На десерт - 4

Что  говорить: Маяковский  -  он,  неоспоримо,  гений.  Но  с  нынешних  точек  зрения  -  не  безупречен  Так  вот  вышло  из  под  его   пера:»Я в  долгу  перед  бродвейской  лампионией  //  И   перед  вами  (запамятовал  -  какие.А.М.)  чудеса//,  Перед  Красной  армией,  перед  вишнями  Японии,  // Перед  всем, о  чём  на  успел  написать».  А  успей  поэт  всё  это  совершить  -  что  бы  оно  значило?  А   оно  бы  повлекло за  собой  значительное  удлинение  поэзов  Владимира  Владимировича  (по  счастью  -  не  Путина)  Тогда  как  нынче,  при  ослабевающей  на  глазах  тяге народов  к  чтению,  отовсюду  звучит:  короче!  В  спросе  то,  что  содеяно  и  изложено  короче.  Что  же  касается  удлинений  -  то  лишь  немногое  выдвинулось  на  авансцену.  Ну,  удлинение  президентского  и  депутатского  сидения  в  должности,  всеобщая  и  истерическая  погоня  за  длинным  рублём,  удлинение  сроков  отсидок  да  множественные  рекламы,  что  в  тех-то  и  тех-то  знаменитых  клиниках  производится  удлинение  пенисов.

Что  же  до  «короче»  -  то  это  всеобщее  укорачивание  состояний  в  узах  брака,  короче  по  продолжительности  жизни,  короче  в  возомнении  ощущать  себя  свободным  и  защищенным  для  всякого  гражданина…

Итак  -  короче,  и  нечего  изнурять  читателя  длинными  эссеистскими  предисловиями  к  каждому  отрывку  «На  десерт»  из  романа  «Проконтра»  В  свете  этого:  блистательная  учёная  Ольга  Евсеевна  Соковнина  не  из  кровожадности,  а  просто  от  весёлой  распираемости  идеями,  придумывает  действенный  способ,.  как  единым  махом  уничтожить  весь   генералитет США.  И  с  гарантией  осуществят  это  птицы,  именно  же  дятлы.

Да,  не  глупостями  занимались  всегда  в  гиперсекретных  лабораториях  КГБ,   а  ныне  ФСБ.  Не  над  тем  ломали  там  головы,  как  бы,  например,  увеличить  текучесть  и  незамерзаемость  паст  в  стерженьках  шариковых  ручек.  И  вот  -  готовы,  отмуштрованы  милитаризованные   птицы.  Но  ураган  проносится  над  Московской  областью,  так  что  в  таинственном  вольерном  хозяйстве  Ольги  Евсеевны   происходит  катастрофический  вывал  леса.  И  падающие  буреломины  разрушают  часть   дятловых  садков.  Посему  шесть  птиц  в    полной  боевой  оснастке  оказываются  на  свободе.  И  говорил   же  патентованный  наш  златоуст  Черномырдин  Виктор:»Хотели  как  лучше,  а  получилось  как  всегда»..Вот  и  в  нашем  случае  оказалось,  что  «артиллерия  бьёт  по  своим».  И  первым  от  шести  вроде  бы  невиннейших  птиц,  от  этих  санитаров  леса,  погибает  генерал  армии  Тит  Ефремович  Кологрив.  Вряд   ли  кончина  данного  зазубренного  осколка  империи,  тупоумника,  чинодрала  и  расхитителя  вызвала  у  читателей  отрывка  «На  десерт  -2»  из  романа  «Проконтра»  горькие  сожаления.

Но  затем  безвременную  кончину  от  военизированных  пернатых  претерпел  славнейший  человек,  генерал-майор  истребительной  авиации  Тарас  Изотович  Цаплин

Однако,  ещё  четыре  в  боевой  оснастке  птицы  своим  синусоидальным  полётом  рыщут  по  Московской   области,  высматривая  генералов.  Ну,  генералам-то  ФСБ  не  грозит  ничего,  потому  как  они  поголовно  в  штатском.
А  остальные  десятки  тысяч,  те,  что  при  погонах  и в форме? И,  как  говорится   -  кто  следующий,  спросил  заведующий?  Об  этом  и  речь  в  отрывке  «На  десерт  -  4»  из  романа  «Проконтра»


                Х   Х   Х

Ах,  тепло.  Запазушным  влажным  теплом  напитана  ночная  округа.  Да  не  мужичьим,  пронеси  нас,  теплом,  обрубщика, скажем,  чугунного  литься  или,  того  хуже,  запазушным  теплом  мойщика  изнутри  цистерн  из-под  мазута.  Нет,  будто  дама  в  трёх  водах  намылась  шампунями  «Пальмолив»  и  расточила  своё  благоухание по  всей  окрестности.  И  спит  праведным  сном  пансионат  Министерства  финансов,  только  недрёманная  охрана  несёт  вахту  да  два  грибовара,  дядя  Сима  и  дядя  Гоша.

Обильны  леса  кругом,  и  очень  охочи  до  сбора  грибов   финансисты.  Надо  понять:  сиднем  сидит  финансист  по  службе,  а  гриб,  вроде  как  народное  счастье  в  борьбе,  добывается  только  в   полезной  ходьбе.  Опять  же  финансист,  отточив  пристальность  взгляда  на  распечатках  цифири,  и  в  лесу  сохраняет  ту  же  пристальность,  цепкость.  Оттого  в  грибозаготовительном  деле  куда  добычливее  финансист  выходного  дня,  чем  сотрудник  Министерства  зарубежгеологии  или Морфлота.  Так  что  в  большой  грибоварне   пансионата  Минфина  под  завязку  работ   у  дядей Гоши  и  Симы.  Тут  разделение  труда  у  них,  и  вдоль  блестящего  желоба  из  нержавеющей  стали,  поделенного  перегородками  на  десятки  секций,  шастает  дядя  Сима.  Грибы  у  него  замочены  в  секциях,  а  от  воды,  чураясь  её,  вверх  всплывает  червяк,   населяющий  гриб  -  тут-то  дядя  Сима  его  шумовкой  и  удаляет.   И  над  каждой  секцией  прикреплена   табличка:  или  «Зав.  Отделом   неконвертируемых  валют  П.Т.Ерофеева»,  или  «Межреспубликанские  операции,  И.В.Еврюжихин».  И  не  допусти  никакой  халатности,  чтобы  в  последующих  операциях  перепутать   таблички! И.В.Еврюжихин  дотошно  знает,  сколько  было  у  него  подберезовиков  и  сколько  волнушек. А  уж  П.Т.Ерофеева…

И  обесчервивленный  гриб  принимает  дядя  Гоша,  в  марлечках  оттискивает  воду  -  и  выложит  грибы  на  именные  же  протвешки,  а  протвешки  вдвигает  в  многосекционный  стеллаж.  Прошло  полчаса  -  и  надо  И.В.Еврюжихина  ставить  на  самый  низ,  к  нагревательному  мармиту,  а  потом  И.В.Еврюжихина  поместить  чуть  повыше,  на   остужение  и  обдув,  а  на  его  место  -  П.Т.Ерофееву  или  «В.З.Дроздову,  финансирование  колёсного  транспорта».

Но  на  то  и  профессионалы  они,  дяди  Сима  и  Гоша,  чтобы  и  для  перекура  выкроить  время.  Так   что  вышли  они  под  полог  волшебной   ночи  и  собеседовали  на  скамье.

-Гля,  что  вокруг,  -   сказал  дядя  Сима.  -  Вчера-то  буря  как  всё  угибала,  а  сегодня  ласкательность  в  природе,  покой.

-Оно  вроде  как  с  почечной  коликой,   -  сказал  дядя  Гоша,  при  постижении  наук  о  съедобных  грибах  ещё  в  отрочестве  испортивший  почки..  -  Как  тебя  хватит  колика,  с  кровати  свалишься  -  так  и  ножку  у  кровати  перегрыз  бы  от  боли.  А  отпустит  вдруг  боль  -  мамонька,  до  чего  же  всё лепо  оживает  во  внутренности.  И  всё же,  Серафим,  -  продолжил  дядя  Гоша,  -  надо  нам  перед  финансистами  голос  возвысить.  Чтобы  вынь-положь  на  Птичьем  рынке  купили  они  такие  термометры,  по  названью  -  командные.  На  основе  Цельсия  поднялась  температура  до  тридцати  пяти  -  термометр  чик!  и  нагрев  отключает,  а  вентилятор  одновременно  включается.
-Ты  не  в  Чикаге,  моя  дорогая,  -  с  очевидной  насмешкой  сказал  дядя  Сима.  -  Это  у  германцев  так  сделано.  А  у  нас  сытый  голодного  не   разумеет,  финансисты  наши  миллиард  распатронят,   а  червонец  на  градусник стратить  -   удавятся.  Вот  и  ишачим  мы  вместо  умной  стекляшки.  О!  -   поднял  палец  дядя  Сима  и  палец  наставил  в  небо.  -  Транспортник  военный  летит.

-Ну,  транспортник…  Ты  откуда  же  знаешь?

-Хватил,  -  обиделся  дядя  Сима.  -  Я  при  Кубинке  живу,  бери  в  толк.   Почему  лысый  я?  Над  моим  домом  взлетает  вся  эта  военная  снасть,  вот  мне  с  башки  весь  волос  и  сдуло. Этот  летит  -  винтовой.  Окажись  на  слуху  он  поближе  -  я  б   тебе  и  бортовой  номер  сказал.  Низко  летит.

-Манди  мне,  -  сказал  дядя  Гоша.  -  Трактор  это  гудит.  К-700.

-Ты  меня  не  смеши,  -  обрезал  дядя  Сима..  -  Транспортник  оно.  И  ильюшинской  марки.

-А  коли  транспортник,  -  засварливился  дядя  Гоша,  -  то  где  же  его  проблесковки?  У  ночного  самолета  на  хвосте,  на  крыльях  они  натыканы,  за  полсотни  вёрст  видно  мигание.  А  тут  они  где  -  проблесковки?

Да,  этим  сбил  он  с  панталыку  приаэродромного  жителя  дядю  Симу. Который,  после  тяжкого  раздумья,  всё же  вывернулся:

-Бардак!  -  сказал  он.  -  Если  в  государстве  бардак,  то  и  в  армии  тоже.  Забыли  они  включить  проблесковки.

-«Забыли»!  -  передразнил  дядя  Гоша.  -  За  такое  под  трибунал  идут.  Такое  не  забывают..

-«Не  забывают»?  -   освирипел  дядя  Сима.  -  Мимо  рта  не  пронести  -  это  вот  у  нас  единственно  не  забывают.  А  остальное -  что  хошь.  Ты  забыл,  что  ли,  как  об   прошлом  годе  ИЛ-18  садился  во  Внуково  да  забыл  выпустить  шасси?   Тридцать  девять  пассажиров  кукукнулось.  Лежали  в  ряд  угольками.  ШАССИ  ВЫПУСТИТЬ  ЗАБЫЛИ,  а  ты  -  проблесковки.

-Ну  и  мать  иху  так,  -  махнул  рукой  дядя   Гоша.  -  А  вот  с  этой  авиацией  про  грибы  мы  забыли,  вот  за  это  нам  холку  намылят.

И  заторопились  на  пост  грибовары.

  Но  самолёт  действительно  был.  И  транспортник.  И  ильюшинской  марки.  А  проблесковки  не  включал  он  специально,  для  тайны,  по  согласованию  с  ракетчиками  ПВО  и  прочими  силами,  стерегущими  наше  мирное  небо.  И  в  нужном  квадрате  затемненный  тот  самолёт  намусорил  в  небе  парашютистами,  развернулся,  отлетел  на  установленное  расстояние  -  и  тогда  уж  проблесковки  зажёг.

Высока,  многоумна  выучка  наших  диверсионных  войск.  Вот  приземлились  беззвучно,  обмяли,  погасили  купола  парашютов,  -  а  как  всей  группе  собраться  вместе,  далеко  ведь  друг  от  друга  всех  разметало.

А  не  зря  прозорливые  умы  сидят  в  диверсионных  обучающих  центрах.  Световыми  сигналами    для  сплочения  группы  пользоваться,  понятно,  нельзя.  Радиосвязь  -  ни-ни, с  радиоперехватом  враг  начеку,  запеленгует  вмиг,  не  прошляпит.  И   остаются,  товарищи,  только  звуковые  сигналы.  И,  допустим,  командир   группы  капитан  Лалетин,  созывая  команду,  ЗАСТРЕКОЧЕТ  ВДРУГ  ВОРОБЬЁМ,  НАШЕДШИМ  ПОГАДКУ  КОНЯ?  Застрекочи  он так  -  вмиг  бы  по  шапке  он  схлопотал  плюс  неполное  служебное  соответствие.  Потому  что  тут  же  встревожится  и  примет  меры  противник:  это  почему  ж  воробей,  всем  природным  распорядком  птица  дневная,  вдруг  да  вылетел  для  пропитания  ночью?  Э-ээ,  тут  что-то  не  так!  Потому  -  скликаться  в  ночное  время надлежит  только  ночными  звуками:  деликатно  можно  погугукать  выпью,  или  жабой  в  сексуальном искании  можно  подать  голос,  далеко  слышно  жабу.  Но  опять  же  -  строго  надо  учитывать,  есть  ли  в  данный  сезон  половое  влечение  у  жаб,  учитывать,  что  и  в  подходящий-то  месяц  не  при  всяком  атмосферном  давлении  взгромождается  на  жабу  жабин.  Ты  жабином  пропел  -  а  у  противника  в  руках  анероид:  ага,  в  преддверии  циклона   сексуально  не  активен  жабин,  так  что  оцепляйте  как  следует  местность.

Ещё  же  святое,  но  и  простое  правило:  голоса  только  тех  животных  и  насекомых  употреблять  для  призыва  группы,  которые  в данной  местности  распространены  и  привычны.  Ведь,  право,  белыми  нитками  будет  всё  шито,  если  тот  же  Лалетин  в  Калужской  области  захихикает  вдруг  гиеной,  а  ему  откликнутся  попугай  гиацинтовый  ара  и  два  пингвина  Адели.

Но  не  было  ничего  такого,  назубок  звуковая   грамота  освоена  диверсантами.  И  скликались  в  ольховнике  две  совушки,  выпь,  семь  лягушек-вульгарис,  три  летучие  мыши,  две  писклявые  землеройки,  схваченные  куницей  -  всего  восемнадцать  специалистов  диверсий.  И  уже  по  серому  свету,  по  малому  предутреннему  брезжению,  под  покровом  тонкослоя-тумана  двое  пластунов  шмыгнули  на   железнодорожное  полотно,  и  под  рельсовым  стыком  на  насыпи  встроили  радиоконтактный  фугас,  потом  там  же,  на  насыпи,  развернулись  -  и  ползком  двинулись  на  присоединение  к  группе,  а  на  бутсах  у  них  как  бы  веники  из  щетинок,  исходный  материал  -  фторопласт.  И  ловко,  будто   тюлени  задними  ластами,  вправо-влево  пластуны   загребают  ногами,  уничтожают  свой  наползанный  след.

Конечно,  зря  в  предрассветном  холодном  поту  еще  до  звона  будильника,  зовущего  в  учреждения  и  на  работу  к  станкам,  может  вскочить  обыватель:  как,  как  через  наши  священные,  непересекаемые  наши  границы   могли  просочиться,  да  ещё  и  на  отечественном  самолете  (подделали  силуэт  и  звук  четырёх  моторов?)  аж  восемнадцать  выкормышей  Пентагона  и  НАТО?  А  нет,  спите  спокойно,  данный  товарищ.  На  рельсовой  однопутке,  где  всего-то  и  ходят  несколько  маневровиков  да  четырёхвагонные  поезда  «Ученик»  и  «Матаня»  -  происходят  воинские  учения,  правда,   в  условиях,  максимально  приближенных  к  боевым.  И  в  пять  часов  семнадцать  минут,  направив  прибор  дальнего  слушания  в  нужную  сторону,  сделал  знак  один  камуфляжник  другому:  идёт!  Приближается!

Тут  тоже  знаком,  жестом  (а  все  слова  в  группе,  как  только  покинул  ты  борт  самолета,  строго-настрого  отменяются!)  показал камуфляжник  командирского  вида  другому,  по  левую  руку:  товсь!

Вскоре  и  завиднелся  он,  да  только  -  кто!  Оговаривалось  в  плане  операции,  что  пойдут  спереди  две  платформы  со  стратегическим  будто  бы  грузом,  а  сзади  толкач-тепловоз.  Но  нету  в  помине  платформы,  а  пыхтит  впереди  тепловоз,  а  за  ним  четыре  вагона  рабочего  поезда  «Ученик»,  и  за  маловнятными  по  прозрачности  оконными  стеклами  -  вроде  как  силуэты  прикорнувших  на  лавках  утренних   тружеников.  Тут  уж  побоку  инструкции и,  вцепившись  в  обшлаг  старшего,  сбивчиво  зашептал   заместитель:

-Егор,  Егор,  делать-то  чего?

А  чёрт  его  знает,  что  делать.  Может,  в  последний   момент  штабные  крысы  изменили  задание,  бардак,  семь  пятниц  у  них  на  неделе.  А  может,  это  какой-нибудь  хитрый  тест  на  находчивость,  на  сметку  десанта.  И  теперь  что  уж  там:  семь  бед  -  один ответ.  И  сделал  знак  старшой:  жми  на  кнопку!

Рассуждение  было  у  старшого:  не  взаправдашний  ведь  фугас  заложен  под  рельс.  Всего-то  там  шумовая  граната,  какими  обстреливают  снежные                склоны    для  схода  снежных  лавин.   Разрушений  от  неё  -  никаких,  но  вот  звука  -  хоть  лопатой  выгребай  из  ушей.

И  громыхнуло  как  раз  под  колёсами  тепловоза,  скрежет  тормозов  раздался  окрест,  и  изнутри  к  вагонным  окнам  множественные  прилипли  носы .  Ну,  а  десант  своё  дело  знает:  автоматы  наперевес,  ринулись  на  штурм  единым  порывом.

Тут  опять  наперекосяк,  не  по  план-заданию  пошло  дело.  Надлежало  десанту  пленить  локомотив  и  вскарабкаться  на  платформу  с  бутафорским  стратегическим  грузом,  -  но  вдруг  не  подготовленное  инструктажем  к  пленению,  а  как  раз  паническое  и  с  выпученными  глазами  лицо  машиниста  возникло  в  ветровом  окошке  локомотива,  скрежеты  раздались  и  лязги  -  и  тепловоз  убыстряющимся  задним  ходом  стал  удирать.  Что  же  стряслось,  дорогие  сограждане,  где  не  сработало,  коротнуло,  замкнуло?

Понурив  головы,  признаем:  а  всё  она  же  виновата,  проклятущая  безразмерность  российской  империи.  Ну,  высади  десант  на  островном  государстве  Палау,  на   Тринидад-и-Тобаго,  да  в  той  же  Бельгии  наконец!  Тут  тебе  через  каждый  десяток  метров  резко  отличный  от  прочего  ориентир,  и  контрастен  ландшафт,  так  что  и  младенцу  заблудиться  невозможно.  А  Россия?  Ведь,  бывает,  сутками  лупишь  на  поезде,  а  за  окошком  подлинное  однотипие.  Так  и  хреновы  эти   пилоты  в  малоориентирном  пространстве  дали   сигнал  к  десантированию  на  сорок  пять   километров  ближе  намеченного.  А  уж  на  земле,  тыкайся  ты  иль  не  тыкайся  в  карту-трёхвёрстку  слепым  щенком  -  вовсе  второпях  не  поймешь,  там  ли  ты  или  вовсе  в  неотведённом  месте.  Овражек  -  вот  он,  правда,  теперь-то,  похоже,  что  этот   овражек  градусов  на    пять  северит  против  карты.  Вот  штабель  гнилых  шпал  показан  на  карте  -  и  здесь  тот  же  штабель,  только  здесь  к  заболоченности  он  прилегает,  а  по  карте  -  к  болоту. И  что  теперь  будет  от  неразберихи  такой,  какая  заварится  каша,  какие  взбучки?  Это  душа  в  пятки  уйдёт.

А  уже  и  заварилась  каша:  три  вертолёта  на  бреющем  прошли  над  десантниками,  четвёртый  завис,  проорали  с  него  в  матюгальник:

-Членам  бандгруппы  лежать  на  спине,  руки  за  голову!  При  шевелении  открываем  огонь!

Вот  так  славный  оборотец  приняло  дело!  А  через  подлесок  -  да  откуда  они  так  быстро  взялись?  -  уже  лупят  две боевые  машины  пехоты,  ОМОН.  И  стволы  пулемётов  крупнокалиберных  целят  на  ту  самую  кучу  гнилых  шпал,  где  схоронился  десант.

-Главарь,  -  крикнули  с  БМП, - один,  с  руками  за  голову,  мелким  шагом  к  БМП.  Остальные  на  месте!

И  вот  уж  спасительное,  милое  дело:  есть  рация  на  БМП,  и  майор  там  -  залихватский,  бывалый  мужик,  не  с  похмелья,  смекалистый.  Парой  слов  перекинулся  с  «главарём»,  поглядел  со  знанием в  документы,  нашипела  и  насвистела  разъяснения  рация,  улетели  вертолеты  к  местам  базирования,  и  сказал  майор  десантуре:

-Ну,  Константин  Заслонов,  садись,   покурим-потянем,  родителей  помянем.  Благое  дело,  что  быстро  со  всем  разобрались,  без  жертв.  Попервоначалу  вас  впрямь  приняли  за  террористов,  чуть  не  врезали  и с  воздуха,  и  с  земли.  Тут  бы  и  вся  любовь  и  сиськи  набок,  «напрасно  старушка  ждёт  сына  домой». А  машинист  не  подкачал,  сразу  дал  про  вас  радио.  Только сам,  бедняга,  после   этого  слетел  с  копылок:  инфаркт.  Если  не  выживет… Сейчас  железнодорожное  начальство  прибудет.  Освидетельствовать  повреждение  путепровода.  Ты   помаши  своим,  пусть  из  шпал  вылезают,  а  то  провоняют,  перемажутся  креозотом.

Побитый  вид  -  не  с  руки  иметь  такой  вид  десанту.  Десантура  -  она  или  грудь  в  крестах,  или  голова  в кустах.  Но  какой  же  будет  бравый  вид  у  бойцов  после  такого  конфуза  и  передряги?   И  уже  слышится  завыванье  сирены:  мчит   на  дрезине  для  разбирательства  важняк  из  железнодорожных  войск.  И  дрезина  у  него  фу-ты-ну- ты,  всем  бы  смахивала  на  ракету,  коли  ракеты  обшивали  бы  у  нас  красным  деревом.

А  железнодорожные  войска  -  оно  же  посмешище,  а  не  войска.  Теперь  вот  их  генерал  вылупился  из  дрезины  -  так  разве  оно генерал?  Протоплазма  -  вот  что  это  такое.  Ни  щёк,  ни  загривка,  ни  пуза,  сухопарый,  мундир  -  как  на  корове  седло,  и  желчный  пузырь  у  него  очевидно  пошаливает.  Смех  и  грех  -  железнодорожные  генералы,  а  руками  так  всплескивает,  будто  азербайджанцу  сказали  на  рынке,  что  продаёт  он  гнилую  хурму.

Что  ж, и  пришла  пора  держать  ответ.  Двинулись  к  насыпи,  к  дрезине  десантники,  пошёл  следом  и  омоновский  майор  с  БМП..  И  только  устремил  в  сторону  десанта  обличительный  палец  генерал  железных  дорог  -  из  осинников  за  полосой  отчуждения  ринулась  на  его  плечо  невеликих  размеров  птица,  впилась  клювом  в  погон  -  и  рвануло  так,  что  с  перепугу  в  божий  свет  как  в  копеечку  пустил  очередь  из  пулемёта  стрелок  с  БМП.  И  тело  генерала  спрыгнуло  для  объяснений  с  десантом  на  балластную  насыпь,  но  уже  без  головы.
Для  знания  и  памятливости  молодым:  Константин  Заслонов,  поминаемый  в  тексте  бравым  майором  ОМОНа  -  незабвенный  белорусский  партизан  времён  Второй  мировой  войны,   пустивший  под  откос  множество  фашистских  железнодорожных  эшелонов.