Глава 6 - Номер первый, номер второй

В медицинских учреждениях всегда чем-то пахнет. Чем точно, уловить сложно, кажется, будто этот замысловатый букет ароматов тут же заселяется в подобные здания, как только на входе в них вешается табличка с конкретным названием больницы, поликлиники, центра или чего-то там еще. И хотя кабинет Альшанина находился совсем не в здании какого-либо медицинского заведения, запах, хоть и в меньшей концентрации, но все равно присутствовал в нем. Шакулин, усаживаясь в кресло, любезно предложенное хозяином, подумал, что видимо запах приходит сюда вместе с одеждой Альшанина.
Оба кгбэшника удобно расположились в своих креслах, прямо напротив рабочего стола судмедэксперта. Тот явно не знал, с чего же лучше начать, поэтому внезапно повисшую паузу решил наконец нарушить Листровский.
– Так о чем вы, Василий Борисович, хотели нам поведать в столь секретной обстановке?
– Да нет, что вы, что вы, какие секреты! – неожиданно всполошено отреагировал Альшанин. – Просто не хотелось лишний раз давать повод людям судачить по всему городу о том, кто же это все делает.
Листровский несколько секунд внимательно смотрел на медика, видимо, вычисляя, насколько существенны для их дела, причины такой несуразной реакции Альшанина на его вопрос.
– Итак, доктор, что вы можете сказать нового об убийствах?
Альшанин чуть поджал губы, готовясь говорить:
– Дело в том, что внимательное обследование ранений, привело меня к мысли, что мы имеем дело с двумя разными убийцами, – Альшанин приостановился, следя за реакцией своих слушателей.
Поза Шакулина в этот момент выдавала явное любопытство, он аж подался вперед на кресле. Судя по выражению лица Листровского, тот тоже был немало заинтригован словами судмедэксперта, однако пока не особенно это выказывал.
– Так вот, – после паузы продолжил Альшанин. – Можно вполне однозначно утверждать, что оба наших убийцы – зверюги, я имею в виду, дикие звери, причем огромные, – медик аж всплеснул руками.
– Прошу прощения, Василий Борисович, – не дал ему продолжить Листровский. – Вы сказали, что можете, цитирую: «вполне однозначно утверждать». Так вполне или однозначно?
– Да, нет же. Конечно, однозначно! Однозначно вам говорю, товарищи офицеры, это звери, каких на Урале еще не бывало. Да, и бывало ли вообще на нашей планете, я точно говорить не могу!
Листровский решил снова перебить эмоциональный спич разошедшегося доктора:
– Давайте вернемся к этим, как вы их назвали зверюгам. Что в них необычного?
– Вот, подойдите сюда, – Альшанин выложил на свой стол множество фотографий и каких-то медицинских документов. – Глядите, вот это трупы номер два, три, пять и семь, – медик развернул к подошедшим к столу чекистам фотографии соответствующих жертв, сделанные в лабораторных условиях.
– Чем же они так хороши? – съюморил по-черному Листровский.
– Если приглядеться внимательней, – Альшанин с вдохновением тыкал своими пальцами в тела жертв. – То вы увидите, что у этих людей, вокруг тех мест, где зверь потрошил их внутренности, отсутствуют раны, крупные царапины, да и вообще кровоподтеки от когтей на лапах. Можно предположить, что в этих случаях, зверь, причастный к их убийствам, не использовал передних конечностей при поедании, а просто вгрызался челюстью. Следы от когтей на этих жертвах практически отсутствуют.
Листровский с Шакулиным внимательно смотрели на фотографии и слушали доктора, проделывая одну и ту же процедуру. Оба не сговариваясь, почесывали свои брови.
– Кроме того… – продолжал Альшанин, явно поймавший научный или научно-детективный кураж, – … размеры челюстей и характер укуса зверя, в этих случаях серьезно отличаются от жертв номер четыре, шесть и восемь.
В этот момент Листровский для себя отметил две вещи: первая – вчерашний восьмой труп, дело рук того другого зверя, с которым Альшанин их еще не начал знакомить, второе – жертва номер один, коим являлся Коробов, умерший от остановки сердца, не вошла ни в одну из групп.
– Размеры челюстей первой зверюги, – продолжил Альшанин, – которая не пользовалась передними лапами, просто впечатляют. Точнее, впечатляет форма челюсти. Около двадцати-двадцати пяти сантиметров в длину, при этом по форме чем-то напоминает челюсти волка или собаки. Но очень, очень большой собаки или волка, даже слишком большой. У него очень острые зубы, и они кривые, то есть они не ровно сидят в десне, а видимо торчат в разные стороны. И это еще не все.
Альшанин заговорщически взглянул сначала на Шакулина, а затем на Листровского и негромко проговорил:
– Этот зверь имеет три ряда зубов. Вы понимаете, товарищи? – медик уже чуть ли не шептал. – Это же невероятно! Почти как у акулы! Зверь имеет три ряда кривых и острых зубов!
– Милое животное здесь у вас поселилось, – Листровский полез в карман за пачкой сигарет. – Вы позволите, доктор? Я могу закурить в вашем кабинете?
– Без проблем, товарищ капитан, – откликнулся Альшанин, распрямившись и немного отступив от стола с документами и фотографиями.
Шакулин пододвинул к себе фото, пронумерованное в правом верхнем углу цифрой три, что, видимо, означало третью жертву.
Листровский выпустил первую струйку дыма.
– А что примечательного есть у второго зверя? – спросил капитан.
Альшанин тут же потянулся за другими фотографиями.
– Второй – тоже любопытный субъект. Его челюсти настоящая машина для дробления костей. Они поменьше в длину, где-то четырнадцать сантиметров, не имеют вытянутой формы. Зато это животное весьма и весьма скуластое. Зубы большие и мощные. Правда, всего один ряд. – Альшанин сказал это так, будто сожалел, что второй зверь не является разновидностью сухопутной акулы.
– Как вы думаете, Василий Борисович, – обратился Листровский к судмедэксперту, – по какой причине первый зверь при поедании не пользуется передними лапами или что там у него может быть еще?
– Не знаю. В принципе, все крупные хищники, раздирая мясо, пользуются передними, а иногда и задними лапами.
– Медведь пользуется? – уточнил капитан.
– Медведь? Конечно, пользуется. Для медведя передние лапы чуть ли не важнее самих челюстей. У него очень развита моторика передних конечностей.
– Понятно, – Листровский покивал головой, снова выпуская сигаретный дым, на этот раз из носа, что как уже приметил до этого Шакулин, он делал сравнительно нечасто.
– Да, но есть еще две детали, – Альшанин в задумчивости сделал по два шага туда-сюда от стола, прежде чем продолжать. – Можно сказать, что второй зверь намного более типичный хищник, чем первый. Он накидывается на жертву, валит ее с ног и старается перегрызть горло, активно используя при этом свои лапы. Взгляните, – Альшанин быстро повыдергивал из общей массы фотографий нужные ему сейчас, – на жертвах второго зверя отмечаются многочисленные раны, царапины и прочее от когтей его лап. Представьте, как нападает лев. Вот примерно так же, по-моему, себя ведет и второй.
– Так, но ведь вчерашняя жертва, – резко прервал доктора Листровский, – была по вашим же словам оглушена, в результате столкновения со стволом сосны?
– Ну, так и есть. У вчерашнего человека множественные порезы и ссадины на лодыжках ног. Он убегал от зверя, тот старался ухватить его за ноги. И, либо таки ухватил, либо человек со всего маху сам налетел на сосну.
– Отсюда можно утверждать, что зверю не пришлось перегрызать ему горло, – мрачно постановил Шакулин все это время внимательно следивший за диалогом более старших по званию.
– В то же время, первый зверь, – Альшанин значительно поднял указательный палец, – ведет себя совершенно иначе. Точнее, я даже толком не могу сказать, как он ведет себя при нападении.
– Объясните, – сказал Листровский.
– Жертвы пять и семь вообще не имеют никаких ран, которые бы могло нанести животное в ходе погони или при нападении. А жертвы два и три были сбиты одним мощным ударом и, судя по глубине и длине порезов от когтей, первый зверь обладает просто фантастической силой.
– Значит, первый зверь все же пользуется своими передними лапами, –  уточнил Листровский.
– Безусловно. Но почему-то он ими не пользуется, когда поедает жертву. Хотя то, что он делает и поеданием трудно назвать.
Альшанин уставился куда-то в бок, будто бы специально ожидая, когда у него попросят разъяснений. Листровский не заставил себя долго ждать.
– Что вы имеете в виду, доктор?
– Да вообще чертовщина какая-то! Будто бы он не ест плоть жертвы, а как бы перемалывает ее своими зубами. Все там внутри поперемешает и почти ничего не съест. Так, крохи малые.
– А зачем он это делает? – Листровский немного сощурился, по всему было видно, что он не очень понимает, о чем ему говорит медик.
Альшанин пожал плечами.
– Не имею ни малейшего понятия.
Возникла пауза, все трое пространно смотрели, куда лег их взгляд.
– Так может первый зверь убивает не ради еды? – решил вмешаться Шакулин. – Может он убивает по каким-то иным причинам. Может ради забавы или когда нарушают его границы? Что там есть еще, Василий Борисович? Ведь в природе не всегда животные убивают друг друга ради еды.
– Ну, да, не всегда, наверное. Это проще у зоологов уточнить.
– Верно говоришь, лейтенант. – Листровский отошел наконец от стола и уселся обратно в свое кресло. – Возможно, люди просто нарушают границы владений этого странного первого существа. А оно, похоже, этого не любит.
Листровский и Шакулин обменялись взглядами сошедшихся во мнении собеседников.
– Кроме того, – решил добавить Альшанин, – после первого зверя на жертвах не остается никакой шерсти.
– Не остается шерсти, – повторил капитан. – Так, у вас, Василий Борисович, еще что-нибудь для нас есть? – обратился он к доктору, посматривая на часы.
– Да, пожалуй, все. Хватит на сегодня сенсаций. – Доктор улыбнулся.
– И то, правда, – ухмыльнулся в свою очередь Листровский. – За последний час я узнал об этом деле больше, чем за предыдущий месяц.
– Мы можем взять эти материалы? – Шакулин показал на фотографии и результаты экспертизы, проведенной Альшаниным.
– Безусловно, – откликнулся доктор. – Для вас я их и подготовил.
Офицеры разложили все бумаги и фотодокументы по двум папкам и попрощались с судмедэкспертом, пребывавшим в какой-то задумчивости. Шакулин с Листровским уже почти вышли из его кабинета, когда услышали, фразу доктора.
– Такое впечатление, что он просто высасывает кровь, – Альшанин, не отрывая взгляда от пола, как будто бы разговаривал сам с собой.
Кгбэшники остановились в дверях.
– Простите, Василий Борисович, вы о чем? – осведомился Листровский.
Альшанин наконец оторвался от созерцания глубин собственного сознания и повернулся к офицерам.
– Знаете, я подумал, – он говорил очень размеренно, отделяя каждое слово от предыдущего. Было видно, что Альшанин продолжает о чем-то размышлять дальше. – Когда я говорил, что первый зверь, ну тот, что не пользуется лапами при раздирании жертвы…
– Тот, у которого, вытянутая челюсть, похожая на большую волчью? – уточнил Шакулин.
– Да, этот. Так вот, возможно, он не просто перемалывает внутренности жертвы челюстями ради спортивного интереса, а выпивает кровь, высасывает ее из внутренностей.
Судмедэксперт замер в одной позе, опершись на край своего стола, и продолжал что-то вычислять в голове.
– Точно, – заключил он. – Как же я раньше не додумался, – он перевел взгляд на продолжавших за ним следить кгбэшников. – Он высасывает из волокон всю кровь, он ее выпивает.
– Вампир, что ли? – вопрос принадлежал Листровскому, чей скептицизм в последние дни, относительно сверхъестественного в этом деле был выражен очень четко, поэтому Шакулин немало удивился, не услышав в интонации своего начальника ни доли иронии, а уловив скорее заинтересованность.
– Ну, может не совсем вампир в классическом понимании этого явления, – продолжал Альшанин. – Но кажется, этому существу явно нужна чужая кровь.
Доктор взял небольшую паузу, после чего добавил:
– Знаете, я постараюсь проверить эту догадку. И как только смогу сказать что-то конкретное, обязательно позвоню вам.
– Хорошо, Василий Борисович, мы будем ждать, – ответил ему Листровский.
Шакулин вдруг открыл рот, явно намереваясь еще что-то спросить у медика, но Листровский чуть ли не насильно вытолкал его в коридор из кабинета, глазами показывая, что ему надо сказать сейчас лейтенанту нечто важное.

Сознание возвращалось медленно, постепенно преобразуясь из хаоса множества расплывчатых черно-белых спиралей в более четкую картинку. Вуаль беспредметности и забытья уступала место ощущению легкого холода, отчего процесс возврата ускорился. Сквозь приоткрытые глаза, Колямбо различил фоновую картинку. «Это снег, это лес. Сейчас много снега» – это было первое, что он осознал, проведя в голове эти слова из пункта А в пункт Б, чего было вполне достаточно, чтобы начали шевелиться и прочие нейроны его мозга.
Колямбо перевел взгляд на следующий интересующий его предмет, оказавшийся в поле зрения. Его собственная рука. Рука была левой, но об этом он еще вряд ли успел подумать. Главное, что он с трудом сейчас вывел для себя, это то, что рука лежит на снегу, голова лежит на руке, все остальное тело, кажется, тоже располагается в этой же плоскости, то есть можно говорить о том, что он весь лежит на снегу. Колямбо провел мониторинг ощущений всего тела. Предварительный диагноз: «Все на месте!», – радостно прокричал гонец из мозга и умчался прочь, чтобы его не спросили о чем-нибудь посложнее.
Однако что-то было не в порядке. Во–первых, тягучий туман в голове, совсем не спешивший растворяться, который хранил какие-то неразгаданные сейчас для него тайны. Во-вторых, Колямбо пока не различил ни одного звука, все было глухо, а поэтому странно. И, в-третьих, его рука была какой-то не такой как обычно. Было нечто новое. Колямбо умудрился сощурить глаза, сосредотачиваясь на том, что ему удалось рассмотреть.
Вся его левая рука, а точнее ткань пуховика на рукаве была залита кровью, принявшей на морозе темно бурый цвет. Он приподнял голову, чтобы оглядеть себя полностью. Однако кровь, к счастью, виднелась лишь местами на его туловище, и больше нигде. Краем глаза Колямбо сумел различить что-то похожее на кусочек мяса, вырванный из чьей-то плоти. Но самое худшее было еще впереди, внезапно он осознал, что затылком упирается во что-то рыхлое, очень большое.
Колямбо, раскрыв от ужаса рот, в один миг отлепился со своего места, прочь от неизвестного объекта. Он сделал два быстрых прыжка, прежде чем развернулся назад и посмотрел на то, от чего отпрянул в порыве нахлынувшего страха, готовый тут же сорваться с места, если опасность окажется реальной.
В четырех-пяти метрах от него лежало кошмарное месиво из иссиня-черной, слегка поблескивающей недлинной шерсти, огромной еще кровоточащей раны в центре композиции, от которой растекались сотни бурых ручейков, и в беспорядке лежащих членов изуродованного существа, по-видимому, переломанных или оторванных. В неестественном положении, свесившись на бок, лежала массивная голова неизвестного чудовища, своими огромными желтыми, но уже пустыми глазами, в которых отчетливо читался ужас, который испытало это существо в последние секунды своей жизни, уставившаяся прямо на Колямбо.
Часто и неровно дыша от волнения, он глядел в глаза мертвого чудовища, чувствуя страх, оттого что произошло с ним. В какой-то момент Колямбо показалась, что сейчас эта обезображенная масса начнет подниматься и все с такими же полными ужаса глазами ринется к нему, как бы прося помощи. От твари повеет тем самым леденящим душу потусторонним веянием, чье дыхание заставляет в ступоре стоять и пялиться в темную комнату, в которой недавно умер человек, а затем, ощутив беспричинный страх, убегать от прочь в поисках выключателя света в коридоре, пятками чувствуя, что за тобой могут гнаться сотни злобных бестелесных душ.
Колямбо стоял и заворожено глазел на труп существа. В верхушках хвойников кружил легкий ветерок. Стволы сосен лениво поскрипывали, будто еще не проснувшись. Вокруг звучала эта странная еле уловимая мелодия большого пространства, разбавляемая нотками этой конкретной местности, и этого таганайского леса. В спокойном возвышенном шуме не слышалось ни капли угрозы, он затягивал и одурманивал Колямбо, своей мощью и лаской. Но было в звучании еще что-то загадочное, звук пространства Таганая хранил свои тайны, сладкие и непонятные.
Состояние гармонии прервала чуть уловимая мыслишка. Она легонько просигналила, что боковое зрение уловило какое-то визуальное изменение справа. К стволу одного из деревьев прибавилась новая чуть выпуклая деталь, которой раньше не было. Колямбо не придал этому особого значения. Но мыслишка упорно барабанила в его сознание, все более настойчивей обращая внимание на то, что деталь, то и дело исчезает, а потом снова появляется из-за ствола.
Взгляд Колямбо протрезвел. Справа, возможно, что-то есть.
Его рецепторы, выйдя из оцепенения, рассыпались стайкой разведчиков по близлежащему пространству. «Чувствовать шкурой», вот в чем было их предназначение, мелкие всюду сующие свой нос разведчики рыскали в поисках возможных источников недоброжелательных флюидов, держа прямую связь со штабом – мозгом Колямбо. Боковое зрение не улавливало пока ни малейших изменений в очертаниях предметов, да и елка, находившаяся под подозрением, была метрах в двадцати, ее ствол нечетко расплывался в утренней серости леса. Может, и не было никаких дополнительных предметов? Внезапно, один из разведчиков кинул в эфир: «Я вижу это!» Оно здесь – справа.
Колямбо повернулся по направлению предполагаемой опасности, напряженно щуря глаза.
– Да нет, там ничего! – в голос постановил он, скептически разглядывая ель, за которой якобы что-то было.
Рецепторы вида «чувствую шкурой» соврали. Точнее, соврали на этот раз. Странно, что они такие непостоянные. То ли сами они несовершенны, то ли обратная связь с мозгом хромает, не правильно их сигналы трактует, что ли?
Колямбо, наконец, перевел взгляд с ели, вздохнул, чмокнул губами и огляделся по сторонам. Все бы ничего, если бы не то ужасное тело, что своими разумными глазами упорно смотрело прямо на него. Но сейчас было как-то нестрашно, неприятно, но не страшно.
Он заметил свою палку-отмахалку, которую видимо выронил, плюхнувшись в обморок.
– Привет, мне тебя не хватало! – сказал он, взяв палку в руки и немного повертев.
Неподалеку раздался глухой треск, и что-то большое и черное, с проворством леопарда, отделилось от той самой подозрительной ели и помчалось вглубь леса. Колямбо, замерший на месте, стеклянными глазами следил за спиной, ретирующегося чудовища, пока через несколько секунд оно не затерялось за рядами стволов таганайской чащобы. Движения существа были настолько бесшумными (кроме, изначального треска ветки), что создавалось полное ощущение нереальности происходящего. Словно только что перед Колямбо промелькнул черный призрак, парящий над рыхлым снегом.
Рецепторы не подвели, вокруг действительно царила жизнь, причем во всех, даже самых неожиданных ее проявлениях.
   
Листровский с Шакулиным быстро шли по коридорам медицинского учреждения, где их принимал Альшанин.
– Евгений Палыч.
– Да, лейтенант, у тебя есть какие-то мысли?
Оба не сбавляли шагу, стук их ботинок о пол эхом разносился между недавно побеленными стенами.
– Мыслей, прямо скажем, много. Но мне показалось, что вы мне что-то хотели сказать, когда мы так поспешно выходили от Василия Борисовича.
Коридоры закончились, они вышли на улицу и остановились на крыльце.
– Вот что лейтенант, на сегодня, пожалуй, мы закончили. Обмозгуй все, что мы сейчас услышали, если ничего экстраординарного сегодня не произойдет, то можешь быть свободен. Завтра ты мне нужен свеженький, как майский листочек. Есть разговор.
Листровский взглянул на служебный автомобиль, ожидавший их.
– Я в контору, а ты прогуляйся, подыши свежим воздухом. Мысли лучше будут циркулировать. Договорились?
Шакулин, с не до конца понимающим видом, слегка кивнул.
– Все Сергей, до завтра!
Капитан бодрым шагом устремился к машине. Шакулин глазами проводил его. Действия Листровского сейчас были не ясны. Даже как-то позабылись те сведения, что они только что получили от медицинской экспертизы.
Лейтенант вышел за ограду учреждения и двинулся в сторону своего дома. Погода стояла чудесная, тихий теплый августовский денек, когда тебя не морит жарой и не пробирает холодом. Думать не хотелось. Причем вообще ни о чем не хотелось думать. Он просто шел, наслаждаясь внезапно образовавшейся по воле шефа прогулкой.
Впереди пробежал трамвай, Шакулин перепрыгнул, как всегда делал это в детстве, через пути и двинулся было к магазину, как внезапно ему пересек дорогу мальчуган лет восьми.
– Сходи к директору краеведческого музея, – в спешке пролепетал он, и пулей убежал за угол ближайшего дома.
Шакулин минуты две стоял как вкопанный, обескураженный только что произошедшим, пока его случайно не толкнула одна парочка увлекшихся разговором женщин.
– Ой, простите, пожалуйста!
– Да нет, нет, что вы, это я тут зазевался совсем, встал посреди дороги.
Шакулин, все еще толком не придя в нормальное состояние, двинулся дальше, позабыв про магазин. Теперь его интересовал только этот мальчуган. Кто он, что значит то, что он сказал, и вообще ему ли предназначались эти слова? Если ему, то зачем нужно сходить к директору краеведческого музея?
Шакулин постепенно пришел в себя. Стало понятно, что пацан убежал неспроста, кинуть эту фразу и тут же смыться, его явно попросил кто-то, кто не мог сам подойти к Шакулину. Либо этот субъект не был уверен, что Шакулин – это Шакулин, он ведь сейчас был не в форме. Либо не хотел светиться, так как не мог знать реакции Шакулина, на что-то подобное. Ведь тогда лейтенант явно заставил бы человека объясниться. В общем, возникло еще много вопросов.
Лейтенант остановился, раздумывая. «Идти или не идти? Вот в чем вопрос?» – проносилось сейчас в его голове. И как бы сам по себе он вдруг развернулся и зашагал по направлению музея, попутно взглянув на часы. Было еще только половина второго. Скоро все вернутся с обеда, а он как раз за эти полчаса и дойдет.
– Добрый день! – обратился он к вахтерше, зайдя в здание музея. – Подскажите, пожалуйста, как я могу найти директора музея?
– А вы собственно кто?
От весьма наглого приема Шакулин опешил. И вправду, а кто он. Представиться, кгбэшником можно успеть всегда. Тогда понятное дело, его тут же пропустят, еще десять раз подсказав, как найти кабинет начальника. Но это слишком грубый метод. Он пришел сюда неофициально, а поэтому также неофициально и хотел найти директора. К тому же, кто его знает, может, мальчик опять же просто дурачился или спутал его с кем-нибудь. Такая возможность по-прежнему существовала.
– Мы с ним договаривались о встрече в два часа, – продолжил Шакулин, внутренне уже готовясь, что такой ответ вахтершу не устроит, и рано или поздно все равно придется вытащить удостоверение.
Вахтерша, на удивление быстро сдалась, видимо, ее на самом деле, мало беспокоило, кто он такой, и вопрос был задан чисто формально. Наверное, она всех непрошенных гостей встречает таким вопросом.
– Поднимитесь наверх, седьмой кабинет, он вроде уже вернулся из столовой.
– Спасибо, – сказал Шакулин и стал подниматься по лестнице.
Лейтенант чуть притормозил перед кабинетом, на котором значилось «Директор». С чего же начать? А если директор не в курсе и все это была шутка пацана, то как выкручиваться потом из положения? Да и вообще, сходить к директору музея, это совсем не означает, что директор тебя туда пригласил, возможно, смысл несколько глубже. Если это связано с делом оборотня, то может быть у этого человека, есть какие-либо нужные сведения, и совсем не факт, что он ими хочет делиться. А тот некто, кто подговорил пацана, имеет представление об этих материалах, и знает, что они пригодятся в расследовании. Но кто тогда этот осведомленный субъект? У Шакулина снова возникла сотня предположений. Ясно было опять же одно – начинать следует аккуратно. Отдать инициативу в первой стадии разговора директору. К тому же Шакулин может в любой момент сказать, что что-то напутал, или зашел не в тот музей, или что-то в подобном роде.
Лейтенант аккуратно постучался и открыл дверь. Весьма просторный кабинет уходил влево от входа, к широкому светлому окну. Вся стена напротив двери была занята стеллажами, на которых в рабочем беспорядке лежали вперемежку книги, журналы, печатные материалы, какие-то мелкие предметы и поделки, а также ритуальная маска какого-то небольшого народа, стоявшая лицом к заходящим в кабинет. Справа, у стены, стояли чучела рыси и соболя. Все это дополняли белые оштукатуренные стены, что выдавало скудность финансирования этого заведения, и длинный директорский стол, во главе которого сидел внимательно смотревший на Шакулина мужчина в очках, лет пятидесяти пяти – шестидесяти, аккуратно одетый в светлый чуть желтоватый костюм.
Шакулин встретился взглядом с директором и понял, что совершенно не знает, как того зовут, а потому не может к нему обраться первым. Он так был занят прочими мыслями, что напрочь забыл уточнить имя-отчество у вахтерши. Секунды летели, разговор не начинался, Шакулин все больше и больше ощущал себя полным дураком, зашедшим в кабинет директора музея и не знающим, что сказать. Оставалось одно, немного грубое начало, звучавшее примерно, как: «Вы директор музея?» Однако после таких слов весь план мог бы провалиться. А секунды все бежали, неловкое молчание переходило в стадию напряженного.
Наконец, директор повел бровью, будто что-то вспомнил:
– Товарищ Шакулин, лейтенант Шакулин, если я не ошибаюсь? – неуверенно уточнил он.
Теперь уже Шакулин повел бровью, но только от удивления:
– А как вы… То есть откуда вы меня знаете? – сейчас он четко осознавал, что Листровский бы в подобных обстоятельствах ответил бы куда оригинальнее.
– Вы меня, наверное, не помните, – все также не вставая из-за стола продолжал директор музея.
Шакулин внимательно смотрел на сидящего перед ним человека.
– Простите, но… – лейтенант пожал плечами.
– Хотя, вероятнее всего, вы тогда не очень-то и обращали внимание на людей в округе, – продолжил директор, уже поднимаясь навстречу Шакулину.
Лейтенант по-прежнему не понимал, о чем ему говорит этот человек, и пытался со скоростью метеора промчаться по всей своей ближайшей памяти, чтобы найти там его лицо.
– Нестеров Валерий Викторович, – представился директор, протягивая Шакулину руку и приветливо улыбаясь.
Лейтенант неуверенно пожал ее:
– Да-да. Лейтенант Шакулин. – Он чуть было не забыл представиться в ответ.
Директор еще секунду смотрел в глаза кгбэшнику.
– Понимаю, вы меня не помните. Вчера, на холме. Восьмое происшествие. Я тоже там был.
Шакулина наконец озарило. Стало ясно, что человек стоящий перед ним, просто вчера также присутствовал на месте убийства восьмой жертвы.
– А-а, так вы тоже там были? – уже почти непринужденно обратился Шакулин.
– Да, именно так, я ведь также в некотором роде участвую в этом деле. Кто-то вроде консультанта.
– Ну, теперь понятно, откуда вы можете знать мое имя.
Правда, Шакулин упорно не мог вспомнить, чтобы видел вчера на холме человека, стоящего перед ним. Но мало ли! Там еще столько разных чинов бродили рядом с машинами.
– Вы проходите, садитесь, товарищ лейтенант. Кстати, как вас зовут?
– Сергей, Сергей Анатольевич.
Шакулин удобно расположился на самом близком к директорскому месту стуле, а Нестеров занял свое немного пошарканное кресло.
Повисла небольшая пауза. Лейтенант решил заполнить ее тем, что еще один раз оглядел кабинет. Его внимание снова остановилось на странной маске, которая теперь показалась ему более устрашающей.
– Откуда она у вас? – Шакулин кивнул в направлении маски.
– Ее привез мой товарищ в 53-м году. Он был вместе с экспедицией в центральной Африке. Это ритуальная маска вуду.
– Вуду? Это племя?
– Нет, что вы. Вуду – ритуал черной магии. Она в большом почете среди неграмотного населения Африки, особенно экваториальных регионов.
– Значит, черной магии, – все еще смотря на маску, проговорил Шакулин.
Нестеров согласно покачал головой.
Наконец, лейтенант оторвался от созерцания маски Вуду и взглянул на Нестерова:
– Ну, может тогда к делу, Валерий Викторович. Кстати, поясните, пожалуйста, что это за мальчик сегодня подбросил мне идею сходить к вам?
Нестеров усмехнулся и отвел свой взгляд от настырно уставившегося на него чекиста.
– Это мой внук.
– То есть это был не случайный мальчишка, и бросивший совсем неслучайную фразу?
– Да, мне хотелось узнать вашу реакцию.
Шакулину вдруг стало казаться, что с ним начинают играть в какую-то невнятную игру. Тон лейтенанта сменился с доброжелательного на требовательный. В конце концов, именно Шакулин здесь являлся представителем власти, а директор, хоть он и директор, хоть он и старше по возрасту, хоть он и видимо имеет какой-то вес в научной среде, все же должен с несколько большим пиететом относиться к людям из конторы, пусть и не самым пока заслуженным.
– Реакцию на что? – чуть ли не процедил он.
Нестеров откинулся в кресле и, стремясь не проиграть этот психологический мини поединок, уловив смену настроения своего гостя, посмотрел тому прямо в глаза.
– Если бы вы сочли это за некую шутку или озорство неизвестного вам мальчика, то тогда я бы понял, что ошибся в вас. Вы бы не пришли сюда, так как не посчитали бы сие происшествие важным. Я бы сделал вывод, что вы не готовы адекватно воспринять ту информацию, которую я могу предложить. Потому как, сведения, какими я обладаю, требуют несколько большего, чем просто качества отличного оперативника. Здесь нужен тонкий подход. С позиций не совсем консервативных.
Нестеров взял паузу.
– Когда я наблюдал за вами с капитаном вчера на холме, мне показалось, что вы, товарищ лейтенант, как раз имеете такую жилку.
– Вы обладаете информацией, если я правильно понял, неофициального характера, требующей деликатного подхода? – уточнил Шакулин.
– Вот видите, как вы все четко уловили. У меня, назовем ее так, есть информация к размышлению, которая при хорошем ее анализе, приводит к потрясающим выводам.
Шакулин уже давно остыв, положил обе руки на стол, давая понять, что готов к доверительной беседе:
– Что это за данные, Валерий Викторович?
– Сейчас покажу.
Нестеров встал из-за стола и прошел к стоящему в углу сейфу.
– Вы храните эти материалы в сейфе? – спросил лейтенант.
– Да, я считаю их достаточно важными, чтобы не всякий пришлый мог их разглядывать. Потому и храню в сейфе.
Нестеров достал достаточно увесистую папку, в которой на вид было страниц шестьдесят-восемьдесят, и положил ее перед собой на стол. Шакулин разглядел, что на папке не было написано ничего, кроме небольшой зарисовки в верхнем правом уголке, по-видимому, сделанной самим Нестеровым. Штрихи простого карандаша этого рисунка складывались в фигуру странного существа.
– Здесь материалы, которые я собирал по всем возможным архивам Челябинской области, – при этих словах Нестеров стукнул ладонью по папке. – Вам как, лучше дать почитать, или вас устроит мой рассказ?
– Ну, давайте, Валерий Викторович, сначала вы мне вкратце расскажите, что там внутри.
– Хорошо. Для затравки… – Нестеров осекся. – Кстати, а вы Сергей Анатольевич, из местных, вы из Златоуста?
– Почти. Я вообще из Свердловска. В Златоусте живу четыре года, по распределению сюда попал.
– Ясно. Тогда начну, чуть издалека. Вы видимо знаете, что наш город обязан своим зарождением заводу, построенному в 50-х годах восемнадцатого века тульскими промышленниками Мосоловыми.
По лицу Шакулина стало очевидно, что он не до конца в курсе, поэтому Нестеров решил расширить повествование об основании города.
– Итак, в 1751 году в Оренбурге Мосоловы подписали контракт на строительство Златоустовского завода. Есть мнение, что образ Иоанна Златоуста был фамильной иконой Мосоловых. Отсюда и пошло название. Правда, это лишь одна из версий.
– Вы знаете, честно говоря, для меня это открытие, – поделился мыслями Шакулин. – Никогда, не вдумывался в название города.
– Не вы один, Сергей Анатольевич, вам еще простительно, вы свердловчанин. А здесь даже не каждый местный вам скажет, почему его город называется Златоустом.
Нестеров наконец-то раскрыл папку, и стал вынимать из нее какие-то листы, некоторые из них были совсем старыми и потрепанными. Было видно, что со временем желтизна бумаги начинала съедать чернила на многих материалах.
– Но продолжим. – Валерий Викторович вдруг как-то свел все листы обратно в одну стопку и, глядя на Шакулина, вернулся к рассказу. – Дело было осенью 1752 года. В один из дней начала работ по строительству завода к рабочим вышла из леса какая-то ободранная старуха, и признав в одном из приказчиков Мосолова – главного на стройке, принялась говорить о том, что дескать здесь нельзя ничего возводить, нарушать древний покой леса, а не то постигнет их всех кара. Однако приказчик был занят работой и не обращал на нее никакого внимания, продолжал дальше ходить по стройке и давать рабочим указания. Старуха от него не отставала и все настойчивей говорила одно и то же. Приказчик же, кстати, сохранилась его фамилия – Воронов, пытался отстраниться от ее назойливого внимания, и, не задерживаясь ни на секунду на месте, ходил от одного участка к другому. Однако при этом потихоньку заводился. В конце концов, когда старуха в десятый раз схватила его за рукав, громко нашептывая все те же слова, у него не выдержали нервы. Воронов с силой отпихнул от себя старуху, да так здорово, что та отлетела от него как щепка, и грохнулась на камни, серьезно разбившись. Все всполошились, Воронов сам перепугался и кинулся к старухе. Однако та уже испускала дух. Но в последние секунды она вдруг рванула на себя склонившегося рядом Воронова, прорычала ему что-то на ухо, от чего у приказчика аж лицо побледнело, и неожиданным рывком руки распорола тому своим длинным ногтем ладонь. После чего отошла в мир иной. А у Воронова из ладони открылось обильное кровотечение.
Шакулин чуть ли не с открытым ртом слушал повествование директора музея, глядя на его волшебную папку. Казалось, он сейчас сам представлял всю картину тогдашних событий.
– Но самое странное началось потом. Через несколько дней, Воронов исчез со стройки и не появлялся почти месяц. По нему уже хотели писать Мосоловым, что, дескать, пропал без вести. Как нежданно-негаданно группа батраков нашла его на опушке леса. Вид его, как писал опять же главный приказчик, был ужасен. От одежды остались лишь лохмотья, весь черный от грязи, с совершенно обезумевшим лицом он не мог даже сам передвигаться. Его отмыли-отчистили, поместили в лазарет, однако здравый ум к нему больше так и не вернулся. С испуганными глазами, все время смотрящими куда-то сквозь собеседника, он с трепетом постоянно говорил одну и ту же фразу: «Мою душу похитили! Мою душу похитили!» При этом весьма часто впадал в припадок, крича абсолютно нечеловеческими воплями, и изворачивался на кровати, будто над ним издевались стаи невидимых демонов. У всех окружающих от такого зрелища аж кровь в жилах застывала.
Нестеров взял паузу, чтобы налить в стакан воды и немного отпить ее.
– После этого события со стройки постепенно начала пропадать люди. Пошли слухи, что старуха прокляла то место и что каждый, кто останется, обретет участь Воронова.
Шакулин все же решил уточнить:
– Валерий Викторович, как они начали исчезать? Сбегали со строительства или пропадали в лесу?
– Поначалу думали, что люди стали сбегать, кто куда, от греха подальше. И действительно, пара-тройка человек, удрапали восвояси. Однако затем при дальнейшей вырубке леса под строительство стали находить обезображенные полусгнившие трупы. Дело дошло до того, что сами Мосоловы приехали проконтролировать, что происходит с постройкой их завода, и привезли с собой священника. Тот отслужил пару обрядов и все прекратилось, люди перестали пропадать, и в дальнейшем стройка шла без сучка, без задоринки до самого конца. Завод заработал в 1754 году, и больше никаких чудных случаев там не происходило.
– А что было с приказчиком?
– Отдал-таки он свою душу богу через пару месяцев, как его нашли.
– Сам умер?
– Нет, там история тоже странная. При переезде, или как это по-вашему, при передислокации лазарета, прямо на носилки, на которых несли бывшего приказчика с крыши упал увесистый валун. Кто-то говорил, что это опять же месть старухи, которая сама погибла на камнях от его руки, другие шептались, о некоем заговоре, многим рабочим осточертело слышать вопли Воронова, особенно по ночам, вот и решили его так невзначай зашибить. Все равно, по сути, не человек уже был.
Шакулин был очень увлечен всем услышанным и, хотя не до конца пока понимал, каким боком это относится к делу, которое они расследуют вместе с Листровским, был готов слушать и слушать дальше.
– А откуда у вас все эти сведения? – спросил он директора музея. – Неужели что-то подобное можно отыскать в архиве?
Валерий Викторович улыбнулся с легкой хитрецой.
– Главным образом, основой для воспроизведения тех событий послужили три источника. Первый – архивные материалы по строительству завода, они частично были в нашем архиве, частично в Челябинске. Второй – отчеты приказчиков тех самых Мосоловых, за годы строительства сформировавшиеся в полноценный труд, сохранившийся в Ленинской библиотеке. И третий – дневник одного из рабочих, трудившихся на стройке, Ивана Нижегородова. Кем он был, точно неизвестно, может крепостной, может из вольных. Понятно только то, что он был обучен грамоте. В его дневнике отмечены все главные события, от начала возведения до 1759 года, то есть когда завод уже функционировал.
В Шакулине тут же проснулся оперативник:
– И что же показания всех источников совпадают?
– Я ждал этого вопроса, – на губах директора музея по-прежнему гуляла хитрая улыбка. – Вы же все-таки из органов. – Директор взял небольшую паузу. – Так вот, на счет совпадений. Скажем так, два из трех почти полностью соответствуют друг другу.
– Отчеты приказчиков Мосоловых и дневник некоего Нижегородова?
– Точно, товарищ лейтенант, архивные материалы более официальный характер носят. В них скорее сухая статистика, – усмехнулся в конце Нестеров. – Хотя даже там есть упоминание о пропаже Воронова со стройки и о том, как его нашли затем. Правда, сами понимаете без особых подробностей.
– То есть можно с определенной долей скепсиса считать эти источники достаточно достоверными?
– Да, вы правильно выразились – с определенной долей скепсиса. Человеку, тем более мало грамотному и напуганному, свойственно преувеличивать.
– Это вы о Нижегородове?
– О нем.
– С чего вы взяли, что он был напуган? – оживился Шакулин.
– Это хорошо заметно, по тому, как он пишет о тех событиях. Думаю, когда вы начнете читать его дневник, сами поймете, о чем я говорю. А по поводу отчетов приказчиков господ Мосоловых, могу сказать только то, что Мосоловы строго-настрого требовали от них точных и развернутых отчетов, в которых должны были быть отражены все мало-мальски значимые события, происходящие на строительстве завода.
– Понятно, – проговорил Шакулин, откинувшись на спинку стула.
Его взгляд перешел с Нестерова на потолок, а затем на раскрытое окно, из которого веяло запахом летнего дня.
– Хорошо, Валерий Викторович, а для чего вы мне все это рассказали? Это имеет какое-то отношение к делу?
– Об этом судить уже вам, лейтенант…
– Мне?!
– Нет, вы не дослушали. Судить действительно вам, но мой рассказ еще не окончен. Здесь много других тайн. – Нестеров снова с удовольствием похлопал свою папку с чудовищем в уголке. – Это лишь начало. Прелюдия, скажем так.
Директор музея принялся снова перебирать листы папки. Наткнувшись на стопочку бумаг, скрепленных между собою большой канцелярской скрепкой, он причмокнул губами:
– А вот это уже, на мой взгляд… – слова «на мой взгляд» он выделил особо, – может иметь вполне прямое отношение к тому делу, которые вы сейчас расследуете.
Нестеров подошел к окну, чтобы его закрыть. Погода на улице за последние десять минут вдруг стала стремительно изменяться. На город наползли сероватые грязные тучи, сильный порывистый ветер начал временами проноситься по крышам домов. Нестеров закрыл окно, лишь слегка приоткрыв форточку, чтобы не стало совсем душно, и вернулся к столу.
– Итак, начнем с конца предыдущей истории. – Директор музея стал формировать из одной стопки бумаг со скрепкой четыре новых уже меньшего размера. – Так вот, как вы помните, после того, как священник, привезенный Мосоловыми, отслужил молитву на строящемся заводе, все как бы и успокоилось, люди перестали исчезать, в лесах больше не находили обезображенные трупы. Про Воронова тоже быстро забыли после его смерти. Однако, – Нестеров многозначительно поднял указательный палец, – в 1814 году в местных лесах обнаружили обглоданные дикими животными трупы людей. Только за один тот год, по официальным справкам, пропало около 18 охотников и 20 других селян.
– Их что подразделяли на охотников и прочих?
– Да, охотничье братство на Урале тогда было особенно крепким. Здесь ведь богатейшая природа, множество всякой дичи. Так вот, именно в их среде сначала забили тревогу. Больше всего было найдено трупов в местности вокруг горы Терентьихи, а также в чаще между Монбланом и Ицылом.
– Есть точная статистика, сколько и где?
– Нет, только воспоминания охотников. Знаете, в Златоусте живет одна удивительная семья! Вам с ними обязательно следует познакомиться. Потомственные охотники, от прапрадеда к прадеду, ну и так далее. У Глазьевых фамилия не спроста такая, все у них в роду уж больно меткими стрелками были. Но самое замечательное в том, что каждый из них вел дневник, в свое время.
Шакулин пытливо уставился на папку директора музея, пытаясь определить, могут ли в ней находиться те самые дневники Глазьевых. Нестеров перехватил направление его взгляда.
– Нет, что вы Сергей Анатольевич, эти дневники хранятся у них дома, в семье. Но я их внимательно изучил, и выписал все необходимые сведения за те годы, когда происходили непонятные события.
– Ну, хорошо, и что же дальше? – весь вид Шакулина выражал его желание поскорее перейти обратно к повествованию о происшествиях прошлых лет.
Нестеров продолжил:
– В охотничьей среде в те времена ходил один упорный слух, что в таганайских лесах завелся оборотень – огромный полуволк-получеловек. Поговаривали, что некоторые даже видели его издалека, причем опять же у Ицыла или Терентьихи.
– Валерий Викторович, у вас в кабинете есть карта?
– Карта Таганая?
– Да.
– Конечно есть, я что-то сразу и не догадался ее раскрыть. – Директор музея выскочил из-за стола. – Хорошо, что вы напомнили, у меня есть очень подробная карте здешних мест, именно Таганая, от Златоуста до Миасса.
Нестеров извлек из шкафа бумажный рулон.
– Вот смотрите-ка, – проговорил он, после того, как они вдвоем нависли над большим полотном карты.
– Так, а из Глазьевых, этого оборотня кто-нибудь встречал?
– Чуть позже об этом. В дневнике Алексея Глазьева, который жил в начале девятнадцатого века… Это прадед Владимира Глазьева, нынешнего из Глазьевых, – решил уточнить директор музея. – Говорится о том, что друг Алексея, встречал на Старых вырубках страшное уродливое животное, с виду похожее на большого волка, ходящего почти как человек.
– Фантастика, – без эмоций проговорил Шакулин. Он уже заметил, что общаясь с Листровским чуть больше недели, стал часто вести себя так же, как и он, крайне сдержанно и настороженно. Но сейчас не это больше всего занимало голову лейтенанта, а тот факт, что существо, которое описывается в дневнике Алексея Глазьева и с которым якобы встречался на Старых вырубках один из охотников того времени, потрясающе подходит по описанию на того ужасного волка-переростка с получеловеческим строением тела, запечатленного на черно-белых фотографиях по делу «Уральского оборотня» 20-х годов нынешнего века. Шакулин пока не знал, имеются ли у директора музея сведения об операции ВЧК по уничтожению уральского оборотня, все-таки она была секретная, поэтому решил временно не обозначать своих текущих мыслей, а лучше продолжить слушать Нестерова дальше. – Чем же все тогда закончилось, Валерий Викторович?
– Да вот ничем, как-то странно все закончилось.
– То есть?
– Последний раз, вот так, беспричинно пропал в лесах один рабочий с завода в декабре 1817 года, как писал в дневнике Глазьев, и на том все, больше ничего подобного на его веку не случалось.
– В смысле, оборотня так и не подстрелили?
– Нет, никто и не пытался на него охотиться, говорили, что он абсолютно не восприимчив к обычным пулям.
– Ну да, я слышал, что по оборотням серебряными пулями постреливают, – иронично ухмыльнулся Шакулин.
– Там в целом и не до серебряных пуль было, никто вообще не верил, что его возможно убить. Нечистая сила. Чудище. Вы же понимаете, какие раньше поверья существовали, тем более здесь, в глубинке, в лесах. Тут столько историй тебе расскажут, что напрочь пропадет всякое желание в горы заходить и в чащи пускаться.
– Ну, ясно. Таким образом, три года это тогда продлилось. – Шакулин тут же вспомнил еще две вещи: первое, до того, как оборотня уничтожил отряд ВЧК в 1924-м, он хозяйничал в местных лесах где-то как раз три года; второе, если сейчас они тоже имеют дело с оборотнем, то срок пока маловат, всего два года. Неужели ждать еще как минимум один?
– На самом деле, почти четыре года, – подвел итог Нестеров.
Оба немного помолчали. На улице разыгралась настоящая буря. Небо полностью скрылось в темно-серой пелене, ветер с силою склонял крепкие тополя, стоявшие в ограде музея. Периодически слышались хлопки дверей и окон, закрывающихся от сквозняка.
– Вот погодка-то, а! – заметил Нестеров. – А ведь так хорошо, с утра было.
– Да, это точно, – согласился Шакулин. – Как бы еще ливень не пошел, а то я у вас надолго останусь.
– Не переживайте, товарищ лейтенант, сейчас только четыре часа дня. А такие бури у нас обычно пролетают быстрее метеора, уляжется через час-другой.
– Хотелось бы верить, – Шакулин поднялся со своего места и прошел к столу директора просмотреть на листы из папки. – Вы позволите, Валерий Викторович?
– Конечно, конечно, смотрите, – отозвался Нестеров, который, стоя у окна, наблюдал за превратностями стихии.
Шакулин стал перебирать бумаги, внимательно оглядывая их содержание.
Нестеров решил продолжить:
– Но дальше – еще интереснее.
Шакулин поднял голову. Директор музея вернулся обратно к столу, взял с него другую стопку бумаг и, плюхнувшись в стул для посетителей, перешел к следующей главе своего рассказа:
– Шел уже 1879 год. Отмечу сразу, что больше никаких подозрительных случаев в период с декабря 1817-го по 1879-ый не было отмечено ни в одном из источников. И вот, в октябре 1879 года, на группу охотников, которые шли вдоль течения Малого Киалима… – Нестеров быстро показал на карте небольшую реку в глубине Таганая. – … Набросился огромный неказистый с виду зверь с волчьей пастью, но при этом прямоходящий.
– Сколько их было? – тут же прореагировал Шакулин.
– Людей было четверо. И… один из них – Иван Глазьев, сын Алексея Глазьева. Правда, Ивану тогда уже было под шестьдесят, но это отношения прямого не имеет. Главное, он был непосредственным свидетелем и точно все описал в своем дневнике. А развивалось все так. Ближе к вечеру, что-то около пяти часов, из зарослей на них выскочил этот зверь. Они как раз небольшой привал сделали, развели костер. Это наверное и привлекло оборотня. Охотники не ожидали такого. Да и увидев чудовище, сам Иван пишет, что секунд на десять просто впал в ступор. За это время оборотень успел убить двоих охотников. Иван опомнился, выхватил ружье и пальнул в зверя почти в упор, но на шкуре того даже крови не появилось. Иван подумал, что промахнулся и кинулся бежать. Самое любопытное, что оборотень не стал его преследовать. Иван еще два дня бродил по лесам, пытаясь находить свободные от деревьев места, ночью костра не разводил, дабы снова не привлечь зверя. Зная из дневника своего отца – Алексея, что чаще всего в 1814-1817 годах трупы находили вокруг Терентьихи или в чащах между Монбланом и Ицылом, домой решил возвращаться через горы Большого Таганая. Спустившись у Двуглавой сопки к течению Тесьмы, дальше до Златоуста шел вдоль русла.
– А четвертый охотник? Их же четверо было? – Шакулин аж подался вперед к карте, будто на ней было обозначено, что стало с четвертым.
– Вы не поверите, это тоже какое-то чудо, как и то, что Иван сумел сбежать от зверя. Но четвертого через пару дней живого и невредимого нашли лесники из поселка Киалимские печи.
– Значит, его оборотень не тронул?
– Нисколечки.
– Получается, двоих убил, а двоих зачем-то отпустил?
– Да, получается именно так.
– Не понимаю, дикие звери обычно не действуют подобным образом.
– Вы забыли, Сергей Анатольевич, мы явно имеем дело не с простым диким зверем.
– Ну, я помню, что его оборотнем зовут. – Шакулин побарабанил в задумчивости пальцами по столу. – Хорошо, а что рассказывал тот четвертый, он тоже удрал?
– Он ничего не помнил. Вообще ничего не видел, ни зверя, никого. Очнулся, вокруг лежат двое его растерзанных товарищей, в ужасе убежал с того места.
– Странно это.
– Вы не заметили, лейтенант, мы очень часто в процессе нашего разговора говорим слова «странно», «странный» и прочие однокоренные.
– Заметил. – Шакулин по-прежнему в задумчивости глядел на карту Таганая, местность которого теперь ему все больше напоминала страну чудес.
Наконец он оторвался от собственных мыслей:
– Ну ладно. Я ведь так понимаю, этим случаем началась новая эпопея с оборотнем?
– Точно, в этот раз молва уже пошла такая среди жителей, что никто и не пытался в лес носу казать. Боялись. Однако у Ицыла опять нашли пару трупов растерзанных людей. А несколько смельчаков, пошедших таки в лес, утверждали, что видели огромного прямоходящего волка, наблюдая его как раз с вершины Терентьихи.
– Снова Ицыл и Терентьиха. Логово у него там, что ли?
– Может быть, – согласился Нестеров.
– Так, и чем же все закончилось?
– Да ничем. Вроде время шло, все было нормально. Ни трупов, ни пропавших. Было еще кое-что. Вроде как один охотник из Карабаша утверждал, что стрелял в огромного странного волка и даже подстрелил. Тот раненый скрылся в ельнике. Но это так, слухи, ничем не проверенные. Даже Иван Глазьев им не очень то верил, он же сам в упор палил в оборотня, а тому хоть бы хны. А ружье у Ивана было серьезное, медведя мог с одного выстрела свалить.
Нестеров закончил и перебазировался в свое кресло.
– Ну, а последнее возвращение оборотня в наши леса. – Он взял в руки еще одну стопку бумаг. – Было в 1921-1924 годах. Но вы, наверное, о тех временах больше меня знаете. На оборотня ведь, в конце концов, облаву устроили. Специальный отряд ВЧК даже из Москвы к нам приезжал. Носились за ним по всему Таганаю чуть ли не месяц. И даже говорили люди, что убили его, а тело в спецконтейнере доставили к вагону поезда.
Шакулину понравились последние слова о том, как тело уральского оборотня доставили к вагону поезда. И вправду, люди, не зная, как то или иное событие разворачивалось на самом деле, любят выдумывать загадочные истории. Может, и был какой-то контейнер, но Шакулин-то точно знал, что поверженный оборотень через пару десятков секунд растаял как снегурочка на глазах у всего отряда ВЧК, превратившись в горстку пепла. Кстати, пепел возможно и отправили в контейнере. Но об этом лейтенант Нестерову говорить естественно не стал.
Шакулин, погруженный в свои мысли напряженно глядел в одну точку, он как полководец изучал театр событий – карту Таганая. Его размышления прервал директор музея.
– Ну, так что вы думаете, лейтенант, по поводу всего этого?
Шакулин оторвал взгляд от карты. Немного помедлил с ответом и сказал:
– Все это, безусловно, впечатляет, Валерий Викторович. И могу добавить от себя, что-то подобное я ожидал рано или поздно узнать или найти. Но когда с этим непосредственно встречаешься, образуется доля того самого здорового скептицизма. Поэтому я пока не готов однозначно принять или отвергнуть вашу версию.
– Стоп, стоп, – смутился Нестеров. – Я вам не предлагаю никаких версий. В этой папке мною собран материал, касающийся событий, происходивших в данной местности, начиная с самой постройки Златоустовского завода, причем событий, имеющих, на мой взгляд, весьма очевидную общую канву или скорее общий действующий персонаж, так скажем.
– Да, но как раз, участие во всех этих событиях персонажа, о котором мы говорим, совсем не доказано. Скорее, если верить источникам…
– Поверьте мне, – перебил Шакулина директор музея, – этим источникам можно верить.
– … Так вот, – продолжил лейтенант, – если верить источникам, то очевидно лишь то, что в определенные периоды жизни города или местности в ваших лесах происходило слишком много необъяснимых убийств. При этом есть только одно прямое свидетельство нападения странного животного на человека, я говорю о дневнике Ивана Глазьева, и то, возможно, в страхе тот мог что-то напутать или преувеличить.
По всем бессловесным реакциям Нестерова сейчас было очевидно, что он в корне не согласен со словами Шакулина и вообще видимо почти разочаровался в нем как в идейном партнере. Он недовольно хмыкал, пожимал плечами, делал недоуменный взгляд. Лейтенанту тоже не хотелось в данный момент терять этого человека как союзника, поэтому дабы их противоречия не перешли определенную грань, он решил, что пора заканчивать их встречу и лучше на какой-нибудь нейтральной ноте.
– И все-таки, Валерий Викторович, вы должны меня понять. Я как представитель органов не могу все так сразу принять на веру. По крайней мере, мне нужно более детально ознакомиться с вашими документами. Я ни в коем случае не ставлю под сомнение истинность вашего рассказа. Мне просто для начала надо изучить содержимое вашей папки.
Нестеров все равно был не очень доволен.
– Да, хорошо, – ответил он.
– Я обещаю, что верну ее вам… – Шакулин прикинул, сколько времени ему понадобиться, – … я верну ее вам через два дня, в четверг. Это нормальный срок?
– Можете даже больше, я не тороплю.
– Ясно, но я думаю, мне все-таки хватит двух дней.
Нестеров вяло покивал головой. И судя по тому, что теперь он старался не встречаться взглядом с лейтенантом, Шакулин понял, что все же не смог до конца разрядить обстановку. Он шагнул к директору музея и протянул свою руку, намеренно смотря тому в глаза:
– Большое спасибо, Валерий Викторович, что бы вы сейчас ни думали, я вам очень благодарен за все сведения. Возможно, именно ваша помощь окажется ключевой в разрешении нынешнего дела.
Задерживаться было нельзя, чтобы не потускнел финальный аккорд, а потому, дождавшись ответного рукопожатия, Шакулин быстро двинулся  к выходу из кабинета.
– До свидания, Валерий Викторович!
– До свидания.
Закрыв за собой входную дверь в музей, Шакулин отметил, что пока он находился внутри, на улице, мягко говоря, многое изменилось. По городу, судя по тому, какой он сейчас видел перед собой пейзаж, явно промчалась буря. Внутри здания ее присутствие ощущалось только по частым дребезжаниям стекол в оконных рамах кабинета, однако полностью увлеченный рассказами Нестерова, Шакулин даже не замечал, что же конкретно творится за стенами музея.
Небо по-прежнему оставалось серым, накрапывал небольшой дождь, было холодновато. Шакулин аж поежился, сыро и неприятно. Вокруг, куда ни кинь взгляд, валялось множество сломанных веток деревьев, как правило, не крупных, из чего лейтенант сделал вывод, что настоящий буран все же не состоялся. В лужах, подергиваемых рябью все еще носившимся, но уже изрядно сдувшимся ветром, плавали десятки, а в некоторых особо больших лужах и сотни сорванных зеленых листьев. Оценив ситуацию с тучами, а они становились менее грозными по цвету, Шакулин вышел за ограду музея.
Его летние мокасины моментально промокли, влажные ноги тут же стали расхолаживаться. Он прибавил шагу, до дома было еще далеко. Завернув за угол, Шакулин отметил, что результаты бури оказались несколько более серьезными, чем ему показалось сначала. На путях стоял обесточенный трамвай, перед самым носом которого лежали провода, оборванные свалившимся старым деревом. Вокруг крутились ремонтники в оранжевой спецодежде, стараясь распутать, замысловатый клубок проводов и веток дерева.
– Ничего себе погода разыгралась! – присвистнул Шакулин.
«С чего бы это?!» – уже додумал он. «Не иначе, как высшие силы прогневались, никогда раньше не видел здесь ничего подобного. Может, это из-за того, что я сегодня узнал от директора музея? Да, ладно, ты несешь чушь!»
Ноги Шакулина совсем охладели, к тому же он абсолютно некстати вспомнил, что давно не посещал туалет. И ему, как назло это бывает в таких ситуациях, тут же захотелось его посетить. А до дома еще три остановки, минут двадцать ходьбы, общественных туалетов по дороге не предвидится. Идти искать потаенный уголок в каком-нибудь дворе, как-то стеснительно. Значит, нужно прибавить шаг и отвлечься от мыслей о туалете. Помогает. По крайней мере, на первое время.
Он заставил мысленно вернуться себя к результатам разговора с Нестеровым:
«Как-то странно я себя повел с ним в конце. Стал отрицать существование оборотня, и ставить под вопрос правдоподобность сведений. Ведь еще неделю назад, я сам пропагандировал идею причастности нынешних убийств к событиям двадцатых годов по делу «Уральского оборотня». А сейчас? Сейчас мне директор краеведческого музея, умный и уважаемый человек, к тому же ученый, предоставляет информацию, согласно которой подобные явления уже встречались в нашей местности, и причем не раз, да еще и с определенной периодичностью. (Кстати, нужно подсчитать эту периодичность). Почему же мне теперь, оборотень кажется меньшей реальностью, чем до прихода в музей? А? Наверное, потому что раньше мне все это казалось красивой сказкой, то есть ли бы все так и совпало, что в двадцатые годы орудовало то же чудовище, что и сейчас, это выглядело бы просто потрясающе красиво. А сейчас, узнав, что, скорее всего, нечто подобное уже случалось в этих краях как минимум еще три раза, мне, похоже, стало просто… – Он остановился в мыслях, пытаясь определить, что же ему сейчас стало. – Мне стало жутко, вот что. Точно, именно жутко. Ведь если все это правда, то получается, что мы имеем дело с каким-то неведомым явлением, с призраком что ли, возвращающимся на Таганай через какое-то время! Даже не верится. Сумасшествие какое-то! Лучше о другом подумаю. Так, я хотел определить промежутки времени, когда он возвращался. Пойдем с конца, сейчас он возник в 1967 году, потом был 1921 год, затем 1879, до этого, кажется, 1814, и год начала строительства завода – 1751. Считаем разницу: 1814 минус 1751, получается 63 года. Далее, 1814 минус 1879 – 65 лет! Оба! Очень интересно, почти совпадает. Что же дальше, 1921 минус 1879, равно 42 года. Это что-то мало. Затем, 1921 и 1967, снова мало, 46. То по шестьдесят с лишним, то по сорок с лишним, что-то зачастил в последнее время. А и вправду, вдруг этот оборотень, является только через какие-то определенные промежутки времени, или может когда что-то происходит. Может климат меняется, или еще некие факторы?»
Мысли Шакулина прервались, когда он, проходя мимо одного двора, увидел, как через поваленные ветки деревьев прыгает его сегодняшний знакомый, внук директора музея, который так неожиданно повернул путь Шакулина, причем возможно не только путь по улицам города, но и жизни. Мальчик не видел лейтенанта и все так же увлеченно, вместе со своими друзьями развлекался «дарами» стихии.
Шакулин взглянул на папку Нестерова, лежавшую внутри пакета, дабы не промокнуть под моросью.
«Как же я забыл узнать, что за чудо-юдо нарисовано в верхнем углу? Ладно, потом спрошу. Может, этот рисунок ничего и не значит. Как-то это существо не слишком похоже на оборотня».
Шакулин увидел свой дом и свой подъезд. Тут же вспомнил о том, как он удачно забыл про нужду в туалете. И теперь уже точно забыв про всех оборотней, быстрее помчался к двери подъезда.
– Здравствуйте, Сергей Анатольевич! – поприветствовала его перед самым входом старушка, соседка с первого этажа.
– Здравствуйте! – ответил лейтенант, не снижая шага.
– Какая ужасная погода, не правда ли? – продолжила старушка вдогонку убегающему Шакулину.
– Вы правы, погодка что надо. Очень соответствует моменту.
– Что вы сказали? – не расслышала старушка.
Но лейтенант уже закрыл за собой дверь.

– Это Листровский, – сказал в трубку телефона капитан, набрав московский номер.
– Здравствуй, капитан. Что там у тебя, что медэкспертиза показала?
– Я думаю, Артем Алексеевич, наш парень здесь. Это он.
Возникла пауза, которую через несколько секунд прервал московский адресат:
– Ты в этом уверен?
– Определенно. Один-то уж точно.
– Не понял тебя, капитан, – голос в трубке повысился. – Что означает, один-то уж точно?
– Если верить экспертизе и самому судмедэксперту, то мы имеем два объекта. Так что, скорее всего, их действительно двое. Напрягает только кое-что.
– Что? Не тяни.
– У них разный почерк, и, вероятно, разное строение челюстей и тела.
– Такого не может быть, если они там оба, то откуда разные челюсти?
– Вот и я думаю, номер два – наш парень, но кто – номер один? В материалах экспертизы, есть примерный рисунок. Все разное – челюсти, расположение зубов. К тому же, если верить доктору, лапы тоже разные. Про различия в почерке нападения я уже упоминал. – Листровский замолчал.
– Подожди, подожди. Ты все проверил, этот первый номер не может быть просто каким-нибудь диким медведем, волком или еще кем-то там?
– Стопроцентно утверждать не могу. Но, глядя на рисунок челюсти этой зверушки, я с трудом представляю, как объект действительно выглядит.
– Ну, хорошо, какие твои действия?
– Буду копать дальше, нужно больше сведений. Мутации могли быть?
– Они возможны.
– Ясно. В общем, по одному из объектов я уверен.
– Я тебя понял. Определяйся по номеру один. Было бы неплохо попытаться установить визуальный контакт хотя бы с кем-то из этих животных. В центре начинают волноваться и торопить с разрешением ситуации. Скоро они могут не выдержать и вмешаться сами. Нам этого не нужно, сам понимаешь. Иначе все труды будут бесцельны. Мы не можем просто так провозгласить, что потеряли тогда объект. В общем, докручивай, капитан. Но побыстрее, у тебя неделя, не больше.
– Я все понял. До свидания, Артем Алексеевич.
– До свидания, капитан.
В телефоне Листровского пошли отрывистые гудки.