Отец фараону. Глава 39. Отец и сын

Переход через пустыню подходил к концу. Иуду послали вперед гонцом. Для входа в Аварис у каждого приезжего должны были быть веские причины.

– Я родной брат Цафнаф-пенеаха, правителя Египта. Пропустите!

– А чем ты докажешь свое с ним родство? – последовал вопрос охранника.

– Ничем... Отец его и остальные братья находятся на пути к Египту. Он нас всех сюда пригласил.

– Еще родственники?

– А в чем, собственно, дело? – начал выходить из себя Иуда. – Месяц назад нас в столицу пропустили беспрепятственно.

– То было месяц назад. А сейчас фараон велел усилить охрану у стен Авариса.

– Фараон или Цафнаф-пенеах?

– Это не имеет значения.

– И как же мне войти?

– Ладно. Раз Вы назвались его братом, приставим к Вам личного надзирателя. Он Вас проводит во дворец. Но смотрите: Вам не сдобровать, если солгали!

– Что??

У дворца на Иуду посмотрели критически.

– Еще один брат Цафнаф-пенеаха?

– Что значит: «еще один»? – недоумевал Иуда. – Нас у него одиннадцать. – Опять проблемы, – прошептал он себе под нос. – Иосиф, что, их не предупредил, что ли? Шутку решил с нами сыграть? Или... отомстить?

– Я знаю только одного, – ответил неумолимый страж, – его личного секретаря.

«Белиберда какая-то...» – подумал Иуда.

– Ему-то я обо всем и доложу, – добавил страж. – Эй, Кеназ, замени-ка меня тут. Я пойду с докладом к Таппуаху.

– При чем тут какой-то Таппуах? – возмутился Иуда, метнув горящий взгляд на стражника.

– Не «какой-то», потому что, если Вы не врете, это Ваш родственник.

– А напрямую к Цафнаф-пенеаху нельзя, что ли?

– Он сейчас занят. У него важное совещание. И вообще... Вы задаете слишком много вопросов!

Очень скоро стражник вернулся.

– Пройдемте.

Иуду провели в небольшую уютную комнату, изящно обставленную, но чересчур тусклую. Спиной к нему стоял человек в светло-серой одежде. Голова его была покрыта ослепительно белой накидкой, мягкими складками спадающей по спине и невольно выделяющейся на неброском фоне. Человек обернулся вполоборота, и Иуда в ужасе отшатнулся. Контраст белого и черного был слишком велик. Черно-земляным было его лицо, вдобавок изувеченное косым шрамом, проходившим через весь лоб, нос и правую щеку. Белизна левого глаза поражала.

– И это – еще один брат Иосифа? – спросил Иуда сам себя, горделиво приподняв голову, когда шок отступил.

        Но, поскольку он произнес это вслух, ответ не замедлил:

– Да, я его брат, – черный человек развернулся к Иуде полностью. – И, к тому же, его секретарь. А Вы кто такой?

Таппуах прекрасно узнал «самого главного брата» обожаемого им Иосифа и не мог совладать со вскипевшим в нем чувством ревности. Иуду тоже посетило это неприятное чувство. Поэтому и настроены они были друг к другу несколько враждебно.

– Я – его родной брат, сын его отца. А Вы чей сын? – сверкнул глазами Иуда.

– Я? – намеренно переспросил Таппуах, чтобы его заявление произвело больший эффект. – Я – сын того, кому вы продали Иосифа, вашего дорогого брата.

Иуда опешил и сконфузился. Это был новый удар, которого он не ожидал. «Тут, должно быть, уже всем все известно», – подумал он. Изо всех сил стараясь не подавать вида своего состояния, Иуда спросил:

– И что... тут все об этом знают?

Воспользовавшись замешательством «главного брата», Таппуах не замедлил взять верх:

– Не все, но некоторые очень важные особы, приближенные фараона, – произнес он деловито. – Так что мой Вам совет: сильно не выступать, а довольствоваться той великой милостью, что Иосиф... то есть Цафнаф-пенеах оказал всем вам. И побольше кротости и смирения. При дворе это ценится.

– В самом деле? Кротость и смирение ценятся при египетском дворе? – переспросил Иуда.

– Во всяком случае, их ценит Цафнаф-пенеах. И еще кое-кто. Так что не очень заноситесь.
Иуде вдруг показалось, что ему недостает качеств, необходимых при египетском дворе. И, к тому же, что ему здесь совсем не рады. В таком пессимистическом и полудепрессивном состоянии его застал Иосиф, который неслышно вошел в комнату.

Таппуах, стоявший лицом к двери, заметил его и неловко заулыбался, сознавая, что, в некотором смысле взял на себя чужую роль. Иуда еще не успел опомниться, как Иосиф радостно воскликнул:

– Иуда! Брат мой! А я уже начал беспокоиться! – и порывисто обнял его.

Таппуах, увидев это, пришел в неописуемое отчаяние. Иуда, напротив, почувствовав на себе крепкие, уверенные руки Иосифа, позабыв обо всем, тут же воспрянул.

– Наш отец, должно быть, уже подъезжает к границе Египта, – ответил он.

– Прекрасно, Иуда! – Иосиф как можно непринужденнее похлопал его по плечу. – Значит, надо немедленно вызжать. Пойдем! Его, как уговорено, проводят в Гесем, а туда – день пути. Не хочу, чтобы он прибыл туда раньше меня.

– Да, да... А знаешь, – воспользовавшись расположением Иосифа, вставил Иуда, так как сомнения не давали ему покоя, – меня не хотели сюда пропускать.

– У нас с этим строго, – подтвердил Иосиф. – Особенно правила ужесточились в последнее время. Фараон опасается неприятелей с южной части Египта. Но насчет моего отца и братьев я всю охрану предупредил. Иначе тебя бы ни за что не пропустили. Ясно? Ну, а потешить свою гордыню им не запретишь. Неотесанный они народ, к сожалению... Понимаешь? А теперь идем.

Иосиф вместе с Иудой направился к выходу.

– Да... – вспомнил Иосиф и приостановился. – Ты уже успел познакомиться с Таппуахом, моим секретарем и... моим братом?

Иуда молча кивнул. Натянутость между ними огорчила Иосифа, однако он просто и безыскусно произнес:

– Всем братьям полагается жить в мире между собой. Таппуах, ты едешь с нами? Хорошо бы взять и Асенефу. И Тарика, если он свободен.

– Да, да... – ответил секретарь не очень внятно.

– Иуда, подожди меня снаружи, – сказал Иосиф, отпуская его локоть и открывая перед ним дверь.

– Таппуах, ты не должен меня ревновать, – ласково проговорил он, когда они остались одни. Затем подошел к измаильтянину и погладил его по голове.

– Теперь для меня все изменилось. И навсегда! – ответил Таппуах, чуть не плача.

– Что изменилось? Ах, да! Мои братья! Моя семья!

– Вот, вот! Теперь ты будешь с ними! Они будут здесь везде. На всех государственных постах. Наверное, мне и должность мою придется освободить. Но главное – не это. А то, что ты будешь с ними.

Иосиф посмотрел на Таппуаха с некоторой долей озорства. Маневр, чтобы растормошить его.

– В целом ты, конечно, прав. Но не во всем. При дворе их не будет. Нет. Они по-прежнему будут вести свою мирную пастушескую жизнь. Я решил, что так для всех будет лучше. Я буду их видеть... иногда. Безусловно, я не имею ввиду отца. С ним я надеюсь общаться намного чаще. Но, в целом, как тебе это? Скажи, что неплохо придумано!

– Гениально! – не верил своим ушам Таппуах. – Так можно будет жить. Они – там, мы – здесь.

– Вот именно, – подтвердил Иосиф и устало вздохнул.

– Что с тобой?

– А ты ничего не видишь?

– Что я должен видеть? Я вижу, что ты рад приходу братьев и... отца. Что ты рад примирению.

– Да, я рад, Таппуах. Без всякого сомнения. Я смогу им помочь. Наша семья восстановится. Но груз, который я несу, очень тяжел. Груз памяти. Бог помогает мне нести его, иначе я бы давно сломился. Бог дает мне способность прощать и любить, дает твердость, которая почти отсутствует в моем характере. Дает смирение, мало мне присущее. Питает мою веру и надежду. Часто, преодолевая все земное, мне хочется петь Ему новую песнь освобождения, и на душе бывает так легко и радостно! А бывает, как сейчас.

– Прости, я думал, что тебе сейчас хорошо.

– Мне очень хорошо и тяжело одновременно!




Иосиф, сидящий в колеснице вместе с женой, смотрел вдаль. Рядом находились двое его верных друзей, Тарик и Таппуах, а также Иуда.

– Они вот-вот должны появиться... Они вот-вот должны появиться... – повторял он обеспокоенно. – Мои люди прекрасно знают дорогу. Ошибка исключена. Сейчас они должны появиться... Асенефа!

– Что, мой дорогой?

– Почему их так долго нет, как ты думаешь?

– Тебе так кажется, потому что ты переживаешь.

– В данном случае я не могу не переживать! Этого момента я ждал всю жизнь!

– Постарайся успокоиться. Скоро ты его увидишь.

– Иосиф, Иосиф! Я чувствую важность этого момента! – воскликнул Таппуах. – И счастлив, что могу его с тобой разделить.

– Я тоже чувствую. И сознаю все... – добавил Иуда, переводя взгляд с одного на другого.

Тарик вытянул шею и закричал:

– Один, два, три! Появляется, смотри!! – и, вскочив, замахал обеими руками.

Иосифа как будто обожгло. Он глянул туда, куда смотрел Тарик.

– Я ничего не вижу!!

– Сейчас, сейчас... Немного терпения. Умей ждать! – продолжал размахивать руками виночерпий. – Вот же! Смотри!!!

Перед взорами царской свиты, прибывшей сопровождать Цафнаф-пенеаха, из-за горизонта постепенно всплывала внушительная процессия. Колесницы и повозки заслонялись бесчисленным скотом и массами идущих людей.

– Что это?... – в замешательстве проговорил Иосиф.

– О, это отец... – ответил Иуда. – Он взял с собой все, что только смог увезти. Колесницы весьма перегружены. Все ослы и верблюды навьючены. К тому же он привел за собой всех вплоть до последнего раба.

– Невероятно... Зачем?

– Он не хотел обременять тебя, поэтому взял с собой все свое. Однако за последние двадцать лет прибавление произошло не только в семьях его сыновей. Но ведь каждый раб или слуга для него все равно, что сын. Он не мог оставить их.

– Отец... – прошептал Иосиф, разглядев седовласого старца на первой колеснице, и тут же горячие слезы застлали ему глаза, а сердце учащенно забилось, претендуя на то, чтобы все самые сильные и дорогие чувства, обитающие в нем, взяли верх над всем остальным.

Иосиф спрыгнул с колесницы и стремительно кинулся вперед. Ветер развевал полы его одежды, тяжелые цепи и кулоны громыхали от быстрого движения. Иосиф бежал и бежал...

– Кто это там бежит? – Иаков всмотрелся. – Я вижу много людей на колесницах. Но кто этот бегущий человек? Гонец? – он приложил ладонь ко лбу, защищаясь от слепящего солнца. – Ах!!... – Иаков схватился за грудь. – Неужели это... Иосиф??! Остановите! Остановите! Я слезу...

– Лучше мы подъедем к нему поближе, – ответил проводник, правящий лошадьми.

– Остановите!!! – приказал патриарх. – Я слезу!

Лошади затормозили. Отвергнув помощь, Израиль спустился на землю. Местность была ему совершенно незнакома. Но тот, кто бежал ему навстречу... Его облик в египетском одеянии был ему тоже чужд, однако его внутренний голос уверенно говорил, что это его дитя.

Иосиф заметил на старце, торопливо ковыляющем настречу ему, тунику ярких, причудливых тонов. Ноги его подкосились, и он чуть не упал, затем снова побежал, но уже медленнее.

Расстояние между ними неумолимо сокращалось. Отец и сын уже могли разглядеть лица друг друга. Их разделяло всего несколько шагов...

Уже только три шага. Два шага. Один шаг.

Теперь их уже не разделяло ничего.