Anno domini Глава 3

Глава 3

Утром Вадим долго не решался встать с постели. В воскресный день он никуда не собирался выходить из дому, тем более, после вчерашнего застолья у него оставались тяжесть в желудке и легкое головокружение. Он лежал с открытыми глазами и смотрел в зашторенное окно, разглядывая рисунок на занавесках. Перед его взором проплывали картины предстоящих манипуляций, связанных с началом нового дня. Он представил, как встанет с кровати, выйдет в пристройку, где находятся туалет с ванной, совершит ежедневные утренние процедуры, затем поставит чайник и заварит два кофе, себе и Анне. Разбудит жену, и они на диване перед телевизором выпьют его с бутербродами с маслом и колбасным сыром. После завтрака она уедет к родителям, а он покормит собаку и насыплет сухого корма кошке, ляжет в зале и посмотрит какой-нибудь фильм. После того, как от безделья начнет ныть затылок, он выйдет в продуктовый магазин в двухстах метрах от их дома и купит бутылку пива и чипсы, вернувшись, выпьет и снова ляжет на диван, утомленный прогулкой. Если он задремлет, то проснется, скорее всего, когда на улице уже стемнеет. Снова будет болеть затылок и для расширения сосудов он заварит еще одну чашку кофе. После нее почувствуется легкое покалывание в правом боку – это желчный протестует против пива и кофеина, но он уже привык к этой боли и не обращает на нее внимание. Вечером приедут Аня с дочкой, которая с пятницы гостила у бабушки, и в доме все оживится. Незаметно время перетечет за полночь, и, посмотрев очередной глупый американский боевик, они заснут с мыслью, что завтрашний день принесет хорошие новости, надежды, наполнит жизнь разнообразием.
Когда после маминой смерти прошло несколько месяцев, Вадим описал на бумаге свой новый взгляд на многие вещи, появившийся именно от образовавшейся в душе пустоты, от скорби, переполнявшей его. Одним из аспектов этой новизны было стремление проживать полноценно каждый день, подаренный человеку благодаря какому-то невероятному случаю, разыгранному где-то на небесах.

Сейчас, пролистав вперед предстоящий выходной день, он продолжал лежать на кровати и рассуждать о собственном предназначении. Ему припомнились свои же строки о бережности к каждому мигу безвозвратно убегающей жизни, и теперь он оставался в постели назло беспощадному времени, отдаваясь щекочущему нервы мазохизму. Обрывки различных событий и эпизодов вперемешку возникали в памяти, спутавшись не только персонажами, но и в последовательности. Он вспомнил недавние выборы и подумал, что ровно через неделю снова посетит тот же самый избирательный участок, в то же самое время с таким точно бюллетенем зайдет в кабинку и поставит маленькую птичку напротив одной из фамилий. От количества этих птичек будет зависеть судьба двух людей, стремящихся стать президентами, судьба целой армии административных работников, судьба целого государства. А тот, кто решит эту судьбу, вместе с миллионами точно таких же лентяев лежит в своей постели и не хочет шевелиться. Не хочет, потому что понимает, что на самом деле его голос ничего не решает в этой борьбе. Стране наплевать – встанет ли он через неделю со своей кровати, проведет ли на ней еще один бесполезный день своей жизни.

Он представил, чем могут заниматься в это воскресенье каждый из кандидатов. Вряд ли они отдыхают. За неделю до последней точки в этой тяжелой избирательной кампании вряд ли у них хватит духу проваляться все утро в своих постелях. Наверняка они уже давно на ногах и, как в обычный будний день, продолжают встречаться с разными людьми, выслушивают секретарей и дают им распоряжения, не успевают пообедать, еле выкраивают время для телефонного звонка жене. Вдруг Вадиму стало жаль этих двух несчастных людей, не имеющих возможности предаться сегодня безделью так, как делает это он. Ведь, прежде всего – они просто люди и ничто человеческое им не чуждо. Наверняка они устали от продолжительной и жестокой борьбы, наверняка они хотят хотя бы на день уйти от всего в свою семью, к телевизору или книге. Но другая мысль беспощадно отвергла первую. Если бы у него был выбор между сегодняшней его леностью и их загруженностью, он, без сомнений, предпочел бы второе. И неважно, была бы это борьба за президентство или обычная работа, приносящая удовлетворение своими положительными финансовыми и духовными результатами.

Неожиданно, совершенно не к теме, он вспомнил, как скряга Гранде ради экономии лишней свечи пригласил за общий стол, где собрались гости, служанку. Она отказывалась, говоря, что прислуге не место с господами, но он хитро выкрутился, сказав, что все люди – дети Адама. Вадим частенько вспоминал этот эпизод в моменты общения с большим начальством, и если перед разговором его вдруг посещало тревожное чувство неравенства, случай, так вскользь описанный Бальзаком, успокаивал его нервы и придавал уверенности.

Мысли поплыли дальше, и он уже представлял себя в роли кандидата, участвующего в теледебатах. Он точно знал, что ему не пришлось бы пользоваться шпаргалками или заучивать заготовленные для этого выступления фразы. Дебаты тем и отличаются от доклада, что их домашняя заготовка невозможна из-за непредсказуемости следующего вопроса. Хотя, с другой стороны, все вопросы на самом деле предсказуемы, и если иметь доступ к цифрам, определяющим экономику, то он смог бы блестяще провести этот диалог. Ведь самое главное при выступлении перед многомиллионной аудиторией – это до конца оставаться честным. Только в этом случае можно завоевать доверие. Только отвечая на каждый поставленный вопрос, независимо – добрый он или провокационный, можно расположить к себе аудиторию. Даже если суть ответа не добавит тебе очков, то честность вызовет уважение как среди сторонников, так и среди противников. Вадим ответил на несколько вопросов и несколько задал сам, оставаясь при этом в прежнем горизонтальном положении и продолжая смотреть в наглухо зашторенное окно.

Потом он неожиданно решил, что на самом деле не хотел бы быть президентом, потому что президент слишком оторван от народа. Его слова и поступки касаются всей страны в общем, и не будет такого человека, который обратившись к нему с просьбой о помощи в решении своей маленькой проблемы, получив ее (помощь), запомнил бы это на всю жизнь. Если вернуть старушке незаконно отобранные льготы, в ее памяти справедливый благодетель останется гораздо яснее и глубже, чем президент, вытянувший всю страну из экономического кризиса, положивший конец коррупции и снизивший налоги с тридцати двух процентов до двадцати пяти. Вадиму захотелось нести добро в каждый дом, ежедневно помогать людям, отдавать все свои силы на благо горожан. Он подумал, что самое подходящее место для его ума и порядочности было бы на должности губернатора. При избрании его мэром он лишился бы возможности помочь сельским труженикам, а вот на губернаторском посту ему, во-первых, хватило бы знаний и сил, чтобы объять всю область своим вниманием, а во-вторых, ему хватило бы благодарности тех людей, которым он непосредственно, ведя прием в кабинете, мог бы помочь. Несколько минут он побыл в этой должности, прошелся по длинным коридорам здания администрации, зашел в управление транспорта, спустился в бюро пропусков, заглянул в буфет. Когда он проходил около милиционеров, проверяющих пропуска, они вытянулись, словно перед ними был генерал, да и все остальные, кто в этот момент находился в холле, затихли и лишь молча приветственно кивали головами, когда встречались с ним взглядами. Смешные люди, запуганные недосягаемостью прежних руководителей. Да ведь все мы дети Адама!

Заблудившись в мыслях, Вадим все же заставил себя подняться. Он накинул халат и вышел из дома в пристройку во дворе. Это жилье они снимали уже полгода. В месяц со всеми
коммунальными услугами приходилось платить около пятисот гривен. Учитывая то, что его зарплата составляла шестьсот, легко можно было понять острую потребность в дополнительном заработке. Аня долго не могла найти нормальной работы, но месяц назад ей повезло, и она устроилась официанткой в приличном кафе в самом центре города. Официально ее не оформили, но в наше время на это никто не обращает внимания, – кто будет в двадцать пять думать о пенсии, если сегодня нечего есть. Зарплата была небольшая, но чаевые позволяли сводить концы с концами. Однако даже благодаря этому дополнительному доходу им не удавалось собирать деньги на оплату жилья, и приходилось раз в два месяца занимать до тысячи гривен, надеясь на будущее финансовое потепление, которое позволит когда-нибудь рассчитаться с долгами.

Вернувшись в областной центр из «ссылки», как он называл свое двухгодичное отсутствие в городе, Вадим мог бы найти работу с более приличным заработком. Он рассмотрел тогда несколько вариантов с максимальной зарплатой в полторы тысячи на должности коммерческого директора оптовой фирмы, но остановился на предложении своего давнего, а точнее сказать – первого в жизни друга, с которым познакомился в возрасте пяти лет, впервые самостоятельно выйдя на прогулку во двор, в то время как родители наблюдали за ним с балкона пятого этажа. Соседа по дому звали Саша, и, сдружившись с этой встречи, они всю жизнь поддерживали теплые товарищеские отношения. Именно на Сашином предложении Вадим и остановился почти год тому назад.

Уже десять лет, а последние два года – в должности генерального директора, Александр работал на фирме, принадлежащей Корнееву – мужу его старшей сестры. Это был крупный бизнесмен, известный не только в своей области, но и в столице. Вадим знал его с детства, с тех самых пор, когда худощавый Женька приезжал в "ушастом" Запорожце на свидания к Сашиной сестре. Позже они встречались в Польше, и Вадим выручал Корнеева, торгуя на рынке его товаром. Однажды тот попросил Вадима свозить его в область, где нужно было попить водки со старыми друзьями-комсомольцами. Когда во дворе частного дома на скорую руку был накрыт стол, Корнеев пригласил Вадима перекусить, представив его своим товарищам как друга, сделав ударение на то, что это не водитель. А, возвращаясь домой, они всю дорогу горланили песни «Машины времени». С тех пор прошло лет десять, и за это время Корнеев сумел совершить свой головокружительный взлет, который сделал его для Вадима Евгением Николаевичем. И хотя оба они продолжали петь песни Макаревича, но каждый теперь пел по-своему и о своем.

Предложенная Сашей работа заключалась в разнообразной помощи генеральному директору. Это был самый обширный круг обязанностей от телефонных звонков до оформления автомобилей и получения лицензий. Вот только у Корнеева Саша смог добиться для Вадима лишь вакансии водителя со ставкой в шестьсот гривен и то без оформления в штат фирмы. Когда же пришло время первой зарплаты, Корнеев отмолчался и сделал вид, словно никакой договоренности не существовало. Тогда Саша решил платить товарищу из собственного кармана. Вадим сразу же попытался отказаться от таких условий, чтобы не быть обузой в чужом семейном бюджете, но его другу на самом деле нужна была помощь. Плюс ко всему, Саша собирался открывать собственное дело, в которое Вадим мог войти уже не работником, а компаньоном. Так все и оставалось до декабрьского вечера, когда жизнь Вадима внезапно изменилась. Но это произойдет только через неделю, а сегодня, в воскресенье, Вадим склонился над ванной и чистил зубы.

Все протекало точно так, как он рисовал себе, лежа в постели. Вот и кофе, вот и диван с телевизором. Аня уехала. Вадим следил за меняющимися на экране картинками и ненавидел себя за то, что продолжал жить по написанному утром сценарию, который заключен был в бессмысленном ожидании следующего дня. Он понимал, что только сам в состоянии изменить это положение, но, словно околдованный ленью, оставался неподвижным. Перед глазами, не переставая, плыли картины его прошлой и будущей жизни, цепляясь одна за другую мимолетными, не успевающими сформироваться в слова мыслями, перемешиваясь, словно в миксере. Вспомнилась мама, сначала в болезни в последние часы своей жизни. Пять бессонных суток она задыхалась от рака, сжирающего ее легкие. Ни на минуту не впав в забытье, она увидела в последнее свое утро, что Вадим проснулся на раскладушке около ее кровати, и прошептала: «Сынок, поспи еще немного, ведь ты так поздно вчера лег!». А через несколько часов умерла. Наверное, именно в этот момент он смог понять всю глубину материнской любви. А вместе с этим осознал и всю трагедию своей утраты. Потом пришло воспоминание из самого раннего детства, будто фотография из прошлого: мама стоит около печки к нему спиной, а он сидит за столом и повторяет: «Мама, я тебя люблю!». Но следующая мысль, зацепившаяся за осколок памяти, – про его родную сестру, такую же мамину дочь, как и он сын, только на одиннадцать лет старше. Полгода назад она лишила Вадима дома, который достался ему от мамы, хотя сама имела отдельную квартиру, оставленную бабушкой. Но самой большой потерей для Вадима в этом случае была библиотека, которую отец собирал для него всю жизнь. Ни одной книги и ни одной маминой вещи он не смог забрать себе, когда из собственного дома, непредусмотрительно оформленного им на племянницу, его провожали пять милиционеров, приглашенных сестрой, видимо, для пышности последнего демарша. Остались только альбом с фотографиями, мамины записки и дневник, Библия нового издания и Евангелие 1913 года, которое принадлежало еще его прабабушке. Эти вещи он успел спрятать заранее, подозревая о надвигающейся «грозе».

Вадим попытался заглянуть в самые глубины памяти, но не смог припомнить, чтобы Лену – его сестру когда-нибудь чем-нибудь обделяли. Она была маминым ребенком от первого брака. Так никто и не сумел ему вразумительно объяснить, ни мама еще при жизни, ни отец после маминой смерти, ни сама сестра, как получилось, что ее удочерили бабушка и дедушка. Не только переоформили документы, но и забрали к себе жить. Мама объясняла это тем, что бабушка, будучи человеком настойчивым и властным, уговорила ее на этот шаг ради дедовой военной пенсии, которую будут продолжать выплачивать даже в случае его смерти. Отец, познакомившись с мамой и вскоре сойдясь, настаивал, чтобы ее десятилетняя дочка жила вместе с ними, но Лена уже в этом возрасте, когда родители перечили ее прихотям, убегала к бабушке в поисках защиты и сочувствия, а та в свою очередь с радостью ее принимала и потакала всем капризам, которые с годами переросли в нестерпимо вздорный характер с явными признаками беспощадного эгоизма.

Когда Лена родила дочь и разошлась с мужем, ее на несколько лет закружило в водовороте ресторанов и мимолетных встреч, и бабушка снова взяла на себя инициативу по воспитанию уже правнучки. Она баловала ее еще больше, чем в свое время Лену, но в правнучке не проявлялись те отвратительные черты, которые переполняли ее мать. В жизни же Лены единственный ответственный период был в то время, когда отец устроил ее на работу в областное управление статистики, и, ко всеобщему удивлению, она продержалась там десять лет. Но после ухода по собственному желанию, что называется – скатилась на самое дно человеческого бытия. Уже сама став бабушкой, она приводила в дом пьяниц и наркоманов младше ее на двадцать лет, напиваясь, укладывала их в постель и до такой степени утомила свою дочь и маленькую внучку, что те сбежали к маме, где в это время после развода жил Вадим. Бабушку с тяжелым склерозом забрал к себе сын, который всю свою жизнь отдал алкоголизму, и к этому моменту невозможно было понять, кто из них – сын или мать находятся в более плачевном состоянии здоровья, а Лена осталась в квартире одна наслаждаться свободой.

Однако продолжалось это недолго. Не работая уже много лет и не имея никаких доходов, Лена, естественно, продала квартиру. Между запоями ей удалось купить нежилой флигель далеко за городом, оформить его пополам со спасаемым ею наркоманом, постепенно превращающимся в пьяницу, растратить оставшиеся деньги и вселиться в дом, который остался Вадиму от умершей мамы, где в это время жила его племянница со своей семилетней дочерью. Это переселение произошло в тот момент, когда Вадим два года не жил в городе. Перебралась она туда сама, но вскоре подтянулся и ее сожитель, и продолжилась старая история с пьянками, матерщиной и драками. Дважды Вадим приезжал по просьбе племянницы, с которой у него всю жизнь были замечательные отношения и на которую он оформил дом, полностью ей доверяя, и выставлял сестру на улицу вместе с ее женихом. Но жить в деревне им не хотелось, Лена разыгрывала сцену развода и возвращалась к дочери, уверяя, что навсегда покончила и с ним, и с водкой. В один из таких моментов в город вернулся Вадим со своей новой семьей.

Лена была незаурядной личностью. Это был человек крайностей: она могла неделю, не вставая с кровати, пить самогон, а могла за несколько дней связать спицами платье, в котором вязку нельзя было отличить от машинной. Могла десять лет отработать в одном коллективе и больше никуда не пытаться устроиться всю оставшуюся жизнь. Она могла на память читать Цветаеву, но в то же время едва держалась на ногах от опьянения. Давно перестала обращаться к стоматологам, и оставшийся передний зуб делал ее похожей на Бабу Ягу, о чем и сама она иногда подшучивала. Лена не утруждала себя личной гигиеной, и от этого сходство ее со сказочным персонажем становилось еще достовернее. Спала она не раздеваясь и не застилая кровать простыней. Много лет подряд почти каждую ночь во сне к ней приходили «друзья», как она сама их называла, отвечали на ее вопросы и давали советы, как поступить в той или иной ситуации. Она полностью отдалась своим видениям и перестала заниматься решением собственных проблем, доверяя судьбу в руки ночных призраков. Она пыталась пророчествовать и лечить, но никогда не могла объяснить, от Бога ее видения или от дьявола. Во всяком случае, на ее прикроватной тумбочке можно было увидеть две книги: Библию и Черную магию. Лене было сорок шесть лет.

Когда умерла мама, Лена вместе с братом занималась организацией похорон, но, проснувшись утром после поминок, Вадим увидел, что в доме нет ни Лены, ни ее сожителя, а вместе с ними нет и денег – ста долларов и семидесяти гривен, которые накануне собрали его друзья для установления памятника на кладбище. Надеясь, что Лена просто перепрятала эти деньги, Вадим сам «запечатал» в церкви землю, съездил на кладбище, а к вечеру уже начал разыскивать сестру, подозревая недоброе. Нашел он их у дяди (здесь невозможно было дышать от алкогольных испарений) в состоянии невменяемости, и только через два часа поиска якобы украденных денег Вадим выяснил, что в четыре утра Лена разменяла доллары на дискотеке, а триста оставшихся гривен лежали у нее в бюстгальтере. Все это произошло еще до продажи ее собственной квартиры, и Вадим надеялся, что ему больше никогда не придется общаться с сестрой, но жизнь распорядилась так, что эта женщина, никогда не успокаивающаяся в своей злобе, лишила его и жилья, и всех маминых вещей, которые не имели материальной ценности, но были дороги ему как память.

Теперь Вадим стоял в чужом доме и чистил зубы, склонившись над ванной. Это было то редкое состояние, в котором он начинал себя жалеть. Картины его жизни проплывали в сознании, и все они заканчивались потерями. Потерями родных, потерями друзей, потерями надежд. Он вернулся в дом, налил кофе и достал из ящика стола черновик недавно отправленного письма на домашний адрес матери будущего президента. Он знал, что эта пожилая женщина в данный момент находится в столице на лечении, но ведь она должна скоро вернуться и тогда, возможно, у ее сына появиться возможность прочитать это письмо. Вадим развернул лист бумаги.

«Уважаемая Варвара Тимофеевна! Я прошу прощения за то, что тревожу Вас, но у меня просто нет другого выхода. В последнее время я посвятил всего себя, все свои умения борьбе за победу на выборах Вашего сына. Я ездил в Киев, когда на Майдане жили люди, я написал две статьи в местную газету, хотя я не журналист. И я тщетно пытался связаться с Виктором Андреевичем для того, чтобы предложить ему свою помощь в наведении порядка в Украине. Несколько десятков писем я отправил в его адрес, но не получил ни одного ответа. Уверен, что письма эти до него просто не доходили, теряясь где-то у секретарей и цензоров. Поэтому решил обратиться к Виктору Андреевичу через Вас, надеясь на Ваше содействие.

Я слышал Виктора Ющенко в Киеве на Майдане, я много раз слушал его в прямых трансляциях по радио и телевидению. И это тот редкий случай, когда среди политиков встретился порядочный человек, которому можно верить и которого можно уважать. Мне очень жаль, что люди, окружающие Виктора Андреевича, в большинстве своем не производят такого же впечатления. Но что поделаешь – такова жизнь! Зачастую приходится общаться не с тем, с кем хотелось бы, а с тем, с кем необходимо. Еще мне очень жаль, что Виктор Ющенко, победив на выборах, не сможет выполнить все обещания и исполнить свои планы, которыми переполнено его сердце. По той же самой причине – из-за отсутствия патриотизма и честности в его окружении. Многие из тех, кого мы видим на телеэкранах рядом с Виктором Андреевичем, в первую очередь заботятся о своем кармане и будущих должностях в правительстве, а только после этого о народе Украины.

Варвара Тимофеевна, мне 35 лет, у меня есть жена и дочка. Я много читаю и еще больше думаю. Уже очень давно я пытаюсь понять смысл своей жизни и не нахожу ответа на этот вопрос. Но последние события, произошедшие в Украине, вдруг дали мне надежду: а может быть, мое призвание – сделать жизнь украинского народа счастливее и чище? Может быть, смысл жизни именно в самоотдаче ради других людей? И я сегодня полностью отдаю себе отчет в том, что готов бороться за этих людей, которым необходима помощь, которых надо оградить от взяточников, от лжецов в администрациях и бюрократов в дорогих кабинетах. Моя мораль гарантирует, что рука моя никогда не поднимется взять взятку, а язык никогда не предаст! Я знаю, что смогу оказать Виктору Андреевичу огромную помощь в той тяжелой работе, которая очень скоро начнется у него. Мне нужно, чтобы Виктор Андреевич услышал меня или хотя бы прочитал то, что я ему отправляю. Но, конечно, лучше всего, чтобы он дал мне возможность поговорить с ним и посмотрел в мои глаза.
 
Уважаемая Варвара Тимофеевна, я очень прошу Вас передать сыну это письмо, и тогда он сам сможет решить, нужна ему моя помощь или нет. А для того, чтобы немного стали понятны мои стремления и жизненные приоритеты, я вместе с этим письмом отправляю Вам две свои статьи и то письмо, которое я тщетно пытаюсь передать будущему президенту.

Заранее благодарю Вас за помощь, потому что уверен – она оказана Виктору Андреевичу даже в большей степени, чем мне. Я желаю Вам здоровья еще на долгие годы, спокойствия Вашей многочисленной семье и удачи Вашему сыну в его нелегком пути».

Вадим перечитал письмо дважды, свернул лист и кинул его обратно в ящик. Какая глупость пытаться пробиться к будущему президенту! У него столько забот, а вокруг него такая армия жаждущих власти, что они готовы съедать подобные письма, только бы они не были прочитаны. Кому в политике нужны честные люди? Политическая карьера – это длинная неустойчивая лестница, каждая ступень которой пропитана смолой интриг и утыкана иглами конкуренции. Кто он, написавший пару статей и переубедивший нескольких человек? Кто он по сравнению с воротилами бизнеса, которые кишат вокруг власти? Кто он по сравнению с депутатами, протирающими штаны в креслах Верховной Рады и прямо оттуда командующими деятельностью собственных заводов. Он всего лишь голос, один-единственный голос среди тридцати семи миллионов голосующих, которые в массе своей называются электоратом. Ему стало жаль старушку, ровесницу его собственной бабушки, умершей два года тому назад, за то, что ей придется прочитать это его бесполезное письмо, смысл которого скорее всего ее расстроит. Он подумал, что сам такой же, как и другие – безжалостный и циничный в достижении собственной цели, и ничем не отличается от политиков, которых только что поносил.

Вадим решил, что невозможно продолжать так издеваться над собой, ковыряясь в своей памяти, и сел на кухне почитать библиотечные книги. Сначала он открыл Кэндзабуро Оэ, от которого лет десять назад был просто в восторге, но после обеда не вернулся к этой книге, а взялся за «Доктора Живаго», о котором так много слышал, но до сих пор не читал. Вообще, отношение к Пастернаку у Вадима было двояким. С одной стороны, он восхищался его образованностью, но с другой – эта образованность выливалась в слишком замысловатый слог в его стихотворениях, и иногда Вадим даже не мог понять смысла написанного.

Сначала он прочитал жизнеописание самого автора и был поражен, узнав, что за «Доктора Живаго», запрещенного в Советском Союзе, но оцененного во всем мире, Пастернак был удостоен Нобелевской премии. Союз писателей был возмущен и безжалостен к лауреату за его мировую признанность, и Пастернаку пришлось отказаться от награды и почетного звания ради патриотической преданности своему народу и его идеям. Но правительство не оценило такой любви к Родине и запретило все театральные постановки его авторства, остановило издание его произведений, а готовый тираж переработали на макулатуру. «Пророков нет в отечестве своем!». Автор был уничтожен.

Начав читать само произведение, Вадим вдруг встретил фразу, словно о нем написанную. В одном из своих писем к будущему президенту он объяснял, что не стал примыкать к какой-либо партии и не стал обращаться в предвыборный штаб, потому что хотел в своей борьбе против старой власти сохранить объективность мнения и не поддаться, не затуманиться мнениями предвзятости. И вдруг в «Докторе Живаго» он читает: «Попадаются люди с талантом, – говорил Николай Николаевич. – Но сейчас очень в ходу разные кружки и объединения. Всякая стадность – прибежище неодаренности, все равно, верность ли это Соловьеву, или Канту, или Марксу. Истину ищут только одиночки и порывают со всеми, кто любит ее недостаточно». Ведь шестьдесят лет назад писатель говорил о нем, отвергшем любые точки зрения, кроме своей, потому что формировал ее честно, на основе собственной нравственности, без финансовой подоплеки и надежды на возможные будущие блага. Мгновенно улетучилась утренняя хандра. Вадим почувствовал, что оставленные без ответа его письма, обиды за невнимание к его персоне постепенно подточили его веру в победу демократии, утопили в сомнениях его надежду и уже почти заставили отказаться от борьбы, а ведь впереди целая неделя, еще один номер «Молодежки», еще десять тысяч читателей, которые, возможно, до сих пор не определились в своем выборе. Как может он бросить этих людей в такой ответственный для страны и для каждого ее жителя момент! В голове уже кружились будущие предложения, которые через несколько часов обретут форму газетной статьи. Вадим не нашел чистой бумаги и тогда взял несколько листов его предыдущей распечатки, перевернул их текстом вниз, сел за стол и открыл Библию.

В четыре часа утра он прошелся по дому, где в тишине посапывали приехавшие вечером жена и дочка, затем вернулся на кухню, взял стопку исписанных листов и еще раз все перечитал.