Когда ей было грустно, она звала своего Ангела

Когда ей было грустно, она звала своего ангела. Он всегда опаздывал. Но в последний момент, когда она уже собиралась захлопнуть окно, слышалось приглушенное хлопанье крыльев, в комнате начинало пахнуть мокрыми перьями, а несколькими секундами позже раздавался гулкий стук от приземления на карниз – и ангел вваливался в окно с несколько смущенной улыбкой: “Ну вот я и добрался до твоего окна, сорри, что не сразу, столько работы навалилось – полдня разгребал эти тучи-мечты”. Она сначала обижалась (для вида), а потом упрашивала его рассказать новую историю о том, какие сегодня были интересные мечты на сортировке. Он всегда поддавался на ее уговоры и рассказывал о свежих мечтах, грубейшим образом нарушая запрет на конфиденциальность.

У него были смешные крылья и грустная улыбка. Иногда она задумывалась: почему именно ей достался такой грустный ангел, но этот вопрос она задавала себе только поначалу, после нескольких месяцев их знакомства она бы ни за что не променяла его даже на сотню белозубых херувимчиков. Однажды она поймала себя на мысли, что вообще не хочет знать, какими бывают другие ангелы, ведь у нее есть свой personal-angel. Осознав это, она стала безумно ревновать его и донимать расспросами о том, насколько эксклюзивны его услуги и скольких подопечных кроме нее он опекает. Он никогда не отвечал прямо – срабатывал приобретенный столетьями профессионализм, только грустно складывал крылья зонтиком и улыбался. Когда он не отвечал на ее вопросы, у него всегда выпадали перья. – Позже она подумала: а может ангелы теряют перья, когда им грустно, они ведь не умеют плакать. Он тоже не умел, как, впрочем, и улыбаться на все 32. Наверное, потому, что пытался быть искренним. Для ангелов искренность явно измерялась не зубастостью улыбки.

У него не было ни ореола, ни нимба. Но он весь светился, словно изнутри. Держал ее за руку – и она чувствовала маленькое солнышко в своей ладони. И еще глаза. Они были такими теплыми и такими изумрудными, что, глядя в них, хотелось сделать что-то хорошее: закружиться по комнате или просто радостно захлопать в ладоши. Не зря ведь во всем мире у светофоров зеленый цвет – разрешающий. Запреты могут быть красными, желтыми или оранжевыми, а призыв двигаться вперед только изумрудно-зеленым. Впрочем, для ангелов не мешало бы ввести и красный цвет, иначе сложно остановиться. Она искренне не понимала, почему даже ангелы ставят рамки в отношениях с людьми? Зачем вообще такие отношения? Тогда она не осознавала, что так они оберегают бескрылых людей. Но рядом со своим ангелом она чувствовала легкую щекотку между лопатками, будто от трепета крылышек. Один раз она даже совершила абсолютно немыслимый пирует: подпрыгнула на метр в высоту и попыталась обернуться на 180 градусов, чтобы поймать свое отражение в зеркале, но в итоге лишь больно стукнулась о паркет, чуть не свернув себе шею. А он расхохотался и впервые показался ей очень даже недобрым ангелом. Потом искупал свою вину – долго растирал ей колени “Живокостом” и весь перепачкался в этой мерзковатой зеленой мази. А потом она мыла его крылья под душем, а он вырывался и как маленький ныл, что ему щекотно и холодно. После, она завернула его в большое красное махровое полотенце и поила чаем с клубничным джемом. Тогда, закутанный в полотенце, он казался совсем не небесным созданием, а скорее маленьким смущенным детенышем, потерявшим свой неземной статус вместе с намокшими крыльями.

Вообще он был совсем не статусным. Ну, не имиджевым ангелом. С обычными белыми крыльями, без чехла от Гуччи и костюмов от Диора. Надо признать, что в костюмах от Диора он смотрелся бы очень даже эпатажно: как большое крылатое одеяло в черно-белом пододеяльнике. Ее ангел предпочитал скромный, достаточно консервативный образ: синие джинсы – тенниска – крылья. За последними он, правда, тщательно следил, поэтому они были ослепительно белыми. И пахли как “Ариель Горные вершины”. Она обнаружила это уже после того, как он улетел, случайно купив этот порошок, и долго ревела, завернувшись в постиранный ним белый свитер. Свитер был теплый и домашний и даже кололся как его крылья. Сидя в нем, можно было закрыть глаза и представлять, что сидишь, укутавшись в крылья своего ангела. Хотя, если бы каждый смертный прятался в крыльях ангела, это было бы достаточно сомнительное зрелище.

Он очень мало говорил и много слушал. О его жизни вне ее комнаты она знала ничтожно мало, у него была довольно рутинная работа: сортировать мечты людей и отправлять их на рассмотрение или осуществление вышестоящим ангелам. По правде говоря, ее мало интересовала его личная жизнь, стремления и желания. Еще одно роковое заблуждение – зачем спрашивать ангелов о них самих, если их предназначение жить нами. Спустя несколько месяцев без запаха мокрых перьев, она поразилась очевидности того, что хотя бы один раз спросив его о том, что дорого ему, она могла бы стать его ангелом-хранительницей. Возможно даже первой среди людей. Но с ангелами всегда одна и та же проблема: чересчур хорошие, они притупляют наше чувство эгоизма. И улетают, когда чувствуют, что обостренный человеческий эгоизм может перерезать им крылья. Видно, ее ангел был совсем на грани, потому что он даже не улетел, а утилепал от нее, оставив на заснеженном подоконнике следы от лап. Эти вмятины, будто ребенок поиграл на карнизе в куличи, еще долго не заметались снегом, исчезнув лишь с весенней оттепелью. Тогда она подумала, что весной ангелы возвращаются. Как оказалось, опять ошиблась: весной просто обостряется надежда на это. 

Она никак не ожидала, что он может улететь навсегда. Со временем он стал для нее чем-то вроде пожизненной гарантии. То ли на счастье, то ли на сочувствующего собеседника – своеобразной палочкой-выручалочкой. Нельзя сказать, что он был очень уж сочувствующим, по крайней мере, когда она жаловалась ему на свои проблемы, он скорее предлагал ей выход из ситуации или, когда ему это совсем надоедало, начинал язвить. Раньше она и подумать не могла, что ангелы бывают язвительными! Однажды, когда они сильно поссорились, он предложил прислать ей вместо себя херувима в слюнявчике. “Лишь берегущий может быть оберегаемым”, – сказал он в тот день и не появлялся несколько недель. Она поняла эти слова по-своему: стала беречь с в о и чувства и мысли. Он только грустно улыбался и всё ронял и ронял перья...

Они придумали систему общения в критических ситуациях: то есть когда она доводила его до того, что он превращался чуть ли не в общипанного птеродактиля, а ее квартира начинала напоминать птицеферму. – Записки под горшком с бегонией. Благополучно засохшая бегония служила отличным почтовым ящиком для "извинительных" писем. Ангел улетал – она сердилась, дулась и три дня выметала перья из окна. Странно, как соседей не удивлял такой белоснежный перьепад, происходящий с периодичностью раз в месяц. По окончанию этой процедуры она крепко-накрепко закрывала ставни и даже днем завешивала окна тяжелыми гардинами. Чтоб всякие пернатые не мелькали перед глазами. Поскольку он и не мелькал – она начинала высовываться из окна каждые полчаса, в итоге обрывала гардины и таки открывала окно. Ни перышка. Тогда она бурчала, сетуя на ненадежность небесной канцелярии и непорядочность крылатых, и обижалась еще пару дней (для приличия). Потом писала письмо и засовывала его под засохший горшок. Парадоксальным образом, она никогда не могла застать ангела в момент, когда он забирал почту, но потом он возвращался. В зависимости от степени обиды - сразу или через пару дней. Дипломатично молчал… Она была вынуждена признать, что у него безупречное воспитание.

Она так и не поняла, почему он улетел. Просто одним зимним утром проснулась ни свет, ни заря со странным ощущением: что-то изменилось. Подойдя к окну, она поняла, что именно – зацвела бегония. Ей стало так страшно, что она даже не нашла в себе сил сделать что либо. Просто села на подоконник и до самого вечера смотрела в окно. Он не прилетел. Она это знала. Также как и то, что он больше никогда не прилетит. Бегонию она на следующий день подарила соседке. Цветущий почтовый ящик это было чересчур даже для такой оригиналки как она…

…
Она научилась спать без снов и улыбаться без причины. Любить снег и солнечный свет спозаранку. Выучила все улочки родного города, гуляя ними долгими весенними вечерами. Научилась надувать воздушные шарики и пускать их в весеннее дождливое небо. Вот только чай она теперь пила без джема. И еще она больше не хотела мечтать. Тогда она стала бы всего лишь одной из его клиенток. Она не могла быть одной из…

P.S.

…Когда ангелу было грустно, он возвращался на ее карниз. Ночью, когда падал снег. Бесшумно ходил по карнизу. Где-то глубоко в душе он надеялся, что она услышит его шаги. Она не слышала. Он научился оставлять одинаковые следы и держать крылья так высоко, чтобы они не стучали об окно и не заметали следы лап. В последнюю зимнюю ночь он понял, что больше всего боится дня без снега. Когда он не сможет вернуться на этот карниз. До дня без снега оставалось полчаса. "Как хорошо, что весной люди мечтают в два раза больше, – подумал ангел. – Чем больше они мечтают, тем меньше нам остается времени на осуществление своих желаний". Единственным желанием ангела было провести еще один день с перепачканными зеленой гадостью мокрыми крыльями, завернутым в большое красное махровое полотенце с девушкой с добрыми глазами и клубничным джемом. Без статуса и костюмов от Диора. Просто ангелом со смешными крыльями и грустной улыбкой…


19-21.06.2009