вопрос.
— Ну, во-первых, в отличие от Романова, Кирилл занимается творчеством. Музыкальный продюсер — это человек, который определяет концепцию звучания группы или артиста…
— А, звукоинженер…
— Сам ты звукоинженер… (Не разу не видел сенсорное меню? Чтобы сделать заказ, надо лишь дотронуться до названия блюда. Там есть инструкция на первой странице, а ты, как и все правши, смотришь с конца)… Так… о чем я?... А… Так вот, звукоинженер отвечает за запись, сведение и мастеринг, а продюсер… Ну как бы тебе объяснить… Он как бы видит все наперед: из чего должна состоять каждая отдельная композиция и весь альбом в целом, знает, как должна звучать аранжировка и слышит, какие инструменты должны быть записаны. Работает с музыкантами… говоря астрологическим языком – активирует их Венеру, то есть требует от них определенного настроения, исполнительской энергетики… Больше всего проблем, конечно, с вокалистами – Кирилл прям их чуть живьем не ест, чтобы они пели с нужным чувством… Впрочем, барабанщикам от него тоже нет житья… Ну и предлагает различные мульки и фишки, иногда сам придумывает какой-нибудь отрывок песни… ну, вступление или финал, например. А после всего этого контролирует работу «звукачей»… Вот, примерно, так. Я доходчиво объяснила?
— Почти… — сказал я задумчиво, наткнувшись блюдо под названием «Жареная двойная зима» (зажаренные побеги бамбука с грибами).
Мэри же по-своему поняла мою задумчивость. Как оказалось, ей было что сказать, наболело:
— Ну вот смотри… объясню на примере «Ваятелей». Они привезли на Землю свой альбом в уже спродюсированном виде. То есть на самом деле его никто толком не продюсировал, ребята лишь добротно записали треки инструментов и вокала и попросили Кирилла свести эту запись и довести ее до ума…
— А почему обратились именно к нему?
— Потому что наш старший брат уже несколько лет живет на Марсе, вот он по-родственному и подбросил Кириллу халтурку. На его месте надо бы радоваться, а Кирилл вместо этого пришел в ужас: отказать неудобно, а выполнить просьбу – тем более.
— Почему же?
— Да потому что продюсирование альбома начинается до записи, а не после.
— И чего?
— Да в том то и дело, что ничего. То есть альбом, конечно же, вышел, но дался он нам очень большой кровью. Пока «Ваятели» жили в нашем Замке да ездили по экскурсиям, Кирилл как угорелый носился с этим альбомом, устраивал его сведение и мастеринг, своих денег добавил, чтобы все было сделано по уму. На этой почве брат стал таким нервным, раздражительным, почти не спал, а если засыпал – снились кошмары... Стал на себя не похож, словно его подменили – с кулаками набросился на робота-дворецкого и сломал его, отказался от уже начатого проекта... Беда, да и только...
— А что такое – «мастеринг»? – спросил я, дабы отвлечь ее от грустных мыслей.
— Ой… честно говоря, точно не знаю… Я однажды как-то спросила брата, но так ничего и не поняла… Это какая-то окончательная доводка записи перед продажей, чтобы запись хорошо звучала не только на профессиональной аппаратуре, но и на бытовой… Только не спрашивай - в чем разница, я сама так и не уловила…. И еще – чтобы песни на альбоме звучали с одинаковой громкостью и саундом, вот… Короче брат довел альбом «до ума», расположил песни на свой вкус, а потом отказался от всего этого.
— Не понял… Как это - отказался?
— Вот и я не поняла: «Кирилл, — говорю, — Ты реально поработал над альбомом, брат тебе такую услугу оказал, подкинув тебе этих марсиан. Их же обязательно раскрутят, это же первая группа с Марса, которая добралась до нас на гастроли. Сколько можно возиться с неизвестными группами?» А он – ни в какую: «Я, говорит, альбом не продюсировал, моей заслуги в записи альбома никакой нет». Вообще-то он и в самом деле в саунд не лез, отдал на откуп звукачей, потому как, говорит, «Ничего не понимаю в марсианском рок-н-ролле»…
— Ну знаешь… Может быть он в чем-то прав… Почему ты так нервничаешь, когда рассказываешь об этом?
— А песни?! — возмутилась Мэри — Песни-то ведь ОН расположил по порядку… Надеюсь, тебе не надо объяснять, что последовательность песен определяет настроение и концепцию всего альбома? Это, кстати, к разговору о том, чем занимаются музыкальные продюсеры… Да и потом – он, не он, какая разница, кто продюсировал? Главное, чье имя написано на обложке…
— И чье же теперь украшает теперь обложку альбома?
Мэри криво ухмыльнулась:
— Чье-чье – Романова. Этот своего не упустит. Тем более – Кирилл ему сам предложил. Хотели, правда, сначала написать «Prodused by «Kramolny Vayatel», но не пропадать же добру! Конечно, «Prodused by M.Romanoff», звучит как бред сумасшедшего даже для любого робота-уборщика со студии звукозаписи — какой из него, к черту, музыкальный продюсер! А вот для владельцев клубов и казино, которые, как и ты, не понимают разницы между продюсером и импресарио — сгодится. Приходит такой вот романов устраивать концерт, вынимает компакт-диск и тычет в него: смотрите, дескать, я – продюсер группы… Вот уж в и впрямь: «Ученье – свет, неученье – звук!»
— Ну что-ж… Твой брат поступил благородно, не запятнав свое имя и оказав любезность своему другу. Вполне в духе древнего рода Стрепетов… Кстати, когда появился ваш род?
— Достал ты меня этим вопросом, я тебе уже на него сто раз отвечала!... Кстати, попробуй вот это… Скажу, когда попробуешь… Ну? Вкусно? В жизнь не догадаешься – что это. Красноухая черепаха. У меня подвал пустовал, так я там черепашью ферму открыла. Думала, передохнут, а они размножаются как кролики. Наверное, Луна повлияла.
— Растишь бедных черепашек на мясо? А еще вегетарианка!
— Парадокс, да? Я вообще-то поначалу думала выращивать черепашат на продажу, как живой сувенир с Луны. В дороге места много не занимают, не убегут, уже и с карантинной службой договорилась… Да вот что-то не вышло: никому лунные черепашки оказались не нужны. То есть они продаются, конечно, но не так быстро, как размножаются… Послушай… Я вот тут подумала… Ты знаешь, а ты в чем-то и прав. Я вот выговорилась сейчас, мне даже легче стало, и кое-что поняла. В конце концов, Кирилл в самом деле поступил честно-благородно, а значит, ему теперь будет больше доверия, нежели если бы он поставил свое имя на альбом, который он не продюсировал. Рано или поздно об этом все равно бы узнали – музыканты люди болтливые и завистливые. Опять же, слухи пойдут: «Стрепет так крут, что даже отказался продюсировать «Крамольный Ваятель»!».
— Вот и я про то. Кстати, а какую музыку продюсирует твой брат, раз он не разбирается в «марсианском рок-н-ролле»?
— Мой брат, как говориться, широко известен узкому кругу лиц — он любит работать с элитарной психоделикой. Может быть, слышал такие группы: «Сны Волленвейдера», «Крессида-Кросс», «Танк и Улитки»?
— Да, конечно…
— Да будет тебе! Правда?
— Ну, не все, конечно, но вот «Танка и Улиток» я очень уважаю.
— Быть не может! Я, наверное, впервые встречаю человека со стороны, который слышал альбом моего братца. Откуда тебе о нем известно?
— Не помню уже… Слушай, а почему он не желает заняться более популярной музыкой, хотя бы там «спейс-метал», «кельтик-транс» ну или «прогрессивное регии», в конце концов? Там и слушателей больше, и славы, и денег, в конце концов…
Мэри странно поглядела на меня, улыбнулась, и, не скрывая гордости, произнесла:
— Трудно объяснить, нужно просто знать Кирилла. Вот, например, Романов – его лучший и чуть ли не единственный друг. Майклу нет дела до других, но зато он намного ближе к социуму и везде он «свой парень». А Кирилл очень мнителен и скорее умрет, чем будет таким, как все, но никому не может ни в чем отказать… Классический пример оппозиции натального положения Венеры и Венеры! Так все-же… откуда ты узнал про «Танка с Улитками»?
Пришлось срочно менять тему. Я пустился расспрашивать Мэри о Мунсити, и узнал много интересного. Оказывается, помимо черепах, Мэри по заказу муниципалитета разводит бабочек. Самцов потом выпускают на волю украшать город, а самок уничтожают, чтоб не размножались – скармливают черепахам.
После бабочек разговор сам собой перешел на полеты в Мунсити. Оказалось, что летать над городом на крыльях можно лишь сдав довольно строгий экзамен. Поэтому у селенитов, как правило, разрешения на полеты по собственному городу нет — из-за слабой мускулатуры.
— А у тебя есть такое разрешение? — спросил я.
— У меня? — удивилась она. — Нет, а зачем? Есть дирижабли, летать на них одно удовольствие, а просто по воздуху — тяжело, я попробовала, мне не нравилось.
— А научиться трудно?
— Нет: сила-то у тебя осталась та же, а вес — максимум тринадцать килограмм...
— Двенадцать... — поправил я. — А вот навыка – никакого.
— Навык — побочный эффект практики, — не замедлила Мэри с ответом, от чего мне стало как-то не по себе от ее заумности, и захотелось поймать на слове:
— А основной?
— Что — основной?
— Эффект.
— А основной эффект практики — это незаметно потраченное время.
“Лихо” — подумал я, чувствуя, что сейчас она в ударе и вступать с ней в полемику совершенно бесполезно.
— Ну что ж, тогда и я прямо сейчас пойду незаметно потрачу свое время, заодно обрету кое-какой навык...
— Ты решил попробовать крылья? – догадалась Мэри. – Как я тебе завидую, у тебя это будет впервые, да и время подобрал — транзит Солнца по своему натальному положению, — произнесла она непонятную фразу, но я воздержался переспрашивать ее значение.
— Составишь компанию? — предложил я. — Могу пообещать, что мы обязательно влипнем в какую-нибудь историю.
— Увы, в мое отсутствие накопилось немало дел, а к презентации надо подобрать и платье, и прическу… Нет, спасибо, на сей раз обойдусь без твоих советов… На рассвете жду на приеме. Смотри, не потрать свое драгоценное время слишком уж незаметно...
* * *
“Я, нижеподписавшийся, нахожусь в хорошей физической форме, здравом уме и не подвержен боязни высоты. Я предупрежден о том, что полеты на мускульной тяге сопряжены с риском для моего здоровья и могут привести к ушибам, травмам и даже смерти.
Я снимаю всю ответственность за свою жизнь и здоровье с Администрации Мунсити и после моего обучения впредь обязуюсь при полетах выполнять Три Правила Пилотажа Крыльями ( 3ППК ) на Луне:
1. Не находиться в состоянии алкогольного, наркотического или любого другого опьянения.
2. Не приближаться к кому-либо и чему-либо ближе чем на 5 метров (исключая случаи посадки)
3. В случае какой-либо опасности и/или усталости, немедленно осуществить посадку, если она не вызовет еще большую опасность для кого-либо.
00 ч. 28 мин. (по Гринвичу) 28 мая 2093 г.”
С интересом прочел я сей документ, неожиданно обнаружив, что уже наступил день моего рождения, но думать об этом было некогда:
— Будьте любезны, в любом месте листа поставьте Вашу подпись и дотроньтесь до нее любым пальцем ваших рук, — женским голосом прошелестел автомат, из которого вышел этот манускрипт.
Едва я подчинился его (или все же – ее?) просьбе, автомат тут же проглотил бумагу, немного подумал и предложил мне оплатить обучение.
На этом формальности закончились, и я прошел в комнату, где был облачен в шлем и полутораметровые крылья, основание которых крепилось в хитроумном устройстве у меня за спиной. В этом ранце, помимо крепежа, находился бортовой компьютер, с помощью которого крылья поворачивались в зависимости от полетной ситуации в наиболее удобном и безопасном положении относительно тела. Руки были продеты в удобные хваты в середине крыльев, которыми я мог управлять в зависимости от режима полета, а на ноги было надето нечто вроде ласт… Короче говоря, я стал похож на птицу-водолаза.
В следующем зале, куда я попал, меня для начала научили падать, а уже потом летать. Летать мне удалось не сразу – никак не мог привыкнуть к горизонтальному положению тела. Да и управление крыльями было хоть и интуитивно-понятным, но требовало навыка. Постепенно я научился взлетать, потом – парить в воздушном потоке, и, наконец-то, сумел вылететь в специальное отверстие под потолком – это и оказалось первым экзаменом.
Во втором зале я попал (или точнее – упал) в лабиринт, где я то и дело натыкался на стены и падал, падал, падал. Кроме естественных преград, были еще и искусственные – неожиданные воздушные вихри, отвлекающий свет и инструкторы. Один из них наорал на меня и при этом внезапно включил восходящий поток воздуха. Я быстро взлетел под потолок и, растерявшись, снова стал падать, но на этот раз смог выйти из пике и полетел дальше, на лету посылая своего учителя в еще более далекие места.
В конце лабиринта меня ждал третий экзамен: цилиндрический зал диаметром в пятьдесят метров. Поначалу он показался мне самым простым, а на поверку оказался самым неприятным. Во-первых, в зале летали другие ученики, от которых надо было держаться подальше. Во-вторых, в нем не было дна: влетев сюда, я под собой увидел пропасть с городской улицей на ее дне. В довершение тут и там порхали, мелькали и кружились птицы и самолеты, которые то и дело нападали на нас. Однако вскоре выяснилось, что другие ученики бояться меня не меньше, чем я их, зал не так уж и глубок, потому как у него был стеклянный пол, а птички и самолетики – невинные голограммы. Сделав несколько кругов по залу, я обнаглел и даже погнался за синим драконом.
Спасаясь от меня, он вылетел в окно, я вылетел за ним.
И оказался в городе.
Летать, используя восходящие потоки, созданные специально для «летунов», оказалось достаточно просто и намного легче, чем двигаться за счет собственных сил. Надо было всего лишь правильно расположить тело, зафиксировать крылья и держаться трассы, которая снизу была огорожена сеткой и обозначена по границе световыми маяками. В этом я окончательно убедился, когда по ошибке не уследил за высотой, и меня занесло почти под крыши домов. Здесь летали исключительно мастера, чьи крылья были фиолетового цвета. Издали завидев меня, они благополучно облетали мои красные крылья новичка десятой дорогой.
Внизу текла ночная улица, и было довольно страшно от набранной высоты. Я в армии прыгал с парашютом, сто прыжков, но одно дело – падать, уповая на парашют, и совсем другое – держаться на высоте, надеясь лишь на собственные силы. Мой бортовой компьютер сделал мне замечание за "Преждевременно набранную высоту", но я его не послушал: что страх, что инструкции, когда это был полет птицы, еще одна моя заветная мечта, прекрасная, как сам полет!
Я летел!
Как орел в горном ущелье, я парил меж небоскребов, глядя на величественные мосты и гордые дирижабли, стремительные огни монорельсовых дорог и похотливые блики реклам. Я был выше этого — как в прямом, так и в переносном смысле. Я был один. Я был сам в себе. Я сам и был этим миром, сжатым в человеческую плоть, которой дали крылья.
Мысленно поблагодарив мою дивную фею Пахаринну, которая чудесным образом превратила сны моего детства в явь, я в который уж раз повторил себе, что сделаю все возможное, чтобы история с ее мужем закончилась благополучно — долги не платит только Бог, да и то только потому, что Он никому ничего не должен.
Я сбавил высоту, когда заметил, что крылья уже поменяли свой цвет на оранжевый, а мой путь к “ Небесному Столпу ” был пройден на половину. Я решил больше не делать взмахов и планировал к сердцу Мунсити, плавно снижая высоту. Мне это удалось, и бортовой компьютер оценил мои старания: к центральной площади города я подлетал уже с желтыми крыльями.
Площадь вокруг “Останкинской” была переполнена многоголосой толпой и, конечно, нещадно залита огнями всевозможной рекламы. Пока я по часовой стрелке облетал Небесный Столп, я насчитал два концерта, два огромных круга «Dances of the Universal Peace», четыре ярмарки и бесчисленное множество мелких людских скоплений вокруг факиров, глашатаев и прочих артистов.
Однако больше меня привлекали те счастливчики, которые вылетали из Останкинской башни. Их лица были переполнены миром и счастьем, словно река в весенний паводок, а некоторые даже плакали. Гладя на них, становилось как-то не по себе: казалось, что это ангелы пролетают над бестолковой толпой и роняют слезы, жалея ее.
Я едва дождался той минуты, когда мои крылья позеленели, и бортовой компьютер разрешил мне проникнуть внутрь Небесного Столпа. Я влетел в «Gate 13», и воздух лихо помчал меня по коридорам куда-то наверх, впрочем, то и дело постоянно приостанавливая, не давая столкнуться с другими летунами. И вот, наконец, я в огромной стеклянной шахте, за стенами которой шла бескрылая жизнь: люди спускались и поднимались в лифтах, сидели в ресторанах, что-то ели, пили, слушали музыку, танцевали и отстранено, как на декорацию, глядели на нас. Дурачье! Им было невдомек, что мы теперь – избранные, кому скоро посчастливиться оказаться на самой верхней точке Луны.
Вершина Курциуса, вот она! Я вылетел из Столпа и взлетел под самую вершину огромного стеклянного купола, венчавшего пик этой исполинской горы. Казалось, отсюда, с девятикилометровой высоты, была видна почти вся Луна, а над ней — средь сонма звездной пыли, в гуще далеких солнц, немного правей ярко горящего Юпитера светился голубой орден, высшая награда Солнечной системы — Земля.
Мне повезло: совсем недавно было “полноземлие”, и Её диск, превосходящий привычный нам лунный в три, а то и в четыре раза, был почти без ущерба. Земля ярко отражала спиралями облаков солнечные лучи, от чего были различимы те мелочи, что скрывались в тенях лунных гор. Посмотрев вниз, я разглядел ниточку монорельсовой дороги и сферу космопорта, блестевшие на Солнце. Само же светило было скрыто от нас гигантской солнечной батареей. Она постоянно двигалась, словно подсолнух, поворачиваясь лицом к Солнцу и своей тенью закрывала купол Мунсити от палящих лучей.
Здесь же, из-под купола, сквозь огромные окна внизу, мне открывался великолепный вид на игрушечный город до самого далекого дома, и получалось, что увиденное мной являло картину распространения человека с родной планеты в вакуумную пустыню и дальше в ее недра, превращая их в царство жизни и праздника.
Все увиденное смешивало в душе чувства величия, бесконечности, громадности, одиночества, покинутости, волшебности и еще бог знает каких эмоций. Марина была как всегда права — пережитое мной в тот день было самым сильным и волнующим впечатлением моей прежней жизни, которая теперь разделилась на "до" и "после" полета к вершине лунного Вавилона.
Но всему есть время: воздушный поток, разбившись о купол, потянул меня в бок и вниз, и вот я уже пролетел ниже смотровой площадки для пешеходов. И снова туннель, коридоры, и вот уже можно выбирать высоту, на которой ты сможешь вылететь из Башни.
Однако хорошего понемножку. Я успел подустать, да и впечатлений хватило через край. На первой попавшейся посадочной площадке внутри «Столпа» я сдал крылья и зашел в бар. И лишь выпив пару глотков бренди и немного успокоившись, я, посмотрев в окно, обнаружил, что занимается заря. «Солнце от Долче Габани» (как пошутила Мэри по приезду в Мунсити) снова вставало из-за горизонта.
— Еще? — спросил меня пузатый бармен, когда я допил вторую рюмку.
Да, мне хотелось бы выпить еще столько же, но...
— Думаю, достаточно, — ответил я, расплачиваясь и приходя в ужас от царивших здесь цен — на деньги, что я оставил здесь за 100 грамм армянского коньяка, на Земле можно было бы купить пару бутылок!!!
— Дорого? — понимающе спросил бармен.
Я пригляделся, и обнаружил, что старик нетрезв. По его красному лицу с короткой седой щетиной гуляли тени прошлого. Того славного времени, когда он был землянином, и мог вот так запросто задать такой вопрос, крайне неуместный здесь, в Мунсити.
— Отец, — доверился я ему, вставая. — Сегодня мне предстоит очччень серьезное дельце…
Глава 15.
— Хэлоу...
— Леонардо Паццеко?..
— Е-эээ...
— Один добрый соотечественник настойчиво рекомендовал мне предложить Вам нашу кухню...
Повелось считать, что на интерлекте не может быть акцента, но Лео ждал такой звонок и сразу понял, о каком именно соотечественнике идет речь.
— Что же, это весьма интересно... – ответил он с прохладцей.
— Вы не заняты этим вечером?..
Вечер у Лео был свободным.
Однако вопрос с другого конца линии звучал скорее как утверждение, и отвечать на него вот так вот, сразу, было нельзя. Лео давно уже усвоил, что стоит порой чуть-чуть поторопиться, чуть-чуть, на десятую долю секунды, поспешить с ответом на, казалось бы, простой вопрос, дать ничтожную слабину и вот уже в десять раз труднее договориться о чем-либо. Поэтому он помедлил, помолчал несколько секунд, и, наконец, задумчиво спросил, как бы откладывая на потом свои неотложные вечерние дела:
— Во сколько?
— В десять вечера...
Голос, ответивший ему, был безучастен, по нему нельзя было понять — очень заинтересованы эти люди во встрече, или звонят просто оттого, что выполняют чью-то просьбу. И Лео опять выдержал паузу, досчитал до десяти, и ответил:
— Ну что же, давайте встретимся, — сказал он, но уже решительно и делово, давая понять абоненту, что он, Лео, знает цену своим словам.
Так было всякий раз, когда Лео заводил знакомства. Никогда не знаешь заранее, как сложатся отношения с новым знакомым. Будут ли они приятелями или друзьями, врагами или партнерами, или же вовсе через день забудут друг о нем, но первое слово, первый взгляд, первая встреча значат много больше, чем все остальные. И потому, если ты хочешь утвердиться в глазах окружающих (а это надо делать каждое мгновение, даже во сне), то, разговаривая с новым человеком, будь любезен первые несколько минут говорить твердо, никаких там “ха-ха” или “не знаю”, пусть поймут твою решимость постоять за себя и сразу привыкнут уважать.
— О-кей, приезжайте к нам в ресторан "Хонгук", мы Вас встретим, посидим, покушаем, пообщаемся… Наш повар сделает для вас специальное блюдо, не пожалеете! — сказали на другом конце провода дружелюбно и, как показалось Лео, немного заискивающе.
— Ну что ж, надеюсь, у вас хорошая кухня.
— У нас отличная кухня, — ответили ему уверенно и положили трубку.
Глава 16.
Презентация оказалась очень простой и демократичной, не смотря на дорогущие вечерние туалеты присутствующих господ.
Мэри, облаченная в черное облегающее платье с косыми вызывающими разрезами поперек тела, за время моих воздушных странствий уже успела соорудить на голове нечто панковое, в стиле “Взрыв Сверхновой” и была настолько великолепна, что поначалу я ее не узнал, приняв за фотомодель, специально приглашенную Романовым для встречи визитеров. Ее лицо, шея, плечи да и все остальные открытые участки тела были покрыты блесткой, в платье и прическе тут и там мигали светодиоды, и мне даже пришла мысль, что это вовсе и не Мэри, а ее робот-двойник, которого надо бы как следует прощупать где-нибудь в укромном месте.
Красотка была не одна. Как и положено, они вместе с Романовым встречали гостей на входе в танц-холл. Увидав их рядом друг с другом, я поймал себя на мысли, что почему-то испытываю нечто, похожее на ревность и мне даже хочется немножко убить этого проходимца. И даже не убить, а добить – на прием гостей Майкл одел строгий черный смокинг и белоснежную сорочку, но при этом безвкусно вырядился в вызывающие-кровавый пояс и такую же алую бабочку, от чего стал похож на раненого дворянина, только что вернувшегося с дуэли. Ранение в живот и горло, смерть неизбежна.
В отличие от Мэри, он не стал экспериментировать с прической, просто зализал свои зеленые волосы назад, что, очевидно, говорило о том, что на вечер приглашена вся элита Луны. По случаю столь знатной тусовки я тоже поменял свой привычный имидж (синие джинсы из искусственного хлопка, марсианская рубашка в треугольник, полистамп) и теперь был одет в свой новый темно-коричневый пиджак из натурального твида, который я купил в «Дьюти-фри» Шереметьево перед самым отлетом, черные классические брюки, белую сорочку, украшенную серебряным боло и, конечно, Маску.
Не смотря на этот маскарад, Мэри сразу узнала меня:
— Молодец, что не опоздал, — произнесла она бегло и куда-то в пустоту, стреляя глазами мне за спину, одновременно выглядывая, улыбаясь и здороваясь с новыми гостями: «Хелллоу… вэри гляд ту си ю»
— Ну, как тебе Земля в Козероге? – спросила она.
— В чем? — решил я поморочить ей голову, немного обиженный на такое невнимание к моей персоне.
— Не в чем, а где — в созвездии Козерога... Здравствуйте, очень рада... — снова отвлеклась она на молодого землянина в красивом белоснежном костюме (которого она, скорее всего, видела впервые, но которому была, видите ли, "очень рада").
— Я тоже весьма рад вашему приглашению… — сказал Белый Костюм и, вместо того, чтобы пройти в зал, встал в проходе и поинтересовался, можно ли курить на этом приеме.
— Да, курить сегодня можно, еле-еле договорилась с полицией, – ответила Мэри, да так, что даже мне показалось, будто Мэри заранее знала, что придет такой вот гость и захочет курнуть.
Романов, едва услышав про курево, виртуозно раскрутил сопланетника на угощение “контрабандой”. Оказалось – у того была марихуана.
— Земля в Козероге?... – решил поумничать я, – Почти как в Водолее, только воды поменьше.
— Вот что значит оказаться в нужное время в нужном месте, — пошутил “контрабандист“, угощая его и меня канабисом из изящного золотого портсигара, нагло поглядывая в сторону Мэри.
Только сейчас до меня дошло, что Мэри – хозяйка сегодняшнего праздника, и потому вместо приятного вечера меня ожидает постоянное ее отсутствие… Было похоже, что она просто стеснялась наших отношений и теперь весь прием будет держаться от меня подальше. Что ж… может это и к лучшему, но приятного в этом нет ни капли.
Мэри вроде как будто не замечала ничего, продолжая принимать гостей, но я был убежден, что говорит она теперь не мне, а нам троим. И, если по отношению к Романову я испытывал не столько ревность, сколько какую-то необъяснимую неприязнь (как-никак они давно знакомы и Мэри старше его… да и жить этому дворянину осталось недолго), то присутствие "контрабандиста" меня от чего-то сильно разозлило.
Неожиданно я поймал себя на мысли, что я и Мэри — люди разного круга, и этот контрабандист со своим золотым портсигаром имеет намного больше шансов быть с ней. Я почти физически чувствовал, что между ним и Мариной натянута струна, а я на ней — бестолковый медиатор.
— Водолей — стихия воздуха, а не воды, — тем временем вещала она, отвлекшись на секунду и посмотрев в нашу сторону (а прежде всего — на проклятого контрабандиста) — И его более правильное название — Водоноша... Здрасьте...
— До свидания, — пробурчал я, проходя в холл, прекрасно сознавая, что злюсь совершенно напрасно, однако никак не могу сдержать себя.
Я ушел, не слыша окрика себе в след, что разозлило меня еще больше. Самое время заняться своими непосредственными обязанностями. Выбрав пустующий столик неподалеку от сцены, украшенную плакатом по мотивам обложки альбома «Ваятелей», и заказав себе выпить, я стал смотреть по сторонам, ожидая, когда удача сама мне улыбнется.
А почему бы и нет? Фортуна – баба капризная. Сейчас стерва, а через секунду – сестра родная. Мало ли на свете «Мэри»? Тоже мне – королева шоу-бизнеса… Подумаешь, какая-то «хозяйка гостиницы»… Если разобраться – ничего она в жизни не знает и не умеет… Чего она достигла и видела? Только свою гостиницу, что досталась ей в наследство, да мужа-космопроходца. Кстати, и мужа не смогла выбрать, с ее-то умом и фигурой… А, впрочем, что я о ней… Пора вспомнить – зачем, собственно, я здесь, а не увлекаться первой встречной. Пора, давно пора поговорить с кем-нибудь из этих долбанных панков по душам, пусть только закончится весь этот официоз и начнется неформальное общение, тут уж я не дам осечки…
На мой взгляд, официальная часть презентации нового альбома весьма удалась ее организаторам, потому как была краткой, а значит те, кто просто пришел на пьянку, ждали недолго. Романов (по всей видимости — уже накурившись контрабандной марихуаны), немного копаясь в словах и путая падежи, но вполне виртуозно и быстренько раздал благодарности Администрации Мунсити, владелице гостиницы, студии звукозаписи, музыкантам и, конечно — спонсорам, а затем напыщенно объявил о “прорыве Марсианской рок-музыки на русскую отечественную сцену”, после чего с великим апломбом представил уважаемой публике “первый в мире… и вселенной альбом замечательной марсианской панк-группы “Крамольный Ваятель” под названием “Глоток Кислорода”!!!, чем и сорвал бурные овации присутствующих.
На возникшей волне ажиотажа он эффектно гаркнул в микрофон что-то про Луну и децибелы, его «заряд» подхватило мощное барабанное вступление марсианского рок-н-ролльчика, грянула музыка, и на этом официальная часть презентации окончилось. Мэри, что стояла рядом и собиралась с духом добавить пару слов, осталась не у дел. Она посмотрела в зал и махнула на все рукой, как бы давая финиш культурной части программы.
Громко играла музыка из представленного альбома, люди пили, разговаривали о пустяках, шутили, фланировали от одного столика к другому, знакомились и снова пили.
Вокруг царила атмосфера праздности, веселья, безопасности и хорошего настроения. С самого прибытия на Луну мне казалось, что уменьшение притяжения в шесть раз во столько же способствует дружелюбному расположению людей друг к другу — “Хомо хомини селенит эст”.
Герои торжества, “Ваятели” были нарасхват. У любого столика, в любой компании, каждый из них был желанным гостем, и поговорить с кем-нибудь из них так, как запланировал я — с глазу на глаз, пока не представлялось возможным.
Мне ничего не оставалось, как сделать то, о чем я сразу подумал, получив в подарок Маску — подключить ее к другим к таким же Маскам, и посмотреть, чем дышит мир. Вообще-то это не совсем законно, но и поймать меня не так уж легко. Если ты частный сыщик, то в твоем арсенале всегда должны быть не только оружие, “жучки” и приличная сумма наличными, но и несколько программ для подбора паролей.
Создать собственную сеть оказалось несложно. Моя Маска была последней модели, и я потратил на проникновение в чужие Маски совсем немного времени: всего лишь два с половиной неторопливых фужера шампанского.
Оказалось, что у дамочек высшего света было не только примитивное отношение к паролям (“Кис-кис”, “О-кей”, “123”), но и довольно интересное представление об использовании своего компьютерного украшения. Одна из особ использовала Маску для разглядывания людей в инфракрасном излучении. Я поначалу решил, что она заядлая кислотница, но услышав слово "аура" я сразу все понял: эзотерическая штучка.
Зато следующая барышня уж точно была наркоманкой — она использовала круговой обзор, но не панорамный, а во вращении. Взглянув на мир ее глазами, мне стало дурно через полминуты, и ее Маску пришлось отключить.
С третьей повезло больше. На сей раз обошлось без видео-прибамбасов, но в ее Маске каждая фраза собеседника тут же выскакивала красивой надписью в верхней части экрана, автоматически фиксируя ключевые слова и немедленно предлагая к ним несколько цитат на предложенную тему. Дама не затрудняла себя разговором, автоматически повторяя чьи-то афоризмы, словно была придатком своего компьютера. Это, конечно, не обошлось без казуса, на который она, впрочем, даже не обратила никакого внимания. На простую шутку о погоде в Мунсити она повторила цитату некоего М. Горького о том, что к дуракам надо относиться как к плохой погоде, чем весьма озадачила своего собеседника.
Работая, я старался не думать о Мэри, но получалось плохо. Вообще – странно все это… чего я так разошелся? Доселе я никогда не страдал повышенной чувствительностью к своим домыслам, а вот сегодня превратился в отъявленного ревнивца. Немного покопавшись в своем эго, я успокоил себя, списав все на действие лунного климата, а еще на то, что моя новая любовь в этот вечер была в эпицентре внимания, и мое «неосознанное я» пыталось защитить ее от «отрицательной энергетики» прибывающих гостей (и контрабандистов).
Как известно – любую неприятность можно рассмотреть так, как это удобно твоему эго. Поэтому, удовлетворив себя таким объяснением, мне стало намного легче работать, и концу третьего неторопливого фужера я охватил своим контролем с десяток Масок в разных концах огромной тусовки, собравшей этим вечером не менее двух сотен человек. Теперь я мог почти всегда наблюдать за каждым из музыкантов из наиболее близкой к ним Маски, а порой и послушать их разговоры, наблюдая как урбанистического вида юноша пытается объяснить изыскано одетой субтильной селенитке разницу между Земным и Марсианским воззрением на охрану окружающей среды.
Наконец мои старания были вознаграждены: один из «Крамольных Ваятелей» оказался в одиночестве. Он был в одном конце зала, я в другом, и мне пришлось обойти весь огромный холл по краю, чтобы дойти до бассейна и при этом не наткнуться на Мэри, которая находилась в подозрительной близости к пронырливому контрабандисту... Да и черт с ней!
Я работаю.
Когда я дошел до кабинок для переодевания, мой музыкант был уже в бассейне. Выбрав себе в автомате желтые плавки, я быстро переоделся, поднялся на вышку и бросился с десятиметровой высоты в теплую воду бассейна.
Это трудно передать словами.
Сначала тебе кажется, что ты вроде как бы и не падаешь, а тонешь в воздухе, но потом все же разгоняешься и входишь в воду, поднимая огромные волны, которые ты успеваешь рассмотреть прежде, чем уйдешь с головой под воду. А вынырнув, ты вдруг обнаруживаешь, что ты скорее дельфин, чем человек, потому что теперь тебе дано плыть быстрее, чем бегать, и при этом ты можешь мгновенно тормозить в воде.
Однако, несмотря на дивное удовольствие, желающих получить его было так мало, что бассейн оказался пустым. Всем было лень снять с себя вечерний костюм, смыть с себя косметику и испортить прическу, а потому в воду никто не лез. Кроме нас в бассейне резвились две лесби-девицы, да еще моложавый старичок из той породы людей, что любят под разными личинами пролезать на вечеринки и презентации, чтобы всласть поесть-попить и под конец получить какой-нибудь сувенир. На сей раз это будет альбом, на который он под конец вечера поставит автографы «Ваятелей», чтобы потом кому-нибудь продать.
Я подплыл к музыканту, который только что пересек бассейн и теперь, держась одной рукой за поручень и блаженно улыбаясь, второй рукой безуспешно пытался восстановить свою прическу.
— Для марсианина вы недурно плаваете, — сказал я по-русски, надеясь, что он меня понимает.
Он, продолжая улыбаться, повернулся ко мне и я понял, что задел его тонкую струнку:
— Да... Как правило, марсиане плавать не умеют: бассейнов у нас маловато. А мне повезло — я в свое время работал сторожем в спортивном секторе нашего города и мой басист, который тоже работал по ночам, водил меня в бассейн, который он должен был чистить. Всю ночь купаемся, а утром сливаем воду и быстро чистим бассейн — и так весь месяц... пока мы не попались и нас не уволили...
Мне повезло: он не просто говорил по-русски, лишив меня сомнительного удовольствия общаться на интере, но и без акцента: видимо, это был его родной язык.
— А на Земле не купались? — спросил я, внутренне радуясь болтливости моей жертвы.
— Не-а... не успели — пока посмотрели Город, пока поклонились могиле Гагарина, ну там... потусовались, встретились с продюсером — короче времени не было. Хорошо, хоть сейчас появилось… Может, переплывем бассейн еще разик — надеюсь, вы мне составите компанию, а то я выпил — утону еще чего доброго, никто и не заметит.
Он развернулся в воде, и я успел заметить на его спине интересную татуировку, где весьма красочно был изображен Марс и его спутники.
— Не утонишь, здесь это невозможно, — произнес я тоном знатока.
— Да, я знаю, но все же... Извините, что спрашиваю, я помню вас на “Плоту”, но убей – не помню вашего имени.
— Нас не успели познакомить, — сказал я, протягивая руку и стараясь не выдать своих эмоций по поводу того, что творилось у него на голове. — Макс.
— О-кей, а я — Молот.
— Кто ж этого не знает! — соврал я, и панк улыбнулся.
Мы переплыли бассейн, подковой огибающий холл, и к концу пути, когда мой новый знакомый наконец доплыл до бортика, я обнаружил заметные изменения на его спине, которые трудно было проглядеть: Фобос и Деймос заметно передвинулись по спине панка.
— “Блуждающие тату” — это круто! — восторженно отозвался Молот на мой вопрос про татуировку, довольный тем, что я обратил на нее внимание. — Они только-только появились на Земле, и я первый из марсиан, сделавший их себе. Причем мне это ничего не стоило, подарок друга нашего продюсера.
— Ты, наверное, говоришь о Стрепете? — спросил я простецки, незаметно переходя на "ты". — Я с ними хорошо знаком и как раз недавно заезжал к ним. Слышал, что вы были у них в гостях… кстати, хозяйка дома очень хвалила ваши песни и просила передавать вам привет.
— Да... — улыбнулся Молот, вспоминая о чем-то. — Как не тяжко у вас на Земле, а погудели мы тогда славно! Жаль только — напились сильно, и когда мы узнали, что у них в замке есть бассейн, было поздно — Кирилл просто не пустил нас купаться. А если бы и разрешил, то мы бы все равно не дошли: и на ногах еле стояли, да и сектор у них... то есть замок... вон какой огромный… фиг дойдешь!
— А как вы с ним познакомились? — спросил я мягко.
— Ну... это долгая история... В общем, лучше не спрашивайте — коммерческая тайна, — улыбнулся он.
“ Вот тебе и “разговорчивый” — подумал я.
— А покушение на Стрепета — вы ведь видели, как все это было, или это тоже коммерческая тайна? — спросил я, на середине фразы понимая, что поторопился.
— А вы что — из полиции? — полушутя, полусерьезно спросил Молот, возвращая меня на "вы".
— Да ты что, — отвечал я ликвидно, придав тону правдивый сарказм — Доносительство — мое хобби, а по профессии я всего лишь автоскульптор... Просто читал в газетах о покушении и знаю, что вы находились в тот момент рядом с ним — вот я и спросил — чисто автоматически. Дурацкая история… Давайте забудем…
— Да, история действительно неприятная, хотя я толком ничего не успел понять. Все произошло так быстро… я только и успел — что получить по башке, а вылез из тачки — смотрю, а мой обидчик — уже труп. И Кирилл подходит, спокойный такой… как компьютер — спрашивает: “Ну как?”. А что как? Нормально. Хорошо, что жив остался, я вот думаю: а не успей он сообразить, не успей среагировать — всех бы этот негр поубивал бы. А Кирилл — молодец, натурально — как робот: бах — и все кончено. Ну ладно, не хочу говорить об этом...
— Понятно. Тогда, может, выпьем за знакомство?
— Давай… но сначала — еще один заплыв, — сказал Молот, жадно глядя на край бассейна, где резвились девицы.
Молот вышел из кабинки не только в прекрасном расположении духа, не только посвежевший и бодрый, но и с восстановленным “ирокезом” на голове — ума не приложу, как это ему удалось сделать без посторонней помощи.
Я тоже не терял времени даром, успев, во-первых, заказать шампанское прошмыгнувшему с минуту назад роботу-официанту, и, во-вторых, узнать у Маски всю информацию о моем новом знакомом. Артем Привезенцев, как оказалось в миру звали Молота, родился на Марсе в семье горнорабочих. Его семья прибыла на Красную Планету почти тридцать лет назад, это их второй ребенок. Получив среднее образование, Молот, однако, не смог поступить в институт и (очевидно — от разочарования в науках) стал музыкантом.
— Прикинь, мне звонил с Земли Стрепет, интересовался моими делами, сказал, что у нас сейчас будет мини-концерт — как бы репетишн перед завтрашним шоу возле “останкинской”. Вон, гляди, уже и аппаратуру таскают... — сказал он, указывая телефонном на другую сторону бассейна, где на сцене действительно что-то монтировалось.
— Ну, выпить-то мы всегда успеем! — сказал я, жестом приглашая его за столик.
— Спасибо, но, пожалуй, что — нет, мне надо трезветь.
— Что ж, тогда просто посидим… — я дружественно хлопнул его по плечу, как бы подтолкнув его к месту предстоящего допроса. — …Раскуримся.
— Марсиане не курят, — ответил он, присаживаясь, — слишком дорогое удовольствие — везти с Земли отраву, потом жечь ей кислород, а взамен получать дым, углекислый газ, и рак легких.
Несмотря на все его дружелюбие и мое внутренне доброе отношение к нему, его очевидные и заумные слова начинали мне надоедать: тоже мне панк! По прошествии столетия это слово потеряло свой первоначальный смысл, и стало обозначать человека в соответствующем ярком дешевом урбанизированном наряде — те же, кто одел его впервые, вряд ли знали такие слова как “кислород”, “углекислый газ”, или “рак легких”.
— Не “покурим”, а “раскуримся”, — сказал я, доставая недавний подарочек портсигарного контрабандиста (интересно, он так и крутиться возле Мэри, или уже отстал от нее?).
— Что это? — спросил Молот с нескрываемым интересом, пялясь на контрабанду.
— То самое, о чем ты подумал, — ответил я, прикуривая.
— Я все собирался попробовать это на Земле, но побоялся... — он принял от меня сигаретку и осторожно затянулся.
— Чего побоялся? Марихуана разрешена в большинстве стран...
— Я это прекрасно знаю, — сказал он в перерыве между затяжками. — Я просто поостерегся последствий земного притяжения. Знаешь, как бывает... Жизнь – штука не предсказуемая… Никогда не знаешь что чем обернется… Вот, как-то раз, было дело…
И тут моего знакомого, что называется, понесло, а я слушал его, не перебивая, не столько потому, что ожидал услышать что-нибудь интересное для своего расследования, а просто потому, что, как и все обычные смертные, очень уважаю людей, которых когда-то поцеловала муза:
— Играли как-то раз на свадьбе — то ли в спортзале, то ли еще в каком общественном отсеке, уже не помню, совсем молодой был... Причем музыканты сильные собрались — Марк Клавишник, Андрей Галкинд на басу, и Энн — "коза на саксе", вот... ну и я с Угандой — не помню, как того барабанщика звали, помню лишь что этот африкан тоже молодой был, еще моложе меня... Ну, в общем, лабали мы часов пять, наверное, всю эту вашу землянскую лабуду ресторанную, а народ веселый на свадьбу собрался, танцевал много, мы все хиты тогдашние раза четыре переиграли, особенно много раз просили “Я сегодня за рулем!” исполнить… помнишь такую? Не… пить не буду… Так вот, ближе к концу уже стали играть совсем что-то мне неизвестное, и вышло так, что то ли я пить тогда бросил, то ли настроение было такое, короче говоря, из наших только Андрюха и напился, причем за всех — есть у басистов такая тенденция... И когда народ уж рассасываться начал, мы тоже аппарат сворачивать собирались, и как-то так получилось, что я с Марком начал джиммовать… Ну, это то есть импровизировать… Я тогда с ним вместе в одной группе играл, и на репетиции тему такую придумал — довольно мелодичную, но простую по гармонии — на четырех аккордах всего, и из нас какой-то такой джаз необычный полез, а тут и Уганда подошел — он баб каких-то пошел провожать, а у него ведь этот джаз весь в крови с рождения, он как нас услышал, тоже давай свинговать, мы с Марком взбодрились от барабанов негритянских-то, а Энна в стороне стояла-стояла, минут 10, наверное, стояла, слушала, а потом отломилась от стенки, взяла сакс свой, да как давай нам подыгрывать и тут вообще началась полная латифундия... Нас на следующий день просили повторить, да куда там, все же на экспромте... в общем отвязно играли еще полчаса наверное, а может и больше, под конец уже такой крутой авангард пошел, что я уж и не понимал, что играю, но получалось очень красиво — все импровизируют, но держаться темы, полифония навороченная идет, а если кто облажается, то и остальные начинают куда-то в дебри лезть, мы как бы разлетаемся в разные стороны, и тут Уганда, или кто, делает сбивку, и мы обратно в тональность возвращаемся, и все сначала, на прежние мои четыре аккорда, и получается, что какофония была как бы запланирована, и мы дальше играем, и так раз десять наверное, если не больше... Жаль, что без баса, хотя — кто знает??? А что больше всего удивило — я на стульчике сидел, спиной к залу, и не видел, что там происходит, и когда мы это все уже доигрывали, я оборачиваюсь, смотрю, а народ не расходится! Половина людей ушла — ну там жених с невестой, родители, а половина осталась: стоят у сцены и смотрят на нас, и причем никто не танцевал даже — знаешь, как на свадьбах-то бывает: напьются, и уже можно что хочешь играть, лишь бы громко... По кайфу, короче, поиграли... Да еще музыку такую... на любителя... А может, они действительно пьяные были, и им было все по барабану...
Он помолчал и, посмотрев куда-то в свое марсианское прошлое, продолжил:
— Да, было время... на свадьбах можно было атональный джаз играть... А теперь…
— А теперь могут и морду набить... — подытожил я, и Молот, дико расхохотавшись, свалился со стула, да и у меня, глядя на него, едва не началась истерика.
Отсмеявшись, я еще раз предложил ему выпить.
— Ой, нет, не могу, — отвечал он потеряно.
— Почему?
— Да это из-за звонка... Кирилл не советовал.
— Пить?
— Да. И курить. Как будто знал.
— Может он — оракул?
— Кто? Оратор?
— Нет, орангутанг...
... И так бог знает сколько времени. Травка торкала великолепно — то ли качества была превосходного, то ли Лунное притяжение вносило свои коррективы. Мы то и дело хохотали, пару раз прикололись над официантом, заказав ему для начала «Кремовый бифштекс», а потом, когда он вернулся с кухни, попросили его рассказать про свою бабушку. Молот хотел было попросить робота исполнить что-нибудь из их нового альбома, но тут мимо нас прошли девицы из бассейна и мы с ним рявкнули «Покажи фанатам сиськи, хей, хей!!!». Девчонки удивленно посмотрели на нас, но не отозвались. Как мы потом узнали от официанта, они были из Ирландии, но мы с Молотом были уверены, что они нас прекрасно поняли.
Однако время шло, а я так ничего и не добился. Звонок Стрепета спутал мои карты, и я перепробовал много вариантов, чтобы заставить Молота выпить: поднимал тосты, уговаривал, делал вид, что вот-вот обижусь… Ничего не помогало, пока я, наконец, не предложил выпить за “наследника Российского престола”, то бишь Романова, по фужеру мюзле.
— Мюзле? — заинтересовался Молот.
— Ну да, коль скоро тебе запретили пить шампанское — выпей мюзле.
— Да мне не запрещали, а просто не советовали пить... А что есть мюзле?
— Земное извращение, — говорил я, выбивая газы из наших фужеров — Вино сначала газируют, чтобы изготовить шампанское, а потом избавляются от газов, чтобы получить вино. Но получается вкусно.
— Интересно... У нас на Марсе натурального вина почти нет.
— На Земле тоже... — вздохнул облегченно, когда мы, чокнувшись, выпили по глотку.
Его глаза тут же как бы остекленели — Порошок Правды действует практически мгновенно, и я, памятуя о цейтноте, сразу начал с вопроса, на который, как я думал, мне был известен ответ:
— Расскажи, как вы вышли на Кирилла Стрепета?
— Это было задание нашего Правительства.
Первой моей мыслью было немедленно собрать свои вещи, быстренько линять на Землю и вернуть задаток. К черту! Политика — это не моя сказка. Тропинка, на которую я встал по милости заказчицы, оказалась более извилистой, чем казалось в начале пути. Не хватало мне еще Правительства Марса! О нем практически ничего не известно, а раз так, то достоверную информацию заменяли слухи.
А они были самые разные. Одни утверждали, будто это Правительство в действительности состоит не только из марсиан, но и присутствует на Земле, полностью контролируя обе планеты. Другие – напротив, считали, что на самом деле власть на Красной Планете захватила коммунистическая мафия, которая ради своих высоких идеалов не церемонится в выборе средств.
В любом случае все сходились на том, что об этом самом загадочного и самом анонимном политическом образовании Солнечной системы не было никакой достоверной информации, и это уже вызывало опасения простых граждан вроде меня.
До этой секунды я ожидал, что допрос не принесет никакой пользы, и я его устроил его просто потому, что обещал Пахаринне поговорить с "Ваятелями". Однако оказалось все намного сложнее. Я влез не в свое дело, чего доброго – узнаю что-нибудь лишнее, и мне запросто могут отвинтить за это голову. А раз так – то беседу не худо было бы записать, на всякий случай – мало ли что. Я включил запись на маске, но ее память, как на зло, была переполнена разными видеофайлами о полете на «Лунном Плоту» и видами Мунсити. Умница тут же предложила мне записать все на компакт-диск компьютера в моем номере гостиницы, что я и сделал, не теряя драгоценного времени.
Я повторил вопрос, попросив рассказать подробней:
— Что это за Правительство, и что ему нужно от Кирилла?
— Правительство у нас самое обычное. Мы его никогда не выбирали, но оно правит уже долго и умело… Честно говоря, я никогда не задумывался над этим. Ну а в Правительстве, как мы потом узнали, работает брат Кирилла, который и предложил проблемному комитету помощь по ротации нашей группы на вашей планете.
— А что это за проблемный комитет?
— Комитет, решающий различные проблемы планетного уровня. В данном случае мы были посланы на Землю подкомитетом атмосферы.
— Почему именно “атмосферы”?
— Более года назад началась планомерная кампания, связанная с превращением Марса в кислородную планету.
Вообще-то если человек принял Порошок Правды, то он уже не в состоянии лгать, поэтому я поначалу решил, что Молот просто «гонит». Какая, к черту, «кислородная планета»? Откуда взяться на Марсе атмосфере? Не с Земли же ее привести, ей-богу. Но с другой стороны – выдумывать небылицы он был сейчас не в состоянии, и если Молот мне врал, то врал с чужих слов.
И как усердно!
Обычно после Порошка, человек, если хочет скрыть что-то, отвечает правдиво, но односложно, и нужно задавать новые вопросы. В данном случае трудность заключалась как раз в том, что Молот болтал без умолку, а его мысли скакали как шарик в рулетке, вылетая с «зеро» на «трешку» и оттуда – снова на «зеро»:
— Давно пора превратить Марс в цветущий сад — об этом еще Бредбери мечтал… Делов-то… Кислород возьмем из воды, воду – с пояса Сатурна пригоним к Марсу целый астероид льда и растопим его. Воду процессом гидролиза разложим на кислород и водород. Кислород – в атмосферу, водород – продадим на Землю… На вырученные деньги снарядим экспедицию на Юпитер, за азотом. Инертные газы… Без них обойдемся. Высокого атмосферного давления на поверхности не получится из-за слабого притяжения, но его можно компенсировать процентным содержанием кислорода…
— Это вам так в комитете атмосфере объяснили? – поинтересовался я.
— Да нет, какое там… Сами додумали, на репетиции. Мы в тот вечер даже песню придумали на эту тему: “Смерть в скафандре”. Я в ней первый куплет сочинил, вот этот:
«Продышал в скафандре весь свой кислород,
И теперь все тело тает и лосниться,
Ваю-ваю, я скафандр с себя снимаю,
И летаю словно птица!
Словно птица, словно птица, словно птица,
Гули-вули — словно птица!»
— Как связан Стрепет с этим вашим подкомитетом атмосферы? — спросил я, дав Молоту допеть.
— Стрепет – зам. министра химической промышленности, не последний человек на планете, между прочим. Поэтому к созданию атмосферы он имеет самое непосредственное отношение… Я так полагаю… Может быть – все и не так совсем, может он просто из-за родственных связей решил подкинуть нас своему брату. Ты ведь понимаешь – мы с тобой люди маленькие, и такие вопросы планетарного масштаба решают без нас. Вот, к примеру, взять даже твою семью, ты ведь не будешь советоваться с кем-то насчет…
— Нет, я имел в виду Кирилла Стрепета, а не его брата, — перебил я. — Он-то здесь причем?
— А… землянин… Да он скорее всего ничего об этом и не знает. Просто он является частью этой компании, и все.
— То есть? Объясни.
— Правительство Марса поставило задачу сделать Марс кислородной планетой. Разумеется, средств для этого у нас нет, а у вас на Земле — есть, и даже слишком. Я посмотрел как вы живете — у Стрепетов в их секторе даже баня есть, ты представляешь...
— И в чем его задача? — снова перебил я его.
— Не его, а наша. Наш альбом “Глоток кислорода” — это часть общей кампании. В нем все наши текста о том, что человечеству пора выйти из тесных марсианских городов и окончательно покорить Красную Планету, символ энергии, порыва, силы и инициативы...
— Разве этот альбом и ваши концерты смогут повлиять на решение ООН? — спросил я, не скрывая иронии.
— ООН будет рассматривать этот вопрос, даст бог, лет через пять. Но нам-то куда торопиться?... Следующее противостояние Марса и Земли будет лишь в следующем веке. А пока землянам осторожно формируют общественное мнение, которое даст о себе знать через несколько лет. Завтра тысячи людей посмотрят наш концерт, миллионы (в основном подростки, будущие колонисты), купят наш альбом, будут под нашу музыку пить, веселиться, заниматься любовью, играть в нарды, и у всех отложиться в голове что... как у нас в одной песне:
«Ты не будешь вечно под землей,
Ты ведь знаешь, что придет Герой,
Ты же знаешь…
что очень скоро Он придет,
И Он растопит снег и лед»... — распинался мой марсианский друг, отбивая такт "Шери вумэн" ладонями по ляжкам, я же тем временем сформулировал новый вопрос:
— Значит, Правительство Марса дало вам денег, чтобы вы сделали соответствующую по духу концертную программу, выделило деньги на запись, и перелет до Земли, устроило вам знакомство со Стрепетом и Романовым, и вот так, потихоньку, толкает вас в спинку, верно?
— Это у вас на Земле все так делается — через жопу, но за деньги, — сказал Молот укоризненно. — У нас на Марсе очень толковое правительство, но слишком мало средств, поэтому все гораздо проще. Находят ребят с песнями о живой планете, у них уже есть цикл песен, есть желание, есть идея. По протекции правительства их зачисляют на корабль, летящий на Землю, в состав экипажа. Конечно, мы не полноценные космонавты, но все-таки у нас самая образованная планета. Мы с детства вынуждены разбираться в разных приборах, да и сам смысл нашего образования сводится к тому, что дети должны уметь делать то, что умеют делать их родители... А родители сам понимаешь: неспециалиста на Марс не пошлют…
— Дальше…
— Мы прилетаем на Землю, связываемся со Стрепетом, передаем ему привет и подарок от брата, он нас знакомит с Романовым, и вот я купаюсь на Луне. Так что все обошлось без особых затрат, хотя, если понадобиться, то Правительство обещало в случае чего помочь войти в первые строчки хит парадов… Только об этом, пожалуйста, никому… Вот примерно такая история. Как видишь — наше Правительство было и остается самым умным во всей Солнечной системе! — закончил мой собеседник, очевидно ожидая спора.
Спорить я не стал, так на это не было времени, и к тому же это было правдой.
Я был еще ребенком, когда Марс объявил о своей независимости. Безликое и загадочное Марсианское Правительство неожиданно заявило, что не намерено отныне подчиняться “бюрократической олигархии Земли, плохо понимающей нужды и чаяния далекой и чужой для нее планеты”. Конечно, ни одна из стран поначалу не хотела признавать то, что все их вложения в освоение Марса превратились в богатство нового государства. Однако вскоре выяснилось, что перенаселенной Земле Марс был нужнее, чем Земля Марсу, и многие люди, продав все, что можно продать, покупали вскладчину частные космические корабли и покидали Землю, устремляясь в Новую Америку. Да и общественное мнение (как я теперь догадываюсь — основательно подготовленное каким-нибудь проблемным подкомитетом независимости) было на стороне марсиан, поэтому ни квот, ни эмбарго, ни войны не было.
А было историческое заседание ООН 17 августа 2067 года, на котором планета Марс была включена в эту организацию как полноправный член. Марс, конечно, еще сильно зависел от Земли, но все же сумел доказать свою значимость. Причиной тому было много факторов, но самый главный, на мой взгляд, был факт возникновения нового общества, в котором уже начинают рождаться дети третьего поколения нового типа людей, рожденных в обществе без войн, дискриминаций и преступлений, поставленных в экстремальные условия, в которых специалисты высочайшей квалификации самых разнообразных специальностей вынуждены заботиться друг о друге, чтобы выжить...
...Хотя Мэри на борту “Лунного Плота”, помнится, имела на этот взгляд чисто астрологическое объяснение, которое я даже записал на Маску:
“Марс относится к планетам более высокого уровня, ибо расположен дальше от Солнца и поэтому подвержен очень сильному влиянию высших планет, особенно Юпитера, который после взрыва стал особенно активен. Это более сущностно включает человека в общественные движения, синтезирование внешнего и внутреннего мира индивида происходит под влиянием кармических программ больших планетарных эгрегоров путем прямой связи с космическим сознанием. Кроме того, планета Земля для Марса символизирует тот же принцип проявленной энергии, что и планета Марс для Земли, но при этом в натальной карте марсианина она не удаляется от Солнца больше чем на 33 градуса, а значит нет таких напряженных моментов, как квадрат и оппозиция, (есть, правда, ундециль, но это все же минорный аспект), а значит у людей меньше проблем с тем, куда направить энергию своей воли. Что же касается Венеры, и Меркурия, которые практически не выходит из орбиса соединения с Солнцем...” — и т.д. и т.п...
— А что за подарок вы превезли Стрепету? — ухватился я за соломинку, когда понял, что опять не узнал для себя ничего интересного.
— Такая маленькая белая коробочка, а в ней — Красный Орешек. Какая-то наркота, я ее не пробовал, Кирилл говорил, что на Земле ее не пробовал никто – новый сорт какого-то растения. А он как-то узнал о нем, вот и решил достать — он любит всякую экзотику. Мы даже не знали что везем — думали просто сувенирное семечко для рассады. А он как повез нас к себе в замок – схавал половину орешка, будто боялся чего, только и успел, что включить автопилот... Кстати, машина у него, хочу заметить…
— Знаю-знаю, дальше что было?
— Да ничего. Мы спрашиваем – чё да как. А он: «Да так, — говорит, — пока не торкнуло». Ну мы и поняли, что к чему.
— И что?
— Ничего. Сидел в машине, в небо глядел, пропал куда-то, мы все ждем чё с ним будет, а он сидит и в небо глядит как робот в отключке, ни на кого внимания не обращает. Мы уж подшучивать начали, а он вроде как не слышит. Потом ничего, очнулся, огляделся, “Спасибо — говорит — ребята, отличная штучка”. Мы все давай его спрашивать, чё да как, а он говорит что: “Небо в алмазах видел” — я до сих пор не могу понять, что он имел в виду, наверное это что-то из “Битлз”: есть у них песенка про Люси...
— Нет, это расхожее земное выражение, дальше-то что?...
— Да ничего, всю дорогу молчал. Мы как встретились, он был такой... приветливый, разговорчивый, а тут всю дорогу почти не общался с нами. По телефону звонил несколько раз, да почти ничего не говорил или нес какую-то чушь, мы даже и не поняли ничего, а иногда и вовсе — молчал и улыбался. Только когда к замку подъехали, зачем-то сказал, что давно не играл в это… тотализадор, мы, конечно, спросили что это такое, он нам рассказал, и пошло-поехало, снова стал как прежний. Потом нас встретила его жена, мы сели за стол, выпили, Сверло песни пел, я ему на гитаре играл...
— Как ты думаешь, покушение связано с тем, что ваш вояж идет под патронажем Правительства Марса?
— Вряд ли. Кому надо, думаю, знают, зачем мы прилетели. Если бы они хотели нам помешать, то покушались бы на Романова или проще — на нас.
— Тогда может быть это как-то связано с этим красным орехом? — спросил я на всякий пожарный.
— Не думаю, но мне кажется, от этой наркоты реакция становится лучше — как-то уж больно лихо он этого негра грохнул... Сверло даже понять ничего не успел, как получил по яйцам, я — по балде, а Кирилл достал свою пушку, “бух” — и все. Причем видел-то он еще меньше чем мы — он ведь находился с другого борта машины... Мы даже в штаны наложить не успели... Сверло так и так собирался, а после этого окончательно решил стать бабой. Ему Кирилл помог с деньгами на операцию, как он сказал — “за причиненный моральный ущерб”… будто это он виноват в покушении… Сверлу помог с операцией по изменению пола, он теперь у нас будет не вокаллер, а вокаллерша… и псевдоним менять не надо… — хмыкнул Молот, как бы стесняясь за своего коллегу и давая понять, что уж он-то всю жизнь будет мужчиной.
— А мне — я уже говорил: наколку блуждающую посоветовал. Жаль — я ее на спину сделал, ты мне скажи, она там действительно движется?
“ Ага, батенька, вопросы задавать начинаешь...” — отметил я.
Впрочем, и по времени Порошку Правды уже было пора заканчивать свое светлое дело.
— Движутся. И Фобос, и Деймос.
— Хорошо заметно?
— Хорошо, даже без телескопа видно.
— А Марс вращается?
— Не обратил внимания, но думаю, что не обманули... Слушай, Артем, а я тебя не задерживаю? Тебе вроде как выступать?..
— Ой, действительно! Я и позабыл совсем...
— Просто травка хорошая...
— Да... спасибо, но я, пожалуй, пойду...
— За это “спасибо” не говорят... ну, давай… Удачи! — сказал я.
Он протянул мне руку, и я пожал ее. Странно, хотя и возможно, что он ничего не слышал об эпидемии атипичной чесотки, свирепствовавшей на Земле год назад и сделавшей этот обычай крайне непопулярным. Пожимая его руку, я подумал о том, правильно ли поступил, что не дал ему Стирателя Памяти. Но, посмотрев ему в след, на его счастливый, по особенному легкий бежок, мне стало приятно, что не пришлось опять травить этого юношу еще раз, а обойтись марихуаной, которую он рано или поздно все равно бы попробовал. Да и концерт (и, самое главное — пьянка после него) окончательно сотрут воспоминания обо мне, оставив лишь легкие образы о приятном разговоре.
— Молот! — окликнул я его.
Он виртуозно развернулся в прыжке, на его лице сияла блаженная улыбка.
— Перед концертом ни за что не настраивай гитару, запутаешься!
— Не запутаюсь, Романов подарил нам тюнер!
“ Ну, смотри...” — подумал я, поманив к себе робота-официанта.
Взяв себе еще шампанского и символично (словно Молот был все еще рядом, и мы продолжали пить за царскую особу) выпустив из него газы, я неторопливо выпил за выполнение своего обещания, данное Клиенту. Потягивая мюзле, я думал о том, что не смотря на то, что я все больше и больше узнаю о Стрепете, мне никак не удается обнаружить источник, откуда исходил заказ на его убийство.
“Поговорю с Пахаринной об этом “красном орешке”, может, что и прояснится”, — решил я, избавляясь от следов Порошка Правды в бокале Молота.
Полет на Луну окончен. Я узнал все, что мог узнать о Стрепете от марсиан и теперь осталось лишь зайти к себе в номер и спрятать запись нашего разговора, чтобы при необходимость отчитаться перед Пахаринной. Правда, был еще Романов – но он едва ли расскажет что-то новое без Порошка Правды. А пичкать его Порошком – слишком опасно, он не этот увалень с Марса, который даже не понял, что произошел допрос.
У самых дверей моего счастливого четвертого номера (правда, в Японии (за которую я сейчас рублюсь в «Цивилку») этого числа бояться как огня, но мы же не в Японии) меня окликнула Мэри:
— Мистер Злюка, вы не хотите посмотреть концерт вашего приятеля?
Я обернулся. Девушка с обложки “Луна-Мода” шла ко мне и вызывающе улыбалась.
— А что на это говорят твои звезды? — проворчал я, набирая код замка двери.
— Это зависит от личной проработки твоей карты рождения.
Она впорхнула вслед за мной в апартаменты и плюхнулась на кровать.
— Ваша критика о жесткости мягкой мебели признана правильной и конструктивной… — ворковала она, когда я шел к компьютеру за компакт-диском.
— Послушай, Мэри, я понимаю, к чему ты клонишь, и с удовольствием... — и вот ту-то судьба и показала мне свою фигу, ткнув в лицо пустотой дисковода. Я стоял, растерянно глядя на него, ещё не поняв, что случилось.
— Я уже заказала новую мебель для нашей комнаты... — весело щебетала птичка, пока я прикидывал, как это могло произойти.
— Мэри, кто здесь был до меня?
— Когда?
— В последние полчаса.
— Ты же знаешь строгость порядков моей гостиницы — код от двери знает лишь постоялец и коридорный робот. То есть только мы трое. А что случилось?
— Ничего — сказал я, вызывая робота.
— Да? А мне показалось, ты что-то ищешь.
— Да, и если этот диск взяла ты...
— Диск? — спросила она удивленно, но я почувствовал еле уловимую фальшь ее голоса и тонкое притворство.
— Да, и я вижу — ты не очень удивлена, поэтому если его взяла ты, то давай по-хорошему… Войдите!
Глазастое чудо на колесиках — робот-портье мягко въехал в номер, шурша по ковровой “лепне” своими чудо-колесиками.
— Дорогой, ты так расстроен из-за какого-то диска, не хочешь ли ты покончить жизнь самоубийством?.. Это сейчас так модно — Плутон в Овне очень благоприятствует...
— Кто заходил в эту комнату последние тридцать минут? — спросил я робота.
— Только владелица гостиницы — промычал робот голосом педика, и Марина даже изменилась в лице.
— Что-о-о-о??? — спросила она удивленно, но все-таки чуточку фальшиво.
— Мэри, прошу тебя, отдай мне диск, я тебе потом все объясню, — сказал я как можно тверже и убедительней.
— Повторить последнее сообщение! — скомандовала Мэри роботу, и тут начался спектакль, в котором мне выпала доля недовольного зрителя, хотя мастерство актрисы превзошло все мои ожидания.
Роботу досталась малословная роль — он гнусавил одно и тоже, утверждая, что главная героиня была тут совсем недавно. Сама же героиня, то угрожая роботу деструкцией, то обращаясь к единственному зрителю, (и умоляя меня не верить в это недоразумение), несмотря на очевидность улик, продолжала утверждать обратное, а зритель, не утруждая себя репликами и не дожидаясь финала этого фарса, собирал свой чемодан и уже тянулся к выходу.
— Макс, неужели ты вот так уйдешь, поверив не мне, а этой жестянке? — произнесла она, когда я уже был в дверях.
“Этюд “Обида” — подумал я. — “Наверное, это ее любимое амплуа”.
— У вас много общего, и в первую очередь — отсутствие сердца. Однако в отличие от тебя он не умеет лгать, — сказал я и вышел прочь.
Глава 17.
У входа в ресторан его встретили двое незнакомых, которые, однако, знали его в лицо. Приветливо поздоровавшись с ним («Шестерки» — понял Лео), они проводили его на второй этаж.
Лео пришел на встречу без опоздания, но и не «чуть раньше», как того советовал ему кореец Ким. Мало ли, что так у них принято, перебьются. В конце концов, здесь им не Корея. Все эти условности, недосказанности, вся эта восточная «золонитная непрошитость» была ему не по нутру.
Была бы его воля – он бы вообще не стал бы связываться с корейцами, да куда деваться? Больше никого нет. Так что, хочешь не хочешь, пришлось выслушать от Кима целую лекцию о том, как надо вести себя на встрече: одеть черный или серый костюм, неяркий галстук, белую или черную сорочку, здороваться первым, вести себя скромно, но достойно, а слово «нет» не произносить вообще – даже если ни о чем не договоришься.
— Это как это? – удивился Лео. — А если и впрямь ни о чем не добазаримся, мне что – сказать им: «Да»? «О-кей!»?
— Говори что хочешь, только не произноси слово «Нет»… — настаивал кореец. — Скажи: «Надо подумать», или – «Возможно, ваши условия будут для нас приемлемы в обозримом будущем», или просто — «Может быть». Но слово «Нет» не говори никогда, даже когда будете говорить на отстраненные темы.
— А че так?
— Понимаешь… У нас это не принято, говорить «Нет». Его даже врагам не говорят, а во время переговоров – тем более. В последние годы так вообще стало своеобразной игрой – вынудить собеседника сказать «нет» по какому-нибудь пустяку. Если это удалось – значит он проиграл встречу.
“Что ж, на крайний случай скажу “аниё” — решил Лео, надеясь, что до этого не дойдет.
На втором этаже не оказалось никого, кроме седого старика в спортивном костюме, что сидел за низким столиком возле окна. «Шестерки» тормознули на лестнице, Леонардо прошел зальчик и подошел к старику.
— Чоим вэпке сыпнида! — произнес он, чуть кланяясь, выученную несколько часов назад фразу, стараясь придать голосу корейские интонации.
Эти непонятные и незвучные для Леонардо слова произвела на старца магическое действие. Пожилое, покрытое иероглифами морщин лицо вдруг сбросило надменную отрешенность, и губы, что, казалось, навеки застыли в саркастической гримасе, неожиданно озарились искренней, добродушной улыбкой. Чо Джэ Хён — так звали старика — немедленно вскочил, поклонился Леонардо, и что-то радостно лопоча в ответ на своем птичьем языке, указал на стул напротив себя.
“Для начала неплохо, — подумал про себя Лео, присаживаясь. — Интересно, что начнется, когда я на прощание скажу ему… как там… а, “Анёнхикесепсиё”? — инсульт, однозначно...”
— Что хотите заказать? — радушно спросил старик по-русски, совершенно без акцента.
— Что-нибудь на ваш вкус, — ответил Лео, улыбаясь и с облегчением думая о том, что не придется говорить на интере, который он знал весьма посредственно. — Я знаю вашу кухню, у вас все вкусно, хотя и очень остро...
— Да… сколько живу, столько и слышу это от вас, европейцев. Я попрошу сделать Вам без перца...
Лео вспомнил, как однажды попробовал в таком же вот корейском ресторане кальмары в красном перце, которые, на поверку, оказались «Красным перцем с кальмарами» и потому, мягко улыбнувшись, скромно произнес:
— Да, пожалуй, это было бы неплохо...
И расслабился.
Теперь, когда разговор уже начался, можно было и расслабиться. Для начала нужно было попробовать не менее половины блюд, чтоб не обидеть хозяина (какое счастье, что старикашка сам предложил сделать их без этих долбанных корейских приправ!), и лишь потом прейти к делу…
А сейчас, пока официанты ставили на стол пап, ким-чи, соллонтан и прочее кук-си, можно поговорить об отвлеченном.
Хозяин рассказал гостю, как они вместе с их общим знакомым Кимом еще мальчишками заработали свои первые деньги во время объединения Северной и Южной Кореи, а гость теплым словом помянул того же Кима, который научил его есть палочками.
Но вот стол накрыт, и Лео, зная порядки и правила, а потому с утра ничего не евши, стал пробовать блюда, искренне нахваливая каждое.
Как утренний рассвет неторопливо разгоняет ночные тени, медленно превращаясь в день, так и их беседа от слова к слову становилась все понятнее и понятнее, а потому когда разговор обрел полную ясность, то тут Лео услышал нечто такое, что привело его в уныние. Да, Лео искал двоих толковых людей, а ему за те же деньги предлагали троих. Однако вместо людей бывалых Леонардо пытались всучить какую-то шваль…
— Вы думаете, что отмороженная шпана сможет осилить столь сложное дело? — спросил Лео, отставляя пиалу с недоеденным рисом. — До этого работал профессиональный киллер, но даже он не справился… Зачем мне этот риск? В настоящем деле эти парни не были ни разу, и если они облажаются — греха не оберешься.
— Способность и надежность проверяется практикой, а не рекомендациями — произнес старик, делая знак кому-то за спиной Лео. — Чудесный вид, не правда ли?
Лео посмотрел в окно. Пустынная узкая улица, затянутая в ткань витринных огней, ни души.
— У меня сегодня важный день, — мягко сказал старик. — Сегодня меня должен повидать один мой заклятый друг, которого я давно искал...
И тут, как салют в ночном небе, в памяти Лео вспыхнуло фраза, небрежно оброненная Кимом: “ Мой дружок Чо нашел своего должника, и собирается отпустить его с миром... Вот я и договорился, чтобы он и наш заказ к нему пристроил...”
Холодная волна озноба с головы до самых пяток пробежала по Леонардо, когда он понял, что сейчас должно произойти. Он уже много раз думал о том, во что он ввязался, представлял себе, как Это может случится, но чтобы самому быть свидетелем, самому увидеть Смерть...
За окном из переулка выехало старое авто. Оно затормозило на противоположной стороне улочки как раз напротив их окна, и Лео от чего-то подумал: «Катафалк»…
— Я очччень многим обязан одному моему товарищу... — мягко продолжал кореец как уже бы для самого себя, глядя в окно и прокручивая в памяти что-то. — Думаю, что сегодня я сполна верну ему свой долг…
“Смерть пришла и ушла из таверны“ — вспомнил Лео откуда-то.
Тем временем из машины, по-деловому осматриваясь, вышли трое молодых парней, внешний вид которых вряд ли мог привлечь особое внимание. Обычные лица, обычная молодежная одежда из безразмерных курток, балахонов, марсианских рубашек, живописных футболок, полистампа и широченных штанов, под которыми наверняка прятались тяжелые башмаки.
Обычные люди – то ли студенты, то ли наркоманы, толи безработные, то ли свободные художники или же просто музыканты, а может – и все сразу. Таких, как они, можно увидеть на каждом углу. И только для них эта мешанина деталей одежды была открытой книгой, в которой можно было прочесть все о ее владельце: из какого ты «прайда», «фирмы» или «банды», чем занимаешься, какие разделяешь взгляды, какую музыку слушаешь и какие употребляешь наркотики.
Лео сам несколько лет назад мало чем отличался от них, но уже не успевал за быстротечной молодежной модой. Потому все, что он мог бы сейчас сказать наверняка это то, что ребята – с западных окраин Города и не любят черных. Как, впрочем, и желтых…
Однако, когда платят хорошо и сразу, то можно погорбатиться и на корейцев.
Что-ж… Обычный подход к жизни. Да это и были обычные, самые обычные прохожие, и если всматриваться в их неуловимую скованность, нарочитые движения и излишне вольную походку, то и тогда вряд ли догадаешься, зачем они тут.
Но это если думать, а Лео же чувствовал, что сейчас будет.
Трое, деловито, словно в кино, оглядываясь по сторонам, подошли к капоту машины и открыли его. В капоте лежал азиат неопределенного возраста в испачканной кровью одежде, его рот был заклеен серебристым скотчем, таким же скотчем были обмотаны руки и ноги несчастного. Самый мелкий из троицы ткнул его кулаком в живот, что-то сказал ему и показал пальцем в окно, где сидел старик и Лео. Азиат посмотрел в их сторону и замер, очевидно – увидав старика.
Лео вдруг почувствовал, как предательски дрожат его руки, а тем временем троица еще раз, картинно, словно в плохом боевике, посмотрела по сторонам, и, как по команде, выхватила пистолеты с глушителями. Они выпустили по 3-4 пули, человек дернулся несколько раз, и замер, продолжая смотреть помертвевшими глазами в окно, где сидел его палач.
Лео показалось, что этот несчастный смотрит на него, словно осуждая за то, что он оказался лишним свидетелем этой казни. Он едва сдержался, чтобы не отвернуться, пока наконец через несколько долгих секунд один из киллеров, тот, самый мелкий из них, что начал стрелять самым последним, шестерка и трус, захлопнул капот.
Они быстро сели в машину и растворилась во мгле подворотен.
“А смерть все уходит, и никак не уйдет из таверны...”
— Что? — спросил кореец как ни в чем не бывало.
Леонардо посмотрел на старика — тот был спокоен, как камень. Казалось, случившееся не произвело на него ровным счетом никакого впечатления.
— Нет... ничего... — ответил Лео, заметив, как дрожит его голос.
Старик улыбнулся и, демонстрируя свое самообладание, весело произнес:
— Ай-яй-яй, молодой человек! На переговорах с нами нет слова “Нет”!
«Поймал меня старикашка, поймал... — спохватился Лео. — А ведь Ким предупреждал».
— Извините.
— Ничего страшного, так что вы там цитировали? Кажется, что-то из Гарсии Лорки?
— Совершенно верно. Хорошо, что напомнили, а-то я голову ломал, откуда это. Спасибо... – сказал Лео и, вспомнив, какое действие производят на собеседника корейские слова, добавил:
— Хасамнида!
— Не за что, — ответил старик, продолжая покровительственно улыбаться и откладывая в сторону палочки для еды. — Ну, как Вам мой ужин?
Лео помолчал несколько мгновений, собираясь с мыслями, и, снова взяв пиалу в предательски дрожащие руки, произнес как можно тверже, будто и не случилось ничего:
— У Вас действительно отличная кухня. Все было просто замечательно, Ваши повара изумительные мастера своего дела. У меня только одна просьба — чтобы мое блюдо наверняка удалось, давайте добавим немного специй… В конце-концов, это же корейская кухня, не так ли?…
Глава 18.
Дорога делиться на три части.
Первая — это когда еще виден дом, из которого ты отправился в путешествие.
Вторая — когда не виден ни дом, из которого едешь, ни дом, куда едешь. Эта часть дороги, как правило, самая длинная из трех и она же самая интересная. Ну и, наконец, самая радостная, последняя часть пути наступает тогда, когда видна конечная точка маршрута.
Впрочем, в дальних путешествиях слово “дом” можно заменить словом “город”, или даже – “страна”, а вот теперь и — “планета”…
…И планета моя, оказывается, достаточно негостеприимная тварь, ибо как можно по-другому объяснить то чудовищное притяжение, которое царит на ней?
Казалось, что под кожей у меня — не мясо да кости, а свинцовая дробь. Руки, привыкшие к легкому порханию в эфире, теперь безвольно висели якорными цепями, и были способны лишь иногда лезть в карман за кредитной карточкой и расплачиваться, расплачиваться и расплачиваться за свое безделье, что нельзя было сказать про ноги, которым пришлось хуже всего.
Когда я добрался до своей квартиры, то весь остаток дня пытался имитировать невесомость, принимая теплую ванну с древнеокеанической солью. Помогало плохо, но зато дало мне возможность незаметно уснуть и проснуться утром без боли в суставах. Весь следующий день я провел в спортзале, где боролся с привычкой организма к лени, стряхивая последствия анабиоза, который я выбрал для обратной дороги на Землю.
Вместе с возвращением в мою обычную физическую форму, физкультура принесла и немаловажный побочный эффект: мысли о Мэри и о всем моем путешествии на Луну стали менее яркими и не такими горькими.
Обратно на Землю я вернулся на том же «Лунном Плоту», но, к счастью, не в элитном классе, а в самом дешевом анабиозном отсеке. Я проспал всю дорогу, чему был весьма рад. Во-первых, хоть это и не моя забота, но все же мой обратный перелет обошелся Пахаринне раза в три дешевле. А во-вторых — я видел сны.
Они были ужасны, но было бы еще ужаснее возвращаться на Землю по соседству с Мэри, которая летела домой тем же рейсом и в той же каюте напротив. Однако даже во сне я встретил ее. Мне снилось что-то о том, что я стал ее тюремщиком и потому приходил наведывать Мэри в камеру заключения, похожую на каюту «Лунного Плота», что-то там выведывал у нее, а она в ответ лишь смеялась надо мной и хохмила по поводу моей карты гороскопа. Под конец сна она даже выхватила у пистолет у кого-то из моих напарников и прострелила иллюминатор. Меня стал засасывать вакуум, и я проснулся – уже на околоземной орбите.
Оказалось, что покинуть Эдем не так уж просто, как это описано в Библии:
— Срок вашего пребывания в городе еще не истек, — холодно изрек охранник, что проверял документы у входа в лифтовую башню, с которой я впервые воочию увидел это постылое чудо света — Мунсити.
Как сказала бы про него Мэри — это был “лунный” тип мужчин — кругленькое личико, кругленький животик, кругленькие ладошки, кругленький семьянин, круглый дурак.
— А разве это важно? — упорствовал я, но уже чувствуя, что попал на очередной бюрократический крючок. — Мне нужно немедленно покинуть Мунсити и лететь на Землю.
— Вы уже перезаказали билеты на обратную дорогу? — спросил он крайне, я бы даже сказал – излишне вежливо, но на его круглом лице ясно читалось нежелание продолжать разговор, итог которого ему был заранее известен.
— Я собираюсь это сделать в самое ближайшее время, — ворчал я, постепенно неизвестно с чего заводясь.
— Боюсь, у вас ничего не получиться — вещал он, глядя в монитор. — Все туристы прибывают и убывают на Луну по строгому графику...
— А разве нельзя...
— Только в исключительных случаях... – перебил он меня. – Видите ли, для удешевления стоимости перелета запасы топлива и кислорода на каждом корабле выверены до определенного минимума ввиду...
— Могу ли я просто покинуть этот чертов город? — вспылил я, и охранник посмотрел на меня как на ненормального:
— Конечно. Но улететь с Луны вы сможете только согласно купленному билету — на “Лунном Плоту”. Прекрасный корабль, самый лучший в своем классе. Что касается проживания... — Короткими пальчиками – сосисочками он пробежался по клавиатуре и понес околесицу о запланированном потоке постояльцев гостиниц и невозврате денег при смене места проживания с дорогого на более дешевое.
Последнее меня нисколько не печалило, но раз улететь с Луны на другом корабле мне было не суждено, я решил остаться в Мунсити – в знак протеста против бюрократического произвола. Я переселился в отель с египетским (как мне показалось в начале) названием “Нил”. Я уж был был готов увидеть какой-нибудь интерьер в древнеегипетском стиле, но оказалось, что мой новый дом совсем не связан с черным континентом. «Нил» – оказался не великой африканской рекой, а Нилом Армстронгом, первым человеком, попавшим на Луну. Не трудно догадаться, что дизайн отеля был выдержан в духе “Америка 60-х” прошлого столетия.
Оставшиеся двое суток я провел праздно и бездарно. Вообще-то нормальному человеку на Луне делать нечего. Работать тут нельзя, а веселиться и пить я устал еще на “Лунном Плоту”. Излазив все злачные места города, посетив знаменитый скандальный зоопарк мутантов и проспав модную экскурсию в скафандрах по пещерам и предгорьям Курциуса, я улетал с Луны с чувством глубокого разочарования.
После спортзала я был совершенно измотан, а значит – чувствовал себя вполне сносно. По крайней мере, я уже не думал о том, что начисто провалил дело, и к загадочному покушению на Стрепета и его невероятным выигрышам в тотализатор добавилось не менее таинственное исчезновение диска с допросом Молота.
Последнее было для меня самым больным воспоминанием о путешествии на Луну. Во-первых – за мной следили, а я, профессионал, не только не заметил этого, но даже и не учуял подвоха, а во-вторых – в этом была замешана Мэри, что было особенно гадко.
Теперь после полета на Луну я вместо ответов привез четыре новых вопроса:
а. Зачем Мэри выкрала диск с записью разговора с Молотом?
б. Кто за этим стоит?
в. Связано ли это с покушением на Стрепета?
г. А если связано – то как?
Начнем по-порядку. Итак, допустим, что запись с допросом Молота попала бы в чужие руки. Что дальше? Да, собственно, ничего особенного: запись разместили бы в интернете, а на следующий день газеты вышли бы под с заголовками: «Правительство Марса зомбирует землян!», «Марс отнимает воздух у Земли!».
Пошумели бы и успокоились, а через неделю несколько дней пошла бы волна опровержений: «Бред пьяного панка», «Крамольный Мечтатель».
«Ваятелям» эта шумиха была бы только на руку.
Значит, все дело в том, что записано на диске. Итак, земляне бы узнали о планах марсиан сделать свою планету кислородной. Ну и что? Миллионы людей на Марсе и Земле уже много лет мечтают об этом, а теперь они узнали бы, что у Правительства Марса (якобы) есть целый план по осуществлению этой мечты. Поверят или не поверят болтовне Молота – не важно. Я вот поверил, но я был единственным (точнее – я так думал), кто знал, что Молот никак не мог мне соврать. Даже если и не поверят – люди будут морально подготовлены к тому, что Марс станет кислородной планетой. Получается, что для этой цели лучшего пиар-хода, как «Сенсационное откровение музыканта с Марса» придумать было бы нельзя.
Выходило, что не Молот, так кто-нибудь другой, рано или поздно поведал бы землянам о планах Марсианского Правительства. Рано или поздно… Вот, наверное, в чем истинная причина исчезновения диска. Очевидно, что информация на нем кому-то показалась преждевременной. А выкрасть ее могли либо марсиане, либо какая-нибудь из спецслужб, которая следили за Молотом. Едва ли можно представить, что за Молотом следили марсиане, потому как для них он – обычный панк, да и руки у Правительства Марса коротки… хотя кто знает… Молот, пока шел к сцене и готовился к концерту, сам мог разболтать кому-нибудь о нашем разговоре, это дошло до представителей марсианского Правительства, и те попросили Мэри оказать им услугу. В конце концов, марсиане не впервые «по-родственному» обращаются к Стерепетам с просьбой…
Вот и первая гипотеза – зачем Мэри сперла эту несчастную запись.
Только все это мало похоже на правду. Слишком уж оперативно сработано – Молот еще не вышел на сцену, а Мэри уже побывала в номере гостиницы. Да и про то, что я делаю запись, марсиане едва ли могли знать. Значит – это дело рук Службы Тотальной Разведки…
Хорошенькое дельце!
Получается, что Мэри работает на СТР? Чтобы хозяйка шикарной гостиницы путалась бы с рыцарями плаща и кинжала? Это вряд ли. Да и эстээровцам едва ли пригодилось бы ее умение составлять гороскопы… Хотя опять же, кто знает, какие у Мэри связи в Мусити, и чем они могут быть полезны СТР…
Но вероятнее всего, что они вынудили ее это сделать. Напугали чем-то таким, что она до последнего отказывалась от очевидных улик. Но чем? Новым покушением на ее брата? Или наоборот – обещанием разобраться в его проблеме?
Может быть – и так. Но все это домыслы, а Пахаринне надо бы после такого путешествия предъявить хоть что-нибудь мало-мальски существенное. К счастью, с меня пока не потребовали отчета. Возможно, Пахаринна еще не знала о моем возвращении или у нее были другие дела. Однако тянуть с этим не имело смысла, завтра утром я хотел в последний раз встретиться с ней и рассказать ей все, что смог выяснить. Я был уверен, что добытая мной скудная информация и невнятные объяснения пропажи носителя этой самой информации неизбежно приведут ее к мысли о том, что мои услуги ей вовсе не нужны. Не думаю, что она будет возмущаться, как базарная торговка, и требовать деньги обратно. Не тот характер, да и аристократическое воспитание не позволит. К тому же деньги я все равно вернуть не смогу (да и не собираюсь, тут закон на моей стороне).
Ну а если вдруг начнется скандал, встану в позу, потребую новых данных о Кирилле (в том числе и пресловутую тайну происхождения их клана), напомню, что диск украла его сестра, и в конце концов достойно предложу “усилить фактор наблюдения” и “повысить степень влияния”.
После этого, если клиент, что называется, “не остыл”, то я предложу ему “хорошее детективное агентство” (если клиент согласится, «Б.Р. & Сыновья» заплатят мне наличными 5% от сделки за посредничество). Если же Пахаринна не захочет связываться с агентством (так оно скорее всего и будет из-за скандала с агентством «Мартин & Сыновья», которое оказалось филиалом Службы Тотальной Разведки), то я предложу “услугу нового, более успешного детектива”. Конечно, никакого детектива я не приведу, но Хру очень любит подобные розыгрыши.
Одним словом, дело закрыто, осталось за малым – дать понять это клиенту.
К счастью, меня ждали другие дела. Хру прислал приглашение на шашлыки (у него скоро день рождения, надо купить ему в подарок самогонный аппарат, давно обещал), фэн-клуб группы “Крамольный Ваятель” предложил мне “обсудить вопрос о продаже фото- видео- и аудио-материалов с участием музыкантов” (интересно, откуда они узнали мой электронный адрес?), а еще по рекомендации одного из моих бывших клиентов звонил некто Пирожков Леонид Алексеевич. Очень может быть, что это мой новый клиент, и этот клиент будет и в самом деле «мой». Пусть он не заплатит столь щедро, как Пахаринна, но и не впутает меня в подобную авантюру. Подумав хорошенько, (насколько позволяло земное притяжение) я решил покамест не связываться с новым заданием, а дождаться результатов моей завтрашней беседы, которая, я ожидал, должна была окончательно избавить меня от клана Стрепетов.
Осталось лишь позвонить и договориться о встрече, но я не мог решиться.
Чтобы чуть-чуть оттянуть время , я решил проверил свои дела в “СверхЦивилизации”, однако и тут оказалось, что игра окончена без меня — на автопилоте. Я с большим удовлетворением обнаружил, что мой северный конфликт с русскими по поводу Слоновьего Урочища был решен в мою пользу по мирному договору 1270 года. В то же время с досадой пришлось узнать о том, что открытый мной остров Итуруп в Ингушском заливе был навсегда упущен из влияния Японской Империи. Теперь на юге острова красовался русский город Шлиссельбург, разбогатевший на золоторудном месторождении и уже истощивший его, а север острова успели заселить ацтеки, основав курорт Такопан. На юге страны за время моего отсутствия доблестные витязи Страны Восходящего Солнца чудом отвоевали у лягушатников пограничный Ле-Бурже, что позволило локализовать войну с этими варварами до уровня пограничного конфликта.
В конечном итоге хоть и после Англии, но за 19 лет до Франции, мои верные самураи в 1980 году построили космический корабль, который унес меня в мое новое 83-е воплощение на следующую игру.
А начинать ее я не хотел.
Чтобы из одного поселенца вырастить целую нацию, способную обойти в гонке цивилизаций своих друзей и врагов, нужен кураж, задор, опыт, риск и максимум отдачи, а вот ее-то у меня сегодня как раз и не было. Чтобы хоть чем-то развлечься, я заказал на сайте «СверхЦивилизации» фильм по мотивам моего правления и полтора часа наслаждался игрой виртуальных актеров. Особенно понравился бой в Слоновьем Урочище и осада Ле-Бурже, а также уничтожение под Киото десанта ацтеков 1813 года, о котором я ничего и не знал.
Когда фильм закончился, был уже поздний вечер, и тянуть дальше было нельзя. Я позвонил Пахаринне, и мой разговор с ней был по-деловому краток и даже скуп: завтра в одиннадцать утра мне вновь предстояло лететь в Замок и рассказать все, что я успел узнать. К этому времени ее муж должен быть в Городе, а на случай непредвиденных обстоятельств мы договорились, что она мне позвонит.
Засыпая, я от чего-то то и дело вспомнил Мэри, но не реальную, а ту, что пришла ко мне во сне анабиоза на «Лунном Плоту». В том сне мы тоже были в соре, но хотя бы общались, и я даже проверял ее слова на детекторе лжи. Вот бы действительно проверить эту сучку и узнать – что у нее на уме и как все было на самом деле!
* * *
Была как раз та самая «третья часть» пути, я уже видел флюгера замка Стрепетов над вершинами деревьев, как мне внезапно позвонила Пахаринна. Я не ждал звонка, а узнав, от кого он, немедленно приказал геликоптеру зависнуть, и лишь после этого включил связь.
Пахаринна, сильно испуганная, зареванная и дрожащая как лист, была в истерике:
— Мне только звонил Кирилл! Я не знаю, что делать! Посоветуйте!
Не смотря на бессмысленность сказанного, не нужно было быть детективом, чтобы понять, что ее муж попал в беду.
— Я уже рядом с вашим замком и скоро буду у Вас, — сказал я нарочито громко и так же уверенно дал команду геликоптеру продолжить маршрут. — Постарайтесь успокоиться и объясните мне, в чем дело!
Ее сбивчивый монолог был скорее истерикой, чем рассказом, но зато и не вызывал сомнений в достоверности фактов. Если отбросить все «Он не мог так пошутить!» и «Господи, что же это творится!», то положение дел было таково: когда я подлетал к замку, Пахаринне позвонил муж и успел сообщить ей, что его похитили.
После этого Маску Кирилла отключили и он теперь не отвечает на звонки.
Пока она рассказывала мне это, я успел подлететь к замку и пройти в ту самую комнату, откуда я в свое время был отправлен на Луну.
— Вы уже сообщили в полицию? — спросил я перво-наперво, разглядывая ее влажные глаза, ставшие в это утро лесными озерами осенней грусти, а из которых непрестанно текли горькие ручьи горя и отчаянья.
— Нет... я же с вами разговаривала, да вы и не сказали мне этого... — всхлипывала она, утирая нос платочком.
— Понятно. Нужно немедленно сообщить в полицию о звонке Вашего мужа.
Я снял Маску и сел на «свой» стул, не ожидая приглашения.
"Не забыть бы поблагодарить ее за Маску... и за Мунсити..." — вспомнил я, понимая, что сделать это теперь будет крайне неуместно: не улети я на Луну, кто знает — может ничего бы и не случилось.
— Тимучин, ты слышал? — произнесла она куда-то за мою спину.
— Правильное решение, мэм... — раздалось за моей спиной, я оглянулся и увидел не замеченного мной ранее индуса-дворецкого, что стоял в нише.
“Это и в правду робот?” — спросил бы я в другой раз, делая тем самым комплимент его хозяевам и удостоверяясь в том, что этот скромный человек в белых одеждах — действительно машина. Но сейчас я был вынужден сказать менее приятное:
— Ни в ваших, ни в моих интересах, чтобы полиция узнала о том, что мы следили за Вашим мужем, которого теперь похитили, — сказал я как можно тверже, едва дворецкий скрылся за дверью. — Поэтому у нас с вами очень мало времени на разговор и обсуждение дальнейших действий. Слушайте меня внимательно и следуйте моим указаниям четко и точно, даже если они покажутся вам бессмысленными. Я сообщу вам всю информацию, которая мне известна, лишь после того, как, я уверен, в ближайшем будущем объявиться ваш муж и вся эта история благополучно завершиться, а сейчас лишняя информация может лишь навредить вам.
Она сидела на стуле, держа в руках носовой платок, то и дело поднося его к лицу, разворачивая и вытирая глаза, и снова аккуратно складывая, словно ее слезы могли просыпаться из платочка россыпью бриллиантов. На меня она не смотрела – то ли стыдясь своего поведения, то ли я для нее олицетворял беду, пришедшую в их дом.
— Во-первых, — продолжал я, вспоминая, что второй раз вижу ее в этой комнате и второй раз она здесь плачет — несчастливым для нас оказалось это место. — Вы должны рассказать полиции все, что знаете, на все вопросы, по возможности, говорить только правду. То есть – расскажите все, что сможете, о Вашем муже и ни слова про меня. Меня как бы не существует, иначе мы будем первыми в списке подозреваемых. Вам это понятно?
Она тут же кивнула, и я лишний раз убедился в том, что для того, чтобы по-настоящему успокоить человека, нужно обнадежить его хоть какой-нибудь, пусть даже умозрительной, поддержкой и затем как следует его озадачить.
— Во-вторых – вы должны быть готовы к тому, что в вашем доме будет находиться полиция, которая будет ждать звонка похитителей, — я добавил своему голосу решительности и громкости, с удовлетворением отметив, что она понемногу успокаивается.
— Это значит, — продолжал я, — Что позвонить друг другу мы больше не сможем. Теперь для связи мы будем использовать только электронную почту. Почаще проверяйте письма… я вам оставлю имя и пароль почтового ящика, на который, в случае необходимости, пришлю электронное письмо. Ящик без нужды не проверяйте, и всегда – в одиночестве. Даже ваш робот-слуга не должен знать о переписке. Если полиция что-то разнюхает, то на их вопросы – от кого письмо, кто его автор, отвечайте правдиво, но односложно: старый приятель Марины, сестры мужа, мой хороший знакомый. Можете назвать меня по имени, но ни в коем случае не по фамилии. Мою фамилию вы не помните. Вам ясно?
Она снова кивнула, уже более решительно, что вселило в меня некоторую уверенность, что полиция обо мне узнает несколько позже, чем СТР. На самом же деле я окончательно убедился в своей некомпетентности в расследовании этого задания и никакие письма писать ей не собирался, так как полиция вероятнее всего найдет ее мужа быстрей, чем я. Сейчас мне просто хотелось отвлечь Пахаринну от страшных мыслей о том, что в самом деле может произойти. Эх, надо было отказался от этого дела сразу, как только вернулся на Землю… нет, еще раньше, когда пропал диск…
Да что там, не надо было вообще браться за него!
Но теперь-то поздно, и я продолжил, напустив на себя еще больше уверенности:
— Теперь о вашем поведении. Запомните раз и навсегда — в 90 процентах случаев жертва похищения остается в живых, а 80 процентов похищений раскрывают по горячим следам, в течение двух суток. Так что надейтесь на лучшее. Побольше смотрите телевизор, кино. Когда начнется шумиха в средствах массовой информации, ни в коем случае не треплите себе нервы каждым новым сообщением, грош им цена. На вашем месте лучше вообще не смотреть новости, полиции все равно будет известно больше, чем телевидению, и они будут держать вас в курсе дела. Вы меня поняли? — спросил я ее еще раз.
— Да... — сказала она чуть слышно, одним лишь движением губ, продолжая вытирать слезы, но истерики уже не было.
— Очень хорошо. А сейчас поговорим о том, чем мы можем помочь вашему мужу прямо сейчас, — продолжал я уверенно. — Скажите, Кирилл употребляет наркотики?
— Ну так... Иногда, — пожала она плечами, и, словно оправдывая мужа, добавила:
— В музыке без этого редко кто обходится…
— Вам известно, где они хранятся?
— Наверное, в сейфе...
— Мне необходимо их посмотреть.
— Зачем?
— Я уже говорил: лишняя информация лишь навредит вам. Поймите, мы не знаем, что нас ждет. И если, к примеру, полиция заподозрит вас и получит разрешение на обыск, то будет лучше, если они не обнаружат у вас в доме запрещенных наркотиков. Насколько я успел выяснить — у вашего мужа могут быть подобные препараты.
— О боже… неужели может дойти до обыска… в Замке?
— Если они узнают, что вы следили за мужем, то не исключена и такая вероятность.
— Думаю, вы правы, — произнесла она, но, печально вздохнув, продолжила:
— Однако ничем не могу вам помочь.
— Вы не можете открыть сейф?
— Не могу... то есть я могу это сделать, но... — она замялась, подбирая слова — но если я сделаю это без разрешения, то Кирилл перестанет мне доверять.
— А кроме вас может еще кто-нибудь открыть его? — спросил я, догадываясь об ответе.
— Только он.
— Значит, муж оставил вам возможность открыть сейф в случае острой необходимости, не так ли?
— Так...
— А вам не кажется, что сейчас именно такой момент?
Ответ, который я получил, был ярким примером настоящей женской логики, достойным занесения его на титульный лист книги великих глупостей противоположного пола:
— Я думаю, что вы правы, но считаю, что так поступать нельзя.
Тайм аут. Я взял не одно, а целых два мгновенья, чтобы найти достойный аргумент этому абсурду:
— Мы сейчас с вами хватаемся за любую соломинку, и неизвестно, какая из них спасет вашего мужа. И у вас есть выбор: либо живой муж, который после случившегося может быть (что, впрочем, маловероятно) перестанет вам доверять; либо бесконечно доверяющий вам труп.
После слова “труп” она вздрогнула и заплакала с прежней силой.
“Ну, опять началось...” — подумал я, досадуя о своей болтливости, как вдруг услышал выдавленное откуда-то из глубины рыданий слово:
— Пойдемте...
* * *
— А где Тубус? — попытался отвлечь я ее от шмыганья носом и всхлипываний, пока мы шли по лабиринту коридоров Замка.
— Болен с утра. Первый раз заболел, как бы не умер, гибриды — они такие хлипкие... Словно чувствовал, что беда идет…
“Вот так отвлек, мастер...” — позлился я на себя. Тем временем однообразные кирпичные коридоры закончились какой-то суровой, железной дверью с большой объемной буквой «Я» на ней. Буква из пластика, судя по всему, когда-то была красного цвета и ярко светилась лет сто назад, до Катастрофы, над каким-нибудь магазином – какая-нибудь «БулочнаяЯ», или «КондитерскаЯ». Теперь пластик помутнел, потерял свой прежний цвет и лишь кое-где можно было угадать остаток красной краски.
— Откройте, — тихо сказала хозяйка замка двери, и та немедленно подчинилась. Щелкнул замок и мы вошли в просторный кабинет с большим столом-компьтером, высоким книжным шкафом, баром, камином и вмурованным напротив него железным сейфом с блестящим гербом на дверце.
— Откройте, — снова повторила она, подойдя к сейфу, однако на сей раз вышла заминка:
— Мне не было указаний от вашего мужа, — произнес со всех сторон ликующий мужской голос, от которого она вздрогнула – вероятно, это был голос Кирилла.
— Я знаю, но мне очень надо, Кирилл… потом… подтвердит это, а сейчас я прошу открыть.
— Человек, что пришел с Вами, не угрожает вам? — спросил сейф весьма озадаченно тем же самым голосом. Судя по всему – Кирилл был готов и к такому повороту событий.
— Нет. Это наш друг.
— Ну что-ж… — сейф на секунду задумался, и продолжил: — Судя по всему, так оно и есть, однако я вынужден напомнить, что все происходящее в кабинете уже записывается на видео. Пусть Ваш гость выйдет из кабинета и закроет за собой дверь. Он сможет вернуться в кабинет только после того, как сейф снова будет закрыт.
Пахаринна посмотрела на меня, и извиняющимся тоном произнесла:
— Извините… Я это делаю впервые, и не знала про такое правило… Очевидно, вам следует выйти в коридор.
Ни сказав ни слова, я вышел. Ну и порядочки в этом «родовом гнезде»! Нет, понятно, и даже очень приятно иметь дело с супругой, которой доверяешь настолько, что можешь себе позволить оставить для нее открытым свой сейф. Однако зачем тогда нужен этот железный ящик? Будь я на месте Стрепета даже под страхом смерти не позволил бы рыться в Моём. Ведь если я умру – мне будет уже все равно, а если выживу – то лишь обижусь на того, кто ковырялся в моих вещаях.
Под дверью я простоял недолго. Замок на двери снова щелкнул, и я опять вошел в кабинет. Сейф был уже закрыт, а Пахаринна держала в руках небольшую изрядно потертую деревянную шкатулку, украшенную резьбой и незамысловатой картинкой с пейзажем природы умеренного климата докатастрофной эпохи.
Я взял ее, поставил ее на стол, и осторожно, стараясь не вспугнуть удачу, нежно открыл шкатулку. Не нужно быть частным детективом, чтобы сразу понять наркотический девиз Стрепета: «Хочу все знать!». Шкатулка наполовину была заполнена пакетиками, блистерами и коробочками, каждая из которых была лаконично подписана краткими и понятными названиями: “Загруз”, “Релакс”, “Хи-хи”, “Откровение”. При этом чувствовался серьезный подход к делу. Сам факт того, что наркотики были разные и их было много, говорило о том, что человек «баловался» ими, а не был «профессиональным наркоманом». При этом я не обнаружил в шкатулке особо криминальных препаратов, все было более-менее законно и узнаваемо, и потому белая пластиковая коробочка, что лежала в правом углу шкатулки неподписанной (Кирилл либо не успел, либо не подобрал подходящее слово), быстро привлекла мое внимание.
— Это я возьму с собой, — сказал я твердо, убедившись в ее содержимом. — Если полиция спросит про мой флаер, то сообщите ей, что прилетал знакомый ветеринар — посмотреть Тубуса.
Глава 19.
Кирилл проснулся, немного повалялся в кровати и вдруг понял, что наступивший день будет одним из самых счастливых в его жизни. Во-первых, ему приснился сон, в котором он встретил Майкла и тот отчего-то не узнал его, и им пришлось как бы заново знакомиться друг с другом.
Хороший сон, добрый. Побольше бы таких.
И это утро – солнечное и ясное, оно было необыкновенно красивым, он любил, когда с утра светит яркое солнце. Но самое главное – пару дней назад вернулся Майкл и сегодня они обязательно должны встретиться и выпить за его триумфальное возвращение с Луны, где Миха устроил грандиозный концерт. Это дело нужно хорошенько отметить, как они уже давно не отмечали: выпить красного крымского портвейна, накуриться и, наконец, поговорить, как давно уже не говорили, по душам — о жизни, о Луне, о покушении, о бабах — да о чем угодно.
Но это будет вечером, а сейчас дела, и они тоже радовали Кирилла.
Сегодня предстояла интересная встреча с новыми музыкантами. Конечно, никогда нельзя узнать заранее – что она принесет, но внутренне Стрепет был готов и очень хотел увидеть по-настоящему интересных, талантливых ребят. Ведь что ни говори, а после «Танка и Улиток» он так и не встретил ни одного добротного коллектива. Кстати, встреча в одиннадцать, а уже полдесятого… Надо торопиться…
Жена еще спит… нежный поцелуй, чашка кофе от заботливого Тимучина – и в дорогу…
Кирилл отклонил лестное предложение авиадиспетчера небоскреба и сам посадил геликоптер, по-мальчишески плюхнув его на посадочную площадку. Машина жалобно хрустнула шасси и назвала ее хозяина “неосторожным”. Но Кирилл уже спешил к лифту, по дороге махнув рукой роботам из охраны. Он немного опаздывал, и не будь у него квартиры в этом доме, то опоздал бы наверняка – в последнее время все сложнее найти удобную вертолетную парковку. Однако и они — то бишь «Стиль Аддисон», как называли свою группу молодые ребята, не пришли вовремя. По крайней мере – домофон ничего не сообщал о гостях его Маске.
Значит, никто никуда не опоздал.
Продюсеры не опаздывают на встречу с музыкантами, а задерживаются, а музыканты опаздывают везде и всегда, с этим надо смириться.
Они взялись неизвестно откуда – какие-то «самородки». По крайней мере, за время их единственного разговора по видеофону они ни разу не заикнулись об общих знакомых, как это обычно бывает у новичков, желавших поработать со Стрепетом.
Однако, поговорив несколько минут, Кирилл дал согласие на встречу, даже изменив своему правилу никогда ни с кем не начинать работу без предварительного прослушивания демозаписи. На это не было никаких причин, кроме той, что молодой парень, позвонивший ему по видеофону и представившийся «Филом», показался Стрепету очень близким в своих взглядах на музыку. Порой он говорил фразы и мысли, которые, казалось, были подслушаны у Кирилла, а имена музыкантов и групп, о которых он в ходе разговора отозвался с большой теплотой, были не только малоизвестны, но и чрезвычайно близки для Стрепета.
Но главное — это музыка группы, что фоном играла во время их беседы.
Необычная музыка, редкая. Может, даже и не музыка вовсе… Всего на одну ноту, но ребята так умело обыгрывали эту тональность, что музыке ничего не мешало жить в этой узкой келье, струясь загадочным сюжетом сна Брахмы, в котором бог-созидатель задумывал новую Вселенную, развоплощаясь с Абсолютом, переходя в более и более плотные планы, и вот, казалось, наступала новая фаза развития, и где-то здесь яйцо золотого зародыша, плывущего в бесконечных водах первобытного океана, силой божественной мысли должно было разделиться на две половинки, одна из которых должна была создать небо, другая — землю, и, значит, музыка в этот момент должна была бы соскользнуть на очередную законную ступень или хотя бы просто измениться, но великий сон продолжался, ибо божественное утро Брахмы еще не наступило.
Случайно или нет, и какой бог вмешался, но как раз в те мгновения, когда лифт остановился на его этаже и эти двое, быстро юркнув в него, схватили Кирилла за руки и прижали к стене, Стрепет как раз приказал Маске позвонить на домашний телефон, чтобы пожелать жене доброго утра.
— Слышь… фраер… давай, без глупости… — прошептал мелкий парнишка, что держал Кирилла за правую руку.
Первый гудок прозвучал почти сразу, и когда закончилась его эпоха, в звенящей тишине эфира в лифт вошел третий, он сдавил горло Кирилла и нажал кнопку подземного гаража.
— Не дрефь, — отозвался второй. — Пикнет – я его так уделаю…
Второй гудок оказался еще длиннее предыдущего. Он длился несколько Юг, взывая к помощи, но никто не оборвал его, никто не услышал...
В эту минуту Стрепет был сразу как бы в трех местах одновременно – и у себя в Замке, представляя, как Пахаринна в одной ночной рубашке подходит к телефону, берет трубку, поправляя волосы, и говорит: «Алё!», и в подземном гараже, куда нес его лифт (а ведь и впрямь – сейчас утро, и там ни души, помощи ждать неоткуда), и в этом лифте, где третий из похитителей, продолжая держать Кирилла его за горло левой рукой, правой уже достал из кармана куртки шприц-пистолет.
«Третий» был в темных очках, но Стрепет все равно узнал его – Фил, музыкант из «Стиль Аддисон»… старый знакомый… Эх, не надо было встречаться с ними без предварительной прослушки… или хотя бы назначить встречу в людном месте… Теперь-то поздно!
Третий звонок оказался самым сладким. Он был прерван в самом начале, и нес за собой пустоту и безмолвие, но в их глубине уже чувствовалась надежда и вера в удачу…
— Алло... — услышал он голос знакомый и вечно любимый, и в этот момент Кирилл отчаянно понял, что, возможно, слышит его в последний раз в жизни.
В это время “Фил”, снял предохранитель, приставил жало шприц-пистолета под ухо продюсера и нажал курок. В тишине лифта щелчок шприца прозвучал как выстрел, и Стрепет почувствовал, как игла мягко укусила его в шею.
— Дорогая, меня похитили, — сказал он через «губошлеп» одними губами, уже ощущая липкий укус поцелуя парализатора воли, и, собрав испаряющийся остаток трезвого сознания, превратил его в одно слово:
— Прощай.
— Кирилл, что случилось? Ты где? КИРИЛЛ!!! — закричала Пахаринна, но он ее уже не услышал.
Похитители, наконец-то поняв, что он с кем-то разговаривает через губошлеп, спохватились и, мешая друг другу, судорожно сорвали с него Маску, но Стрепету было все равно: с каждой секундой, с каждым пройденным метром, Стрепет все ниже и ниже опускался в серую пучину безразличия, которая быстро сменилась черной бездной апатии, а уже в конце пути лифт наконец-то остановился на дне холодного равнодушия самого Брахмы — тысячеликого бога-творца, плывущего на лебеде…
Глава 20.
Еще с детства меня дразнили “конспиратор”, а я и не обижался, потому как и по сей день убежден, что лучше перестраховаться, чем влипнуть в какую-нибудь неприятность.
Вот и сейчас, едва я отлетел на несколько километров от Замка, как Маска сообщила мне о полицейских вертолетах, что летели по вызову робота-дворецкого. Не будь я великим конспиратором, то сейчас мой геликоптер летел бы им навстречу, и они, скорее всего, остановили бы его, проверили мои документы, и поинтересовались – от чего это частный сыщик летит из замка, в котором их ждет жена похищенного человека. Именно поэтому я сейчас летел отнюдь не в сторону Города, и даже не от него, а поперек нужного мне маршрута, а при обнаружении полицейских и вовсе изменил свой путь, от чего теперь уже никто не смог бы понять: откуда и куда я следую. Я, конечно, возвращался в Город, но, как истинный перестраховщик, решил изменить не только траекторию, но и вид транспорта: береженого Бог бережет.
Через полчаса я уже был на какой-то поселковой станции. Ближайший монорельс до Города отбывал через четверть часа, и можно было бы подождать, но я не находил себе места. Поэтому, взяв такси и задав бортовому компьютеру маршрут, я тронулся в обратный путь, по дороге обдумывая все, что мне было известно.
Итак, что мы имеем?
По всей видимости, неприятности Кирилла Стрепета начались еще на Марсе.
Правительство этой планеты решило сделать Марс кислородной планетой, и для популяризации этой идеи на Землю была выслана группа «Крамольный Ваятель». Благодаря стараниям брата Сергея, члена марсианского Правительства, Кирилл получает заказ на продюсирование их альбома. Кирилл, как сказала Мэри, «доводит альбом до ума», однако вся «слава» за эту работу достается его другу – Майклу Романову. Он же становится концертным менеджером группы.
Прибывшие марсиане привозят с Марса не только свою запись, но и подарочек – неизвестный наркотик растительного происхождения под условным названием «Красный Орешек». Кирилл тут же частично использует его и везет «Ваятелей» к себе в замок. Пока запись «доводится до ума», группа гостит у него, и в это время Стрепет начинает вести совершенно нехарактерный для него образ жизни: по словам Пахаринны, он становится раздражительным, плохо спит, бьет робота-дворецкого и скрывает от жены, что начала играть в тотализаторах. При этом он никогда не ошибается в ставках и здорово выигрывает, что наводит на мысль о сговоре. Однако сговора, если верить китайцу Лии, никакого нет, а значит Стрепет использует в ставках какую-то новую методику или технологию.
Затем следует покушение, которое Кирилл Стрепет чудесным образом предотвращает… По мнению Молота, в этом немалую роль сыграл Красный Орешек, так как он, возможно, повышает реакцию человека в опасных ситуациях.
Кстати… Молот ясно сказал, что Красный Орешек на Земле до Кирилла не пробовал никто, значит, Орешек был привезен на Землю впервые – тогда неясно как новый вид жизни беспрепятственно попал на Землю…
Ладно, идем дальше.
Сразу после этого покушения жена Кирилла, Пахаринна, нанимает меня выяснить, что происходит, и в конце концов отправляет меня на Луну. Там я узнаю от Молота о планах марсианского Правительства и записываю наш разговор на диск в номере моей гостиницы. Диск выкрадывает Мэри. Мотивы ее поступка неясны, но, возможно, в этом замешана Служба Тотальной Разведки Российской Федерации.
Сегодня Стрепет был похищен, обстоятельства похищения (если это было похищение, а не убийство) пока не известны…
Вот такая картина. То есть наверняка – ее малая крупица. Большая часть полотна – скрыто от моего взора, но я знаю, что наверняка должны быть ответы на следующие вопросы:
1. Как Стрепет смог беспроигрышно играть в тотализатор?
2. Кто покушался на Стрепета – кому этот скромный молодой человек перешел дорогу?
3. Зачем Мэри выкрала диск с допросом Молота?
4. Связаны ли вообще все эти события между собой?
Порой достаточно не знать всего одного ответа на единственный вопрос, чтобы не видеть очевидного. А тут четыре. Хорошо, не пять – сегодня я, наконец, узнал пресловутую «тайну происхождения» клана Стрепетов, а то путаницы было бы еще больше. Уже покидая замок, я ультимативно потребовал от Пахаринны выложить мне все, что она знает про эту «тайну». Она поначалу пыталась отвертеться, назвала меня «бездушным», чуть снова не расплакалась, и я хотел было отступить – а она взяла и раскололась.
Я и вправду интересовался ерундой. Как выяснилось, что род Стрепетов — совсем не род, а так… его подобие, никакие они не аристократы. Клан возник в период Великой Смуты, то есть существует всего лишь три поколения. (Это если не считать Вилена – сына Сергея Стрепета, что родился на Марсе полгода назад).
Чтобы придать своей фамилии большую старину и таинственность, основатель клана запретил своим потомкам говорить о том, как возник их «древний» род, которому нет и века. По сути — Мэри еще на “Лунном Плоту” выдала мне эту “тайну”, можно было бы и догадаться: «Наш прадед запретил нам говорить об этом».
Итак, четыре вопроса… Или все-таки пять? Красный Орешек – вот еще задачка. Что это такое? Почему он беспрепятственно попал на Землю? Какое у него действие? Кстати, изменения в поведении Стрепета начались именно после прибытия марсиан на Землю. А что делает Стрепет в первую очередь, когда встречает «Ваятелей» на Земле? Употребляет Красный Орешек по назначению, и после этого у него начинаются неприятности. Может, все дело – именно в этом зелье? Может быть – Кирилл или кто-то с ним связанный собирается запустить на Землю новую наркоту…
Крупные капли дождя забарабанили по автомоблию, когда я решил еще раз открыть коробочку с марсианским подарочком, чтобы просто посмотреть на него. Конечно, необходима химическая экспертиза состава Красного Орешка, мало ли что… Отломав ногтями от него малюсенький кусочек, я завернул его в бумажку и запихал ее поглубже в кармашек полистампа – пусть будет.
А остальное необходимо вернуть его законному владельцу. Хотя…
Помимо того, что эта вещь была уникальна, а ее владелец исчез и неизвестно когда появиться, аргумент “за” был еще проще: если я занимаюсь этим делом, мне необходимо знать все. Как говорится — знание некоторых принципов легко возмещает незнание некоторых фактов.
После того, как этот Красный Орешек появился на Земле, начались странные явления, поэтому было бы не худо узнать принцип действия этого наркотика. Мало ли, может быть он позволяет читать чужие мысли, или же, как предположил Молот, ускоряет реакцию человека на опасность. В любом случае эта гнусная семечка прилетела с Марса специально затем, чтобы испортить мне жизнь, а значит надо поскорее уничтожить это зелье самым правильным способом. Не сидеть же без дела.
Орех, а точнее — половинка двудольного красноватого семени, не имела запаха, а когда я его разгрыз, то не заметил и вкуса, лишь в нос сильно шибануло какой-то химией.
Ничего необычного.
В ожидании наркотического действия, грустные мысли — подстать дождю — одолевали меня. И, прежде всего — чувство невыполненной задачи.
Это было мое первое поражение, и если оно закончиться смертью моего подопечного, то это будет самый большой удар для моего профессионального эгрегора. Отчаяние — вот самый большой грех и наказание человека, но очевидно, что в случае убийства Стрепета я уже не смогу заняться частным сыском. И не потому, что это подорвет мою репутацию, а просто из-за моральных соображений: мне было доверено следить за человеком и, по возможности, уберечь его от беды, а я не уберег.
Дождь лил не переставая, но как-то незаметно для меня стал черно-белым.
Я оглянулся. Вся трасса, все деревья, кусты и небо превратились в черно-белую фотографию опытного мастера. Я даже не успел удивиться этому обстоятельству, как меня отвлек звук разрываемой материи. Точнее сказать – именно этот звук и обратил мое внимание на то, что мир стал черно-белым. Я посмотрел по сторонам, ожидая обнаружить источник этого шума, и внезапно прямо перед собой в небе обнаружил полосу, созданную по чей-то прихоти в виде застежки – ”молнии”, падающую на горизонт в той же точке, где его пересекало шоссе.
Я нагнулся ближе к стеклу, и увидал гигантский замок этой застежки, который довольно быстро опускался вниз, издавая тот самый хрустящий звук разрываемой ткани. Звук прекратился, когда блуждающий замок упал за горизонт, и серая материя, распахнувшись, хлынула в разные стороны, материализуя лазурное небо, светом которого весь окружающий меня черно-белый дождь превратился в сияющий водопад брильянтового откровения. Небо, павшее на мир, окрасило его неимоверно яркими акварелями.
Я зажмурился на мгновенье, чтобы осознать увиденное, которое в тот момент меня совершенно не удивило, а когда открыл глаза, то в зеркале заднего вида обнаружил на заднем сидении совершенно голую Мэри.
— Ты тоже будешь роботом, — произнесла улыбнулась она. — Мы все скоро будем роботами.
— Тебе не холодно? — спросил я.
— Это неважно. Дай мне твой пистолет.
— Зачем?
— Ты убьешь двоих, третьего тебе помогут, а четвертого — мы, — вещала она, кивнув куда-то вперед.
Впереди, на капоте на корточках сидели “Крамольные Ваятели”. Их прически сминал ветер трассы, а дождь нещадно мочил их одежду.
Дворники не были включены, и Молот, придвинувшись к лобовому стеклу и протерев его рукавом куртки, крикнул сквозь визг воздуха:
— Подбросишь до Замка?
— Молот, уходи, здесь засада!— заорал я что есть мочи, но мои слова не возымели на него никакого воздействия. Угрюмые до этого панки лишь засмеялись и запрыгнули на крышу автомобиля.
— Советую приобрести грузовик и катать на нем по проселочным дорогам, — поучал меня Молот перегнувшись с крыши в окно, жеманно переплавляя интонации. — Но ты уже не причем. Подбросишь до «РОБОЛИИЗАТОРА»?
Я обернулся, Мэри бесследно исчезла, а в неизвестно кем открытые окна автомобиля уже влезали “Ваятели”.
— Есть одно условие — буду на вас ругаться всю дорогу, — сказал я, радуясь счастливому обороту дела.
— А ты ругай, а ты ругай, ругай — все равно увидишь дорогу в рай!!! — хором затянули они неизвестную мне прежде песню.
Я их не слушал, Молот пристроился на переднее сидение рядом со мной, потому основная часть моего монолога досталась ему. Перекрикивая хор панков и стараясь держаться тональности тягучей мелодии, я наблюдал в небе произвольно парящий надувной банан правильной формы, летевший исключительно мне навстречу, но не соблюдавший при этом 3ППК…
Когда я перебрал запас известных мне ругательств и уже стал повторяться, на обочине пустынной трассы я разглядел фигуру человека, мокнущего под дождем.
— Останови, мы выйдем тут! — воскликнул Молот внезапно и радостно, и мы остановились как раз около путника, совершенно неразличимого из-за ручьев воды, стекавших по стеклу. Я не смог его рассмотреть, но какое-то чутье подсказало мне, что это мой новый знакомый, от которого я скоро узнаю ВСЁ (что, естественно, не могло не наводить на некие размышления, на которые мне было в то мгновенье наплевать).
Быстро и очень весело, даже не попрощавшись со мной, панки выскочили из машины, а на место Молота с права от меня сел незнакомец.
Было весьма интересно, как он сел в салон: сначала мне было все равно, что это за человек и кто он такой. И только когда он, усевшись, хлопнул дверью и мы тронулись в путь, до меня наконец-то дошло, что этого действительно не может быть. Не смотря на то, что мои прежние переживания были также мало связаны с реальностью, они почему-то не вызывали во мне какого-либо удивления, как это бывает, к примеру, во сне. Однако то, что я увидал теперь, меня по-настоящему потрясло.
А вслед за потрясением пришел страх: рядом со мной сидел не человек.
Рядом со мной сидела ящерица.
Я не стал испытывать судьбу и, выхватив пистолет, приставил его к голове гада:
— А ну вали отсюда, иначе я тебе все мозги вышибу! — крикнул я первое, что пришло мне на ум, стараясь не выдать страха, охватившего меня в эту секунду.
Слова, которые обычно говорят в таких случаях во всех боевиках, в этом раскладе оказались глупыми и неуместными. Автомобиль уже тронулся, а я не потрудился остановить его. Получалось, что я не оставлял этому представителю отряда пресмыкающихся никаких шансов на спасение из-за невыполнимости моего требования.
Я уж не говорю о том, понимала ли ящерица русскую речь.
Как оказалось, рептилия прекрасно меня поняла:
— Вы напрасно меня боитесь… — произнесла ящерица, делая успокоительное движение лапами.
Она ошибалась. Я ее уже не боялся, так как услышав такой наглый (как мне показалось) ответ, я тут же нажал на курок…
Я выполнил свою угрозу и действительно вышиб ей мозги: за исключением отверстия от пули, все боковое стекло теперь было полностью покрыто ярко-кровавой кашей. Да что там говорить: полсалона было испачкано кровью, такой же красной, как у человека, но только светящейся тусклым магическим светом.
Пахло порохом, тиной и одеколоном.
Все произошло так быстро и глупо, что не прошло и секунды, как я уже пожалел о содеянном. Надо же! Только судьба свела человека с братом (или сетрой?!) по разуму, как тут же погибает от рук психопата. То, что это существо было разумным, не вызывало у меня никакого сомнения: “Вы напрасно меня боитесь…” — вот ее последние слова. Да! Это существо умело говорить, и сказало то, что действительно было необходимо сказать в тот момент: “Вы напрасно меня боитесь…”, и ничто другое. А ведь она, возможно, прибыла на Землю с дружественными намереньями или даже собиралась помочь человечеству предотвратить какую-либо глобальную катастрофу, грозящей нашей цивилизации. И что? Первый контакт людей и ящериц закончился полным позором землян, а виноват в этом я, контактер Максимилиан Петровский.
Об этом напишут все учебники, и пройдет совсем немного времени, как слава Гиппократа померкнет в лучах недоброй славы моего имени. Если, конечно, люди вообще успеют написать эти учебники прежде, чем разразиться война между нашими планетами (в которой земляне, само собой, потерпят поражение).
Думая об этом и раскаиваясь каждую секунду все больше и больше, я разглядывал труп.
Ящерица, как и положено инопланетянам, была без одежды, ростом с человека, но более худая, чем средний землянин. Хвост отсутствовал — это я заметил, когда она влезала в машину, а ее тело светло-серого цвета было покрыто кожей в мелкую чешую.
Точнее это все же был ОН, брат по разуму. Его мужское достоинство было ярко выражено, причем дважды: одно над другим. Кисти “рук” были четырехпалы, пальцы, некоторые из которых были украшены простенькими серебряными колечками с узорчиками, заканчивались изящными закругленными полированными коготками.
Впрочем, колечки были не только на пальцах, но и на обоих «достоинствах».
Голова ящера походила на голову гуманоида — примерно те же пропорции, но в виду отсутствия губ, щек, век и ушей ее едва ли было бы уместно сравнивать ее с головой человека.
А вот взгляд ящера был точь-в-точь человечий, и, глядя в его мертвые глаза, мне было бесконечно жаль этого бедолагу. Зачем только я выстрелил?
Странно, что я даже не пытался себя оправдать или подумать о том, как лучше скрыть свое преступленье. Чем больше я смотрел на обезображенный труп, тем больше стыда и раскаянья я испытывал. Я вслух ругал себя последними словами, которые даже не приходили мне в голову несколько минут назад, когда я чихвостил панков, как вдруг, в самый разгар самобичевания, мне послышались странные прерывистые звуки, исходящие от ящера.
Я прислушался. Звуки, поначалу тихие и незаметные, напоминали низкочастотный гул, схожий с гудками далекого корабля в тумане какого-нибудь Бискайского залива. Однако их громкость нарастала, и вместе с ней повышалась их частота. Это было похоже на запись шума или музыки, которую пустили задом наперед, постепенно увеличивая скорость. Когда скорость обратной перемотки записи достигла предела, слив отдельные шумы вместе и превратив их в единый высокий вибрирующий звук, мозги с бокового стекла и светящиеся капельки крови в салоне автомобиля вдруг ожили, и, словно железные опилки к магниту, полетели в рану ящера. Выдав самую высокую ноту в истории человечества, странный звук внезапно прекратился, а Ящер, целый и невредимый, посмотрел на мое оружие и мягко произнес:
— Ну, теперь-то Вы поняли, что зря меня боялись. Я даже позволил Вам убить себя.
Я был настолько удивлен, что не нашелся что ответить.
— Впрочем, слово “убить” тут малоприемлемо, — продолжал ящер, совсем по-человечьи положив левую лапу на верх кресла и поудобнее усаживаясь в пол-оборота ко мне. — Реально Вы уже подъезжаете к Химкам, хотя здесь и сейчас вам кажется, что вы едва проехали половину пути.
Пока он говорил, правая лапа ящерицы была в постоянном движении, указывая то на дорогу, то на него, то на меня, как бы подтверждая реальность происходящего (что было для меня совсем не лишне).
— Говоря проще — все, что происходит с Вами — галлюцинация. Пока галлюцинация была неконтролируемой, Вы ничему не удивлялись, а как только я проник в Ваше сознание, Вы стали проявлять удивление и нервничать... Кстати, может Вы все же уберете оружие — я могу общаться с Вами только то время, пока действие наркотика находится на стадии галлюцинаций, и она скоро кончится, а мне хотелось бы с Вами поговорить, не отвлекаясь на разные пустяки, вроде воскрешения.
Пока я убирал пистолет (все равно от него нет проку — нужно оружие побольше), я обдумал создавшееся положение и решил, что коль скоро он контролирует ситуацию, то лучше дать ему выговориться.
— Продолжайте, — сказал я как ни в чем не бывало, поймав себя на мысли, что это – первое слово, которое он услышал после воскрешения.
— Это хорошо, что Вы не задаете вопросы: я все равно ничего бы не рассказал, так как несанкционированные контакты с расой потенциально разумных гуманоидов запрещены законом, — констатировал Ящер, спокойно покачивая головой. Он начинал мне нравиться — если слово “нравиться” было вообще приемлемо для моего состояния.
— К счастью, это касается только физических контактов, а не контактов на уровне подсознания: ввиду контрастности функционирования наших центральных нервных систем, наше общение невозможно в принципе. Но уж коли это произошло, то я, конечно, использовал этот редчайший шанс для того, чтобы попытаться поговорить с Вами. Однако для того, чтобы не навредить Вашей цивилизации какой-нибудь преждевременной информацией, которую Вы можете получить от меня, постарайтесь не обижаться на то, что я не буду отвечать на Ваши вопросы.
— В таком случае я тоже прошу Вас не обижаться, если не смогу удовлетворить Ваше любопытство, или мои ответы не будут достаточно исчерпывающими, — ответил я официальным тоном, неожиданно осознав, что в настоящий момент я в своем лице представляю все человечество, а мое доброе имя опять восстановлено.
— Разумеется. Вы весьма осмотрительны. А для того, чтобы понять, что произошло, я скажу Вам лишь о том, что, приняв так называемый наркотик под условным названием “Красный Орешек”, (говорил он совершенно без акцента, но звук “ш” в некоторых словах произносил с шипящим присвистом, и получалось “Красный Орещ-к”) Ваше неосознанное “Я” стало близким к моему осознанному, и мне нужно было лишь чуть-чуть подстроиться — (он живописно покрутил “пальцем” у “виска”) — к Вам, чтобы моя точка сборки оказалась приблизительно рядом с Вашей.
— Понятно. Что-то вроде разговора трезвого с пьяным, — решил поддержать я разговор.
— Нет. Скорее — пьяного с пьяным, ибо я тоже в настоящий момент нахожусь под действием э... наркотического устройства. Именно так неделю назад (разумеется, в понятии моей планеты) я удивительным образом обнаружил способность контактировать с жителем планеты Земля, если тот находится под воздействием «Красного Орещ-ка». К сожалению, в первый раз я, в силу различных обстоятельств, не стал контактировать с э… Kirill Strepet, а лишь проверил сам факт такой возможности.
Только сейчас, услышав имя Стрепета, я с удивлением обнаружил, что и я, и мой собеседник, всю беседу ведем на интере. И даже не просто интере – а на чистешем английском. Это было, мягко говоря, достаточно странно. Хоть интерлект я знал достаточно уверенно, а вот всей премудрости а вот всей премудрости всех этих «паст-пёфект» и «презент индефинит» я так и не усвоил.
— А у вас неплохой английский, — сказал я.
От этих слов Ящер изменился в цвете, потемнел, показал мне розовый кончик языка и выпрямил спину, что поначалу меня серьезно обеспокоило, но, как тут же выяснилось, этот жест оказался проявлением гордости:
— Вы сами не поняли, какую похвалу оказали мне, сказав подобную глупость, потому как лично я убежден, что мы сейчас говорим не на английском, а на «Простом Фэ», языке моей стаи... Вряд ли вы это поймете и поверите, да это и неважно. Так вот, после первого случая я проследил за судьбой второй половинки Орещ-ка — и теперь имею уникальную возможность поговорить с Вами.
— Зачем? — спросил я и осёкся, вспомнив требование гостя не задавать вопросов.
— Как зачем? — удивился он. — Разве Вам не было бы интересно поговорить с инопланетянином, разум которого Вы до этого понять не могли? Конечно, все, что Вы мне скажите, я мог бы узнать без Вашей помощи и более подробно, но тогда я бы не узнал личное отнощ-ние случайного гуманоида к данному вопросу.
— И о чем Вы желаете поговорить? — снова спросил я, но уже более уверенно — очевидно, задавать вопросы на отвлеченные темы было можно.
— А это и не важно — все равно полной стыковки нашего сознания достичь не удастся, и любой вопрос, который мы обсудим, будет воспринят нами по-разному, как по-разному мы воспринимаем язык, на котором сейчас общаемся… Почему Вы с таким интересом рассматриваете мой половой орган? Разве Вы самка?
— Э... видите ли... у Вас их два... — замялся я.
— Ну и что? Мода у нас такая — двойное наслаждение. Было и больщ-е. Кстати, хотелось бы узнать — что представляет собой секс для гуманоидов: науку, инстинкт, или искусство?
— Скорее последнее...
— Я так и думал... А у нас — ближе к первому... даже больше, чем наука.
— Это как? — искренне удивился я.
— Никаких вопросов!
— Угу...
— А правда, что на Земле люди предпочитают иметь детей только от одного человека? — спросил он меня, сделав правой лапой неопределенный жест, условно показывая то ли ребенка, то ли его воспроизводство.
— Да, правда, у нас это называется “семья”.
— Вот я и не могу никак понять истинное значение этого слова. Разве самка или самец не могут изменить свой выбор в течение жизни?
— Ну... Это происходит довольно часто. Я, например, несколько лет назад сам развелся со своей самкой, — сказал я, показывая кольцо на левой руке.
— Это символ расторжения вашего брака? — спросил Ящер заинтересованно, опять оголив кончик языка.
— Теперь да. А раньше это был символ нашего союза.
— Как? Один и тот же символ является для Вас и тем, и другим? — воскликнул, он, чуть подпрыгнув, что стало для меня полной неожиданностью, так как до этого ящер не проявлял столь высокой эмоциональности.
— Да... Но кольцо пришлось переместить с одной руки на другую.
— И всё? — ужаснулся он, хватаясь за голову.
— Всё, — ответил я необдуманно, стараясь поскорей успокоить пришельца.
— А как же все остальное, как же иные ритуалы? — спросил он с интересом, возвращая лапы в исходное положение и наклонив голову в бок. — Неужели вы овладели умением перестраивать свое сознание и психику единственно путем перемещения кольца с пальца на палец?
— Да нет же... Мы сейчас говорили лишь о кольце, что же касается образования и расторжения парного союза, то здесь хватает и ритуалов, и традиций, и в каждой э... стае они очень различаются.
— То есть кольцо — не главное?
— Разумеется, а у Вас разве не так? — спросил я, кивнув на те кольца, что располагались у него ниже пояса.
Цвет шкуры Ящера мгновенно стал бледнее белого – лишь немигающие пуговицы глаз яростно смотрели на меня, и я впервые в жизни проклял свою профессиональную привычку расспрашивать.
— По своему невежеству Вы нарущ-ли все приличия. Теперь мне ничего не остается, как ... — (у меня даже екнуло, когда он снял с одного из своих “достоинств” кольцо из белого металла) — ...обменяться с Вами этими предметами для того, чтобы не провоцировать моих сопланетников на негативное отнощ-ние к Вашей чудесной планете.
А что мне оставалось делать?
Только радоваться, что это всего лишь галлюцинация, а в процессе обмена запахло не серой, а озоном.
Его кольцо, покрытое то ли рисунком, то ли надписью, было того же диаметра, что и мое, и потому легко налезло на безымянный палец.
— Как сказал один из ваших великих философов, факт — это информация, которую все воспринимают одинаково, — произнес Ящер важно, указав куда-то вверх не одним, а сразу двумя пальцами, но я уже не решился попросить разъяснить значение этой фразы.
— Послушайте, — сказал я как можно миролюбиво. — Давайте считать этот межпланетный конфликт исчерпанным, и лучше поговорим о том, что нас объединяет — например, о “Красном Орешке”.
— А что о нем говорить? — сказал ящер лениво, нарочито рассматривая свои когти на правой лапе. — Примитивная щ-тучка, к тому же совсем скоро первая стадия Вашего наркотического состояния закончится, так что пора прощаться, мне было очень приятно вести беседу со столь продвинутым в статистическо-социальном плане собеседником.
— Первая стадия? — озадачился я, но потом понял, что он имел в виду галлюцинации. — А что будет во второй?
Он чуть не выпрыгнул из машины, и мне показалось, что даже изменилось выражение его лица, хотя мускулов на его лице как раз и не было.
— Вы приняли вещество, даже не зная его действия? А я-то думал, что начинаю понимать гуманоидов... Нет, Вы, правда, не знаете? Вижу, что нет... Вы даже не представляете, какую энергию выпустили, какое взаимодействие сил вы нарущ-ли...
— Что, очень серьезно? — перепугался я не на шутку.
— Ну... Как сказать. Вот протуберанцы на вашем светиле — это серьезно? И да, и нет — у кого-то со здоровьем будут проблемы, а кто-то и не заметит вовсе. А у Вас произощ-ло временное подключение к каналу свободной информации. Правда, этот канал имеет одностороннюю направленность — Вы сможете разглядывать только будущее и всего лищ- на время... э... десятой части поворота планеты вокруг своей оси... сами переведите на Ваше измерение. Мало, конечно, но, насколько мне известно, для Земли и это — редкость.
— То есть галлюцинации — это лишь первая стадия действия Красного Орешка, а потом наступает побочный эффект — возможность предсказания будущего? — переспросил я, еще не осознав, что стал ясновидцем.
— Нет. Ваши видения – это первоначальный этап подключения к каналу свободной информации. Это не действие наркотика как таковое, а лишь сжатое изложение событий из вашего будущего, которые с Вами произойдут, до того, как Вы отключитесь от канала свободной информации. Другое дело, что Ваше сознание не поняло эти предсказания и представило Вам ассоциативную картину грядущего, дав волю вашей фантазии, отчего персонажи, действия и их последовательность нарущены. Поэтому я, собственно, и прервал их, ввиду Вашего полного неумения использовать галлюцинации. Ну, например — “Ваятели”...
Он вскинул руку вперед, коготком указав на капот машины, на котором только что сидели панки, плавно, и, я бы даже сказал – изысканно повернувшись лицом по направлению движения. При этом я заметил, как он "моргнул": из-под низа глаз выскочили полупрозрачные пленочки и тут же вернулись на прежнее место. Весь жест в целом получился не то что бы красивым, а скорее удачным и эффектным, и мне пришло в голову, что останься Ящер на Земле, его можно было бы с большим успехом доверить должность ведущего какого-нибудь идиотского шоу под названием “Ящер в Ящике” — очень уж колоритная фигура.
— Марсиане, что столь любезно оставили нас одних, представляли собой совсем других людей из Вашего будущего, причем не одних и тех же... Кстати, — он повернул лицо и ткнул пальцем в мою сторону, — Вы могли бы это легко проверить, спросив у них имена, ну да ладно, попробуйте проделать это как-нибудь во сне, рекомендую. Что же касается использования канала свободной информации, или говоря проще – дара предвидения, то вы сможете им пользоваться некоторое время… однако это уже Ваше личное дело…
— Мое личное дело?
— Ну да… Если вы захотите узнать будущее, то узнаете его, а нет – так нет.
— А как долго это продлиться? — спросил я, ничего не поняв, а лишь думая о том, что ящерица запретила задавать вопросы, но все же почему-то я их задаю, и она на них отвечает:
— Может — день, может — год, все зависит от особенностей организма, насколько интенсивно вы будете заглядывать в будущее, и от того, как сумеете преодолеть побочный эффект от действия «Красного Орещ-ка».
— А в чем он заключается? — спросил я с замиранием, отчаянно надеясь на то, что этот самый «побочный эффект» не будет связан с зубной болью или чем-либо подобным.
— Вы и этого не знаете? — он всплеснул руками совсем как маститый актер на съемках программы воспоминаний его творческой молодости. — Ах, я вижу что вы действительно в неведении... Тогда мне просто жаль Вас, ведь у Вас появится непреодолимое желание...
Договорить он не успел. Яркая вспышка света ослепила меня, снова превратив окружающий мир в черно-белое фото, а когда мои глаза снова обрели зрение, в него уже вернулись прежние краски.
Дождь кончился.
Я в самом деле был уже на старой кольцевой дороге, слева были Химки, Город Развлечений, справа – Москва.
Пробоина в стекле исчезла, однако вокруг безымянного пальца левой руки бежал в бесконечность изящный подарок Ящера.
Глава 21.
— Итак, для начала спросим тебя о выигрышах в тотализатор. Как тебе это удалось?
— Красный Орешек дает такую возможность.
— Красный Орешек? Расскажи подробнее, что это.
— Это… это наркотик, посредством которого можно заглянуть в будущее.
— Разве такое возможно?
— Не задавай глупых вопросов и не услышишь глупых ответов.
— Гм… Что это за наркота? Как она к тебе попала?
— Его привезли мне с Марса — там проводят эксперименты с растениями, стойкими к морозу. Одно из экспериментальных растений-гибридов имеет плод в виде двудольного ореха красноватого цвета.
— Теперь мне кое-что стало ясно, хоть и не верится… То есть этот орех — уникальная мутация, с помощью которой можно заглянуть в будущее?
— Да. За все время экспериментов над этим растением зафиксировано всего четыре случая полного вызревания плода.
— Как называется это растение?
— Я не помню… у него сложный десятизначный номер…
— Раз этот орех — такая редкость, откуда тогда ты узнал о его свойствах?
— К сожалению, я почти ничего не знал о нём... думал, что это обычный галлюцинаген, и решил попробовать его ради экзотики: хотелось стать первым и единственным землянином, попробовавший его.
— Почему же «единственным»?
— Потому что больше это растение не выращивают. Я уже говорил – за все время экспериментов созрело всего четыре плода. Первые два попытались прорастить, но эксперимент не удался. Третий был частично использован на исследования, и в нем была обнаружена редкая разновидность диэтиламида лизергиновой кислоты в сочетании с сальвинорином-В и тетрагидро...
— …Понятно. Что стало с остатком?
— Остаток ореха был испытан исследователем на себе. Опыт удался: были описаны галлюцинации, но по какой-то причине в отчете об эксперименте не было упомянуто о предсказании будущего. То ли исследователь побоялся насмешек коллег, то ли он не пытался предсказать грядущее, то ли просто не успел — через двое суток он трагически погиб от разгерметизации скафандра... Теперь-то я знаю, что это было самоубийство...
— Что ты имеешь ввиду?
— Мне стала понятна закономерность, по которой я жил после принятия этого сатанинского зелья...
— Сатанинского?!
— Да, по другому и не назовешь: вместе с даром предвидения у меня возник какой-то комплекс, а точнее — маниакальная страсть и даже физиологическая зависимость… Мне страстно хотелось убить кого-то... а самое ужасное в этом то, что чем больше предсказаний ты совершаешь, тем сильнее это желание проявляется — будто этот дар питается человечьим грехом... Если бы не мое малодушие, я бы тоже закончил свою жизнь самоубийством...
— Теперь мне многое стало понятно. Расскажи-ка поподробнее про эту «зависимость». Что, были «ломки»?
— Если брать только физиологический аспект, то… ломок как таковых нет… Хотя….
— Не юли, выкладывай как есть.
— Хорошо, боли, пожалуй есть, но совсем краткое время — несколько минут после пробуждения. Это, наверное, похоже на фантомные боли — у тебя ломит тело, сводит в паху от злобы непонятно на кого, болят те места, где тебя пытали...
— ... Пытали?!...
— ... во сне. Сон — вот что самое ужасное. Стыд, страх, позор после пробуждения – страшнее всего. По сравнению с этим физические боли – полная ерунда. Треть жизни превращается в яркий кошмар, сон настолько отчетлив, что при пробуждении ты не знаешь — куда себя деть после того, что ты совершил там… Я… Я до сих пор помню… младенца… которого… ну да ладно. И вместе с тем — появляется незаживающее желание отомстить тем, кто истязал тебя... Поэтому оставшуюся часть суток ты живешь этим и постепенно начинаешь сходить с ума...
— И тебе полегчало после того, как ты убил корейца, что покушался на тебя?
— Значительно. Еще до того... случая... я почти отказался от заглядывания в будущее, и использовал его лишь непосредственно перед казнью моего несостоявшегося убийцы...
— Казнью... Ну-ну...
— Лишь только после этого я снова почувствовал себя свободным от Дьявола...
— Кошмары не мучили?
— Нет.
— “Негр” с прострелянной головой не снился?
— Нет. Приснилась Индия.
— Очень хорошо. Но все-таки, как это происходит? Что чувствуешь в момент предсказания?
— Ничего не чувствуешь... Просто в мозгу как бы возникает картинка — достаточно подумать о каком-либо знакомом, и тебе сразу становится известно, что с ним сейчас, и что с ним произойдет в ближайшие два-три часа.
— Как понять — “что с ним сейчас”?
— Ну... Ты можешь видеть, что видит и увидит он; слышать, что он услышит...
— Читать его мысли...
— Нет, мысли не читаешь, скорее — чувствуешь…
— И таким образом можно проникнуть в мозг любого человека?
— Нет.
— А кого же?
— Только знакомого с тобой.
— По имени???
— Нет, имеется в виду человек, которого ты знаешь.
— То есть предсказать будущее случайного прохожего ты не сможешь?
— Смогу.
— Ничего не понимаю, давай, объясни конкретней, и без наводящих вопросов...
— Если человек прошел мимо меня, и я на него посмотрел, то я его уже отчасти знаю...
— Так, продолжай...
— Если я его знаю, то уже могу подключиться к его зрению и слуху… если это можно назвать так. Другое дело, что...
— Ну?...
— Что чем лучше знаешь какого-либо человека, тем качественнее картинка и более далекий прогноз можешь осуществить.
— А у прохожего?
— У прохожего ты сможешь увидеть лишь то, что видит он, предсказания почти отсутствуют — не более, чем на несколько минут. Причем, если ты с ним не общаешься, то со временем картинка тает, а в случае отключения от его разума — не возобновляется.
— Сколько стоит это зелье?
— Мне оно досталось бесплатно, Лео.
— Так ты знаешь, что это я?
— Конечно.
— Понятно, ты стал думать о тех, кто может быть твоим врагом, и так обнаружил сам себя моими глазами… Почему же тогда ты дал себя похитить? А... понимаю, ты не был знаком с теми, кто это сделал... Но почему ты, в таком случае, не подумал о себе и, таким образом, не предотвратил свое похищение?
— Ты не понял… Сразу после покушения и до сегодняшнего дня я бросил предсказывать что-либо… Кстати, я удивлен, что дар предсказания не исчез… Наверное, это от наркотиков, которыми ты меня напичкал. Но самое главное не в этом — свою судьбу нельзя узнать даже с помощью Красного Орешка.
— Почему? Разве нельзя посмотреть в будущее своими собственными глазами?
— Я тоже думал об этом, и понял — предсказав свою судьбу на два часа вперед, ты узнаешь, что с тобой будет, а узнав это — сможешь изменить ее, и тогда предсказание будет не верным, и значит это будет не предсказание. Подобный парадокс Красный Орешек решает просто — он не предсказывает твою судьбу вообще.
— Но ведь то же самое может произойти с другими… Допустим, ты знаешь, как измениться судьба другого человека после какого-нибудь действия, которое ты можешь сделать, но при этом не совершаешь его, и тогда это предсказание не будет иметь смысла.
— Правильно, но не верно. Если ты намерен изменить судьбу другого, то картинка прогноза тут же изменяется так, насколько ты действительно способен реально совершить свои действия. А тот, кому ты меняешь будущее, не знает об этом, и все зависит только от тебя…
— И тот кореец у кафе был обречен...
— Да... он не мог знать свою судьбу, не знал о том, что кто-то может предсказать его поступки и вмешаться в его будущее, и потому не имел никаких шансов убить меня. Я знал все его действия наперед и заранее был готов к ним, словно я играл с марионеткой. Я не только мог “увидеть” ответную реакцию этого человека на мои поступки, но и выбрать те действия и фразы, которые и дадут мне желаемый результат, который будет точно предсказан и легко воплощен... Когда я вылезал из машины и вынимал пистолет, я уже видел моего киллера мертвым, лежащим на траволаторе, он был обречен… Включи мою Маску, Лео, или сними ее.
Глава 22.
Бортовой компьютер не забыл мне напомнить, что я спешу, когда, потрясенный, я приказал такси остановиться. По странному (или может быть наоборот — логичному) стечению обстоятельств авто припарковалось совсем недалеко от “РОБОЛИИЗАТОРА” — места, где Стрепет преумножил свое состояние, и где началось мое активное расследование этого дела.
Итак, если верить Рептилии, то теперь я обладаю незаурядными способностями предсказывать будущее на ближайшие два с половиной часа. Что же, это очень неплохо, и многое, очень многое объясняет... но это при условии, что я действительно контактировал с Ящерицей.
А я с ней очевидно все-таки разговаривал… то есть с ним… иначе – откуда было взяться кольцу и где тогда сейчас мое? Но тогда – куда подевалась пробоина от пули? Боковое стекло автомобиля было целехоньким…
Впрочем – возможно, что кольцо, которое я сейчас вижу – на самом деле и есть мое кольцо, просто оно: а. от встречи с Ящером сменило свой цвет и форму (а может быть даже – и химический состав); б. я это фантазирую и мне кажется, что оно выглядит по другому – сказывается пролонгированное действие Красного «Орещ-ка»…
А может быть – это я являюсь фантазией этого кольца, или даже — это и есть тот самый побочный эффект, о котором упомянул Ящер. Как он сказал мне напоследок? «У Вас появится непреодолимое желание...» и исчез, не успев договорить: «... носить мое кольцо, которое принесет вам удачу»...
Окончательно запутавшись в рассуждениях, я хотел было спросить у бортового компьютера существую ли я, или все же существует лишь кольцо, как внезапно пришел к выводу, что лучше проверить не побочное действие, а само наличие “канала свободной информации”.
Я посмотрел через дорогу в сторону “РОБОЛИИЗАТОРА”, вершина пирамиды которого выглядывала над деревьями, и представил себе, как я захожу в него, прохожу в зал легких роботов, вижу ринг, где недавно отличился…
Ничего.
Никаких пророчеств и откровений.
Я повторил ту же попытку с самого начала, войдя своим ментальным (или каким там?) телом в “РОБОЛИИЗАТОР”, прошел стойку бара, мысленно вошел в зал своей славы... и не увидел ничего, что могло бы намекнуть о будущем.
“Хорошо, хоть на Китайца не нарвался...” — подумал я, как тут же, едва я представил его лицо, оказался в его кабинете, но это был уже не я.
Это был Китаец Лии.
Я (то есть он) сидел в кресле своего кабинета, задрав ноги на стол, и разговаривал по телефону. Это было настолько реально и правдиво, что мне сначала показалось, что у меня опять возникли галлюцинации: я видел все, что сейчас видел он, как видят люди свои воспоминания, даже не закрывая глаз, но только более четко и ярко. Так же четко и ярко, словно через наушники, я слышал каждый звук в его кабинете.
— Я хотеть тебе делать харашё, а ты мне не верить... — притворно картавил Лии, поглядывая то на мониторы, то на свои полированные туфли.
— А что мне верить? — услышал я наглый голос в правом ухе и понял, что Лии разговаривает по телефону. — Что, уже наступил девяносто четвертый?...
И вот тут-то я и почувствовал, понял, или даже — вспомнил, что Китаец сейчас скажет: “Юбилэйные деля всегда-всегда выходьат немножько раньше...”
— Юбилэйные деля всегда-всегда выходьат немножько раньше, ты разве не помнишь, чо было пьять лет назад...
... А наглый голос сейчас должен был ответить: “Ну не на столько же...”
... А Китаец: “А на сколько?”
... А Наглый: “В прошлый раз — на два месяца”
... А тот: “У меня ужье в октябре било... ты щто? А какой тагда дата била? А сейчас? Не 145, 150 лет ЛСД — круглый дата! Реклама уже...”
... А другой: “Да ты мне рекламой голову не морочь, твои цены на твои промокашки ленинградской подделкой за версту воняют, но только очень дорогой”…
... А Лии: “Нет, клинуся, не Питер! Голяндия, натурально...”
... “Натурааально... Кивикука, блин…”
... “Хочещь, еще раз пробуй...” — весь этот разговор и дальше был именно таким, как я его увидел в реке времени. В итоге я настолько от него устал, что перестал слушать, и лишь отслеживал моменты, когда Лии посмотрит на мониторы. Причем я сознательно как бы “прокручивал” свои видения до моментов, когда Лии в очередной раз бросит взгляд на результаты матчей. А когда их разговор закончился, я проследил за Китайцем еще некоторое время (он опять звонил, но разговаривал уже на родном языке), но эти “далекие” предсказания были слабыми, блеклыми, неяркими, словно корабли, уплывающие к горизонту.
Только ленивый дурак не стал бы проверять результаты матчей, что я успел подсмотреть в кабинете Китайца в будущем. Я подключил свою Маску к Интернет и нашел табло ставок “РОБОЛИИЗАТОРА” – и надо ли говорить, что вскоре результаты матчей стали совпадать одно за другим. Не долго думая, я решил, что надо срочно этим воспользоваться и сделал несколько крупных ставок, никак не беспокоясь, что могу проиграть свои деньги. Я был уверен в выигрыше. И не только потому, что «видел» результаты схваток, но и потому, что совпали имена роботов, что должны были участвовать в поединках, а этого я знать никак не мог.
Теперь были понятны удачи Стрепета при игре в тотализатор и других загадочных явлениях, как то “везение” во время покушения, пропажа диска или его звонок на Луну перед самым допросом Молота. Не зря я тогда назвал его “оракул” — судя по всему, Кирилл, пользуясь “каналом свободной информации“ все время следил за мной, и с самого начала был отлично осведомлен о моей опеке.
Однако глазами самого “Оракула” мне посмотреть не получилось, как не получилось пролезть в сознание Президента России и всех тех, с кем не был знаком лично. Тут-то я и пожалел о том, что не знаком с Кириллом, и даже ни разу не успел увидеть его "живьем" — непростительная оплошность, которая теперь может иметь самые ужасные последствия. Ведь, если он жив, я мог бы хотя бы приблизительно узнать его местонахождение.
Что же касается тех, кого я знал, то чем “знакомее” был образ человека, тем лучше была картинка, и в более дальнее время получалось заглянуть. Более того, я не обнаружил какой либо зависимости от расстояния: Мэри, которая в этот момент была на борту “Лунного Плота” (все-таки она тоже летела вместе со мной на одном корабле, и я выбрал анабиоз не напрасно), в ближайшие полчаса предстояло вернуться на Землю. А пока она отвечала на странные вопросы полноватого господина о каком-то “погибшем”. Очевидно, за время моего сна на борту произошло какое-то происшествие, от чего Мэри пришлось задержаться на “Плоту” до выяснения обстоятельств.
Подсматривать нехорошо, но я отчего-то не чувствовал никакого стыда, наблюдая за ней. Открытие, которое я сделал, узнав о тех талантах, что дает этот наркотик, полностью оправдывало ее в моих глазах. По сути Мэри была козырной шестеркой в несложной игре Стрепета против частного детектива, карты которого он прекрасно видел.
Мне стало ее жалко.
К тому же перед самым отлетом на Землю ей предстоял нелегкий разговор с мужем. Как это и соответствовало ее ядовитому характеру, обычная беседа супружеской пары должна была плавно перетечь в интеллигентный скандал с туманными упреками и многозначительными намеками, смысл которых я почти не уловил. Все это должно было закончиться клятвенным уверением Мэри, что теперь-то она уж точно подаст на развод, на что ее муж пожелает ей “счастливой детективной жизни”. Судя по тому, что во время всей перепалки то и дело мелькали слова “автоскульптура”, то, по всей видимости, он имел в виду мою персону, но тогда вставал законный вопрос: откуда командир «Лунного Плота» узнал о моей истинной профессии?
А вот Тесанну — мою бывшую жену, я вовсе не обнаружил в своем сознании, сделав вывод о том, что она либо по привычке спит после обеда, либо совсем стерлась из моей памяти.
Я провел в предсказаниях не менее получаса, изучая эффект Красного Орешка, и даже — возможность изменения будущего посредством влияния на него. Оказалось, это не так уж и сложно: достаточно было представить какое-либо конкретное действие, и тут же “картинка” будущего начинала мгновенно меняться. Это мне напомнило шахматную задачу, в которой, после хода «белыми», «черные» неумолимо должны сделать ответный, предсказуемый ход, а в итоге – шах и мат.
Теперь я хорошо себе представил, как Стрепет случайно (или нет) увидел в будущем Молота то, как я стану его допрашивать, и тот начнет откровенничать со мной о Правительстве Марса и Красном Орешке.
По какой-то причине это не понравилось Стрепету. Возможно, просто потому, что он (или кто-нибудь другой… например, Романов, которому Стрепет позвонил и поставил в известность) счел обнародование этого разговора преждевременным или просто опасным. Что бы я сделал на месте Кирилла?
Можно, конечно, позвонить на Луну и попросить Мэри прервать презентацию альбома. Но это будет скандал, и вряд ли Мэри на это согласиться.
Можно стать телефонным хулиганом и сообщить о бомбе в гостинице «Луи Армстронг». Тоже ничего хорошего ни для Мэри, ни для ее гостиницы.
Можно много чего придумать, а можно – посоветовать Молоту не пить (не знаю, уж откуда Стрепет узнал про Порошок Правды, но это уже не важно – у Орешка огромные возможности), выиграть время и, пока я добиваюсь от панка сделать хотя бы один глоток мюзле, подбить Мэри на устранение вещественного доказательств нашей беседы. Зная нравы этой семейки и обладая даром предвидения, полагаю, ему было легко добиться от сестры выполнения своей просьбы.
Более того…
Ну конечно! Дело вовсе не в Правительстве Марса! Все намного проще! Кирилл Стрепет, похищая руками своей сестры этот диск, уничтожал не столько информацию о Правительстве Марса, сколько упоминание о Красном Орешке, что было крайне предусмотрительно и правильно: трудно даже представить, что произойдет, если этот наркотик станет доступен нашему миру.
Пазл собрался, и все факты встали на свои места.
Тем временем, пока во внутреннем мире я объяснял себе истинные причины поведения Стрепета, во внешнем мире я практиковался в предсказаниях. Так же как и Стрепет в день встречи марсиан, я сделал несколько телефонных звонков своим друзьям и знакомым. Говорить с ними было особо не о чем, даже зная, что они сейчас мне скажут и что их ждет в ближайшее время, однако было интересно каждый раз убеждаться в том, что ты и вправду знаешь, что происходит с человеком, с которым ты сейчас общаешься.
А однажды я даже решился на шутку.
Включив в Маске электронный голос, я позвонил Китайцу Лии, представился искусственным интеллектом, и посоветовал ему снять с ринга “Бензопилу №13” — робота среднетяжелого веса, вероятность победы которого была выше, чем у его соперника ”Фредди Смерть”, более чем в два раза. Китаец, конечно, послал меня к черту, но когда ”Фредди” разрезал пополам ” Бензопилу”, воспользовавшись ее же оружием, (а я, кстати, сделал легкий выигрыш на этом поединке), я позвонил снова, и опять предложил снять другого фаворита — робота–тяжеловеса под странным названием ”Душегуб Киберкубер”.
Лии, ничего не говоря, бросил трубку, потом встал из кресла и подошел к окну. Его глаза устремились на ринг, у помоста которого в последний раз проверялся черный кубообразный робот, по телу которого краснели боевые иероглифы. И тут я вспомнил — это же личный робот Китайца, его единственный любимец, электронное воплощение Лии!
Я знал, что Китаец будет неотрывно следить за схваткой и через несколько минут увидит, как «Киберкубер» без особого для себя труда одолеет своего соперника — бестолковое трехногое создание под скромным именем ”35”. Но это будет в будущем, а сейчас, пока Лии стоял у окна, я сделал еще один звонок.
Всего лишь один звонок — чтобы напомнить ему о моем предостережении.
Лии обернулся, посмотрел на замолчавший телефон, потом вернулся к трубке и, нажав пару кнопок, сказал в нее короткую, но энергичную фразу на китайском. Через некоторое время на экране моей маски табло “РОБОЛИИЗАТОРА” оповестило, что бой отменен по техническим причинам... и это было самое интересное! Названивая Китайцу, я видел в его будущем изменения, которые варьировались в зависимости от моей воли, и, пожалуй, возможности повлиять на Лии. Чем решительнее я был настроен ему позвонить и сказать что-то, тем лучше видел изменения в его будущем, а во время последнего звонка уже точно знал, что будет дальше. Пока он стоял у окна, я представлял различные ситуации в разговоре с ним, а он, как марионетка из театра моего сознания, подстраивался под мои звонки и делал то, что я ожидал.
Если по началу у меня и были сомнения относительно моих способностей ясновидения и возможности контроля событий будущего, то после “Душегуба Киберкубера” они исчезли.
А спустя несколько минут я нашел своего врага.
То есть этим я, собственно, и занимался — просматривая жизнь наших общих с Кириллом знакомых: Пахаринну (в ближайшие два часа она будет непрерывно реветь, отвечая на вопросы полицейских, а позже, не смотря на мои указания, жадно смотреть программы новостей), Мэри (ее ругани с мужем, кстати, можно было бы избежать, если бы я ей позвонил), Молота и других “Ваятелей” (они сейчас готовятся к интервью для одного из телеканалов Мунсити), но до Романова я добрался только теперь...
Продюсер сидел в кресле за столом и одну за одной курил сигареты, прерываясь лишь на то, чтобы встать, подойти к окну с видом на рекламные дирижабли, выбросить в него окурок, посмотреть на парк, снова вернуться в кресло и закурить. Он не смотрел новости, что было весьма странно. Был похищен его друг, а Романову, казалось, до этого не было никакого дела.
Так должно было продолжаться около часа, пока, наконец, не зазвонит старинный телефон, что одиноко стоял на его столе.
Несмотря на то, что я уже почти привык к своим новым ощущениям, связанных с приобретенными возможностями, я опять и опять поразился тому, как хорошо вижу и слышу этот разговор. Романов пропустил три звонка, хотя они застали его в кресле, и телефон был под рукой. Прокашлявшись, на четвертом звонке он снял трубку и невозмутимо произнес:
— Алло...
— Монгол?
— Слушаю вас...
— У нас все готово, можно начинать.
— Когда?
— Уже можете выезжать. Какая у Вас будет машина?
— Синий «Старобалт».
— Номер?
— Ноль пять – сто семьдесят пять.
— О-кей. Езжайте по улице Фестивалей от супермаркета, что на перекрестке, в сторону салона “Натуральные Джинсы”… знаете такой, да?...
— Конечно, я ношу джинсы только из натурального хлопка.
— Вот и хорошо… По дороге, с правой стороны, в одном из проездов во дворы вы увидите исполнение своего заказа. Объект уже доставлен туда. Операция произойдет ровно через час, вам все ясно?
— Да.
— Отлично. Место там тихое, и вы все увидите своими глазами, как и желали, но учтите – мы сделаем это достаточно быстро, так что сбросьте скорость, но не останавливайтесь. Вы все поняли?
— Да.
— И вот еще что. Деньги за этот заказ вы должны перевести сразу после операции, в течение часа. Учтите – мы и так проявили к Вам терпение, так что будьте благоразумны.
Послышались короткие гудки, но дальнейшее будущее Романова было размыто и меня уже не интересовало.
Глава 23.
Лео снял выключенную Маску с головы Стрепета, и пленник прищурился от света единственной лампочки, что еле освещала сырые стены какого-то подвала, щедро разукрашенные светящимися граффити. Немного приглядевшись, Кирилл вспомнил это место: в школе именно Паццеко был большим любителем настенной живописи и нередко подбивал их с Майклом на граффити-акции. Подвал жилого дома неподалеку от школы тоже когда-то был облагорожен именно ими. Точно-точно… Фантазии на тему «Добро пожаловать в Ад!». Только тогда Миха не пошел, и они были тут вдвоем…
Кирилл вспомнил, что в тот день они здорово надышались краской, а выйдя на воздух еще больше прибалдели и много смеялись над чем-то... как давно это было!
Прежде, чем снять свою Маску, Леонардо еще раз подумал о последствиях.
Перед другими он не стал бы так поступать, но это был Стрепет, а значит не стоило давать ему повода думать, будто его кто-то опасается.
— Ну вот и встретились, рад? — произнес он уже без губошлепа.
— Да, — нейтрально согласился узник.
Лео стало противно: одно дело допрос, а совсем другое — разговор “по душам” с человеком, которого ты накачал Порошком Правды, а еще раньше до того — Парализатором Воли.
«Долго искал встречи, Леопольд? Тоже мне — нашел где встретиться!» — сказал бы Стрепет, и за этой бравадой в его голосе проскользнуло бы отчаянье, а возможно — он бы стал умолять о помиловании, предлагать деньги…
Но сейчас триумфа не жди, чертовы наркотики!
— Мне пришлось потрудиться... — сказал Лео, чтобы хоть как-то продолжить беседу. — Знаешь, даже пришлось разозлить босса, чтобы эту операцию поручили именно мне.
Стрепет улыбнулся:
— Если операция провалиться, то ты разозлишь его еще больше, да и твоя месть не состоится...
— Нет, Кирик, ты ошибаешься. — Произнес Лео, прикуривая сигарету, подумав о том, что время действия парализатора воли исчерпано, а вторую дозу давать опасно — вдруг сердце не выдержит...
— Во-первых, — продолжал он, предложив хохмы ради прикуренную сигарету пленнику, чтобы услышать привычное: «Спасибо, не курю...» — Даже если это и произойдет, я напомню своему руководству, что с самого начала был против операции; во-вторых — я теперь знаю о Красном Орехе, и скоро пойду звонить Монголу, чтобы через полчаса стать единственным, кто знает о “сатанинском зелье”, ибо операция состоится. Кстати, ты никому кроме Романова не рассказал о своем открытии?
— Нет, — подчеркнуто односложно ответил продюсер.
— Я так и думал. Только в отличие от тебя – никому и никогда не стал бы рассказывать об «Орешке». Ну и, наконец, в-третьих — я тебе уже отомстил, и теперь мщу ей.
Кирилл молчал, глядя прямо в глаза Лео.
«Чертов Порошок! — подумал тот — столько ждать этого дня, и теперь видеть, как этот умник пялиться на тебя, не в силах задать обычного вопроса: «Когда? Когда ты успел мне отомстить?!» Придется обойтись без интриги, и все выкладывать самому».
Лео наклонился вперед и положил руку на плечо своему пленнику. Тот сидел, не делая попыток освободится – руки были скованы наручниками за спиной, и продеты в высокую спинку стула – ни пошевелиться, ни встать. Пристально посмотрев в глаза Кириллу, он медленно, смакуя слова, произнес:
— Какой же ты наивный и доверчивый... до сих пор не понял, как я получил заказ на твое... — он чуть не сказал “убийство”, но вовремя вывернул: — ...устранение? Нет? Тогда слууушай...
Глава 24.
— Алло...
— Монгол?
— Слушаю вас...
— У нас все готово, можно начинать.
— Когда?
— Уже можете выезжать. Какая у Вас будет машина?
— Красный “ДрагонКар” с правым рулем.
— Номер?
— Тридцать три – сто тридцать три.
— Хорошо. Езжайте по улице Фестивалей от супермаркета, что на перекрестке, в сторону салона “Настоящие Джинсы”… знаете такой, да?...
— Угу…
— По дороге, с правой стороны, в одном из проездов во дворы, вы увидите то, что хотели. Объект уже доставлен туда. Операция произойдет ровно через час, вам все ясно?
— Вполне.
— Отлично. Место там тихое, и вы все увидите своими глазами, как и желали, но учтите – мы сделаем это достаточно быстро, так что сбросьте скорость, но не останавливайтесь. Если будут проблемы, то скажите полиции, что ехали в салон за джинсами… вы ведь можете себе их позволить, верно?... Вы все поняли?
— Да.
— И вот еще что. Деньги за этот заказ вы должны перевести сразу после операции – можете прямо там, в салоне. И учтите – мы итак проявили к Вам терпение, так что будьте благоразумны.
Послышались гудки, и я положил трубку.
Попасть в квартиру Романова и накачать его парализатором воли было бы не трудно даже без тех возможностей, что подарил мне Красный Орешек. Еще легче было поболтать по телефону его голосом: для этого даже не потребовалось программировать Маску – образец его голоса нашел еще во время полета на Луну. Помню, этим голосом я даже успел повеселить Мэри, сказав как-то любимую присказку Романова: «Все будет хорошо. Нас спасут инопланетяне!»
Труднее дался сам разговор с неизвестным: надо было подражать манере разговора Монгола-Романова, а я не так уж хорошо был с ней знаком. Впрочем, много говорить мне и не требовалось, ведь я только получал информацию, а не наоборот.
Теперь я знаю, где и во сколько должен быть убит Стрепет, а этого достаточно, чтобы предотвратить покушение. Достаточно одного звонка, да вот незадача: если я его сделаю слишком анонимно, то меня, хоть и не найдут, но вряд ли послушают. А если и послушают, то не будет никаких гарантий, что заложник останется в живых. Если же я открою себя – то я, возможно, спасу Стрепета, но у меня будут большие проблемы с полицией. Во-первых – придется объяснить, откуда я об этом узнал. А во-вторых – Романов подаст на меня в суд за вторжение и причинение ущерба здоровью, и тогда – прощай лицензия частного сыщика.
По идее, надо убить Романова – и концы в воду.
Ну а как еще поступить с человеком, заказавшим убийство своего друга?
В принципе, я его понимаю: если бы я был влюблен в Пахаринну, я бы тоже мог отчебучить что-то в этом роде: муж убит неизвестными, ты – его лучший друг, утешаешь бедную вдову и, глядишь, через годик-другой сам становишься ее лучшим другом... А как по-другому, если она даже с детективами встречается при включенной видеокамере? Именно это и дало мне пищу для размышлений, а потом и версию, когда я впервые посетил замок Стрепетов. Такую бабенку, что так истово скрывала пресловутую «тайну рода» и так искренне любит своего Кирилла, с ее мужем могла разлучить только смерть.
Одно мне было не понятно: зачем Романову нужно было лично присутствовать на казни? Очевидно, таков его гнусный характер…
Я посмотрел на Романова, который, сидя в своем кресле, вот уж десять минут неподвижно смотрел на телефон. Самая простая жертва. Его можно выкинуть из окна, или еще лучше – утопить в ванной и уйти.
А при этом еще и поджечь квартиру…
Я пошел к «инопланетянину», даже не зная – в самом деле я собираюсь покончить с ним, или это была минутная слабость. Его (а точнее – меня) спасло лишь то, что он был под Парализатором Воли. Как-никак, он теперь беззащитнее грудного ребенка – даже заплакать не сможет.
Я остановился в двух шагах от него в гневе и отчаянии. Не зная, что делать, я спросил первое, что, пришло мне в голову:
— Отчего у тебя такая кликуха – «Монгол»?
— Это с детства… – произнес он глухо и безразлично, – Из-за разреза глаз. Дразнили в школе…
Его слова – простые и правильные переполнили чашу моего терпения.
Взяв его за грудки, я дико заорал ему в лицо:
— А больше тебя никак не называли? Иудой не дразнили, а?! Сука-мразь-проститутка… Зачем тебе все это? Знаешь, что я сейчас тебе устрою?
Он меня не спросил, что его ждет, и это меня ни раззадорило, ни успокоило, а просто поставило все на свои места. То, что мне надо было сделать, стало для меня очевидным и правильным:
— Сейчас будет очная ставка, мразь. Сейчас ты увидишь убийство, как хотел. Только убит будет не Кирилл, а другой, твой друг. Мы сейчас поедем на улицу Фестивалей и устроим маленький сабантуй… Надеюсь, ты рад?
Он мне ничего не ответил, и поступил правильно: еще одно слово от этого мерзавца, и я бы его убил, не задумываясь.
Вместо этого я порылся в его гардеробе, где нашел романовский пиджак, который накинул ему на руки – скрыл наручники, которые одел на него на всякий случай. Действие парализатора воли должно было кончиться где-то через полчаса, но кто его знает, какая у Романова личная переносимость этого препарата. Там же, в гардеробе, я нашел новенький бронежилет – очевидно, Романов готовился к покушению на своего друга обстоятельно. Сначала я хотел оставить «броник» дома, но потом все же передумал: мало ли что… Я переоделся и посмотрел на себя в зеркало платяного шкафа, с удовлетворением отметив, что броня под пиджаком почти не видна, но придает моей длинной и тощей фигуре очевидную солидность и уважение.
— Пойдем... — скомандовал я, и Романов немедленно подчинился, вскочив с кресла. — Веди меня к своему «Драгон Кару»... И учти — не дай бог ты пошутил, что у тебя есть машина с открытым верхом...
...Подъезжая к улице Фестивалей, я страшно сожалел о том, что одел броню. Теперь я волей-неволей должен был париться в пиджаке, и прежде, чем я разобрался, как в бронежилете включается кондишн, (оказалось, через умницу Маску, что соединилась и с жилетом, и с оружием), мое тело успело окончательно растаять в июньском воздухе.
Я поставил обзор Маски на максимальное приближение, чтобы при случае забраться в сознание кого-нибудь, кто попадется мне по пути, но тщетно. Время для убийства было выбрано действительно удачно: спальный район, самый разгар трудового дня, и людей на улице было мало.
А точнее – никого. После супермаркета я не встретил ни единого пешехода, а из машин мне попалась лишь автоперевозка пиццы. Ни души.
И тут я неожиданно понял, что впервые в жизни собираюсь лить чью-то кровь, и ничуть не испытываю какого либо смущения или страдания. Скорее наоборот: я чувствовал сладкое возбуждение от предстоящей схватки, какую-то сладкую эйфорию от близкого ответа на вопрос, что задавал себе с детства: “Убью ли я в своей жизни хоть одного врага?”.
“Есть упоение в бою, у бездны страшной на краю...” — начал напевать я на какой-то веселенький мотивчик. Стихи появились непонятно откуда, и я даже не мог понять – сам ли я их придумал, или где-то услышал прежде.
— Откуда это? — решил спросить я Романова, что лежал на заднем сидении машины и тупо смотрел в небо.
— Рок-н-ролльный стандарт, — ответил мне он, очевидно решив, что я спрашиваю его о мелодии, однако на его ответ я уже не обратил никакого внимания.
Темная точка над кустами в глубине дороги привлекла мое внимание, а уже через секунду я понял, что это и есть тот враг, которого я искал.
Я тут же подключился к сознанию этого человека. Он силился рассмотреть через бинокль номер машины с открытым верхом, красной стрелой летевшей к нему, а за рулем сидел некто, отдаленно напоминающий меня.
Ну вот я и у цели...
Мой далекий враг наконец рассмотрел номер машины, убрал бинокль от глаз и, развернувшись к зеленой легковой машине, что стояла за его спиной, рявкнул:
— Едет!
С этой секунды я как бы попал сразу в два мира.
Первый – это был тот реальный мир, что я видел вокруг себя, но не менее реальным был и другой, виртуальный мир, который я прекрасно видел глазами моего врага.
Да, место для убийства было выбрано со знанием дела.
Кусты, посаженные для ограждения трассы от пешеходов, с радостью завоевали предоставленное им жизненное пространство, вскинув ввысь свои замечательные веточки и очаровательные листики, полностью скрыв дорогу от посторонних глаз. От трассы, по которой я сейчас ехал, тут шел поворот во двор, тоже скрытый живой изгородью. Зеленый легковой пикап, что увидел я в новом измерении, был скрыт со всех сторон зеленью и лишь тылом выходил на мою дорогу. Идеальное место для демонстрации убийства: надо лишь вовремя снизить скорость и посмотреть на то, что будет происходить за этим поворотом.
Тот, чье сознание мне сейчас удалось зацепить, подошел к правой задней двери пикапа. Открыв ее, он схватил за черную сорочку и потащил из машины человека, глаза и рот которого были заклеены скотчем...
* * *
Жаль рубашку, хорошая. Но спасти ее уже никак не удастся.
Ожидая своей казни, Стрепет успел их всех хорошо “рассмотреть” и за это время в каждом из своих убийц он обнаружил массу прекрасных качеств, невостребованных и неиспользованных.
Тот, кого они послали следить за дорогой, мог бы в другие времена, когда государства имели огромные армии, к тридцати-сорокам годам своей жизни стать отличным офицером младшего или даже среднего звена. Было видно, что он любит власть и команды, и эти невостребованные ныне качества теперь превратили его в безработного наркомана, лишнего и ненужного члена общества.
Подельники называли его «Малой»: он действительно был меньше всех ростом, и, наверное, поэтому был самым наглым из них. Малой постоянно наезжал на своих дружков, задирался и ругался с ними, словно продолжая доказывать что-то, но было ясно — тут он шестерка, одно слово — “малой”.
— Эй, чё сидишь, давай-гулять-пашли… — сказал Малой, открывая дверь и хватая за рукав...
* * *
...“Трое!” — весело отметил я, притормаживая в реальном мире и переходя на крайнюю полосу, наблюдая, как в моей виртуальной реальности эти трое, (второй — на месте водителя, третий — рядом с Стрепетом на заднем сидении), суетясь, энергично выталкивают моего подопечного из авто, хотя тот и не пытается воспрепятствовать своим палачам...
* * *
... И все равно было страшно. Как ни крути, как не доказывай всем, что ты не просто “Малой”, а “Дикий Малой”, а все же было страшно. Это потом придет эйфория, будет отвязная походка, пренебрежительный взгляд на весь остальной “прайд”, этих понтовщиков, не знающих мокрухи, будут ...
* * *
... Сорочка натурального шелка (“Из говна гусениц” — пошутил как-то Романов) впилась в руку, затрещала и порвалась у плеча. Все трое стали подталкивать Стрепета к выходу, и в их спешке, в их нарочитом хамстве, Кирилл увидел только один смысл — страх перед смертью.
Пусть даже и не своей...
* * *
... Они не только выбрали удачное место и время, но и перестраховались изрядно: Стрепет был с заклеенными глазами и ртом, и к тому же в наручниках, застегнутых спереди. Что ж, весьма профессионально, но теперь абсолютно бесполезно...
* * *
... будут скупые воспоминания о “деле”, о настоящем деле. И вот тогда-то Дикий Малой им все припомнит… Надо же – деньги поровну, а убивать ему. Гады, суки, твари… Он (якобы) там, у корейского ресторана, стал стрелять самым последним, и теперь вот должен взять всю мокруху на себя. А кто докажет, что он стрелял последним? Может, они просто сговорились, чтобы подставить его? И, если по правде, вовсе не последний он был, просто опоздал чуть-чуть… ну и что? Все равно же ведь стрелял вместе со всеми…
А ведь что случись — он будет виновен, он... Кстати, а где Моча? Обещал же страховать, пидар... а, вот и он, лезет... но сейчас не в этом дело...
* * *
... Пока он сидел в машине, его тоска и апатия была сильна настолько, что расклей они ему рот, Стрепет попытался бы убедить их в чем-то, предложить им двойную ставку, пообещать что угодно, лишь бы вырваться из этого ожидания. Но сейчас, когда они вытащили его на воздух, у него вдруг опять появилось чувство того славного покоя, что и тогда, возле “Цезуры”. Все уже было предрешено, и Стрепет не испытывал никаких эмоций, а лишь со стороны наблюдал за своими чувствами, как это было при местной анестезии, когда в детстве отец вытаскивал занозу: знаешь, что вот тут, где режут, должно быть больно, а чувствуешь лишь что-то странное...
* * *
... Они вытолкали его из машины, когда в реальном мире я был уже в нескольких метрах от их поворота. Судя по всему, один — водитель — останется до конца операции в машине, второй — самый мелкий из них, тот, что наблюдал за дорогой в бинокль, вытянул Стрепета за рукав из машины и встал рядом со своей будущей жертвой, а третий — долговязый парень в грязно-желтой куртке — появился с другого края авто...
* * *
... Главное — не испугаться в самый последний момент.
И не сорваться раньше времени.
Только дождаться, когда Моча даст команду, и нажать курок, нажать курок, нажать курок... и все… ты сможешь, ты ведь «Дикий»…
Но только вовремя — не сорваться раньше времени и не испугаться в самый последний момент...
* * *
... Он боялся. Хотя Кирилл не видел лица своего убийцы, а лишь свое, по тому, как руки судорожно сжали оружие, (пистолет с глушителем, значит пороховой) видя, как прицел мечется по лицу и мелко дрожит, можно было смело сказать, что киллер боится.
“Это хорошо...” — возникла какая-то тень эмоции в сознании Стрепета — “А может, и не стоит его убивать?”...
* * *
... Первым, кого из них я увидел в реальном мире, был долговязый детина в желтой куртке, он стоял немного позади и слева от машины, и смотрел в мою сторону. К этому времени я успел изрядно сбавить скорость и уже собирался тормозить, когда в “том” измерении произошли весьма странные события. Я был достаточно отвлечен “длинным", который, завидев мое авто, нервно произнес: “Внимание!”, как вдруг в моем мозгу прицел первого убийцы взлетел в небо, мелькнуло что-то черное, и земля в его глазах понеслась мне навстречу, от чего даже я поневоле вздрогнул...
* * *
... “Главное — ради чего... главное — деньги... Когда все кончиться, я куплю себе море неогероина и гидропоники и рвану отсюда куда подальше, на море…” — от этой мысли Малому стало легче, или так ему только показалось, когда он наконец услышал голос Мочи...
«Внимание!»
«Ну вот, сейчас…» — подумал Малой, как вдруг в его животе взорвалась какая-то глубинная бомба, и небо, кувыркнувшись, превратилось в дорогу...
* * *
... “Пора!” — щелкнуло вдруг в голове Стрепета, и он, вскинув руки, схватился за пистолет и глушитель, оттягивая врага к себе и вверх, одновременно ударив ногой в пустоту вперед — в темноту, в бесконечность, насквозь...
* * *
... “Желтая куртка” неожиданно оглянулась и побежала туда, где должен был находиться Стрепет, когда я вылетел из-за кустов и резко нажал на тормоз, одновременно высунув руку и стреляя.
Глупее нельзя было придумать: послушная машина Романова словно вросла в дорогу, меня толкнуло вперед к рулю, и потому первым выстрелом я рассобачил заднее стекло пикапа, оно вмиг покрылось паутиной белых трещин и стало непрозрачным...
...Самое интересное, что меня это даже не удивило. Я не то, чтобы хотел этого, но как-то даже ожидал, что первый выстрел пойдет мимо. Пуля крупнокалиберного пневматического пистолета, позаимствованного мною у Романова, пошла правее своей мишени...
... “Желтая куртка” остановилась, и увидав пробоину в стекле, быстро развернулась в мою сторону, наводя оружие...
* * *
... Когда «Босс Лео» предупредил их, что может произойти «что угодно», он понял только одно: и их Заказчик, что должен проехать перед ними, и сам «лох», которого надо грохнуть, темные лошадки, и неизвестно еще, чем все дело обернется, и надо быть готовым к любым неприятностям.
Моча не придал особого значения словам о том, что «лох» может быть опасен — что может сделать им интеллигентишка, скованный наручниками! Да попадись такой на их территории, он бы один легко бы «обул» и «отпочковал» этого мажора без особых проблем и долгих размышлений…
Конечно, грохнуть – это немного другое, но Малой сейчас этого лоха держит на мушке, и тот был обречен, это понятно.
Иное дело — Заказчик, что сейчас должен проехать мимо них. Если он начнет стрелять, а именно на это намекнул «Босс Лео», то надо будет отвечать. Утешая себя мыслью, что все обойдется, Моча все же готовился к тому, что не дай бог «купец» вдруг начнет дергаться:
“Изрешечу всю машину!” — в который раз за день сказал он себе, увидев красный автомобиль.
— Внимание! — дал он команду Малому, неотрывно глядя на красный автомобиль, на всякий случай снимая пистолет с предохранителя, в очередной раз подумав, что если Малой и сейчас сдрейфит или, наоборот, поторопится, то все — прощай денежки.
В ответ — странный звук и возня борьбы, и все, что он успел заметить — то, как "лох" и Малой, скрылись за авто:
Не было печали!...
* * *
... Нога попала во что-то мягкое, пистолет булькнул над головой, Кирилл выкрутил руки и пистолет соперника, отчего корпус его врага подался вперед, а Стрепет вывернулся и прижался к нему правым боком, и в этой сцепке упал с ним в пустоту...
* * *
... До меня запоздало дошло, что красная букашка, что мельтешила по экрану Маски — это есть не что иное, как прицел романовского КПППС, и, стало быть, стрелять из него — одно удовольствие...
* * *
Моча было рванулся к ним, на какое-то мгновение забыв о Заказчике, как двойной звук — хлопок выстрела и хлопок встретившего пулю стекла, одновременно с визгом тормозов снова напомнил о «купце». Пуля прошла совсем близко, он даже успел заметить, как лопнуло стекло.
Привычное чувство мгновения перед дракой, когда поздно думать, и пора бить, было Моче хорошо известно. В тот миг, когда он направил оружие на красную машину, что стремительно вылетела из-за кустов и резко затормозила в пяти шагах, он, по привычке, успел прикинуть, что это даже хорошо, что первый удар врага прошел в пустую — теперь его очередь...
“Изрешечу...” — крикнуло что-то внутри него, дернув руку отдачей, когда шикарный автомобиль цвета рубина, вспыхнув гранатовым сияньем, рванул куда-то вниз, потом плавно оттолкнулся от земли, и поплыл вслед облакам, и Моча полетел за ними, сладострастно упиваясь болью невыполненной задачи:
"Надо быстро... Малой не справляется... сдрейфил... Прощайте денежки ... Изрешетить всю?…" — дымилось в пронзенном болью сознании, нажимая на тайный крючок, и тот, послушный раб, рвал небо как обертку, дергая и дергая руку отдачей...
* * *
... Когда Малой очнулся, то смог наконец вдохнуть воздух. В падении, обученный уличными боями, он что-то попытался сделать, а потому дернулся, и упал не плашмя, а на правую руку, которую успел освободить. Он перевернулся с правого бока на живот, где жгуче томилась боль. Левая рука была выкручена, Стрепет был скован ее удержанием, но оружия в руке уже не было, как не было его и в правой, и это было плохо. Очень плохо. Даже хуже, чем боль в поддыхалке...
* * *
... Эта сука успела пальнуть в мою сторону — наугад и мимо, конечно, но я, поймав розовую бабочку прицела на его груди, уже нажимал на спусковой крючок:
— УМ-РИ-СЕ-ГО-ДНЯ-ТЫ-А-ЗАВ-ТРА-Я!!!!!!!! — запел крупнокалиберный Стечкин, а мишень, загораясь красным свечением, пожалуй, даже более ярким, чем кровь Ящера, заскакала в диком, неимоверно красивом Танце Смерти, дергаясь всем телом, бросая во все стороны кусочки мяса, свинца, крови и одежды, доставляя мне искусством пляски незабываемое вознаграждение за все мои труды.
Не знаю, в чем разница между эйфорией и истерикой, но увидав как умирает мой враг, я испытал сразу и то, и другое. Мир, адреналиновый мир вокруг меня, стал сказочно прекрасен – появились новые оттенки и звуки, воздух стал густым и упругим, как вода, а время чуть-чуть остановилось и даже пошло в обратную сторону. Казалось, что вся моя жизнь шла к этому великому мигу, тяжесть земного притяжения, гнетущая меня последние дни, слетела с моих плеч, и наступило счастье…
* * *
... Черный асфальт дороги — и только. Больше никакой визуальной информации. Если бы можно было закрыть глаза, Стрепет так бы и сделал, чтобы не отвлекаться от ощущений в левой руке, что неловко схватила оружие и пыталась перехватить пистолет более удобно, помогая при этом удержать противника. Но в том то и дело — глаза уже закрыты, и даже заклеены, а в разуме — лишь черная резина дороги...
* * *
... Когда я пришел в себя, то обнаружил, что мое тело уже выскочило из автомобиля и бежит к пикапу. Маска пульсирующими квадратиками тут же подсказывала мне две новых мишени, что возились подо мной на дороге, и я еле удержался от искушения повторить свой подвиг, едва не застрелив обоих, включая Стрепета, но я вовремя пришел в себя — где же третий преступник?
Он до сих пор был безучастен к этой дьявольской схватке, и это было опасно. Оставаясь сидеть на месте водителя, не пытаясь ни выскочить из машины и вступить в бой, ни скрыться, он вел себя подозрительно иррационально.
Но и в этой угрозе, что сейчас затаилась в машине, я чувствовал сладкий кайф от предстоящей битвы, и, презрев опасность, уже шел навстречу к своему неведомому врагу, заранее зная, что я буду победитель.
Скорый на расправу, и беспощадный...
* * *
... Вырваться!
Надо вырываться, несмотря на то, что он, Малой, лежит на правой руке, что при падении он больно ударился головой, от чего в газах ярко вспыхнул салют, а дыхание появилось лишь сейчас.
Вырваться!
Нужно вырваться, потому что все идет не так, как хотелось и как они рассчитывали, и теперь где-то на верху идет пальба, а у тебя нет пистолета — его поглотил этот неведомый живой капкан.
Лишь бы вырваться, потому что очень страшно и очень хочется жить...
* * *
... Наконец Малой повернул голову, и Кирилл его глазами увидел свою ногу и пистолет — вид с боку...
* * *
... Ай-яй-яй! Они забыли закрыть заднюю дверь.
Ну... где же третий?
Красный глаз прицела превратился в Единственное, когда я, заглянув в салон, обнаружил, что "третий" спит с открытыми глазами, опершись на руль, маска не реагирует на него, как на мишень, а лобовое стекло в крови — вот незадача!...
Я обернулся, чтобы проверить свою догадку... Так оно и есть... Мой первый выстрел оказался роковым для водителя киллеров, ибо больше пулевых отверстий в заднем стекле я не обнаружил.
Черт! Пули были заряжены поочередно, и была бы первая пуля разрывной, она бы разнесла стекло, и водитель остался бы жив... еще на несколько секунд. Но мне ужасно не повезло, и мой триумф не повториться.
Хотя… Чего это я суечусь? Ведь есть еще один, которого надо успокоить...
* * *
... Стоило Малому увидеть свой пистолет, как тот немедленно ожил, и стал мертвым взглядом искать своего бывшего хозяина...
* * *
... «Был бы я левшой...» пролетело по окраине сознания Стрепета, когда он попытался прицелить пистолет во взгляд Малого, но дуло непослушно ушло вправо... или же в лево... смотря как смотреть, и целиться нужно зеркально...
* * *
... Осечка!
Нет, не осечка. Курок нажимался, но пистолет не стрелял.
Ко всем моим бедам кончился газ?!
Я посмотрел на индикатор: нет, не в этом дело, просто я расстрелял все патроны в «Желтую Куртку»…
* * *
... Черное око пустоты неумолимо, и как-то по-деловому медленно посмотрело по сторонам, и вот оно на бесконечно долгое мгновение заглянуло в его глаза, и Малой сначала не поверил, что такое возможно. Он же не жертва с заклеенными глазами! Он охотник!
Отчего-то сейчас Малой некстати вспомнил, как посмотрел в глаза тот мужик в багажнике: страшно и обречено. Он вспомнил, что этот взгляд из могилы-багажника приснился ему на следующую ночь, и он в страхе проснулся, но никому не рассказал о своем сне, хотя очень хотелось… Но что рассказывать? И кому?
«Наверное, и у меня сейчас такой же взгляд...» — подумал Малой, обнаружив, что страх его куда-то исчез — видимо, он перешел какую то границу, когда начинается анабиоз, и ничего не чувствуешь.
А когда черный кружечек внезапно превратился в огромный куб, доверху набитый маленькими звездочками, он даже не удивился, а лишь принялся выбирать из них ту, до которой он давно хотел бы дотронуться, но все они были одинаковыми, и Малой, выбрав одну, тут же приходил в замешательство, отбрасывал ее в сторону и опять принимался искать эту неповторимую искорку...
* * *
... «А может, и не стоит его?» — мелькнуло где-то уж очень далеко, на самом краю сознания, когда Стрепет с явным для себя удовольствием нажал на спусковой крючок.
Картинка в голове, мелькнув на прощание красивой звездочкой, исчезла, и в наступившей темноте Кирилл почувствовал, как по его телу побежала теплая волна какого-то неповторимого чувства, похожего на первый оргазм, но раз в сто сильнее. Все тело расслабилось, а в голове неясно зазвучала странная, необычайно красивая музыка…
* * *
... Я уж было собрался достать свой пистолет, (ну и что, что он без глушителя и пороховой, теперь это не важно), но не успел. Под ногами что-то шлепнуло, сказав низким голосом отрывистое: "Бва!", и затылок моей потенциальной жертвы, отделившись от головы, легко и стремительно отлетел на несколько метров в сторону.
Я даже не успел удивиться тому, как Стрепету это удалось. В ту секунду я лишь испытал огромную злость от того, что не успел застрелить третьего негодяя. От досады я даже топнул ногой и, клянусь, в тот миг я едва удержался от того, чтобы не пристрелить и самого Стрепета…
Но то, что мне довелось пережить в следующий миг, оказалось намного сильнее всего, что выпало мне в эти короткие секунды боя. Сильнейший удар в правый бок отбросил меня на пикап, и я сполз (а может даже и упал) на левый бок, не в силах сделать ни вдох, ни выдох.
Глава 25.
Если Леонардо прежде никак не мог понять, зачем Романову убивать своего друга, да еще быть свидетелем этого, то теперь все встало на свои места.
А раз так, то кому, как не Лео было знать, что Монгол не оставит друга детства в беде. Еще со школы, когда Леонардо незаметно влился в их компанию, его часто удивляла прочность их дружбы, которая началась еще в раннем детстве. Несмотря на ссоры и обиды, что были между ними в детстве и отрочестве, не взирая на различия их характеров, друзья детства остались друзьями на всю жизнь.
На это и был расчет – дождаться, когда Романов приедет сюда и убрать его.
Как это будет –не важно, сейчас главное– устранить Стрепета, а потом дойдет дело и до Майкла. Впрочем, может быть ему повезет, и Майкл сам нарвется на пулю...
И все же Лео был очень удивлен, когда на красном «баболове» приехал не Миха, а какой-то громила – высокий и крупный мужик, который, не долго думая, затеял перестрелку.
"Стареют друзья... Самому уже не в мочь дружка выручить, телохранителя нанял..." — подумал Лео брезгливо. Но это – потом, и уже не имело для Леонардо особого значения: механизм его тщательно спланированной операции работал в том режиме, на который он и рассчитывал, и ничто не могло этому помешать.
Лео подъехал с тыла к машине Романова и нажал тормоз как раз в тот момент, когда послышались первые выстрелы, и этот знак лишний раз укрепил его уверенность – все будет хорошо.
Как и ожидалось, Романов не вызвал полицию, и теперь с каждой секундой боя исчезали люди, замешенные в этом деле, и чем меньше их будет, тем надежнее сохраниться тайна.
Тайна Красного Орешка, тайна, которая сделает его по настоящему богатым.
Богатство…
Это единственное во что теперь верил Лео до конца. Остальное — иллюзия.
Деньги…
Вытяжка власти. Зерно уверенности. Настойка роскоши. Семечко славы. Перегонка удовольствия.
А что взамен?
Как там сказал этот чистоплюйчик? — "Необузданное желание убить кого-то"?
Да если и есть на свете человек, готовый встать на пути Лео к Цели, то он и должен умереть. Это же так просто. А Стрепет, с его состоянием и отчужденностью от мирской суеты понять это не смог бы никогда...
Поэтому теперь — только вперед. Впереди все, что ты сможешь себе пожелать, позади — бедность и предательство, а сейчас — самое трудное — первое испытание кровью, дальше будет проще.
Лео опять, на какой-то короткий миг, вспомнил происшедшее у корейского ресторана. Точнее — то, что было на следующий день. Сообщение о трупе, найденном в багажнике машины на окраине Города, фотографии в газетах и интернете. Пожалуй, именно тогда Лео испугался по настоящему, наконец-то до конца осознав, что Смерть в тот вечер действительно гуляла возле таверны, так и не заглянув в нее, но и этого было достаточно, чтобы навсегда запомнить ее прогулку, леденящую кровь.
И вот теперь Старая Костлявая Карга снова прогуливалась совсем близко — за кустами, куда устремился телохранитель Романова, и где снова прозвучал выстрел. Значит, кровавая жатва Сатурна шла полным ходом, и теперь главное — быть рядом и помочь ему, при этом самому не попав под его неумолимый серп.
Да, это было у Лео в первые, но, выскочив из машины и, не целясь, выпустив две пули из дрожащего от возбуждения оружия, он, как это часто бывает у новичков, не промахнулся.
Пистолет резво пожал его руку, и высокий телохранитель отлетел на шаг, ударился об угол пикапа и рухнул на землю. Он упал на левый бок, шумно вздохнул и выдохнул, и тут же замер, отдаваясь ядовитому укусу пуль.
Он упал спиной к Лео, дыра на правом боку пиджака была хорошо заметна. И при этом, как по заказу, не было крови. Лео более всего не хотел этого: крови, мяса, мозгов, грязи, а главное – взгляда трупа, как это было в прошлый раз. Для Леонардо не было никакого наслаждения от убийства, ему хотелось только одно — убрать со своего пути тех, кто ему помешает. Будь у него какое-нибудь оружие будущего, распыляющее врагов своим фантастическим лучом на молекулы, а лучше — превращающее их в пустоту, как в детском сериале про инопланетянку Тэнси, он бы непременно им воспользовался.
Увидев поверженного врага, Лео как-то неожиданно успокоился.
Судьба была благосклонна — проходя мимо "баболова", он увидел в нем Монгола, а значит оба человека, знавших секрет Красного Орешка, были тут. К сожалению, и он, и Стрепет остались в живых — что лишь еще раз наглядно подтверждало правдивость и феноменальность информации о силе Красного Орешка.
Кирилл, не шевелясь, сидел на дороге в пол-оборота к Лео, держа остывающий пистолет в левой руке, правой расклеивая себе рот, а Романов почему-то валялся на заднем сидении. Его лицо выражало какую-то бессмысленность и отчужденность, и Лео опять брезгливо подумал о трусости Монгола, пока не обнаружил, что руки у него закованы в наручники. Это было непонятно, и с одной стороны очень помогало убрать Майкла с дороги, однако с другой — как это потом объяснить полиции? Стрепета можно пристрелить из любого пистолета киллеров, и тут вопросов не возникнет. Выстрел в телохранителя Романова он тоже сможет легко объяснить — знакомая машина, незнакомый человек, связанный школьный друг, перестрелка... Но из какого оружия надо застрелить Романова, чтобы не вызвать напрасных подозрений?
Тем временем Стрепет, не успев даже расклеить глаза, повернул голову в его сторону. Догадываясь, что тот сейчас видит его глазами, Лео прицелился ему в лоб и властно произнес:
— Без шуток: брось оружие!
Продюсер немедленно подчинился, бросив пушку, и пистолет улетел под машину киллеров. Все они, кстати, были мертвы: труп у заднего бампера, труп водителя, что смотрел на Лео тем самым взглядом покойника, что Лео так не хотел увидеть, и, наконец, труп Малого, что лежал рядом с Кириллом, заливая дорогу черной кровью.
Взгляд, грязь, кровь… Но теперь не только это внушало страх. Лео, хоть и был теоретически готов к тому, что в перестрелке победят другие, а не «его» бойцы, но все же был сильно поражен исходом боя, и лишний раз убедился, с какой невиданной силой ему пришлось вступить в противоборство.
Медлить было нельзя.
Надо было убивать.
Убивать, пока не сдали нервы.
Пока Смерть гуляет рядом.
Пистолет телохранителя (или кто он там?) — модный и современный пневматический Стечкин — попался на глаза весьма кстати.
— Кто это такой? — спросил Лео, кивнув в сторону громилы и наводя прицел на ногу продюсеру. — Говори, иначе я стреляю.
— Точно не знаю, Леопольдус. Думаю, мой ангел-хранитель.
Леонардо задумался. Появление нового игрока было для него необъяснимо. Впрочем, думать было некогда, тем более что новый игрок если и знал о Красном Орешке, то уже никому о нем не расскажет.
— Хороший у тебя ангел... но ты все равно проиграл, — сказал Лео, осторожно, стараясь не оставить отпечатков пальцев, поднимая КПППС. Подходя к Романову, он посмотрел по сторонам. Пустынная улица продолжала вожделенно ждать свою паству.
— Я не мог проиграть, — неожиданно возразил Кирилл. — Я же знаю, что будет с тобой, и знаю, что ты меня не убьешь.
"На понт хочет взять", — подумал Лео. — "Думает, не смогу..."
— Да? — спросил он насмешливо, направляя поднятое оружие в лицо Монголу.
Романов не шевелился, не пытался сказать что-то, а лишь тупо смотрел на Лео. Надо было стрелять, но для выстрела нужно было еще что-то, совсем чуть-чуть, что-то неуловимое, что может потом оправдать тебя.
"Без грязи не обошлось..." подумал Леонардо, но теперь, после первой крови, уже совсем не брезгливо, а скорее сочувственно.
— А что там насчет Майкла? Или его я тоже не смогу сейчас успокоить?
— У тебя ничего не выйдет… — ответил Стрепет тихо, но уверенно.
"Сука, даже сейчас он передо мной понтуется, аристократишка…" — раззодорил себя Лео и эта злость помогла ему нажать на спусковой крючок.
Осечка!
Ему даже показалось, что он не пытался выстрелить — он еще не был готов признать, что был настолько хладнокровен в то мгновение, когда осторожно, чтоб не смазать чужие отпечатки пальцев, нажимал на курок.
Опять осечка!
Стрепет натянуто засмеялся нервным смехом, и Лео понял, что совершает какую-то непростительную ошибку, ход которой предугадать было не трудно: Смерть гуляет где-то рядом, и ждет его.
— Если бы ты, Леопольд, был хоть чуть-чуть осмотрительнее, ты бы спросил меня о своем будущем, когда я был под Порошком Правды...
Глава 26.
Воздух — главное богатство.
Это я понял еще в школе во время летних каникул, когда уехал в деревню, где мне захотелось отдохнуть от компьютера и учебников и прочесть Библию от начала до конца.
Впрочем, если говорить на чистоту, это был лишь повод.
На самом деле я был совсем молод, и, насмотревшись по телевизору похождений инопланетянки Тэнси, пожелал испытать свой организм голодом, чтобы быть, в случае чего, готовым к дальним космическим перелетам. И вот, услышав от кого-то, что Библия читается за сорок дней, я решил совместить пост и чтение Святого Писания.
Эта мысль привлекла меня по нескольким причинам. Во-первых, думал я, что еще может отвлечь от мыслей о хлебе насущном, как не чтение великой книги? Во-вторых – Библию все равно надо прочесть, на то она и Библия. Ну и в-третьих – чем быстрее я ее прочу, тем скорее закончится это испытание.
И вот — это случилось в разгар драмы Первой Книг Царств, неподалеку от города Вефсамиса, когда местные жители увидели колесницу, что пришла к ним из Филистимии. Ее тащили первородные коровы, не познавшие ярма, что жалобно мычали по своим оставленным в Стране Странников телятам, где после семимесячного пребывания Ковчега Завета вопль города восходил до небес, и бывшие греки решили наконец избавиться от Бога великого и страшного, поставив Ковчег Откровения в повозку и дав в придачу в виде откупа за пять городов своих — Азот, Газу, Аскалон, Геф и Аккарон пять золотых наростов (интересно, что это?) и пять золотых мышей.
Неизвестно, долго ли шла эта повозка по земле ханаанской, пока не пришла она в Иудею на поле Иисуса Вефсамитянина к большому камню, и крестьяне, оставив жатву пшеницы в знойной майской долине, радостно побежали смотреть, как священники снимают Ковчег Господа и ящик, в котором были золотые вещи, ставят их на камень, колют колесницу на дрова, а бедных животных — режут во всесожжение своему Богу.
Жители «Города Солнца» (как гордо называли свою укрепленную деревню вефсамистяне), гордые и счастливые от выпавшей им удачи (еще бы! как-никак, сам Бог пожаловал), приводили левитам быков, и волов, и телят, и коз, и овец, приносили горлиц и молодых голубей, отдавая их в жертву. И вот, пока священник возился с окроплением жертвенника кровью животного, нет-нет кто-то тайком да и заглядывал внутрь Ковчега, не зная, что Бог, в нем живущий — нрава крутого, любопытных не любит…
"И поразил он жителей Вефсамиса за то, что заглядывали в Ковчег Господа, и убил из народа пятьдесят тысяч семьдесят человек; и заплакал народ".
На этих строках я сам едва не расплакался. Не столько из-за массовой казни древних евреев, сколько – из-за запаха жаренного мяса от жертвенника на поле Иисуса Вефсамитянина. Запах реально наполнил чердак, где я уже почти неделю читал Библию. Голод к этому времени перестал восприниматься как что-то необычное, и я даже подумывал о том, что, может быть, отказаться еще и от воды.
Но этот запах (оказалось – пахло шашлыком от соседей, я-то думал – чудится), навел меня на мысль, что отказаться от всего невозможно. Потому что воздух, посланный нам милостью создателя времени и пространства — от него отказаться не получиться все равно.
И эта мысль, на первый взгляд — простая и очевидная, навела меня на столь глубокие раздумья, что в процессе рассуждений об ограниченности доступных мне ограничений я пришел к выводу об их бессмысленности и, как следствие, прекратил голодовку.
Теперь пуля вышибла воздух из моих легких, и на те мгновения, когда диафрагма отказалась подчиниться моему желанию жить дальше и перестала качать Божий дар по бронхам и трахеям, я снова вспомнил то лето, когда я открыл для себя неоценимую ценность воздуха.
Мои ощущения были похожи на то, будто в горло вставлена пробка, а в грудь налили кислоты, я никак не мог вздохнуть, и чувствовал, что умираю.
Помощь пришла неожиданно: едва я упал на землю, а может — еще в падении, бронежилет больно уколол меня в спину и заодно прилично ударил током, после чего пробка влетела в мое горло, и я обрел возможность дышать, сделав глубокий вдох и выдох.
Дышать было больно, я не шевелился, осторожно вдыхая воздух через ноздри, стараясь не дышать животом, а не грудью. У меня закружилась голова, на смену кислоте в мои легкие неожиданно хлынул жидкий кислород. Умница-бронежилет, насмерть перепугавшись за жизнь своего хозяина, принялся пичкать меня лекарствами, сделав под лопатку еще один укол, а Маска, поинтересовавшись, могу ли я отдавать команды, спросила: "Вызвать Полицию?".
Что не говори, а дорогие вещи для того и сделаны, чтобы облегчать человеку жизнь и выживание.
Моя поза спиной к противнику и моя неподвижность, очевидно, скрыли от него то, что я был в бронежилете. По крайней мере – никаких попыток добить меня он не предпринял, за что я ему был очень благодарен. Не смотря на свое временное поражение, желание схватки и кураж битвы по-прежнему бились в моем сердце. Я почти не раздумывал, что надо делать, а мой враг совершал непростительную ошибку: он медлил. Не обращая на меня никакого внимания, он заметно обрадовался, когда обнаружил в моей машине Романова, а затем обезоружил Стрепета, вместо того, чтобы сразу его убить. И пока враг терял драгоценные секунды, я быстро изучал сводки с театра боевых действий, которые дала мне камера заднего вида. На ней был виден мой обидчик, обведенный в красный прямоугольник угрозы и информация о нем: "Рост - 175 см, вес – 60-70 кг. Возраст — 20-25 лет"... говоря обычным языком: мальчишка моего роста, одетый в белую сорочку, зеленые брюки - хамелеоны, опоясанные ремнем с огромной пряжкой и черные мужские сабо с такими же серебряными пряжками, но поменьше.
Я невольно обратил внимание на эти пряжки, так как лежал на теплой дороге и обувь его была много ближе, чем лицо, которое было мне совсем не знакомо: красивые, выразительные глаза, тонкий нос и губы — оно не вызывало у меня ни неприязни, ни обиды, ни отвращения.
Мне просто надо было убить этого человека, чтобы исполнить свой долг и выжить самому.
Враг подошел совсем близко ко мне и зачем-то схватил пневматический пистолет Романова, оброненный мной в схватке. К этому времени гибкий хват бронежилета, что прежде казался мне штучкой совсем уж ненужной и бесполезной, без всяких команд осторожной змеей прополз под пиджаком к моему пистолету, который я, к счастью, так и не успел вытащить из кобуры. Хват осторожно дотронулся до оружия, и, легко его дернув, и выдал на экран:
«УСТАНОВЛЕН ПРЕДБОЕВОЙ КОНТАКТ.
ПИСТОЛЕТ ПОРОХОВОЙ СИСТЕМЫ "ОВОКАСИ".
БОЕКОМПЛЕКТ 10 ПАТРОНОВ».
Тут же появилась опция прицела, и я установил ее розовый жучек на голову моего обидчика.
«ТОЧНОСТЬ ПЕРВОГО ВЫСТРЕЛА — 67%», — сообщила мне Маска как раз в тот момент, когда мой новый враг, назвав Романова по имени, спросил Стрепета о том — убьет ли он его друга или нет, запустив руку с пистолетом в кабину автомобиля.
Тут-то я и решил немного погодить. Как это было не по-христиански, а вот по-индуистски я поступал совершенно правильно и в высшей степени справедливо. В конце концов, за кармические долги надо платить, и лучше — в этой жизни, а не в очередном воплощении, куда сейчас и должна была отправиться неспокойная душа Романова. В самом деле – пусть его убьют и это будет справедливо: ведь он заварил эту кашу, и теперь должен получить свое.
— У тебя ничего не выйдет… — негромко сказал Стрепет, и оказался прав: я как-то и не заметил, что для убийства киллер зачем-то решил использовать разряженный “Стечкин”.
“Повезло…” — подумал я, с трудом представляя участь очередного воплощения человека, из-за которого мы влипли в это дерьмо.
“Снять с предохранителя!” — безмолвно скомандовал я губами…
* * *
... — Если бы ты был хоть чуть-чуть осмотрительнее, то спросил бы меня о своем будущем, когда я был под Порошком Правды... — продолжал Стрепет, и в его голосе я неожиданно услышал неприсущее его положению спокойствие и даже жалость к врагу.
* * *
…Компьютер бронежилета среагировал так, как и должен был среагировать: "ВВЕДИТЕ ПАРОЛЬ"… это был конец…
* * *
— И что бы я узнал? — спросил враг изменившимся голосом, и я вдруг явно увидел, как он переменился в лице: в этот момент он явно боялся Стрепета.
— Ты бы узнал, что Майкл всегда и везде использует один и тот же пароль — "БАНАН"…
* * *
… Механическая рука вырвала мой любимый "Овокаси" из плена кобуры Романовского бронежилета, откинув полу пиджака, и мои уши тут же заложило от грохота.
Киллер вздрогнул, и посмотрел на меня совершенно круглыми глазами, выставив руку с КПППС перед собой, словно предлагая его в качестве выкупа за свою жизнь.
Прицел я навел точно в голову, но первая пуля прошла мимо. Впрочем, не удивительно: пистолет не был пристрелен хватом бронежилета, о чем он меня и предупредил: "67%". Рисковать дальше я не имел права, и оставшиеся девять выстрелов положил в белую рубашку врага, разукрасив ее алыми гвоздиками ран. Пляска Смерти, глобальная, красивая и мимолетная, заставила его дернуться всем телом, нервным движением отбросить пустой пистолет назад и в сторону, как бы демонстрируя его полную непригодность, затем резко согнуться, отступая левой ногой на полшага назад, одновременно сбрасывая с правой ноги сабо с огромной пряжкой, взлетевшей, красиво крутясь, высоко вверх и упавшей, наверное, на крышу пикапа, и лишь затем, в падении выпрямляя корпус с уже расстегнутой и выпущенной из под брюк сорочкой, плашмя упасть на дорогу, издав при этом странный звук, который я, не смотря на грохочущую музыку Танца, прекрасно расслышал: “ЙЕЭУ”…
Все мое тело мелко задрожало от сладкого возбуждения от выигранной схватки, словно меня ударило током высоковольтного счастья. Я лежал в ореоле сияющего озноба и праздничного восхищения от содеянного не меньше минуты, а может и вечность, пока не смог более ясно воспринимать окружающую реальность.
Приходя в себя, мне поневоле пришлось задуматься о том, что творится вокруг, и мои мысли постепенно становились все мрачнее и мрачнее. Было очень странно, и даже интересно, наблюдать постепенный перепад настроения. Поначалу – сладкий экстаз и эйфория, а затем – мысль, простая и банальная: я только что оборвал жизнь трем людям. Плохим, хорошим — не важно. Они, скорее всего, никого никогда не убивали, а я – сподобился. Получается, что я убил людей, заведомо добрей и лучше чем я. Ведь в самом деле – если бы я не вмешался, то был бы убит всего один человек, а теперь их оказалось три.
Вот такая чуждая логике арифметика. Более того – я чувствую, что мне это понравилось – убивать. Откуда во мне столько злобы и жестокости, что я, убивая за день, даже не за день — за минуту, уже третьего человека, не только не сожалел о содеянном и не испытывал отвращения при виде трупов, но ощущал УДОВОЛЬСТВИЕ? Неужели я действительно — прирожденный хладнокровный убийца, душегуб и антихрист, до поры скрывавший свое истинное лицо? Ведь до этого я всегда считал, что убить человека очень трудно, во всяком случае — мне, и был убежден, что делать этого никогда не придется.
Я лежал не шевелясь, ощущая дикий коктейль чувств из тупой боли в правом боку, эйфории в сознании и черных мыслей в сердце. Когда эта смесь, наконец, перемешалась и превратилась в единое чувство, на меня навалилась неодолимая апатия, тоска, грусть и усталость. Все пережитое за сегодняшний день было слишком велико, и даже утренняя встреча с Пахаринной воспринималась мной как что-то далекое и почти забытое. Не хотелось ничего, даже водки для снятия стресса. Даже если бы этот новый киллер сейчас бы ожил как в дурном кино и начал все сначала — я бы едва ли смог и пальцем пошевелить, чтобы защитить себя.
Весь мир был мне безразличен.
Однако и сейчас я был кому-то нужен в этом сером мире. В экране заднего вида, совсем внизу, показалась новая мишень. Кто это? А... Муж моей заказчицы. Вот и встретились.
Я отметил, что почему-то всегда представлял его много старше, хотя прекрасно знал, что они с Романовым одногодки. Маска услужливо перебросила прицел на его лоб, и я вспомнил, что до сих пор держу пистолет в боевом положении.
— Я полагаю, вам сейчас очень плохо, — произнес он тихим грустным голосом, когда я дал команду моей механической руке поставить оружие на предохранитель и убрать его в кобуру. — Однако есть много нюансов, которые нам надо обсудить до приезда полиции. Дело в том, что вы не обладаете полной информацией о происходящих здесь событиях, и можете сделать неверные выводы, создав кучу никому не нужных проблем... Поэтому прошу Вас, когда приедет полиция, скажите им, что Вы — телохранитель Романова, случайно проезжали тут мимо, заметили меня, и Вам чудом удалось меня спасти.
Бедняга ничего не знал.
— Послушайте, — сказал я, чувствуя, что не знаю с чего начать, а каждое мое слово больно отдает в груди: — Я — частный детектив, ваша жена наняла меня для того, чтобы я уберег Вас от возможных опасностей. В процессе моего расследования я выяснил, что ваш друг Романов организовал на вас покушение...
— Знаю, знаю... — мягко перебил он меня.
Я увидел, что он снял пластырь с левого глаза и озрел, слеповато им щурясь. Я подумал, что надо бы помочь ему снять наручники, но ничего не предпринял, обнаружив, что любое движение приносит боль, да и не хочется мне шевелится — хочется просто лежать на теплой резине дороги и ждать судьбу.
— Поэтому еще раз советую вам хорошо подумать и выбрать: либо Вы все рассказываете полиции, и Вам никто не верит, ведь доказательств у Вас нет, — сказал он, залезая рукой в карман моего пиджака. — Либо говорите то, что я Вам советую, и без лишних проблем перестаете заботится о таких пустяках, как, например, деньги. Подумайте хорошо, и учтите, что Вам это советует человек, наиболее пострадавший в этой истории. Позже я Вам все объясню, и Вы поймете, что поступили правильно.
Моя эндокринная система была перенасыщена гормонами безразличия, и я не стал спорить. Да и что мне оставалось делать, если у меня действительно не было никаких доказательств, а Стрепет уже нащупал в кармане моего пиджака ключи от наручников Романова…
Глава 27.
Несмотря на совет детектива, звонок мужа застал Пахаринну за просмотром последних новостей.
Весь день она была как в тумане, который, млечно обступая ее со всех сторон, призрачно менял мир вокруг нее. Книги, стулья, витражи — вся обстановка в замке как бы трансформировалась, впитав в него зло и опасность этого дня. Казалось, что еще одно мгновение, и что-то грозное и серое выйдет из-за угла и властно схватит ее и утащит куда-то в недра этого страшного замка.
Иногда она чувствовала себя так, словно не спала несколько суток и потому измотанное сознание было не в состоянии понять что-либо. А иногда напротив — ей казалось, будто она и в самом деле долго не спала, но вот наконец заснула, и ей снится кошмарный сон. В этом страшном сне зачем-то украли ее мужа, и в замок нагрянули учтивые полицейские, которым она по каким-то непонятным причинам не может ничего рассказать, а те всячески опекают ее, то и дело предлагая какие-то подозрительные медикаменты и задавая ужасно глупые вопросы.
А все же первая добрая новость пришла именно от них. Грубый, прокуренный, скипидарный голос по какой-то ошибке позвонил на ее домашний телефон, и всё вокруг засуетилось, все снова стали успокаивать ее и напоминать, чтобы она говорила спокойно и как можно дольше, но оказалось, что все это было зря:
— Але, кто это? — спросил Скипидар.
— Пахаринна Стрепет — еле смогла проблеять Пахаринна, чувствуя, как в низу живота разливается холодная пустота, в которой ее мужа уже не было в живых.
— Оэээх!... — проскрипел голос, и после замешательства, не меняя железных интонаций, прочертил: — Ну что... Жив твой мужик... Здоров... Включай телевизор, смотри, скоро покажут... тут уж понаехало... Кто там есть рядом из наших?... Позови кого из полиции...
Сказанное не сразу до нее дошло, а потом, не помня себя, она бросилась к телевизору и долго, бесконечно долго искала в джунглях кабельных, спутниковых, коммерческих и интернет-каналов хоть какую-то программу новостей. Но вот, наконец, ей повезло: после какой-то ужасно глупой рекламы на экран выплыла заставка с изображением ее мужа и после красивого спецэффекта появился виртуальный диктор, коротко подстриженный блондин в пиджаке и полистампе:
— Видный музыкальный деятель и продюсер Кирилл Стрепет был похищен сегодня утром неизвестными. Напомним, что две недели назад на него было совершено злодейское покушение, и только счастливый случай позволил ему избежать смерти. Не ясно, какими обстоятельствами было вызвано это похищение, но очевидно, что и предыдущее покушение, и нынешний захват в заложники – звенья одной цепи. К счастью, в обеих случаях Кирилл Стрепет смог легко отделаться: если в первый раз он смог отбиться от покушения на его жизнь собственными силами, то на сей раз все обошлось благодаря успешным действиям правоохранительных органов…
Диктора сменил видеоряд прямого эфира с места преступления, и Пахаринна наконец-то увидела своего мужа — со взлохмаченной прической и полуоторванным у плеча рукавом сорочки, но живого и здорового. Был прямой эфир, и он звонил кому-то по телефону.
Конечно, он звонил ей.
— Дорогая...
... это уже второе покушение на него за последние...
— Кирилл, ты жив... — еле успела произнести она, прежде чем снова заплакать.
...у полиции, как и в прошлый раз, пока нет официальной версии причин покушения...
— Успокойся, малышка, все позади...
... установлены личности трех похитителей...
— Я... так... переживала... — выдавила она из себя слова, да так невнятно от душивших ее слез, что и сама не поняла, что сказала и от того вконец разрыдалась.
... известны полиции как члены молодежной банды...
— Ну-ну… Давай оставим эмоции до встречи. Я сам во всем виноват — наверное, это бог наказал меня за невнимательное к тебе отношение.
... неоднократно задерживались за драки и антиобщественное поведение, а так же по подозрению в распространении...
— Боже мой... ты чуть не погиб... слава Богу, что все обошлось... и первое, что ты говоришь — это слова обо мне, разве это не внимание? — говорила она, сквозь слезы глядя как телевизионная камера берет крупным планом то санитаров с носилками, то простреленное стекло автомобиля, а затем – чей-то башмак на его крыше, то какого-то человека в крупной Маске, что зачем-то махал рукой в объектив камеры.
“Петровский” — узнала его Пахаринна. — “Неужели он, неужели не зря я наняла его?!”
... личность четвертого устанавливается...
— Все относительно, дорогая. Помнишь, например, я подарил тебе полграф, чтобы ты могла в любой момент проверить – лгу я или нет? А ведь мы даже не знаем — работает он или нет... я его даже в магазине не удосужился испытать. Он ведь цел, правда?
... полиция предполагает, что он является их руководителем...
И тут она увидела его.
Медицинские носилки, труп накрыт простыней, но она сразу догадалась кто это, а знакомое сабо возле трупа, крупно взятое камерой, лишь подтвердило ее ужасную догадку.
— Кирилл... — сказала она дрогнувшим голосом, еще не веря увиденному и услышанному — ты подозреваешь меня в чем-то?
... о причастности этой преступной группировки к недавнему убийству...
— Нет, что ты, солнышко, — ответил он спокойно и заботливо, но чувствовалось, что это далеко не так. — Я лишь хочу проверить детектор.
Глава 28.
Может потому меня так и прижало, что я, что-то поняв о милости Господа, перестал усмирять свою плоть, поддался искушению Змия, прервав свой пост, так и не дочитав Библию. Ведь спрос идет не с тех, кто не знает, а с тех, кто ведает. Мне было дано понять о наслаждении живым дыханием, я же не оценил это, и вот теперь, по истечению времени, (за которое я, кстати, так и не успел дочитать Святое Писание), с меня и спросили: "А действительно ли ты понял, что воздух — это дар Божий?"...
... Примерно такая бредятина лезла мне в голову, когда бравая полиция, моргая мигалками и истошно воя в серены, примчалась на зов моей Маски, перед отключением которой я стер в ней все, что могло бы помочь в официальном расследовании этого покушения.
Конечно, я поступил неправильно. Но работа детектива всегда подразумевает, что вы так или иначе будете не доверять полиции и потихоньку нарушать закон.
Со мной носились более всего, будто это я был жертвой похищения, но и вопросов задали на порядок больше, от части которых я уклонился, симулируя боль.
Врач, что возился со мной, мне понравился – побольше бы таких врачей. Добрые, даже немного плутоватые глаза, хыкающий смех и крепкие словечки – самый настоящий костоправ с войны 1812 года. Таким сразу веришь и полностью отдаешь им свое бренное тело.
А то, что от него разило перегаром и полицейские меж собой звали его «Джин-Тоник» - не беда. Главное, чтоб дело знал.
— Тебе здорово повезло, что он не стрелял в тебя пулей, — сказал Джин-Тоник, извлекая из бронежилета осколок стекла и пристально изучая его.
— Капсула, наверняка с цианидом… – произнес он, понюхав. – А была бы пуля не избежать тебе, паря, перелома ребер. Скидовай панцирь, щас будем укольчик тебе делать.
Он уж было полез за шприцем, как вдруг лицо его побелело, он захрипел и упал на дорогу. Все тут же засуетились, санитары положили его на тележку, первоначально предназначенную для меня и, напевая свои профессиональные мантры про "кардиограмму" и "острую сердечную недостаточность" спешно упрятали его в карету скорой помощи и отправили в известном направлении.
Я оказался никому не нужным. Ближе всех ко мне оказался фотограф-киминалист да пара баллистиков. Те успели сделать экспертизу оружия и теперь самозабвенно обсуждали стопроцентное совпадение с пулями «из трупа в багажнике», до меня никому не было дела, надо было уходить. Я попытался встать, но было тяжело. К проклятому земному притяжению прибавилась тупая боль в правом боку. Я снял пиждак, скинул бронежилет и только после этого встал. Кружилась голова, болел бок, но в армии после марш-броска я чувствовал себя намного паршивее, чем сейчас.
Пиджак валялся на дороге. Сначала я хотел его выбросить – как-никак, а дырочка в боку теперь будет напоминать мне о том, что меня когда-то подстрелили. Однако в его карманах оставались ключи, записная книжка, зажигалка, кредитка, носовой платок и прочие мелочи, без которых жизнь стала бы намного труднее.
Пришлось нагнуться и забрать пиджак, подняв его, понял, что хочу оставить его себе. Столько всего с ним связано – полет на Луну, Ящер, перестрелка. Нет уж, оставлю – на память.
— Как себя чувствуете? – спросил меня новый врач (или санитар), совсем молодой и, очевидно, неопытный. В отличие от своего коллеги мой новый эскулап благоухал одеколоном, но уж лучше бы оставался Джин-Тоник с его перегаром и сальными шуточками.
— Нормально… Подай, пожалуйста, Маску, — попросил я.
Он подал мне Маску, что тоже валялась поодаль, и я немедленно одел ее – того гляди, скоро приедет телевиденье, (если уже не приехало), и светится мне ни к чему.
Молодой врач не смог скрыть облегчения от того, что ему не надо со мной возиться. Однако для виду стал задавать мне умные вопросы о моем самочувствии, на которые я был вынужден дать на редкость бодрые ответы. Кое-как я смог от него отделаться и отойти от этого злого места. Я пошел к машине Романова, за рулем которой сидел Стрепет, уже болтающий с кем-то по телефону. Увидев меня на ногах, Кирилл кивком позвал меня в машину, и следователь, что стоял рядом и записывал в блокнот показания Романова, заметил этот жест и обернулся в мою сторону.
Не знаю, как он узнал меня в Маске, а вот мне надо было бы узнать его со спины!
— Петровский, ты никуда не поедешь, — донесся ржавый, прокуренный голос Репы. — Сначала ты должен ответить на мои вопросы ...
Только этого мне не хватало! Как жаль, я ведь был почти у автомобиля, всего бы несколько шагов – и мне бы не пришлось общаться с этой пиявкой.
Репа — как за глаза называли подчиненные моего давнего заклятого друга, был ужасным человеком лет сорока пяти с вечно красными глазами, большим животом и оттопыренными усами. Его подозрительность была воистину глобальной, я несколько раз попадал с ним в неприятные истории, терпя часовые расспросы о моих клиентах, пока не обнаружил, что он боится двух вещей — репортеров и хороших адвокатов. После этого я быстро восстановил отношения с одним моим бывшим клиентом из координационного совета коллегии адвокатов, и жить стало гораздо проще. Однако мы так и не смогли найти общий язык, и потому я никогда не делился с ним информацией, а Репа не скрывал своего презрения ко мне, даже не подозревая, какие выгоды он смог бы получить от нашей «дружбы».
— ... Если ты тут замешан, то это явная авантюра... — зарычал следак, обходя автомобиль. — Что здесь делают люди из СТР?
Его вопрос сильно озадачил меня. Тотальная Разведка? Она-то тут причем? Ладно, если бы убили Стрепета, а заодно Романова и меня, тогда можно было бы не гадать… Наверняка это из-за того диска… Вот ведь, пронюхали, не зря, значит, мы кормим Службу… Ладно, с ними я еще ни разу не сталкивался, посмотрим, что будет дальше. А пока – надо отделаться от Репы.
— Спроси об этом у эстэровцев, — ответил я неопределенно вежливо, — А что касается меня, то я уезжаю. Ты же не собираешься меня задерживать?
— Еще как собираюсь... — прорычал он, и эта фраза в его исполнении была похожа на лязг гусениц танка, рвущего колючую проволоку.
Я тем временем оглянулся по сторонам и, заметив видеокамеру, помахал рукой телевизионщикам. Падкие до красивых кадров, они немедленно взяли меня в прицел объективов и Репа он тут же осекся, а я не мешкая, произнес:
— Ну-ну… Могу представить заголовки теленовостей: "Полицейские арестовывают жертву покушения!" — сказал я излишне высокомерно и довольно громко. — Бьюсь об заклад, что с моим адвокатом я смогу выиграть любой суд по обвинению полиции о нанесении мне тяжелых моральных потрясений.
* * *
Полицейские вертолеты, что летели из Замка, мигнув на прощание бортовыми огнями и пожелав нам счастливой дороги, полетели дальше, в Город. До замка оставалось всего ничего, и уже через пять минут Романов повел меня по его коридорам, мы спустились вниз и прошли в большой зал, в полумраке которого угадывался огромный стол. Романов привычно, на ощупь, подошел к стене и повернул выключатель. Вспыхнул свет, распугав приведений, и я оказался в огромном зале для пиров средневековых рыцарей. Крупный деревянный стол на полсотни гостей был сколочен грубо и прочно. Было видно, что на нем не раз плясали пьяные гости, роняя кувшины и подсвечники. Стол окружали такие же крепкие стулья, а кирпичи стен этого зала тоже не были ничем прикрыты, разве что щитами, алебардами, саблями, топорами, факелами, мушкетами и прочим оружием… какие-то бочонки по углам, каменная мозаика на полу — здесь наверняка водились призраки.
Романов подошел ко мне, и, кивнув мне за спину, неожиданно сказал:
— Ну вот… выбирай…
— Я?!... — удивился я, оборачиваясь и обнаруживая за спиной картину.
— А кто, я что ли? Мне-то все равно... по деньгам они равноценны, а в эстетике я не силен... по мне — так они одинаковы.
И в самом деле – трудно выбрать одно из двух, если и то, и другое было похожим.
Каменная картина столетней давности – я даже и представить себе не мог, что бывает такое. Трудность в выборе состояла в том, что обе картины находились в разных частях зала, и для того, чтобы их сравнить, нам приходилось обходить стол и подолгу их рассматривать. Дело дошло до того, что мы даже зажгли факелы и стали изучать их с тыльной стороны, потому как сами картины стояли не вплотную к стенам, а лишь скрывали за собой деревянные двери, в одну из которых мы и вошли в зал.
Оказалось, что богатство порой прячется на виду у всех, но лишь основатель рода Стрепетов, что построил этот замок, смог вовремя понять, что искусная роспись масляной краской стен одной из больниц, предназначенной на слом, является произведением искусства. Его современники не сразу поняли, что после взрыва Юпитера от кометы Шумахера-Леви 9 климат на Земле уже не будет прежним, а спустя столетие любое докатастрофное художественное изображение пейзажа будет модным и уникальным. Теперь два куска кирпичной стены размером два на четыре метра украшали зал, органично вписавшись в его интерьер, живописуя природу умеренного климата докатастрофной эпохи.
— Картин было больше, около двадцати, но большинство было взорвано вместе со зданием больницы, где их написали. Спасти удалось лишь четыре, с верхнего этажа: — просветил меня Романов, пока мы ходили туда-сюда от картины к картине. — Одна, самая первая и расколотая, была продана куда-то не то в Австралию, не то в Финляндию, а еще одна — подарена в музей... Так как? Ты выбрал? Думай быстрее, а то скоро приедет Мэри, она дико любит эти работы, боюсь, не отдаст…
— Как? — удивился я, при этом вспоминая, что Мэри действительно должна была уже спуститься с небес на Землю.
(Бедная Мэри… она еще не знает, что я простил ее. Несколько часов назад она сидела в своей каюте «Лунного Челонока» и плакала после разговора со своим мужем. И я не последний, кто стал причиной ее слез... Одно радует – ее гиперзвуковой самолет должен совершить мягкую посадку в Шереметьево, в чем я был абсолютно уверен).
— Ну да, скоро будет… — сказал Майкл, многозначительно улыбнувшись. – Кстати, хочет с тобой встретиться, просила передавать привет. Так что? Какая из них тебе нравится больше?
— Эта, — ответил я, думая совсем о другом.
— Хм… “Грузовик на проселочной дороге”… Что-ж, написано очень правдоподобно...
* * *
... “Я с тобой потом поговорю. Это тебе дорого обойдется...” — многозначительно пообещал Романов, когда Стрепет освободил его от наручников, и не ошибся: именно после их разговора в геликоптере Майкл и стал обладателем "каменной" картины.
Разговор двух старых друзей начался лишь после того, как они сели в вертолет, припаркованный на одном из небоскребов. До взлета они оба молчали, лишь Стрепет, пока мы ехали в лифте, поинтересовался моим самочувствием. Однако все изменилось, как только мы сели в геликоптер. Едва мы взлетели, наши уши на несколько минут заложило отборной бранью, смысл которой сводился к тому, что если уж Стрепет такой вот любитель экзотических наркотиков и ему нравиться рисковать жизнью, то другим, а особенно ему, Романову, нет никакого удовольствия, от того, что его качают Парализатором, возят в его же машине на перестрелку скованным в наручники, приставляют к его голове пистолет, который чудом оказался не заряжен, и вообще этот случай стоил ему десяти лет жизни.
Мне было совершенно не понятно, почему Стрепет позволял ему так себя вести, будто и не было никакого заговора и покушения. Однако чувствовалось, что Романов был прав, а Стрепет действительно в чем-то виноват перед другом. Я не лез в их разговор, памятуя о том, что у богатых свои причуды. Если захотеть, то при желании все можно объяснить. Ну, к примеру, Романов когда-то выиграл у Стрепета его родовой замок. В карты («храп» - вспомнил я название игры). И вот теперь он может в любой момент потребовать его обратно, а потому и ведет себя так вызывающе.
— Ладно, Майкл, не переживай, я с удовольствием компенсирую твои хлопоты… — сказал Стрепет, когда Романов потихоньку начал сбавлять обороты, дав тем самым Кириллу вставить словечко, и я впервые услышал это название:
— ... каменной картиной.
— Да?!!! И куда я ее засуну?… — продолжал Майкл в том же ключе, но уже не так яростно и даже заинтересованно: чувствовалось, что Кирилл действительно предложил ему что-то ценное.
— На дачу. Выбирай любую.
— Какую, нахер, "дачу"? Где мне там ее ставить?
— В бассейн, на пол.
— В бассейн!? Промокнет же...
— Сделай так, чтоб не промокла...
— Это же гимор какой... Мало того, что ты меня под пулю чуть не поставил, так вот теперь еще и ....
Он опять принялся материться, и мне это начало надоедать:
— Совсем как в галлюцинации, — встрял я в разговор.
— Что? — живо переспросил меня Стрепет, довольный тем, что появился еще один собеседник, который мог бы отвлечь от брани его "друга", продолжавшего ругаться в пустоту, не обращая на нашу беседу никакого внимания.
— Совсем как в галлюцинации, которую я видел сегодня. Только там ругался не он, а я. Даже выражения совпадают… Кстати, — вспомнил я — Та часть Красного Орешка, что вам привезли с Марса… так вот, ее нет… Я использовал ее по прямому назначению сегодня утром, в качестве эксперимента…
Они оба уставились на меня, будто я обернулся пред ними Ящером из моих видений: Стрепет как-то сразу сник, ссутулился, взгляд его стал отсутствующим, а Романов, заканчивая очередную тираду, изменившимся голосом, будто ставя в ней точку, произнес: "П…ц".
Сначала я подумал, что теперь нажил себе врагов — как ни крути, а семечко было редким и, значит, дорогим, к тому же обладало феноменальными способностями (тут я вспомнил о выигрыше в тотализаторе и мне стало не по себе). Однако выяснилось, что это их беспокоило менее всего.
— Надеюсь, вы сейчас не заглядываете в будущее? — спросил меня Стрепет серьезно и даже с опаской.
— Нет... — ответил я растерянно, не понимая их ответной реакции, вспомнив о том, что у меня действительно есть дар предсказания, которым я уже давно не пользовался...
Стоп...
А ведь пользовался, да еще как! Я понял это только сейчас, мгновенно вспомнив свой первый выстрел в заднее стекло автомобиля, которым я убил водителя. Ведь я прекрасно знал, куда, в кого и зачем стреляю, просто не понимал этого! Очевидно, я так быстро успел просчитать свое будущее и мои действия, что даже не отдавал себе отчета – что и зачем делаю.
— Вот и не заглядывайте. — сказал Стрепет, сделав успокоительный жест ладонью — Давайте так договоримся: вы сейчас...
— Давай будем на "ты"...
— Давай... Так вот, в…ты сейчас не будешь пытаться залезть в будущее, а я, пока мы летим в Замок, расскажу тебе, в чем дело. Потом ты можешь делать что угодно, но еще раз говорю тебе: не смотри в будущее, не смотри. Договорились?
— Идет, однако, оба имейте в виду, что я намерен узнать все об этом происшествии с самого начала.
— Хорошо, — сказал Стрепет примирительно и может быть даже довольный тем, что может поговорить с человеком, испытавшим Красный Орешек. — Начну по порядку. Этот наркотик достался мне...
— С Марса...
— Ага, это ты знаешь... Как он действует — тебе тоже известно... Но самое обидное в этой истории, что у этой штучки есть очень плохой побочный эффект...
— Вот-вот, очень интересно, а то Ящерица не успела мне о нем рассказать.
— Кто?
— Да так... один из персонажей моих видений... Представился инопланетянином (я почему-то посмотрел на Романова) и попытался вести со мной философскую беседу... Колечко, вот, подарил... — в доказательство я продемонстрировал свой левый безымянный, украшенный инопланетным подарком.
Мое сенсационное заявление не произвело на них никакого впечатления. То есть, они, конечно, среагировали на мои слова, но не как исследователи контактов с внеземным разумом, а как самые обычные наркоманы: кривые полуулыбки и выражение глаз: “Ну-ну… колечко... хорошо, что на палец, а не еще куда...”
— Ну что ж, если Ящерица не успела, то позвольте мне восполнить этот пробел. Так вот, побочный эффект этого орешка весьма жесток. Вы должны убить кого-нибудь.
Он замолчал, глядя мне в глаза, ожидая моей реакции и, видимо, не увидев в них должного понимания, переспросил:
— Вам ясно?
— Что значит "должен"? — спросил я, действительно с трудом улавливая смысл сказанного.
— Да вот так: должен, и все. Либо себя, либо кого-то. На выбор.
— То есть сегодня я убил трех человек не потому, что так сложились обстоятельства, а из-за действия Красного Орешка.
— Может быть, – кивнул Стрепет, – однако это, пожалуй, самый лучший вариант развития событий. Возможно, благодаря этому вы уже преодолели побочный эффект. Все покажет сон.
— Что? – не понял я.
— Сон. Теперь я расскажу подробности. Они, впрочем, минимальны. Залезая в будущее, вы как бы берете у природы в долг, за который расплачиваетесь и физически, и морально: у вас начинается ломка, которая заключается в том, что вы неотвратимо хотите кого-то убить, и ваша жизнь, особенно — сон, превращается в ад. А из него есть только два пути: убить либо себя, либо — кого-то.
Теперь я понял, что не успел сказать мне Ящер, перед тем, как исчезнуть: «У вас появится непреодолимое желание убить кого-то…». Так вот в чем дело. И Стрепет, после того, как попробовал «Красный Орешек», конечно же решил этот вопрос в свою пользу.
— И вы выбрали второе, заказав на себя покушение... — догадался я, тоже незаметно переходя на "вы".
— Ошибаетесь...
— Знал бы, что так будет, я бы тебя не отговаривал... — мрачно хмыкнул Романов.
— К счастью, у меня есть настоящий друг, который помог мне спастись, но я и сам до сих пор не знаю, правильно ли сделал свой выбор...
— Ой, да брось ты... опять начал, — Романов брезгливо поморщился и взлохмотил зеленый ежик волос. — Хотя больше отговаривать я тебя не буду, уволь...
— Да и не придется. Так вот, в итоге я через Майкла сам заказал на себя покушение, единственным условием которого было то, что меня должны убить на глазах заказчика — то есть Михи. Ну а примерно зная время и посмотрев в будущее... Думаю, вы меня понимаете, как никто другой на этой планете — простите за каламбур.
— Теперь понятно. Заказав покушение и заглянув в свое будущее глазами друга, вы смогли убить своего киллера, – сказал я, представляя, как это просто. – Однако теперь и мне придется сделать выбор между собой и кем-то? — спросил я, еще не веря в неизбежность, а более думая о том, что многое становиться на свои места, и особенно — мой гнев и жажда крови во время перестрелки.
— Что ж, возможно, убив сегодня троих, вы уже избавили себя от побочного эффекта. Кстати, друзья мои, вы никогда не задумывались над самим понятием — Побочный Эффект? — как бы спросил он нас, и тут же продолжил, глядя в потолок кабины:
— Чаще всего под этими двумя хлесткими словами мы подразумеваем опасность, которое несет нам какое-нибудь лекарство, да головную боль с утра "после вчерашнего", не замечая того, что каждому явлению присущ свой Побочный Эффект. Но под тяжестью законов Исаака Ньютона — тот, в котором астролог доказывает, что на любое действие существует противодействие — и Эдварда Мерфи младшего — где капитан говорит о бутерброде, падающим маслом вниз — люди чаще всего замечают внешнюю сторону событий: трудности их достижения и процент вероятности успеха. Говоря упрощенно, мы в лучшем случае посмотрим на обратную сторону медали, совсем не замечая ее торец.
Он на некоторое время замолчал, что-то вспоминая, но его снова понесло — было ясно, что над этим вопросом он думал много и долго:
— Побочный — значит сбоку. Оттуда, откуда ждешь меньше всего: позади — пыль пройденной дороги да гарь сожженных мостов, впереди — ожидание засады, приманки капканов или модные медные трубы — вроде все как всегда. А тут — из ниоткуда пригреет что-нибудь вроде переселения народов, электромагнитного импульса, склероза, смены времени года, всемирных юношеских олимпийских игр, коллекционировании событий, снятия гипса, роскоши, свидетельства о смерти, инкубационного периода или же...
Он запнулся, а я увидел, как Романов, что сидел за его спиной, еле сдерживает улыбку, но не перебивая, оставляя своему другу возможность и дальше скакать по лужайке ассоциаций:
— ... Или же любви, самом большом обмане и самой большой загадке человека… – продолжил Стрепет с чувством. – И вот, и пожалуйте: новая веха твоей жизни из алмазных вершин превращается в сточную канаву, а может и наоборот — тут уж как повезет.
Заметив, что я смотрю на его друга, Кирилл обернулся, но, заметив улыбку в его глазах, продолжил, ничуть не смутившись:
— Часто говорят, что счастье — это не цель жизни, а путь к ней, не обращая внимание на то обстоятельство, что две силы ведут нас по этой дороге: путевая звезда, которую ты выбрал, и ветер внешних обстоятельств. И тут самое важное понять – где какой, пойди разберись, а потому часто человек так слеп в своей счастливой корысти, ставит парус по ветру и изменяет восприятие мира. Ветер становится главным, и кажется, что свой путь ты идешь правильно, по прямой, а все остальное — недоразумения, никак не связанные с качеством мыслей. Вот и выходит, что чем бы ты не занимался, кого бы ни любил... — он сбавил темп своей речи, грустно вздохнув, чем тут же воспользовался Романов:
— ... не имеет никакого значения. Так выпьем за Побочный Эффект — неизбежный и ужасный! — выпалил Майкл, театрально извлекая из бортового бара бутылку коньяка и расхохотавшись.
Я улыбнулся, Стрепет нет. Он думал о чем-то своем, глядя в иллюминатор, где розовые верхушки деревьев неслись прочь от геликоптера.
— Так ты не договорил, — продолжил я волнующую тему, принимая от Майкла бокал. — Неужели я обречен? Как долго будет длиться Побочный Эффект?
— Да нет же... Побочный Эффект придет взамен предсказаний. Не будешь смотреть в будущее — не будет желания убить... Я же с этого и начал наш разговор, когда попросил не заглядывать в будущее... У меня, например, после первого покушения синдром убийства исчез, но я и предсказывать перестал, если не считать, конечно, сегодняшнего дня, когда я был вынужден глядеть глазами разных людей, в том числе — и твоими. А до этого я тебя “увидел” глазами Майкла… собственно, это нас всех и спасло, помните: “Пароль — “БАНАН”…
— Погоди, погоди... — Романов, собравшийся было выпить, убрал руку, и удивленно уставился на друга. — Если ты говоришь, что после первого покушения ты вылечился, то зачем ты мне тогда заказал второе покушение на тебя? Этот дурацкий звонок с утра… «Не задавай глупых вопросов, и не услышишь глупых ответов»…
— О... – вздохнул Стрепет. – Это очень грустная история...
Он отвернулся к лобовому стеклу и, ткнув пальцем прямо по курсу геликоптера, сказал новым голосом, очевидно желая замять эту тему:
— Уже виден замок. И полиция улетает, как я и просил...
* * *
— ... Да? Что ж, "Грузовик на проселочной дороге" написана очень правдоподобно... — согласился со мной Романов, отходя от нее еще на шаг и критически рассматривая ее одним глазом. — Мне тоже эта картина всегда нравилась больше, поэтому возьму другую, "Вечер над зарей"... Да и какая разница? Мне ее все равно топить, а Кирику будет приятно... А может, вовсе оставить тут, что интерьер портить… Да, пожалуй, так и сделаю…
— Нет, Майкл... — раздался глухой голос Стрепета, который неожиданно вышел сзади нас из-за картины, что стояла в другом конце зала.
Он был бледен, как полотно, руки и голос дрожали, а в глазах стоял страшный туман:
— Забирай себе эту картину… Или даже обе… Раз обещал – забирай… ты же мне отдал тогда свою тачку, и ничего… Я доставил тебе столько хлопот, но, боюсь, они еще не закончились… Пожалуйста, вызови полицию…
Он медленно подошел к столу, сел на массивный стул, закрыл лицо руками и разрыдался.
Глава 29.
Пахаринна была сильной и умела проигрывать.
Еще в 12 лет, когда мать развелась с отцом и вышла замуж за другого, она поняла, что мир слишком жесток, и выжить в нем можно лишь став сильной.
В том, что ей повезет — она не сомневалась никогда. Она знала, что у нее будет все, чего она хотела от жизни — свой дом, любящий муж, достаток — ведь мама много раз говорила ей: "Чего ждешь от жизни, то и получишь".
Это было правдой, и мама ошиблась лишь в одном — ее дочь получила даже больше, чем мечтала, потому что родилась не только красивой, но и счастливой.
Веселая, рассудительная, с мягким характером и удивительно нежным голосом, она никогда не чувствовала недостатка в поклонниках, но никогда не отдавала свое сердце полностью ни одному из них, пока не появился он...
Даже себе она не могла до конца объяснить, почему она его любит. Да, он был красив, обаятелен, весел, но... но ведь и другие, бывшие до него, были не хуже, и относились к ней порой даже лучше... однако на любовь тоже действует свой закон сохранения, и те чувства, которые она нежно хранила в своем сердце, полной чашей вылилась на Леонардо.
С Кириллом она познакомилась уже после того, когда разговоры об их помолвке с стали обычным делом. Ей всегда казалось странным, что Лео, много рассказывая о своих друзьях, никогда не пытался познакомить ее с заводилой Майклом и оригиналом Кириллом. И поэтому еще задолго за знакомства со своим будущим мужем она уже чувствовала надвигающуюся беду, как, видимо, чувствовал ее и Леонардо...
Они познакомились 7 сентября — Кирилл отмечал в Замке свой первый альбом. В тот раз они даже не успели толком поговорить — виновник торжества был нарасхват, и, честно говоря, не произвел на нее большого впечатления: обычный длинноволосый парень, выглядевший не по годам молодо, с тихим, вкрадчивым голосом, замысловатыми речами и гипнотизирующим неярким взглядом — он скорее напоминал шалуна-подростка, чем наследника клана.
Такой (как она называла про себя — "мягкий") тип мужчин был не в ее вкусе.
Но окружение и обстановка... это было похоже на сказочный антураж: большой дубовый стол, уставленный яствами, массивные стулья, удивительные каменные картины, настенные украшения, вино из бочек собственных погребов, и все это под свет факелов и неизвестно откуда льющуюся музыку — в этом Замке хотелось остаться навсегда и совсем не хотелось уходить. Поэтому не было ничего удивительного, что ее сердце радостно кольнуло, когда друг Кирилла... как, кстати, его зовут, Лео?... О!... Это и был тот самый Майкл... незаметно для всех передал ей, что молодой хозяин замка просит номер ее телефона.
Они встретились через два дня.
Он немного волновался, но ей все эти свидания с воздыхателями были хорошо известны, и уже через несколько минут она дала ему возможность почувствовать себя интересным рассказчиком.
А его действительно было интересно слушать, если слушать внимательно.
Уже через час разговора, они уже разоткровенничались настолько, что начало казаться, будто они давно знакомы, но только долго не виделись. Она запросто рассказала ему о том, что будь у нее такой замок, она первым делом повесила в нем за цепи к потолку роскошную кровать, чтобы можно было, раскачиваясь, смотреть как за окном танцуют звезды в летнюю ночь.
— Чего ждешь от жизни, то и получишь... — к ее удивлению повторил он тогда слова ее матери.
...Сейчас она лежала на кровати принцессы, о которой она мечтала с самого детства, но смотрела не в окно, а в монитор, глядя как вертолет мужа садится у дверей Замка.
Первым из него вышел муж, а за ним — Романов и Петровский. Увидев его живым и здоровым, Пахаринна обрадовалась не меньше, чем мужу: из новостей она знала, что сыщик спас ее Кирилла, но сам пострадал в перестрелке. Что ж... Может — муж будет благодарен ей за то, что она наняла именно этого детектива, а не иного, менее толкового...
Фантазии Кирилла не было предела: непредсказуемые звонки и визиты, неожиданные цветы и подарки, нежные слова и даже письма — разве можно устоять против этого нормальной женщине?
Кирилл называл ее своим талисманом, уверенный в том, что именно она приносит удачу: тот самый спродюсированный им альбом принес ему неплохой доход, конечно, не сравнимый с его состоянием, но Стрепет был очень горд собой от осознания того, что он сам может зарабатывать деньги.
Седьмое и девятое число каждого месяца — День Знакомства и День Встречи — превратились в настоящий праздник, отмечая который они посетили, наверное, все рестораны Города: от дорогих и фешенебельных русских до простых и уютных китайских. Впрочем, и в другие дни они колесили по музеям, выставкам, презентациям, театрам, которые превратились в их "второй дом", и ей казалось, что Стрепет открыл ей двери в новый, совершенно чудесный мир, где все было ярким, красивым и прекрасным — одежда, обстановка, люди, отношения…
Разве можно было остаться к этому равнодушным?
А Лео...
Лео дать ей этого не мог: способный и талантливый, он случайно угодил в элитную школу, где учились дети очень обеспеченных родителей. Поэтому как бы он не старался, как бы он не дружил с Кириллом и Майклом, он никогда не стал бы им ровней. А если бы и стал – то когда это будет?
Нет, она продолжала его любить и встречаться, но мысль о том, что она его обманывает, скрывая свои встречи с Кириллом, дала трещину в их отношениях.
А Стрепет никогда не спрашивал о Лео, просто ровно через полгода, в День Знакомства, он сделал ей предложение.
Это было для нее полной неожиданностью, и она попросила подождать до Дня Встречи, хотя уже давно, с детских лет, знала ответ: ей надо быть сильной.
Ей надо быть сильной, если она хочет остаться в этом светлом, необычном мире рядом с его обаятельным хозяином. Ей надо быть сильной и забыть о своей глупой любви к другому. Ей надо быть сильной, чтобы создать крепкую семью и больше никогда не думать о деньгах.
Надо – значит надо. Опыта расставания с поклонниками ей было не занимать, и все прошло так, как она хотела. Одно было странно – то, как Лео сказал ей:
— Плакать не буду.
И исчез в недрах подземки. Исчез навсегда, будто его и не было.
А впрочем если он не будет плакать — то она-то и подавно. Однако, добившись своего, Пахаринна лишь острее почувствовала боль утраты; и хотя с одной стороны она сама желала расстаться без лишних сцен и эмоций, но с другой — ей было до слез обидно, что милый Лео отказался от нее так легко.
Пахаринна знала, на что идет — она была готова к тому, что после свадьбы мальчишеский задор ее мужа угаснет, он станет взрослым мужчиной со своими глупостями и правами, и она будет жить совсем с другим человеком.
Отчасти так оно и произошло, муж заявил, что теперь он стал главой клана, и настало время становиться серьезным и ответственным. Он бросил пить — он и раньше не увлекался, а теперь бросил совсем, перестал баловаться наркотиками, и, к ее удивлению — налысо постригся: в знак начала новой жизни.
Но ее счастливая звезда не угасла и в этот раз.
Наоборот — новая страница их любви под названием "Секс" оказалась самой интересной из всех предыдущих, и лишь укрепила их отношения. Свидетели тому - многочисленные семейные съемки порно, первую серию которого они сняли в тот же день, когда она ответила "Да!": он ведь не мог оставить такой ответ без подарка и, взяв за руку, отвел в какую то темную комнату, ставшей впоследствии их самой любимой спальней.
— Это тебе, дорогая, — сказал он и включил свет. На массивных позолоченных цепях, нисходящих со счастливых высот, плыла закутанная в сине-зеленые шелка по спокойным водам семейного мира их лодка любви.
Про себя она всегда чувствовала, что по темпераменту Кирилл уступал Лео, но не по нежности, оригинальности и вниманию, которые он проявлял к ней. И хотя по началу она испытала шок, увидев первую серию: он не предупредил ее о съемке, но привыкнуть ко всем его выходкам было не возможно...
... Пахаринна протянула руку к пульту и, посмотрев в объектив камеры, включила запись. Потом, повинуясь страху того, что камера может взбрыкнуть, включила еще две. Пусть камеры запишут ее сейчас. Пусть будет так...
Первый год семейной жизни пронесся, как один день — свадьба, кругосветка, Мунсити... сказка продолжалась, и в ней, конечно, не было места такому персонажу, как Лео, как не было его и для ребенка: ни он, ни она не хотели торопить жизнь, ибо были еще слишком молоды, но каждый себе объяснял это по-разному. Она — тем, что не чувствует в себе мать; а он — какими-то астрологическими заморочками от своей сестры о кармических долгах, которые необходимо проработать, нежели передавать их по наследству.
Наконец сказка закончилась, и Кирилл с новыми силами принялся за работу, да и потратились они вволю. Лео был навсегда вычеркнут из ее жизни, и лишь от мужа она случайно узнала, что он связан с какими-то серьезными бандитами. У нее хватило сил признаться самой себе, что виновата в этом только она.
Ревнивая, как и все красивые женщины, она ревновала мужа ко всем красоткам, что крутятся в околомузыкальной тусовке — тем более что о распутной репутации его лучшего друга было всем хорошо известно. Но муж раз за разом отвечал ей одно и тоже:
— Я однолюб и люблю только тебя. У тебя есть детектор — можешь меня проверить: люблю я тебя или нет.
Конечно, она его не проверяла, ибо и без всего чувствовала, что он ее любит и, как всегда, говорит ей правду. Но главное было даже не в этом — прежде всего она боялась того, что проверят ее, и выяснится правда — простая правда о том, что она не любит мужа, а лишь талантливо играет роль любящей жены, а в ее сердце есть только он. Только Леонардо.
Какой счастливой семье нужна чистая правда? А потому у них, не сговариваясь, само собой появилось неписаное правило не пользоваться детектором.
...А сейчас он ищет полиграф в дальнем конце Замка, где не было видеокамер. Она пощелкала каналы, и комнате для пиров обнаружила Романова и Петровского, разглядывающих картины. Пахаринна вспомнила, как в тот памятный День Встречи они так же вдвоем с Кириллом также ходили от картины к картине, рассматривая их, и он был ее гидом, рассказывая предание об этих фресках. С того дня прошло менее двух лет, и воспоминая об этом ничуть не стерлись, хоть и были похожи на прекрасный сон. Отчего-то в ее памяти осталось только хорошее, что было между ними, и потому она не испытывала ничего, кроме грусти...
Дела мужа шли хорошо. Она, по его просьбе, не работала, да ей и не хотелось — в сказке было хорошо и удобно, а в замке всегда есть чем заняться, будь помощь Тимучину в подготовке ужина на 22 персоны или просто купание в бассейне. Они продолжали выезжать в Город, но в театрах они бывали не так часто, как прежде. Теперь их скорее можно было увидеть на различных презентациях, вечеринках или ужинах, на которые их то и дело приглашали многочисленные знакомые мужа.
Тот обожал ходить с ней на эти приемы. Кирилл был спокоен за нее и поэтому почти всегда принимал подобные предложения: он знал, что его жена всегда привлечет к себе внимание, очарует, заставить завидовать, не уронив чести клана и не влипнув при этом в какую-нибудь историю — разве можно требовать от красивой женщины большего?
У Кирилла и в самом деле был всего один друг, Майкл, но приятелей и знакомых было хоть отбавляй, и каждый раз, когда они приезжали куда-либо, или после очередного ужина в замке, их становилось с каждым разом все больше и больше. Музыканты, художники, писатели, поэты, бизнесмены, оккультисты, путешественники, визионеры, анархисты, воины, эзотерики — молодые и старые — мужчины и женщины — богатые и нет — счастливые и не очень — их лица мелькали перед ней как в калейдоскопе, каждый раз меняясь на новые, пока...
Пока в этой карусели лиц внезапно не вспыхнул любимый образ.
Она знала, что будет лучше не иметь дела с ним вообще и, чувствуя вину перед ним, даже толком не поговорила: "Здравствуй...", "Как дела...", "Извини, мне надо идти..." — но даже этого было достаточно, чтобы он оставил ей свою визитку.
Пахаринна взяла ее, утешаясь тем, что это ее ни к чему не обязывает, и она тут же отдаст ее мужу в картотеку... но в итоге почему-то забыла о данном себе обещании.
Пластиковая карточка ярко-красного цвета с патриотическим двуглавым орлом — ее можно было бы спутать с удостоверением какой-нибудь секретной службы или серьезного охранно-аналитического агентства, целую неделю жгла ее сердце.
"Дура, — ругала она себя. — У тебя же есть все, о чем ты мечтала и не мечтала — зачем тебе это?". Но чем больше она это повторяла, тем сильней ей хотелось вернуть себе Леонардо.
Кто поймет женщину, поймет Сатану — нет, она не собиралась изменять мужу, но почему бы просто не позвонить и не спросить как дела... а ты совсем не изменился... а одеваться ты стал лучше... а как в личной жизни?... понятно...
Через месяц она узнала, что и темперамент у него не изменился.
Пахаринна была счастлива.
Судьба снова улыбнулась ей, вернув человека которого любила она, и не отняв того, кто любил ее, чем обнаружила серьезную перемену в характере: раньше она бы мучилась от того, что ведет себя нечестно — как переживала, например, когда утаивала от Лео свои встречи с Кириллом. Теперь совесть молчала, что было удивительно для нее самой: «Надо быть сильной», — опять и опять повторяла она себе, но при этом уже добавляя: — «Поэтому надо иметь мужество получать от жизни все».
Так продолжалось совсем не долго — около двух месяцев, когда после приезда гостей с Марса Кирилл неожиданно проснулся в холодном поту, разбудив ее своим криком. Она ужасно перепугалась, а он, даже не рассказав о своем сне, в порыве какой то странной полусонной откровенности сказал ей, что Мэри была права: ему действительно теперь суждено пройти через серьезные испытания...
«Зато когда все закончиться, придет время подумать о маленьком…» — как всегда, полушутя – полусерьезно сказал он, пытаясь ее успокоить, но ей на мгновение показалось, что ничего этого не будет, только вот чего — не ясно: то ли испытаний, то ли ребенка.
Плохие вести не заставили себя ждать. Уже спустя пару дней на одном из свиданий Лео сообщил ей, что есть возможность оставить себе и Замок, и состояние, а самой стать его женой.
Пахаринна не поверила, и в тот же вечер рассказала мужу, что "звонил Лео" и предупредил о покушении, которое якобы готовит против него Романов. Она ожидала, что муж скажет, что это неправда, что Леонардо сказал это, чтобы поссорить их с Майклом, или что-либо подобное, равное слову "Чушь!", произносимое с большим удивлением, но муж неожиданно серьезно и твердо сказал:
— Дорогая, не спрашивай меня ни о чем, у меня нет от тебя личных секретов, но есть секреты других людей, и поэтому если он позвонит в другой раз, то постарайся убедить его в том, что я это принял как шутку, а еще лучше — что ты мне ничего не говорила.
Муж действительно от нее ничего не скрывал, но с той ночи у него началась странная жизнь "развязывания кармических узлов" — как он ее сам называл: он бросил на полдороги новый альбом, коротал время у виртуального тотализатора, а главное — изменился его "мягкий" характер: Стрепет стал раздражительным, резким, даже агрессивным... Однажды дело даже дошло до того, что он по какой-то глупой причине в ярости поломал Тимучина, бросившись на него с кулаками и требуя, чтобы робот сопротивлялся.
Лео не столько обрадовался, сколько удивился, когда она ему в точности рассказала, как отреагировал ее муж.
— То ли он хочет покончить с собой и сама судьба дает нам шанс объединиться, то ли он хочет что-то другое... По сути, он сам на себя заказал покушение... но зачем? Подставить меня? Это глупо — дело поручено другому...
А когда произошло покушение, Пахаринна чуть не сошла с ума. Она позвонила Лео и наорала на него так, как не орала ее мать в день развода с отцом:
— Ты просто хладнокровный убийца, — кричала она в телефон, — И даже хуже — они хоть рискуют, а ты сидишь в мягком кресле и ждешь, когда убьют моего мужа, не пытаясь даже предотвратить покушение!
На что он невозмутимо ответил:
— Я предупредил тебя, ты — его, он — не прореагировал. Значит — ему это было нужно, значит — он так щекочет себе нервы и доводит до истерики тебя. Он что-то скрывает от тебя, и мне кажется, что он больше тебя не любит — ты беднее его, а значит он всегда будет смотреть не тебя, как на игрушку. Ты всегда это чувствовала и всегда предпочитала меня... думаю, нам пора сделать решительный шаг.
— О чем ты? — не поняла она.
— О том, что я не собираюсь сидеть в мягком кресле... у меня есть план, как избавиться от твоего мужа, и ты мне в этом поможешь...
— Нет!
— Да, Пахаринна, да. Я знаю, что говорю и делаю: у тебя будет и Замок, и состояние, и я. Мне надоело таить от всех свою любовь к тебе, вечно это продолжаться не может. Ты ведь всегда знала, что когда-нибудь придет день, когда ты должна будешь выбрать между мной и им. И этот день наступил.
— Ты прекрасно знаешь, кого я выберу…
— Кого? Его? Думаю, что в таком случае ты опять предаешь меня, и, сделав это дважды, ты уже не можешь рассчитывать на мое прощение... Как это ни жестоко, но это будет справедливо: я все расскажу твоему мужу о наших встречах.
— Он... не... поверит... — еще не теряя самообладания, но чувствуя, как холодеют ее пальцы, произнесла она, неожиданно отчетливо представив, что в один из (почему-то — зимних) вечеров они, сидя у камина, пьют глинтвейн, чтоб согреться после прогулки, и вдруг раздается вызов видеофона, ее сердце в который раз ёкает, но на этот раз оно не ошибается, и Лео начинает разговаривать с ними, возможно даже предъявляя какую-нибудь видеосъемку или фото, и... уже после того, как погаснет экран, и она, не выдержав перекрестного допроса, плачет в кресле, поджав под себя не успевшие согреться ноги, слышит тихий голос Кирилла:
"Я так тебе верил... Я ни разу тебя не обманул... Уходи...".
И она поднимает глаза, чтобы вымолить прощение, и видит в его взгляде лишь злость и ярость:
"Шлюха!"
Да, именно так он и скажет, он любит это слово: он награждает им почти всех женщин, имеющих неосторожность вести себя вульгарно и быть красивыми.
— Поверит. Ты же знаешь Кирилла — он хоть и романтик, но умный человек и не даст себя обмануть. Достаточно дать ему повод и он сам начнет копаться, и не успокоится, пока не узнает всей правды… Да ты сама ему все и расскажешь. У вас же нет секретов... хо-хо… А у нас просто нет выбора — так что слушай план. Он очень прост, и мне от тебя ничего не понадобиться. Мне лишь нужна личная Маска твоего мужа с тембром его голоса. Я позвоню с нее на городской телефон Майкла, попрошу голосом Кирилла заказать повторное покушение и добьюсь, чтобы этот заказ поручили мне… А я уж все устрою… Конечно, есть шанс, что Майкл проговорится, но это маловероятно: Монгол не любит задавать лишних вопросов, да и дел у него перед полетом на Луну со своими марсианами ныне невпроворот… Так что завтра ты, с утра пораньше, пока муж не проснулся, поедешь в Город и наймешь частного детектива, который будет тайно следить за Кириллом якобы для того, чтобы уберечь его от покушения, а на самом деле он будет давать нам дополнительную информацию о твоем муже и, в случае чего, это будет твоим алиби. Если удастся, отправь его на Луну вслед за Майклом, может, он узнает у него какие подробности... Ты все поняла?
Что она могла сказать, когда комок подступает к горлу от того, что ты прижата со всех сторон прессом непреодолимых внешних обстоятельств, и у тебя действительно нет выбора?
— Что скажешь, Пахаринна? — спросил он телефонное молчание.
"Надо быть сильной, — произнесла она где-то в глубине души мантру своей жизни. — Надо иметь железные нервы и брать от жизни все".
— Завтра я найму частного детектива, — наконец выдавила она из себя.
— Вот и отлично. — голос в трубке стал крайне деловым и даже чужим, незнакомым. — Брать дорогого сыщика не имеет смысла — они либо всё знают, либо так или иначе связаны с полицией, или с СТР... Есть некто Максимилиан Петровский… Берет недорого и пока ни на кого не стучал… Он даже занесен в справочник пятисот лучших детективов города, как раз по середине, номер 250… Но не это главное — рядом с его домом неохраняемая автостоянка. Завтра к 8 утра подъедешь к его конторе и оставишь там свою машину. Дверь не запирай, а на переднем сидении оставь личную Маску мужа. Когда вернешься, она будет там же. Если детектив обнаружит что-то для нас интересное, дай мне знать по электронной почте... ты знаешь куда. Отныне без нужды мне не звони... Удачи, малышка, и не переживай — нам остается лишь немного подождать. Когда мы увидимся, все будет окончено и мы будем вместе. Теперь уже – навсегда.
Если б она знала, что этот разговор был последним в их жизни... Теперь, вспоминая о том, как это все произошло, она снова и снова винила себя в чем-то и снова оправдывала, но факт был фактом: она предала человека, безумно любившего ее, и она же убила человека, которого любила безумно. Зачем тогда жить, если то, что ты берешь от жизни, лишь приносит беды самым дорогим тебе людям.
Муж уже подходил к дверям спальни. Он нес белую коробку с детектором лжи, который они так ни разу и не удосужились проверить. Ей даже не хотелось думать, что может произойти дальше, если она испугается в последнюю секунду и доведет дело до разговора. Поэтому, не колеблясь, она взяла в руку давно приготовленный бокал, а когда он вошел в их любимую спальню, она, посмотрев ему в глаза, быстро произнесла:
— Прости меня... — и сделала глоток.
Отбросив детектор, он бросился к ней, но, конечно, не успел: Пахаринна была сильной и умела проигрывать.
К О Н Е Ц
© Copyright: Пастр, 1994
Побочный эффект - полный текст ок. 150 стр..
© Copyright: Пастр, 2009
Свидетельство о публикации №209110700613
Свидетельство о публикации №209110700613
Рецензии