О гениях и злодействе

О ГЕНИЯХ И ЗЛОДЕЙСТВЕ.

Тот, кто милосерден к жестоким, в конце
концов, станет жестоким к милосердным.
Талмуд, трактат «Мидраш, Раба Кохелес».

В статье, посвященной творчеству писателя Ф. Достоевского, г-н С. Динкевич поднял старую, как наш мир, тему взаимосвязи между выдающимися способностями человека и нравственными поступками, то есть ради чего используются его таланты – для добра или зла.  Рассматривая связь между такими понятиями, как «гений» и «злодейство», нужно помнить, что оценка этих понятий является относительной и сугубо субъективной. Так, например, Л. Толстой писал о Достоевском: «Он сам больной, и все его герои тоже больные».  Достоевский отзывался о Л. Толстом не лучшим образом: «До чего возобожал себя человек!»  Библиограф Достоевского Н. Страхов писал Л. Толстому о нравственности своего клиента: «Он никогда не каялся до конца в своих пакостях. Его тянуло к пакостям, и он хвалился ими». Если же абстрагироваться от субъективности понятий, о которых идёт речь, то следует признать, что никакие выдающиеся способности человека не могут быть препятствием для совершения им аморальных поступков.
Объясняя происхождение антисемитизма в России в прошлом забитостью и безграмотностью большинства населения империи, писатели М. Салтыков-Щедрин и М. Горький ошибочно полагали, что только всеобщее просвещение способно вылечить русский народ от этой напасти. Оба классика русской литературы заблуждались по поводу причин происхождения антисемитизма, ибо его ядовитые семена упорно и настойчиво веками сеяли самые просвещенные граждане России: все антиеврейские законы и указы (их насчитывалось более тысячи) написаны весьма образованными государственными чиновниками, а вклад классиков русской литературы в развитие антисемитизма в России трудно переоценить. В советское время после получения всеобщего образования широкими слоями населения в стране почти сразу стал развиваться более изощрённый антисемитизм. Можно привести множество примеров, как образованные и талантливые люди, пользуясь своими способностями, оправдывали свои и чужие антисемитские поступки.
Г-н Динкевич привёл достаточно много цитат из произведений Ф. Достоевского, в том числе «Дневников» разных лет, свидетельствующих о том, как этот талантливый человек неуклюже и вздорно клеветал на наш народ: «Уж не потому ли обвиняют меня в «ненависти», что я называю иногда еврея «жидом»? Но, во-первых, я не думал, чтоб это было так обидно, а, во-вторых, я упоминал всегда для обозначения известной идеи «жид, жидовщина, жидовское царство». Трудно обнаружить какой-либо смысл в этом сумбурном наборе слов. Антисемитизмом грешили и грешат до сих пор многие известные художники, музыканты, литераторы России. «Никогда ни один из её крупных художников не поднял голоса в защиту правды, растоптанной на нашей спине», - заметил З. Жаботинский сто лет тому назад в отношении русских классиков. О повести Н. Гоголя «Тарас Бульба», в которой прославляется еврейский погром, Жаботинский оставил пророческие слова, звучащие сегодня своевременно: «Ничего подобного по жестокости не знает ни одна из больших литератур».
Своеобразие отношений классиков мировой культуры к антисемитизму всегда волновало евреев. Особенность этой проблемы состояла в том, что евреи пытались определить свою позицию по отношению к талантливым представителям мировой культуры, зараженных антисемитизмом, сохраняя достоинство национального характера. Бывшие советские евреи, воспитанные в духе государственного русского национализма, жертвовали национальным самолюбием ради удовлетворения русских амбиций. Чтобы сохранить хотя бы внешнее достоинство, эти евреи прикрывали свою позорную позицию разговорами о величии русской национальной культуры. Как ни странно, именно среди евреев можно встретить самых яростных защитников юдофобов. Некоторые из них посвятили свою жизнь изучению творчества русских классиков-антисемитов: Н. Гоголя, Ф. Достоевского, А.Чехова, А. Некрасова и других, более изощрённо, чем русские литературоведы, оправдывали антисемитские настроения классиков литературы, преуменьшали или совсем игнорировали их антисемитские высказывания.
Ксенофобия и антисемитизм составляли сущность мировоззрения Достоевского, ими заражены не только публицистика, но и многие его произведения. Послушайте, как наш современник писатель С. Резник оправдывает Достоевского: «Ксенофобия, бесспорно, входила в мир мыслей и чувств Достоевского, но мир этот был огромен, так что ксенофобия занимала в нём очень маленький угол».   Нелепо звучит и следующая фраза: «Так что же - следует «отдать» Достоевского красно-коричневым патриотам…, тогда как всё остальное, и в особенности его гениальные творения, принадлежат нам. Ни в коем случае!» Неужели от Резника зависит, «отдавать» или не отдавать юдофоба антисемитам, который и без его усилий принадлежит им по праву. Точно также Резник защищает антисемита Солженицына, который, «оптом и в розницу позорит еврейскую нацию», а Резник называет его «всемирно известным и всемирно почитаемым писателем».  Резник выражает ущербную, местечковую точку зрения, позиция которого, естественно, нравится антисемитам.
Мнение г-на С. Динкевича в отношении Достоевского почти не отличается от упомянутого автора. Признавая, что «Федор Михайлович Достоевский был страстным, яростным юдофобом», свою статью Динкевич назвал: «Антисемитизм – часть его мировоззрения», то есть не все 100%, а лишь малость, без уточнения её размеров (газета «Еврейский мир», 2009, № 877). Антисемитизм и глупость, как и беременность, частичными не бывают: либо они есть, либо их нет. Разница состоит в том, что беременность продолжается не более девяти месяцев, и её можно прервать, а глупость и антисемитизм остаются на всю жизнь. «Нам нет нужды отказываться от этого великого писателя, ни обелять его, - поддержал Динкевич борьбу Резника за Достоевского от имени еврейской общины. - Просто мы глубоко сожалеем и никогда не забудем, что он был злостным юдофобом». Эта «простейшая» позиция является беспомощной, маловыразительной, но также и вредной. От того, что Динкевич «сожалеет и помнит», отношение Достоевского к нашему народу остаётся прежним. Однако следует не только помнить, кто есть кто, но, главное, не прославлять тех, кто презирает евреев и вносит свой вклад в подготовку очередного Холокоста.
Легко, без всяких возражений соглашается Динкевич с ещё одним вздорным утверждением Резника: «Несмотря на некоторые, не украшающие его крайности, Достоевский был гуманистом». Резника нисколько не смущает, что «гуманист» Достоевский иносказательно называл евреев «жидами», «жидовщиной», «жидовским царством», при этом имел в виду всех евреев, в том числе самого Резника в придачу с Динкевичем, засвидетельствовавшим без всякой иронии своё мнение: «Спору нет, великим гуманистом был защитник…», и далее следует стандартный набор слов с обязательным напоминанием о бесценности слезинки «хотя бы одного… замученного ребёнка». Естественно, еврейские дети под это понятие не подходят. Немецкие нацисты также были б-о-ль-ш-и-м-и гуманистами, заботились о здоровье своих детей, а вот евреев считали недочеловеками. Они убили, зарезали, сожгли или закопали заживо, разбили головы о камни около полутора миллионам еврейских детей в годы последнего Холокоста. Достоевский был их предтечей.
Особенно удивительно, что Динкевич продолжает восхищаться гуманизмом Достоевского после того, как сам привёл некоторые людоедские высказывания классика. Вот некоторые из них: «Дух (еврея)… дышит … безжалостью ко всему, что ни есть еврей». «Еврей, где ни поселялся, там ещё пуще угнетал и развращал народ…, ещё отвратительнее распространялась безысходная, бесчеловечная бедность, а с нею и отчаяние». Дополню эти высказывания ещё другими фразами «гуманиста»: «Ну, что, если евреев было бы 80 миллионов… не содрали бы кожу (с русских) совсем! Не убили бы дотла, до окончательного истребления, как делывали они с чужими народностями в старину, в древнюю свою историю?». «Еврею до истощения русской силы дела нет, взял своё и ушёл». «А ведь неграм (американским) не уцелеть, потому что на эту свежую жертвочку как раз и набросятся евреи». И так далее, и так далее. Если бы подобные слова, хотя бы сотую их часть, произнёс в адрес русских какой-нибудь еврейский писатель, трудно даже представить, какой был бы поднят в мире визг возмущения, особенно в России. Странно, что Резник и Динкевич так беззаботно распространяют в нашей среде и в наше время совковую ущербную ментальность, нисколько не сомневаясь в своей правоте.  В упомянутой статье «Русская ласка» З. Жаботинский заметил сто лет тому назад: «Всё равно, кому нужно усердствовать, тех не остановишь». Вот Динкевич с Резником и усердствуют!
На мой взгляд, любая антисемитская литература, воспитывающая у читателей ненависть к другому народу, не может считаться гуманной, независимо от высоких художественных достоинств, какими бы она ни обладала. Эти слова невозможно опровергнуть. Отсюда неизбежно следует главный вывод: антигуманная литература не может считаться великой. Если разрешить Достоевскому и другим подобным «классикам» оскорблять еврейский народ, сознательно приписывать ему коварные мысли и действия, тогда следует согласиться, что и еврейские писатели и публицисты обладают священным правом  защищать себя и не стесняться говорить всю правду о лжи и коварстве русских антисемитов. 
Обратите внимание, как Динкевич неумело передёргивает смысл слов: «Можно ли вообразить, - спрашивает он неизвестно кого, - подобный запрет (наложен на исполнение музыки Вагнера в Израиле – В. О.) на публичное чтение Достоевского, на демонстрацию фильмов или спектаклей…?» Речь-то идёт не вообще о книгах Достоевского, а об отвратительных антисемитских его пассажах. А теперь представьте, как со сцены или с экрана будут звучать слова юдофоба: «Жид погубит Россию», или «От жидов придёт гибель России». Или, к примеру, рассуждения героев романа «Братья Карамазовы» о кровавом навете: «Вот у меня одна книга, я читала про какой-то где-то суд, и что жид четырехлетнему мальчику пальчики обрезал на обеих ручках, а потом распял на стене, прибил гвоздями и распял, а потом на суде сказал, что мальчик умер скоро, через четыре часа... Говорит, все стонал, а тот все стоял и на него любовался». На всю жизнь запомнились мне мерзкие ощущения во время спектакля А. Чехова «Иванов» в Большом драматическом театре в Ленинграде, когда главный герой кричал через всю сцену своей еврейской жене Саре: «Жидовка!»
Признаваясь в грехах молодости, Динкевич сообщил: «Я сам переболел любовью к Достоевскому ещё в Союзе в 70-е годы. Злился, читая о «жидах, жидках, жиденятах и жиденёнышах», злился, но продолжал читать и не мог оторваться». Теперь, в зрелом возрасте, он же пытается передать горький опыт молодому поколению евреев. Странное пристрастие к юдофобу Достоевскому Динкевич оправдывает фразой Жаботинского - «любовью свинопаса к царевне», хотя антисемитскую литературу никак нельзя причислить к возвышенному образу «царевны». Необычная любовь некоторых евреев к антисемитам, по-моему, является наследием прошлого, психическим отклонением, называемым мазохизмом, преодолеть которое им не по силам. 
Для меня, «величие» Достоевского, как писателя, и Вагнера, как композитора, не имеет никакого значения. Пусть об их «величии» заботятся другие люди, кому эти деятели близки по духу. Поляки по-своему относятся к творчеству Достоевского, который называет их не иначе как «подлыми полячишками». В Польше не издают книг Достоевского, и их не читают. И правильно делают! Нет сомнений, что французы, немцы и турки, которых вздорный Достоевский часто оскорблял, ведут себя подобным же образом.
Могут ли евреи обойтись без антисемитских произведений русских классиков? Безусловно! А тот, кто не желает, пусть продолжает зачитываться, но помнят слова Жаботинского, сказанные предельно корректно по отношению к устроителям юбилейных торжеств Гоголя, которых переполняли чувства благоговения перед антисемитом: «На днях праздновали юбилей Гоголя, и немало евреев использовали этот случай лишний раз «поплясать на чужой свадьбе». И девяти десятым из устроителей и участников не придёт в голову задуматься, какова с нравственной точки зрения ценность этого обряда целования ладони, которой отпечаток горит на еврейской щеке; не придёт в голову, каков посев компромисса, бесхарактерности, самоуничижения забрасывается в сознание отрочества этим хоровым поклоном в ноги единственному из первоклассных художников мира, воспевшему, в полном смысле этого слова, всеми красками своей палитры, всеми звуками своей гаммы и всем подъёмом увлечённой своей души, воспевшему еврейский погром».  Прекрасные слова Жаботинского! Весьма вероятно, что и в наши дни, на очередном юбилее Гоголя, можно увидеть «пляшущих» евреев. И в данном случае не следует особо разбираться с понятием культуры, как предлагает Динкевич, потому что проблема отношений евреев к антисемитам лежит не в области просвещения или культуры, а проявляется в бесхарактерности, компромиссности и безнравственности еврейских почитателей. Такие свойства человеческой натуры, как ненависть к другому народу, не зависят ни от степени образования, ни от уровня культуры, ни от творческих способностей личности, а только отражают её нравственную позицию.   
Резник и Динкевич не понимают, что литературные и музыкальные произведения, живопись, пропагандирующие ненависть к другим народам, гуманными и великими быть не могут, если, конечно, не забывать и постоянно носить в душе и сердце вечные еврейские заповеди, сформулированные Моисеем. Своей мнимой деликатностью и пошлой политкорректностью по отношению к тем классикам, кто оскорбляет и презирает евреев, считает их людьми второго или третьего сорта, эти поклонники чужих талантов наносят непоправимый вред духовному здоровью еврейского народа. Эти евреи никак не могут отойти от навязанного им в детстве понятия «великая русская литература». Свою собственную слабость зомбированные евреи невольно распространяют на всю нацию. Любовь к антисемитам - старая еврейская болезнь: чем раньше мы начнём её осуждать, высмеивать и лечить, тем скорее наступит реальное равноправие евреев среди других народов.
До сих пор некоторые беспринципные евреи с извращённым понятием морали восхищаются повестями Солженицына, в том числе повестью «Один день Ивана Денисовича», не замечая ни лживости, ни антисемитизма автора. Им невдомёк, что в том лагере, о которой идёт речь, отбывали заключение предатели и военные преступники, а  привилегированный еврейский придурок, кинорежиссёр Цезарь Маркович с иезуитским именем выглядит явно искусственным и нереальным. Если исключить все выдумки, относящиеся к Цезарю, повесть потеряет свой главный смысл. Повесть получила одобрение генсека Н. Хрущёва, в том числе за её антисемитское содержание и враждебное отношение автора к интеллигенции.  Причислять произведения, в которых открыто пропагандируется ненависть к другим народам, к высшим достижениям творчества является безнравственным занятием, а для евреев, против которых они направлены, предосудительным втройне. Любое проявление антисемитизма отражает злодейские свойства человеческой натуры, которые нельзя оправдать разговорами о ценности художественных способов выражения.