Под языком

                Не можешь встать?
                Просто у тебя не хватает
                мотивации.
                Кукла-неваляшка.


                Под языком


уже образовалась маленькая ранка. Теперь уже через кровь… да… уже прямо через кровь всасывается это позднее утро и две ленивые покосившиеся тени. Они уже настолько старые, что прилипли к косякам, подпирающих дверь, выводящую из этого дома.
Прилипли. Им нет теперь необходимости рисовать силуэты полуразмытых предметов, что пропитались влагой дымной седины надёрганной из недвижного брюха нависшей навсегда длинной тучи. Она обречёна быть тягучей приманкой для нашей тоски, запаха скукожившихся листьев и вечернего фонаря в тумане.
Там ещё есть шаги, и круги, разбегающиеся по лужам.
Круги? Плачет осень над своей неразделённой судьбой. Или я над своим неразделённым одиночеством. Или ты над…
Не плачь, Осень. Со мной тоже никто не хочет пить яд этой сумасшедшей красоты. Эту ветхую старину неправедных сомнений. Даже старики ищут глумливого звона весенних обещаний. А у тебя лишь обречённая правда взгляда назад, узкая тропинка и сырой холод, который и мне напоминает…

Тихо, как в шерстяных носках по дощатому полу. Даже дрожание в Аппассионате клавиш лишь подчёркивает тишину.
В рамке фотография под липким от пыли стеклом. Там можно увидеть любое лицо. И в любой чашке может остаться этот рябиновый чай, вкус которого все забыли, но каждую осень лишь он помогает им выжить.

Запоздалое утро прислонилось к стеклу. Посмотрело на меня с укором, и превратилось в день. Но я и в него не верю, ведь он тоже там – за окном. Какое здесь до этого дело?
А здесь увитые одиночеством стены, пара грязных башмаков и подпёртый тенями проём. Открытый проём двери в моё одиночество. И кусочек прелой осени под языком.