***

ГЛАВА    3      
Ветров пребывал в отличном расположении духа. Письмо из Вьетнама подвигло к решительным действиям относительно поездки  в далекую страну, о которой он до сей поры рассуждал как о чем-то возможном в неопределенном будущем. Тайны древних дощечек  дразнили воображение.  Вот только надо сперва съездить в Воронеж и повидаться со своим странным родственником. Главный врач психбольницы, с которым он разговаривал по телефону пару месяцев тому назад, сказал  что Александр Сергеевич ,его пациент, то и дело несет какую –то ахинею о своих космических похождениях ,не то во сне, не то наяву. Надо бы разобраться. Что – то Ветров не мог припомнить , чтобы в их роду кто – то страдал странностями ума. Решено, через неделю навещу Александра. А сейчас следует  уладить предварительно кое-какие формальности с поездкой во Вьетнам.
Юрий Петрович вошел в гараж, открыл дверь  своего темно-синего БМВ и мягко опустился на водительское сидение. Всякий раз, оказавшись за рулем, Ветров испытывал азарт уверенного в себе профессионала-гонщика  . Словно он был с  другой планеты. Совсем другой комфортный мир. И скорость, которой он уверенно управляет. За окнами безнадежно отстающие от синей птицы придорожные ландшафты. И стремительно уносящееся под капот, словно живое, шоссе. И полное трепетное слияние двух существ, как у всадника со скакуном   Ветров направлялся в Москву, к Девичьему полю, напротив которого располагалось посольство Вьетнама. Юрий Петрович дружил с послом, и это давало ему надежду без особых хлопот уладить формальности, связанные с поездкой.

Туризм в эту страну еще не был развит и попасть просто так в Юго-Восточную Азию представлялось делом сложным.
Кто он такой, Юрий Петрович Ветров? Сам себя он определял как противоречивое существо, жертву двух обстоятельств, трудно  совместимых  друг с другом. С одной стороны ему от рождения было присуще чувство свободы независимо от кого- либо. С другой же стороны судьба угораздила его родиться в СССР, где с  детства учили и требовали подчиняться стадному коллективизму. Эта несовместимость стала в будущем источником немалых душевных страданий советского " Вертера» и импульсом к мучительному поиску  истинного смысла пребывания на Земле. В 1991 году, когда в СССР случилась политическая и социальная смута, он сознательно покинул  тяготившую  его, как железные вериги, государственную службу и предался полностью любимому занятию – творчеству, не контролируемому ни кем, кроме него самого. Высшее удовольствие в современном мире.
В свои полные пятьдесят лет Ветров смотрелся весьма привлекательно: роста невеликого, но и не малого, как у легендарного Ильи Муромца – 177 сантиметров; сложения могучего. Как и в молодости – подтянут. Под рубашкой угадывалась выпуклая грудь, дарованная ему матушкой – природой, а не сотворенная изнурительными атлетическими упражнениями. Он всегда посмеивался над теми друзьями, кто, глядя на него, хотел иметь такую  же: - Ребята, вы можете качать мышцы, но превзойти то, что дано природой, невозможно.  Особое восхищение женщин  вызывали его широченные ключицы с глубокими ямками, по поводу которых  одна из почитательниц нашего Геракла как – то высказалась: - Юра, я поспорила с подружками на то, что в выемку твоей ключицы войдет унция оливкового масла. Давай проверим. Но поскольку в то советское время оливкового масла не нашлось, опыт провести не удалось. А от вонючего растительного масла отечественного розлива Юрий Петрович категорически отказался.
Черные его волосы, едва тронутые у висков сединой, всегда были коротко стрижены под Ива Монтана. Был такой видный французский киноактер и шансонье, взбудораживший в далеком 1956 году  чувственными и элегантными европейскими музыкальными новеллами, так непохожими на простенькие наивные советские эстрадные песенки, московскую богемную  да и рабочее – крестьянскую публику. Тогда десятилетний  Юра с трудом , но попал на один из концертов знаменитого французского шансонье  и очаровался как внешним элегантным обликом певца, так и демократической манерой его исполнения. А  с какой страстью  он пел о парижских Больших бульварах: «я так люблю в вечерний час кольцо Больших бульваров обойти хотя бы раз». Этот счастливец на сцене может гулять по этим прекрасным бульварам  хоть каждый день. Именно тогда в  Ветрове  проснулась неясно осознаваемая, но щемящая тяга к запретной западной цивилизации. Проще говоря, ему очень захотелось в Париж. Как, впрочем, многим, соприкоснувшихся с Ивом Монтаном.
Разведенный однажды двадцать  лет тому назад по причине неоднократной неверности своей жене, Ветров более ни разу не  сошелся официально   ни с одной женщиной, опасаясь, что вновь не удержится от соблазна плотского греха. К бывшей жене вплоть до ее кончины относился внимательно и галантно. С детьми своими дружил, но в дела  их не вмешивался, признавая святое право каждого человека жить независимо от кого-либо.
Судьба Ветрова по уже упомянутым причинам складывалась достаточно затейливо и отнюдь не по традициям, принятым в советском обществе. Тогда успехов добивались те, кто был
примерным комсомольцем и усердно учился, выказывал на работе прилежание и послушание идейным заветам классиков марксизма- ленинизма, что в свою очередь  обеспечивало неуклонный карьерный рост. Можно было дослужиться не только до должности скромного столоначальника, но и до постов руководителя завода, института, даже министерства. Если же удавалось продвинуться по партийной линии, вплоть  до аппарата ЦК КПСС, это считалось высшим пилотажем в обустройстве личной и профессиональной жизни.
Плохо ли или хорошо, Юрий Петрович унаследовал от своих предков неистовый индивидуализм. Оба его деда по разумению сталинских «органов» не прониклись советским коллективизмом и были отправлены на перевоспитание  в казематы ГУЛАГа. Одного из них  в итоге «перевоспитания»  расстреляли.  Другой же настолько впечатлился  чекисткими методами перевоспитания, что, выйдя на свободу, напоминал затравленного зверя, пугавшегося всех и вся. Он часами молчаливо сидел на завалинке своей крестьянкой избы. На этой же завалинке тихо отошел в лучший мир.
Отец его также натерпелся от тех же «органов» как «вредитель», поскольку в голодные тридцатые годы совершил с их точки зрения государственное преступление. В то время он был начальником маленькой железнодорожной станции в сальских степях, что между Волгоградом и Ростовом. Тогда был Великий мор. Видя, как истощены его подопечные сотрудники, их жены, дети, он ничтоже сумняшеся, не спросив соизволения  вышестоящего начальства, распорядился послать мотовоз с платформой на заброшенный полустанок, где выменял у местных калмыков баранину и овощи на зачем – то понадобившийся им  гравий.

Маленький Юра со слезами на глазах отказывался посещать детский сад, в котором заставляли детей изображать живые пирамиды, размахивать красными флажками и петь протяжные нудные песни про друга детей « родного « Сталина, который, ухмыляясь в пушистые усы, смотрел на малолеток из рамы огромного портрета на стене игровой комнаты.
Повзрослевший Юрий без особых угрызений совести обошел стороной комсомол, что ему,  впрочем, не помешало  запросто поступить  в московский государственный университет. Его экзаменаторов, маститых профессоров еще старой закалки, очаровали блистательные знания абитуриента в философии, истории, литературе и немецком языке.

Женщин Юра побаивался, но тянулся к ним постоянно. И тому виной они сами и были. В глаза и за глаза превозносили его как редкостный мужской экземпляр, в объятьях которого не худо бы и оказаться. Это тешило его тщеславие и каждой красивой по его разумению женщине  он не  мог отказать. И в результате сей петушиной напыщенности стал жертвой уз Гименея. Жениться он не собирался как и большинство самонадеянных мужиков этак лет до тридцати. Но очередная его пассия, очарованная им, все устроила так, что не успел он и глазом моргнуть, как она объявила ему, что вскоре осчастливит его дитятей. Сказать, что Юрий Петрович с энтузиазмом воспринял сию весть, значило бы покривить душой. Ну никак женитьба не укладывалась в его голове .К чести Ветрова следует отметить, он не стал как иные, пойманные на крючок плотской страсти, позорно намекать на то, что следует повременить с ребенком, что есть современные способы прервать беременность без ущерба здоровью. Он сказал своей подружке, что такова судьба - станем молодой советской семьей. Утешало его главным образом то, что жена его действительно была красивой и стройной как лань особой. И удивительно  умна. Смущало одно: жена была из семьи малоимущей. А  он, ничего не имевший в Москве, хотел обрести материальное  и социальное
благополучие.  И вроде к тому были предпосылки. Одна из сокурсниц Юры, тоже влюбленная в него, как говорится донельзя, была дочкой человека, управлявшего по воле государства целым районом столицы. И надо сказать, Ветрову весьма нравилось бывать у нее и дома и на шикарной по тем временам даче. Казалось бы, счастье само идет в руки. Ан нет. Самовлюбленному  «  нарциссу»  хотелось, чтобы все его окружавшее было прекрасно, вплоть до мелочей. Ему решительно не нравился еврейской конфигурации нос богатой невесты. И в итоге Ветров получил жену пригожую, но на четырнадцати квадратных метрах жилплощади , на которых еще размещались  ее  родители. На этом противоречивые , хотя и независимые похождения Юрия Петровича не закончились. Начитавшись в отрочестве поэм и стихов Саади, Навои, Хайяма, очаровавшись похождениями Ходжи Насреддина, он не остался в Москве после окончания вуза, а добровольно распределился в какую-то среднеазиатскую тьмутаракань  в надежде встречи с восточной  романтикой.
Романтикой оказались изнурительный почти рабский труд на хлопковых плантациях, саманный  три метра на три сарайчик во дворе одного  из очагов государственной культуры, располагавшегося в старом глинобитном районе города. Глубокой осенью, когда нагрянули холода, Юрию Петровичу по разнарядке выписали два бревна саксаула на дрова. С первым же молодецким ударом по стволу, топор словно бешеный, вырвался из рук Ветрова и взлетел на метра три. Откуда молодому специалисту было знать, что древесина саксаула прочна как железо.  Через часа три, заготовив небольшую охапку поленьев, Юрий Петрович растопил печку и в изнеможении повалился на койку. Будущая жизнь представлялась зловещим мраком. От невеселых дум его отвлекли какие-то странные видения на полу. Присмотревшись внимательно, он узрел мохнатых величиной с пятак пауков, оживших от знойного саксаульного тепла. - Черт возьми! – воскликнул новоявленный Робинзон. – Ведь это тарантулы!
На всякий случай он влез на стол и, сидя на корточках как нахохлившийся индюк, соображал: как же будут здесь жить его жена и только что родившийся сын, с которым она порывалась приехать к любимому супругу из Москвы?  Чего ради? Чтобы погрязнуть в этой серой неизвестности?  Быть честным перед Родиной,  которая, как уверяли идеологические наставники, потратила на тебя народные деньги? При виде все более и более оживлявшихся членистоногих тварей и думах о тоскливой перспективе титанической борьбы с саксаулами,  чувство вины перед матерью-отчизной  как-то само по себе растворилось.
Преисполненный чувством уважения прежде всего к себе (а тогда призывали раньше думать о родине, а потом о себе), он бросил все к чертовой матери и укатил в Москву, не предупредив о сем своих больших азиатских начальников, совершенно не думая о каких-либо тяжких последствиях этого поступка. А они не медля  дали о себе знать.
Ветров ,по своему усмотрению покинувший работу в Средней Азии, в Москве оказался ни- кому, кроме родных, не нужным. Прав у него на достойное положение в обществе было ничуть не больше, чем у вышедшего на волю уголовника. У того на руках хотя бы  справка об освобождении из «мест не столь отдаленных»,  а у Юрия ничего – ни трудовой книжки, ни какой – либо другой вразумительной бумажки о его трудовом статусе. Вскоре ему прислали трудовую книжку, но ознакомившись с нею, он впал в еще более мрачное состояние. Еще бы! В ней словно топором была  вырублена убийственная фраза: «Уволен за самовольное оставление работы». Юрий Петрович как -то враз разлюбил советское государство. Ему было наплевать, что оно действовало в отношении него по закону. Он считал, что так поступать с ним по- свински нельзя. Если оно не
заботится о благополучии молодой семьи , о ее здоровье, значит, он не станет выполнять его законы.  Казалось, он остался у разбитого корыта со своей независимостью: работы нет, денег нет, иждивенец на шее родителей жены и своих собственных. Что делать? Нашлись, однако, участливые люди. Веселая тетка, соседка по коммунальной квартире, как-то поинтересовалась: - Юра, а чего ты такой смурной? Красавец, умный, почему не работаешь? Он показал ей трудовую книжку с «замечательной» записью.
– И что? Думаешь из твоего положения нет выхода? Иди ко мне на фабрику детской  одежды и начнем жизнь официальную заново.
–Как это?
-А так. Выправлю тебе новую книжку, но будешь ты, конечно, не работником культуры, а экспедитором. И вот знаток Канта и Гете, Пушкина и Гейне, бегло говоривший на английском и немецком языках, знавший наизусть все партии любимых вердиевских опер и сам певший недурно итальянские канцоны и русские романсы, каждое утро появлялся в цехе фабрики и раздавал работницам пеструю разнообразную фурнитуру. Сразил он их однажды тем, что ,появившись в означенный утренний час в проеме цеховой двери, приветствовал белошвеек романсом  Леонкавалло «Рассвет».   
Юные блондинки, шатенки, брюнетки, крашенные и с природным цветом волос, через два-три дня после появления красавца-коробейника, как-то подтянулись и похорошели. Но это не мешало им привычно сквернословить между собой. Ветров кривился от изобилия неблагозвучных оборотов родной речи ,извергавшихся из прелестных ротиков, и тактично внушал наиболее распущенным сударыням, что перестанет с ними общаться.
Удивительно, но мата зело поубавилось, о чем ему с неподдельным изумлением поведала начальница девичьего цеха. Кому же из охальниц не хотелось услышать лично к ней обращенные ласково – провокационные или дразнящее- насмешливые комплименты во французском стиле от необычно притягательного парня, модно, но небрежно одетого, языком и обхождением рыцарским так выгодно отличавшимся от их прямолинейных рабочее – крестьянских «бойфрендов».