– Очень странный случай. – Моляке уже серьезно поднадоели скачки грузовика на частых камнях Старой Киалимской дороги. – Это не эпилепсия в том виде, в каком мы с ней имеем дело обычно. – Грузовик тряхнуло так, что доктор чуть не откусил себе язык. – Господи, мы живыми доедем?
– Не переживайте, Алексей Алексеич, – Листровский даже в таких условиях пытался прикурить, подсев к самому краю кузова и осмотрев из-под тента окружающую обстановку.
Обстановка была не нова, Листровский уже почти выучил эту дорогу наизусть. Был полдень, высоко в небе плыли легкие облачка, никак не мешавшие солнцу светить на море таганайских чащоб. Сейчас капитан мог легко сказать, что они едут как раз где-то в районе поворота на Монблан. В глубине кузова, у борта рядом с кабиной, стояли носилки, на которых лежал связанный, для собственной же безопасности, Коробов. Однако ему, судя по всему, было все равно. Казалось, он смотрел ввысь, на те самые облака, скрытые сейчас от прямого взгляда тентом грузовика. Около больного сидел на бортовой лавке Шакулин, учитывая предыдущий опыт, он где-то раздобыл маленькую подушку и сейчас удобно подложил ее себе под пятую точку, дабы копчик оказался в приличном состоянии даже после окончания эпопеи с постоянными разъездами по этому коварному маршруту. Моляка санитаров на кордон брать не стал, сказав кгбэшникам, что с Коробовым легко справится сам, и помощь ему не понадобится. Однако доктор по-прежнему не понимал, для чего Коробова везут в долину, а сообщать подробности ему никто не спешил.
– Это было не отравление, – продолжал Моляка. – В крови не найдено никаких признаков яда или чего-то подобного. Но вот их мозг. Они будто сами себя ввели в состояние анабиоза. Мозг спит, и очень глубоко, никаких сновидений. Я бы даже сказал, что мозг вообще не работает. График энцефалограммы почти без зигзагов. Невероятно, но температура их тела снизилась до 34,9 градусов. Они впали в спячку, как медведи.
– А почему пена изо рта шла? – спросил капитан, выдыхая очередную порцию сигаретного дыма.
– Видимо, это реакция в начальной стадии такого процесса. Я читал про китайских монахов в свое время. Так те могли на несколько месяцев, а то и лет, входить в подобное состояние. Им не требовалось ни пищи, ни воды. А затем сами возвращались через какой-то промежуток к нормальной жизни.
– Да, я слышал о таком, – подтвердил Листровский.
Он вспомнил позу, в которой нашли Нестерова и Андросова. Все было указывало на то, что оба псевдо монаха ввели себя в состояние анабиоза, с помощью некоего ритуала, ради того, чтобы больше не подвергаться допросам. Оставалось неизвестным время, когда эти голубчики планировали вернуться в сознание. Листровский задумался, что служит для таких людей часами, по которым они определяют точку возврата. А вот братство, комната-храм которого была испещрена изображениями лица странного идола, вызывало у него все больший интерес. Листровский даже стал подумывать о том, чтобы нарушить свое обещание и плотнее заняться отшельниками и их тайнами.
Бритый на лысо Моляка в коричневой, видимо, импортной куртке выглядел как-то очень необычно. Смена белого халата на цивильную одежду радикально меняла его имидж. Сейчас он был больше похож на одного из головорезов Барышкова, чем на кандидата наук и врача психиатрической лечебницы. Однако Моляку сильно беспокоило отсутствие разъяснений по поводу цели их путешествия на Киалимский кордон в компании с больным Коробовым. Поэтому доктор периодически покусывал губы, что выдавало его нервозность.
– Это как-то связано с тем, что Нестеров хотел похитить его? – Моляка ткнул пальцем в Коробова.
– Вы о чем доктор? – Листровский прослушал начало вопроса.
– Зачем он вам нужен там, на кордоне? – переформулировал ближе к теме Моляка.
Кгбэшники переглянулись. Шакулин по-прежнему придерживал носилки больного, смягчая подбрасывающий эффект ухабов каменистой дороги.
– Доктор, вы просто последите за ним, – успокаивающим тоном стал отвечать капитан, – а мы тем временем решим свои задачи. Потом сможем вам кое-что рассказать.
Моляка недовольно покивал головой.
Через полчаса грузовик доехал до места назначения. Встречавших машину бойцов из отряда Барышкова Листровский тут же ангажировал для переноски Коробова в одну из дальних комнат длинного барака, того, в котором на кордоне ранее жили лесники. Моляке выделили комнату рядом. Как-то не с руки было отправлять доктора на койку в общее помещение, где располагались люди из спецотряда и планировали ночевать Листровский с Шакулиным.
– Глазьев, где он? – первым делом осведомился Листровский, встретив на крыльце капитана Барышкова.
– Опять в лес ушел, – командир спецотряда махнул рукой в южном направлении, – куда-то туда, за Терентьиху. Мы его тут попасли немного, любопытно стало. Но он в лесу лучше ориентируется, кажется, улавливал хвост, а потом пропадал. Так что точно не знаем, куда он бродит. Вчера после вашего с лейтенантом отъезда в город, как дождь закончился, он тоже куда-то отправлялся.
– Но ночевал хоть?
– Ночевал здесь, – утвердительно кивнул головой Барышков.
– Что с ловушкой? Какие планы?
– Сделали кое-что, чуть все руки не стерли. Скоро покажу.
– М-да, ну хорошо, мы вам как раз приманку новую привезли.
– Тот тип на носилках? А что с ним?
– О-о-о! – протянул Листровский, не меняя каменного выражения своего лица. – А это самое интересное. Пойдем внутрь.
Они вошли в барак.
Вечером Барышков повел чекистов по кордону, демонстрируя заготовленный план. Солнце уже закатилось за Большой Таганайский хребет, где-то в районе Круглицы, но небо еще осталось достаточно светлым, обрамленное мелкими кучками облаков. Киалимский кордон представлял из себя старую, давно покинутую деревеньку, где ранее заготавливали тонны древесного угля, и отправляли его по Старой Киалимской дороге в Златоуст на завод. Но в начале века необходимость в таком топливе отпала, деревенька была заброшена, а при советской власти и вовсе разрушена. Были оставлены только три строения, два длинных бревенчатых барака и деревянный дом. Все это обозначили на картах как «кордон» и поселили на нем лесников, отвечавших за северо-западную часть таганайского лесного фонда. Кордон находился в окружении смешанного леса и напоминал большую округлую поляну, вытянутую с юго-запада на северо-восток, диаметром сто пятьдесят-двести метров. Буквально рядом, с южной стороны, протекал лесной бродяга этих мест – Киалим, который и дал название кордону. На северо-западе, примерно в трех километрах, возвышалась вершина Дальнего Таганая. В сторону этой горы лес был более плотным с преобладанием еловых деревьев.
– По периметру кордона, на четырех соснах, – начал Барышков, руками показывая, куда смотреть чекистам, – расположены точки оповещения, там у меня по снайперу сидит. Зверюга до них не доберется ни в каком случае, высоко. Сама ловушка в виде волчьей ямы.
Они направились к месту, где были навалены различные большие ветки деревьев и палки. Немного не дойдя до границы этой небольшой свалки, Барышков остановился.
– Как вы понимаете, это и есть яма, – сказал он. – Она уже готова, глубина три метра, к сожалению, дальше одни камни. Все дно в больших кольях. Периметр, где-то пять на десять метров. А вот это, – он показал на два еле видных, торчащих из земли красных флажка рядом с ямой, – линия безопасности. Яма разделена на две половины, флажки обозначают твердый перешеек, ширина, примерно метр, с боков укреплен, так что не обвалится. Туда можно вашу приманку поместить.
– Чтобы зверь кинулся к приманке и ушел вниз? – уточнил Шакулин. Они с Листровским в присутствии спецов намеренно не пользовались ни словом «оборотень», ни тем более новым – «Уутьема», чтобы избежать лишних разъяснений.
– Да, думаю, во флажках он не разбирается. Да, и надеюсь, зверь не подсматривал, когда мы здесь рыли. – Барышков усмехнулся и подмигнул Листровскому.
– А это для чего? – Листровский кивнул на два больших кострища, сложенных в двадцати метрах от ямы по разные стороны.
– Задумка такая. Если зверь выйдет к кордону, и направится к яме, то есть второй вариант, вдруг не захочет в ловушку лезть. Двое моих парней самострелами засылают на кострища, которые мы обильно полили керосином, горящие тряпки. Они воспламенятся, и стрелкам будет лучше видно объект. Накроем его огнем со всех сторон. Правда, по опыту, я не уверен, что наши пули доставят зверю неудобства.
– Можешь не беспокоиться, – проговорил Листровский, – в этот раз ему пули не покажутся особенно привлекательными.
– Расскажешь почему? – с хитрецой в глазах спросил Барышков, понимая, что вряд ли сейчас же узнает всю подноготную. Но это Барышкову было и не нужно, его отряд всегда выполнял конкретные задачи, а что, почему и зачем, было прерогативой иных лиц из КГБ, к которым сейчас относился, в частности, Листровский.
– Я расскажу, что надо сделать, дабы зверь стал более чувствительным. Но чуть позже. Твои снайперы как раз помогут.
– Ладно, – согласился Барышков.
– А где будет сосредоточена основная огневая мощь? – Листровский обернулся вокруг своей оси, ища глазами какие-нибудь признаки укреплений. – Если ты планируешь выход по команде из бараков, то зверюга может сбежать, а снайперы – далеко, и стреляют одиночными. Объект просто уйдет.
– Все нормально. В этот раз у меня народу побольше. Четверо – в дозоре на соснах, двое – у пулеметов на чердаках бараков, – Барышков поднял брови и улыбнулся, – рядом с ними – еще по снайперу. Траектории с людьми на соснах не пересекаются, углы тоже разные, так что друг друга накрыть не должны. Остальные четверо парней будут со мной, как и вы, в бараках. Мы работаем снизу. Все четверо, плюс я, свои наземные траектории сближения с ямой знают, чтобы не попасть под обстрел снайперов и пулеметов, у вас двоих есть варианты, можете оставаться в бараке, можете двигаться за кем-нибудь по их траекториям.
– Если объект не доходит до ямы, что тогда? – наконец вмешался в беседу Шакулин.
– Надо, чтоб дошел? – криво улыбнулся Барышков.
– А если вообще не придет? – продолжал лейтенант.
– Надо, чтоб пришел. Вы же говорите, что приманку хорошую привезли.
Листровский в задумчивости покивал головой.
– Я не уверен, что все будет так просто, – Шакулин взмахнул руками. – Он умный, вы помните, как зверь раздубасил нашу прошлую ловушку? Он просто перебил всех, кого мог достать, по одному. Он не шел тупо к костру на курумнике. Он зашел с леса, явно почуяв наши запахи, потому и начал с дозора на перешейке.
– От того, лейтенант, у нас сейчас и поставлена задача, работать со зверем на расстоянии, пока он четко не выйдет на яму. – Барышков продолжал смотреть с кривенькой улыбкой.
– Ну, я не знаю. – Шакулин отвернулся и отошел чуть в сторону, направившись по внимательней рассмотреть заготовленные кострища.
Капитаны остались вдвоем. Листровский чуть приглушенным голосом начал говорить:
– Когда зверь подойдет на нужное расстояние, какой-то из твоих снайперов должен первым делом убить приманку – того больного. – Он глянул на Барышкова. – Так надо, – жестче выразился Листровский. – Этот больной, был первым на кого два года назад зверь совершил нападение. Но остался жив. Сейчас он как овощ, ни на что не реагирует. Родственников нет. Ночью испытывает постоянные приступы, в последнее время ничего не ест. Фактически, он сам скоро отдаст концы. – Здесь Листровский намеренно приврал.
– Зачем его убивать?
– Это не обсуждается. Чтобы уничтожить зверя, придется сначала прикончить этого Коробова. Вот санкция. – Листровский достал из нагрудного кармана своего маскировочного костюма бумагу, полученную от Верещагина, и сунул ее Барышкову.
Тот прочел и хмыкнул.
– Надо, так надо.
– Кому доверишь? – поинтересовался Листровский. – Чтобы без соплей, промедлит пару секунд, и зверь уйдет, а потом ищи его свищи!
– Влад сделает, – чуть подумав, ответил Барышков.
Начало темнеть, небеса сделались серыми, с юго-запада наползала какая-то мгла. Силуэты деревьев начали растворяться в общей массе леса. Все очень напоминало обстановку, как тогда, на курумнике, только без дождя. Шакулин удовлетворил свое любопытство, изучив заготовленные костры, и теперь просто стоял рядом с одним из них и наслаждался видом Дальнего Таганая.
В той стороне, где расположились капитаны, из чащи леса вышел Глазьев.
– Гроза будет. – С этими словами охотник приблизился к кгбэшникам и пожал им руки, а затем махнул в сторону наползавшей тучи. – Пару молний в ней видел, пока на Дальнем был. Ходил на метеостанцию, проверял все ли там в порядке, пока метеорологи отсутствуют.
– Ну, и как, все в порядке? – продолжил мысль Глазьева Листровский.
– В полном.
– Да, забыл сказать, – вставил Барышков, – все устройство ямы нам Владимир Дмитриевич показал.
– Спасибо, – Листровский смотрел на Глазьева.
– Не за что, – ответил охотник. – Пойду, отдохну. – И больше не задерживаясь, он отправился прямо к баракам.
– Кстати, я ему обещал, что его выстрел станет финальным для зверя, – сказал Листровский, когда Глазьев отдалился на приличное расстояние. – Но, кажется, не сдержу.
Из кустов, примерно с той же стороны, что и Глазьев ранее, вышел Влад. Снайпер подошел к капитанам и легким мало выразительным взмахом отдал честь Листровскому, что было нормальным в таких условиях, к тому же среди кгбэшников этот официоз не обязателен и большого значения не имеет.
– Ну, и где он шатался? – обратился к Владу Барышков.
– Петлял весь день, зараза. – Влад обдирал со штанов налипший репей и волоски паутины. – Но на этот раз я его не потерял. – Снайпер выпрямился, стряхнув последний колючий цветок. – Вы сейчас ахните! В начале он снова поперся к Терентьихе, но не просто так. У Глазьева там специальный трюк есть. Он ныряет под завал из деревьев и все, пропадает. Вчера именно так я его и посеял. Но в этот раз фокус не удался. – Влад довольно потер руки. – Оказывается, он обходит Терентьиху с юга и через Большой Лог движется обратно к нашему кордону.
– Смысл? – недопонял Барышков.
– Но на кордон он не заходит, берет чуть севернее, а знаете зачем? У него, где-то в полукилометре отсюда по направлению к Дальнему Таганаю, своя полянка существует. – Влад взял небольшую палочку, присел на корточки, разгреб руками землю от листьев и травинок, чтобы не мешались, и начал рисовать. – Поляна, примерно тридцать метров в диаметре, вокруг сплошной лес. На одном краю – землянка. А вся середина завалена ветками, по типу нашей ямы. – Он оторвался от рисования и поднял глаза на капитанов. – У Глазьева там такая же штука, как и у нас, яма с перешейком. Он прошел по какой-то линии прямо на центр ловушки. Рядом сложен небольшой костерок, все как здесь. Так вот. – Влад выпрямился. Листровский с Барышковым продолжали внимательно слушать снайпера. – Потом Глазьев поперся на Дальний Таганай, к метеостанции, взял небольшую канистру с керосином. Вернулся к своему логову. Костер сдобрил керосином. Ну, и сюда направился. Короче, готовит альтернативную засаду.
– Значит, он готовится к встрече в другом месте? – как бы сам себе сказал Листровский.
– Может, отправить его в город, к чертям собачьим? – выругался Барышков. – Так, аккуратно, чтобы не обиделся.
– Нет, – в задумчивости ответил Листровский. – Пусть здесь будет, под контролем. Я с недавних пор не очень верю местным жителям. – Он криво улыбнулся. Почему-то все сегодня улыбались только криво.
Через час небо полностью поглотили черные, быстро движущиеся, тучи. В верхушках деревьев носился порывистый ветер. Издалека донеслось глухое эхо грома.
Листровский с Барышковым стояли на крыльце.
– Отзывай своих, – обратился Листровский, – сегодня не будем зверя зазывать, слишком темно и ливень нам не нужен, а он скоро жахнет.
Барышков взял рацию и скомандовал всем снайперам из охранения возвращаться в барак.
– На чердаке оставь людей, лишние глаза не помешают. – На этих словах Листровский выглянул из-за деревянного козырька накрывавшего вход в их барак. Большие, активно перемещающиеся, черные клубы нависшей тучи выглядели даже как-то свирепо. – Не удивлюсь, если вот это, перерастет в бурю.
– Странно, что пока ни капли не упало, – откликнулся Барышков.
– Да, здесь все странно, – процедил Листровский и достал сигарету.
Барышков ушел внутрь, давать распоряжения чердачникам. Пока Листровский курил на крыльце, мимо него по одному прошли все четверо отозванных снайперов. Молодые ребята были почти по самые глаза укутаны различной одеждой и прочими, как их называл капитан, камуфляжными тряпками. Он задумался, а что если Уутьема имеет несколько иное, чем люди зрение. Тогда камуфляж может оказаться абсолютно бесполезным.
Тем временем на свежий воздух вышел Шакулин.
– Что-то я никак еще двоих спецов не могу найти. – Он оперся на перила крыльца рядом с Листровским.
– Двое на чердаке, вон там, – капитан показал на соседний, стоявший параллельно их строению, такой же барак. – Он не жилой, как я понял, пустой, нет ни маленьких комнат, ни больших, как в нашем. Просто общее помещение.
– Ну, тогда ясно.
– Где Глазьев?
– Сидит у себя в комнате, – пожал плечами Шакулин. – А что?
– Где же дождь? – не стал отвечать Листровский, переведя разговор в другое русло.
Черноту неба разрезала яркая белая молния.
– Ого! – не удержался лейтенант. – Я чуть не ослеп!
Земля содрогнулась от звуковой волны, прокатившейся от горы к горе по всему Таганаю.
– А я чуть не оглох! Пойдемте, Сергей, внутрь, кажется, сейчас польет!
Они прошли из предбанника в длинный коридор барака. Все строение было разделено на две больших комнаты (по десять человек в каждой) и шесть комнат поменьше. В двух больших располагались койки спецов и Листровского с Шакулиным. Одну малую комнату в середине коридора отвели Глазьеву. Самая первая дверь вела в комнату оставшегося на кордоне последнего лесника, который сегодня почти не высовывался наружу. После нескольких дней принятия водки, как средства от страха, он был не в лучшей форме. Еще две комнаты пустовали, там не было даже элементарной мебели. Две дальние малые комнаты занимали Коробов и Моляка. Новая палата Коробова была торцевой, являясь своеобразным тупиком коридора. Ее окно глядело почти в самую чащу на юго-западной стороне кордона.
Листровский с Шакулиным прошли в одну из пустующих маленьких комнат. Свет был проведен только в жилые, поэтому лейтенанту пришлось включить фонарь и направить его в пол.
– Евгений Палыч, вы серьезно хотите прикончить Коробова? – с ноткой сомнения в голосе, спросил Шакулин.
– А ты, лейтенант, уже стал сомневаться в такой надобности?
Шакулин отвел взгляд в сторону.
– Ну, теперь мне эта идея не кажется хорошей. А что, если все не так, если это никак не повлияет на пуленепробиваемость оборотня?
– Вопрос уже решен, – холодно прокомментировал капитан. – Коробову это может и на пользу.
– С чего вы взяли?
– Помнишь, когда мы были в больнице у Моляки во время приступа.
– И что?
– Знаешь, что он говорил, когда посмотрел на нас.
– Он шевелил губами…
– Вот-вот, он шевелил губами, а ты знаешь, что он хотел сказать нам? – уже с напором спросил Листровский.
– Я у вас тогда хотел узнать.
– Так я тебе скажу сейчас. Он говорил: «Убей меня!»
– Что?
– Да-да.
– Вы уверены? Почему тогда мне не сказали?
– Не хотел при докторе.
Шакулин был слегка поражен. Он подошел к окну. Снова сверкнула яркая молния, через пару секунд отозвавшаяся громом, от которого вздрогнул весь барак.
– Неужели он понимает, что с ним происходит? – Шакулин обернулся к капитану. – Тогда, тогда он возможно даже знает, где Уутьема?
– Да, только вряд ли хоть что-то расскажет.
– Но должен же быть способ! – Шакулин, кажется, загорался новой идеей.
Листровский подошел к нему поближе.
– Сергей, какая разница? Устраняем Коробова, валим этого оборотня! И все! Ты хочешь в Магадан, навсегда в Магадан? У нас уже нет времени разбираться, кто и что слышит, и знает. Мы выявили связь. Ты сам ее проверил. Так что без лишних слюней выполняем задачу и всем, до свидания. Осталось девять дней. Нам некогда погружаться в дебри психиатрии или чего-то еще. Москве плевать на все это. Стране нужны подлодки с ядерными боеголовками. А чтобы эти боеголовки лучше летали, вся верхушка Союза должна успокоиться. А успокоится она только, когда в городах, где базируются секретные объекты, перестанут циркулировать слухи о странном животном, умудрившемся на свою голову прикончить совместно с «Иваном» двух ученых с одного из секретных объектов. Подумай о своей шкуре! Я уверен, судя по тому, что видел, этот Коробов еще спасибо нам скажет с того света, если тот свет существует!
В дверь комнаты, где они сейчас находились, постучали.
– Товарищи. – Это был голос Глазьева. Он еще раз постучал и вошел. – Товарищ капитан, я бы хотел перекинуться с вами парой слов.
Шакулин понял, что нужно оставить этих двоих наедине, переглянувшись с Листровским, он вышел из комнаты, оставив капитану фонарь. В коридоре никого не было. Снова прошла волна грома, на этот раз не такая сильная. Все двери оказались закрыты, поразмышляв пару секунд, Шакулин пошел к Моляке.
Установив, что шаги в коридоре отдаляются, Глазьев спокойным голосом начал разговор:
– Я хотел уточнить, товарищ капитан, в силе ли еще наш договор?
– Все в силе, – не сразу ответил Листровский. – Вот только если оборотень не попадет в ловушку, тогда я не ручаюсь, что именно ваша пуля окажется последней.
– Ловушка сработает, – уверенно возразил охотник.
– С чего такая уверенность?
– Я встану посредине ямы, на островке, пусть на меня идет.
Глазьев выглядел так, будто он прямо сейчас готовился занять свое место в самом центре выдуманной им же западни и принять бой со зверем. В его взгляде чувствовалась неимоверная твердость. Но наличие на островке у волчьей ямы охотника, в планы Листровского никак не входило.
– Ну, все не настолько просто, – проговорил капитан.
– Я знаю, – перебил его Глазьев. – Тот больной в дальней комнате, он ведь меченый? Не так ли?
Листровский исподлобья смотрел на охотника. Конечно, было трудно не догадаться о том, для чего на кордон привезли какого-то психа, особенно зная легенду о меченом. А Глазьев ее знал, это Листровский выявил еще, когда они втроем возвращались с Юрмы от подземелья отшельников.
– Но учтите, Владимир Дмитриевич, если информация об этом всем уйдет в народ, я буду точно знать, кому обязан, – выговорил Листровский.
– Не уйдет. Как вы хотите избавиться от того человека?
– Товарищ Глазьев, вопросов уже слишком много. Вы все-таки не забывайтесь, при всем уважении к вам. И кстати, для чего вы подготовили еще одну яму в лесу, где-то в полукилометре отсюда, если идти к Дальнему Таганаю?
Глазьев долго не отвечал. Сначала охотник в уме просчитывал, мог ли его выследить тот спецназовец, что увязался от лагеря, или кто-то другой случайно наткнулся на его заготовку в лесу. Но судя по лицу, Глазьев был явно разочарован результатами беседы, и начинал понимать, что пожалуй никто ему не даст разделаться с оборотнем. У капитана были свои планы, уж слишком явно он держал дистанцию и даже был несколько агрессивен.
– Ту яму я подготовил еще месяц назад, – в словах Глазьева почувствовалась обида, он будто бросал слова в лицо Листровскому. – Хотел сам поймать зверюгу, пока вы не перекрыли всю долину. А сейчас та яма мне нужна, чтобы заманить оборотня, после того, как он всех вас перебьет здесь. – Охотник холодно посмотрел на Листровского и вышел в коридор.
Теперь Листровский жалел, что не поддержал инициативу Барышкова отправить этого человека в город. Он то считал, что Глазьев будет лишь болтаться туда-сюда по кордону, как вспомогательный персонаж, может, подсобит в какой-то момент. Плюс, Листровский таким образом как бы держал свое обещание, данное охотнику. Но Глазьев выбрал самостоятельную роль, а это было опасно, самодеятельность не приветствуется. Листровский решил, что все-таки завтра днем он в приказном порядке вышлет Глазьева в Златоуст, пока все не закончится. Пусть думает что хочет, капитану плевать, после выполнения задачи все люди вроде членов кружка натуралистов уйдут на дальнюю полку личной истории офицера КГБ Листровского.
Тем временем, Шакулин, не найдя Моляку в своей комнате, зашел в обитель Коробова. Вполне логично, что доктор был именно там. Моляка в углу копался в каких-то медикаментах. Коробов по привычке сидел на кровати, опершись спиной на подушку и вытянув ноги, ступни, как и прежде, ходили из стороны в сторону.
– Это вы его так садите? – спросил лейтенант, которого Моляка еще не приметил.
– А, это вы. Безусловно, я, не сам же он так устраивается, – усмехнулся доктор, держа в руке ампулу с прозрачным содержимым.
Шакулин подошел к кровати Коробова, стоявшей изголовьем прямо к окну, а ногами к двери. Лейтенанта не оставляла в покое мысль о том, что перед ним сейчас человек, который имеет некие личные отношения с Уутьема, имеет, но молчит. Шакулин решительно помахал ладонью прямо перед носом Коробова и чуть ли не прокричал:
– Эй, вы слышите меня! Эй!
– Что вы делаете?! – возмутился Моляка.
Но Шакулин не унимался, он взял Коробова за плечи и как следует затряс его.
– Эй! Коробов! Скажите хоть что-нибудь! Ко-ро-бов! Ау! Вы же слы-ши-те меня! Эй!
– Успокойтесь, лейтенант! – Моляка подскочил к Шакулину и попытался прервать его активность. – Он ничегошеньки вам не скажет.
Кгбэшник отпустил Коробова, продолжая внимательно глядеть на этого человека с помутившимся рассудком. Больной с нисколько не изменившимся выражением лица и глаз еще более увлеченно принялся дрыгать ступнями, будто ему было приятно своим молчанием, выводить из себя молодого чекиста. В этот момент Шакулин подумал, что был бы рад сейчас и сам пристрелить этого идиота, который, похоже, знает все про Уутьема, но упорно не хочет вернуть свой разум в реальность. Правда, уже через секунду Шакулин корил себя за эту вспышку агрессии и признал, что переутомился ото всей этой круговерти последних недель и особенно последних дней. Он отошел от койки больного и присел на один из табуретов возле входа.
Моляка был единственным человеком, не считая Коробова, который на этом кордоне ходил не в камуфляжной одежде, а в гражданской темно-серой рубашке. Доктор вернулся к делу, от которого его оторвал Шакулин. Он мастерил капельницу.
– Значит, он не ест и не пьет? – на выдохе спросил лейтенант.
– Да, как ни удивительно, – прожурчал из угла Моляка.
Шакулин отметил, что уже половина одиннадцатого вечера, по идее у больного скоро может начаться приступ. Лейтенант зажмурился, глядя на яркую лампочку, висевшую под потолком комнаты. По сравнению с полумраком или полным мраком, царившим в других помещениях, здесь было слишком светло.
– Как же он так живет, доктор?
– Не знаю. – Моляка оторвался от капельницы, выпрямился и уставился на Коробова. – Самое интересное, когда мы брали у него анализы, то с каждым днем они становились все лучше. Особенно кровь.
– А что там было с кровью?
– Она как будто обновлялась. Ну, вы наверное не специалист, подробности вам ни о чем не скажут.
– Обновлялась кровь, – повторил Шакулин. – Значит, что-то дает его крови обновляться?
– Вот потому, этот человек просто бесценен для науки.
Лейтенант без энтузиазма смотрел на Коробова, он понимал, что наука требует жертв, как и красота, но жертвы явно стали превышать прелести науки.
– Все-таки я бы хотел вернуться к голосам, которые слышал он, – Шакулин кивнул на Коробова, – и видимо, слышал я. Как вы это можете объяснить? Кого мы слышали? Сами себя, как в вашей диссертационной работе сказано? Или был внешний раздражитель? – Шакулин чувствуя, что скоро может произойти развязка, и Коробова не станет, пытался хотя бы под конец найти ответы на вопросы, которые в принципе были важны только для его общей теории.
– Вы говорите, как ученый, – с ухмылкой заметил бритый Моляка, чья лысина сейчас посверкивала в лучах лампочки. – Скажу вам честно. Я не знаю.
– Но хоть какие-то предположения.
– Нестеров это как-то увязывал с кладбищем староверов.
– Мне казалось, что это вы увязывали голоса с кладбищем, – заметил Шакулин.
– Ну, хорошо. Нестеров просил, чтобы я так говорил. А я в свою очередь рассчитывал, что вот этот больной, – он показал на Коробова, – подскажет мне что-нибудь дельное.
Шакулин еще раз отметил, как искусно Нестеров вел свою игру. А также то, что все люди, могущие пролить свет на это темное и запутанное дело, молчат. Один – психически нездоров, двое других – ввели себя в некий транс.
– Давайте, Алексей Алексеич, тогда порассуждаем. Итак, мы знаем, что Коробов за несколько минут до нападения слышал голоса, которые его предупреждали. Так?
– Согласен. – Моляка присел на вторую табуретку в комнате, рядом с уже готовой капельницей.
– Вы не собираетесь Коробова подсоединять к ней? – прервался лейтенант.
– Подождет, – улыбнулся Моляка.
– Ну, ладно. Вернемся к рассуждениям. Коробова предупреждали голоса о нападении, меня – тоже, причем так же, за несколько минут до. Вашим пациентам голоса обычно указывали убираться из леса. Значит, голоса чего-то боялись, возможно, тех же самых нападений. Отсюда, я делаю вывод.
– Ну-ну?
– Эти голоса точно не принадлежат нападающему.
Моляка рассмеялся в полный голос.
– Это очень глубокий вывод! – продолжать хохотать он.
– Да, но это не все. – Шакулин сам заулыбался в ответ на хохот доктора. – Следовательно, даже если нам с товарищем капитаном удастся нейтрализовать нападавшего, то источник голосов все равно останется. Узнаем ли мы тогда его сущность вообще когда-нибудь?!
Моляка понимающе посмотрел на Шакулина, перевел взгляд на капельницу, затем на Коробова, встал с табуретки и принялся налаживать у кровати больного средство подпитки. Вопрос остался открытым.
В комнату вошел Листровский, от него пахло сигаретным дымом, что позволяло предположить, что после разговора с Глазьевым, капитан обильно курил. Листровский тут же вперился взглядом в болтающего ногами Коробова.
– Дождя, кстати, до сих пор нет, – отметил он. – А вот туча вроде обратно к нам возвращается.
В подтверждение его слов сверкнула яркая молния за окном. Весь свет тут же вырубился. А через секунду раздался ужасающий треск, переросший в оглушительный гром. Барак чуть ли не подбросило вверх.
В коридоре захлопали двери, все повылезали из своих комнат, растревоженные громом и отсутствием света.
Листровский зажег фонарь, в комнате стало хоть что-то видно. В коридоре кто-то подбегал к их двери. Это оказался Барышков.
– А, вы здесь! – сказал он, всех оглядев. – Ну, и жахнуло а!
За окном произошла еще одна белая вспышка, и очередной зловещий треск молнии с мощным раскатом грома ударили звуковой волной по стенам барака. Было полное ощущение, что гроза нависла прямо над кордоном, и ее электрические разряды бьют где-то на поляне. От таких явлений волей-неволей становится страшно даже самым смелым. Ведь ничто так не ужасает, как буйная стихия, над которой совершенно не властен самопровозглашенный царек природы – человек.
– Что со светом? – спросил Листровский у Барышкова.
– Кажется, трансформатор накрылся. Мои пошли будить лесника, если он опять не взялся за бутылку.
На поясе спецназовца призывно зашипела рация, это был пост, оставленный на чердаке пустовавшего барака:
– Капитан, молния ударила прямо рядом с нами! Одуреть! Мы чуть не оглохли! Здесь так озоном пахнет! Кажется, весь свет гикнулся!
– Да уж! – усмехнулся в ответ Барышков. – Мы тут тоже обрадовались. Оставайтесь на месте. Громоотводы на всех домах присутствуют. Следите за обстановкой. Со светом работаем.
– Понял. Продолжаем следить, – последовал отклик.
Но гроза не успокаивалась. Снова белое мигание за окном и моментальная реакция в звуковом эквиваленте.
– У-у-у-х! – воскликнул Барышков, стараясь перекричать гром. – Но дождя нет! Вы видали такое!
На улице и вправду было на удивление тихо, в те периоды, когда раскаты грома удалялись, расходясь волнами в разные стороны. Никакого ливня не предвиделось.
В свете фонаря стало заметно, как Моляка неестественным движением отпрыгнул от кровати Коробова, где он находился с момента первой молнии, пытаясь установить больному капельницу. Сидевший по-прежнему на табуретке лицом к окну Шакулин тоже странно напрягся, его глаза заметно округлились. Листровский уловив все это, повернулся к кровати и осветил фонарем Коробова.
– Мать вашу! – прошептал Барышков. – Что с ним?
Коробов, сильно выгнул спину, находясь в лежачем положении. Его голова с закатившимися глазами дерганными движениями ходила из стороны в сторону. Его рот был открыт, а руки медленно поднимались вверх, как будто он начинал возносить молитву своему неведомому богу. Пальцы были напряжены и чуть согнуты. Все его тело дрожало от диких судорог. Но самым поразительным было то, что его вечно дрыгающиеся ноги, замерли.
В свете достаточно тусклого фонарика, в условиях, когда ты находишься где-то ночью в лесу у подножия гор, вдали от населенных пунктов, и когда буквально только что несколько молний ударило прямо рядом с твоим обиталищем. Такое внезапное поведение одного из живых существ, находящегося в непосредственной близости от тебя, производит неизгладимое впечатление. Даже Листровский, наблюдая сейчас за действиями Коробова, ясно ощутил, как его волосы на затылке стали принимать вздыбленное положение.
– Он же вроде не спал, – прошептал Шакулин. – Приступы раньше только во сне были.
– Доктор, что происходит? – уже чуть громче, обращаясь к Моляке, спросил Листровский.
Моляка в напряженной позе, готовый отпрыгнуть от кровати в любой момент, не сразу понял, что говорят именно с ним. Он лихорадочно оглянулся на кгбэшников, втроем стоявших около двери.
– Такого никогда не было! – тоже в пол голоса проговорил он. – Может, успел заснуть.
Где-то на улице послышался вскрик. Но никто не придал этому значения, все как завороженные уставились на психбольного, который продолжал свои пугающие движения. Руки Коробова практически достигли верхней точки. Тело продолжало трястись от судорог, а голова, уставившаяся в пространство белками закатившихся глаз, стала чуть приподниматься, как будто Коробов хотел взглянуть на людей, окружавших его.
Что-то дважды бухнуло об стену их барака, где-то в районе срединных комнат. А голова Коробова продолжала подниматься с подушки, его лицо искривилось, движение происходило явно через силу, все шейные мышцы напряглись. Он пытался еще больше поднять голову над подушкой, но что-то тянуло ее назад, и так, преодолевая это притяжение, голова больного подвигалась по сантиметру, чтобы обратиться лицом к присутствующим. Наконец, он будто увидел их всех незрячими глазами. Его голова тряслась, испытывая невероятное давление. Рот Коробова стал шевелиться, сначала хаотично, но затем это все больше стало напоминать речь, только абсолютно бесшумную.
Все стояли как вкопанные. Шакулин вспомнил о том, что в клинике во время приступа Коробов тоже говорил им некие слова, которые, как потом оказалось, Листровский прекрасно разобрал. Шакулин слегка коснулся капитана, чтобы узнать, о чем ведет речь больной сейчас. Но его порыв прервала короткая вспышка яркого света за окном, одновременно с которой их барак буквально встряхнуло от грохота. Казалось, что молния ударила прямо в строение, на крыше явно что-то разнесло, судя по звукам сломавшихся досок. И вдруг за окном полил дикий ливень вперемежку с крупными зернами града. Поднялся ужасный шум от небесной бомбардировки по стенам и крыше деревянного барака. Эта звуковая атака несколько снизила тот ступор, в который все впали при виде метаморфоз с телом Коробова. Однако на больного это никак не повлияло, он все так же пытался что-то сказать находившимся в его комнате людям.
На чердаке был слышен скрип, который все приняли за перемещение двух спецов, лежавших там в укрытии, подальше от дождя и града. Ливень только усиливался, в окно летели большие градины, рискуя разбить стекла. Впечатление было такое, что под натиском стихии бревенчатое строение может дать слабину. На лицо Шакулину сверху что-то капнуло. Он тут же вытер жидкость рукой и чисто автоматически поднес палец к глазам. В полутьме комнаты, свет фонарика по-прежнему падал только на кровать Коробова, лейтенант разобрал, что на его пальце, которым он вытирал каплю, осталась странная на цвет полоса, она была темной, темнее его кожи. Он потер пальцы между собой и понюхал, чем пахнет. Это была не вода.
Шакулин, боясь предположить, что же на него капнуло, снова тронул Листровского за плечо. Судя по лицам обоих капитанов, в этот момент они напряженно пытались прочесть по губам, что же говорит Коробов.
– Евгений Палыч, – Шакулин говорил ровно настолько громко, насколько было необходимо, чтобы Листровский услышал его сквозь шум стихии за стенами барака. – Посветите на потолок, на меня что-то капнуло.
Листровский, будто не услышал просьбу лейтенанта, и все так же сосредоточенно, сощурившись, смотрел на больного. Тут на его щеку тоже приземлилась темная капля с потолка. Капитан тут же смахнул ее. Все это не осталось незамеченным Шакулиным.
– Евгений Палыч, потолок, светите туда, что-то капает! – уже намного громче сказал Шакулин.
– Крыша протекла, наверное, – отреагировал Барышков и потянулся за рацией, висевшей у него на поясе, намереваясь связаться с постом на чердаке.
Листровский, наконец, перевел свет фонарика на потолок. Вопреки ожиданиям Барышкова, по взмокшим доскам медленно перемещались крупные капли, но не протекшей воды, а алого цвета.
– Кровь, – прошептал Моляка, осаживаясь в ужасе на пол.
Красная субстанция просачивалась сразу из пяти или шести щелей между досками потолка, временами скапывая на пол их комнаты. Всем кгбэшникам стало понятно, что за первоначальный сильный грохот и последовавший за ним скрип раздавались на крыше.
Зверь. Он был там. Оба спеца на чердаке, скорее всего, мертвы, с потолка капала именно их кровь.
Барышков и Листровский, как по команде, не спуская глаз с досок над ними, потянулись за пистолетами. Шакулин успел посмотреть обратно на Коробова. Взгляд закатившихся глаз больного уставился прямо на него. Шея тряслась от усилий, удерживая голову в поднятом положении, а рот будто выкрикивал слова, пытаясь в окружавшем шуме от дождя и града, достучаться до Шакулина. Лейтенант сосредоточил внимание на движениях рта Коробова, уловив, что то же самое, такую же артикуляцию он видел от больного в процессе приступа в больнице.
– Он говорит: «Убей меня!», – чуть ли не проорал Шакулин, когда его осенило понять смысл безмолвной речи меченого. – Вы слышите! – он затряс Листровского за плечо.
– Тихо! Я знаю! – оборвал его капитан, пристально глядевший на потолок и готовый, что на них в любую секунду оттуда свалится Уутьема.
Ливень неожиданно начал стихать, град закончил свою бомбардировку, а капли дождя стали падать значительно реже. Очередная молния осветила пространство за окном, раскатистый гром пришел секунды через две. Но одновременно с ним, сильно скрипнули доски на чердаке барака, и послышался удар, разбивающий деревяшки. Через мгновение на улице что-то звучно приземлилось в лужу.
Внутри барака сначала несколько раз хлопнула дверь какой-то из комнат, потом раздались решительные шаги нескольких человек, спешащих к выходу, а затем заскрипела и входная дверь.
– Спрыгнул, гад! – промолвил Барышков и вылетел из комнаты в темный коридор барака, вслед парням из своего отряда, уже находившимся на улице. – Всем внимание, объект на кордоне, объект на кордоне! – прокричал он в рацию, несясь к выходу.
Медлить было больше нельзя, Листровский подошел вплотную к кровати Коробова, который успел уронить голову на подушку, и теперь просто трясся в судорогах на койке. Пистолет капитана уставился прямо в голову душевнобольного.
– Что вы делаете?! – воскликнул, почти обмерший от творившегося вокруг него ужаса, Моляка. Он неожиданно быстро смог подскочить к Листровскому, намереваясь увести руку с пистолетом в сторону.
– Пошел вон! – Капитан резко оттолкнул доктора, как только тот потянулся к оружию.
Моляка отлетел в сторону, случайно запнувшись по дороге об выступающий край доски пола, поэтому его приземление получилось не самым лучшим. Доктор ударился головой об массивный косяк двери.
Не смотря на то, что Барышков и еще несколько спецов уже полминуты находились вне пределов барака, выстрелов пока не последовало. Это означало, что они еще не встретились с Уутьема. Листровский целился в Коробова, но почему-то все никак не могу нажать на курок. Капитан смотрел своим холодным взглядом на закатившиеся в приступе глаза больного, но продолжал медлить.
Дождь совсем стих, было слышно только, как с крыши скапывает вода.
– Чего вы ждете? – непонимающе проговорил Шакулин. – Оборотень сейчас всех их перебьет. Стреляйте уже!
Моляка, который явно испытывал болевые ощущения, отчего потирал затылок, вообще потерял смысл происходящих событий, и только наблюдал за Листровским, медленно отползая в угол, где лежали его сумки.
– Ну, давайте! – не унимался лейтенант.
– Пусть сначала раздастся выстрел с улицы, – не оборачиваясь, сквозь зубы, отвечал Листровский. – Вдруг зверь ушел.
– Куда он может уйти! – недоумевал Шакулин. – Неужели вы не понимаете, что он много умнее, чем мы представляли! Он нас всех здесь похоронит! Стреляйте!
– Тихо! – скомандовал Листровский, готовый в любой момент выстрелить, что подтвердило взведения бойка в боевое положение. – Молчать всем!
Снаружи донеслись несколько чавкающих по грязи звуков. Снова блеснула молния, на этот раз продолжительней, чем раньше. И в желтом свете небесного грозового разряда прямо за окном возникла удлиненная к носу огромная уродливая морда Уутьема. В ней и вправду было что-то волчье, но весьма отдаленное. Расположенные по бокам, не как у обычного волка или собаки, глаза без век каким-то безумным замершим взглядом смотрели в пространство комнаты. Большая пасть улыбалась тремя рядами кривых острых зубов. Шакулин помнил, какой страх на него нагнал в детстве огромный дятел, почти сорока сантиметровой длины, которого он приметил на одной из низких веток сосны в пионерском лагере. Дятел-мутант, как Шакулин тогда его окрестил, смотрел на мир большими неподвижными глазами, и долбил кору дерева клювом. Шакулин тогда еще не знал, что среди дятлов есть виды – настоящие рекордсмены по размерам. Ему непременно надо было пройти под той сосной, но чувство опасности, которое возникает каждый раз, когда ты видишь перед собой существо, резко отличающееся от себе подобных, не дает даже пошевелиться. Шакулин так и не смог перебороть себя. Ему казалось, что мутант будет вести себя тоже не как обычный дятел. И может в любой момент налететь на него и заклевать до смерти. Он ретировался, на всю жизнь запомнив тот, так испугавший его взгляд неподвижных глаз птицы.
И вот сейчас на них глядели неподвижные, страшащие своей непонятностью, глаза Уутьема. В них одновременно читались беспощадность и безразличие. Что-то подобное испытывают люди, встретившиеся в океане с взглядом нападающей на них белой акулы.
Свет молнии держался всего пару секунд, и мир снова провалился во тьму, только все в комнате уже знали, что за окном стоит настоящий монстр.
Долго ждать продолжения не пришлось, в следующее мгновение раздался громкий лязг разбивающегося стекла. Чудовище прыгнуло в окно, однако крепкая рама не позволила ему с первого маха оказаться внутри, да и сами размеры окна оказались немногим больше параметров Уутьема. Мерзкая морда твари высунулась из пробитой бреши в районе левой створки рамы, существо размахивало сильными когтистыми лапами, силясь преодолеть преграду. Оборотень принялся мощными резкими движениями тела пробиваться дальше. Хруст ломающегося дерева и лязг опадающего стекла затмил все прочие шумы. Еще секунда и монстр окажется в комнате, прямо рядом с постелью не перестававшего дергаться Коробова.
Когда Листровский увидел в свете молнии пасть Уутьема за окном, у него как будто атрофировался весь мозг. Ни одно известное живое существо не смогло бы произвести такого эффекта, особенно, если бы это был человек. Но в том то было и дело, что, впервые столкнувшись лицом к лицу с неведомой огромной уродливой тварью, тебя охватывает первородный ужас, ты сам превращаешься в животное, а первый позыв животного, видящего перед собой гораздо большего чем ты и более свирепого зверя, это тут же отправиться наутек. Листровский не отправился наутек, первые пять секунд с момента появления молнии он просто был в ступоре. И вот когда до прохождения Уутьема сквозь оконную раму барака оставались лишь мгновения, кгбэшник не сделал самого логичного, не выстрелил в меченого, а стал палить из пистолета в бившегося со стеклом монстра и отпрыгивать в направлении двери, в которую уже выскользнул Шакулин. Если сейчас посмотреть на обоих кгбэшников со стороны, то можно было бы прочесть в глазах каждого из них тот самый первородный страх, они просто спасали свои шкуры. Сидевший в углу Моляка, от вида всего происходящего потерял сознание, что могло помочь сохранить ему жизнь.
Капитан с лейтенантом кинулись бежать по коридору, когда за их спиной раздался еще один решительный треск и, судя по дальнейшим звукам, зверь вывалился-таки в комнату. До конца коридора было еще метров пятнадцать, исходя из скорости передвижений Уутьема, этого могло не хватить для того, чтобы успеть вынырнуть из барака. Да и за пределами строения их жизнь могла продлиться от силы секунд десять. Оборотень без сомнения в щепки разнес бы дверь и в два прыжка настиг бы обоих. Оставалось одно, поэтому, Шакулин, бежавший впереди, юркнул вправо в пустую комнату, в которой полчаса назад они с Листровским имели непродолжительную беседу. Капитан последовал за ним, тут же закрыв за собой дверь на замок и выключив фонарик, дабы не привлечь внимания.
Как загнанные собаки, кгбэшники бешеными взглядами осмотрелись по сторонам.
– Если что, прыгаем в окно! – сквозь одышку, проговорил Листровский.
– Он не пройдет в дверь, слишком большой, – пролепетал ему в ответ Шакулин, подойдя к окну и опуская задвижки на нем.
– Стены – дерьмо, он влетит вместе с косяком! – выпалил капитан, глядя на свой пистолет, в стволе которого еще оставались три патрона. – Черт, пока меченый жив, эта тварь неуязвима.
– Почему вы не пристрелили его?
Раздался грохот от вышибаемой вместе с корнем двери, Уутьема выбрался из «палаты» Коробова в коридор.
– Извини, не успел, – прошептал Листровский и инстинктивно присел рядом с окном, держа пистолет на изготовке.
Положение явно осложнялось, страх, охвативший их обоих, не позволил сделать главное – выстрелить в Коробова. А теперь от больного их отделяло около десяти метров коридора, в котором находился Уутьема. Вариантов было два, первый – открывать окно, выпрыгивать на улицу, обегать торец барака, слабо представляя, где сейчас монстр, влезать обратно в комнату Коробова и разряжать в психа всю обойму. План был плох тем, что зверь терялся из зоны наблюдения, и к тому же открыть старое окно беззвучно было невозможно, Уутьема наверняка бы уловил, откуда звук и прикончил бы их раньше, чем они раскрыли створки. Второй вариант – сидеть тихо, в надежде, что оборотень куда-нибудь уберется, пройдя мимо них. Тогда – выскакивать в коридор и возвращаться к больному.
В барак кто-то вбежал через входную дверь. Через секунду одновременно застрочил автомат влетевшего спеца и загремели доски пола в коридоре от мощных прыжков зверя навстречу ему. Кажется, Уутьема пронесся мимо комнаты, где застыли Листровский с Шакулиным. Паливший из автомата спецназовец заорал, видя скорое приближение к себе ужасной твари. Послышался глухой сильный удар, стрельба прекратилась, и что-то твердое покатилось по полу, как баскетбольный мячик. Уутьема при этом не издал ни звука, он вообще работал молча, будто был немым от рождения.
Кгбэшники переглянулись, каждый понял, что произошло. Шакулин хотел что-то сказать, но успел. По их двери снаружи поскребли большие острые когти. Глаза обоих чекистов прилично округлились, тварь каким-то образом унюхала их. Надо было действовать, то есть разбивать или открывать окно и выпрыгивать к черту из барака, Уутьема явно не будет долго ждать и с секунды на секунду войдет без приглашения. Однако на их счастье в барак снова кто-то заскочил с улицы, видимо, это возвращались спецназовцы, ранее выбежавшие по команде Барышкова, а возможно, и сам Барышков. В коридоре зазвучал ураганный свист летящего свинца, явно кто-то раздобыл с одного из чердаков ручной пулемет. Уутьема, загрохотав досками, помчался на следующего противника. Тот прекратил пальбу и хватил обратно из барака. Вынеся входную дверь, монстр вылетел за ним. Снаружи послышались крики спецназовцев и стрельба из многих стволов, кажется, барышковцы сподобились соорудить некое подобие засады. Проблема заключалась в том, что меченый пока еще жив. Вряд ли Уутьема стал бы его трогать.
Периодически крики с улицы превращались в вопли боли. Вероятно, оборотень, по одному кончал со спецами из отряда Барышкова. Стрельба стала редкой. Надо было срочно нейтрализовать Коробова. Листровский жестом показал лейтенанту, чтобы тот открывал дверь. Но в коридоре снова затрещали половицы, кто-то большими ухающими шагами проследовал в направлении комнаты больного. Послышались два щелчка, а за ними два громких ружейных выстрела. Монстр огнестрельным оружием не пользовался, поэтому Листровский снял задвижку и выскользнул в темноту коридора. Там никого не оказалось. Дверь в «палату» Коробова была приоткрыта. Капитан кинулся туда, за ним выскочил Шакулин. Доски пола предательски загремели под их шагами, на секунду лейтенанту даже показалось, что это сзади снова влетел в барак Уутьема. Шакулин оглянулся, целясь взведенным пистолетом. Но в черноте барака никого не было. Наконец, они вбежали в комнату психбольного. В тот же момент сверкнула молния, высветив картину, царившую в помещении. В углу у своих сумок в забытьи валялся Моляка без видимых повреждений. Рядом с кроватью стоял настороженный Глазьев, перезаряжавший судорожными движениями свою дымившуюся охотничью двустволку, а на кровати лежал Коробов с двумя большими дырами в голове. По его подушке растекалась жуткая смесь из ручейков алой и странной белой крови вперемежку.
– А теперь поохотимся! – бросил вбежавшим кгбэшникам Глазьев, после того, как распознал их в свете вновь включенного фонарика Листровского. – Я вспомнил о легенде про меченого. Надеюсь, теперь оборотень остался без брони?
– Вы очень вовремя, товарищ Глазьев, – негромко сказал Листровский, быстро оглядываясь и подходя к вывороченной раме окна. – Вот дерьмо! – сморщился он, проведя мимо ходом пальцем по белой крови Коробова. – Как клей!
Шакулин быстро подошел к Моляке и проверил его пульс.
– Нормально, в обмороке. Может, его утащить отсюда? – шепотом обратился лейтенант к Листровскому.
Но тот ничего не ответил. Капитан аккуратно высунулся из окна, что совпало с пришествием грома от последней молнии. Гроза явно удалялась, судя по большим временным разрывам, между светом и звуком.
– Никого, – проговорил он в комнату. – Лейтенант, оставьте доктора на месте, ничего с ним не будет. Давайте, все за мной! – Капитан бесшумно выпрыгнул, приземлившись на траву, где не было грязи или воды.
Послышалась пара далеких автоматных очередей.
Охотник последовал за Листровским. Через несколько секунд рядом с ними оказался и Шакулин. Они прижались спиной к стене. Справа, в двадцати метрах, располагался второй длинный барак. Симметричное построение соседнего здания, позволяло сейчас легко просматривать его торцевую часть. Дул порывистый ветер, мгла на небе быстро уходила куда-то на восток, вслед за грозой. Кое-где уже проглядывали звезды, а сквозь мчащиеся низкие тучи виднелась дуга Луны.
– Что там торчит? – Шакулин показал в сторону чердака пустовавшего барака.
– Похоже, рука одного из спецов, которые там сидели, – присмотревшись, ответил Листровский.
– Боже мой, неужели зверь всех перебил? – лейтенант непроизвольно прикрыл рот рукой.
Листровский выглянул за угол. В тот же момент из окна в комнате Коробова ясно послышалось, как ухнули от тяжелого прыжка деревянные половицы, где-то в районе входной двери в их барак.
Шакулин молча показал оглянувшемуся на них с Глазьевым капитану пальцем на окно.
– Он там! В коридоре! – почти беззвучно произнес лейтенант, так что фразу скорее можно было прочесть по губам, чем услышать.
Половицы принялись скрипеть дальше, что указывало на передвижения Уутьема.
– Идет! – исключительно артикуляцией сказал Шакулин.
Листровский еще раз выглянул за угол. И решительным движением махнул рукой охотнику с лейтенантом, шепотом скомандовав: «За мной!». Они втроем пулей бросились, пересекая открытое пространство между бараками. Капитан несся по прямой именно к торцевой стороне соседнего здания, намереваясь забежать за его дальний угол, чтобы укрыться от возможного взгляда монстра, если тот вылезет в окно у Коробова.
В процессе забега лейтенант успел посмотреть в проход между строениями, привыкшие к темноте глаза Шакулина различили двоих мертвых спецназовцев. Несколько поверженных тел было заметно и у входа в первый барак, где пару минут назад спецы попытались устроить Уутьема западню.
Троица уже почти забежали за угол пустовавшего здания, когда Глазьев, неудачно ступив, попал на скопление из больших градин, в обилии выпавших на кордоне, и, поскользнувшись, звучно приземлился в грязь.
– Вот черт! – выругался он.
Бежавший последним Шакулин, быстро подскочил к охотнику и помог ему выбраться из размякшей почвы. Через секунду все очутились за углом, переводя дух. Прямо перед ними теперь находилось свободное пространство кордона, справа, метрах в ста пятидесяти, виднелся один из заготовленных больших костров, где-то там была и ловушка для оборотня.
Кгбэшники как раз смотрели в ту сторону, вдоль стены их нового убежища, когда из окна барака выпрыгнула человеческая тень. Спецназовец огляделся, и, заметив фигуры у угла, вскинул в их сторону автомат.
– Свои, дурак! – стараясь не прозвучать громко, выкрикнул Листровский, стоявший ближе других к спецу.
– Листровский, ты? – послышался голос Барышкова.
– Я, давай сюда!
Барышков, стараясь не угодить на градины или в лужу, подскочил к троице.
– Глазьев, следите, за углом! – проговорил в полголоса Листровский. – Сколько твоих осталось? – обратился он уже к Барышкову.
– Эта тварь, почти всех прикончила! – проскрежетал спецназовец, в глазах которого светилась тщательно приглушаемая ярость. – Похоже, сначала он убрал пост на чердаке этого барака, – он легонько стукнул по стене, – затем, воспользовавшись шумом ливня и града, проник на чердак, что был над комнатой Коробова. Двоих зверь прижал между домами, когда все выбежали, и скрылся за углом, где было окно в комнату психа. Потом я понял, что гад заскочил к вам. Мы быстро достали пулемет с этого чердака, – он снова коснулся стены. – Один из моих заскочил в ваш барак.
– Да, мы слышали его, – кивнул Листровский, косясь на крышу, капитану казалось, что появление оттуда было бы вполне в стиле оборотня, блиставшего сегодня своими охотничьими навыками.
– Дальше мы успели вшестером сгруппироваться вокруг выхода. Одного запустили как приманку, он пальнул несколько очередей и выскочил обратно. Зверь кинулся за ним и вынес дверь. Тут мы его под перекрестный огонь со всех сторон. Но ему вообще по хрену! – Барышков схватил Листровского за рукав. – Ты слышишь, по нулям! Будто мы не пулями, а иголками в него тычем! Он двигался как призрак, с такой скоростью, что я просто одурел. Зверь тут же разделал троих. И мы бросились врассыпную, я через окно заскочил в этот барак. Еще двое, по-моему, в чащу кинулись. Но, Листровский, гад остался невредим! Мы его секунды четыре долбили из шести стволов! Кто он, скажи мне, кто он?! – Барышков затряс капитана за плечо.
– Успокойся! Тихо! – Листровский закрыл руками рот Барышкова, чувствуя, что тот может потерять контроль и выдать их присутствие. Затем посмотрел прямо в глаза спецназовцу и медленно проговорил: – Псих был ключом ко всему, это из-за него зверь оставался неуязвимым. Но Глазьев только что прикончил Коробова, видел бы ты, что из него вылилось вместе с кровью. Если мы с лейтенантом не ошиблись в своих расчетах, то теперь оборотень вполне убиваем. Понял? Такое уже здесь было раньше, в двадцатых. То же самое. Эта же зверюга, такой же полудурок с припадками! Главным было – убрать меченого. – Он отпустил вроде успокоившегося Барышкова.
Тучи полностью освободили небо. Стоявшая над Дальним Таганаем Луна подсветила место событий. Ожившие после дождя сверчки застрекотали в траве и кустах, придав окружающей обстановке привычное ночное звучание.
Находившийся под впечатлением от услышанного Барышков, несколько секунд стоял в полной прострации. А затем, медленно повернувшись к Листровскому, схватил того за грудки.
– Ах ты мерзавец! – прошипел он. – Ты ведь мог уже сто раз прикончить того идиота, и тогда бы я не потерял своих людей! Тогда бы мои парни остались живы! Сволочь, поганая! Да ты мог убрать психа, даже когда на нас закапала кровь с чердака! Почему ты не сделал этого? Ты же все знал? – он сильно тряхнул Листровского. – Отвечай?!
Но в ответ ночь прорезал совершенно иной звук. Они услышали громкий, скрипучий рев, похожий на торможение большого грузовика, в которым слышалась неподдельная ярость. Ни одно живое существо на земле не издавало такого рева. Это был Уутьема.
– Видимо, нашел труп Коробова, – справившись с волной страха, нахлынувшей от возгласа монстра, еле двигая языком, прошептал Шакулин.
– Ты уверен, что теперь его можно ранить? – чуть подостыв, отпуская Листровского, спросил у него Барышков.
– Нет, – прохрипел Листровский, его глаза недобро сверкнули. – Поэтому лучше загнать оборотня в яму и там проверить.
– Да, что ты! Ну, так загоняй! Только сам теперь! А я подстрахую. – Барышков, прищурившись, с небрежной ухмылкой уставился в лицо Листровскому.
– Тихо вы! – проговорил Глазьев, смотревший за угол.
Из окна комнаты Коробова высунулась морда Уутьема. Чуть подсвечиваемая лунным светом, тварь выглядела еще более устрашающе, чем в полутьме. Глазьев тут же отвернулся и отошел от угла.
– Что будем делать? Он сейчас вылезет из окна, – прошептал охотник.
К Листровскому, отодвинувшему от себя спецназовца, повернулся лейтенант.
– А что если смерть меченого не подействует? – в тревоге спросил Шакулин.
Листровский, еле сдерживая гнев, оттого что недавно ему выпалил Барышков, смотрел на диск Луны.
– Тогда нам всем крышка! Чую, он отсюда не уберется, пока всех не найдет.
Глазьев вновь осторожно выглянул из-за угла. И понял, какую ошибку только что совершил. Уутьема не было нигде видно. Тех десяти секунд, что охотник не вел наблюдение, зверю вполне могло хватить, чтобы незаметно выскользнуть из окна. Теперь оборотень мог быть где угодно, подкрадываться к ним через абсолютно не просматриваемую чащу, обходить строение вокруг, а может и вовсе, он уже стоял за противоположным углом барака, буквально в нескольких метрах от своей добычи.
– Не знаю, куда он делся, – повернувшись к чекистам, произнес Глазьев.
– Черт! Потеряли! Хорошо, делаем так, – шепотом начал Листровский. – Шакулин – ты в окно, полезай на чердак, бери снайперку. Она там? – он уточнил у Барышкова. Тот кивнул головой. – Значит, берешь винтовку. Я же отсюда бегу к ловушке, по дороге стреляю в кострище, надеюсь, горючее сработает после дождя. И захожу на сердцевину ямы, буду приманкой. Когда я окажусь метрах в десяти от цели, ты, лейтенант, начинаешь палить по второму костру. Мне нужно больше света. Усек? – Шакулин твердо кивнул головой. – Вы, Глазьев, остаетесь здесь. Когда он бросится за мной, не стреляйте, пусть свалится в яму. Тогда, бегом ко мне. Ты, Шакулин, тоже, спускаешься и бегом к яме. А ты, Барышков. – Листровский внимательно оглядел его. – Автомат дашь? – Барышков отрицательно покачал головой, предпочитая следить за другим концом барака. – Тогда, тоже здесь остаешься, – процедил Листровский. – Побегу с пистолетиком. Вы втроем ждете, когда зверь провалится и пулей ко мне. Накроем его сверху. Готовность пять секунд.
Выждав обозначенный срок, Листровский как-то механически глянул на единственное светлое в этой обстановке пятно, на Луну, и кинулся со всех ног вдоль стены в сторону ловушки. Было слышно, как он на ходу снова взвел курок перезаряженного пистолета.
Как только Листровский выбежал на поляну кордона и сделал два выстрела в воздух, привлекая к себе внимание Уутьема, где бы он сейчас ни был, Шакулин немного неуклюже, подтянувшись, юркнул в окно барака, вдруг поняв, что явно не успевает своевременно влететь на чердак, найти в темноте, не смотря на оставленный ему Листровским фонарик, винтовку, да еще и пальнуть по дальнему костру. Надо было стартовать раньше. Хотя так был риск, что именно на его звуки двинется Уутьема.
Глазьев аккуратно одним глазом посмотрел за свой угол. Никого. Барышков стал смещаться вдоль длинной стены барака, туда, откуда только что выбежал Листровский.
Тот мчался во всю прыть по открытому пространству кордона, толком не видя почвы под ногами, в направлении первого кострища. Только после того, как оно зажжется, можно будет двигаться к яме, иначе, в такой темноте капитан сам рискует оказаться в ней.
Вдруг сквозь скрежет сверчков, ясно раздались глухие звуки от мощных звериных прыжков оборотня где-то внутри первого барака. Оказалось, что тварь высунувшись из окна в комнате Коробова, никуда не выскакивала, а продолжала находиться внутри здания. Сейчас монстр продвигался к выходу, чтобы погнаться за Листровским. Через секунду Уутьема выскочил из барака и остановился, чтобы оценить обстановку. Огромное почти трехметровое сутулое существо пригнулось к земле, его длинные передние лапы с посверкивавшими на них грозными когтями, едва касались мокрой травы. Из уродливой пасти Уутьема скапывала слизь, а его безумные, недвижимые глаза, следили за бегущим черным силуэтом.
Стараясь не привлекать к себе внимания, Шакулин бесшумно вполз через внутреннюю лестницу на чердак пустовавшего барака, и огляделся, рискнув включить фонарик. Чердак, протянувшийся на всю длину строения, в обоих концах имел небольшие окошки. Шакулин бросился к тому, где приметил валявшуюся на досках винтовку, мысленно поблагодарив Господа за то, что оружие оказалось у того конца, окошко которого смотрело на поляну и ловушку, к которой бежал Листровский.
Сам капитан уже почти подбегал к первому костру, намереваясь выстрелить в него, чтобы дать искру и зажечь огонь, когда неудачно запнулся и на всем ходу зарылся лицом в грязь, выронив пистолет. Глаза защипало от попавшей в них чужеродной субстанции. А руки не сумели нащупать огнестрельное оружие.
Уутьема неистовым тайфуном стартовал со своего места, проделывая резкие большие прыжки на задних лапах. Наблюдавший за всем этим, под прикрытием угла пустого барака, Барышков, на секунду подумал, что Листровскому конец, и скоро пора будет делать выбор: либо выдвигаться в тыл зверюге, и, рассчитывая на утрату оборотнем брони, сблизившись, палить в него из автомата, либо, учитывая предыдущий опыт, убираться отсюда, и схорониться, например, на одной из сосен, где ранее были оборудованы высокие места для наблюдения снайперов за кордоном.
Листровский встал на ноги, снова еле не поскользнувшись в грязной жиже. Он нервными движениями вытирал засоренные глаза рукавами своей камуфляжной куртки. Капитан ранее слышал, как загромыхали в первом бараке доски пола в ответ на его выстрелы, поэтому догадывался, откуда за ним кинется Уутьема. Сейчас кгбэшник не видел монстра, но чувствовал, что тот неминуемо приближается. Если через пару секунд Листровский не найдет пистолет, то станет трупом в любом случае. Так как, даже нашарив оружие, скажем секунд через десять, он успевал бы только пальнуть в костер. А добежать до ямы, до которой было еще метров тридцать, отыскать там еле видные в земле флажки и пройти на середку ловушки, было бы уже некогда. Капитану вроде удалось что-то различить измазанными в грязи глазами, когда прямо над его головой просвистела пуля. И звонко брякнула об одну из больших палок в кострище. Это стрелял с чердака Шакулин, быстро уловивший ситуацию, в которую попал Листровский.
Костер тут же запылал, отчаянно треща, от обилия влаги внутри себя, но керосин делал свое дело. Пламя занималось все больше.
Капитан, сообразив, что теперь ему можно двигать к ловушке напрямую, перестал пытаться найти пистолет и, проскользнув еще раз, припустил по направлению ямы. Раздался следующий выстрел с чердака, а за ним еще один. Дальний костер потихоньку тоже начинал разгораться. Все было неплохо, но больше всего в этой ситуации Листровского напрягал тот факт, что он оказался без оружия. И теперь ловушка для оборотня могла стать ловушкой и для него самого, если Барышков и иже с ним не поспеют вовремя, или же вовсе разбегутся, когда вдруг все пойдет наперекосяк.
Капитану удалось подскочить к яме, он даже успел оглянуться в направлении, откуда мог лететь на него Уутьема. Тварь и вправду стремительно приближалась к нему. Между ними было не больше сорока метров. Вид, мчащегося оборотня был еще более ужасен, чем статичного. Казалось, неведомая стихия, неотвратимо мчится для того, чтобы разорвать чекиста в клочья. Листровский заставил себя отвернуться от созерцания монстра, и стал пристально всматриваться в края ловушки, силясь разобрать в недостаточно светлой обстановке вожделенные флажки. Оказалось, что он стоял прямо напротив одного из них. Теперь предстояло сделать шаг в неизвестность, ведь днем он не догадался проверить, насколько точно расположены указатели безопасного прохода на центр волчьей ямы. К тому же геометрия движения также была неизвестна, второй флажок располагался на другой стороне, и разглядеть его было совершенно нереально.
Шакулин сквозь прицел смотрел на могучую спину, бегущего по диагонали через поляну, Уутьема. Сутулящийся оборотень быстро выбирал последние метры, остававшиеся между ним и Листровским. Капитан почему-то медлил, стоя в нерешительности у края наваленных веток, маскирующих яму. В голове лейтенанта кружила лишь одна мысль: «Неужели он не видит флажков?!» Шакулин бы уже начал стрельбу по монстру, но его опыта обращения со снайперской винтовкой было явно недостаточно, чтобы поражать движущуюся, да еще как движущуюся, цель. Листровского надо было спасать, Уутьема был уже почти в десяти метрах позади и готовился к решительному прыжку.
Так и не решившись двинуться вглубь ловушки, капитан развернулся лицом к приближавшейся громадной твари. У него внезапно зародилась идея воспользоваться скоростью и массой этого гада, и в последний момент юркнуть в сторону, чтобы Уутьема по инерции вылетел на обложенную сверху ветками и листьями ловушку. Других шансов не было.
Кровь буквально бурлила от обилия адреналина, который сейчас циркулировал по сосудам Листровского. При виде оборотня, несущегося прямо на него, у капитана вздыбились все волосы, какие только были на его теле. Итак, оставалось буквально секунды три до развязки. Но тут одновременно с двух сторон, где-то позади кгбэшника, как будто бы из леса, грохнули два выстрела. И тут же еще два с тех же точек. Издав скрежещущий, буквально разрывающий барабанные перепонки вопль, монстр, сбившись с шага, неуклюже кувыркнулся в грязи, оказавшись лишь в трех метрах от капитана, но уже безо всякой инерции. Не очень обрадовавшись тому факту, что Уутьема наконец-то начал ощущать действие свинцовых пуль, Листровский инстинктивно отступил назад, так как тварь уже поднималась на свои задние лапы, с немой яростью глядя ужасными глазищами прямо на него. Судя по всему, оборотень явно готовился к финальному прыжку, его лапы согнулись, а спина подалась вперед, тело превращалось в некое подобие пружины. Но самым страшным было то, что Листровский боковым зрением обнаружил, что вот так, непроизвольно, уже зашел на два с половиной метра по безопасному перешейку вглубь ловушки, и теперь отскакивать в сторону было бесполезно. Он мог оказаться на дне ямы с глазу на глаз с Уутьема, который несомненно полетел бы вслед.
Вдруг со стороны пустого барака кто-то громко проорал: «Ложись!». Буквально через долю секунды после этого грохнул ружейный выстрел. Листровский, естественно, лечь не успел, да и не собирался, ведь любое неосторожное движение – и он отправляется в западню. Капитан только чуть присел. Но вот монстр язык людей пока не различал. Он вновь взвыл от боли, своим неземным воплем. Похоже, Глазьев, стрелявший из своего мощного ружья, с которым он ходил на медведя, попал в весьма болезненное место. Тут же раздался второй выстрел из двустволки. И, судя по звуковой реакции, опять в точно в цель.
Но на этом Глазьев останавливаться не стал, громко крича и воспламенив, не весть откуда появившуюся у него, красную шашку, он, находясь напротив входа в пустой барак, понесся в ореоле шашечного огня к окраине леса. Уутьема злобным взглядом, развернувшись чуть назад, наблюдал за осветившим себя наглецом, который к тому же влепил ему пару пуль в спину. Каким-то странным образом, зверь забыл про безобидного для него Листровского, находящегося в радиусе всего одного мощного прыжка, и изящно увернувшись от очередного залпа со стороны деревьев, с которых стреляли, по прикидкам Листровского, те самые два оставшихся в живых спеца, упомянутые Барышковым, монстр помчался прямо на Глазьева.
Тварь явно обладала неким подобием психики. И оказавшись в нетривиальной ситуации, когда свойства неуязвимости пропали, и по тебе стали палить неизвестно откуда, эмоции захлестнули Уутьема, он поступил не как дикий зверь, который бы продолжил движение за стоящим рядом беззащитным человеком, а, озлобившись и потеряв контроль над собой, полетел в погоню за объектом, так нагло причинившим ему вред, да еще и ясно обозначившим себя новым источником света. Монстр погнался за убегавшим в лес с красной шашкой Глазьевым. Периодически из-за спины Листровского звучали выстрелы снайперок, которые были менее удачливыми, чем первые два залпа. Зверь же, в движениях которого вместо поражавшей своей мощью грации стали проглядывать признаки взвинченности и бьющей через край ярости, буквально летел за охотником.
Листровский не понимал, радоваться ему или нет. С одной стороны, он вроде спасся, избежав нападения трехметрового оборотня, с другой – сумасшедший охотник увлекал за собой Уутьема прямо в чащу, видимо, гложимый своим давним желанием сделать решающий выстрел, а такого хорошего случая загнать зверя в ловушку могло больше не представиться.
– Что он делает? – как бы сам у себя вслух спросил капитан, выбравшись обратно к краю волчьей ямы. – Зачем!? Идиот! – наконец, закричал охотнику Листровский.
Но было уже поздно, выкинув у самой кромки леса красную шашку в кусты, Глазьев растворился в темноте общей массы ночной чащи, через несколько мгновений за ним влетел под сень деревьев и Уутьема, только чуть в стороне.
Листровский, продолжая наблюдать за тем участком, где скрылись монстр и охотник, медленно пошел к пустому бараку, не совсем понимая, что делать дальше. Навстречу ему мчался с раздобытым в этой неразберихе вторым автоматом Барышков. Позади послышались два резких освиста. С дальних концов кордона к ним спешили двое снайперов, чьи выстрелы в бегущего на Листровского Уутьема, то ли спасли капитану жизнь, тормознув оборотня, то ли испортили весь план, согласно которому зверь уж точно оказывался бы на дне заготовленной ловушки.
– По крайней мере, теперь его можно уничтожить, – сказал подбежавший к Листровскому Барышков, протягивая один из автоматов.
Сзади поспешали бесшумными тенями снайперы, одним из которых оказался Влад, имевший опыт встречи с оборотнем на каменной реке. Кордон погрузился в тишину, прерываемую все теми же неугомонными сверчками и потрескиванием больших костров. Из леса пока не доносилось ни единого значимого звука.
– Кажется, наши пули начали действовать, – бросил Влад, по-прежнему держа винтовку на изготовке и пристально поглядывая на лес. – Этот охотник натуральный дурень, вероятно, решил заманить зверя в свою ловушку.
– Он одержим идеей – сделать последний выстрел в оборотня, – отплевываясь от грязи, попавшей в рот, с раздражением сказал Листровский. – Да где мой пистолет, черт подери!
Второй снайпер, стоявший с каким-то безумным от всего, что он увидел за последний час, видом, и которого Листровский совершенно не знал, оглянулся на то место, куда приблизительно шлепнулся на бегу капитан, и показал на одну из луж:
– Да вон, вроде, что-то блестит. – Он быстро сходил к обозначенной луже, и аккуратно взяв поблескивавшее в свете костров оружие, передал его Листровскому.
Тот принялся обтирать пистолет об штаны, приводя в более-менее нормальный вид.
– Ну, что решаем? – не вытерпел Барышков.
– Надо кончать гада! – Листровский внимательно осмотрел окрестности. – Где Шакулин?
– Кончать – в смысле, сейчас? Когда он умотал в лес за этим Глазьевым? Ты так хочешь?
– А когда еще?! – рассвирепел Листровский. – Влад, – обратился он к снайперу, – помнишь, где была та тропа к глазьевской ловушке? Сможешь в темноте найти?
Влад, немного почесав затылок, кивнул головой:
– Смогу.
– Кто это там? – второй снайпер настороженно показал пальцем в направлении дальнего конца пустовавшего барака, где едва различимыми фигурами, двигались два человека. Причем они явно направлялись в сторону лесной чащи.
Шакулин, готовый в любой момент выстрелить, стараясь не выдать себя, осторожно ступал по мокрой земле, метрах в десяти, от идущего впереди человека. Когда монстр умчался вслед за Глазьевым, лейтенант спустился с чердака, попав на первый этаж заброшенного барака, и уже собирался бежать к выходу, когда краем глаза заметил, что в пустом окошке, аналогичном по расположению окну в комнате Коробова, мелькнула чья-то тень. Шакулин бесшумно прошел по бараку в тот конец и выглянул из пустых полуоткрытых створок рамы.
Делая странные неверные шаги, как-то непонятно уравняв руки по швам, в достаточно среднем темпе, по направлению леса, примерно, туда же, где скрылись Глазьев с оборотнем, шел Моляка. Его бритый череп легко узнавался, а вот все остальное в докторе было очень странным. Лейтенант не видел выражения лица психиатра, но со спины казалось, что он находится в некоем зомбированном состоянии. Первой мыслью было: «Неужели Моляка теперь стал меченым! Неужели эта штука заразна?!» Шакулин мягко выпрыгнул на траву и, взяв фигуру доктора, по-прежнему одетого в серую импортную куртку, на мушку винтовки, двинулся за ним на небольшом отдалении.
Уши Шакулина вдруг начали различать вялый шум, будто где-то зажевало виниловую пластинку. Лейтенант поморщился, не понимая, откуда звук, но продолжал внимательно следить за доктором, чьи движения все больше приводили к выводу о том, что он и вправду не в себе. Что-то влекло Моляку прямо к зарослям деревьев. Шум нарастал, сквозь шуршание пластинки стал проскакивать непонятный нечленораздельный полушепот. Шакулин, опасаясь, что рядом с ним может кто-то быть, кого он не приметил, волчком обернулся вокруг своей оси. Но поблизости шел только лысый зомби. Справа вдалеке боковое зрение различало горящие костры, фигуры Листровского и спецназовцев он толком рассмотреть не успел.
До ближайших елей, обрамлявших передний край лесного массива, оставалось совсем мало, надо было либо останавливать Моляку, либо входить с ним в опасную зону, где Уутьема мог напасть в любой момент с любой стороны, и шансов было бы крайне немного. Шакулин ускорился и, перейдя на крадущийся легкий бег, принялся подбираться к доктору. Но и шум начал нарастать с той же скоростью. Теперь он буквально забивал все прочие звуки, которые анализировал мозг лейтенанта, странный полушепот слышался все отчетливей. Лейтенант скривился от такой пугающей какофонии, но вознамерился догнать-таки Моляку. Внезапно доктор побежал, все так же держа руки по швам. Удивленный такой прытью Шакулин, пустился за Молякой. В голове одновременно зашуршали сотни зажеванных виниловых пластинок, громкость полушепота тоже резко увеличилась. Доктор запрыгнул в ближайшие кусты. Через две секунды за ним последовал Шакулин, разом оказавшись в почти полной темноте и чуть не наткнувшись на ствол небольшой ели.
Чисто механически, лейтенант пробежал еще десять метров, испытывая чудовищное звуковое давление тысяч зажеванных пластинок, и его сердце чуть не выпрыгнуло из груди от страха, когда прямо перед собой, в двух метрах, Шакулин едва не наткнулся на ровно стоящую фигуру Моляки. Доктор глядел прямо на кгбэшника огромными желтыми глазами, сверкавшими на взлохмаченном зверином лице, будто бы пересаженном с какой-то иной твари, но совсем не похожем на морду Уутьема.
Не успев оправиться от первого потрясения, лейтенант получил второе.
«Иди за мной!» – проорал в голове Шакулина со странным акцентом чей-то неизвестный голос, носивший металлический оттенок. При этом звериное лицо Моляки, которое теоретически могло это произнести, не имело рта.
– Второй – вроде Шакулин, а первый – ваш лысый психиатр, – проговорил Влад, в оптический прицел рассмотрев парочку, вышедшую из-за дальнего торца барака и шагавшую прямо в лес.
– Дай-ка! – Листровский перехватил снайперку Влада и сам глянул в прицел. – Какого…! Что они делают?
– Вы к движениям лысого присмотритесь, – посоветовал Влад.
– Ух, мать вашу! Он идет, как мертвец с кладбища! – Листровский отвел глаза от оптики. – Неужели, пока зверь находился в комнате Коробова, он каким-то образом заразил этого жмурика? А если зараза перешла на доктора? То это…, вот дерьмо!
– Чего-о опять? – недопонял Барышков. – Снова какие-то тайные игры? Листровский, что все это значит?
Оба снайпера, тоже поглядывали на Листровского, заинтригованные комментариями капитана, не упуская при этом ни единой детали в видимой им обстановке кордона, на случай возвращения зверя.
Скрывать – смысла не было, времени так же было немного. Поэтому Листровский вкратце обрисовал картину:
– Зверь является примерно раз в тридцать-сорок лет. Одновременно с ним появляется некий душевно больной человек, которого называют меченым. Когда умирает меченый – зверь становится уязвим. Тот ненормальный, которого мы привезли сюда вместе с доктором, и был по нашим приметам меченым. После того, как Глазьев двумя выстрелами убил психа, тварь начала ощущать действие наших пуль. Но мы понятия не имеем, может ли меченым стать кто-то другой. Зверюга долго толклась в комнате мертвого Коробова, что она там делала – понятия не имею, возможно, теперь лысый стал меченым.
– Почему не стреляет ваш лейтенант? – спросил второй снайпер, продолживший наблюдать за парочкой. – Он держит доктора на мушке, но не стреляет. Может мне снять психиатра, а то уйдут сейчас?
И только Листровский захотел, что-то сказать, как второй снайпер удивленно воскликнул:
– Он побежал! Лысый побежал! Лейтенант за ним! Все, оба в лесу!
– Быстро туда! – скомандовал Листровский, возвращая винтовку Владу.
Они дружно припустили к тому месту, где только что растворились во тьме чащи Шакулин с зомбированным доктором.
Шакулин двигался прямо за Молякой, буквально в полуметре от него, чтобы в почти полной тьме, которая царила сейчас под кронами деревьев, не потерять своего проводника. Доктор вместе со способностью проникать в мысли, будто бы получил еще и способность видеть без малейших частиц света вокруг. После того, как он ошарашил лейтенанта своим преображением, и особенно после того, как Шакулин услышал, звучащий в своей голове чужой голос с металлическими нотками, произошли странные метаморфозы. Страх, уже готовившийся сожрать разум Шакулина, куда-то испарился. Шум виниловых пластинок переместился прямо в мозг лейтенанта, создавая внутреннюю визуальную картинку, наподобие луча радара, каждый раз в процессе своего кругового движения высвечивавшего неровные черно-белые очертания лица нового хозяина тела кгбэшника. Это было лицо идола из подземного храма отшельников, начисто лишенное рта, с почти прямоугольным чуть выпуклым носом, и смотрящими на тебя пустыми разрезами глазниц, словно это совсем не лицо, а некий защитный шлем неизвестного истории ордена рыцарей.
Точнее, Шакулин сейчас созерцал сразу две картинки. Внешнюю – где за спиной Моляки он двигался через темные заросли, и внутреннюю – где мерцал экран радара с очертаниями идола. Металлический голос, заглушая шипение пластинок, периодически впрыскивал в мозг очередную порцию простых команд:
«Уже близко! Скорее! Ты должен убить его! Иди за мной!»
И Шакулин шел, превратившись в такого же, как и Моляка, зомби. Их двигала чужая воля.
Впереди сквозь стволы деревьев показался тусклый свет.
«Скорее! Иди за мной!»
Лысый проводник, с лицом непонятной умной твари все увеличивал темп. По штанам лейтенанта ежесекундно хлестали мелкие прутья. Он влезал в какие-то колючие плотные кусты, просачивался вслед доктору между могучими мачтами сосен и низкими пушистыми лапами пихт и елей, практически не разбирая дороги, как если бы их вели напрямик к обозначенной цели. Свет становился все ярче, предметы вокруг начали отбрасывать на землю отчетливые тени. Они к чему-то приближались. К какой-то небольшой поляне, где горел костер.
Низко нырнув под очередную громадную еловую лапу, ощетинившуюся крепкими иголками, Шакулин вдруг не обнаружил перед собой Моляки. Доктор пропал, как будто мгновенно погрузился в каменистую почву. Лейтенант за что-то зацепился поясом, похоже, какая-то ветка дерева совершенно не хотела его отпускать. Он рванулся вперед решительней, потеряв пояс, на котором висел пистолет. Однако останавливаться Шакулину не давали. Лицо на его внутреннем радаре продолжало посылать распоряжения:
«Тише! Иди тише! Он здесь! Он рядом! Найди и убей его!»
Лейтенант подкрадывался к освещенной огнем костра небольшой лесной поляне, пока не различая того, что на ней творится. Стволы деревьев серьезно мешали детальному осмотру, надо было продвигаться еще ближе. Шакулин присел под одной из елок, найдя неплохое местечко для рекогносцировки местности. Команд пока больше не поступало, но виниловые пластинки продолжали жевать в его голове. Шакулин медленно подполз еще ближе, примостившись за старым трухлявым пнем.
На поляне он четко разглядел очертания фигуры Уутьема. Монстр стоял на месте, недалеко от костра, иногда он склонялся низко к земле и шарил там своей ужасной мордой. Больше никого не было видно. Внезапно оборотень обернулся прямо в направлении, где лежал Шакулин. Шумовая завеса внутри мозга лейтенанта мгновенно свернулась и пропала. Шакулин моргнул пару раз, приходя в себя, но его взгляд тут же остановился на Уутьема, не дав вспомнить, как же он здесь оказался.
Где-то справа послышался хруст сломавшейся ветки. И из-за большого камня, со всех сторон окруженного кустами, раздался ружейный выстрел.
Монстр взвыл, на теле в районе плеча вырисовалась серьезная рана, из которой засочилась почти идеально белая на цвет кровь. Теперь Шакулин понял, что означают еще несколько белых потеков и отметин, которые красовались на туловище оборотня. За первым выстрелом прозвучал второй. На этот раз пуля угодила куда-то в бок, благодаря тому, что Уутьема, стоя на задних лапах, принялся активно поворачиваться из стороны в сторону, ища негодяя, который вздумал по нему палить. Из-за валуна выскочил Глазьев, отбрасывая в сторону использованное оружие одной рукой, и подбирая с земли – другое ружье, видимо, заготовленное заранее. Охотника от края поляны отделяло от силы метров шесть, и, уловив, что его выстрелы попали не совсем туда, куда надо, ведь зверь был хоть и конфужен, но до полной победы было явно далеко, Глазьев начал подходить ближе, целя в район груди монстра. Охотник явно полагал, что оборотень может быть завален как медведь, прямым выстрелом в сердце.
– Сейчас ты у меня попляшешь, гадина! – громко произнес Глазьев, выходя на поляну, на которую ему таки удалось заманить зверя.
Уутьема стоял почти рядом с краем накрытой ветками волчьей ямой. Именно поэтому охотник и не стал сразу стрелять, ожидая, что зверь по глупости сам свалится в ловушку. У Глазьева получилось домчаться в темноте леса к своей поляне много раньше оборотня, быстро разжечь костер, бросить на центр ловушки спрятанное в траве человеческое чучело, чтобы завлечь туда тварь, и юркнуть в замаскированную засаду у камня. Но, убедившись, что гад, вылезший неожиданно из-за деревьев с другой стороны поляны, слишком умен и с подозрением обнюхивает и рассматривает границы ямы, а также без энтузиазма взирает на чучело, Глазьев решил с помощью пуль и отдачи от попаданий, либо свалить оборотня в западню, либо прикончить так.
Зверь не стал дергаться, его неподвижные глаза светились яростью. Раны в боку и плече источали белую кровь. Он пригнулся к земле, подготавливая бросок на охотника. Это стало небольшим сюрпризом для Глазьева, так как своим движением Уутьема перекрыл сердце от прямого попадания, да еще и перенес центр тяжести ниже и вперед, теперь в него нужно было лупить из гранатомета, рассчитывая на серьезную отдачу, способную увлечь оборотня в ловушку, но никак не из двустволки.
Охотник отскочил в сторону, стараясь разбалансировать монстра. Тот, взмахнув длинными корявыми передними лапами, повернулся за Глазьевым и начал очень медленно к нему подбираться. Раненный оборотень постепенно терял свою прыткость и силу. В таком немом кружении двух противников, Уутьема в какой-то момент оказался спиной к лежавшему в тени Шакулину. Лейтенант, осознав, что лучшего шанса может и не предоставиться, начал аккуратно продвигаться к поляне, жалея, что у него в руках не автомат, больше подошедший бы для ближнего боя, а снайперка, хоть и мощная, но не скорострельная.
Красноватые всполохи костра подсвечивали лесной амфитеатр, где на арене, заполненной молчаливыми старыми деревьями, сошлись двое непохожих друг на друга гладиаторов. Сверху, в освободившемся от назойливых дождевых туч ночном небе, с нескрываемым холодом, поглядывали на это действие далекие, но прекрасные звезды.
Уутьема все еще выбирал момент для прыжка, он бы давно сделал это в том же стиле, как разделал по очереди почти всю группу спецов, однако, сейчас все было несколько иначе. Зверь знал, что оружие людей, из которого они весьма успешно по нему поливают, начало действовать. Глазьев продолжал менять положение вокруг оборотня, надеясь, что тот как-нибудь неудачно повернется и появится шанс свалить его в яму. Но монстр делал строго обратное – он поворачивался за охотником, при этом постепенно отходя от центра поляны к ее краю.
Шакулин затаился за большой крепкой березой, охранявшей самую границу глазьевского мини кордона, и стал выжидать. Пусть зверь повернется к нему спиной, тогда он тут же зарядит пару пуль аккурат ему в затылок.
Оборотень подбирался все ближе к охотнику. Глазьев уже ощущал запах его противных слюней в обилие спадавших из вытянутой кошмарной пасти. Все попытки как-то обхитрить монстра ничего не приносили. Охотник начал нервничать и ругаться про себя, что вылез раньше времени. Тут Уутьема, как будто улыбнулся, ощутив нерешительность жертвы, и нагнувшись почти до самой земли, уже напрямую медленно попер на Глазьева. У охотника в мыслях все смешалось, на него, с ухмылкой направлялась уродливая тварь, которая похоже понимала, что Глазьеву конец, отчего и забавлялась. Глазьев не выдержал и с криком: «На, падла, получай!», грохнул из ружья.
Дальше все происходило невероятно быстро. Со скоростью молнии Уутьема метнулся к охотнику, будто пуля вообще прошла мимо. Возможности выстрелить во второй раз Глазьев не получил, так как из его рук, кажется, вместе с некоторыми пальцами, зверь выбил ружье. Двустволка, словно щепка, отлетела куда-то в кусты. Охотник даже не успел ощутить боли, как другая передняя лапа Уутьема полетела сбоку, как если бы монстр производил левый хук, прямо в его лицо. В ту же долю секунды, выскочивший из-за березы Шакулин, пальнул из снайперки, наспех прицелившись куда-то в область шеи оборотня. Однако и его пуля пошла неточно и угодила в уже раненное до этого Глазьевым левое плечо твари. Резкая боль, пронзившая тело монстра не позволила ему прибить охотника. Уже готовые вонзиться в жертву огромные когти Уутьема сжались от внезапной судороги в плече, лапа пошла ниже уровня головы Глазьева. Он получил мощнейший по амплитуде удар куда-то в живот и, ухнув, отлетел не хуже своего ружья. Лейтенант понял, что если охотник и остался жив, то толку от него сейчас будет не много.
Шакулин передернул затвор и снова прицелился. Он метил прямо в пасть гадины, угодить туда, в первую очередь, он хотел по двум причинам: его страшила и отвращала морда Уутьема, в принципе, да и к тому же необычность и умственное развитие монстра однозначно указывали на мозг, как объект атаки.
Оборотень недовольный, что ему помешали по-нормальному прикончить Глазьева, обернувшись, воззрился своими круглыми неподвижными глазами на лейтенанта. По спине Шакулина пробежал не холодок, а целый снежный буран. Неизвестно, как там прямо на монстра смотрел охотник, но взгляд Уутьема буквально гипнотизировал кгбэшника. Уже готовый стрелять, Шакулин на несколько секунд замер, будто все его чувства, кроме тупого созерцания, напрочь атрофировались. Тварь же, озлобленная очередным болезненным ранением, не долго думая, помчалась на него. Это вывело лейтенанта из ступора, но на действия оставалось буквально пара мгновений. Точно прицелиться в зверя, находящегося в движении, когда до него всего десять с небольшим метров, почти невозможно. Шакулин пальнул куда-то в район головы монстра, и, отступая назад, нервно передернул затвор, чувствуя неминуемую гибель. Уутьема был уже на расстоянии лишь одного прыжка. Снайперка щелкнула, очередной патрон оказался готов к отправке по назначению, но было уже поздно. В отличие от Глазьева, лейтенант успел произвести второй залп. Уже скакнувший на него, и тем самым раскрывшийся, оборотень получил пулю прямо в живот. И одновременно с диким ревом, похожим на пронзительно громкий звук, тормозящего грузовика, зверь приземлился на Шакулина, подмяв его под себя. Обе руки человека пригвоздили к земле две лапы оборотня. Винтовка все еще находилась у лейтенанта, но толку от нее сейчас было вообще ноль, так как пошевелить ничем, кроме головы, Шакулин, оставшийся от такого приземления на спину в целом живым, не мог.
Странная желеобразная белая кровь сочилась из тела Уутьема прямо на камуфляжную форму лейтенанта. Но тварь совершенно не собиралась умирать, способная даже без защиты меченого выдержать с десяток – другой таких попаданий в туловище. Пасть монстра нависла над лицом Шакулина. Видимо, гад, так и планировал, сначала стреножить жертву, а потом поработать своими челюстями. Шакулин воззрился на три ряда острых как ножи зубов, которые приближались к нему. Ужасно воняло противным дыханием и особенно слюнями зверя. Уутьема пошире приоткрыл пасть, готовый заглотить всю голову Шакулина одним махом. Лейтенант попытался хоть как-то шевельнуться, но без толку, и руки и ноги были намертво прижаты огромной массой монстра. Тот же, будто специально издеваясь, медленно приближал свою оскалившуюся морду к отчаянно вертевшему головой в разные стороны кгбэшнику. Зажмурившийся в ужасе Шакулин уже почувствовал прикосновение где-то у виска чего-то острого, как совсем рядом зазвучали быстрые пистолетные выстрелы.
Оружие продолжало грохотать почти у самого уха лейтенанта. Он всем телом ощущал, как дергается Уутьема, которому раз за разом всаживали пули прямо в голову с близкого расстояния. Каждый выстрел вызывал рев монстра, но он тут же прерывался следующим свинцовым снарядом, засылаемым точно в цель. Морда твари тыкалась от отдачи в лицо лейтенанта, грозя случайно раскроить острейшими зубами кожу Шакулина. Наконец, все семь пуль оказались в башке оборотня. Хладнокровно стрелявший по зверю Моляка, одним движением освободил пистолет от пустого магазина, и отскочил в сторону, так как стащил под елью у Шакулина лишь само оружие, запасных патронов не было.
Обезумевший от такого сотрясения своего мозга Уутьема, как глубоко опьяневший на свадьбе, оторвался от Шакулина и, громко сопя, повалился на спину. Находившийся в шоке лейтенант, едва подняв голову, уставился выпученными глазами на оборотня, продолжавшего сопеть и совершать какие-то нелепые движения лапами и туловищем. Лейтенант не пытался сдвинуться с места, даже простейшие инстинкты сейчас не срабатывали, разум был вырублен. Но Уутьема, кажется, немного оправившись, начал медленно подниматься.
Видя это, и не понимая, что же делать дальше, Моляка, отойдя на край поляны, все так же ярко подсвечиваемой костром, истошно заорал Шакулину:
– Лейтенант, стреляйте, чего вы ждете! У вас же оружие! Стреляйте!
Но Шакулин точно был в шоковом состоянии, и при виде того, что тварь снова встает на ноги, он только беспомощно смотрел на оборотня снизу вверх. Наверное, в этот момент он даже не осознавал, что в его правой руке находится вполне исправная винтовка.
Уутьема, разъяренно оскалившись, с большим трудом поднялся в привычную стойку, по его морде стекали ручьи белой крови. Желеобразная субстанция даже вроде шипела, оставляя на своем пути выжженные борозды в короткой шерсти монстра. Неподвижные, лишенные век, глаза зверя ненавидяще уставились на лежавшего прямо перед ним Шакулина. Уутьема сделал шаг в направлении лейтенанта, намереваясь на втором шаге как следует приложиться когтистой лапой к лицу кгбэшника.
Моляка, озираясь по сторонам в поисках другого оружия, отходил к деревьям. Подскакивать к Шакулину было некогда. Прогноз на развитие событий в следующие несколько секунд считался очевидным: монстр добирается до лейтенанта, а потом попытается достать и доктора, который не имел при себе ничего, кроме возможности подобрать палку поувесистей. Поэтому Моляка потихоньку ретировался обратно в чащу леса, кстати, не особо помня, как же он в нее попал до этого. Уутьема уже встал над Шакулиным, занося лапу, когда Моляка, пятясь спиной, наткнулся на что-то твердое и бегущее.
– С дороги! – проорал на него летящий на всех парах Листровский, уже на ходу начиная палить из автомата в оборотня.
С другой стороны от Моляки вынырнул из-за ствола березы Барышков и тоже уверенно нажал на курок. Автоматные очереди отбросили Уутьема от Шакулина, в лицо которому полетели брызги желеобразной крови. Запинаясь, трехметровая тварь, опять взревев, сделала несколько неверных движений назад, рискуя опрокинуться на спину. Листровский с Барышковым подскочили к монстру на расстояние не больше десяти метров и начали расстреливать того прямой наводкой. Туловище и голова Уутьема покрылись десятками дырок, с вытекающей, из них белой жидкостью. Он все-таки повалился на спину. В этот момент по очереди кончаются патроны у Листровского, а потом Барышкова. Оба быстро лезут в карманы за новыми рожками для автоматов. Но их опережают двигавшиеся в хвосте снайперы. Влад и его товарищ подскакивают в упор к опрокинутому зверю и начинают стрелять ему из винтовок прямо в лоб.
– На тебе контрольный! – выкрикивает Влад, досылая последнюю пулю в уже разросшуюся дыру в голове монстра.
Перезарядившие свое оружие Листровский с Барышковым пальбу не возобновляют, видя, что Уутьема теперь уж точно отдает концы. Воздух вдруг наполняется странным жженым запахом, появляется шипящий звук, который приобретает все большую громкость.
– Мать твою, да он закипает! – воскликнул Барышков, морщась при виде того, как белая кровь твари начинает буквально выедать шерсть и кожу, проваливаясь во внутрь гада, и с быстротой самой энергичной химической реакции поглощая там всю плоть.
– Все в сторону! – командует Листровский.
Они вчетвером отдаляются от конвульсирующего саморазлагающегося тела монстра, продолжая не без отвращения наблюдать, как желеобразная субстанция в мгновение ока превращает все члены могучего Повелителя леса в небольшие горки сероватого пепла. Немного пришедший в себя Шакулин, позади этой четверки начинает судорожно стирать с себя попавшую с Уутьема белую кровь, опасаясь, что та сейчас проест в нем кучу мелких отверстий. Но жидкость никак не проявляет своих свойств, просто элегантно размазываясь по лицу и камуфляжу лейтенанта в длинные смачные полосы и разводы.
Через минуту все тело оборотня превратилось в неровную кучу праха. Некоторые мельчайшие частички серого оттенка подлетели в воздух и взмыли в звездное небо, проносясь над красными языками осветительного костра и построенной Глазьевым волчьей ямой, которая так и не выполнила возложенной на нее миссии. Все как завороженные, еще не совсем отойдя от финальной сцены и вообще их нового представления об окружающем мире, глубоко дыша, от бешеной гонки по темному лесу, смотрели вслед разлетающимся соринкам, еще минуту назад принадлежавшим самому опасному и необычному зверю, которого можно встретить на этой планете.
Листровский обернулся, чтобы взглянуть на Шакулина. Лейтенант, поднимаясь на ноги, медленно махнул ему ослабшей рукой, показывая, что все в порядке, и устало улыбнулся.
Глава 15 - Уутьема
© Copyright: Николай Феофанов, 2009
Свидетельство о публикации №209110901391
Свидетельство о публикации №209110901391
Рецензии