Глава 7 - Инцидент у станции Уржумка

Колямбо, пошатываясь от усталости, наконец, вышел к той развилке тропинок, которые спутали его путь вчера вечером.
– М-да, немудрено заплутать. – Он рассматривал, как одна из снежных дорожек, практически незаметно отделяясь от второй, той самой, нужной ему, медленно начинает сворачивать влево, настолько медленно, что несколько десятков метров они идут почти параллельно друг другу на расстоянии не более метра-двух.
Ему вдруг показалось, что чей-то голос снова проник в его мозг. Колямбо замер. Нет, показалось, никакого голоса. Он с облегчением вздохнул. Последние два часа ему то и дело чудилось, будто кто-то периодически пытается пробраться прямо в его сознание и нашептать этим таинственным металлическим голосом очередную фразу, типа: «Убирайся от сюда!», или что-то в этом роде. Но пока все фразы были только плодом его воспалившегося воображения. Колямбо так долго думал о голосе, что понял, чем он различался от его собственных мыслей. Он отличался акцентом, каким-то нечеловеческим акцентом, как будто говорящему было трудно правильно произносить слова. А мысли самого Колямбо лились спокойно, без затруднений, без акцента, они отлично говорили на родном языке.
Он в очередной раз настороженно огляделся по сторонам, нет ли где той второй странной твари, не пасет ли она его из-за деревьев, не подкрадывается ли сзади, как тот первый, чей голос видимо и пробрался тогда в его мозг.
«Монстры-телепаты! Я либо схожу с ума, либо сошел с ума, либо здесь все сошло с ума. Да, где же люди, наконец!»
На часах было одиннадцать утра, и надо было решать один важный вопрос. Куда теперь, собственно говоря, идти? И что вообще делать? Ведь как ни крути, а он сейчас один в лесу, который ему мало знаком. Его наверняка потеряли. А еще та дурацкая ситуация с Димкой, свалившимся со скалы. И непредупрежденная часть отряда в лагере, они ведь ничего так и не знают, наверное.
«Господи, что же происходит!» – в душе воскликнул он.
«Ладно, спокойно, только спокойно».
«Спокойствие, только спокойствие, дело то житейское!»
«Надо просто идти обратно к Трем братьям. И хотя, скорее всего, там уже никого нет. Идти лучше именно туда».
Колямбо на самом деле, сейчас инстинктивно отталкивала идея, еще раз пойти туда, куда он так и не дошел, то есть в лагерь.
«В конце концов, просто начнем по порядку искать кого-нибудь. Ближе находятся Три брата, поэтому и идем туда. Если там никого нет, пойду на кордон к лесникам, там ведь телефон вроде есть. Туда и Муха побежала, следовательно, на кордоне, точно знают что-нибудь. Да и вообще выведут из леса. – Колямбо усмехнулся. – Мне ведь сейчас главное найтись. Группу видимо я уже потерял».
– Все, хватит болтать, – сказал он уже вслух. – Пошли к Братьям.
Колямбо двинулся по объединившейся тропинке ускоренным шагом, часто искоса поглядывая назад. Деревья в этой части леса росли не так кучно, и были весьма низкорослы, поэтому пространство за ними просматривалось легко и далеко. Под ногами поскрипывал свежий снежок, однако днем это был не единственный звук, говоривший о том, что вокруг живая природа. Именно сегодня и в этот час, воспользовавшись передышкой, которую взял ветер, весело чирикали синицы, иногда стрекотали сороки, даже карканье ворон в принципе тоже было уместным.
Наконец он отделался от мыслей, что за ним следит неизвестное чудовище, и переключился на окружающий ландшафт, ища любые признаки туристов и людей вообще, желательно его группы. Однако никаких следов, ничего. Колямбо недоумевал, куда все подевались. Ведь даже за те два дня, что они обустраивали лагерь, мимо них прошли групп девять, а то и больше. А сейчас никого. Так всегда, когда люди нужны – их нет, когда они на фиг не нужны – они есть. Очень любопытная субстанция эти люди, да и их мир, тоже – та еще штучка.
Впереди показался речка, от которой надо было взбираться немного в гору, чтобы дойти до Трех братьев. Колямбо как можно быстрее подошел к месту, где пересекались три дорожки: одна – откуда он пришел, вторая – на кордон к лесникам, третья – к Трем братьям. Он стал внимательно оглядывать снег вокруг, в поисках каких либо отпечатков обуви или, например, следов машины или снегохода. Ведь если Димка нетранспортабелен, его вряд ли могли унести Зубарев и компания, у которых не было даже носилок. Хотя Зубарев мог выдумать что-нибудь такое, что легко бы их заменило. Ох уж этот Зубарев! Кстати, это его была идея залезть на того последнего Брата, или Бамбука?! Уже и не вспомнишь.
Но вокруг не было вообще никаких отметин. Падавший мелкий снег успел за утро образовать сугробы, начисто стершие все.
Внезапно Колямбо охватило желание, как можно быстрее добраться до того места, где упал он сам, а потом и Димка, до той злополучной скалы. Ему вдруг стало казаться, что именно сейчас каждая секунда имеет важнейшее значение. И он мчался вверх, подгоняемый желанием узнать все как можно скорее. А вдруг группа еще там, и прямо в эту минуту собирается уходить, причем в каком-то другом направлении, так и не встретив его. Ведь тогда он не успеет, и они разминутся на самую малость. Колямбо бежал, ему хотелось прокричать вперед, что он здесь, он бежит, чтобы они не ушли без него. Чувство ценности времени гнало и гнало его вперед. Странно, как часто мы не дорожим этим временем, транжиря его, как попало, или вообще не замечая. И вот иногда, каждая крупица песочных часов нашей жизни вдруг приобретает огромную ценность, и ты как взмыленная лошадь, бежишь вперед, пытаясь обогнать время или как минимум не проиграть ему, а сознание, мило рассевшись на своем диване для отдыха, размышляет, как это раньше он не мог понять, что время бесценно! Непорядок, батенька! Кстати, бегите-бегите, вы пока не проиграли на этом отрезке! Успеваете!
И вот уже показались очертания Трех братьев. Но Колямбо не снижает скорости, сейчас он дозрел что-нибудь прокричать, раньше кроме всего прочего ему было как-то стеснительно орать, как заблудившийся в лесу, он ведь не заблудившийся. Точнее не так, прокричать, что-то типа «ау!», означает признать свою беспомощность, но он же не беспомощен, поэтому стыдно. Хотя бы перед самим собой. Но теперь усталость и бешеный ритм сделали свое дело, пристройка личностного «я» отпала, осталось только природное чувство самосохранения, требовавшее кричать, чтобы его услышали. И не ушли, ведь есть же еще надежда, что они там. Там, с той стороны скалы, поэтому группы и не видно. Колямбо открыл рот, но звука не последовало, так как кричать сил не осталось. За шесть минут этой дикой гонки он растратил почти всю энергию, и мудрый мозг принялся ее экономить, отключив ненужные статьи затрат, кроме строчки «бежать». Дальновидное решение!
Колямбо в решающем броске обегает слева скалу. Скоро он увидит группу! Они, вероятно, стоят над Димкой, придумав какое-то подобие носилок. Все уже там, и Юлька с Сапрофеней, которых забрали из лагеря лесники с кордона. Наверняка, с Димкой все не так плохо, у него всего-навсего растяжение или что-то в этом роде.
«Вот она, стена, еще пару метров и я их увижу!».
Он еле двигает ногами от усталости, видимо, так же в конце своего марафона бежал первый марафонец, чтобы рассказать афинянам о победе при Марафоне. Какая чушь, три раза слово с одним и тем же корнем!
Вот и последний поворот. Сейчас-сейчас. Колямбо хватается за скалу и ныряет за угол. Обессилев, он падает в снег, его сердце бешено колотится, ему кажется, что он сейчас подохнет, ему ужасно плохо, но он еще умудряется поднять голову и посмотреть туда, где в пяти метрах в выемке скалы должен располагаться тот подъем, где он оставил Димку, Зубарева и других. Колямбо слышит какие-то звуки, ему толком не видно, из-за снега и воды в глазах все искажается. Он щурится и фокусирует взгляд. Колямбо пять секунд, чтобы точно ничего не упустить, смотрит на место, к которому он бежал, и опускает голову обратно в сугроб. Нет никого.

Шакулин чуть ли не галопом взлетал по ступенькам конторы, ведущим на второй этаж, где находился их с Листровским кабинет. Утром он в третий раз перечитал все материалы по дневникам Глазьевых и, кажется, нашел кое-какую зацепку. Он, в нетерпении поделиться своей догадкой, рванул на себя дверь в кабинет.
Листровский, как обычно оказавшийся на рабочем месте раньше, поднял взгляд на сослуживца.
– Евгений Палыч, – с порога чуть ли не прокричал возбужденный Шакулин, – у меня есть кое-что!
В руках лейтенанта была та самая папка директора музея. Он подскочил к креслу и шлепнул папку на стол Листровского.
Капитан, в легком удивлении поднявший брови, но по-прежнему остававшийся абсолютно спокойным, перевел взгляд с Шакулина на папку.
– Что здесь?
Шакулин сжал кулаки, мысленно приводя себя в нормальное состояние, чтобы Листровский желательно посерьезней отнесся к тому, что сейчас он ему сообщит.
– Здесь, в этой папке… – начал лейтенант спокойно, пытаясь получше разделять слова, – находится дневник семьи Глазьевых, это местная семья охотников уже чуть ли не в пятом поколении. Кроме того, там есть некоторые другие, очень интересные сведения, которые по-моему, касаются нашего дела самым непосредственным образом.
Листровский не торопился, что-либо предпринимать, и все также невозмутимо спросил:
– Откуда у вас эта папка?
– Мне эти материалы передал директор Златоустовского краеведческого музея Нестеров Валерий Викторович.
Шакулин понял, что Листровский не прикоснется к папке, пока не узнает все подробности получения информации. Настоящий чекист.
– Вчера, после того, как вы меня отправили домой, я зашел в краеведческий музей (Шакулин намеренно опустил некоторые подробности, могущие вызвать дополнительную массу вопросов капитана).
Листровский сощурился.
– Вы часто ходите в музеи, Сергей? – не без издевки уточнил он.
Шакулин немного помедлил.
– Ну, мне захотелось зайти. Да и потом возникла мысль, может, там есть что-то, что натолкнет на необходимые сведения. К тому же я раньше никогда не был в краеведческом музее.
– И я так понимаю, нужные нам в деле сведения вы нашли в данной папке?
– Точно. Совершенно случайно у одной экспозиции разговорился со стоящим рядом человеком, оказалось – директор музея. Он сам меня узнал. Выяснилось, что он был позавчера на холме, когда мы туда приезжали осматривать труп. Он кто-то вроде консультанта у милиции. То есть в принципе он в курсе всех событий.
– Что дальше? – Листровский подтянул наконец к себе папку и стал разглядывать странное существо, нарисованное в одном из верхних ее углов.
– Дальше мы долго беседовали в его кабинете, и он выдал материалы, которые лично собирал долгие годы.
– Это что? – Листровский ткнул пальцем в неведомого зверя на папке.
– Не знаю, самого заинтересовало, забыл у Нестерова спросить.
Капитан открыл папку и стал по одному извлекать из ее недр тетради и документы. Шакулин смотрел на процесс, и не мог вспомнить, что же он хотел, перед тем, как Листровский принялся его бомбардировать вопросами о судьбе происхождения папки.
– Сергей, вы что-то хотели мне сообщить, или мне само содержимое подскажет?
– Да-да, вспомнил. Евгений Палыч, мне кажется, есть одна зацепка. В дневнике Глазьевых приведены три эпизода пришествия зверя, еще более ранних, чем те, о которых мы с вами знали. Причем все очень похоже. Все, как сейчас. Периодически на Таганае появляется некий монстр и в течение нескольких лет свирепствует в округе, а затем на сорок, а то и больше лет куда-то пропадает. Вы не представляете, но впервые это произошло еще в восемнадцатом веке!
Листровский взял в руки толстую старую амбарную тетрадь.
– Это дневник?
– Да, это он. Точнее это не сам дневник Глазьевых, а выписки из него, сделанные Нестеровым, слово в слово.
– Вы проверяли?
– Нет, – осекся Шакулин. – Не проверял. Сам дневник находится у Глазьевых дома. Но думается можно верить, что Нестеров ничего не исказил, ведь можно и настоящий дневник раздобыть.
Листровский никак не отреагировал.
– Хорошо, Сергей, я прочту до обеда. Потом обсудим, что там у вас за предложение. Кстати, вас собственное начальство вызывало.
– Ясно, – коротко ответил лейтенант и вышел.
Ровно в четырнадцать часов дня Шакулин вернулся в кабинет.
Листровский поднял на него глаза, было видно, что он тщательно изучает папку, и похоже ему как минимум интересно.
– Проходите, Сергей, проходите, жду вас.
Капитан достал сигарету и подкурил ее.
– Надо сказать, что все это очень любопытно. По крайней мере, я теперь знаю, почему город называется Златоустом. И сейчас я готов выслушать вас.
Шакулин подсел к столу Листровского и, задвинув все лишние мысли,  которые роились у него в голове, не торопясь, начал:
– Мои соображения касаются некоторых совпадений. Фактически, мы имеем пять эпизодов с возникновением в окрестностях города некоего существа, убивающего людей.
Шакулин специально не стал говорить об оборотне, дабы снова не вступать в перепалку с капитаном относительно сказок и реальности. Пусть пока будет «некое существо». Он продолжил:
– Зверь каждый раз появляется на период от двух до четырех лет, если считать с момента первого нападения.
Листровский выпустил изо рта сигаретный дымок, глядя в окно.
– Во-вторых, – продолжил лейтенант, – уже из математики. Зверь приходит через определенные промежутки времени, но промежутки неравные.
– Да, я уже подсчитал.
– Я думаю, это может говорить о несистемности, – заметил Шакулин.
– В каком смысле? – заинтересовался Листровский фразой лейтенанта.
– В том плане, что нециклично.
Капитан выдержал паузу.
– Несистемно, нециклично, а если без терминологии, что вы имеете в виду?
– То есть это не связано с циклом жизни самого зверя. Его явления спонтанны.
Капитан слегка усмехнулся:
– Это нам ничего не дает.
– Как знать, – пожав плечами, не согласился Шакулин. – А вот третье, на мой взгляд, самое интересное. Я заметил, что четыре из пяти эпизодов с появлением зверя сопровождаются одинаковым началом. Заметьте, Евгений Палыч, первое нападение существа в каждом новом эпизоде сопровождается тем, что один из людей остается невредимым абсолютно или частично. Так было в 1752-м, при постройке завода, в 1879-м, в 1920-м и сейчас. Только в 1814 году с чего началось – точно неизвестно.
Было видно, что Листровский мысленно прогоняет предложенный вариант в своей голове. Вспоминает, ничего ли не напутал Шакулин.
– Разве в документах мосоловских приказчиков есть упоминание о первом случае нападения? Насколько я читал, там вообще нет никаких заметок о том, кто был причиной пропажи людей со стройки?
– Ну да, но посмотрите. Пропажа приказчика Воронова и есть первый случай того эпизода. Помните, старуха взяла его за руку, нашептала что-то.
Листровский снисходительно заулыбался.
– Сергей, вы в КГБ работаете или охотитесь за местными былинами и прочим фольклором?
Шакулин как будто и не заметил укола.
– Даже если считать подобные источники малодостоверными, все равно, очень многое складывается в единую картину. Воронова нашли в состоянии видимо психического расстройства и после этого начались массовые пропажи людей.
Листровский продолжал скептически улыбаться, но уже не так широко, скорее, сейчас на его лице была ухмылка.
– И что же, вы думаете, Воронов, как-то связан с исчезновениями других рабочих?
– Нет, я говорю только о том, что мы в четырех случаях, а возможно и в пяти, имеем дело с почти одинаковым началом. И мне кажется, за этим что-то может скрываться.
– И что же?
– Пока не знаю.
Оба задумались, в кабинете повисла тишина, прерываемая обычными звуками улицы, несшимися из открытого окна.
Листровский поправился в кресле, взял зачем-то шариковую ручку и обратился к Шакулину:
– Сергей, мне кажется, что вы сильно углубились в дебри истории. Непроверенные данные, рассказы всевозможных охотников, справки многолетней давности, чью правдивость невозможно проверить, и которые, как правило, ведут по ложному пути. Я еще раз подчеркну, очень интересно конечно представлять, что ты имеешь дело с чем-то неведомым. Но чаще всего, причины происходящих событий лежат в нашем физическом мире и вполне на поверхности.
Его спич прервал телефон внутренней связи.
Листровский снял трубку. Он молча выслушал звонившего и в конце сказал, что они оба будут (похоже, он имел в виду себя и Шакулина).
Положив трубку обратно на аппарат, капитан достал очередную сигарету и с нею в зубах, указав на телефон, заметил:
– Лишнее доказательство того, что я сейчас вам говорил. Нашли еще один труп.
Шакулин оторвался от созерцания стенных обоев и озабоченно взглянул на Листровского. Тот оставался невозмутим.
– Сергей, вы разбираетесь в географии Таганая?
– Ну, да, – замялся Шакулин.
– Что такое Монблан? Я не имею в виду высшую точку Европы.
– Монблан, одна из вершин Среднего Таганая, а что?
– У его подножия, с восточной стороны, нашли труп. Сейчас подгонят грузовичок, на нем и отправимся, – Листровский сделал паузу, – на природу.

– Девятый, – произнес Листровский, внимательно разглядывая поверженного какой-то дикой силой человека. Он лежал прямо у ствола одной из высоких елей, коих в окрестностях Монблана было предостаточно. Все внутренности в области живота были перемешаны, будто кто-то поработал гигантским миксером. Зловоние, распространяемое трупом, указывало на то, что он был весьма несвежим.
Непосредственно рядом копошились Альшанин и один из его помощников. То и дело зажимая носы, они усиленно что-то исследовали в области спины, лежащего тела, чуть отстранив его от ствола дерева.
Шакулин вместе со «следопытом» Андросовым обхаживали местность вокруг, судя по постоянно обращенным к земле взглядам, они старательно пытались отыскать хоть какие-то следы того, кто мог бы такое сделать.
Чуть поодаль стояли несколько милиционеров, невысокого звания, еще два санитара из учреждения Альшанина и водитель грузовика, доставившего всех в столь отдаленный от Златоуста край, Листровский не хотел, чтобы на месте происшествия снова собралось несчитанное количество людей, поэтому ограничил число приехавших сюда. Водителя усиленно рвало, после того как он лишь пару секунд наблюдал труп, что беспокоило Листровского, так как проехать обратно по дебрям Таганая без его помощи будет очень проблематично. Монблан находился как минимум в полутора километрах в стороне от Старой Киалимской дороги, пересекавшей весь Таганай с юго-запада на северо-восток.
Альшанин что-то промолвил своему помощнику и, разжав свой нос, подошел к Листровскому.
– Что там? – спросил капитан.
Громко сопя от частой задержки дыхания во время работы с трупом, Альшанин снял медицинские перчатки и, чуть подумав, сказал:
– Невероятная силища!
– Вы о чем, Василий Борисович?
– Эта зверюга похоже ударом лапы швырнула его прямо на дерево, сломав позвоночник.
– Опять на дерево, как и позавчерашний?
– Тот, по-моему, сам на дерево в потемках со всего маху наскочил, а этого именно швырнули на него. Кстати, на вскидку ему уже как минимум часа 72, начал активно разлагаться. Он тоже позавчерашний, возможно, он даже более позавчерашний, чем восьмой труп, просто поздно нашли.
Листровский слегка кивнул, продолжая размышлять о чем-то своем, он не придал какого-то особого значения несвежести трупа.
– Какой номер, по-вашему, это совершил? – спросил он.
Бродивший неподалеку Шакулин, слышавший весь разговор, замер, чтобы не пропустить ответ судмедэксперта.
– Это номер первый, тот, что не пользуется лапами при разделывании жертвы. Вон видите, все внутренности перемешал. И следов шерсти на трупе тоже вроде нет.
– То есть, это наш вампир? – с ухмылкой заметил капитан.
– Не вампир, а оборотень, – еле слышно произнес несогласный Шакулин, и двинулся дальше, внимательно оглядывая каждую травинку и шишку под ногами.
– Да, – подтвердил Альшанин. – Это его почерк. Напал, оглушил, выпил кровь, испарился.
– Совершенный алгоритм, Василий Борисович, вам не кажется? Идеальная машина для убийства.
– Вы им восторгаетесь, капитан? – Альшанин с некоторым удивлением посмотрел в глаза Листровскому.
– В какой-то мере, – проговорил капитан и отошел в сторону, как будто хотел получше рассмотреть склон Монблана, уходивший от этого места к вершине, дабы не продолжать темы.
От грузовика послышались характерные звуки рвоты. Из водителя видимо выходили последние остатки завтрака, а возможно и трудно усваиваемые остатки вчерашнего ужина. Листровский подумал, сколько же может его тошнить от одного секундного взгляда на труп, и вроде крепкий с виду мужик.
К капитану подскочил Шакулин.
– Евгений Палыч, ну вроде нет каких-то особых отметок или следов. Так только, трава примятая на месте падения.
– Ваш Андросов ничего не нашел?
– Ничего.
– Следов шерсти, например?
– Нет, ни следов лап, ни следов шерсти, будто бы и не было никого.
– Ну, естественно. – Листровский в задумчивости глядел на уходящие в голубое небо верхушки елей и редких высоких берез, плотным кольцом сомкнувшихся вокруг поляны.
– Антон! – Шакулин крикнул Андросову и показал, чтобы тот подошел.
Андросов, гибкой кошкой подбежал к чекистам и встал рядом.
– Ты следов шерсти точно не находил? – спросил у него для пущей уверенности Шакулин.
– Точно, – ответил Андросов. – Нет, ничего.
Листровский, глядя на странную березу, выросшую чуть поодаль от остальных деревьев, наподобие лесных опят, целым пучком стволов, он даже сосчитал, сколько их, стволов было семь, и разветвлялись они почти от самой земли, потеребил свои наручные часы, которые затерялись в недрах рукава рубашки.
– Как-то прохладно становится, – заметил он, – хотя еще только пять часов дня.
Андросов довольно улыбнулся.
– Ну, это еще так себе, товарищ капитан. У нас здесь бывает, что за пару часов все времена года пройдут. Сначала небеса почернеют и выпадет снег, потом спустится серая завеса из низколетящих туч и через полчаса все это плавно перейдет в холодный моросящий осенний дождик, а еще через пару минут в ясном небе засияет жаркое июльское солнце. Сам видел подобное.
Листровский покивал головой, чудеса таганайской природы, конечно замечательны, но его много больше интересует тело, лежащее в нескольких метрах от них под елью.
– Что вы можете сказать, лейтенант, о характере происшедшего с тем человеком? – обратился он к Андросову.
Андросов взял небольшую паузу для более четкого формулирования своих мыслей, но в целом было видно, что ничего особенного о характере происшедшего он сказать не может.
– По-видимому, этот человек шел с Монблана вниз через ельник. Там чуть выше по склону он оставил окурок «Примы», аналогичная пачка в его нагрудном кармане. Да и следы его шагов имеются. Мы пока не знаем, кто он, – Андросов показал на труп. – Но очевидно, что городской, либо турист. Три дня назад на Киалимском кордоне две студенческих группы отмечались. Возможно, один из них, хотя по возрасту не очень подходит.
Листровский слушал Андросова, по-прежнему с неким подозрением глядя на семиствольную березу. В целом, ему было наплевать, кем был пострадавший. Поэтому он терпеливо ждал, когда Андросов отойдет от преамбулы и перейдет к существу его вопроса.
– Сам же нападавший, – продолжил лейтенант милиции, и Листровский тут же перевел на него взгляд, – ждал жертву, скорее всего, на поляне. Потерпевший вышел из ельника, сделал пару шагов, а потом встал, судя по следам, и попятился назад. Зверь его швырнул на ствол ели. От такого удара, ведь он пролетел почти пять метров, пострадавший потерял сознание, у него сломан позвоночник. Дальше зверь орудовал своей челюстью.
– Следы на теле от первого удара есть? – решил уточнить Листровский.
Андросов слегка сдвинул на бок фуражку и почесал затылок.
– В том то и дело, что на этот раз нет. Будто бы он схватил того человека и швырнул его двумя лапами.
Все трое замерли, глядя друг на друга, Листровский на Андросова, Андросов на Шакулина, Шакулин на Листровского.
– Прямо вот так, взял и швырнул? – акцентировал свой вопрос капитан, по лицу которого было понятно, что он мало верит в подобное развитие событий.
Андросов несколько смутился, было заметно, что он не уверен. Лейтенант переключился с почесывания затылка на почесывание правой брови.
– Ну, может быть, зверюга ударила его тыльной стороной лапы в живот. Ведь живота по сути не осталось, проверить есть ли на нем видимые повреждения от такого удара невозможно, а на всех оставшихся частях тела нет таких следов.
Листровский еле слышно хмыкнул.
– Интересно, что за звери бьют тыльной стороной лапы? Он сам не мог удариться об ствол, как наш позавчерашний клиент?
– Не мог, он именно отлетел, вон, от того места, – Андросов показал на небольшой пятачок на поляне.
– Ну, ясно. – Вроде удовлетворился капитан. – А существо, опять ничего не оставило? Вообще-вообще?
Андросов выразительно посмотрел на Листровского и развел в сторону руки.
– Ни-че-го. Все следы, которые он оставил нам, это труп. Ни отпечатков лап, ни клочков шерсти, ни примятых растений, ни следов его крови, если она вообще у него есть. Я ничего не нашел. Он как призрак.
Капитан изобразил некое подобие скептической улыбки и обратился к Шакулину:
– Сергей, вам надо нашего общего звериного друга назвать не Уральский оборотень, а Уральский призрак, ближе к теме будет.
Недовольный Шакулин ухмыльнулся и отвернулся в другую от Листровского сторону.
– Все ясно, – кинул капитан Андросову, и двинулся в направлении не дававшей ему покоя «аномальной» березы.
Выждав достаточное время, для того чтобы Листровский отдалился от оставшихся на поляне лейтенантов на столько, что не смог бы ничего расслышать, Андросов подошел к Шакулину.
– Сергей, завтра после работы, в восемь вечера, приходите в музей к Валерию Викторовичу.
– К Нестерову? – немного опешил Шакулин.
– Да, думаю, вам будет интересно. Мы там все будем. Но подробности при встрече.
– Кто это, мы?
– Завтра узнаешь.
– Хорошо, – насторожился Шакулин. – Я приду.
Андросов улыбнулся и поспешил к своим, которые уже начали транспортировку трупа к грузовичку.
Шакулин обвел взглядом, окружавший поляну со всех сторон ельник, местами переходивший в смешанный лес.
Листровский с видимым интересом изучал все ту же березу. Два из ее семистволовых ответвлений были причудливым образом изогнуты в своеобразные латинские буквы «S». Капитан стал обходить березу вокруг, видя, что к нему приближается Шакулин.
– Смотрите, Сергей, какой большой муравейник! – Листровский показал на место рядом со стволом дерева.
Шакулин посмотрел на почву под деревом, на саму березу, на муравейник, но так же, как Листровскому было наплевать на то, кому принадлежал найденный сегодня труп, так и Шакулину сейчас было наплевать на эту конкретную березу и прочие страсти вокруг нее. Казалось, капитан что-то знал, потому его и стали больше интересовать ботанические изыски.
Листровский быстрым взглядом оценил настрой напарника.
– Что, лейтенант, все еще думаешь, что это твой оборотень здесь орудует?
– Тогда, кто же еще! Не муравьи же! – неожиданно для самого себя резко вспылил Шакулин, и теперь уже более миролюбиво, стараясь загладить нечаянный тон, добавил: – Очевидно, что среди всех известных науке животных такой силищей и интеллектом не обладает никто.
Листровский снял с лица выражение хитрецы, теперь он был строг и неприступен.
– В том то и дело, что известных науке… животных. Как вы объясняете два разных почерка, ведь похоже на Таганае завелись два зверя?
Шакулин немного замялся с ответом. Он и сам не знал ответа, откуда взялся второй. Это несколько портило картину событий. Но проигрывать словесную дуэль Листровскому он не собирался.
– Я, честно говоря, понятия не имею, действительно ли убийства совершают два разных животных. Я вообще с трудом понимаю, как в этом месиве костей и мяса, – Шакулин был крайне возбужден, иначе вряд ли бы так кощунственно смог отозваться о жертвах, – Василий Борисович разбирает размеры и формы челюстей. Но, по-моему, факты говорят нам о том, что ныне наступило то самое время, когда оборотень возвращается в эту местность. Как это происходит – я не знаю, но скоро узнаю.
Шакулин вроде еще что-то хотел добавить, но его перебил ни на грамм не сменивший своего спокойного состояния Листровский.
– Вы говорите о фактах, но имеете больше непроверенных данных и домыслов, чем фактов как таковых.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, после чего Шакулин решил перехватить инициативу вновь.
– А как ВЫ, Евгений Палыч, считаете, кстати? Кто эти звери, их действительно двое? – вопрос был задан с вызовом, но на грани корректности. – Они ведь такие разные, если верить Василию Борисовичу! Так, кто они? Ваша версия? – Это уже звучало слишком вызывающе по отношению к старшему по званию, поэтому требовалась добавочная, понижающая пыл фраза, произнесенная нормальным тоном. – Вам же не нравится моя версия с оборотнем. А свою – вы так и не озвучили ни разу.
Капитан секунд десять оценивающе смотрел на Шакулина, будто что-то решал про себя.
– Есть у меня одна версия. Есть. И, когда мы вернемся, я вам кое-что покажу.
Листровский кивнул в направлении начавшего заводиться грузовика.
– А теперь давайте в кузов, они уже готовы без нас уехать.

– Где мы там едем, Семен?
Макеев разлегся на своей верхней полке, искусно прилаженной к одному из бортов длинного грузового железнодорожного вагона, в котором они с Семеном болтались уже третьи сутки.
Семен, поеживаясь в новой шинели, глядел в небольшое зарешеченное окошко, силясь во мраке ночи, разобрать хоть какие-то детали ландшафта.
– Не знаю, товарищ майор, трудно разобрать. Вижу снег.
– Было бы странно, если бы ты его не видел, – хохотнул Макеев, поигрывая алюминиевой ложкой, которой он только что уплел банку тушенки.
– Вроде лес дальше. Не видно.
– Ты приглядись, Семен, приглядись! – не унимался Макеев.
Состав хорошо болтануло от нового импульса набора скорости.
Семен, еле удержавшись на ногах, посмотрел в сторону их с майором полок, располагавшихся аккурат по середине пустого вагона. Тусклая лампочка, светившая над громоздкими дверьми передвижного помещения, прямо напротив коек, не позволяла удостовериться, что два здоровых контейнера в дальнем углу стоят на месте. Ну и пусть, что лишний раз тревожить воображение. Пес его знает, что везут в этих контейнерах секретные лабораторные крысы из Барнаула! Их с Макеевым задача – просто сопровождать груз до Москвы, а там отдать эти железные ящики кому надо. И все.
– А что вы так интересуетесь, товарищ майор?
– Да тут места мои родные. Я же уральский, коренной, я с Магнитки.
– Это где такое?
– Где-где, в Караганде! – засмеялся Макеев, слезая с койки вниз и пытаясь ногами опуститься точно в ботинки. – Тута это, мы же Миасс проехали только что, скоро Златоуст должен быть, вот от него на север километров сорок, там и моя Магнитка. Вся семья в шахтах в этих копалась и я бы наверное там сейчас копался. Если бы не война.
Макеев уселся на койке Семена и содрал листок отрывного календаря, висевшего на обшивке вагона.
– Во, вишь! – он помахал сорванным листком, – уже и пятое февраля 1965-го года подошло к концу.
Семен слегка усмехнулся.
– Вы что, дни считаете?
– Привычка, сынок, привычка. Помнится, в блокаду мы каждый денек считали, драгоценные дни были. Прожил день – уже хорошо.
Макеев с какой-то далекой тоской посмотрел на светившую лампочку.
– Как же вы в Ленинграде оказались, коль вы с Урала? – не дал ему предаться грусти Семен.
– Не поверишь! – горько усмехнулся майор. – В шестнадцать лет поехал в Ленинград море посмотреть. Страсть, как хотелось увидеть! Не знаю почему, но очень хотелось! Благо двоюродная бабка у меня там жила. Прямо перед войной, как оказалось, приехал, двадцатого июня. Так там и остался, как немец попер. Бегал по крышам зажигалки тушил, чтобы немцы бомбы наугад бросали. Но тяжко было, тяжко. Когда блокадные дни один за другим пошли, вот тогда я понял, почем фунт лиха. Голодно, холодно. – Макеев даже как-то съежился. – Да что там рассказывать! – махнул он горько рукой. – Не хочу даже думать.
Семен участливо поглядел на старшего товарища, которому он годился в сыновья.
– Товарищ майор, и вы там до самого снятия блокады находились?
– Н-е-е-т. – протянул Макеев. – Я на охране ледовых обозов состоял. «Дорога жизни», слышал такую?
Семен утвердительно помахал головой.
– В первую зиму нас как-то «юнкерсы» давай долбать. Машины одна за другой в воду уходят, кругом паника, наши не знают, что делать. Да и ледок слабенький был. Все начало расходиться под ногами. Наша зенитка тоже под лед затянулась. Я махнул на соседнюю льдину, потом на вторую. Кругом вопли, «юнкерсы» ревут как сирены. Страшно. Взрывы, пальба, крики. У меня все в голове помутилось. Метнулся к ближайшему грузовичку в кузов, тот рванул вперед, что есть мочи. Из-под бомбежки выехали, оказался на том берегу Ладоги, не блокадном.
– Ну, вы даете! – непонятно чем восхитился Семен.
– Да уж что там давать, – отмахнулся Макеев. – В штабе давай у меня спрашивать, готов ли обратно с обозами ходить. Все-таки малой еще был, вроде как приказывать трудно. Мало кому захочется возвращаться. Я замялся. А тут один из офицеров что-то про море мне давай рассказывать. Мол, где-то в Белом море формируются бригады из пацанов в школу юнг, чтобы потом на флот попасть. Ну, я и махнул, не долго думая. В общем, с 43-го года я на эсминцах по Ледовитому океану ходил. Караваны встречали англо-американские.
Состав снова дернулся, теперь уже при торможении, от чего контейнеры в дальнем углу противно скрипнули и, судя по звуку, немного подъехали по инерции дальше к стенке.
– Ух, – Макеев погрозил кулаком темноте контейнерного угла, – не нравятся мне два этих замечательных ящика. Какие-то они… не знаю, подозрительные… недобрым от них прет чем-то.
Семен с трудом переключил мысли от блокадного Ленинграда и североморских эсминцев Великой Отечественной к обстановке в вагоне, и прищурился, стараясь разглядеть контейнеры, которых он также тайком побаивался.
– Товарищ майор, а что в них, в контейнерах-то? Странные они.
– Я не больше тебя знаю, – ответил Макеев, искоса поглядывая в направлении темного угла, – некий продукт секретной биологической лаборатории. Да ты не заморачивайся этим. В нашем с тобой, как говорят англичане, бизнесе, то есть деле, как говорим уже мы, главное, безо всяких эксцессов провести груз из пункта «А» в пункт «Б». И при этом не задавать лишних вопросов. Я, Семен, в сопровождении уже пять лет, чего только не перевозили.
– Например?
– Сам знаешь, – хитро подмигнул Макеев младшего товарищу, – не могу тебе ничего сказать, военная тайна. Работа у нас такая, – чуть помедлив добавил он.
– Ну да, ну да, – тяжело вздохнул Семен, и снова повернулся к окошку. – Я просто почему про контейнеры эти спрашиваю. Мне кажется, что сегодня утром, да и вчера где-то днем, я слышал какие-то вздохи оттуда. Знаете, такие, короткие, но как бы это объяснить, грозные, что ли.
Макеев внимательно посмотрел на контейнеры, чьи контуры сейчас в свете тусклой лампы еле проглядывали сквозь тьму дальнего конца вагона. Слова Семена насторожили его, так как он сам пару раз что-то подобное улавливал сегодня.
Мысли Макеева прервал Семен.
– Почти остановились, вообще еле ползем, – для начала провозгласил он, все так же поглядывая в зарешеченное окошко. – Может в них звери какие, а?
Макеев перевел глаза на Семена.
– Ну, может быть и звери, – промолвил он с очень напряженным лицом, в задумчивости почесывая подбородок.
– А вы никогда животных не перевозили раньше? – Семен не уловил, что состояние Макеева резко сменилось.
Было похоже, что вопрос Семена заставил майора вспомнить еще что-то более неприятное.
– Да нет, я все больше неодушевленные грузы сопровождал. Но знаешь, как-то сразу после войны, я еще на североморском флоте служил, был случай. Правда, толком никто ничего не знал, но ходила легенда, будто два наших мурманских буксира в сопровождении эсминца тайно буксировали из одного порта баржу, на которой вывозили оборудование некой фашисткой лаборатории, располагавшейся как раз где-то в одном из норвежских фьордов.
– Ну-ну, и что же? – с нетерпением спросил Семен.
– Да вроде как, что-то страшное произошло на той барже, какая-то дрянь в процессе буксировки вырвалась на свободу и всех моряков, находившихся там кокнула.
– Как это, кокнула?
– Никто не знает, как только в нашу бухту вошли, эту посудину сразу велели поставить на самый дальний причал, который был оцеплен со всех сторон особистами. Что там было дальше, никто не знал. Но вот четверых моряков, которые должны были в рейсе идти на барже, их больше так никто никогда и не видел. Однако мои приятели с эсминца рассказывали, что моряки на буксирах в последнюю ночь рейса слышали, что внутри баржи происходило что-то ужасное, периодически были слышны крики тех четверых моряков, а еще иногда раздавались такие нечеловеческие вопли, от которых кровь в жилах стыла.
Вдруг в вагоне что-то гулко грохнуло. Макеев и Семен, испугавшись неожиданного звука, вздрогнули.
Тишина, только побрякивающий стук колес о шпалы полотна, поезд не спеша, продвигался к следующей станции.
– Что это было? – еле смог из себя выжать вопрос Семен, которого застали совсем уж врасплох, он как раз находился под впечатлением от рассказа о норвежской барже и дьявольщине, происходившей там, а тут такая добавка порции.
Макеев сосредоточенно обводил взглядом весь вагон, стараясь по памяти определить, откуда был звук и попытаться уловить, что могло быть источником. Наконец его взгляд остановился на дальнем углу и едва видневшихся там железных контейнерах.
– Сдается мне, – приглушенно проговорил он, – что это оттуда. – Макеев кивнул в направлении темного угла.
Семен немного пришел в себя.
– А что же там могло так грохнуть? – нервно глотая слюну в мгновенно пересохшем горле, пробормотал он.
Макеев открыл рот, чтобы ответить, но его опередили.
Содержимое одного из контейнеров издало громкий ужасающий своей внутренней силой рык, сдавленный стенками из железа, что придало ему еще большую мощь.
Все волосы, какие были на теле Семена, немедленно встали дыбом. Он ощутил себя беззащитным мальчиком, стоящим напротив вольера со львом, когда тот, подойдя прямо к прутьям, ограждающим его от людей, издает свой страшный рев.
На миг снова все затихло, стук колес по шпалам, тусклая лампочка, еле-еле светящая над входом, легкое поскрипывание корпуса вагона на повороте – состав входил в одну из многочисленных петель Южно-Уральской железной дороги. Вся обстановка вагона будто замерла пораженная услышанным только что явлением.
Бух. Новый удар внутри контейнера был уже более решительным, чем самый первый. Бух. Бух. Бух. Что-то вновь и вновь с нарастающей силой колотило об стены одного из контейнеров. Затем на секунду замерло. И снова по вагону понесся шокирующий гневный рев чего-то огромного и разъяренного.
Семен почти не контролировал себя, сейчас он вообще ничего не осознавал, живыми в нем оставались только глаза, почти неподвижными стекляшками глядевшие на контейнеры. Он держался правой рукой за прутик решетки окна, все больше и больше от страха сжимая его в ладони. Казалось, еще несколько секунд, и он так, скованный ужасом, и упадет в обморок с открытыми глазами, замершими в одной точке, а рука либо выдернет стальной прут, либо срастется с ним навечно.
Внезапно второй контейнер, какой точно, определить было невозможно, издал животный вздох, такой, какие Макеев с Семеном слышали в предыдущее дни.
Первый контейнер замер, будто бы прислушавшись. Еще один вздох из второго контейнера.
Макеева чуть отпустило, по крайней мере, к нему вернулась способность соображать. Он, чуть ли не заставляя свое тело работать, повертел медленно головой, оценивая положение в вагоне. Но единственное, что отразилось в его разуме, было: «Я в ботинках, они обуты», что, вероятно, означало, что бежать прочь отсюда будет достаточно удобно. Еще он краем глаза заметил, почти болтающегося на одной руке, находящегося в ступоре Семена.
Первый контейнер, чуть подождав, снова взвыл, чем нагнал на Макеева вторую волну страха. Правда теперь в реве чувствовалась не ярость, а какой-то призыв. Из второго контейнера тут же послышался почти аналогичный по звучанию отклик. Макеев ошеломленно уставился на темноту дальнего угла, пока это было все, что он мог.
И вдруг изнутри обоих контейнеров полились рев и мощные удары об железные стены, снова рев и удары, рев и удары. Макеев даже явственно слышал как четыре огромных замка, размером с широкое блюдце, по два на каждом контейнере, бешено звенели, рискуя тяжелыми снарядами отлететь куда-нибудь в сторону под натиском неведомой звериной силы.
Звук бряцающих замков, как-то неожиданно стал возвращать Макееву способность мыслить. Он будто бы вышел из транса, чуть дунув ртом и слегка дернув головой. Макеев опять же, но теперь быстро, обвел глазами всю обстановку в вагоне, судорожно ища варианты того, что же делать. Его взгляд наткнулся на красную кнопку экстренного сигнала, о которой он так тщательно помнил в первые годы сопровождения тайных грузов, и о которой он так безнадежно забыл в последнее время, так как ничего хоть на йоту экстремального, с ним никогда не происходило. Итак, красная кнопка. Она располагалась где-то в трех метрах от него на той же стене вагона, что и койки. Макеев, уже не реагирующий на непрекращающийся грохот выворачиваемых изнутри железных контейнеров, сделал два шага, припал к стенке вагона, так как состав как раз качнуло в этот момент, и ударил по кнопке.
В этот же миг, спрятанная в сетке лампочка, прикрепленная к потолку над окошком, где, все так же, свесившись на руке, болтался обескураженный Семен, заиграла аварийными красными огнями, а по всему составу понеслась негромкая бибикающая частыми звуками тревога. Пол дела сделано, подумалось Макееву. Но что же делать дальше?
Он подбежал обратно к койкам и выхватил из болтающейся на крюке кожаной кобуры свой пистолет, сняв его с предохранителя.
Ревущие твари, высвобождавшие себе путь к свободе из тесных ящиков, чувствуя, что металл, сдерживающий их внутри, поддается, все больше и больше налегали на стены контейнеров. Макеев пытался представить, что за звери могли находиться внутри, и не мог найти ответа. По сравнению с тем, что он сейчас видел и слышал, взбешенный лев казался ему недостаточно серьезным. Он как-то обреченно посмотрел на свой взведенный пистолет, который вряд ли мог чем-то ощутимо помочь.
Поезд резко затормозил и встал. Тревога не переставала нервно бибикать. Макеев метнулся к Семену и стал его трясти.
– Эй, парень! – проорал он. – Вставай, слышишь! Быстрее вставай!
Но Семен и вправду был либо в отключке, невидящими глазами смотря в потолок, либо уже давно отдал концы от разрыва сердца, которое не выдержало внезапного сильнейшего стресса.
Что-то громко и противно заскрежетало за спиной у Макеева, склонившегося над Семеном. Майор замер, он пока даже не думал оглянуться назад, он просто замер, уловив своими ушами новый настораживающий звук. Через секунду к нему пришла заманчивая мысль все-таки обернуться, от которой стало неимоверно страшно. Что он там увидит?
– Эй, вы, что у вас тут? – послышался испуганный человеческий голос, и в спину Макеева дунуло холодным, пахнущим зимней свежестью, ветерком.
Почти тут же в ответ раздались два нечеловеческих мощных рыка и стенки контейнеров затрещали с новой силой, а от одного из них, кажется, отлетел первый амбарный замок.
– Макеев! – проорал уже другой голос, не казавшийся напуганным. – Макеев, быстро вылезайте из вагона, быстро!
Остолбеневший на пару секунд майор обернулся и увидел, что ворота вагона раздвинуты, а в их проеме торчат двое солдат с автоматами и командир поезда, который и велел ему поскорее вылезать.
– Сейчас, – отозвался Макеев, в тон голоса которому прозвенели еще два отлетевших замка. Он вроде сообразил, что означали эти звуки, но пока еще не до конца, иначе бы пулей вылетел из вагона. – Сейчас! – повторил майор. – Сейчас! Тут Семен!
– Вылезай, хрен с ним, с Семеном, быстрее! – сорвавшимся голосом прокричал командир поезда, чуть не закашлявшись. – Быстро из вагона, мы должны не выпустить их!
Но Макеев снова повернулся к Семену и принялся отдирать от прута решетки его намертво сомкнувшиеся пальцы.
– Макеев! – сорванный голос продолжал орать.
Пальцы Семена ни в какую не хотели расцепляться.
Позади послышался звук последнего отлетевшего замка, и в ту же секунду раздались два гулких бухающих удара от распахнувшихся одновременно железных дверей контейнеров.
– Закрывай! – заорал командир поезда. – Скорее!
Но было поздно.
Мгновенно оценив ситуацию, два огромных зверя, очертаниями чем-то напоминавшие собак-переростков с уродливыми мордами, на которых выделялись налитые кровью багряные глаза, а из пасти виднелись страшные зубы, в один прыжок оказались напротив ворот вагона.
Раздался громоподобный рык одного из существ, сопровожденный звуком мощного удара и человеческого вздоха замертво упавшего солдата. Второй солдат и командир поезда почти одновременно заорали, в ужасе отбегая прочь. Одно из животных издало победный рев и выскочило на железнодорожную насыпь. Макеев застыл, все так же держась за руку Семена, и наблюдая всю эту сцены со стороны. Кажется, он мало интересовал двух зверюг, высвободившихся из контейнеров, так как они оба выпрыгнули из вагона.
Зверо-псы, метнув пару взглядов, в обе стороны состава поезда, где по насыпям с фонарями и автоматами мчались к месту событий еще с десяток солдат, немного помедлив, и снова издав свой ужасный вой, кинулись вниз по насыпи в направлении близлежащего леса, который был метрах в пятидесяти от полотна.
Отбежавший на безопасное расстояние командир поезда, удостоверившись, что твари за ним не гонятся, да и вообще подумывают смыться в чащу, стал истошно голосить:
– Стреляйте! Стреляйте в них, быстрее же!
Послышались первые автоматные очереди.
– Стреляйте! Не дайте им уйти!
Теперь уже стреляли все автоматчики.
Звери, под градом неровно ложившихся рядом с ними пуль, гигантскими скачками приближались к лесу, постепенно выскальзывая из под света маломощных фонарей солдат.
Очереди не прекращались. Солдаты, даже те, кто уже не видел растворяющихся во мраке ночи зверюг, палили почти наугад. Бегущим тварям до спасительных зарослей оставалось совсем немного, когда одна из них громко взвыла от боли, на бегу зарывшись в сугроб. Вторая тварь, резко развернувшись в глубоком снегу, подскакала к поверженной. Автоматчики продолжали стрелять, некоторые из них уже перезаряжали магазины, так как выпустили все пули.
Видя, что одна из зверюг подстрелена, а вторая затормозилась, в солдатах проснулся инстинкт охотника, трое рядовых побежали вниз по насыпи, продолжая палить в направлении леса.
Раненный зверь силился встать, но кажется не мог, второй безуспешно старался мордой приподнять его. Однако подстреленный вдруг вскочил, и, сильно хромая, стал прыгать к лесу. Еще через пару секунд они растворились во мраке лесной чащи.
Макеев, еле волоча ставшие ватными ноги, подошел к проему ворот своего вагона. Стрельба не прекращалась. Трое, особенно ярых солдат, продвигались через снежные сугробы по следам беглецов.
К майору подскочил командир поезда и гневным взглядом вперился ему в лицо. Рот командира дрожал, находя нужные слова. Но тут к ним подбежал другой старший офицер, с наспех нахлобученной фуражкой. Макеев вспомнил, что, кажется, именно он руководил всей операцией сопровождения, по крайней мере, так показалось на станции в Барнауле, когда происходила погрузка. Тот бережно, но властно отодвинул командира поезда в сторону и подошел к Макееву вплотную:
– А теперь, майор, вас ждет экспедиция в Магадан, – процедил он сквозь зубы, сверкнув глазами.