Парадокс судьи

1

Денис Фестский и Борька Пастин, рабочие мебельного магазина, сидели в подвальном помещении, отведенном для письменных столов, диванов и тучных тараканьих табунов, и играли на тотализаторе по сотенке. С пятого марта прошлого года гг. Фестский и Пастин стали тайными обладателями древней эмигрантской игры «Тараканьи Бега» и содержателями богатых пастбищ, где нагуливали тело и тренировали мышцы лучшие тараканы всех мастей и пород от обычных московских гнедых и караковых до редких южных вороных и соловых.
Человек дворянского рода Блюстин-Порястин стоял на атасе и жадно вслушивался в доносившиеся из глубины подвала возгласы, чтобы иметь возможность судить хотя бы о ходе бегов (он был не при деньгах), а также чтобы иметь возможность немедленно вмешаться и получить с господ жукеев полагающийся судье штраф, если в обсуждение правил игры начнут постепенно вкрапливаться контактные жесты каратэ-до.
Диско Фестский, как его в шутку называли близкие и друзья, закончил четыре с половиной курса философского факультета МГУ. Он специализировался по логике, но ярости в любопытстве не знал, а к четвертому курсу настолько разочаровался в своей будущей профессии, что решил сойти с дистанции и был изгнан за полемику с иностранным профессором, в которой он утверждал, что логика как наука была несомненно изобретена каким-то уголовником или мусором, поскольку термины «следствие», «заключение», «посылка» носят исключительно пенитенциарный характер, а вот это мельтешение в попытках найти «истину», доказать ее начальству, однозначно выявляет в ее изобретателе тюремно-лагерные корни. Когда же профессор попытался указать ему на то, что логику изобрел Аристотель, он сказал, что знал по крайней мере двух авторитетов с такой кликухой, и что его профессорская братва может засунуть себе все свои истины сами знаете куда: ложь приносит гораздо больший доход!
С Диско всем и всегда было интересно. Собеседники ценили его за тонкую игру малоизвестными словами и множество историй из жизни неизвестного им круга интеллигентных людей.
Диско принадлежала и идея организовать эту азартную игру, для которой он сам разработал несколько различных проектов блаттадромов (от лат. blatta – ‘таракан’ и греч. dromos ‘место для бега или скачки, ристалище’) от простейшего эллипсоида до «Лабиринта царя Миноса» со щипанным воробьем в роли Минотавра. Спортсменов содержали в специально оборудованной блаттаакадемии, где был предусмотрен комплекс для их выгула и тренировки. Виноват же в том, что гладиаторы с тренированной резвостью разбежались по всему подвалу и смешались с тараканьим плебсом, был дворянский человек Блюстин-Порястин, по пьяному делу разгромивший тараканюшни. Когда его били за эту вольность, он между ударами пытался прервать экзекуцию с помощью теории, по которой строгий генетический отбор кадров ведет к неизлечимой тараканьей болезни - гемофилии.
- Атас! – донеслась сверху судейская команда: что-то вроде «опасная игра!» (игроки опасались налоговой полиции) – и в две секунды блаттадром превратился в большую шахматную коробку, на которой Диско с Борькой якобы резались в менее доходную, а потому и практически не подлежащую налоговому преследованию игру в подкидного дурака.
- Дэнис, к Вам клиэнт, - через минуту сообщил уже официальным тоном Блюстин-Порястин. Диско встал и вышел из темного, забаррикадированного угла навстречу посетителю.
В подвал, согнувшись, спустился прикинутый комильфотный мужик с свирепым выражением бледного припадочного лица и каким-то очень странным, будто из папье-маше, носом. С минуту они пошептались о деле, затем г-н Комильфо надменно сложил свою кадыкастую выю и вышел вон.
- Хтой-та? – спросил Борька.
- Да, так, анекдот ходячий, - отозвался о посетителе Денис.
- А чой-та с носом-та?
- С каким носом? У него как раз нет «носа-та»!
-  Чо, убёх, как у Гоголя? – проявляя некоторую эрудицию, уточнил Пастин.
-  Нет, как поется, Борис Николаич, у тебя на Родине в поэзах, именуемых «час-тушки», «Девьки думали – малина, откусили пол-овину».
Денис наморщил лоб, и человек дворянского рода Александр Христофорович Блюстин-Порястин, для которого побасенки этого по-гречески дивно сложенного Дискомота Фестийского заменяли всю мировую литературу, всех этих толстых, достоевских, ювачевых, горенко, шеншиных, борхесов и прочих трудозадых геморройных извращенцев, торговавших своими фантазиями ради потомков, вместо того, чтобы заняться делом ради самих себя, ринулся занимать место напротив толстогубого жизнелюбивого, но уже искривленного гримасой романтической иронии, рта несостоявшегося филозофа. Рассказывал, правда, Диско и в самом деле с прирожденным артистизмом, и, что для Христофорыча было самым существенным, абсолютно бесплатно. За это в душе он посмеивался над нашим Кантошпенглером.

2

-    Вот ты, Бобби Хал, знаешь ли ты, что такое парадокс? – начал Диско свою, как назвал бы ее А. Х. Блюстин или его однотелец Порястин, новеллу.
- Чой-та? – ответил вопросом на вопрос Борис Николаич, - эт, когда концы с концами не сходюца?
- Ну, мы не знаем, что ты понимаешь под концами, но, если это то, что мы думаем, то ты глубоко прав. Греческим словом paradoxos логики называют неразрешимые противоречия, содержащиеся в каком-нибудь утверждении или рассуждении. Типов таких рассуждений к настоящему моменту обнаружено немного, но они все же существуют и свидетельствуют о несовершенстве как языка, так и рационального, логического способа познания мира. Так, например, известны парадоксы «Ахилл и черепаха», «Лжец» и другие. К нашему патолого-анатомическому случаю ближе всего так называемый «Парадокс брадобрея». Ты, Бобби, в какой деревне родился?
- Чой-та, - как всегда откликнулся Борис Николаич, я в городе родился – Телебукино!
- Ну, вот, предположим, в столице Тму=Тараканской Федеративной Республики (ТТФР) – Телябукине имеется всего одна парикмахерская, и, поскольку кадров (я имею в виду трудовых резервов, а не то, что Вы, г-н Блюстин-Порястин себе думаете) у нас не хватает, а народу много, тму=тараканская Дума под названием Кнессет приняла такой закон, что единственному цирюльнику столицы Хруму Кифишину брить разрешается только тех ее обитателей, которые не бреются сами. Хрум Кифишин, ответственный, исполнительный работник, просматривая за утренним кефиром правительственную газету «Вести с нашего света», обнаружил утвержденные Кнессетом списки граждан, бреющихся самостоятельно, и не обнаружил в них своей фамилии. С тех пор парикмахерская древней столицы закрыта. Ибо брадобрей Кифишин, не способный работать, если в голове его застряла и не выходит какая-нибудь мысль, до сих пор не может решить, брить ли ему самого себя. Ведь если он себя будет брить, он попадает в опасную секту самобреев, взятую на карандаш самим Кнессетом, а если он не будет себя брить, то по указу того же Кнессета, он обязан себя брить со всем его кифишинским тщанием. Бедняга Хрум, как говорят мои знакомые математики, попал в период и теперь обречен. Поскольку же деревенские парикмахеры только и ждали, когда Кифишин прогорит, чтобы занять его место, все это могло обернуться ликвидацией самой профессии.
Такова присказка, как говорят у вас в Телебукино, или, как говорят у нас на факе, такова первая фигура сравнения. Теперь изложим суть второй фигуры сравнения, т. е. расскажем саму сказку.

3

Так вот. Тот, кого вы сегодня видели с носом как бы из папье-маше, раньше, как и все, имел его из природного материала, который ему из неоправдавшихся надежд отмерили папа с мамой. Нельзя сказать, чтобы он был красив, строен, атлетичен. Все эти редко ценимые женщинами качества ему заменял солидненький, фундаментальненький счетец в огромненьком, многоэтажненьком банке. Вот поэтому ему было не только вполне комфортно раздеться на пляже (на нем кроме него обычно никого не было), ему было не стыдно и открыть в виду дамы свой портмоне (в нем обычно было много того, что так украшает нашу жизнь, что делает дыхание легким). Кроме того, у него был изумительный вкус на женщин. Я уже чувствую, что сейчас глубокоуважаемый Александр Христофорыч сделает мне замечание за то, что я до сих пор не представил героя по имени. Это действительно не совсем прилично. Ну, что имя, имя – дым! Конечно же оно будет вымышленным. Давайте назовем его как-нибудь, ну в честь какого-нибудь маленького, но славного народа, рассеянного теперь по свету и всеми гонимого, ну, например, в честь славного и некогда воинственного ассирийского народа, как-нибудь так, чтобы было легко запомнить, ну скажем так, Ашшурбанипал, ну, например, Палыч, сокращенно – Шура. Да, так вот, Шура имел вкус на женщин, а вот они на него, так сказать, по собственному желанию не имели. Поэтому тезке великого ассирийского государя приходилось выделять себя качествами, которые есть далеко не у всех красивых молодых людей: солидностью, относительным постоянством, связями и банковским счетом. В награду за благосклонность дамы Шура, правда, всегда имел в пассиве большой баллон с самой черной концентрированной, подозрительной и неусыпной ревностью, сильно снижавшей ценность его и без того скудного багажа достоинств.
В один прекрасный день – с кем не бывает – т. Е. И. В. (тезка Его Императорского Величества) Ашшурбанипал, как говорят математики, «йотый» привел во дворец бракосочетаний очаровательнейшую блондинку с карими глазами, тонкой талией, и, как говорится в сказках «Тысячи и одной ночи», туго набитой прелестной попкой, покоившейся на длинных стройных ножках. Назовем ее в честь другого тяжело живущего, вымирающего народа нежным корякским именем – Кесйитуайаль, сокращенно и в переводе – Катя.
Надо сказать, в этот безвкусный, напыщенный, казенный дом счастливую невесту, кроме маминых источенных слезами глаз и десятка-другого глаз обычных зевак, провожала пара огненных светло-рыжих очес некой червонной дамочки, которая считала, что Шура и особенно его кредитная карточка СУДЬБОЮ, ЧЕРТОМ, ДЬЯВОЛОМ предназначен только ЕЙ!!!

Глаза горели жаждой мщенья
И не сулили снисхожденья!
(Д. Фестский)

В честь всех многострадальных, но воинственных мусульманских народов      назовем ее восточным именем, которое несколько колеблется в произношении: одни говорят Фатима, другие – Фатьма, третьи – Фетьма. Характер нашей героини больше соответствует последнему способу произнесения, сокращенно – Фетти. Так вот, эта червовая дамочка Фетти (рыжая, умная, злобная, сам бы женился, но из-за неблагозвучной фонемы Ж в этом слове вот уже два года как откладываю свое решение) первой встретила нашу очаровательную пару в тот высокоторжественный момент, когда она под звуки облысевшей, засаленной мендельсоновской потертости выходила из женитьбария. Облив их лицемерными, наверняка ядовитыми, слезами радости, она усадила новоженю с его пассией в помпезное авто и отвезла их в аэропорт, из которого они стартовали в счастливое свадебное путешествие.
Позвольте мне, досточтимый Александр Христофорыч, скромно опустить описание медового месяца. Здесь я полностью доверяю Вашему изощренному, опытному воображению и сделаю теперь же красноречивую паузу, дабы оно успело трепетно перебрать дорогие Вам подробности.
Как это ни печально, но после медового месяца, ни один день которого, кстати не проходил для юной Кати без какого-нибудь гнусного намека, первый любовный жар спадает и наступает обычно, смотря по подаренным вам природой темпераменту и доле счастья, – ровное горение, тление или шипение. Все, кто хоть что-нибудь смыслит в жизни, относятся к этому физиологическому распадку философски, вкушая от других даров бога Гименея и смиренно ожидая нового подъема жизнедеятельности. Не таков был, однако, наш премудрый Навуходоносор. Он воспитывался в тот завершающий период победного шествия развитого социализма, когда подрастающее поколение нашей многострадальной Родины познавало интимные подробности жизни, в основном из сальных анекдотов, от которых у мужчин, Христофорыч, кроме чувства юмора, развивается склонность к пессимизму и тяжелые комплексы неполноценности.
Почувствовав некоторое утомление от интенсивной физиологической жизни, Шура решил, что для него приближаются те времена, когда он в лучшем случае сможет консультировать тринадцатилетних пацанов и их одиннадцатилетних пассий (по десятке за урок). Все-таки был он человеком не просто не первой, а, в общем, можно сказать, последней свежести….
Услышав после месяца терпеливых нежностей ядовитое шипение, он подумал, что причина его, как говорят сталевары, - в плавках и что в этой ситуации коварная, как и все женщины, молодая его жена уже начала поиски другого, более достойного партнера.

Он стал стараться… Но хорошего не жди,
Когда в дела приятные обязанность вотрется.
(Д. Фестский)

Дела его шли все хуже. Он все больше мрачнел и не знал, что с этим делать.
Почуяв момент, напряженно выжидавшая развития событий рудокудрая Фетти однажды вызвала по каналу метлу в шашечку и полетела на оказание американской помощи своему другу. Она была очень коварна! Конечно, в этой ситуации ей ничего не стоило втереться в доверие к несчастному потомку Ашшурнасирпала Второго по именной линии и стать его постоянным исповедьмником. Состроив преданнейшие, сострадательнейшие глазки небесного ангела, она вытянула из его души так тяготившие его тайны, а затем, как верный друг, постепенно вынула скорбинку за скорбинкой и всю печаль из его значимо зеленых (баксовых) глаз. Фетти, как мамочка, долго охала и стонала по поводу расстроенного здоровья их Величества Тезки, а потом, как надежный деловой партнер, быстро заключила с ним договор на приобретение всех необходимых для восстановления сил снадобий начиная от женьшеня и золотого корня, до какого-то конского зелья и святой воды (естественно по предельным отметкам тарифа + услуги). Затем она вспомнила, что ее знакомый для поддержания форм и поистине электрического потенциала круглый год спит на балконе и ездит на велосипеде. Одним словом, наговорила с три короба обычных знахарских рецептов, от одного списка которых состоятельные тезки ассиро-вавилонских владык обычно успокаиваются. Одновременно Фетти тонко укрепила в сером веществе шуриных мозгов мысль о том, что мужчине в жарких делах всегда приходится тяжелее и что, мол, надо стараться, так как это – единственное средство удержать возле себя столь прелестную и соблазнительную особу, как Катя, которую, к тому же, нашему бедному Ниуханиносеру, видимо, еще не удалось задеть за живое.
На следующий же день потайные ящички Ашшурбанипала Палыча слегка опустели в отношении денежных знаков и сильно наполнились пузыречками с настоечками, порошочками и инструкциями к ним. В этом зловещем целебном строю была даже якобы святая вода, свободно текущая из кранов домов, расположенных по улице, которую по функции, конечно, нужно было бы называть «Малой Арнаутской». Воду полагалось прыскать на отдельные места перед их употреблением.
Приблизительно через месяц, когда Дама Червей встретила шурину юную подругу, она чуть было тут же не присела на грязную ступеньку магазина, так она была поражена происшедшей в ней переменой. Лицо ее, некогда нежное и румяное, будто обтянули грубой белой замшей, особенной белизной выделялись скулы. Под некогда прекрасными, блестящими, а теперь тусклыми, какими-то загнанными, глазами появилась сеточка синих жилок. Волосы висели как лыко драной липы. Губы, когда-то сочные и пухлые, облупились и были похожи чем-то на кукурузу. Брюки болтались как паруса при полном штиле.
Фетти слегка нажала на то место, где у хороших людей располагается сердце, и из груди ее полетели охи и ахи. Она затащила несчастную Кесйитуайаль к себе, долго бранила на чем свет стоит весь этот проклятый мужицкий род, которому только одного и нужно. Девочка расчувствовалась, разрыдалась, призналась, что теперь она вполне понимает мудрость Корана, разрешающего полигамию, что теперь она боится приходить домой, что такое можно выдержать только при настоящем ответном чувстве, что она устала, а ее грозят выгнать из манекенщиц и т. д. и т. п. Потом они поревели в терцию на два голоса. И тут фетомские глаза зажглись багряным светом преисподней, она села на веник и, описывая вокруг зачарованной, размякшей Кати сужающиеся концентрические круги, вкрадчивым торопливым мамкиным говорком начала внушать ей, что она должна подумать о своем здоровье, о своей несравненной красоте, что еще месяц такой жизни, и ее вынесут вперед ногами на отвратительное Домодедовское кладбище. Затем же, еще более понизив голос до доверительного шепота, она присоветовала ей сказаться женско-больной и переехать хоть на месячишко к маме. Фетти же, как ее верная подруга, будет там ее навещать и скажет, когда ей можно будет снова вернуться к умеренной супружеской жизни.
Катя вполне доверилась своей новой наперснице и сделала так, как та ей посоветовала: быстренько пошла домой, пока не было мужа, собрала необходимые вещички, оставила письмо с объяснениями и дернула к мамочке. Та тут же ее пожалела, согласилась с доводами ее новой подруги, в тайне порадовалась за дочь и даже в чем-то ей позавидовала.
Надо было видеть свирепую, подозрительную, тупую ярость нашего Ашшурбодоносора, когда он прочел письмо. Три дня он обрывал телефоны тещиной квартиры, ломился в ее обитые крокодиловой кожей двери и в замочную скважину требовал вернуть ему его законную (оплаченную) супругу. Потом вдруг как-то затих, затаился и стал выслеживать и вынюхивать, однако Фетьма, всюду поспевая на своей метле, всякий раз не давала им встретиться. Через неделю покорный и подавленный Шура начал настойчиво прозваниваться к Фетти. Она приняла его будто нехотя: голова что-то болит. Шура механически посоветовал ей найти здоровенного мужика. Фетти с минуту побуровила его из черной двустволки своих огненных зенок, но ответного взгляда не последовало. Перед ней сидел мрачный, влюбленный, насмерть замученный ревностью человек. Фетти была в бешенстве. Черный ангел распустил в ней свои огромные крыла, и на сгибах их были страшные железные когти.
- Ну, что ж ты, Палыч, пригорюнился? – ласково спросила она несущего тяготы тезку императора. Искусно подняв брови навстречу печальному известию об исчезновении царственной супруги, Фетьма вначале довольно неуверенным тоном начала убеждать Шуру, что напрасно, мол, он беспокоится, вернется его кошечка. Потом, будто, осеклась. Вдруг задумалась. Вспомнила, что недавно ее видела, что та прекрасно выглядела. Потом сказала, что все это подозрительно, и надо подумать, как тут быть. Выдержав паузу, она, как бы невзначай спросила, пьет ли Шура снадобья, велела пить дальше, чтобы быть всегда готовым, дала еще вдобавок адрес массажиста и затем быстро спланировала дальнейшую жизнь страдальца. Две недели он ничего не предпринимает, сидит дома и копит силы. Она же следит за его супругой (нужны деньги на расходы).
Прошло две недели и они снова встретились. Фетти сказала, что у шуриной жены скорее всего никого нет, или она ловко скрывает… Но скорее все же первое. Только вот глазки, ее прекрасные черные глазки, они в поиске, они бегают, они встают в кокетливые позы… А впрочем, какая же женщина, если она чуть краше крокодила и чуть потоньше мясной коровы, не кокетничает с мужчинами?
- Нет, Шура, ты просто, ну как на Варварке родился! Ну, можно ли быть таким ревнищей! Ну, кошмар! Отелло!
- Тело, тело! Причем здесь тело! – заорал занятый своими черными мыслями царский тезка, не допускавший в свою глубокодумную голову никаких посторонних мыслей.
- Ну, ладно, не бесись! Если уж ты такой ненормальный, есть простое средство проверить верность твоей красотки. Нужно написать любовную записку от вымышленного лица и прийти на свидание самому, но переодетому. Читать надо классиков. Знаешь такого писателя де Камерона?
Наш носорог воспринял эту мысль как новое гениальное открытие науки о любви и тут же согласился на свою погибель.
Близка развязка, джентльмены! Она близка!
Какова форма женского рода от имени ЯГО? Правильно - ЯГА. Вот она и написала записки, да, господа, записки. Не одну, а две, как положено: одну – для Дваухабезносера, другую – его манекенщице. Первая была написана под копирку и выглядела так:

«Милая Кесйитуайаль,
      
очаровательное и грациозное создание, счастливая и беззаботная Навзикая, Вы даже не представляете себе, как можете Вы, сами того не подозревая, ранить человека, уязвить его в самое сердце, в самое всё! Вы не знаете меня, да и я впервые увидел Вас всего неделю назад. Ваш точеный лик, лик безмятежной богини солнца и света, счастья и радости, всего самого ценного, что может перечислить в коротенькой записке человек, на которого Вы посмотрели мимолетным, ничего для Вас не значащим взглядом, человек, в которого Вы вдохнули за этот короткий миг частичку своего бессмертия и который теперь не в состоянии смотреть ни на что, что видел вокруг себя до сих пор, так вот, ваш точеный лик открылся мне внезапно из-за куста изящных багряно-черных роз в ботаническом саду, и розы, которыми я любовался минуту назад, вдруг показались мне веником лебеды в сравнении с Вами. Я пошел за Вами, как зомби, проводил Вас до дверей Вашего дома, и, если Вы выглянете прямо сейчас в окно, вы и теперь увидите мою нелепую фигуру возле уличного фонаря. Теперь у меня нет друга, более близкого, чем этот фонарь. Я чувствую себя счастливой деталью интерьера Вашего двора, священного для меня, как Кастальский ключ, впрочем, как и все, что имеет к Вам хоть какое-то отношение.
Сделайте меня счастливым, позвольте мне надеяться, что завтра я смогу увидеть Вас рядом с качелями «Три медведя» в парке «Сокольники» в половине восьмого вечера. Если я вызову в Вас хоть какое-то сочувствие, я осмелюсь предложить Вам отужинать со мной в обществе английского военного атташе и нескольких знаменитостей на моей даче, расположенной поблизости. На мне будет черный костюм, белая рубашка и галстук со слонами. В руках я буду держать алый мак. Это мой любимый цветок. Не заботьтесь о платье. За эту неделю я приобрел для Вас целый гардероб. Вам понравится.

Подписываюсь так, как зовут меня мои школьные друзья – А. Бердыш».

Вторая, - очевидно, первый экземпляр – почему-то сильно отличалась от первой. В ней говорилось:

«Катька! Не застала тебя дома, поэтому оставляю записку. Мой кузен (ты ж понимаешь…) привез сегодня из Франции умопомрачительные шмотки. Мне всего не укупить, может быть, тебе что-нибудь понравится. Приходи сегодня к половине восьмого к качелям, где «Три медведя», я за тобой туда заеду, прямо к тебе не хочу – опасно: он за тобой следит. Захвати с собой зелень. Не опаздывай!!
Ф.».

Ашшурбанипалу Палычу была показана копирка с первым текстом. Фетьма знала, что он страшно старомоден. Вторая записка была брошена в почтовый ящик Кате. Катя нашла ее там часа за три до назначенного времени. Привыкшая к хорошей одежде девочка восприняла текст как надо. Площадка «Три медведя», беседка недалеко от нее были обычным местом для деловых встреч не только для Кати. Деньги у нее были. Не было спасенья от коварства Фетьмы. Единственное, что ее немного смущало – чуть поздновато. Обратно идти – уже темно. А дома никого не было. Родители были в театре. Но ведь сногсшибательные французские шмотки! Вкус у этой Фетти – отменный. Это она успела заметить. Гардероб пора менять. Нет, надо пойти. Нельзя же упустить такой шанс.
Катя быстро приняла душ. Чуть распаренная села перед трюмо и, думая о предстоящей встрече, принялась за свой обычный вечерний туалет. Крем, духи, дезодоранты, она окружила себя обычным для нее и таинственным для окружающих невидимым парфюмерным облачком, в создании которого она была несравненным мастером. Она могла сделать это облачко абсолютно убойным, могла настроить его на деловую беседу, на легкую сексуальную заинтересованность, на холодную неземную недоступность и т. д. и т. п. Сегодня, как будто Фетьма  издалека направляла ее действия, она машинально составила букет ароматов, от которого сходил с ума ее тезко-царственный супруг. Легкомысленно надев легкий сарафанчик, она предусмотрительно сунула деньги в потайной карман изящной сумочки. Надела на указательный пальчик ключи от дома и побежала навстречу своему простенькому счастью.
Когда Катя прибежала на площадку были уже сумерки. На мир опускалась теплая августовская ночь. С неба мигали ей длинными желтыми ресницами звезды первой величины. Недружелюбно рассматривал ее со своей огромной высоты единственным кроваво-красным глазом старый вояка Марс. Стрекотали кузнечики. Было тихо. На площадке никого не было. «Я первая, - подумала девушка, - наверное, рано еще». Невдалеке, переговариваясь с эфиром, прошли два милиционера. Она подошла к качелям, села на них и стала тихо раскачиваться. Прошло минут десять и стало почти темно. «Что-то долго она не едет. Страшно!» – подумала Кесйитуайаль и решила пока спрятаться в кустах. Она тихо подошла к тому месту, где они, смыкаясь, образовывали навес, и вдруг… застыла в полном ужасе: в черном проеме вырисовывалась, как ей показалось со страху, огромная мужская фигура. С минуту фигура свирепо на нее смотрела, а затем, две горилльи волосатые лапы вцепились ей в горло, повалили на землю и начали душить. Это был разъяренный изменой супруги император всех ревнивцев Ашшурбанипал, как говорят математики, j-тый (читается - житый).
Когда он увидел ее, свежую как утренняя заря, веселую, с мечтательным выражением на лице, он сначала не поверил своим глазам. Когда же, наконец, вера в свое стопроцентное зрение к нему вернулась, он страшно, мстительно, кавказски рассвирепел и решил, что убьет ее здесь же, сей же час. Руки его уже чувствовали на себе действие холодно-липкого безумия мозга-убийцы, как вдруг послышался треск милицейской рации. Даже в этом полоумном состоянии Шура помнил главный принцип Остапа Марии Бендер Бея о том, как нужно относиться к уголовному кодексу. Эта память о заветах великого героя и дала шанс Кате, г-ну Шуртелло пришлось затаиться и выждать время, пока милиционеры уйдут на достаточное расстояние. Событие было отложено минут на пять, и это спасло Кате жизнь: самый опасный пик белого пенного бешенства прошел. Кроме того, как будто подыгрывая нашему эскадренному ревноносцу, Катя вдруг сама встала с качелей и, будто загипнотизированная, пошла к тому месту, где он, как спелое яблочко в известной сказке, наливался ядом. Силы черной с желтым отливом сублимированной ревности мгновенно «расшифровали» ее намерения. «ЕГО ищет!!!», промело в голове у Доносонаухера, и он, перестав уже отвечать за свои поступки, бросился на жену, повалил ее и стал душить.
И вдруг в нос ему ударили ее духи. Любимый, родной запах ее тела взорвал плотину ярости, отгородившую древние архетипические программы могучего Эроса от рычагов управления его темным сознанием. Руки его ослабли, он, как чумной посмотрел на Катю и начал ползать конечностями по ее телу, нетерпеливо разрывая на ней мешающие им соединиться одежды. Она была будто в шоке и почти не сопротивлялась ему до тех пор, пока он, достигнув уже своего, не склонил свое потное невменяемое лицо над ее испуганным и неподвижным, чтобы поцеловать любимые губы. Тут она будто очнулась, вскрикнула так, что у него чуть не лопнули барабанные перепонки, вцепилась ему в нос и судорожно сжала челюсти. В тот же миг раздался еще один нечеловеческий вопль-рев. Откуда-то набежала толпа народа. Опомнившаяся Катя выплюнула на песок окровавленный кусок мяса и, почти в чем мать родила, понеслась что было духу известными ей одной темными тропками домой.
Прибежавшие на крики и шум толпы милиционеры увидели в центре кольца скорчившегося, державшегося за окровавленное лицо человека. Расстегнутые штаны не оставляли и тени сомнения в том, что свидетели, в один голос заявившие, что человек этот только что надругался над тонкой хрупкой девушкой, были правы. Рядом на песке, кроме окровавленного носа, нашли еще и пачку стодолларовых купюр: Катя, думая, что перед ней обычный грабитель, в какой-то момент хотела откупиться. На основании этой находки было сделано предположение о том, что это, теперь уже безносое, чудовище пыталось девушку еще и ограбить. Двое милиционеров с помощью понятых подняли мужчину и посадили его на скамейку. Потом пришла машина и его увезли.
Месяца через два Ашшурбанипала Палыча выписали из тюремной больницы, и ему было предъявлено обвинение в изнасиловании и попытке ограбления неизвестной пока следствию женщины.

4

- Такова, как говорят у вас в Телябукине, сказка, или, как говорят у нас на факе, - вторая фигура сравнения. Теперь остается изложить мораль сказки или само сравнение.
Если бы вас, г-да жукеи, посадили на место, (пока) противоположное скамье подсудимых, вы бы, как, в общем, и я, оказались в довольно трудном положении. Дело в том, что судить это происшествие нельзя, исходя из одних только наблюдаемых событий. Ну, что, в самом деле, у нас получится? С одной стороны, некто мужчина, далеко не Аполлон, зверски изнасиловал молодую красивую женщину, нанес ей огромный моральный ущерб, у нее пропала довольно крупная сумма денег, следовательно он нанес ей еще и серьезный материальный ущерб. С другой стороны, молодая красивая женщина нанесла тяжелое увечье и без того обиженному природой, пусть и последней свежести, но все же молодому человеку. Таковы, как говорят, медицинские факты. Если бы судьи выносили приговор только на основании этих фактов, то срок, видимо, светил бы и мужчине, и женщине. Здесь нужно въехать в события невидимые, т. е. в события как бы внутренних миров наших героев, которые известный и модный теперь философ по фамилии Бодрияр называет симулякрами. Нужно какое-то объяснение, тоже, кстати, симулякр. А оно, объяснение, опирается на те представления, которые бытуют во внутреннем мире человека, и опять-таки представляют собой симулякр. А представления эти из чего сделаны? А представления эти сделаны из свойств, функций, отношений, которые приписываются грубой модели человека, которая действует вместо этого человека у нас в головах. У логиков и лингвистов такая модель называется референтом. Референты в голове могут заменять не только людей, а и любые предметы: столы, чайники, руки, ноги и т.д. Понятно, что у референтов и предметов нашего реального мира свойства частично сходные, частично разные. Вот я, например, и в общем с вами мире – человек, и в ваших башках – тоже человек. Только, в этом нашем общем мире я подчиняюсь законам тяготения, законам, по которым я в определенный момент времени должен занимать определенное место в пространстве. В реальном мире без ведома моей воли ни ты Борис Николаич, ни Вы досточтимый Александр Христофорыч ничего со мной сделать не можете. А вот в ваших башках референт, соответствующий мне (обозначим этот объект - Р(Я)), не подчиняется ни законам тяготения, ни законам единства пространства и времени, и, кроме того, как мне это ни обидно, но вы можете заставить меня-референта (Р-Я) участвовать в любой, самой противоестественной референциальной ситуации. Гадость еще состоит в том, что все люди постоянно путают референты и их оригиналы. Решат, например, люди у себя в мирах, что Сидоров-референт (Р(Сидоров)) – плохой и с реальным Сидоровым ведут себя как с плохим, а реальный Сидоров – хороший. Или решат, например, как Шура в своем мире, что его жена-референт (Р(жена)) им изменяет, и с женой ведут себя как со шлюхой, а жена у них – золото! Еще одна гадость с этими референтами состоит в том, что человек может создать у себя в голове референты, которым не соответствует ни один объект реального мира. А потом в реальном мире вести себя так, как будто они, эти референты имеют свои соответствия в нем. Вот Вы, например, Александр Христофорыч, третьего дня изволили всемилостивейше наврать своей любовнице, что у Вас деловая встреча с клиэнтом, а сами поехали в бордель на Кантемировскую. Не поймите так, будто я на Вас наезжаю, я ж только для примера. Клиента вы выдумали. Т. е. по нашей терминологии он существовал только в Вашей многоумной голове, в Вашем универсуме. А в реальном мире его не было. При этом в мире Вашей ангельской любовницы, которая верит всему, что Вы ей плетете (а может быть делает вид?) референт Вашего клиента был помечен, как имеющий соответствие в реальном мире. А вот мы с Борис Николаичем пометили его как не имеющего в нем никакого соответствия. Соответственно, и к Вашему высочайшему вранью Ваша любовница и мы будем относиться по-разному. Она, вместо того, чтобы откусить Вам нос или выдрать последние волосы, будет с Вами нежна и терпелива, а мы, когда Вы нам будете гнать пургу, пошлем Вас … за пивом.
Посмотрим теперь, что, например, происходило в мире Шуры ((Ua) – где Ua – универсум-симулякр Ашшурбанипала i-того)? В его мире имело место событие /Его Р(жена) получила Р(письмо   №1)/, содержание письма №1 ему (и нам) известно. В письме ее соблазняет неизвестный ей Р(А. Бердыш), который в природе не существует, а существовал лишь в головах сочинившей правдоподобное письмо Фетьмы и прочитавшего это письмо Шуры. Далее Шура выстроил логическую зависимость: если Р(жена) придет на Р(свидание с этим воображаемым человеком) к «Трем медведям, то это будет значить, что ее обещание хранить супружескую верность, освященное печатью загса, для нее ничего не значит, она готова изменить ему с первым встречным. Это, с точки зрения высокого сознания Шуры, низость, семейное преступление, заслуживающее самой суровой кары. А ОН имеет право вершить семейный суд. При этом он и как следователь, и как судья оказывается человеком неграмотным. Он не проверил на соответствие реальным событиям событий, происшедших в его мире. Из того, что в реальном мире Катя пришла к трем медведям, он сделал вывод, что она пришла на свидание к А. Бердышу, не имеющему соответствия в реальном мире в голове Шуры, но, по мнению Шуры, имеющего соответствие в реальном мире в голове Кати. Истинность его заключений зависят от истинности представления, по которому Катя получила письмо №1. Оно ложно, следовательно и все остальное – тоже ложно. При этом, Шура правильно определил, что та, кого он встретил в парке, – это Катя, и поставил ей в соответствие Р(Катя). В его мире уже было зафиксировано, что Р(Катя) – Р(жена) Р(Шуры) поэтому он решил, что ему не нужно получать у Кати специального согласия на занятия с ним любовью. Это согласие ему было дано раз и навсегда в загсе и опять же освящено печатью. И уж во всяком случае никто третий не должен вмешиваться в их сексуальные отношения. Однако решение его было бы оправдано только в том случае, если бы Катя узнала его. Только тогда она могла бы признать супружеские права человека, набросившегося на нее в парке. Вот тут у Шуры произошло смешение моделей – своей и Катиной. Шура не подумал в этот кульминационный момент, о том, что Катя могла его не узнать и, следовательно, могла не признать его прав на нее (если бы ему было известно содержание письма №2, он бы не смог так легко упустить из виду эту мысль). Из-за этого и выходит парадокс: если учитывать только то, что и в мире Кати, и в мире Шуры их права друг на друга узаконены, то событие, происшедшее в парке, нужно расценивать как внутреннее семейное дело. Шура, правда в довольно странном месте, пытался исполнить свой супружеский долг, Катя возражала, хотя и в слишком экспансивной манере, и из-за сильного смущения откусила Шуре нос. Если уж и судить кого-то в этой ситуации, то Катю, поскольку она повела себя с Шурой как с насильником, а не как с мужем. Здесь налицо превышение условий необходимой обороны. Если же учитывать, что Катя не узнала Шуру, что Шура об этом знал, но вел себя так, как будто он этого не знал, Шуру все же следует судить за изнасилование. Парадокс этот неразрешим, поскольку закон не учитывает событий, происходящих во внутренних мирах подсудных персонажей, с достаточной мерой строгости.
Теперь посмотрим, что происходило в мире Кати. Она получила письмо №2 и действовала в рамках совершенно другого сюжета. Придя к площадке «Три медведя», она была готова к тому, чтобы встретить только Фетьму. В ее сюжете отсутствовал Р(Шура) и уж тем более Р (А. Бердыш), об этом последнем она вообще ничего не знала. Поэтому Шуре, не узнав его, она приписала свойство, типичное, для ситуации, в которой она оказалась. Кто мог без всякой Р (причины) начать ее душить? В этой ситуации, если она себя восприняла как жертву, ему в ее мире могла быть отведена лишь типовая роль, противоположная жертве, - роль насильника. Соответственно этой роли в построенном ею симулякре она и стала защищаться доступными ей способами и инструментами. В мире Кати преступник налицо. Его надо судить.
Теперь попробуем еще построить мир-симулякр стороннего наблюдателя, с точкой зрения которого также может совпасть точка зрения судьи. По этому симулякру самым главным является все же то, что Шура и Катя образуют семью. Это было, как мы помним, зафиксировано официально на бумаге с гербовой печатью. Печать в нашем коллективном сознании отгораживает теперь, как бутылка - джинна, этих двоих - от мира закона в том отношении, что все, что происходит между ними, не касается юридических структур до тех пор, пока один из супругов не подаст на другого в суд. В таком случае то, что сделал Шура с Катей вообще нельзя назвать изнасилованием. Супруги имеют право делать то, что они сделали в парке, где хотят, лишь бы это не эпатировало публику. Наказать в этом случае их могут только обоих – за нарушение общественного порядка. Катя вполне может сослаться на то, что нос она откусила мужу в порыве страсти. И только, если один из супругов подаст на другого в суд, оценивая его действия как насильственные, делу может быть дан ход.
Если же кто-нибудь из супругов подает в суд, то должны быть учтены обстоятельства, т. е. побуждения, причины, представления сторон о том, что произошло. Как говорят логики, должно быть рассмотрено соотношение между симулякрами участников внешнего события, соотношение между событиями симулякров Ua, Uk, U;, Ur, т. е. событиями мира Ашшурбанипала Палыча (Ua), мира Кати (Uk), мира нашего коллективного сознания (U;) и событиями реального мира (Ur). См. выше.
Итак, парадокс, который я теперь буду называть далее парадоксом судьи, состоит, таким образом, джентльмены, в том, что события реального мира явно криминальны и за них полагается судить. События же внутренних, опечатанных миров, несмотря на то, что именно они и вызвали реальные события, суду не подлежат, поскольку не содержат состава преступления. И так же, как Хрум Кифишин в первой фигуре сравнения не может принять никакого решения в силу парадоксальности соотношения внешнего и внутреннего миров, так и здесь события внешнего мира входят в противоречие с событиями внутреннего мира и из-за этого излишне добросовестный судья должен впасть в кататонический ступор при разрешении вопроса. Внутренний мир, господа, – это космос, не уступающий по значению в жизни человека космосу внешнему. Его надо исследовать с неменьшим рвением, чем внешний. Из какого материала сделаны там объекты, каковы законы жизни и смерти этих объектов. С помощью каких инструментов сделаны сложные умственные конструкции?… Да, господа…

5

Диско, давно уже не обращавший внимания на слушателей впал в задумчивость. Когда он очнулся, он увидел на лицах высокочтимых коллег какое-то скрытое недоумение.
- Ну, что, чувствуете красоту момента? – спросил он, подгоняя аплодисменты.
- Да-а, - оскорбил его ухо каким-то сладострастным гласодрожанием Александр Христофорыч.
Борька был почему-то мрачен. Он явно воспринимал только события реального мира. А в нем – что ж красивого? Одну изнасиловали, другому откусили нос. Наконец, он с некоторым усилием открыл рот и спросил:
- Эта, как ыво, а чо дальше-то было? Чо, эта, суд-то решил?
- Чо, чо, - раздраженно сказал Диско, - рассказывай тут вам красивые истории. Какая разница, что суд решил? Парадокс красивый. Ничего суд не решил. Закрыл дело по просьбе пострадавшей… после некоторого внушения.
- А ее нашли, штоль?
- Шура сказал.
- Вот небось рожа у неё была, когда узнала, что мужу нос откусила! - явно подыгрывая Денису наигранно воскликнул Христофорыч.
- Да уж была… рожа.
- Да, эта, как ыво, а чо она так и жила с ым потом?
- На кой он ей теперь стал без носа-то. Она себе потом нового нашла.
- А эта, как ыё, ведьма-то, чо? Ей он тоже безносый-то не нужон?
- Не нужон.
- От, ядрить иху мать, любяки!
- А причем же здесь Катя? - опустился до Борькиного интеллекта Диско, - Да если бы меня какое-нибудь мурло вздумало разыгрывать, да еще с риском для жизни, я бы ему не только нос откусил…
- А Катька чо, иво не разыгрывала с этой своей ведьмой. Чо по-хорошему нельзя было сказать, отвянь, мол, не хочу я. Я бы эту сыскал, как ыё, ведьму. Она все подстроила, а потом – в кусты…
- Да, Фетьма вылетела в трубу и исчезла.
- Господи, тараканов-то у вас! – раздался вдруг нежный девичий голос.
Новороссы и не заметили, как их стало четверо. На лестнице стояла ослепительной красоты девушка с тяжелыми светлорусыми волосами, уложенными на затылке в тугой пучок. Брови, ресницы и глаза у нее были гораздо темнее волос. Фигура была выше всех похвал: тонкая талия, длинные в меру упитанные ноги….
- Я ведь говорил тебе, не приходи сюда, триста раз тебе повторять? – голос Диско звучал напряженно и нервно, однако слышалась в нем и напускная сердитость, скрывавшая чувство бешеного темперамента, которое он стремился утаить в первую очередь от нее.
- Ну, не ворчи, Дика! – нежно ворковала девушка, и не пытавшаяся скрыть, как она соскучилась по нему.
Человек дворянского рода Александр Христофорович Блюстин-Порястин густо покраснел. Он украдкой следил за Диско и девушкой. Его мучила какая-то страшная догадка. «Катя! – затрепетал он в озарении, - Катя! Таких больше не бывает. Не может же быть, чтобы в одном и том же столетии, на протяжении всего только в сотню квадратных километров было таких хотя бы две! Господи, - внутренне застонал он и заскрипел зубами, - Дантеса Денису! Мартынова гаду, Джека-Потрошителя…Ко мне, ко мне она должна была придти, ко мне!!!!!!Ну, почему к нему-у-у!!!!!»
- Дурак ты потому что, Ваше благородие, - неожиданно сказал ему Борька, как будто читал его мысли.
Диско увел девушку из подвала и больше не возвращался. Борька, крякнув, тоже вышел вслед за ними. За дверью стояла одна из последних теплых августовских ночей.
Александр Христофорович сидел в подвале один среди шуршания тараканов, столов и диванов. Он смотрел в одну точку. Лицо его выражало страшную, нечеловеческую муку. Он хотел жить в другом мире. В мире, где он был бы разночинцем Диско.
А Диско… люто, нечеловечески завидовал датскому философу Керкегору, хотя тот уже давно умер. Всего год назад его зависть имела форму жизни некоего Анти-Керкегора, в шкуру которого Диско пытался врасти всем своим существом. Однако шкура и человек оказались несовместимыми: то ли он ее сжег, то ли она его выплюнула… Однако для того, чтобы было понятно сказанное в последнем абзаце, я дополню рассказ Диско, посвященный сцене в парке, описанием событий, о которых он умолчал.

5

В полном беспамятстве Катя стрелой летела по темным дорожкам парка. Движения ее были как будто осознанны, но так могло показаться только с  первого взгляда. Когда она была уже рядом с оградой, она вдруг почувствовала, что ей плохо. Только теперь она ощутила во рту отвратительный вкус чужой крови. Ее стошнило. Потом началась истерика. В это время ее догнал какой-то хорошо одетый молодой человек. Некоторое время, переводя дух, он стоял возле Кати и с ужасом смотрел на нее, не вполне понимая, что с ней происходит. Она была вся в грязи. Ее окровавленный рот кривился попеременно то в судорожном неестественном смехе, то в горьких рыданиях. Некоторое время молодой человек, побледневший как смерть, не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Затем, проскрежетав зубами, обливаясь холодным потом, он вынул платок, подошел к девушке и, бормоча какие-то явно непривычные для себя слова, стал вытирать ей лицо, губы, потом снял с себя длинный летний плащ, укутал ее, легко и бережно взял на руки и понес. Девушка не сопротивлялась. Напротив, безвольно обмякнув в его руках, закусив свитер на его плече, доверчиво обняв его за шею, она прижалась к нему и плакала, плакала, плакала. Не чувствуя тяжести, парень уверенно шел к одному из домов по улице Шумкина. Похоже было на то, что он хорошо знал, где живет Кесйитуайаль. Поднявшись на шестой этаж, он посадил девушку на левое колено, снял с ее пальчика каким-то инстинктом сохраненный ключ, открыл дверь, снова легко поднял ее и внес в квартиру. Дома никого не было. Уложив Катю на диван, он пошел в ванную, намочил полотенце, смыл грязь с лица, тела, промыл царапины, смазал их йодом. Потом он помог ей раздеться и, уложив в постель, хотел уйти. Но она сказала, что ей страшно одной и попросила не уходить. Через некоторое время Катя заснула. Он попытался тихонько вынуть свою руку из ее руки и уйти, но она вновь проснулась, в испуге подскочила в постели и чуть снова не расплакалась. Вскоре пришли родители и удивились, увидев в столь поздний час в своей квартире незнакомого человека. Молодой человек рассказал им, что произошло в парке и поспешил выйти, чтобы не слышать их стенаний.
Он жил на Сокольническом валу недалеко от Кати. Когда он подходил к своему дому, со скамейки навстречу ему поднялась какая-то зареванная дама с испуганными глазами и окликнула:
- Диско!
- Что тебе? – с холодной неприязнью откликнулся он.
-  Что ж теперь будет! Кто же знал, что так получится. Его ж теперь могут судить. А у нее моя записка!
-  На тебе твою записку. Советую тебе поменять адрес. Шура не знает твоей фамилии?
- Нет.
- Тогда привет. Ко мне больше не появляйся.
- Но ты же мне сам советовал…
- Ничего я тебе не советовал. Дура! Я рассказывал тебе о случаях из чужой жизни, а ты, видно, решила их еще раз проиграть в своей. Нельзя дважды войти в одну реку. Проваливай, ведьма! И верни ей деньги! Ну, открой сумочку! Не вернешь, я тебя из-под земли достану.

6

Войдя в комнату, Диско бросился на диван, вцепился в роскошно вышитую диванную подушечку зубами и пролежал так с час, не замечая мира. Потом он встал и тяжело ступая, заходил по красивому, лакированному паркету, время от времени вцепляясь себе в волосы и в страхе и трепете бормоча: «Анти-Керкегор! Божок! Д-д-д-д-дурак, дурак, дурак!!!