Степаныч

Ночью приснился Степанычу покойный дед Антон. Дед сидел на берегу реки с удочкой и звал к себе: слов не было слышно, но даже издалека по губам читалось „Чего встал? Иди сюда!” и далее по матушке, как у деда водилось.
„За мной пришел, - подумал Степаныч,- Значит, сегодня моя очередь”. Вышел утром на улицу, опираясь на сучковатую, ночевавшую у крыльца, палку, сел на скамейку у забора и стал смерти ждать. Ждал спокойно, чертил палкой по земле, вокруг поглядывал.
Вон бабка Мария с козами пошла. За ней свора мелких собачонок несется. Эхх, влетит ей когда-нибудь штрафом от сельсовета: люди уже не раз жаловались – налетают ее шавки на прохожих, хватают за штанины, могут и покусать. Вон Валерка Барсук с верхнего края улицы едет на велосипеде, сейчас начнется. Так и есть, собачонки за Валеркой с лаем и визгом, норовят тяпнуть, Валерка едет и орет, орет и едет. Бабка Мария еле плетется за ладненькими козами, на собак ноль внимания. Барсуковы одни из первых на нее жалобу подавали, Валеркина жена шипела:
- Понятно, что она от продажи молока живет, пенсии никому не хватит, но собак-то, собак бы хоть во дворе оставляла.

Да, переживешь ты меня, бабка Мария.

Весело запели колокола на новенькой церкви. Церковь восстановили недавно, по чертежам, оставшимся от старой, разрушенной. О своих отношениях с Богом Степаныч раньше не задумывался, теперь стало как-то тревожно, он заелозил на скамье, засопел.
- О, Степаныч! Доброе утро!
- ЗдорОво.
Леню он не любил. Казалось бы, ничего плохого ему не сделал этот молодой задорный яркий бабник, трудяга и балагур. Но его панибратства и приставучести по отношению к себе Степаныч на дух не переносил.
- Чего так рано? А Танюк где?
При упоминании о Танюк Степаныч насупился еще больше, глянул исподлобья на соседа, знал что Леня вчера Танюк на танцы водил. Знал, что вернулись поздно, Степаныч давно уже спал.
- К обеду глаза протрет,- мрачно ответил он,- Иди куда шел.
Леня засмеялся, откинув голову. На его зычных хохот затявкали собачонки бабки Марии, но та уже далеко была с козами, дворняжки вякнули пару раз и улепетнули вслед за хозяйкой.
- Ох, не любишь ты меня, Степаныч,- погрозил шутливо пальцем чернявый богатырь и пошел, насвистывая.
А за что его было любить? Дылде Танюк всего семнадцать, этому двадцать семь. Что там у них будет, Степаныч, наверное, не узнает уже.

Рядом на скамейке увидел пчелку, и откуда в конце октября взялась, бедолага? Взял в пригоршню, задышал на нее, может, отогреется. Сон не шел из головы, дед Антон стоял как живой перед глазами, звал к себе, грозил удочкой. Степаныч совсем уже затосковал, вон и в носу защипало, от жалости к себе слезы нашмыгал.
Хлопнула калитка, выскочила Танюк, затараторила:
- Ты чего тут сидишь? Завтракать иди, мать зовет. С кем разговаривал? Ты чего?

Степаныч ничего не ответил. А что ей скажешь? Мол, смерти ждал? Много она поймет. Сонник свой достанет или засмеет, не знаешь что хуже.
А может, ерунда все? Сны эти? Девчоночья забава.

И, в развалочку степенно второклассник Василий Степанович пошел за сестрой – завтракать.