Глава 12 - Ночь в психушке

– Куда мы? – спросил Шакулин, усаживаясь в машину рядом с Листровским.
– В музей, – капитан резко повернул ключ зажигания. – Пора мне лично познакомиться с некоторыми личностями.
Автомобиль тронулся и плавно подъехал к горящему красным светофору.
– Мне нужны, Сергей, все материалы, которые вы тогда нашли по операции ВЧК 24-го года.
Шакулин взглянул на капитана, тот внимательно следил за светофором.
– Не проще ли, взять полный архив по этому делу из ваших источников в главном управлении?
– Отказано, лейтенант. – Листровский нажал на газ, так как включился зеленый свет. – Ваши документы, это все что нам сейчас доступно. – Он мельком глянул на Шакулина.
– Хорошо, я все соберу, а что вы…
– Пока больше ни слова, Сергей, – оборвал его Листровский. – Я пока сам не знаю, о чем мне думать. Кстати у нас новая задача. Мы должны поймать нашего нового лесного знакомого живьем.
Они переглянулись, и Листровский продолжил:
– А в виду того, что нам обоим хочется еще немного пожить, я должен знать все, о том, с чем мы встретились позавчера ночью. Нам дано две недели. Весь отдел, Чернов, Латышев, отправлены под трибунал. Меня, похоже, будет ждать то же, если мы затянем сроки.
– Я все думаю, неужели, никто так ни разу и не попал в зверя? – Шакулин выразительно взглянул на своего начальника. – Ведь в него выпустили тьму, просто тьму пуль!
Листровский ничего не ответил. Они подкатили к музею.
– Сейчас узнаем, что по этому поводу нам расскажет товарищ Нестеров. – Листровский хлопнул дверью служебной «Волги», и они двинулись к входу в музей.
Оба после допроса были в кгбэшной форме, поэтому долго объяснять вахтерше, кто они такие, не понадобилось. Листровский только сунул к носу церберши удостоверение и сказал волшебное слово «госбезопасность».
Капитан лишь два раза стукнул в дверь директора и без приглашения вошел, за ним двинулся Шакулин. Нестеров сидел в своем кресле и недоуменно глядел поверх очков на чуть ли не ворвавшихся к нему кгбэшников.
– Капитан КГБ Листровский. – Представился резким тоном капитан, сел в один из стульев перед Нестеровым и положил руки ему на стол, подавшись вперед, так что сам Нестеров инстинктивно чуть отпрянул назад.
Шакулин приземлился на стул с другой стороны.
– Этот ваш оборотень, кто он и что он? – с нажимом тут же взял быка за рога Листровский.
От такого оборота событий, Нестеров, кажется, был в легком шоке, на что и рассчитывал капитан. Директор музея нервно поправил галстук.
– Ч-ч-что, что вас конкретно интересует? – с усилием смог он выдавить из себя.
– Меня интересует все. – Листровский чуть приподнялся. – Где его логово?
– Понятия не имею! – чуть ли не воскликнул Нестеров, полностью обескураженный вопросом.
– Как его убить?
Нестеров было открыл рот, но не нашел что ответить.
Листровский продолжать накалять обстановку:
– Какое отношение к нему имеете вы и ваше тайное общество?
– Тайное общество?!!! – директор музея усиленно моргал глазами и подергивал головой, будто не верил в реальность происходящего.
– Ваше общество любителей природы. Его цели?
– Мы, м-м-мы, просто собираемся здесь…
– А вы знаете, что в «закрытых» городах подобные сборища запрещены, а их участники могут быть серьезно наказаны.
– Да, да! – кивал Нестеров, которого Листровский явно лишил способности здраво мыслить. – Мы знаем, товарищ капитан. Но мы же ничего не делаем. – Судя по сильно сжатым кулакам директора музея, испуганному взгляду и заикающейся речи, Листровский сейчас мог легко узнать все, в таком состоянии человеку врать сложно, он функционирует почти на автомате, никакой свободы для фантазии.
– Какое отношение вы имеете к оборотню? – чуть медленней, но четче надавил капитан.
– Н-и-н-и, никакого! Я, я, мы просто, я просто собирал материалы по нему, и ничего больше! Поверьте!
Шакулину стало ясно, что теперь «натуралисты» посчитают его за некое подобие предателя. Он ведь обещал не открывать тайну их общества. Поэтому лейтенант слегка потупился и искоса поглядывал за разворачивавшейся дискуссией.
– Зачем вы предлагали лейтенанту свои документы по оборотню? – продолжал Листровский.
– Я хотел помочь!
– Какой у вас интерес в этом деле? Вы встречали оборотня?
– Нет, никогда! У меня нет интереса!
– А у кого есть? – Листровский поднялся со стула, как бы нависнув над Нестеровым.
И эффект сработал, Нестеров, казалось, замялся, хотя если ни у кого не было интереса, то ответ был очевиден и должен был прозвучать через секунду-две после вопроса.
Нестеров смотрел на Листровского и хлопал глазами.
– У кого есть интерес? – более вкрадчиво спросил капитан, еще больше подавшись на директора музея.
Тот тоже понял, что его съели. Нестеров секунд десять судорожно думал, видимо, вычисляя последствия.
– Мой друг, – сказал он. – Глазьев Владимир Дмитриевич. У него возможно есть личные интересы в этом деле. – Нестеров осел в кресле.
– Какие? – Листровский пока садиться на место не собирался.
– Спросите лучше у него, – с поверженным видом промолвил Нестеров.
– Хорошо. – Листровский присел на свой стул. – А вы, что вы еще знаете об оборотне?
– Я его естественно не встречал. Все что я знаю, я уже рассказал лейтенанту, – он кивнул на Шакулина. – Я просто хотел помочь. – В его интонации мелькнули нотки обиды.
– Вы имеете представление о том, как можно убить оборотня? – уже спокойным тоном спросил Листровский.
– Возможно, серебряная пуля, так пишут в книжках. – Нестеров теперь смотрел куда-то себе на колени и взгляда больше не поднимал.
Листровский ухмыльнулся уголком рта.
– А конкретно вашего оборотня, чем убить?
– Понятия не имею, раньше он сам пропадал.
– То было раньше, – как-то угрожающе произнес Листровский.
Капитан еще несколько секунд внимательно смотрел на потупившегося Нестерова, будто оценивая, что еще можно выжать из этого субъекта, и насколько он был правдив с ним.
– Адрес Глазьева знаете, чтобы мне не мотаться в контору?
Нестеров неохотно потянулся за листком бумаги и ручкой.
– Вот, – протянул он Листровскому листок с адресом.
Капитан внимательно вгляделся в написанное.
– Что нам грозит? – вдруг спросил Нестеров.
Листровский убрал в карман полученный клочок бумаги.
– Ничего, если будете сотрудничать с нами, отвечать на все вопросы, не говорить загадками и не пытаться нас запутывать.
– Да, мы и не пытались, – пробурчал себе под нос директор музея.
Листровский одернул форму и показал жестом Шакулину, что они уходят.
– Думаю, еще увидимся, товарищ Нестеров, – закончил разговор капитан и двинулся к выходу.
Но Шакулин не торопился последовать за ним.
– Скажите, Валерий Викторович, где я могу взять записи приказчиков Мосоловых, ну те, что они делали при строительстве завода. Про историю с потерявшимся Вороновым хочу почитать.
– Ах, это там, – отреагировал Нестеров, показав на свой шкаф в кабинете. – Они сплетены, такой, бордовый корешок. Возьмите сами.
Шакулин подошел к шкафу, ему в глаза снова бросилась страшная маска Вуду, недолго поискал, и вынул нужную ему переплетенную книгу.
– Спасибо, я верну.
Нестеров только кивнул головой. Кгбэшники вышли из кабинета.
Они остановились у крыльца.
– Этот ничего не знает, – констатировал Листровский. – Либо он просто марионетка, и общество реально работает на чьи-то иные цели, либо они просто кружок по интересам.
– Ну, Анодин, вряд ли может быть тайным кукловодом, – стал рассуждать Шакулин, бросив взгляд на окна здания, чтобы их не подслушивали. – Он тюфяк на вид, умный мужик, но какой-то неестественной воли в нем я не усмотрел. Другое дело – Моляка и Глазьев.
– Кстати, я еще не до конца разобрался с вашим бритым психиатром. Надо будет к нему заехать. – Листровский закурил сигарету, поглядывая на часы.
– Можно, я к нему сначала схожу, Евгений Палыч?
– Зачем?
– Поинтересуюсь состоянием Коробова.
– Какое нам дело нынче до его состояния? Мы теперь сами видели, как выглядит то, что на него напало.
Шакулин чуть замялся.
– Ну-у-у, – протянул он. – У меня есть некоторые соображения. Я хотел бы их подтвердить.
– Яснее, лейтенант.
Шакулин выдохнул, подготавливая ответ.
– Моляка говорил постоянно о неких голосах, которые слышат туристы, войдя в долину.
– И что?
– Перед нападением, буквально минуты за две, я слышал чей-то голос. Я еще подумал, что это кто-то из вас заметил объект и произнес вслух фразу.
Листровский с прищуром недоверия вгляделся в лицо лейтенанта.
– Да, да, – продолжил Шакулин. – Чей-то голос очень отчетливо мне сказал «Он идет», или что-то вроде того.
– Сергей, по-моему, вы просто придремали тогда. Может, во сне причудилось?
– Но я слышал! – уже более возбужденно произнес лейтенант. – Если вы теперь допускаете существование оборотня, то почему не допускаете существование иных непонятных вещей, творящихся в долине?
Листровский выбросил окурок в мусорное ведро, стоявшее рядом с входом.
– Если я спрашивал Нестерова об оборотне, это не значит, что существо, которое выкосило половину нашего отряда, есть оборотень. Кто его знает, что это! Слышали вы голоса или нет – дело десятое. Наша цель – существо, пусть он будет называться для легкости восприятия оборотнем. Я боюсь, ваш разговор, может спугнуть Моляку. Я хочу лично с ним повстречаться завтра. И не считаю, что его задачи связаны исключительно с наукой и психиатрией. Должно быть что-то еще, больно взгляд у него неправильный, и манера поведения, как у доминирующего вида. Это признак того, что он знает несколько больше, чем мы, потому так и держится.
– Может, все психиатры так держатся. – Шакулин был не совсем доволен.
– В любом случае, одному туда вам идти не стоит. Пойдете со мной завтра и спросите все, что хотите. Я ясно выразился?
– Ясно, – коротко ответил Шакулин.
– Хорошо, сейчас я поеду к Глазьеву, а вы направляйтесь в контору. Найдите Барышкова. Я вернусь к 18 вечера. Обсудим наши дальнейшие действия. Сейчас 14 дня. – Листровский почему-то посмотрел на солнце. – А теперь расскажите мне о Глазьеве.
Шакулин думал о чем-то своем, поэтому стал отвечать не сразу.
– На вид очень спокойный мужик, очень спокойный. Такой, настоящий, как скала. На первой встрече, когда я пришел к ним в музей, вел себя почти незаметно, сидел, слушал. Одевается просто, взгляд открытый, рукопожатие крепкое. Положительное впечатление оставляет. У меня вообще не было никаких тайных мыслей на счет него. Но вот когда я ходил спрашивать у «натуралистов» про географию местности, он был каким-то заведенным. Был очень не доволен, что вход в долину запрещен. Сразу допетрил, что мы задумали ловить оборотня. И с неким злорадством отметил, что мы вряд ли его поймаем.
– А вот это уже интересно, – вставил Листровский.
– Будто даже он на стороне оборотня, а не на нашей. Долго что-то пыхтел, пока мне Анодин про особенности местности рассказывал. Потом как-то резко оборвал и сказал, что наш единственный шанс – загнать оборотня на курумник, дескать, в лесу оборотень сделает нас очень легко.
– Знал, что говорил, так ведь и все и получилось, – Листровский потер рукой подбородок. – Я думаю, он его встречал. А завелся из-за того, что как охотник хочет сам пригреть зверя. А мы могли лишить его трофея. Или возможно у него личные счеты с оборотнем. Ведь его родственники постоянно сталкивались с гадом, если верить дневникам.
С минуту они стояли, каждый думая о своем.
– В любом случае, он что-то знает, – заключил Листровский. – Все, я к нему. – Капитан направился к машине.
Шакулин же, досмотрев, как «Волга» отъехала от музея, двинулся в своем направлении.
Он решил нарушить указание начальства и все-таки навестить Моляку. Теперь в его голове, наконец, кажется, все сложилось. Оборотень все-таки есть, и он неуязвим. Иван и Зина – тоже реальность. Но в прошедшем времени. Номер один оказался оборотнем, а не мутировавшей Зиной, Шакулин был в этом убежден. Номер два, то есть Иван, был уничтожен. Экспертиза показала полное соответствие отпечатков и размера челюстей номеров один и два соответственно отпечаткам оборотня и Ивана. Так что, третьего не существует. То есть Зина таки была подстрелена еще в 65-м году, при побеге. Ясно становилось еще и другое, лешие отходили на дальний план, даже если они и существовали. Очевидно, что никаких нападений они не совершали.
Итак, Шакулина интересовали следующие вещи. Оборотень существует, и они не смогли его убить. Судя по всему, он появляется на Таганае каким-то таинственным образом, и не менее таинственным – пропадает. Только в 24-м году его застрелили. Но его ли? Отсюда вопрос – механизм появления и исчезновения оборотня. Но к Моляке Шакулин шел по иному поводу. Голоса, которые звучат в голове туристов в долине, и которые прозвучали в его голове за несколько секунд до нападения оборотня. Что это за голоса? Почему они предупреждали его? Как это вообще возможно?
– Я к доктору Моляке, – сказал он, подойдя к дежурной в психиатрической клинике.
– Он у себя, – быстро отрапортовала дежурная при виде человека в кгбэшной форме, и уже хотела начать объяснять, как пройти, но Шакулин ее прервал. Он знал, куда идти.
Когда Шакулин вошел в кабинет, Моляка сидел за своим столом и внимательно изучал длинную ленту какой-то диаграммы.
– Проходите, товарищ лейтенант. – Моляка поднялся с места, как всегда хитро улыбнулся и протянул чекисту руку для приветствия.
– Холодные у вас руки, – заметил Шакулин.
– Наверное. Мне многие об этом говорят. – Моляка уселся обратно за стол, Шакулин сел напротив на неказистый деревянный стул. – Вы по Коробову душу пришли?
– Да нет, у меня есть более деликатный вопрос.
– Х-м, это какой же? – Моляка положил перед собой руки, что означало – «готов слушать».
Они смотрели друг другу в глаза, пока никого это не смущало.
– Я был в долине, – начал Шакулин. – И что самое любопытное, я слышал те голоса, о которых вы рассказывали.
По Моляке было заметно, что он крайне заинтересован.
– Вы предлагаете мне дальше самому продолжить? – Шакулин вообще-то ожидал, что тут же на него посыплется град вопросов от самого доктора.
– Хорошо, давайте так, – отреагировал доктор. – Где это было?
– На курумнике, примерно, напротив Двуглавой сопки.
Моляка удивленно выпятил вперед нижнюю губу.
– Новое место, – он чуть качнул головой. – Так-так. Как звучал голос? Был металлический оттенок?
Глаза Шакулина забегали, он как-то и забыл про эту деталь.
– Не могу точно сказать. В целом, он мне показался достаточно очеловеченным. Признаюсь, я был в легкой дреме. Но голос прозвучал очень ясно, мне показалось, что говорит кто-то из окружающих.
– Что голос говорил?
Шакулин чуть призадумался.
– Не могу сказать. Но это было коротко, по теме и емко.
– Значит, вы дремали?
– Да.
– А вы не считаете, что голос принадлежал кому-то из тех, кто был в тот момент рядом с вами?
– Нет, они молчали. И потом голос сказал именно то, что было нужно в той ситуации.
Моляка ухмыльнулся.
– А фразу сказать не хотите?
– Не могу, доктор, – Шакулин чуть помедлил. – Голос меня предупредил о том, что потом произошло буквально через пару минут.
– И о том, что произошло, вы естественно тоже не можете мне рассказать?
– Ну, разумеется, вы же понимаете, служба.
– Понимаю, – протянул Моляка, о чем-то думая. – И что же вы хотите?
– Вы знаете природу этих голосов? Ведь заметьте, я их слышал в районе совсем далеком от треугольника Долгий Мыс – Круглица – Дальний, который вы обозначали раньше. Я имею в виду, что возможно источник не ограничивается сидением в Большом Логе и в его округе?
– Ну что же, – на лице Моляки по-прежнему гуляла эта его вечная хитрая улыбка-ухмылка. – Я не знаю, что является источником, но мне кажется, я знаю, кто может слышать эти голоса.
Шакулин устремил вопросительный взгляд на доктора.
– Хотите, я вас тоже проверю, товарищ лейтенант? Если и ваша энцефалограмма покажет то же, что и у других, мы только еще больше подтвердим мою теорию?
– А что это?
– Элетроэнцефалография? Вам на голове закрепят ряд датчиков. Вы спокойно ляжете, а прибор будет снимать показатели работы мозга, улавливая его электрические импульсы. Прибор новый, но я не думал, что людей из вашего ведомства не исследуют на нем.
– Ах, ну да! Было дело, два года назад.
– Ну, тогда пойдемте. – Моляка вышел из-за стола. – Я вас отведу.
Через полчаса они снова сидели в кабинете Моляки.
– Поздравляю вас, товарищ лейтенант, ваша теменная доля тоже весьма активна, как и у всех других, кто слышал голоса и попал мне в руки.
– Поподробнее, – Шакулин поднялся со стула и встал рядом с рабочим местом Моляки.
– Смотрите, – доктор развернул длинную ленту энцефалограммы. – Вот эта линия показывает активность вашей теменной доли мозга. У большинства людей ее колебания не зашкаливают. У вас же частота и амплитуда более существенны, ваши волны очень похожи на волны прочих людей, слышавших голоса. – Моляка открыл лежавшую на столе папку. – Здесь энцефалограммы таких же, как вы. Видите, линия теменной доли так же активно себя ведет. У вас еще далеко не самый характерный случай. К примеру, гляньте на эту. – Моляка развернул сверток чьей-то энцефалограммы.
– М-да, серьезно, – проговорил Шакулин, рассматривая линию этого неизвестного пациента. – Почти буря в голове.
– Точно. Он и ведет себя также.
– А кто это? – поинтересовался Шакулин.
– А это ваш Коробов, – глаза Моляки довольно сверкнули.
– Это его?!!!
– Да. Нам еще пришла его карточка из Свердловска. Оказывается, он и раньше наблюдался в клинике с диагнозом – эпи-фактор с периодическими острыми приступами дежа вю.
– Что это значит?
– У него склонность к эпилепсии, но он ей не страдает, только склонность. Однако энцефалограммы сделанные ему два года назад и пять лет назад – гораздо спокойнее. Нынешняя же – зашкаливает.
– То есть после того похода, его мозг стал работать иначе?
– Это мягко сказано. Абсолютно иначе. Он выдает на несколько порядков больше электрических импульсов.
Шакулин в задумчивости сел обратно на стул.
– Кстати, а как себя ведет сам больной? – спросил лейтенант. – По-прежнему ничего не говорит?
Моляка расплылся в своей улыбке и откинулся на спинку кресла.
– Всю последнюю неделю его поведение очень примечательно, особенно во сне. Хотите взглянуть? Это лучше своими глазами увидеть?
– А что конкретно с ним происходит?
– Лучше придите, товарищ лейтенант, посмотрите. Неизгладимое впечатление. Это трудно описать.
Шакулин сверился с часами. Есть ли у него время прийти ночью глянуть на бешенство сумасшедшего? Что это даст?
– Я подумаю, – ответил Шакулин. – Возможно, мы придем вместе с капитаном.
По лицу Моляки пробежал легкий скепсис. Видимо, капитана он не слишком хотел видеть.
– Ладно, приходите вдвоем.
Но Шакулин уже обдумывал что-то другое. Результаты исследований Коробова натолкнули его на одну мысль.
– Мне необходимы некоторые сведения от вас, Алексей Алексеевич. В вашей больнице есть архив?
– Безусловно.
– Там могут находиться карточки больных за 20-ые годы?
– Ха. Такие старые? Зачем вам?
– Мне нужно узнать, наблюдался ли у психиатра некий Порфирьев Василий Егорович.
– Лейтенант, в те времена психиатрия не была развита, тем более во времена становления СССР, сами понимаете, этому уделялось последнее внимание. Даже если человек нуждался в помощи, ему по сути некуда было обращаться. Наша клиника была построена в 37-м году.
– То есть, бесполезно?
– Ну, почему же, есть шанс. В 20-ые годы в городе практиковал всего один психиатр, доктор Лемешев. Когда он отошел от дел, то сдал оставшиеся карточки людей, которые у него наблюдались, в клинику. Но многие из них выбросили.
– Но все-таки поискать можно?
– Давайте координаты, как его звали?
Шакулин стал быстро писать на листке фамилию и инициалы. Потом остановился, и стал под Порфирьевым писать фамилии людей, ставших жертвами оборотня за последние 3 года, он их помнил наизусть.
– А заодно, но уже в текущей картотеке, проверьте, наблюдались ли вот эти люди у вас.
– Ну, это уже займет время.
– Сколько?
– Пожалуй, полчаса.
Шакулин снова кинул взгляд на часы. 16-00. У него есть еще два часа до встречи в Листровским и Барышковым в конторе.
– Я подожду.

– Ваш Порфирьев наблюдался у доктора Лемешева, – Моляка потряс, находившейся у него в руках тонкой полностью пожелтевшей карточкой, вернувшись из архива. – Это большая удача, что карточку не выкинули. А вот все остальные из списка никогда у нас не значились, у психиатров не наблюдались. – Он плюхнулся в свое кресло.
Шакулин тут же оказался рядом.
– Сейчас узнаем, чем там болел этот дед, – комментировал Моляка, переворачивая пожухшие листы бумаги. – Где же он диагноз писал? А вот, – он ткнул пальцем в запись позади основного текста в самом конце карточки.
Шакулин напряг все свое зрение, но разобрать ничего не смог.
– Доктор, что там написано? Я эти каракули никогда не понимал.
– Х-м, – Моляка непроизвольно почесал висок. – Очень странно.
– Что там? Что там? – с нетерпением спрашивал Шакулин.
– Там… там тоже самое, что и у Коробова. Подверженность эпилепсии слабо выражена, – Моляка медленно читал диагноз, – приступов эпилепсии не выявлено, наличие частых острых приступов повторных видений обстановки, в скобочках «дежа вю». – Доктор поднял глаза на Шакулина. – В принципе, это абсолютно то же самое. Как у Коробова.
Лейтенант выпрямился. А вот это уже было крайне интересно. Моляка продолжал смотреть на него, видимо, ожидая хоть каких-то объяснений, но напрасно.
– Тогда, мы придем к вам ближе к ночи. Посмотрим на поведение Коробова. – Шакулин протянул Моляке руку. – Большое спасибо, доктор, это очень ценно, то, что вы сегодня для меня сделали.
Моляка пожал руку Шакулина.
– То есть вы мне опять же ничего не расскажите? Так не честно, лейтенант.
– Служба, Алексей Алексеич. Возможно, позже. – Шакулин отпустил руку Моляки и направился к выходу из кабинета.
– Если это как-то касается моего больного Коробова, я ведь должен это знать, – кинул вдогонку Моляка.
Шакулин остановился в дверях. И вернулся обратно к столу Моляки.
– Я возьму ее? – он указал на карточку Порфирьева.
– Кто же вам помешает.
– До вечера, доктор!
– Буду ждать, – хмыкнул Моляка, не довольный тем, что его попользовали, но ничего не сказали.
Шакулин спешил обратно в контору, ему казалось, что он очень близок к открытию механизма возникновения оборотня, что же до механизма аннигиляции оборотня, то в этом может поспособствовать Листровский.
Капитан наконец нашел тот дом, что был указан Нестеровым на бумажке. Оказалось, что Глазьев жил в аккуратном на вид бревенчатом доме в Пушкинском поселке, на самой окраине города. Калитка была открыта, сквозь деревянный забор не было видно никаких сторожевых собак. Ни звонить, ни стучать было не во что. Листровский окинул взглядом участок за оградой и решил зайти. Заскрипела домовая дверь, капитан остановился рядом с калиткой. На крыльцо вышел Глазьев.
– Капитан КГБ Листровский, – уже второй раз за день представился таким образом капитан. – Вы, Глазьев Владимир Дмитриевич?
– Да, я. – Глазьев был в невзрачных коричневых шароварах на подтяжках и клетчатой рубахе. – Вы ко мне?
– Мне нужно с вами переговорить.
– Что ж, проходите. – Глазьев открыл дверь, приглашая гостя войти.
Листровский двинулся к хозяину. Оба смерили себя холодными взглядами.
– Проходите налево, – сухо проговорил Глазьев, – на кухню, разуваться не надо.
Листровский ощутил специфический запах дома. Он есть практически в каждом доме, но в этом – запах был приятным. Не то, что обычно. Особого впечатления прихожая не производила. Небольшое трюмо с зеркалом, несколько пар обуви, грязный половичок. Сама прихожая от остальной жилой части огораживалась шторами, а-ля старые длинные тряпки. Кухня оказалось достаточно просторной, побольше, чем в массово возводимых хрущевках.
– Присаживайтесь! – Глазьев показал на табуретки, стоящие вокруг прямоугольного стола. – Чай будете?
– Не откажусь, – Листровский одернул форму и сел на понравившуюся табуретку.
Глазьев стал возиться в навесных шкафах.
– Что вы хотели у меня узнать? – поинтересовался он.
– Я хотел с вами поговорить про оборотня, – после некоторой паузы, рассказал цель своего прихода капитан.
Глазьев, стоя спиной к Листровскому, как-то странно замер на мгновение.
– Спрашивайте.
– Ну, хорошо, – начал капитан, которому все-таки хотелось видеть лицо хозяина, а не другую часть его тела. – Вы встречались с оборотнем, так сказать, лично?
– Нет, – почти безразлично ответил Глазьев и стал разливать заваренный напиток по чашкам. – Нынче он при мне только в первый раз появился.
– Я знаю, что ваши близкие родственники с ним встречались раньше.
– Было дело, – Глазьев наконец развернулся с чашками в руках и водрузился за стол, напротив капитана. – Мой дед, видел его так же, как я вас сейчас. Ну, разве что, вы сейчас поближе сидите.
– Понятно. Как вы думаете, что это или кто это?
Глазьев выразительно отхлебнул чаю и глянул в окно, будто там был написан текст для его речи.
– Здесь не так все просто, как может казаться. – Он поправил соскочившую лямку подтяжек. – Если вы его видели, то понимаете, что это никакой не волк. А оборотнем считался человек в полнолуние оборачивавшийся в волка. Этот же – зверь иной. На волка он похож разве что мордой, и то не особо.
– Вы же его не видели?
– Я слышал рассказы деда и рисунки отца. Если на деда этот зверь напал, но жизнь сохранил, то отец в 20-х годах сам охотился на него.
Листровский удивленно приподнял правую бровь. Глазьев как раз в этот момент оторвался от созерцания обстановки за окном.
– Да, да. Когда началась эта канитель сразу после гражданской войны, когда оборотень снова вернулся, мой отец часто пытался выследить его. Даже пулю серебряную отлил, как по поверьям. Но все было без толку. Отец дважды напарывался случайно на зверя и каждый раз ему приходилось спешно бежать. Он рассказывал, что при виде оборотня у него все тело застывало, страх был такой, что члены отмирали. А мой отец бесстрашный охотник был, на медведя один ходил! А тут такое! Говорил, что оборотень просто огромен и невероятно уродлив. На задних лапах передвигается, а передние, как у обезьяны болтаются.
– Он стрелял в него?
– Стрелял пару раз. Говорил, что попадал. Но зверю было как будто безразлично.
– Серебряной стрелял? – с небольшой ухмылкой спросил Листровский.
– Ей он и попал. Так что, если не промазал, то… – Глазьев махнул рукой.
– Как вы считаете, как его убить?
– Хотел бы я это сделать, – на лице Глазьева мелькнула какая-то тень. – Но тут не все так просто. – Охотник остановил свой рассказ и прямо посмотрел в глаза Листровскому. – Вы ведь его встречали? Стреляли?
– Стреляли, – через паузу подтвердил капитан. – Наш снайпер всадил в него около пятнадцати пуль. Автоматчики расстреляли почти все магазины. Даже крови не нашли потом.
– То-то и оно! – Глазьев вернулся к созерцанию окна. – С ним иначе надо. – Он почесал свою ухоженную бороду. – Хотите сделку?
– Вы предлагаете сделку КГБ?
– Вам нужно то же самое, что и мне. Мы оба хотим убить оборотня. Я хочу, чтобы финальной стала моя пуля.
– Вам нужен трофей?
– Нет, – последовал безэмоциональный ответ. – Мне нужно закончить дело деда и отца.
– Принцип, значит?
– Пусть будет он.
– Если я вам предоставлю такую возможность, что получу взамен? – капитан пристально смотрел на охотника, взгляд которого все так же блуждал по пространству за окном.
– Мой прадед, а потом и дед с отцом, – начал Глазьев, – водили по роду своей охотничьей деятельности знакомства с лесными раскольниками. Эти отшельники и сейчас там живут. Если вы мне даете честное слово, что тайна раскольничьих скитов останется не раскрытой, я вас с лейтенантом отведу к ним. Возможно, вам станет яснее, с кем вы имеете дело.
– А я вас за это должен внедрить в отряд, который займется уничтожением оборотня?
– Называйте, как хотите. Захотите меня заставить отвести вас туда, я даже под пытками не сознаюсь, где они селятся.
– Пыток не нужно. – Листровский погрузился в раздумья и то же, как-то автоматически уставился в окно. – Ну, хорошо. Я гарантирую, что секрет их месторасположения не выйдет за пределы меня и моего коллеги. В отчете наше путешествие значиться не будет. Только у меня есть одно дополнение. Прежде чем отвести нас в заданный район, я хочу с вашей помощью, как проводника, взглянуть на всю долину с самой выгодной позиции. Откуда это лучше всего сделать?
Оба вернули взгляды с окна друг на друга.
– Монблан, – произнес Глазьев. – Там самый лучший вид.
– Знакомая гора. Когда стартуем?
– Сначала я должен сам сходить к раскольникам. Если они откажутся говорить, ничего не выйдет. Давайте, на послезавтра планировать.
– Нам, чем быстрее, тем лучше. – Капитан встал из-за стола и протянул руку. – Скрепляем?
Глазьев тоже встал, его лицо все так же не выражало ни малейшего энтузиазма, а даже некоторое безразличие.
– Скрепляем, – охотник крепко пожал руку кгбэшника. – Но мне нужно, чтобы меня не расстреляли ваши солдаты, когда двинусь в долину.
– Я напишу вам пропуск и извещу всех, чтобы вас не трогали и не следили за вами.
Капитан направился к выходу.
Глазьев не вызвал у него никаких подозрений, его мотивы в целом тоже были ясны. Это старорусское «Я должен закончить дело моего отца и моего деда!» больше подходило для потомственного морского офицера, а не для охотника. Хотя одиозная фигура зверя-оборотня, конечно, заманчивая цель жизни. За один день капитан лично познакомился с двумя значимыми фигурами кружка натуралистов, оба не произвели на него серьезного впечатления. Нестеров и вовсе сдулся под нажимом, даже можно сказать, сдал друга. Глазьев не стал спрашивать, с чего к нему пожаловал Листровский, видимо, итак был готов, что рано или поздно к нему зайдут. Из рассказов Шакулина у капитана еще возникали мысли о некоей значимой роли натуралистов в деле оборотня, но теперь их роль можно было максимум оценить, как сопутствующую, не больше. Видимо, впечатлительность лейтенанта сказалась. Да и возможно в присутствии молодого лейтенантика эти зрелые люди распушали хвосты, которые тут же поджимали при виде жесткого капитана КГБ. Оставался еще Моляка, следящий за первым пострадавшим от оборотня, но его мотивы Листровский сейчас оценивал, как чисто профессиональные, а поведение доктора, как некую браваду умного человека, которому удалось кое-чего добиться для своих тридцати с небольшим лет. Итак, натуралисты просто интересуются оборотнем, каждый в своем роде, лишь Глазьев интересуется им напрямую. С барнаульскими псами-мутантами все кончено, кажется. Наличие в лесах не найденной Зины Листровский отметал, экспертиза показывала, что все убийства были произведены Иваном и неизвестным существом. В целом, для Листровского общая ситуация прояснялась.
Была одна серьезная проблема, неизвестное существо поразительно устойчиво к свинцу. К тому же есть задание поймать оборотня живьем. Вот это было лихо! Как он должен это сделать? Загнать зверя в клетку? Поймать в ловушку? Листровский мысленно поставил галочку над последним вопросом. Поймать в ловушку, это вполне реально. Волчья яма, к примеру.
Интересно, а кто возьмет верх, если Листровский не сможет за две недели дать результатов, «серый кардинал», курирующий атомный проект, или мадам из секретной научной службы, которой существо нужно целым? Пожалуй, атомный проект весомее. Хотя кто его знает, что там известно о природе существа «секретникам». Если оборотень пуленепробиваемый, то что они хотят? Установить состав его кожи? Новая броня?
За этими размышлениями он подъехал к зданию конторы. На крыльце с сияющим лицом, подергивая в нетерпении ногами, стоял Шакулин. Капитан, не спеша, вылез из «Волги», закрыл дверь и начал подниматься по ступенькам крыльца.
– Евгений Палыч, вы будете ругаться, но то, что мне удалось узнать… я уверен, мы уже где-то рядом.
– Рядом с чем?
Они не стали останавливаться, а говорили по ходу, двигаясь по коридорам здания.
– Я был у Моляки. – Листровский искоса недовольно посмотрел на лейтенанта, но Шакулин решил не прерываться, а продолжать дальше. – Вы сейчас ахните! Появление оборотня в 20-м году было отмечено нападением на двоих людей. Помните записку начальника продотряда Хлебовцева? Его отряд наткнулся как раз на их трупы на Старой Киалимской дороге. Так вот, один из пострадавших был без головы, а второй вроде как просто замерз. Этот второй, по фамилии Порфирьев, наблюдался тогда у местного психиатра, и у него тот же диагноз, что и у нашего Коробова! Друга Коробова тоже убил оборотень, но сам Коробов якобы умер от остановки сердца, но фактически был в коме, а затем воскрес. Мы имеем дело, с одинаковым началом в обоих случаях, сейчас и тогда, в 20-х годах. При первом нападении один из пострадавших остается без видимых повреждений, и каждый раз такой субъект является пациентом психиатра, и имеет диагноз…, сейчас зачитаю, «наличие эпи-фактора с острыми приступами дежа вю».
– И что это нам дает?
Они подошли к двери в кабинет.
– Пока не знаю, но ведь это как минимум должно что-то означать!
В кабинете их ждал Барышков. Он лениво вертел в руках использованную гильзу, которую всегда носил в нагрудном кармане.
– Оборотень не трогает психбольных? – спросил с серьезным видом Листровский.
– Возможно, но, по-моему, здесь главное, что такое происходит в самом начале. Ведь эти случаи первые в каждом его пришествии.
Оба приземлились в кресла для посетителей, прямо напротив Барышкова.
– Барышков, у тебя в отряде много психов? – поинтересовался капитан.
– Все. – Барышкову после потери четверых подчиненных было явно не до шуток. – После того, что мы видели, мы можем все считаться психами. Как еще нам только поверили?!
– Сразу у большого числа людей одинаковых галлюцинаций не бывает. – Листровский взял в руки пепельницу и полез за сигаретами. – Есть одна идея, а что если нам заманить нашего знакомого в ловушку, типа волчьей ямы?
– Яма на камнях? – Барышков перестал играться гильзой.
– В лесу, или на открытой поляне. Помните, на кордоне свободное пространство?
– Дикие звери не выходят к человеческим жилищам, если только они не очень голодны. А наш красавец не выглядел оглодавшим. – Барышков явно не испытывал никакого энтузиазма.
Листровский устало потер брови.
– И все-таки я думаю, это неплохой шанс поймать его. Яма, правда, нужна очень глубокая, метров пять-шесть. Как вы думаете, слой почвы в лесистых местах позволит настолько глубоко капнуть?
И Барышков, и Шакулин пожали плечами.
– На кордоне ведь осталась пара лесников вместе с нашими, – продолжил лейтенант. – Возможно, они могут сказать, в каком месте можно вырыть что-то подобное.
– Иван, когда отправляешься на кордон? – спросил Листровский.
– Вечером. – Барышков сунул гильзу обратно в карман.
– В общем, ты посмотри там, может, на самом кордоне соорудить, может, лесники что подскажут.
– Ну, а толку? – вспылил Барышков. – Ну, попадет в яму, а дальше что? Усыпить? Так его даже пули не берут?!
– Ничего, возьмут, – спокойно заметил Листровский. – Посидит в яме, а мы, глядишь, узнаем, как его нейтрализовать. – Он повернулся к Шакулину. – Я говорил с Глазьевым, послезавтра идем в долину, он нас отведет кое-куда. А тебе Иван задание, – он снова обратился к Барышкову. – Завтра один наш штатский человечек двинется по долине, я выдам ему пропуск, чтобы его на входах не остановили, хотя я думаю, он может войти в любом месте, а ты передай своим орлам, чтобы его не трогали, и следить, тоже не вздумали. Рост 180-185, крепкий мужик, лет сорока, брюнет с окладистой бородой, скорее всего, будет с ружьем, он охотник. Фотографию я не взял по дурости. Сейчас искать долго. Запомнил его характеристики?
– Запомнил, – подтвердил Барышков.
– Евгений Палыч, – обратился Шакулин. – Надо бы сходить на ночь в клинику к Моляке. Он говорит, что с нашим Коробовым ночью происходят какие-то любопытные вещи.
– И что же он делает? – уточнил Листровский.
– Моляка утверждает, что это все лучше своими глазами увидеть. Я ведь не до конца рассказал. Коробов еще до похода на Таганай периодически обследовался у психиатра, диагноз я говорил.
– У-у-у, – протянул Барышков. – Вот вы с чего про психов стали нести. Я тогда пошел. Психов мне еще не хватало. – Он поднялся и пожал руки обоим кгбэшникам.
– Помни, про моего охотника завтра. Чуть что, сразу выходи на связь, –  дал последние указания Листровский.
– Будет сделано, – с легким дружелюбным смешком ответил Барышков и вышел из кабинета.
– Ну, так что там Коробов, Сергей?
– Коробов наблюдался и до похода, и ему два года назад делали энцефалограмму мозга. Но его нынешняя энцефалограмма в корне отличается от предыдущей. С его мозгом будто что-то произошло после похода. Я видел ленту с диаграммой, там буквально буря, если с другими сравнивать.
– Х-м, не знаю, чем нам может помочь умалишенный, пролежавший в коме почти год. – Листровский встал и прошелся по кабинету. – Но посмотреть можно.
– Значит, идем?
– Да. Только мне сейчас нужно отдохнуть. Когда он нас ждет?
– Ближе к ночи, говорил.
– Тогда встречаемся у клиники в одиннадцать. Я поеду домой, посплю пару часиков.
– Хорошо, я останусь, почитаю записи приказчиков Мосоловых, – Шакулин встал с кресла и взял, лежавшую на его рабочем столе бордовую книгу.
– Тебе бы в историки, лейтенант, – заметил Листровский, и собрав вещи, направился к выходу из кабинета. – В общем, до вечера!
– До вечера, товарищ капитан!
К одиннадцати стемнело, в траве играли сверчки свои привычные для этих мест трели. Был полный штиль. У ворот в психиатрическую клинику стоял Шакулин и наслаждался этой вечерней городской идиллией. Ему нравилось, когда вокруг все засыпало, и цивилизация издавала лишь редкие ненавязчивые звуки. Когда стихают люди, власть обратно возвращается к природе.
Через пару минут подъехала «Волга» Листровского. Капитан был в штатском, ему в отличие от Шакулина удалось переодеться.
– Ну, что, он там? – подходя, спросил Листровский, видимо, имея в виду Моляку.
– Не знаю, я еще не заходил.
Они двинулись к зданию. Прямо у дежурной их ждал Моляка, как всегда в белом халате.
– Добрый вечер! – поприветствовал он кгбэшников.
– Добрый! – отозвался капитан.
Они пожали друг другу руки, и Моляка жестом пригласил идти за ним.
– У меня есть для вас сюрприз, – походу сказал психиатр. – Лейтенант, поймет, о чем я. – И он показал на находящуюся у него в руке старую основательно потрепанную медицинскую карточку. – Это карточка Порфирьева Василия Егоровича.
– Еще одна?! – удивился Шакулин.
– Да, еще одна. Тоже доктора Лемешева. Даты рождения пациента, насколько я помню, совпадают, первая карточка ведь у вас? Судя по всему, эта карточка, – он снова помахал древней тетрадкой, – более поздняя. Лемешев ее завел на своего пациента в 21-м году.
Шакулин демонстрировал неподдельный интерес к больничному документу, и все ждал, когда же доктор отдаст посмотреть. Ведь если это тот же Порфирьев, то следовательно он не замерз в 20-м году, а выжил, прямо как Коробов. Иначе, с чего вдруг на него завели новую карточку в 21-м году.
– Давайте так, – продолжил Моляка. – Я вам ее дам, но позже. Сначала понаблюдаем Коробова. Вы поймете, зачем.
– Можно хотя бы даты сверить? – Шакулин протянул руку.
– Сверьте.
Лейтенант взял тетрадку и присмотрелся к Ф.И.О. и дате рождения пациента.
– Все правильно, это он. – Шакулин глянул на Листровского, которому было вообще все равно.
– Не читайте только больше ничего, – предупредил Моляка, – подождите пару часиков. Уверяю, так лучше.
Сегодня от Моляки не исходило ни грамма заносчивости, и держался он не как царь среди подчиненных неучей.
Они вошли в палату, где лежал Коробов. У кровати сидела медсестра. Сам Коробов спал, к его голове была прикреплена куча датчиков, от которых к стоящей рядом на столе пишущей машине шли мелкие проводки. Палата была подсвечена небольшой настольной лампой, светившей в сторону от больного. Моляка жестом показал сестре, что она может идти.
– Он спит, заснул полчаса назад, мы даем ему снотворное, – рассказал доктор.
Листровский подошел к постели вплотную и вгляделся в лицо Коробова:
– С ним вроде все в порядке.
– Пока, да, – согласился Моляка.
Шакулин остановился у пишущей машины. Она была выключена.
– Это то, о чем я думаю? – спросил лейтенант, проходивший процедуру исследования мозга в иных условиях, и не видевший самого прибора ранее.
– Да, это аппарат фиксации электрических импульсов мозга. Та самая энцефалография. – Моляка подошел к машине и включил ее.
Тут же несколько длинных тонких чертящих лап принялись выводить плавные волновые линии на длинной ленте бумаги.
– Сейчас он спит, глубокий сон, без сновидений, – констатировал доктор. – Вы присаживайтесь, – он показал на несколько удобных стульев, расставленных в палате, – возможно, придется подождать час-другой.
– А вы, что же, – садясь на стул, заметил Листровский, – каждую ночь так проводите?
– Ну, не каждую. – На лице Моляки вдруг заиграла опять его фирменная посмеивающаяся улыбка. – Только последнюю неделю, когда начались эти незабываемые события. К тому же, он, – доктор кивнул на Коробова, – позволит мне в кратчайшие сроки получить докторскую степень. Игра стоит свеч.
– Вы можете, хотя бы приблизительно сказать, что происходит с больным? – Листровский растирал брови, обстановка в палате настраивала его на сон.
– Могу, но вам надо это увидеть. Если припадок так и не случится, я вам, так и быть, покажу свои записи и наблюдения предыдущих дней.
Моляка говорил размеренно и вкрадчиво, Шакулину даже показалось, что, заметив усталость капитана, доктор намеренно пытается его усыпить своими психиатрическими штучками, либо просто экспериментирует. Все-таки он был странным типом.
Время шло. Коробов спокойно посапывал на кровати. Машинка размеренно шуршала пишущими ручками по бумаге, продолжая выводить длинные пологие волны. В палате было тихо. Моляка периодически подходил к больному и возвращался обратно на свой стул. Листровский отдыхал, прикрыв глаза. Шакулин смотрел в одну точку на полу, его тоже постепенно начинало клонить в сон.
Но вдруг машинка стала попискивать, а ее пишущие стержни принялись чертить нечто более замысловатое, чем волны прибоя. Все тут же встрепенулись. Коробов не проявлял никакой активности.
– Ну, кажется пошло, – произнес Моляка, вглядываясь в диаграмму. – Он видит сон.
В ту же секунду тело Коробова изогнулось, он выпятил грудь вверх, его голова немного наклонилась к правому плечу.
Кгбэшники подошли вплотную к кровати и встали в ногах больного.
– Он спит? – уточнил Листровский.
– Он видит сон, – с улыбкой на лице ответил Моляка, и чем-то щелкнул в пишущем аппарате.
Голова Коробова подергивалась, грудь по-прежнему была вздыблена вверх. Капитан подошел к больному и аккуратно приподнял одеяло. Кисти рук были сжаты в кулак и напряжены. Листровский опустил одеяло обратно.
– Руки сжаты в кулак, – сказал он Шакулину.
Внезапно грудь Коробова опала вниз, голова вернулась в обычное положение. Лицо больного снова, как и прежде, было обращено к потолку. Больше ничего не происходило. Пиканье машинки стало менее частым.
– Это все? – со скепсисом спросил капитан.
– Наверное, нет. – Моляка вглядывался в диаграмму.
Листровский почесал волосы и отвернулся от кровати.
– М-да, – произнес он.
Шакулин продолжал смотреть на Коробова и поэтому первым заметил, как у больного открылись веки. В потолок уставились закатившиеся глаза, только два чистых белка.
– Что это? – с трепетом прошептал лейтенант.
Моляка торопливо подошел к Коробову, и нагнулся над ним, всматриваясь в лицо.
– У него закатились глаза, точно, сейчас начнется!
Листровский степенно вернулся к постели больного.
Грудь Коробова снова выгнулась, голова, трясясь от невидимого напряжения, повернулась уже к другому плечу. И тут же грудь опала. Затем снова вздыбилась, и опять опала. Это движение стало повторяться с завидной периодичностью.
Машинка учащенно пикала, чертя резкие амплитудные линии.
Голова Коробова дерганными движениями стала ходить из стороны в сторону, его лицо приняло какое-то странное выражение. Глаза по-прежнему смотрели только белками, но рот начал искривляться в немой борьбе, словно хотел что-то прокричать, но ему не давали, как если бы кто-то специально закрывал его ладонью.
По спине Шакулина пробежали мурашки. Ему было не по себе от такого зрелища. Листровский сощурился, глядя на это безумие.
И тут руки Коробова впились в края кровати, его туловище подскочило, тело приняло положение полусидя с упором на руки. На чекистов уставились слепые белки глаз, рот шевелился, будто произнося неведомые заклинания. Коробова сильно трясло, голова дергалась вправо-влево. Он несколько секунд невидящим взглядом смотрел на своих посетителей, затем снова упал на спину. И тут началось такое, от чего даже у Листровского волосы на загривке стали дыбом.
Тело Коробова стало извиваться на кровати, не хуже самой гибкой змеи, руки и голова в беспорядке выполняли резкие дерганные движения. Широко открытый рот пытался что-то проорать, но не мог. Выражение лица Коробова было таким, как будто на него напали все демоны разом. Пальцы на руках согнулись, приняв скрюченное положение. Эти воображаемые грабли рассекали воздух над кроватью, грозя содрать кожу с любого, кто попадет случайно под эту безумную мельницу.
Машинка на столе захлебывалась от писков. Пишущие ручки, рискуя вылететь от быстроты движений, рисовали сверху вниз длиннющие похожие на огромную пилу линии. Бумажная лента чуть ли не рвалась от напряжения под этим невиданным напором.
Коробов продолжал выгибаться в разных неимоверных позах, его кровать пронзительно скрипела. У всех на лицах читался страх. Даже Моляка, наблюдавший ранее такое же зрелище, испытывал сейчас не самые приятные чувства. Вдруг Коробов снова принял полу сидячее положение и будто стал тянуться рукой к кому-то из чекистов.
– Он что нас видит?! – чуть отпрянул от кровати Листровский.
– Вряд ли, – пролепетал Моляка.
– Это пора прекращать! – с дрожью в голосе сказал капитан.
– Я бы только знал, как! – Моляка тоже был взволнован.
Лицо Коробова как будто о чем-то молило кгбэшников, рот в немом шепоте о чем-то говорил им, глаза закатившись, подергивались.
– Может он что-то говорит, капитан?! – воскликнул Шакулин, поспешно отойдя на один шаг от постели с сумасшедшим. – Вы по губам читаете?
– Ни черта он не говорит! Доктор, кончайте это!
– Я ничего не могу сделать! Он может только сам успокоиться.
Голова Коробова стала подергиваться реже, но сильней. Веки начали прикрываться. Напряжение с рук пропадало. Через несколько секунд они обмякли, и тело больного грохнулось на кровать. Рот был открыт, но теперь не казалось, что Коробов пытается что-то прокричать. Его голова дернулась еще два раза, и все закончилось. Из-под одеяла свисала обессилившая рука больного. Машинка резко остановилась, по диаграмме опять поплыли ничем неприметные размеренные волны.
Чекисты находились под впечатлением. Моляка, тоже не до конца придя в себя, вернулся к машинке энцефалографии. Все переводили дух после увиденного.
– Сегодня как-то быстро закончилось, обычно дольше длилось, – заметил немного странным от пережитого волнения голосом Моляка. – А теперь, товарищ лейтенант, возьмите, пожалуйста, карточку Порфирьева и прочтите, что там.
Не совсем понимая, какая еще сейчас может быть карточка, Шакулин подошел к стулу, на котором сидел сам и на котором оставил потертую тетрадку, когда начался припадок Коробова.
– Читайте в самом конце, там достаточно разборчиво написано, – пояснил Моляка.
Шакулин, еще не придя в себя, медленно листал карточку, и остановился на последней из заполненных страниц.
– Неизвестный тип безумия, – начал зачитывать он запись доктора Лемешева, – пациента мучают постоянные ночные припадки, все тело трясется и изгибается, руки совершают непонятные движения в воздухе, черты лица во время припадка резко изменяются, глаза закатываются, признаков эпилепсии нет. Припадок продолжается около десяти минут. В дневное время больной на внешние раздражители не реагирует, ни с кем не разговаривает, как правило, смотрит в одну точку.
Шакулин широко открытыми глазами уставился на Моляку.
– Я же говорил, что будет интересней прочесть после. –  Доктор выдавил из себя кривую улыбку, возясь с машинкой.
Листровский искоса, но внимательно оглядел Коробова, он тоже без труда уловил связь между поведением лежащего сейчас на кровати больного, и поведением Порфирьева, согласно данным карточки.

– Эти люди, каким-то образом связаны с появлением оборотня, – Шакулин показал рукой на здание клиники, после того, как они с Листровским покинули Моляку и вышли на улицу. – Слишком явные совпадения. И Коробов, и Порфирьев стали первыми, на кого оборотень напал, но обоих не тронул. Оба до нападения страдали острыми приступами дежа вю и оба после нападения якобы умирали по неизвестным причинам, но потом внезапно воскресали и начинали вести себя, мягко говоря, неадекватно.
Листровский ничего не отвечал, а просто смотрел в звездное небо, дымя сигаретой и облокотившись на «Волгу».
– Евгений Палыч, нам надо обязательно поставить к палате Коробова охрану. Думаю, Коробов очень ценен. Если бы только удалось хоть как-то с ним поговорить.
– Сергей, наша задача поймать существо, – притормозил младшего по званию капитан. – В целом, нам с вами плевать на Коробова. Наши судьбы и карьеры зависят только от того, сумеем мы за отведенный срок выполнить задание или нет. Если мы поймаем существо, то, каким образом оно связано или не связано с Коробовым или кем бы то ни было другим, будем разбираться не мы, а совершенно иные люди.
– Да, но чтобы его изловить, необходимо знать, как оно каждый раз приходит сюда, почему именно Таганай? Да, там много разных почему!
– Вы считаете, что это одно и то же существо? Даже не смотря на то, что сами мне показывали фотографию, где спецотряд ВЧК убил вашего оборотня в 24-м году. Опять занялись сверхъестественным?
Шакулин недовольно отвел взгляд, и пнул лежавший рядом с ботинком камешек. Листровский выдержал небольшую паузу, чтобы лейтенант успокоился и стал излагать свою версию:
– Скорее всего, мы имеем дело, с неизвестным животным, обитающим в этих местах. Полагаю, что это особь чуть ли не единичного характера.
– Как же они размножаются? – вставил Шакулин.
– Так же, как и приобретают бронированную кожу. Ни того, ни другого я не знаю.
– Может у них, только самец охотится, а самка сидит, ну где-нибудь в логове? Потому люди встречают лишь одного. А может второй, это как раз кто-то из леших?! Может, здесь еще те загадочные существа примешаны?!
– О-о-о! – протянул Листровский. – Понеслась! Сергей у вас фантазия безудержная. То существо связано с Коробовым, то оно связано с еще более фантастическим другим существом! Вашего оборотня мы хотя бы видели. А вот леших как-то нет! – Листровский даже слегка всплеснул руками, для большего эффекта. – Мы знаем следующее, – через несколько секунд продолжил капитан, – интересующий нас объект – животное неизвестного вида, если верить вашей фотографии, его можно убить, причем пулями, на чем я бы хотел особо заострить внимание, затем это существо обращается тут же в прах. Еще мы знаем, что появление такого животного на Таганае два раза сопровождалось странными совпадениями. Двое потерпевших избегали прямого нападения, имея определенное психическое заболевание. После контакта с животными вели себя одинаково неадекватно. Это, безусловно, интересно. Но повторяю, наша задача, поймать зверя, или хотя бы нейтрализовать его. Домыслов много, но факты пока у нас только эти. Если в процессе нам удастся понять связь между Коробовым, Порфирьевым и животным, будет неплохо. Если мы установим, что связи нет, значит, нет. Согласны?
– Да, согласен, я, – недовольно произнес Шакулин.
Листровский опять же оценивающе оглядел коллегу, выявляя, насколько он согласен, и видимо удовлетворившись, стал открывать дверь машины.
– Поехали спать! – скомандовал капитан, заводя мотор «Волги». – Послезавтра, а точнее уже завтра, нам, может быть, откроют пару секретов вашего оборотня.

Шакулин вошел в кабинет ровно в час дня. Листровский разрешил ему хорошенько выспаться после бессонной ночи. Сам капитан сидел за столом, погруженный в свои мысли. Они пожали друг другу руки, Шакулин присел рядом на стул.
– Я тут почитал записи приказчиков Мосоловых, – начал лейтенант, – тех, что возводили завод. Есть одна любопытная вещь. Приказчик Воронов пропал со стройки первым в сентябре 1752 года, вроде, после того, как случайно убил старуху, вышедшую из леса и угрожавшую ему проклятьем. Нашли его в октябре. С тех пор начали находить трупы других рабочих. Число пропавших постоянно росло, правда, многие просто сбегали восвояси. Как считается, все дело кончилось весной 1753 года, когда Мосоловы вызвали на стройку священника. Но есть один момент. Священник отслужил ритуал в марте 1753 года, и в том же месяце пришибло больного Воронова, когда его транспортировали на носилках из лазарета. Причем по записям, после возвращения из леса, Воронов постоянно впадал в припадки с дикими воплями, то есть вел себя примерно как наш Коробов вчера.
Листровский никак не реагировал, просто отстраненно глядя на настенные часы.
– Похоже, что у нас есть уже три одинаковых случая. – Шакулин был тоже спокоен, его тянуло в сон, возможно, в другом состоянии он бы откровенно настаивал на схожести трех эпизодов появления на Таганае оборотня. – Хорошо бы проверить, когда скончался Порфирьев, если это хоть как-то совпадает по срокам с проведением операции ВЧК, то нам будет за что зацепиться.
– Да-да, – проговорил Листровский и закинул руки за голову. – Ночью на кордоне пропали еще двое лесников.
– А сколько их было всего?
– Трое, плюс отряд Барышкова. Вышли в двенадцать ночи что-то приладить и не вернулись. Утром нашли обоих в лесном массиве, где-то около кордона. Судя по почерку, это наша зверюга. У лесников все внутренности перемешаны. Только что звонил Барышков, он и рассказал.
Шакулин покачал головой.
– Что мы теперь, Евгений Палыч?
– Вечером выдвигаемся на кордон. Я оставлю записку Глазьеву. Пусть завтра нас там ищет, оттуда и будем стартовать по его маршруту.
– Как бы с ним самим оборотень чего не сделал. Он же сегодня в долину собирался?
– Сегодня, – кивнул Листровский. – Странно, что раньше этот зверь не лез в людные места, и частота нападений была не такой бешеной.
– Может, из-за того, что вход в долину закрыли, мишеней меньше стало, особо не выберешь, в лесу не отсидишься. Может, потомство, кстати, появилось! – осенило Шакулина. – А его кормить надо.
Листровский перевел взгляд с настенных часов на Шакулина.
– Вообще да, неплохо, лейтенант, неплохо. Вполне реальная версия.
– А вы представляете, если они расплодятся? Если их много станет.
– Надо кончать его, вот что мне понятно. Давайте, ступайте в наш архив. Определяйтесь с датами смерти Порфирьева и операцией ВЧК. Я пока смотаюсь к Глазьеву, вдруг вернулся уже.
В кабинете зазвонил телефон.
– Это Моляка, – сказал Листровский, выслушав вводную часть звонящего, и показал Шакулину взять трубку на параллельном аппарате.
– У Коробова вчера было еще два приступа, – говорил доктор, – но меньшей интенсивности. Один – сразу, как вы ушли. Другой – где-то в три ночи.
– Скажите, а он что-нибудь ест? – спросил вдруг капитан.
– С тех пор, как он к нам поступил – вообще ничего не ест. Уже почти неделю. Только жидкое насильно вливаем ему в рот. А почему вы спросили? Мы как раз сегодня взяли у него анализы и решили капельницу поставить, а то совсем ослабнет.
– Да, так. Интересно стало, – ответил Листровский. – У вас что-нибудь еще?
– Пока все, думал, вам может быть важно.
– Хорошо, доктор, следите за больным. Он нам еще понадобится.
После звонка кгбэшники разошлись по заданиям с условием встретиться в кабинете вновь ближе к окончанию рабочего дня.
Листровский вернулся в кабинет вторым. Шакулин уже сидел за столом. По его выражению лица капитан определил, что лейтенант что-то накопал.
– Что у вас? – спросил Листровский, проходя к своему месту.
– Операция ВЧК проводилась с 9 апреля 1924 года. Порфирьев Василий Егорович скончался от воспаления легких 28 марта 1924 года. Получается, что раньше операции умер, как и Воронов – до освящения местности.
Листровский приземлился в кресло и потер брови.
– Это точно, Сергей? Особенно на счет операции.
– Порфирьев – точно. Дату, когда конкретно подстрелили оборотня определить невозможно. Но началась операция 9-го апреля, в служебной записке есть сведения.
– Понятно. Ну, тогда совсем весело получается, – без особого веселья проговорил Листровский. – Нам надо ждать, когда наш Коробов совсем сойдет с ума, либо сам отойдет в мир иной. Похоже, только после смерти психов ваш оборотень начинает чувствовать пули. Может не ставить капельницу? Ускорим процесс.
Листровский как бы оказался на той стороне, на которой обычно выступал Шакулин. На стороне сверхъестественного. А последнее его предложение было и вовсе из ряда вон. И хотя капитан вроде шутил, Шакулина оно возмутило.
– Вы теперь готовы убить человека, на основании фактов, которые раньше называли непроверенными, или нет, вы их называли совпадениями?
– Спокойно, я пошутил, – не изменившись в лице, ответил Листровский. – Мне и сейчас все эти факты больше кажутся совпадениями. Надо ловить причину, а не разгадывать сопутствующие тайны. Может статься, что они ни к чему нас не приведут. Ведь не от молитвы же ваш оборотень перестал рабочих жрать при постройке завода! Его как минимум должны были убить. Или же все пертурбации с сумасшедшими ничего не значат. Просто сходят с ума от пережитого ужаса, потом умирают через несколько лет. При этом от вполне понятных причин. Это может вообще ничего не значить! Даже их одинаковые диагнозы! Возможно, зверь их не трогал, потому что в момент нападения эти психи как раз впадали в свое неврастеническое состояние. Ведь животные иногда пугаются такого поведения. Я знаю подобные случаи, когда за счет нестандартного поведения человек спасался от медведя или тигра. Вот и все. – Листровский немного помолчал и далее говорил уже менее эмоционально. – Глазьев уже был дома. Завтра идем к этим отшельникам-раскольникам. Через час грузовик подъедет ко входу. Возьмем охотника сразу с собой, чтобы завтра время не терять. Заодно подскажет, как лучше волчью яму соорудить на кордоне, раз уж зверюга туда зачастила.
Шакулин поморщился, видимо, отгоняя нехорошие мысли.