Везунчик

Рассказ пенсионера

Мне вообще-то, с одной стороны, всю жизнь везло, а с другой — что человеку нужно? Это кому что нужно. Мне, например, — чтоб без напряга. Я никогда и не напрягался. Как там Талейран своей сволочи говорил? Главное, говорил, господа, не усердствуйте! Да чтоб я за свои четыре сотни усердствовал?!
Рабочий день у меня был ненормированный? Как у дипломата. Я вообще-то фотограф. Мы как работали? Два, ну три часа, остальное — проявлялись. Напоминаю тем, кто за цифровиками все забыл, что пленка проявляется только в темноте, которая, как известно, друг молодежи. На дверь табличку «Идет проявка! Не входить!» — и понеслась душа в рай. Даже главному инженеру ключи от фотолаборатории давали.
С начальством? Начальство только: «Михалыч, как это у тебя все такие красивые получаются?» — «А я, — говорю, — свет правильно поставить умею». — «Надо прислать тебе свою жену, — говорят, — чтобы заснял получше. Смотри только, — говорят, — света не жалей, ха-ха!» Красоту все любят, да не знают, как сделать, а я — без напряга, пожалуйста. Нет, был случай — напрягался. Как-то в начале девяностых под Новый года четыре часа ездил по Москве — никакой жратвы, никаких подарков. Пришлось в одном универсаме с заднего хода заходить, а я этого не люблю — я всегда говорил, что нужно соответствовать своим представлениям о самом себе.
В Москве я теперь гость редкий, на даче весь год. Водопровод, канализация — это все есть, дети провели. Они у нас каждый выходной. Дочь: «Папочка, ленивенький ты наш, пьяница ты наш ненаглядный!» — и бутылочку. Сын тоже бутылочку, но водочки, а дочь — «для расширения сосудов» — коньячку. А почему? Да с воспитанием тоже без напряга. На коленки ее посадишь и поешь, как акын: «Как у нашей дочки белые носочки. Как у нас за окном все покрылось облаком. Как у нашей мамульки блестящие брюльки». С сыном по-другому. Тоже на колени посадишь, но в машине: «Рули давай, будешь отца с матерью в старости возить». Возит, конечно. До Шереметьева, а там уж сами — «Финляндия и Швеция, Танзания и Греция», как в мультике поется. «Только ты, сынок, — говорю, — особенно насчет нас с мамой не напрягайся, своим детям кругозор расширяй». — «Да нет, пап, я не особенно, — говорит, — мне не в лом, я, на вас глядя, душой отдыхаю». А невестка у меня!.. А зять!.. Ей-ей, не хуже детей, а жена (дипломат!) говорит, что лучше.
О жене отдельный разговор. Красавица, ласковая, — я таких больше ни у кого и не видел. В лесу нашел, без напряга. Поехали по грибы всем отделом. На автобусе, в ночь. Ну, как обычно. С утра насобирал кой-чего (я в грибах ни бум-бум, мне главное дорога) — и в автобус отсыпаться. А она возвращается. «Пойдем, — говорит, — еще походим». Пошли. Приходим — автобус уехал: слишком долго ждал.
А наши грибники с пьяных глаз мою корзинку матери привезли: «Вот вам грибы, Марья Кондратьевна, а Славка из лесу не вернулся».
Утром приезжаем с Кирочкой — вот, дескать, женюсь, — а мать в больнице. Мы — туда. Кирка за ней и ухаживала. А я… На машине все объездишь, все закупишь, но без напряга, конечно.
«Какому богу ты молился, что у тебя, у охламона, такая жена?!» — мать говорила. А я и не молился, я просить не люблю. Просто когда сам не усердствуешь, то и к другим с пониманием. А уж они к тебе — песня!..