Кусок

Явно-явно с подачи нечистого, черта бритого, занесло меня в детстве в кинотеатр - на сказку про Синдбада, отважного морехода, что задает жару циклопам и прочим "красавцам"... И понеслось - и пошел я переводить тетрадки в клетку-в полоску, сочиняя бесконечно вольную перепевку фильма "Последнее путешествие Синдбада".... Я по-железному уверен - не посмотри я тогда этот фильм, то все бы обошлось... Жил бы я не тужил, переводя бумагу исключительно в сортире.


А так - не дает покоя удрученно крылатая фраза крупной, по конституции, девушки из "Четверга", литературного клуба... - Говорила мне мама - тяжелую ты выбрала стезю. Чернила оборачиваются кровью...


Общежитие начинающих, продолжающих и законченных писателей в Москве... Неудобный для прыжка в голодную вечность - лестничный пролет. Не прорвать в полете натянутой прочно металлической сетки. Не улететь до самого низа, не приземлиться в усмерть и всмятку.


Сальным водопадом волосы у художественного юноши... Голый по пояс, он примостился на корточках, спиной протирая стену. Пускает табачные дымки - в длинном пенале коридора, прозрачного, с обоих концов, окнами... Проходя мимо с поспевшим чайником, интересуюсь из вежливости - Как дела? - Работаю, - в клубном обрамлении дыма роняет он, - я лучше лишний раз на свидание не схожу , не погуляю, когда писанина - как по маслу прет. Не успеваешь записывать - непонятно за кем. Но чувство - кто-то сверху диктует... Возможная "литерная" бомба, над которой он жертвенно трудился, называлась внушительно - "53-ри письма Героину"...


Тяжелый случай... Это я не о парнишке, а о себе... Корней не имею, сердечно-накрепко не привязан к туристическим соснам и рижскому взморью. На лице не нарисовано - откуда я такой притопал, из каких-таких мест. Гулкого стука по груди, "Я из Риги!", не произвожу. "Прибалтейского" колорита почем зря не напускаю.


Сколько лет уже на молочно-лесопильном этом свете, а так и не услышал живьем Домского Органа в одноименном Соборе... Выбираться то выбирался. Даже купил билет. Весь - предвкушение торжественных, застегнутых на все пуговицы звуков... Человек пять народу. Редеет наша меломанская армия. Фанерные отмычки в моде, а не скрипичные ключи.


Приглашают всех в лифт. Не иначе, высоко у них балконы подвешены, а в партере, видимо, своя, с годовым абонементом публика... На уровне этажа девятого где-то, при подъеме, смекаю, что лопухнулся с адресом... Высыпаемся из подъемника. На площадку обзорную... Кто-то пошел баловаться с камерой, снимая игрушки внизу... Статуя Свободы, зеленой Милды - с позой пловчихи на старте, коньячная тройка зведочек в руках... Выложеннная из кубиков, стеклянная гостиница "Латвия".


Перечисляя видные строения и памятники, не ошибиться бы. Не помню уже, какие именно из них, составляя панораму, виднеются - с верхотуры не Собора Домского, конечно же, а Церкви Святого Петра... И не сказать, что Церковь эта и Домский Собор похожи - как два пьяных арапа. Просто судьба такая - попадать в панковские ситуации и хиповые переплеты...


А еще я открыл секрет неизбывно теплого отношения к родным и близким. Достаточно включить воображение - и представить его, родненького, родненькую  мертвым... Мучительно, из угла в угол, по комнате, с ощущением невосполнимой утраты, раздирая себя ежиком боли - Если бы он был бы жив... Я бы тогда...


И подойди в минуту эксперимента ко мне какой-нибудь "с большой дороги", требуя "эй, ты, полупокер, все, что есть в карманах - быро!", я ж его размажу, я ж его в кровь и перья сделаю... Когда утрата на сердце - и все переворачивается, чтоб какая-то промокашка...


Но по-прежнему... Маменькины сынки и дочки комплексуют по норам. В компании гороховых стен. Думают, что они - сволочи, дармоеды и сволочи. Маму родную не подвезти на машине. Нет машины...


А сволочи, те, что сволочи, и законный дом которых - тюрьма, тучнеют себе привольно. Поминают мать, но чужую... И дочурок, не своих, подвозят - с рельсами ног от ушей.


До того все стремительное и жизнерадостно вихляющее...