Глава 13 - Черные монахи

Колямбо проснулся оттого, что стал подмерзать. Пальцы ног почти заледенели, а в горле неприятно першило. Он открыл глаза. Было очень темно, только сверху шла небольшая полоска света, будто он лежал в каком-то полузакрытом склепе. Память не давала никаких намеков на то, где он. Было как-то странно, но он совсем не испугался. Наверное, потому, что его мозг пока был настроен на удивление наплевательски к своей работе. Колямбо чуть приподнялся, и тут же понял, почему его мозг халтурит. Голову пронзила острейшая боль, прокатившаяся, будто цунами, по экватору его самой верхней части тела. Он замер, дабы боль стихла.
Колямбо сидел на чем-то очень неудобном. Это были кусочки чего-то твердого. Он попытался аккуратно привстать, не вызвав очередного прилива головной боли, и ткнулся спиной в свод образования, в котором находился, на секунду это ему о чем-то напомнило. И тут в памяти всплыла погоня за ним орущей твари по скале, то, как он взобрался на недоступную для твари террасу, как он обнаружил грот, как он свалился, и… тут по его телу пробежала волна мурашек. Он вспомнил, что он нащупал под собой, когда приземлился. Следующие две секунды могли решить многое, либо он снова мог впасть в безотчетный ужас, что было бы очень плохо в условиях замкнутого пространства, либо страх никуда бы не делся, но стал бы контролируемым. Возможно, из-за того, что мозг был еще не очень перегружен, и определенная его часть все еще подремывала, Колямбо удалось второе. Здравый смысл взял свое. Даже если он лежал на скелете, чего-то мертвого, оно ему явно не угрожало. Было страшно, но не опасно.
Колямбо вспомнил про спички и полез за ними в карман. Он почти минуту безуспешно чиркал. Это его сильно нервировало. В таких ситуациях кажется, что если на следующее чиркающее усилие спичка опять не зажжется, то мертвый скелет потихоньку встанет и коснется тебя костлявой лапой. Спичка, наконец, зажглась.
Прямо под ногами Колямбо валялись большие и не очень большие белые кости. Часть из них была сломана, видимо им же самим при падении, но большая часть скелета осталась цела. Это казалось невероятным, но он видел перед собой скелет какого-то большого хищного животного. В какой-то момент в его голове пронеслась мысль, что это существо либо тигр, либо, что выглядело еще фантастичнее, лев. Это был явно большой хищник, но не медведь, судя по строению скелета. Но тогда что же могло здесь, на Урале, когда-то умереть? Ответ видимо скрывался в черепе, но он лежал в дальнем углу грота, и света спички не хватало, чтобы вывести эту часть скелета из полутьмы.
Колямбо быстро достал еще одну спичку и зажег ее от едва не потухшего пламени первой. Он сделал два аккуратных шага, стараясь по возможности не наступать на большие кости, ступать же по мелким обломкам он не боялся. При виде черепа его глаза расширились от удивления. Он даже не ощутил страха, так как представшая ему картина была нереалистична. Череп существа был огромен, но особенно поражала раскрытая как бы в оскале челюсть с мощными зубами. Не хватало еще двух длинных клыков, и Колямбо точно бы решил, что смотрит на скелет легендарного саблезубого тигра.
Он сменил спичку. И стал внимательней разглядывать череп. Страха уже не было. Очень странная субстанция этот страх, он почему-то всегда бессилен против такой пустячной штуки как любопытство. Вдруг Колямбо заметил нечто вроде небольшого полуистлевшего кожаного ошейника. Это было уже слишком, саблезубый тигр в ошейнике! Древние люди имели неплохого домашнего сторожа! Колямбо потянулся рукой к кожаному ремешку. На ощупь его материя была очень рыхлой и податливой. Колямбо поднял ремешок поближе к лицу и прочел выдавленную надпись. «Зина».

Пора было выбираться на свет божий. На пятый раз Колямбо удалось вскарабкаться по скользким, но достаточно пологим уступам пещеры и он вылез на террасу скалы. На ней лежал мощный покров снега. Хотя еще вчера снег едва-едва скрывал каменистую основу. Видимо, пока он валялся в пещере, здесь усиленно кружила вьюга. Колямбо огляделся по сторонам, если ночью и мела пурга, то сейчас было на удивление все тихо и спокойно, даже как-то умиротворенно. Хвойники нарядились в большие пушистые снежные шапки и стояли, погруженные в дневной полусон.
Он глянул на часы, полдень. Колямбо уже отвел взгляд от циферблата, но тут же вернул его обратно. Вместо пятницы в соответствующем окошечке его командирских наручных часов, значился вторник. Вот это неожиданно. Буфер памяти был абсолютно пуст. Он не понимал, что может значить, наличие вторника на циферблате. Часы могли просто дать сбой при падении и непроизвольно двинуть шестеренку дней недели вперед, или же Колямбо реально находился в беспамятстве внутри пещеры целых пять ночей. И при этом не замерз.
Что-то хрустнуло в лесу. Колямбо встрепенулся. Фиг с ним со вторником, как он мог забыть про кричащую тварь! Он прижался к стене и стал разглядывать близлежащие деревья и вслушиваться в окружающую обстановку. Кажись, там, в пещере, он видел кости такой же твари. М-да, челюсть! Хруст раздался снова, Колямбо вздрогнул. С одной из елей слетела ворона и как нагруженный оружием тяжелый бомбардировщик, полетела прочь от этого странного места. Бомбить!
– Блин, все сваливают отсюда! – чуть слышно выругался Колямбо. – Пора и мне идти, уже куда-нибудь.
«Да, где же все люди!» – удивлялся он уже про себя. «Зубарев говорил, что у Трех братьев чуть ли не по десять групп сразу тусуется! Так, если тварь здесь не объявится, надо быстро слазить».
Он бегло глянул на тонкую покрытую снегом, обледеневшую тропку-уступ, по которой он, гонимый безудержным адреналином, пришел сюда, сбегая от опасного существа, и по которой ему предстояло уже безо всякого адреналина возвращаться обратно, что сложнее.
«Может старым методом? В сугроб».
Теперь он посмотрел вниз к подножию скалы. Там лежали камни разных размеров, они были покрыты снегом, однако их рельефность отбивала последнее желание воспользоваться простым прыжком.
Через полчаса он стоял рядом со своим бывшим костром. И быстро решал, что делать дальше. Никаких следов твари видно не было, ни малейшего шороха. Какого-то неосознанного страха, который возникал в ее присутствии, Колямбо также не ощущал. В целом, все говорило за то, что надо идти к лесникам на кордон.
«Все, идем туда».
Он принял решение и тут же чуть ли не бегом помчался вниз по склону, подальше от этого чертового места, где тишина была пронзительно тихой, и даже вороны появлялись не чаще чем раз в год и то кажется пролетом. Это нисхождение обратно к речке Колямбо напомнило ситуацию прошлой среды, когда он – удачно, а потом Димка – неудачно, по очереди слетели с одного из Трех братьев. Воспоминание штука заразная и его проснувшаяся уже окончательно память стала копаться в более загадочных местах видеозаписи последних дней. И, похоже, что-то нашла. Колямбо замер на полушаге, он опять почувствовал это ужасное состояние. Этот розовый тошнотворный оттенок, который пах слюнями. В его голове поползли непонятные розовые образы. И снова эта ужасная открытая пасть, которую он видел как бы глазами самого обладателя пасти. У Колямбо закружилась голова, ему стало казаться, что те деревья, что находились сейчас вокруг него, он уже когда-то видел, точно в таком же положении. В нос ударил противных запах. Перед глазами все поплыло. Голову будто сдавило чем-то большим, но больно не было, было просто тяжело. Он остановился и припал на колено. Сквозь розовое безумие отрывистых образов и галлюцинаций, прошла одна мысль. «Надо просто дойти до кордона, надо идти к людям».
Приступ сделался немного мягче, но Колямбо по-прежнему ощущал себя жителем ватного мира. В голове гуляли непонятные розовые образы и вонючие запахи, но он как автоматический робот брел вниз, к речке. Ему нужно добраться до людей, там ему помогут.
Все скалы остались позади, сегодня опять был не солнечный день, небо сковалось плотным одеялом сероватых облаков, которые сейчас казались ему розоватыми. Колямбо иногда поднимал на них взгляд и обратно опускал глаза к земле. Сейчас было важнее не упасть в обморок. Ему становилось то чуть лучше, то снова хуже. Тогда розовый цвет окружающего мира становился насыщенней, запах противней, образы хаотичнее и терялась координация, его начинало болтать, будто он смешал кагор с джин-тоником в немереных количествах. Но Колямбо спасало, что какая-то небольшая часть его мозга противилась этому розовому мраку, и, заблокировавшись от натиска, позволяла хотя бы немного соображать и различать предметы вокруг.
И тут метрах в тридцати впереди себя, глаза Колямбо заметили человека. Точнее, всего человека видно не было. Он находился за толстой сосной, и будто бы стоял на коленях перед стволом дерева, отдыхая. Чуть в сторонке лежал рюкзак. Похоже, это был одинокий турист, решивший перевести дух перед подъемом на Три брата.
Это произвело неизгладимое впечатление на мозг Колямбо, он сам так резко удивился нежданной удаче, что розовый мир растаял. Эффект дежа-вю пропал. Колямбо, пошатываясь, быстрыми чуть кривыми шагами направился к человеку. Метров за десять он даже смог прокричать, что-то вроде:
– Эй! Эй! Я… а! Я зде…! Я зде…! Сь. Э!
Колямбо подбежал к сосне, за которой стоял на коленях отдыхавший турист и обомлел, заглянув за ствол дерева. Перед ним, облокотившись о сосну, стояло туловище, одетое в куртку и штаны. Отсутствовало самое главное – голова. На куртке виднелись замерзшие струйки крови, гораздо больше крови было рядом на снегу.
Колямбо отпрянул назад. Он быстро осмотрелся, ожидая в любую секунду нападения той самой страшной орущей твари. Но, кажется, рядом ее не было. Молчаливые ели и сосны бесстрастно смотрели на него своими сонными растительными взглядами. В этих местах они всегда смотрят на тебя исключительно безучастно. Им абсолютно все равно, что происходит под их кронами.
Колямбо еще раз посмотрел на тело без головы. На секунду уставился на брошенный рюкзак. И без особого промедления бросился дальше вниз по склону. Страх начинал возвращаться. Ему хотелось как можно быстрее добраться до речки, там более-менее открытое место. Оно казалось безопасным. Снег под ногами скрипел на удивление громко, Колямбо почти каждые пять секунд оборачивался, готовый увидеть позади себя несущуюся за ним тварь, которая догонит его и также бросит на сосну в попытке оторвать голову.
Тропинка сузилась, лес плотнее подступался к человеку. Теперь твари было достаточно высунуть свою лапу из чащи и схватить его за шиворот. Колямбо уже слышал отдаленное звучание воды. Это была та самая речка у развилки. Сейчас он доберется до нее. Там можно будет перевести дух, и если не будет свежих людских следов, надо будет мчаться налево, к лесникам. Оставался последний поворот, и сразу за елками он увидит столь желанную водную артерию.
Колямбо еще раз оборачивается. Вроде никто не преследует. Он выбегает из-за последних перед речкой деревьев, и его глаза выхватывают из общего фона совершенно немыслимую картину. На поляне перед речкой, а также в самой воде лежат растерзанные тела людей. Их что-то около шести или семи, трудно определить, так как некоторые из них расчленены. Сначала Колямбо пугается, но ему тут же приходит в голову мысль, что там лежит вся его группа. С рта Колямбо срывается крик раненного льва, и он, не успев остановиться, мчится к телам поверженных туристов. Первый, кажется, Зубарев, он различает зубаревскую коричневую куртку и его смешную шапку-сварщика. Зубарев лежит на спине, все его лицо в крови. Колямбо продолжает дико орать. Он подбегает к Зубареву, глядит в его посиневшее лицо, и понимает…, что это не Зубарев.
Колямбо в ужасе шарахнулся от мертвеца и нечаянно наступил на чью-то руку. Он почти взвизгнул от неожиданности и повернулся в сторону нового предмета. На него с глазами полными немого кошмара, смотрело лицо какой-то девушки, ее как будто догнали сзади и мощными челюстями вырвали часть плеча. Она вытянула руку, на которую он наступил, и будто бы умоляла спасти ее.
Дальше было еще хуже. Тела других туристов лежали в лужах крови в совсем неимоверных позах. Колямбо, тяжело дыша, в шоке, успевал лишь выхватывать выражения лиц мертвых людей из общего пейзажа. Странно, он вроде никого не знал, но их лица казались знакомыми. 
Колямбо снова становилось дурно, в мозг начинала наползать розоватая мгла. Он как волчок крутился на месте, боясь сойти с него. И только переводил взгляд с одного тела на другое. Ему все больше казалось, что он где-то видел некоторых из этих людей. Но мозг все больше погружался в тошнотворное бледно-розовое состояние. Окружающий мир стремительно менял свой оттенок цвета. Голова начинала кружиться, разгоняясь все больше. Колямбо остановился, пытаясь снять головокружение, но деревья продолжали мчаться вокруг него, а земля стала накреняться то в одну, то в другую сторону. Кто-то поворачивал горизонт. И от этого почва, гуляла под ногами под самыми разными углами. В голову ударил тот противный запах слюней, это было уже слишком, перед глазами поплыли яркие розовые вспышки, и Колямбо выключился, опав на снег.

Он открыл глаза. Над ним на фоне все такого же, затянутого плотной серой пеленой неба, проплывали мохнатые заснеженные лапы елей. Колямбо ощущал, что лежит на чем-то мягком и плавно перемещается в пространстве. Он чуть приподнял голову и посмотрел вперед. Держа в руках веревку, перед ним шагал человек, одетый в черный длинный балахон, полы которого тащились прямо по сугробам, сверху одежда неизвестного венчалась объемным капюшоном, накинутым на голову. Веревка в руках человека крепилась к чему-то в ногах Колямбо, из чего он сделал вывод, что его везут на неком приспособлении, похожем на сани.
Все это смотрелось очень странно. Только что он был посреди кольца мертвых туристов, а теперь его везли посреди чащи на санках. Колямбо пришла мысль, что он все же спит. Или возможно вообще умер, так как неизвестный в черном балахоне с глубоким капюшоном очень сильно смахивал со спины на проводника в иной мир. Было бы любопытно взглянуть на его лицо. Если оно белое, то все ясно. Если белое, но с диким безумным оскалом и не в меру красными глазами, тогда похуже.
Колямбо запрокинул голову назад. Пока что он был слишком слаб и мог руководить только движениями головы. Сзади шел еще один в аналогичном длинном балахоне и тоже в капюшоне, надвинутом прямо на глаза. Было видно только рот и подбородок. Колямбо всмотрелся в эти детали лица, сфокусировав свой взгляд настолько, насколько это было возможно сделать не до конца проснувшимися и не протертыми от слизи глазами. Ни рот, ни подбородок не выглядели враждебными, наоборот, ему показалось, что такие черты лица были бы характерны для очень спокойных уравновешенных людей.
Судя по движению капюшона позади идущего, он заметил, что Колямбо очнулся. Человек тут же легонько свистнул. И их небольшая процессия встала. Первый в балахоне обернулся к саням. Его подбородок был на удивление похож на подбородок товарища сзади. Либо они братья, либо все подбородки, лишенные прочих черт лица максимально похожи, подумал Колямбо, и решил, что пора бы пообщаться с его новыми знакомыми. И хотя слабость его не отпускала, он вообще практически не чувствовал своих конечностей, Колямбо открыл рот и постарался, как можно четче, заплетающимся языком, выговорить свой вопрос:
– Вы и-и-и, кто-о-о?
Первый в балахоне сделал два решительных шага к Колямбо и приложил указательный палец к своему рту. Кожа неизвестного не казалась мертвенно белой, что было хорошим признаком.
Поняв смысл жеста, Колямбо не стал делать вторую попытку спросить у своих провожатых, кто они. К первому в балахоне, присоединился позади идущий. Вблизи его кожа также не выглядела белой. У обоих был нормальный здоровый цвет лица. Любой врач в любой поликлинике был бы доволен такими цветами. Позади идущий полез рукой под свою одежду. Колямбо, наконец, вспомнил, кто обычно носит подобный гардероб. Их носят либо старообрядцы, либо священники, особенно католические монахи. Правда, их сутаны выглядят чуть-чуть иначе. Но обозвать этих двоих монахами было как-то прикольней.
«Неплохо, меня везут католические монахи в черных сутанах! Я готов, где здесь у вас Рай?!»
Позади идущий достал какой-то сосуд, сделанный кажется из бересты, вывернул из него деревянную пробку, и протянул сосуд первому. Колямбо разглядел, что под излишне длинными рукавами его новых знакомых скрывались также вполне человеческие руки. Беглый осмотр показал наличие пяти пальцев на руках каждого из них. Итак, человеческий фактор подтверждался. Он хотел встретить людей, и вот он их встретил.
Первый в плаще взболтал содержимое сосуда, присел рядом с Колямбо и подставил горлышко сосуда прямо к его рту. Из сосуда пахло чем-то странным, это была явно не дистиллированная вода.
«А вот и зелье для облегчения страданий!»
– Что-о-о эт-т-т-о? – полупромычал полупрошептал Колямбо.
Но вместо ответа человек в плаще снова поднес к губам указательный палец.
Однако пить всякую непонятную дрянь, полученную от незнакомых людей, Колямбо запрещали еще в детстве. Поэтому он решил подняться с саней, взять сосуд в руки и как-то более внятным путем прояснить ситуацию. Он собрал в кулак все свои силы и напрягся, пытаясь привстать. И тут он понял, что связан. Колямбо четко ощутил, что его привязали к саням в районе ступней, каждого из запястий на руках, и кажется в районе пояса. Колямбо сделал еще пару усилий, что не оказалось незамеченным неизвестными в балахонах, но выражение их ртов и подбородков никак не изменилось. Колямбо вопросительно и с опаской поглядел на первого монаха. Дескать, что это значит?
Было ощущение, что оба его провожатых каким-то образом видят сквозь материю своих капюшонов. В ответ на немой вопрос связанного Колямбо, первый только поближе пододвинул горлышко сосуда к его рту. Колямбо будто не заставляли, а лишь настоятельно рекомендовали воспользоваться пахучим зельем. Оба монаха, не шевелясь и не производя ни единого звука, терпеливо ждали, когда он сам откроет рот, и ему вольют туда жидкость. Эта молчаливая сцена продолжалась около минуты. Содержимое сосуда и вправду плохо пахло. Колямбо связали и куда-то везли. Все это не внушало большого доверия к этим двум неизвестным людям. Но что было еще более странно, от них не веяло какой-то угрозой. И Колямбо постепенно стал склоняться к идее, что выпить жидкость – далеко не самое плохое решение. Тем более что, похоже, эти парни не отстанут, пока он не приложится к их берестяному сосуду.
Колямбо без энтузиазма открыл рот и чуть-чуть приподнял голову, чтобы не захлебнуться. Первый в балахоне аккуратно наклонил свою модерновую фляжку, и в рот Колямбо полилась маслянистая жидкость, которая не очень здорово пахла, но на вкус была очень даже ничего. Некая смесь клюквенного, медового и травяного вкусов. Вот, как он определил бы консистенцию этого нового напитка.
В ту же секунду по телу Колямбо разлилась приятная теплота. В голове немного помутилось от столь неожиданного разогрева, но скоро прошло. Оба монаха вернулись на свои исходные позиции. И их общий трехкомпонентный эскорт двинулся дальше в лес.
От принятого напитка Колямбо стало хорошо. Нет, ему было максимально хорошо. Если что-то и могло называться кайфом, то, пожалуй, именно это состояние. Он никогда не пробовал наркотик, и только догадывался об их действии. Но, видимо, оно было очень схожим с тем, что Колямбо испытывал сейчас. Его не покидало ощущение невероятной легкости и свободы, даже не смотря на то, что он был связан веревками как минимум в трех местах. В голове кружили какие-то дышащие прохладой морские ветры, которые пели ему свои песни о бескрайних просторах водных гладей. Потом из глубин сознания поднимались на поверхность необычайные звуки, которые могли издавать только самые волшебные в мире киты.
Он будто медленно, но верно погружался в океан чего-то неведомого и прекрасного. К нему издалека мчались призывные мелодии древних, давно умерших, царств, и поднятые божественными ветрами, на него опадали какие-то шелковые воздушные материи, которые, бережно коснувшись, соскальзывали вниз, чтобы снова быть подхваченными воздушными потоками.    
Колямбо смотрел в небо, его глаза периодически пытались прикрыться под влиянием сладкой неги, на лице царила умиротворенность. Если это был Рай, то он был согласен. Это было лучшее, что ему приходилось ощущать. Его сознание постепенно отключалось, он погружался в бездну удовольствия, обволакиваемый прохладной дружелюбной субстанцией, она будто разговаривала с Колямбо, приятно шепча на ухо на своем неведомом райском языке. Он проваливался в самый прекрасный на свете сон, и похоже сон становился для него наиболее предпочтительным состоянием в последнее время.

Колямбо очнулся от легкого покачивания. С ним производили какие-то действия. Кажется, его подняли и куда-то несли. Мысли были на удивление свежи и прозрачны. То снотворное, что дал ему первый в балахоне, оказалось прекрасным лекарством. Но куда его несут сейчас?
Они были в очень густом елово-пихтовом лесу. Дневной свет крайне неохотно заглядывал в эту чащу, поэтому вокруг властвовал успокаивающий полумрак. Его сняли с саней и несли на некоем подобии носилок. Судя по всему, это были те же самые двое монахов. Внезапно они, как будто воспользовавшись невидимым лифтом, плавно ушли под землю. Картинка из мохнатых лап хвойных деревьев и лежащего на них и на земле снега сменилась на картинку странного подземелья. Обстановка напоминала глубокий окоп под навесом, то ли большого количества палок и веток, то ли настоящей земли. Его носильщики двигались по очень узкому коридору, несколько согнувшись, чтобы не задевать капюшонами невзрачный на вид потолок, с которого свисали мелкие прогнившие прутики, иногда с пожухшими листочками. Запах морозной лесной свежести тут же сменился на запах сырости. Однозначно, они были под землей.
Колямбо опять попытался пошевелиться, но ощутил, что связан все в тех же трех местах, поэтому оставалось путешествовать на носилках дальше и надеяться, что черные монахи не несут его на заклание.
Впереди в коридоре послышался деревянный скрип. Они вошли в разбухшую громоздкую дверь, снаружи казавшуюся простым тупиком этого оригинального окопа. И оказались в гораздо более просторном помещении, выложенном из смеси земли и крупных камней. На входе стоял еще один человек в черном балахоне. Его лица также не было видно, но сам по себе монах был полноват.
«Да, их тут куча! Прямо орден целый! Орден Уральских подземных монахов! Надеюсь, меня они приняли за божество?! Хотя, вряд ли. Слишком странно они обращаются с божеством. Связывают, запрещают разговаривать. Несут в неизвестном направлении!»
То помещение, в котором они сейчас находились, было некоей узловой развязкой. Колямбо заметил три каменных двери. Не задерживаясь на месте, его понесли в самую правую. Полноватый монах быстро подсуетился и, изрядно потужившись, таки открыл проход для процессии. В лицо пахнуло смрадным потоком затхлого воздуха. Они двинулись по новому коридору. Этот коридор был еще более узким, чем предыдущий, очень часто вилял, делая невообразимые петли вокруг выпирающих из стен каменных глыб. Колямбо уже понял, что все это сооружение использует естественный ландшафт для маскировки, а поэтому многие природные препятствия устроителям этого монумента приходилось обходить, дабы не пострадала общая задумка. Шли они не быстро, часто носилки застревали, когда стены становились особенно кривыми. Коридор медленно, но верно уходил все ниже и ниже. Потолок теперь явно был каменным, и как будто состоял из больших монолитных глыб. Никаких захудалых прутиков с потолка больше не свисало, теперь ветки торчали из стен. Похоже, все сооружение, либо эта его часть, находилось под большим каменным пластом, а ходы под ним были вырыты в земле. Путешествие длилось всего минуты полторы. Исходя из скорости передвижения, Колямбо прикинул, что до каменной двери от силы метров сорок, а то и меньше. Носилки поставили на пол коридора. Первый монах отворил новую дверь почти овальной формы. И Колямбо занесли в небольшую келью, размером четыре на три метра. В глубине кельи находился лежак, сложенный из хвойных веток, основа которого была сколочена из дерева, этакая несуразная кровать.
Позади идущий взял в руки какой-то металлический предмет. Быстрыми и плавными движениями он разрезал все веревки на теле Колямбо. И не медля ни секунды, оба черных монаха вышли из кельи и задвинули за собой дверь, клацнув чем-то с той стороны, видимо, каким-то крючком или затвором. Все это было сделано настолько молниеносно, что Колямбо не успел даже рот открыть.
– А-а-а? – протянул в недоумении он, воздев затекшую левую руку в сторону закрытой двери. – Х-м-м-м, ну ладно, в следующий раз пообщаемся.
Он аккуратно поднялся с носилок. Ноги немного побаливали, как после поезда, когда он спал, положив ноги выше уровня туловища. В остальном, с телом было все в порядке. Растирая запястья рук, Колямбо оглядел свое новое пристанище. Освещалась келья одной, но очень толстой свечой, стоявшей рядом с лежаком на земле. Потолок представлял из себя все тот же монолитный каменный свод, с редкими жилами и зазубринами скальной породы. Стены на ощупь оказались тоже каменными, только были обмазаны, чем-то вроде глины или земли. Пол точно был земляной, но настолько крепкий, что мало чем отличался от камня. Прямо над лежаком, под потолком Колямбо обнаружил два отверстия около пятнадцати сантиметров в диаметре. Из одного в келью поступал горячий воздух, что-то вроде отопления. В другом отверстии воздух ничем не отличался от царившего в комнате, видимо, это был воздуховод. Ладонь Колямбо спокойно входила в оба отверстия, но заталкивать ее подальше он как-то не решился. Мало ли, что там.
– Ну что ж, пять звезд ребята! – Он сам радовался тому, что его не покидает чувство юмора, даже в такой фантастической ситуации. Правда, все это было куда лучше, чем постоянная тошнота от розовых приступов, и ежедневное нахождение различных трупов. Обращались с ним вроде достаточно аккуратно. Напиток – вообще высший класс. На этой мысли Колямбо почувствовал, что ощущает дикую жажду.
– Напрягает только их безмолвие и то, куда они меня притащили, и на кой заперли. Да, и, кстати, где здесь у вас туалет? Про ванную я даже не заикаюсь.
Звуковой эффект в келье был очень занимательным. Голос Колямбо бодро отражался от каменного потолка и тут же полностью поглощался земляными стенами и полом, так, что эхо пропадало как бы на полутоне.
Логически помыслив, он стал искать некое подобие туалета в противоположном от лежака конце комнаты, подозревая, что им может оказаться тоже какая-нибудь дырочка, но уже в полу. Но так ничего и не нашел.
– Вам придется все-таки на воздух меня выводить.
Он еще послонялся немного по келье, не обнаружил ничего нового и присел на лежак. Сняв с рук перчатки, а с головы – вязаную шапочку.
– Надеюсь, я не замерзну здесь.
 Колямбо глянул на часы. Было пять дня. Вторник. Следовательно, хотя он сейчас не очень доверял ячейке с днями недели, по-прежнему идет тот самый день, когда он выбрался из небольшой пещеры на Трех братьях и столкнулся с трупами туристов у речки. Но его мысли были заняты другим. Получается, что за пять дней, если опять же часы не врут, он ни разу не поел, не попил, и не сходит в туалет. Провел на минусовой температуре более ста часов и хоть бы хны! Не простужен, ничего не отморозил. Очень странно. Может, все-таки часы врут, сейчас не вторник, а пятница. Может все-таки сейчас четвертый день их похода. В ночь со среды на четверг он потерялся. В четверг бродил вокруг Трех братьев, вечером на него напала кричащая в мозг тварь, и он провалился в пещеру. От удара часы сбились, и возник вторник, что случалось иногда с его командирскими. А проснулся Колямбо на следующий день, в пятницу. Сейчас пятница. Тогда еще возможно как-то объяснить его диету. Стресс, постоянные провалы памяти, обмороки. Вероятно, он даже что-то попил, просто не помнил. Он уже смутно помнил, что происходило в Большом логе, когда он шел за старушкой.
Колямбо прервал рассуждения, так как его продолжала мучить жажда, впервые за эти дни. Причем желание попить принимало все более серьезные формы. Его горло будто жгло изнутри. Что-то подобное было, когда они в первый день шествовали к Долине сказок, и Колямбо пришлось есть снег, так как других носителей воды в округе не было.
Он подошел к каменной двери и стукнул в нее кулаком:
– Эй! Дайте пить!
Это было очень неожиданно, но с другой стороны тут же что-то щелкнуло. И дверь стала открываться. Колямбо отпрянул назад. В келью вошел черный монах. Кажется, новый для него, Колямбо еще не видел этого подбородка, да и монах был высокий и весьма тощий. Он поставил на пол берестяную фляжку. Колямбо словно замораживало при виде этих странных людей. У него сразу пропадали все вопросы, которые он хотел задать. Черный монах выпрямился и тут же вышел обратно и закрыл за собой дверь. Внешне все это выглядело очень плавно, но реально быстрота была неимоверной. Колямбо опять только успел открыть рот и поднять руку к уже запертой двери.
– В следующий раз надо сразу брать товарища за шкирку, и проводить с ним беседу. Б-р-р-р! – Колямбо встряхнул головой. – Я как будто в ступор впадаю при их виде. Что за ерунда! Если они меня готовят к постригу в свои братья, нужно обязательно овладеть их методикой движения.
Колямбо, моделируя монаха, как бы вошел в дверь, поставил фляжку и вышел обратно. У людей в балахонах все получалось как-то изящнее, они будто скользили по земле. Или может такой эффект давала их одежда?
Колямбо взял с пола фляжку и открыл пробку. В лицо пахнуло тем самым не очень хорошим запахом, как и в прошлый раз.
– Наверное, это оно, – констатировал Колямбо. – Интересно, я опять засну? – он снова понюхал содержимое берестяного сосуда.
Но его рассуждения заслонило чувство жажды, в горле жгло все больше. Он тут же приложился к фляжке и стал жадно пить маслянистую жидкость. Вкус клюквы, меда и трав приятно разлился по гортани. Он сел на свою новую кровать и приготовился к приходу дурманящих прекрасных явлений.
Однако прошло две минуты, а ничего не происходило. Колямбо напился, жажда была утолена, но никаких галлюцинаций не наступало. Только в голове появились какие-то незначительные ощущения, он пока не мог понять приятные или не очень.
Наконец, Колямбо надоело, он встал с кровати. И тут все закружилось перед глазами, мозг обволокло ватным состоянием, вся келья приняла розовый оттенок. Его затошнило, причем много круче, чем раньше. Возможно, эффект усилился за счет небольшого замкнутого пространства. Колямбо упал на пол, перед ним все летело в безумной розовой гонке. Он стремительно уносился в этот ужасный мир. Его глаза закатились, изо рта пошла пена.

Повелитель леса с силой поскреб своей передней уродливой лапой о кору высокой сосны. Его уши только что различили вдали чьи-то голоса. Кажется, это были люди. И судя по тембру звуков, они были чем-то напуганы и кого-то искали.
Повелитель медленно поднял голову и взглянул своими мертвецкими глазами на заснеженные кроны деревьев. Он немного приоткрыл не в меру длинную пасть и выдохнул воздух, издав еле слышимое, но устрашающее шипение.
Белесое затянутое низкими облаками небо с опаской смотрело сквозь ветви деревьев на таинственное сухопутное отродье и будто старалось поскорее отвернуться в сторону чего-нибудь более приятного для лицезрения. Темное пятно солнца также не проявляло особого энтузиазма и все больше проваливалось в плотное одеяло облачной мглы. Повелитель ненавидяще сощурился, и увел взгляд от своих закадычных вечных спутников, к которым он взаимно не питал никакой симпатии.
Зверь нагнулся к снегу, обнюхав его двумя большими слышимыми вдохами ноздрей. Сутулая спина изогнулась, и он сделал два приличных прыжка в направлении источников уловленных ранее криков. Хвойный лес настороженно затаился. Ветер посчитал за лучшее спрятаться и улетел в неизвестном направлении, оставив записку, что вернется позже. Когда – не уточнялось.
Повелитель осмотрелся. Странно, но сегодня он еще ни разу не встретился с тенями. Ему в последнее время начало казаться, что те научились его выслеживать, и с помощью своей телепатии точно определять его месторасположение. Уж больно часто Повелитель начал сталкиваться с тенями в самых необычных местах.
Тени, это единственное, чего он опасался. Но только когда их много. Группа теней способна залезть в его разум. В стычках один-на-один, они были бессильны, и Повелитель доказывал это уже не раз.
Зверь встал за сросшимися стволами тремя соснами. Отсюда ему было видно дорожку, по которой периодически ходили двуногие. Нюх улавливал тонкие нотки человеческого пота, а его оттенки говорили о страхе. Люди были напуганы, они пахли страхом. Самый лучший запах, который мог ощутить Повелитель.
Сквозь стволы деревьев и ветки кустов на дорожке показались разноцветные куртки туристов. Они периодически кликали в чащу загадочный набор из пяти звуков – «ЖЭНЙА», будто кого-то звали, но при этом, кружась как волчки, продолжали быстро идти. Один из них, одетый в красный цвет, шел впереди. Он не орал набора из пяти звуков, а только каждый раз, когда кто-то из остальных кликал «ЖЭНЙА», разворачивался и начинал громко и нервно ругаться, призывая двигаться быстрее. От него тоже шел запах страха. Он тоже боялся, и чуть ли не больше всех остальных.
Повелитель аккуратно начал сокращать расстояние. Он хищно ощерился, пригнулся к земле, и тщательно выбирая путь, двинулся сквозь лес параллельно людям, каждую секунду все больше подбираясь к дорожке. Он уже наметил себе цель, тот первый, в красном, сначала он разорвет его. Потом займется прочими.
Группа из шести человек быстро двигалась по тропинке сквозь чащу. Час назад они, спускаясь с Круглицы, вышли к Малому Киалиму и обнаружили там ужасную картину из растерзанных трупов тургруппы, с которой позавчера провели ночь у одного костра. В ужасе от находки, туристы помчались к Киалимскому кордону, к лесникам, чтобы рассказать о происшедшем. Вдобавок, они только что потеряли одного из своих молодых членов команды, который вечно играл в дурацкие прятки со своим отрядом, но сейчас было явно не то время, чтобы играть. Они кричали его имя, призывая вернуться на дорожку, но все было без толку. Его уже достаточно долгое отсутствие наводило на мысли, что с ним произошло то же самое, что и с людьми, лежавшими у речки. Поэтому страх все больше вселялся в души туристов, и они в состоянии паники двигались за своим руководом.
Повелитель нюхнул воздух, стоя на изготовке. От дорожки его отделяла буквально пара-тройка мощных прыжков. Запуганные люди не могли его видеть при всем их желании. Повелитель угрожающе сжимал и разжимал пальцы на своих передних лапах, оскал принял подобие ужасной улыбки. Прошла секунда, руковод группы туристов поравнялся с местом, где находился зверь.
Как бестелесный призрак, Повелитель вылетел из чащи. Он заметил невероятно широко открытые глаза человека в красном, перед тем как со всего маху двинуть ему передней лапой по лицу. Дальше раздались леденящие любую душу людские крики, а солнце не в силах все это наблюдать, временно зашло за стоявшую чуть в сторонке, посреди леса, невысокую обросшую лиственницами скалу.
Когда солнце через пару минут вышло обратно из тени небольшой вершины, обозначив свой темный круг в пелене затянутого низкими облаками неба, все было уже кончено. Повелитель, занятый разделкой очередного трупа, оторвался от своего занятия и тоже посмотрел на безликую излучающую свет сферу, присутствие которой он не очень переносил. Они обменялись не терпящими друг друга взглядами. И Повелитель уже собирался продолжить разделку, как заметил на террасе скалы черную человеческую фигуру.
Это был один из тех двуногих, чьих лиц зверь так ни разу и не смог рассмотреть из-за того, что их черная одежда постоянно скрывала практически всю фигуру. Это был один из тех людей, от которых никогда не пахло страхом. Один из тех, кого он часто замечал на недоступных для себя уступах или вершинах, и которые пропадали, словно испарялись в атмосфере. Вот и сейчас, человек в черном обернулся спиной к Повелителю и будто провалился сквозь каменистую основу лесной скалы.


Кгбэшники вместе с Глазьевым тряслись в грузовике, направлявшемся к Киалимскому кордону. Листровский чуть не забыл о своем желании увидеть театр событий с какой-нибудь хорошей высоты, и охотнику пришлось самому напоминать об этом, когда машина поравнялась с уже знакомой чекистам просекой, ведущей от дороги к Монблану. Сверившись с часами, а было уже шесть вечера, капитан решил, что если это не займет много времени, то, пожалуй, лучше осуществить подъем сейчас.
Восхождение на скалистую, поросшую лиственницами и другими незатейливыми деревцами, вершину прошло на удивление быстро. Глазьев с точностью автомата выбирал самый оптимальный путь, лавируя с уступа на уступ с тропинки на тропинку.
– Этот маршрут, самый верный, – повторял постоянно охотник. – Видите, на камнях нет ни единой надписи краской. Значит, обычные туристы здесь не ходят. А так, по другим подъемам уже почти двадцать подписей всякие дураки оставили!
Небо было ясным, солнце медленно садилось на западе, подкрашивая пейзаж в оранжевые оттенки. Редкие кучевые облака проплывали так близко над горой, что казалось до них можно допрыгнуть. С самой макушки Монблана, что служил своеобразным перешейком между хребтами Среднего и Малого Таганая, раскрылся потрясающий вид. Листровский будто генерал Первой Мировой, взлетевший на цеппелине в воздух, внимательным взглядом рассматривал округу. На западе, со стороны города, виднелась форсированная ими Тесьма. Ее течение терялось за горбами Двуглавой сопки, напоминавшей с этой точки большой поросший лесом бархан, прорезанный кое-где острыми скалами. Правее Двуглавой виднелась спина уснувшего стегозавра, спрятавшего куда-то своей хвост с шипами – Откликной гребень. Он действительно похож на гребень, вся его верхняя часть была абсолютно освобождена от растительности и представляла собой сплошное нагромождение камней. Под Откликным и Двуглавой четко виднелся поток курумной реки, на одном из полуостровов которой кгбэшники совсем недавно схлестнулись в потемках с чем-то неведомым и очень сильным.
Панцирь Откликного гребня переходил в странные на вид горки, утыканные мелкими редкими деревцами. Обратившись к небольшой карте, вырисованной на листе бумаге, Листровский определил, что это седловина Долина сказок. Не найдя в ней ничего особенно сказочного, взгляд капитана переместился на самую высокую гору Большого Таганайского хребта – Круглицу. Ее форма и вправду впечатляла, вершина была полусферической, и при этом очень массивной, на вид не меньше четырехсот метров в диаметре. Очень удобная площадка для посадки вертолета, подумал Листровский. Правый край Круглой горы погружался в бескрайнее море лесного массива, которое заполняло собой все видимое вокруг пространство, свободное от горных вершин. Во истину, настоящий лесной край!
Дальше на северо-востоке из моря деревьев поднимался большой остров последней вершины главного Таганайского хребта, Дальний Таганай, где-то недалеко от которого, стоял их лагерь на Киалимском кордоне. На длинной пологой вершине Дальнего виднелись несколько хозяйственных построек и высоких антенн, видимо, это и была метеостанция. За Дальним обозначались вершины хребта Юрма. Лесной океан в тех местах Листровскому показался каким-то более темным и неприветливым, хотя возможно это был световой обман, навеянный парой облаков, упрятавших ту местность от заходящего солнца.
– Где здесь хребет Ицыл? – спросил у Глазьева Шакулин, которого оставили без карты.
– Да вот он! – охотник показал пальцем на открывавшийся на востоке лесистый горный хребет. – Он справа от вашего кордона находится, если по Киалимской дороге мерить. Слева – Дальний Таганай, а Ицыл – справа. Там старые ельники растут, Нестеров говорил, что им несколько сотен лет. – Вон Уральский хребет! – Глазьев показал на юго-восток, где почти весь горизонт занимала длинная горная цепь. – Он затем в Ицыл переходит. Так параллельно друг другу и стоят, Уральский хребет, Малый и Средний Таганай, Большой Таганай, ну и там прочие.
Листровский всматривался в пространство чащи, уходившее от подножия Монблана к вершинам Ицыла, где-то здесь частенько любил бывать зверь. Сплошной мрачноватый лес переходил перед самым Ицылом в какое-то странное место, океан деревьев там вдруг становились пореже и ниже.
– Это болото? – капитан показал на только что отмеченную им аномалию.
– Да, – отозвался Глазьев. – Оно самое. С земли можешь и не понять, что в болото зашел, лес почти незаметно обращается в заболоченную низменность. Многие в той трясине так и остались.
Шакулин присел на корточки и тоже внимательно изучал лесной массив с болотом от Монблана до Ицыла, будто пытаясь глазами выискать оборотня или его логово. Листровский еще раз окинул взглядом весь пейзаж, еще раз сверился с самодельной картой, пришел к выводу, что она в целом неплохо отражает общую географию района, и что огромная подробная настоящая карта местности может пока спокойно лежать в его офицерской сумке, висевшей через плечо.
– Двинулись обратно, – скомандовал он, – уже почти восемь, скоро темнеть начнет, а нам еще как минимум полчаса в грузовике трястись.
Кгбэшники двинулись за Глазьевым, возглавившим нисхождение с Монблана.
Вечер и ночь на кордоне прошли спокойно, чекисты успели осмотреть место, где вчера нашли двоих лесников, сами тела еще утром на том же грузовике отправили в лабораторию к Альшанину.
Рано утром, они втроем, в том же составе, двинулись к раскольничьим скитам. Глазьев повел их по Старой Киалимской дороге куда-то дальше на северо-восток вдоль склонов Ицыла. Шакулину, наконец, удалось выспаться и он уже не клевал носом как вчера, активно рассматривая места вокруг себя. Дорога постепенно уходила все дальше от реки Киалим, красивой неглубокой полностью погруженной в растительность водной артерии Таганая. Когда они перебирались вброд, Шакулин не смог не восхититься картинами, которые нарисовал самый прекрасный в мире художник – природа. Над тихой темной гладью воды свисали ветки деревьев, весь берег был укутан приятным ковром, уже начавшей жухнуть осоки, на другом берегу высились две большие ели в окружении тонких берез, тоже пытавшихся омыть свои листья в приятной тихо текущей речке.
У подножия Ицыла их встретили те самые легендарные реликтовые ельники. Шакулин особенно напряженно разглядывал их, продолжая движение в конце колонны, будто пытался определить степень древности. Под ногами пощелкивала опавшая желтая хвоя и сухие мелкие веточки.
– Скажите, Дмитрий Владимирович, – обратился Листровский к охотнику, шествовавшему первым, – вы ведь ведете нас к раскольникам не просто так. Нам должны что-то рассказать или показать. И вы наверняка знаете, что. Так, может, заранее раскроете тайну? Это что-то нам должно дать ответы на наши вопросы, касательно зверя?
Глазьев долго ничего не отвечал, но было видно, что он не игнорирует капитана, а просто думает над ответом.
– Я знаю, о чем вам скажут, – начал охотник, – мне кажется, вам это будет не безынтересным, возможно, даже важным.
– А почему вы раньше не говорили о такой возможности? Почему вы это не предложили лейтенанту при первой встрече вашего кружка?
– Вы должны были встретиться с ним.
– С кем, с оборотнем?
– Да, вы должны были повстречаться с тем, кого здесь принято называть оборотнем. – Глазьев подошел к одиноко стоявшему около дороги молодому дубку, неизвестно как оказавшемуся посреди хвойного леса, и сорвал пару желудей. – Чтобы понять, что имеете дело с необычным существом, – продолжил охотник. – А так вы бы все приняли за полный бред. Да и мне надо было к вам присмотреться, ведь вы сейчас идете туда, куда любому человеку из города входа нет.
– А ваши коллеги по кружку, тоже знают о том, что нам должны рассказать? – решил спросить Листровский.
– Нет, никто не знает. Откуда? Анодин – просто натуралист, он вообще считает, что это пара волков все проделывает. Мой друг Валерий Викторович Нестеров занят только сбором всяких бумажек, он в лесу последний раз был лет пять назад. Алексей (имелся в виду Моляка) совсем недавно влился в наши ряды, так сказать. Его Нестеров зачем-то позвал. Моляку только голоса интересуют, что туристам чудятся.
– А вы их слышали? – вмешался Шакулин, шедший до этого абсолютно немым.
– Нет, конечно, – усмехнулся Глазьев. – Не знаю, что они там слышат. Я никогда ничего не улавливал, даже на Трех Братьях. Это скалы, мы их вчера проезжали. Там, есть какая-то чертовщинка. Кстати, двое моих знакомых в пещерке одной из тех скал находили скелет огромного сенбернара, на ошейнике даже имя было выдавлено – Зина.
Кгбэшники вздрогнули и переглянулись между собой. Итак, объект «Зина» был обнаружен. Как и предполагалось, он уже давно обезврежен. Возможно, то ранение при побеге все же сыграло свою роль.
– Вы сами видели этот скелет? – уточнил капитан.
– Нет, как-то в голову не приходило. Чья-то псина давным-давно сдохла, какое мне дело.
Дорога огибала Ицыл и уходила дальше на северо-восток, к городу Карабаш. Глазьев же повел своих спутников иным путем, на север, сойдя с дороги, через самые заросли. Здешний лес был смешанным. Темные временами мрачные ели оттенялись вставками в виде лиственных деревьев различных мастей.
Сначала троица шла, придерживаясь течения Киалима, а затем и вовсе покинула его. Никакой тропинки кгбэшники под ногами не различали, приходилось полагаться только на ориентиры охотника. Чаща становилась все более плотной, а группа, ведомая Глазьевым, углублялась в нее. Вскоре посреди зарослей им начали встречаться нагромождения камней, словно древние курганы неизвестных лесных воинов.
– Мы приближаемся, – оповестил охотник. – Осторожней, здесь есть ловушки, идите за мной, не петляйте.
Чекисты аккуратно ступали прямо за Глазьевым, тщательно вглядываясь в место, куда предполагалось сделать следующий шаг. Так они прошли минут пять, и тут Глазьев остановился. Их окружали высокие ели и березы, сквозь ветки деревьев пробивались редкие лучи дневного солнца. Повсюду виднелись природные баррикады больших плоских валунов, плотно укутанных мхом.
Глазьев подозвал своих спутников к себе.
– Вон у тех камней, – он показал на расположенные небольшим уступом глыбы метрах в тридцати от себя, – видна такая полупещерка, там еще ветки нависают.
Листровский с Шакулиным напрягли зрение, чтобы понять, о чем говорит охотник. Так, сразу было незаметно.
– Вроде, приметил, – сказал капитан.
– Идите туда, и ныряйте прямо в нее, – продолжал Глазьев. – Попадете в небольшой проход, спускающийся постепенно вниз, в одного человека шириной. Вы фонарик взяли?
– Я взял, – ответил Шакулин.
– Включите фонарик и ступайте до конца, всего шагов двадцать. – Упретесь в тупик, оглядитесь, найдете выступ и потяните за него. Это дверь, она откроется. Попадете в подземную комнату. Там три хода, тоже в дверях. Две будут закрыты. Одна, слева которая, для вас. Вам туда. Откроете, зайдете, садитесь и ждите. Вопросов задавать нельзя. Только слушайте. Все. Я здесь останусь.
Кгбэшники обменялись взглядами и молча двинулись к указанной пещерке. Пройдя под свисавшими сверху ветвями, они прошествовали по узкому неосвещенному ходу. Их камуфляжная форма задевала о торчащие из земляных стен прутики, приходилось немного пригибаться, чтобы не задевать головой верхний свод. В тупике Шакулин с помощью фонарика нашел ручку и дернул на себя. Большая деревянная дверь неохотно, но абсолютно без скрипа стала подаваться. Чекисты вошли в подземную комнату, где-то десять на десять метров, образованную природным залеганием больших каменных глыб. Потолок был достаточно высокий, можно было спокойно стоять в полный рост. По стенам кое-где стекала вода и гулко капала на земляной пол. По углам стояли высокие каменные подсвечники. Листровский показал пальцем на левую дверь, и не найдя для себя больше ничего интересного в общей комнате, они направились к ней. Эта дверь была высечена из камня. Чекистам пришлось напрячься, чтобы преодолеть преграду и оказаться в комнате меньших размеров. У дальней стены располагалось что-то вроде гранитного алтаря, вокруг которого горели четыре свечи. Правда, они излучали на удивление мало света, поэтому в комнате царил полумрак. У правой стены находились три монолитных каменных скамьи. Чуть перед ними в той же стене кгбэшники различили что-то вроде небольшого окошечка, как в исповедальне католической церкви.
Шакулин жестом показал, что им, наверное, надо сесть на скамью. Ощущения у обоих офицеров витали странные, что-то тайное и древнее чувствовалось в этом подземном сооружении, было неудобно даже шептаться в этом обиталище тишины. Они присели, выключив фонарик. Больше пока ничего не происходило, поэтому чекисты стали рассматривать комнату, служившую местным жителям чем-то вроде небольшого подземного храма.
По всем стенам ободком шли высеченные из камня овальные узоры, причем над алтарем они увеличивались почти в четыре раза. Толком было непонятно, что содержал в себе странный повторяющийся рисунок, свечи не давали должной освещенности. Шакулин не удержался и включил фонарик, наведя луч на интересующий его орнамент, и чуть не ахнул. На него глядели каменные глаза странных идолов, черты лица которых, один в один, были схожи с чертами лица маски, стоявшей на полке в кабинете Нестерова, и которую ее хозяин выдавал за ритуальную маску Вуду, привезенною из Африки.
По спине Шакулина пробежал неприятный холодок. Он как можно ближе придвинулся к уху Листровского и прошептал:
– У Нестерова в шкафу стоит такая же маска.
Листровский, сощурившись, глянул на лейтенанта.
– Абсолютно такая же, – кивнул Шакулин. – Абсолютно.
Капитан моргнул глазами, дескать, я понял.
В эту же секунду из окошечка послышался легкий каменный скрежет, оно открылось. Кгбэшники рассмотрели профиль почти полностью укрытый черным капюшоном. Они подались вперед, чтобы попытаться получше разглядеть человека, но тот специально чуть отвернул голову в сторону.
– Тот, кого вы ищете, мы называем Уутьема. – У говорившего был низкий сиплый голос. – Уутьема – бестелесный дух, блуждающий по лесам и ищущий своего воплощения. – Незнакомец говорил негромко и размеренно, иногда глубоко вздыхая, чувствовалось, что ему уже не мало лет. – Очень давно, во времена Батыя, когда на этих землях жило племя башкир, в одну из ночей над Круглой горой появился гигантский голубой шар. Он был так ярок, что свет его уходил на много верст во все стороны. Шар висел над горой всю ночь, а утром исчез и никогда больше не появлялся. С тех пор башкиры стали находить мертвых соплеменников в долинах между горами. Их тела были растерзаны так, как не делал до этого ни один дикий зверь. Шаманы – «говорящие с тенями» советовали, что лучше уходить с этих мест, так как тени нашептали, что пришедший зверь страшен и беспощаден, а для борьбы с ним, нет оружия. И башкиры ушли дальше на запад и север, оставив Таганай, что на их языке означает «Подставка для Луны», зверю, родившемуся из света. Остались только единицы, те, кто могли слышать теней. Но даже они иногда бесследно пропадали.
Незнакомец поднял свою руку и оперся на нее щекой. На его морщинистых, крючковатых, но длинных пальцах, Шакулин, сидевший ближе к окошечку, заметил массивный, выполненный из коричневого камня, перстень. Он напряг все свое зрение, прежде чем, различил, что перстень был выполнен в форме лица все того же идола, чьи узоры украшали помещение.
– Но двести лет назад, – продолжал таинственный старик, – сюда пришли слуги императрицы, они сгоняли со всех близлежащих городов и деревень людей для постройки завода. Иные сбегали, зная недобрую славу таганайских мест, но их ловили, и наказывали, а прочих казнили. Людей набиралось все больше, заводчане все дальше уходили в леса. Так, уснувший почти на четыре столетия Уутьема, получил новое воплощение. И стал убивать. – Незнакомец с минуту ничего не говорил, будто переводил дух. Он тяжело дышал, видимо, разговор давался нелегко. – Дальние предки всех моих братьев и сестер тоже были согнаны на стройку, там царили гнет, страх и непомерная по тяжести работа. Приказчики издевались над крепостными, как только умели. Рабочий день мог вообще не прекращаться. Так было надо, чтобы уложиться в срок, иначе сами хозяева завода могли пасть в немилость императрицы. Условия были ужасны. После, всех стали насильно крестить, нашим предкам стали навязывать новую веру. Это было уже слишком. Назад в свои селения вход был закрыт, там их ждали телесные наказания и возвращение обратно на стройку или того хуже. Поэтому сначала по одному, а потом десятками староверы принялись сбегать и селиться в долине, подальше от завода. Так возникли наши жилища. Временами кто-либо из нас тоже становится жертвой Уутьема, но мы знаем его силу и его слабость, а потому можем избегать встреч с ним. У нас свой Бог, у нас свои духи. Мы умеем говорить с ними и слушать их. Лесные тени, нам рассказали, что Уутьема бестелесен, он ищет меченого, того, кто может видеть розовый мир. Он забирает разум такого человека и обретает страшный звериный облик. Уутьема появляется, когда мозг меченого блуждает в розовом пространстве, и пока это длится, Уутьема неуязвим. Зверь исчезает и опять бродит как дух, когда меченый возвращается в светлый мир. Но Уутьема существует пока меченый не умрет. Лишь после смерти меченого зверя можно уничтожить.
Старец снова взял паузу. Судя по звукам, он поерзал на своем месте, кашлянул пару раз и поправил створку окошка. Листровский с Шакулиным напряженно слушали. Глядящие на них со всех сторон в слабом свете свечей неземные лики идолов только усиливали эффект от слов незнакомца в капюшоне и периодически прогоняли по спине Шакулина полчища мурашек. Листровский смотрелся спокойнее, уставившись в одну точку под ногами, он будто на подкорку записывал все слова старца.
– Несколько лет назад среди нас оказался меченый. Его разум помутился, когда им завладел Уутьема. Зверь воцарился в долине, но не надолго. Нам пришлось самим напоить ядом нашего больного брата и выйти на охоту. После смерти меченого Уутьема продолжает пребывать в теле зверя, и только после ранения рассыпается в прах и превращается в злой дух. За десять дней охоты, мы потеряли еще пятерых братьев, но сумели загнать Уутьема в западню, где и разделались с ним. Его тело растаяло у нас на глазах.  Он очень умен, почти как человек. И вот теперь он снова воплотился. Но Уутьема не бессмертен. Жаль, что об этом мы узнали только недавно, – добавил старовер, встал со своего места и закрыл окошко.
Повествование было так неожиданно прервано, что кгбэшники не сразу поняли, что аудиенция окончена. Они еще пол минуты подождали, будет ли продолжение. Но старец не возвращался.
– Двинулись! – негромко проговорил Листровский, кивая в направлении выхода Шакулину.
Они молча прошли через общую комнату и пещерный лаз, и вышли обратно на свет под сень смешанного леса. Пение птиц казалось вернуло их из другого таинственного мира в реальность, где сквозь ветки деревьев, ласково светили лучи солнца, и упорно стучал по коре дятел.
Листровский поднял с земли небольшую зеленую шишку.
– Если опустить «голубой шар» над Круглой горой, «розовый мир» и «нашептывание лесных духов», то все очень неплохо совпадает с тем, что мы знаем. – Он был как всегда спокоен и сосредоточен, запуская шишку в кусты.
Шакулин же выглядел излишне возбужденным, на него все, что он только что видел и слышал, произвело намного большее впечатление.
– Евгений Палыч, наш Коробов – меченый! Такой же, как ранее ими были Воронов и Порфирьев. Когда они умирали, оборотень пропадал. Это же, как пить дать!
Листровский скептически взглянул на всполошенного коллегу.
– Будем проверять. Кстати, где Глазьев?
Охотника и вправду не было нигде видно. Листровский обернулся вокруг своей оси, ища глазами его фигуру.
– Нам нужно скорее возвращаться в город, – заметил Листровский. – Когда, вы, Сергей, смотрели документы по Нестерову, кто значился в его родителях, помните?
Шакулин призадумался.
– По-моему, там было обозначено, что он сирота, – ответил лейтенант.
– То-то и оно. Никакой он не сирота. Нестеров из этих. – Листровский кивнул в направлении пещеры. – Он из раскольников. Вот, откуда у него маска. – Куда Глазьев делся?
– А вдруг маску Нестерову подарил сам Глазьев?
– Вполне возможно.
Из-за деревьев показался охотник.
– Простите, я не думал, что вы так быстро закончите, – извинился он.
– Да, дискуссии не получилось, – в ответ заметил ему капитан. – Нам нужно срочно обратно. Ведите нас.
Они снова выстроились цепочкой и двинулись за охотником, Шакулин был замыкающим. Листровский шел вторым, поэтому мог спокойно расспросить своего проводника.
– Скажите, Дмитрий Владимирович, вы были внутри?
– В подземелье? Никогда не был. Вам повезло, чужаков туда не впускают. Я общаюсь с двумя лесными братьями, но мы всегда встречаемся на поверхности.
– То есть вы никогда не были в их комнате-храме?
Послышался смешок охотника:
– Я даже не знал, что у них есть комната-храм.
– Ну, ясно. Вы помните, в кабинете у вашего друга Нестерова стоит маска, что вы о ней знаете?
– Он всегда говорил, что маску ему привез один институтский товарищ из Африки.
Листровский получил нужные ему ответы, поэтому перевел тему в другую сторону:
– Раз вы не были в подземелье, почему нас, совершенно чужих людей, туда допустили? И как вы, не будучи там, смогли нам рассказать, как заходить в пещерку и, какую дверь открывать, когда мы окажемся внутри?
– Все по памяти, как надиктовали те двое моих друзей, так и передал. Поверьте, я никогда не проникал в пещеру, хотя было бы интересно. – Голос Глазьева звучал спокойно и уверенно, отвечал быстро, без особых раздумий. Можно было предположить, что, скорее всего, не врет. – А насчет того, почему вас допустили. Зверь охотится и на отшельников тоже. Если вам удастся его убить, староверы будут только рады, ведь их возможности хуже ваших. Автоматов у них точно нет. И потом, в этот раз зверь совсем разбушевался. Они потеряли уже четверых человек, даже не начиная охоты на… как его там, что-то на «У».
– Уутьема, – заметил Листровский.
– Да, кажется, так лесные братья его кличут.
– А история про меченого?
– Знаю, – ответил Глазьев. – Вам она кажется выдуманной?
– А какой она кажется вам?
– Я знаю только то, что зверь необычное животное. Он и вправду неуязвим, пропадает на несколько лет или даже десятков лет, затем появляется.
Троица подошла к месту, где им опять предстояло перейти через Киалим. Поднялся порывистый ветер, небо стало быстро заволакивать низкими темно-серыми облаками.
– Сейчас польет! – после осмотра небесной обстановки отметил Глазьев. – Надо поторапливаться.
Дождь и вправду не заставил себя долго ждать и сначала мелкой моросью, а затем более крупными каплями принялся ублажать землю влагой. Шакулин вспомнил, что в последний раз, такая погода, как раз была вечером перед нападением оборотня на их засаду рядом с курумной рекой. Капли зашелестели в траве и ветках деревьев. Ветер не унимался и гонял дождевую воду, придавая струйкам различные траектории пикирования.
Листровский чуть отпустил Глазьева вперед, чтобы тому не было слышно, о чем они станут говорить с Шакулиным.
– Он утверждает, – начал капитан, – что никогда не был в подземелье и тем более в их храме, а маску Нестерову привез какой-то путешественник из Африки. И, в принципе, я склонен ему доверять.
– Как же он рассказал нам путь до левой комнаты под землей? – не понял Шакулин.
– По памяти, как ему передали двое знакомых раскольников, с которыми Глазьев общается.
Ветер с дождем ударил прямо в лицо. Кгбэшники, морщась, вытерли капли с лица.
– Думаю, Нестеров совсем не простая фигура, – почти выкрикивая, сказал Шакулин, так как вокруг стоял сильный шум от льющейся из туч воды.
– Точно. Теперь понятно, что именно он – главный кукловод кружка натуралистов. Нестеров сам из раскольников, он знает историю о меченом. Моляка же его знакомый и протеже, как я понял. Этот психиатр, еще не являясь членом общества, видимо, случайно узнал от своего друга из Свердловска о странном воскрешении некоего Коробова. Нестеров же, был допущен местными властями к расследованию в виде научного консультанта, он вспомнил эту фамилию и уловил, что может означать странный факт пробуждения Коробова. Поэтому Нестеров ввел Моляку в общество. И сделал это именно для того, чтобы заполучить Коробова, но только с помощью Моляки. Коробов утверждал, что слышал перед нападением голоса. Как раз то, чем так интересуется Моляка. Затем Нестеров зазвал вас на заседание кружка и неплохо провел скрещивание с доктором. Тот обозначил факт воскрешения Коробова, поболтал про голоса на Таганае и добился перевозки Коробова в Златоуст. Но Моляке больной нужен и вправду чисто в научных целях, ведь он пишет докторскую, и Коробов для него – бесценный материал. А Нестеров получил, как он полагал, меченого. Через Моляку он имеет возможность следить за больным.
– Нам надо срочно выставлять охрану к палате Коробова! – воскликнул Шакулин, до которого все изложенное Листровским тут же дошло. – Нестеров попытается его устранить!
– Сегодня же вернемся в город. Я добьюсь нужной нам бумаги, о том, что мы имеем право, делать все, что захотим, для достижения нужной цели. – Листровский подмигнул Шакулину. – Коробова с Молякой и еще парой санитаров перевезем на кордон, тщательно проверим все медицинские записи. Если время припадков больного совпадает со временем, когда происходили нападения существа, то возможно, история с меченым – реальна.
– Нам придется самим убить Коробова? – Шакулин задал вопрос с опаской.
Листровский беззвучно пошевелил губами, прежде чем ответить.
– Возможно. А Нестерова возьмем под домашний арест, пока все не закончится. Потом разберемся, что с ним делать. – Капитан помолчал, а затем проговорил, качая головой. – Если бы мне пару месяцев назад сказали, что я буду гоняться за неким злым духом, я бы повертел у виска!
Шакулин усмехнулся. Все действительно выглядело фантастично. Но не поддающийся пулям кошмарный силуэт Уутьема, встретившегося им на курумнике, заставлял более серьезно относиться к местным легендам.
– Евгений Палыч, вы серьезно готовы принять существование этого Уутьема в том виде, в каком нам его нарисовал тот старик? Я вас не очень узнаю в последнее время.
– Есть вещи пострашнее оборотня. Если мы не подадим зверя кое-кому на блюдечке, – указательный палец Листровского многозначительно показал наверх, – или не уничтожим его, чтобы работники всех СКБ чувствовали себя спокойно, нас просто аннулируют. И мы встанем в длинный серый ряд простых советских людей. Ну, точнее, это вы, Сергей, встанете. Со мной может быть еще хуже. 
Дождь продолжал лить, как из ведра. Плащи всех троих полностью вымокли. Ветер, наконец, стих, и капли падали отвесно. Под ногами между камней и травы текли мелкие ручьи. Но на западе, кажется, уже прояснялось.
Через час они оказались на кордоне. Погода совсем вышла из-под контроля. Просвет в небе на западе, так и остался на своем месте, а долину накрыла громадная черная туча, из которой, с периодичностью минута-две, сверкали молнии, и шел сильный дождь вперемежку с мокрым снегом.
– Отличная погода, – улыбнулся им Глазьев, заскочив под козырек одного из бараков кордона. – Ладно, я внутрь, обсыхать.
– Ну, совсем одуреть! – прокричал сквозь шум стихии Листровский, оглядывая обстановку на кордоне. – Все дороги, наверное, развезло, мы сейчас никуда не уедем.
– Похоже на то! – прогорланил ему в ответ Шакулин, пытаясь о ступеньку барака оскрести ботинки от налипших комьев грязи. – Придется ждать завтра!
На крыльцо вышел водитель грузовика.
– Вы как раз вовремя, – подошел к нему Листровский, – нам сейчас же нужно в город. Проедем?
Водитель оценивающе глянул на тучу, потом на размокшую землю, скептически пожевал губами и ответил:
– Нормально, дорога почти вся из камней, ее не размывает. Но на холме перед городом могут быть проблемы.
– Тогда поехали!
Они втроем, омываемые струями дождя, побежали к грузовику и стали усаживаться в кабину. Было три часа дня.