Глава 16 - Ситуация 153

Шакулин, наслаждаясь приятной погодой, не спеша, шел по заснеженным улицам Златоуста. Ноябрь нынче выдался весьма холодный, за последнюю неделю несколько раз шли осадки и дул сильный ветер. Сегодня же было хорошо. В обрамлении легкой дымки в небе светило бледное солнышко, температура была не меньше минус пяти градусов. Под ногами ласково хрустел снег.
Мимо Шакулина проехала серая «шестерка». Однако, едва отдалившись, она тормознула и вдруг стала, вопреки правилам движения, маневрировать назад. В последнее время развелось очень много автомобилистов-идиотов, поэтому Шакулин только неодобрительно хмыкнул, наблюдая за странным поведением водителя.
Поравнявшись с Шакулиным, «шестерка» остановилась, из нее выскочили двое подтянутых ребят в штатском, направляясь прямо к нему.
– Подполковник Шакулин? Мы из управления. – Первый из подбежавших показал удостоверение сотрудника соответствующих органов. – Просили срочно вас найти.
– Ребята, ну у меня же отпуск! – без энтузиазма заметил Шакулин и сделал несколько шагов, намереваясь идти дальше. – Как знал, что надо куда-нибудь уезжать. – Оба чекиста из «шестерки» поспешили за ним. – Ну, что там у вас? – нервно спросил подполковник, останавливаясь.
Ему было уже пятьдесят с лишним. Некогда моложавое лицо давно покрыли морщины, особенно заметные на лбу. Из-под шапки выглядывали аккуратные седые виски. У подполковника был утомленный взгляд, который он приобрел еще двадцать семь лет назад, когда заглянул прямо в пасть смерти. За это время, оставшись в Златоусте после их с Листровским операции по уничтожению оборотня, Шакулин неплохо продвинулся по служебной лестнице, даже отказавшись уезжать в Москву, в самом начале «перестройки» ему присвоили звание полковника КГБ. Люди из конторы в закрытом городе продолжали пользоваться заслуженным уважением. Однако все изменилось с развалом СССР. Златоуст потерял свое оборонное значение. Комитет государственной безопасности сотрясали многочисленные передряги. На главные роли в управлении стали приходить непонятные блатные люди. По поводу назначения одного из них как-то открыто высказался в негативном тоне и Шакулин, за что и был понижен в звании. После нескольких лет полного разброда и шатаний в спецслужбах, ближе к середине девяностых, началось некое восстановление. Все это время Шакулин, хоть и активно поплевывал на новые порядки, но продолжал служить в госбезопасности. В последнее время он курировал работу ФСБ с предприятиями, ранее числившимися в секретных списках. Его жизнь давно устоялась и текла ни шатко, ни валко. Просто текла.
– Сергей Анатольевич, – обратился к подполковнику один из фсбэшников, – у нас ситуация 153.
Шакулин, насторожившись, пристально посмотрел в глаза сказавшему такую новость.
– Ну-ка, еще раз? – решил уточнить он. – Ситуация 153?
– Да, ситуация 153, – подтвердил оперативник. – Я капитан Лопырев, это капитан Засальский. Нам поручено это дело. Но во всех указаниях написано, что в первую очередь, при возникновении подобной ситуации мы должны обращаться к вам.
Шакулин отвел взгляд в сторону и громко выдохнул.
– Значит, мой старый знакомый снова в наших лесах. Что уже известно? – обратился он к говорившему с ним Лопыреву, производившему вид этакого крепыша с короткой стрижкой.
– За последние четыре дня найдено четырнадцать трупов. В основном в районе протекания реки Киалим. Большинство убиты ударами лап и когтей существа, все как в вашем с капитаном Листровским отчете за 1969 год.
– Первый случай нападения выявлен? – резко прервал его Шакулин. – Душевнобольной найден?
К ним подошел стоявший до этого чуть в сторонке капитан Засальский, высокий брюнет (оба оперативника были без головных уборов, так как в машине им не слишком дуло), с внимательными карими глазами и чуть вытянутым худощавым лицом.
– Первый случай до конца не установлен, – начал он. – Но вот явный кандидат на больного имеется.
– Кто он? – спросил Шакулин, чьи глаза уже загорелись деятельным огоньком.
– В прошлый вторник, то есть ровно неделю назад, сюда приехала омская группа, состоящая в основном из молодых людей старшего школьного возраста. В четверг вечером они потеряли одного из своих парней. По словам руководителя группы, он ушел за помощью в лагерь, когда у них возникли проблемы на Трех братьях, и так никуда и не дошел. Товарищи пропавшего утверждали, что у него во время похода был некий приступ с потерей сознания. Зовут пропавшего Николай Раевский, семнадцати лет. Мы связались с Омском. Выяснилось, что в психиатрической больнице города на него заведена карточка, причем с шести лет. Основной диагноз – эпи-фактор с периодическими приступами дежа вю. Похоже, это должен быть он. Проблема в том, что сей субъект пока не найден.
– Другие подходящие люди есть? – уточнил Шакулин.
– Только этот.
– Четырнадцать человек за три-четыре дня! – ужаснулся подполковник. – Либо раньше от нас все тщательно скрывали, либо сейчас оборотень совсем озверел. Фотографии Раевского имеются?
– Со вчерашнего дня все у нас, – ответил Засальский, – и карточка из дурдома, и пара фотографий.
– Его родители в курсе?
– Они знают только то, что он потерялся.
– Заповедник уже закрыли? – обратился Шакулин к Лопыреву, который вероятно был главным.
– Вчера днем вывели всех, кого смогли найти. По нашим расчетам в долине не больше трех групп. Лазают где-то. Каждый час над заповедником кружит «Ми-2», призывая всех туристов убраться из охраняемой зоны. Так что, думаю, если эти группы еще целы, должны скоро объявиться в каком-нибудь городе или поселке. Людям объявлено, что произошла утечка мощных химических реагентов.
– Так, ладно, поехали, – бросил Шакулин, направляясь к серой «шестерке». Оба оперативника двинулись за ним. – Руководитель группы, с которой Раевский пришел на Таганай, надеюсь, еще в Златоусте?
– Да, он у нас. – Лопырев открыл Шакулину дверь машины. – Он ведь несет ответственность за этих детей. Так что, пока не найдется Раевский, он отсюда ни ногой. Только в тюрьму.
Они сели в «шестерку». Засальский завел мотор.
– М-да, этому руководителю не позавидуешь, вслух размышлял Шакулин. – Возможно, Раевского он больше не увидит никогда. Давайте, мне нужно с ним побеседовать.
Автомобиль тронулся и помчался по только что расчищенным от снега улицам к зданию управления. Шакулин вспоминал, как двадцать семь лет назад они с Листровским начинали то дело. После проведения операции по уничтожению оборотня, капитан вернулся в Москву. Они иногда перезванивались с Шакулиным, но после того, как в начале 80-х Листровский был командирован в Сирию, связь между ними была потеряна. Теперь Шакулину предстояло действовать самому.

Из кабинета подполковника, того самого, в котором они с Листровским расследовали «дело оборотня», только что вышел руководитель тургруппы в сопровождении своей девушки, тоже бывшей в составе отряда. То были Зубарев с Юлькой, все остальные, исключая Колямбо, уже три дня, как вернулись на поезде обратно в Омск.
Для Шакулина картина теперь была ясная. Туристы прибыли в Златоуст утром прошлого вторника, в четверг они отправились на Три брата. Пошли не все, а только пятеро, во главе с руководителем – Зубаревым. На скалах произошла неприятная история. Один из парней сорвался с уступа и получил травму позвоночника. Пострадавший не мог самостоятельно передвигаться, а никаких транспортировочных средств, кроме тех, что можно было создать примитивным путем, типа перекрещенных палок, естественно не было. Зубарев принял решение, в виду того, что уже начинало смеркаться, отправить одну девушку, хорошо разбиравшуюся в местности, на Киалимский кордон за подмогой от живущих там лесников. В то же время, чтобы подстраховаться, на случай, если вывести пострадавшего в тот же день не удастся, он отправляет самого старшего из парней в его группе обратно в лагерь. Это и был Николай Раевский. На Таганае он оказался впервые, собственно говоря, как и в длительных походах вообще, но, по словам руковода, всегда прекрасно ориентировался на местности. Зубарев знал Раевского всего месяца три, но даже за это время, понял, что Николай, имевший в группе прозвище «Зеленый Колямбо» (по аналогии с героем старой туристической истории о «Черном альпинисте»), обладает неплохой памятью.
В задачу Раевского входило возвращение в лагерь к двум оставшимся в нем членам группы. Быстрое свертывание лагеря и палатки, и перебазирование к Трем братьям.
Решение было во многом ошибочным. Во-первых, Раевский был новичком, и на Таганае, можно сказать, вообще никак не ориентировался. Правда, путь его был на практике легок. Просто идти обратно по Старой Киалимской дороге, пока не наткнется на лагерь. Но видимо в сумерках Раевский заблудился или что-то другое. Шакулин даже подозревал, что за другое могло с ним произойти.
В итоге, для остальных членов группы все разрешилось весьма недурно. С кордона подоспели лесники с мотосанями. На тот момент было около 20-00 вечера четверга. То есть через три часа, по словам Зубарева, когда Раевский ушел в лагерь. Пострадавший и двое других молодых туристов на мотосанях отправились на кордон. Зубарев же остался ждать у Трех братьев людей из лагеря, виня себя за то, что поступил в корне не верно. Раевского нельзя было отправлять. Так группа разделилась на три составные части, никак не связанные между собой. Оставшиеся в лагере просто бы переночевали денек в неведении о том, почему не вернулись их товарищи.
Одной из тех двоих, кто находился в лагере, была подруга Зубарева, тоже опытный турист. Она бы нашла выход из положения, по крайней мере, можно было отправиться на следующий день к находящемуся неподалеку Таганайскому приюту, и сообщить о пропаже основной группы. Все бы тогда разрешилось автоматически, так как кордоны и приют имели между собой возможности для связи.
Однако до 24-00 никто так и не заявился к Трем братьям. Зубарев провел ужасную ночь на скалах, не зная, что делать. Сам он спать так и не лег, чтобы не замерзнуть, он развел костер. На его счастье, ночь была не слишком морозной, где-то минус четыре градуса.
Как рассвело, Зубарев двинулся на Киалимский кордон, к своим. Пострадавший от падения парень был переправлен в больницу в Златоуст, где врачи установили, что у него все лишь сильный ушиб позвоночника, и что скоро все нормализуется. Зубарева, Муху и Бамбука доставили с кордона тем же утром обратно в лагерь, где они встретили своих взволнованных товарищей. Тогда-то и выяснилось, что Раевский в лагерь так и не пришел. А с момента его пропажи, по сути, прошло уже больше двенадцати часов. Таким образом, Раевский пропал где-то на участке между Тремя братьями и Таганайским приютом. Снаряженные поисковые команды из лесников в тот же день, то есть в пятницу, обследуя окрестности Старой Киалимской дороги, по которой вышел Раевский, обнаружили первые два трупа туристов. Было ясно, что они стали жертвами какого-то большого дикого зверя.
На следующий день, у Малого Киалима, недалеко от Трех братьев, было найдено еще шестеро трупов, растерзанных зверем. После этого, в заповеднике забили тревогу, подозревая, что в лесу, завелся медведь-людоед. Но не все группы успели выйти из опасной зоны. Еще один отряд из шести туристов был распотрошен примерно там же, на самой дороге. Среди всех найденных Раевского так и не обнаружили, подозревалось, что он мог стать одной из первых жертв людоеда.
Но характер поступавших из заповедника сведений заставил ФСБ вспомнить о ситуации 153. По запросу в Москву, немногочисленные материалы были разморожены. На расследование назначены капитаны Лопырев и Засальский, которые перед ознакомлением с пакетом документов подписали бумаги о неразглашении их содержания.
Материалы ситуации 153 указывали на то, что следует обратиться к офицеру КГБ Шакулину Сергею Анатольевичу, как непосредственному участнику подобных событий в прошлом. Все прочие фамилии участников спецопераций не значились.
Итак, Шакулин сидел в своем кресле в присутствие обоих капитанов. После рассказа руководителя тургруппы из Омска подполковник погрузился в глубокие и не очень приятные раздумья. Он предельно четко понимал, что Уутьема снова каким-то образом воплотился в физическую форму и начал убивать всех подряд. Данные судмедэкспертизы, которая за последние десятилетия сделала несколько значительных даже не шагов, а прыжков вперед, очень точно подтверждали существование оборотня. Перед Шакулиным лежала папка, в которой содержалась куча всевозможных анализов волосков и частичек зверя, но этой интересностью можно было заняться потом, на досуге, ради исследования природы монстра. Сейчас было достаточно и того, что характер нанесения ран идентичен 69-му году, да и все сомнения снимались отпечатками на жертвах трех рядов острых зубов в пасти животного.
Но вот проблема была очевидна. Имелся явный кандидат на меченого, судя по его психическим отклонениям и по времени его прибытия на Таганай. Хотя то, что Раевский – меченый, было еще далеко не установленным фактом. А вот отсутствие его в руках у ФСБ сильно осложняло дело.
– Как будем действовать? – наконец поинтересовался Лопырев, чьи постоянные дерганья ногами и ерзанье в кресле, в процессе обдумывания Шакулиным сложившейся обстановки, выдавали явное нетерпение начать что-то предпринимать.
– Отвезите меня в нашу психбольницу, – спокойно проговорил подполковник, поглядывая в окно.
Лопырев выразительно развел руками:
– Вы хотите, этого меченого, как вы его назвали, поискать там? Но ведь мы уже все проверили. Ни один из подходящих нам психов, с диагнозом эпилепсии или дежа вю последние пару месяцев в горах не появлялся.
– Да нет, – глубоко вздохнул Шакулин. – Мне нужен самый главный псих.
– Не понял? – совсем зашел в тупик Лопырев, не производивший впечатления особо догадливого и тонкого умом человека.
– Мне нужен главврач, – снисходительно улыбнулся Шакулин, понимая, что с этими двумя операми, и особенно Лопыревым, изощренной каши не сваришь.
«Главный врач. Доктор медицинских наук, Моляка А.А.», – прочитал табличку на двери Шакулин, уже успев в нее постучать.
Он вошел внутрь, услышав грубое приглашение, видимо, главврач был не в духе.
– О! – не смог скрыть своего удивления Моляка. – Сергей Анатольевич Шакулин! Рад видеть! – он быстро направился к вошедшему подполковнику, излучая полное радушие.
Моляка имел уже предпенсионный возраст, был по-прежнему лыс, и приобрел небольшое возрастное брюшко. После инцидента с Нестеровым и захватывающей кульминацией охоты на оборотня у доктора также отпало всякое желание держать ранее выбранный путь на столицу. Кроме того, ему назначили существенную надбавку к зарплате, как носителю секретной информации о событиях 69-го года на Таганае. Моляка перестал гоняться за призраками так и не понятых им голосов с металлическим оттенком и занялся исключительно психиатрией. Если раньше его протежировал Нестеров, то после работы с КГБ у него появились другие покровители, и доктор весьма быстро взобрался на самую верхнюю ступень иерархии медицинского учреждения. Из всех участников тех событий он иногда пересекался лишь с Шакулиным, так, примерно раз в пять лет, не чаще. Поводов особых не было.
– Ну, какими судьбами? – широко улыбаясь, спросил доктор, когда они оба удобно разместились в креслах для гостей напротив друг друга.
Шакулин тоже был рад встрече. Отсюда его первые слова прозвучали еще более фантастично для Моляки.
– Зверь. Он вернулся! – начал подполковник.
– Да, ладно! – после паузы не поверил Шакулину доктор. – Когда? Как?
– Странно, что вы ничего не знаете. Уже три-четыре дня как. Четырнадцать трупов. Все с характерными признаками нападения именно нашего оборотня.
Моляка выглядел просто ошеломленным.
– Я уж думал, это больше никогда не повторится, – промолвил он, рассуждая как бы сам с собой. – А меченый, он что, у меня?! – вдруг чуть ли не подскочил с места доктор.
– Угу, если бы! Меченый, судя по всему, там, в лесах! – Шакулин махнул рукой. – Есть один парень, на которого падают подозрения, но он пока даже не найден. Пропал где-то в долине пять дней назад.
Моляка сосредоточенно смотрел в глаза подполковнику.
– Чем я могу помочь? – он в готовности сжал руки в кулаки.
Шакулин повозил ногой по полу кабинета.
– Алексей Алексеич, Нестеров еще жив?
– Да, конечно. Он у меня! – Моляка подскочил, чтобы уже вести Шакулина в палату.
– Позже-позже, – придержал его фсбэшник. – Это хорошо, что он жив. Давайте, сначала с вами побеседуем.
Моляка аккуратно приземлился обратно в кресло.
– Я все размышлял о словах Нестерова, – начал Шакулин. – На допросе у Листровского, еще до погружения в свой транс, он сказал, что меченого нельзя убивать, дескать, так мы ничего не добьемся. При этом сам хотел выкрасть больного Коробова для неизвестных целей. Мы тогда с капитаном предположили, что это некая месть лесному братству, откуда он ушел. Замаскировать Коробова, чтобы зверь как можно дольше наводил в лесах шороху.
– А что вы думаете сейчас?
– Сейчас я ничего нового не думаю, но хочу как-то соединить несколько вещей: первая – мы ведь были у отшельников (Моляка поднял бровь). Да-да! Нас с Листровским туда сводил Глазьев. И их местный священник, или не знаю, кем он там был, поведал нам историю об оборотне, указав, что зверь связан жизнью с меченым, и когда меченый умирает – оборотень теряет свою неуязвимость.
– Так вот для чего вы нас тогда с Коробовым приволокли на кордон! – не удержался Моляка. – И вот почему Листровский наставил на него пистолет, когда зверь оказался на чердаке!
– Да, все так. Но прошу внимания. Второе. Нестеров на допросе утверждает, что меченого не только нельзя убивать, но и то, что если бы меченый был в руках отшельников, то они бы вообще не стали с нами говорить. Дабы не светиться лишний раз. А тогда у них якобы была безвыходная ситуация. Меченого нет, а оборотень во всю взялся за дело. То есть, получается – отшельники тоже бы не стали трогать меченого, будь он у них в распоряжении. Отсюда можно принять вывод, что живой меченый может быть как-то полезней, чем мертвый. Ведь он связан со зверем. Возможно, во время приступов даже как-то видит того, или является им. Я не знаю! Но вот что я теперь точно знаю, это то, что оборотень и вправду через несколько десятилетий снова объявляется в долине.
– Сходите снова к этим отшельникам. Узнайте еще раз.
– Я не помню, куда идти. Нас вел Глазьев. Там такие буераки! Владимира Дмитриевича больше нет, царствие ему небесное! Уже лет восемь. Не знаю, посчитал ли он свою миссию выполненной, ведь не он сделал последний выстрел. Ему еще повезло, что уцелел, пара сломанных ребер, легко отделался, мне казалось, что зверь ему просто голову снесет, когда начал размахиваться. Так что провести меня некому. Остается только Нестеров.
– А тот, Андросов? Он когда вышел из транса через несколько месяцев, КГБ его тут же куда-то схомутали. Он жив?
– Думаю, да. Но где он, даже я понятия не имею. Однозначно, где-то далеко от сюда.
Повисла длинная пауза. Оба обдумывали наросший ком неразрешенных вопросов.
– Вы тогда серые частички, на которые разложился оборотень, собрали? – вдруг спросил Моляка.
– Такой задачи не стояло. Да и все в шоке были. Нам пытались пропихнуть идею – поймать зверя живьем, но потом начальство ее отменило. Так что, замочив гада, мы остались довольны. 
– А зря. С нынешнем-то уровнем науки, наверняка, что-нибудь нарыли бы в анализах этой пыли. Кажись, и нашли бы ниточку для решения ваших задачек.
Шакулин заметил, что манера общения Моляки сильно изменилась. Его жесткие утвердительные посылы в прошлом, сменились предложениями с множеством просторечных слов и обтекаемыми формулировками. Хотя с первого взгляда этого было не заметно.
– А вы, Алексей Алексеич, вели дальше свои исследования людей, кто слышит голоса?
– Я их забросил, – с усмешкой ответил Моляка. – Занялся более объяснимыми явлениями в психиатрии. Я ведь хотел из этих голосов докторскую выжать. Но никакой конкретики не было. Да и мне намекнули, что такая диссертация может задеть сведения об оборотне и КГБ ее далеко не пропустит. Так что все ваша структура. Все она.
– Ясно. Но мне кажется, что эти голоса и есть ключ к разгадке. Во-первых, они всегда пытаются кого-то изгнать из леса, по-видимому, кого-то опасного, может быть, потенциального меченого. Во-вторых, они явно настроены против зверя. Вы помните, как оказались на глазьевской поляне, где наш охотник вел сражение с монстром?
– Вообще не помню! – доктор тронул фсбэшника за колено. – Последнее, что у меня всплывает в памяти, это то, как оборотень прыгает в окно нашей с Коробовым комнаты и застревает в раме. А потом, что лежу под елью, в руках ваш пистолет, а на поляне ТАКОЕ разворачивается!
– Вот и я. Помню, как заметил ваше движение, больше напоминавшее зомби. Как пошел за вами помню, как стал слышать голоса с металлическим оттенком. Да! Вы нырнули в лес – я за вами. И вдруг натыкаюсь на вас. Дальше, провал. Ну, и взгляд оборотня прямо на меня. Атака Глазьева, я стреляю в зверя и все прочее.
– Что-то подчинило наш разум, – заметил Моляка, почесывая скулу. – И оно явно не любит вашего монстра. Я ведь пытался через гипноз, меня вводили, выяснить, что же со мной было.
– Ну, и?
– Блокада. Знаете, что я выдавал под гипнозом? «Белый свет. Пусто». Только эти три слова. Что-то блокирует мою память. Возможно, то же самое, что позволило Нестерову с Андросовым впасть в транс почти на три месяца.
– М-да, – протянул Шакулин. – Я все больше прихожу к выводу, что оборотень далеко не самое загадочное звено во всей этой истории. – Он поднялся на ноги. – Ну, пойдемте к Нестерову. Пусть прояснит нам что-нибудь.
Они прошли по коридорам больницы в здание лечебного корпуса.
– Угадайте, в какой палате он живет? – не без иронии спросил Моляка.
– Исходя из формулировки, и вашей ехидной улыбки, дорогой Алексей Алексеич, надо полагать, что вы поместили товарища Нестерова в палату того, кого он чуть не увел из-под нашего с вами носа. В палате Коробова?
– Да. Вот и она.
Внутри палаты произошли существенные изменения. Если раньше это была исключительно больничная опочивальня, то теперь небольшое помещение больше походило на жилую комнату. Пара больших глубоких кресел, несколько книжных полок на стенах и комод с включенным телевизором, привносили в обстановку необходимую живость.
Нестеров сильно постарел. По прикидкам Шакулина, ему сейчас было уже семьдесят восемь лет или около того. Бывший директор краеведческого музея нынешней прической очень смахивал на Моляку, то есть также лыс, хотя в отличие от доктора, несколько невзрачных длинных волосин еще лежали на его голове. Свою небольшую полноту Нестеров не утратил, а вот черты лица серьезно смазались обвисшими складками кожи ближе к подбородку. Сейчас он напоминал этакого престарелого бульдога. Вот только взгляд был абсолютно потухший, никакого блеска. Нестеров смотрел в тихо говорящий ящик телевизора, мысленно находясь где-то далеко.
Шакулин и Моляка встали прямо перед ним, загородив обзор. Бывший директор музея нехотя поднял глаза, но, кажется, узнав гостей, никак не отреагировал. Затем уперся взглядом в пол и фыркнул себе под нос.
– Что, Уутьема вернулся и начал мстить? – с явной злобой, брюзжа своим старческим голосом, проговорил Нестеров.
Шакулин удивился такому началу. Во-первых, как узнал причину? Неужели догадался? Во-вторых, назвал оборотня Уутьема, хотя никогда раньше этого прозвища зверя не применял, и знание имени героя говорило в пользу того, что Нестеров и вправду был одним из лесных отшельников, так как только они так кликали зверя. Ну, и в-третьих, «мстить»? Это констатация факта или ради словца было сказано, чтобы усилить предложение негативом? Но Шакулин решил начать с другого конца, хотя Листровский на его месте, наверняка, взял бы тут же престарелого быка за самые рога, если бы нашел таковые в наличии.
– Я вижу, вы нас узнали, Валерий Викторович, – как можно более нейтрально сказал подполковник, прекрасно понимая, что дружелюбие по отношению к Нестерову, которого госбезопасность заперла на эти почти тридцать лет в психушку, хоть и на весьма привилегированных условиях, звучало бы цинично.
– Сволочи, – не громко процедил Нестеров.
Шакулин с Молякой переглянулись. Примерно такого приема каждый из них и ожидал. Нестеров же продолжал спокойно рассматривать линолеум на полу, не выказывая никакого желания к дальнейшему общению.
Подполковник до поры до времени понятия не имел, каким образом сложилась судьба Нестерова. Директора музея подвергли десяткам допросов и даже нескольким своеобразным экспериментам, пытаясь выяснить и то, как он смог войти в транс, и для чего выкрадывал Коробова, и что он еще знает об оборотне. Но Нестеров молчал, больше напоминая мумию. Его и заперли в дурдоме. Раз уж он не выдал сведения в нужные руки, то пусть вообще никогда и никому их не выдаст. Логичная работа спецслужб. Вот только сейчас Нестеров нужен Шакулину, но у подполковника далеко не лучшая позиция для того, чтобы хоть что-то заполучить. Явных стимулов для откровений у Валерия Викторовича не было в принципе.
– Он убил за три дня уже четырнадцать человек, – перешел к делу Шакулин, чтобы избежать фазы обвинений и извинений. Возможно, такой подход даст больше плодов.
– Все правильно. Он все помнит. Теперь он просто мстит всем вам. – На лице Нестерова просияла гаденькая ухмылочка.
– Он обладает памятью? – Шакулин взял стул и сел напротив Нестерова.
Моляка же отошел в сторону, к стене, взял блокнот с карандашом, готовый зафиксировать все, что скажет «больной».
– Не надо ничего записывать! – закричал Нестеров и топнул ногой.
Доктор миролюбиво поднял руки и медленно водрузил канцелярские изделия обратно в карманы своего белого халата. Шакулин продолжал пристально глядеть на Нестерова, ожидая от него ответа.
Наконец Валерий Викторович поднял на фсбэшника свои выцветшие глаза.
– Мне жаль вас, – без малейшей нотки сожаления произнес Нестеров. – Сейчас Уутьема силен, как никогда, я чувствую это.
Продолжения не последовало. Шакулин еще секунд десять холодно глядел на бывшего директора музея, находясь в режиме ожидания.
– Расскажите, расскажите мне все, – спокойно и вкрадчиво обратился к нему Шакулин.
В глазах Нестерова мелькнул огонек торжества. На лице появилась некая хитринка.
– Дудки, – также вкрадчиво ответил он. – Я не скажу ничего.
Шакулин, подавшийся было вперед, выпрямился с недовольным видом.
– То есть вам наплевать, что эта тварь считает каждого человека мишенью для своих кровавых забав? Вы готовы обижаться на весь мир из-за того, что вас заперли сюда в результате вашей же ошибки и нежелания помочь органам? Зачем вы тогда пытались стащить Коробова? – уже на повышенных тонах выдал все это Шакулин.
Лицо Нестерова снова приняло злобное выражение. Он сморщился, будто увидел перед собой самое гадкое на свете существо.
– Убирайтесь!!! – проорал он, рискуя сорвать свой голос. – Убирайтесь!!! Вон отсюда! Вон…!
Все было ясно. Больше ничего полезного ждать от Нестерова не приходилось. И заткнув уши от визжащей какофонии, которую продолжал издавать Валерий Викторович, сейчас и вправду очень сильно напоминавший психбольного, Шакулин с Молякой вышли из палаты.
По коридору уже мчалась растревоженная звуком сестра.
– Все в порядке, Лилия, – остановил ее Моляка. – Все в порядке. Он успокоится сам. Мы просто с ним хотели поговорить.
– Да, ну ладно. Я уж испугалась, – переводя дух, ответила медсестра.
Шакулин оглядел ее. На вид Лилии было около тридцати с небольшим.
– Это сестра, смотрящая за Нестеровым, – сказал Моляка.
– Да-да, – думая о своем, покачал головой Шакулин.
– Два года назад, Лилия, между прочим, спасла нашего Валерия Викторовича от одного нехорошего поступка, – продолжал Моляка, ласково поглядывая на сестру, которая засмущалась от такой характеристики.
– Что за поступок? – по-прежнему отстраненно спросил Шакулин, одним ухом все еще слушавший постепенно затихавшие выкрики из палаты Нестерова.
– Валерий Викторович, как-то раз решил свести счеты с жизнью. – Моляка нарисовал пальцем в воздухе виртуальную веревку. – Даже записку нам оставил. Только вот Лилия вошла не вовремя для него.
– М-да. А что в записке было?
– Ничего нового, все по вашу душу. Точнее по вашей работе. Ну, вы понимаете. – В присутствии сестры Моляка решил не произносить громких аббревиатур.
– Кстати, – вдруг встрепенулся Шакулин. – Скажите, Лилия, вы за ним давно присматриваете?
– Да так. Лет пять, не больше. Почти сразу, как пришла сюда после училища. – Она немного замялась.
– Больной с вами ничем не делился, ничего не рассказывал? Может, сам писал что-то?
– Да, вроде нет, – пожала плечами сестра. – Он не очень общительный.
– Ну, ясно, спасибо.
– Хотя подождите, – сестра поднесла палец к своим губам, что-то вспоминая. – За несколько дней до попытки самоубийства он попросил достать тетрадь и карандаш. Я спросила у лечащего доктора. – Моляка отрицательно помахал головой, показывая подполковнику, что это был не он. – Тот разрешил.
– Ну, и?
– Мы принесли тетрадь больному. Через неделю я нашла ее в мусорном ведре смятой.
– Что было в тетради? – уже с нетерпением подгонял сестру Шакулин к дальнейшему повествованию.
– Какие-то записи, – испугавшись неожиданного интереса подполковника, пролепетала медсестра. – Я ничего не поняла. Мне говорили, что он был раньше директором музея. В тетради он писал о каких-то животных. Но я в этом не разбираюсь.
– Тетрадь у вас? – перебил ее подполковник.
– Мне кажется, да, – чуть ли не вжавшись в халат, ответила Лилия. – А что, я что-то неправильно сделала?
– Мне нужна она. Сейчас же.
– Но у меня смена.
Шакулин посмотрел на Моляку.
– Лилия, езжайте с подполковником домой, на сегодня ваша смена закончена, – отпустил ее главврач учреждения. – Помогите, чем сможете.
– Спасибо, Алексей Алексеич, – поблагодарил доктора Шакулин. – Лилия, у центрального въезда стоят серые «Жигули» шестерка. А жду вас в них.
– Хорошо, мне надо пятнадцать минут, – пролепетала своим голоском сестра и быстрым шагом поспешила по коридору в сторону служебной комнаты.