Тася

– Тася! Тасенька, что случилось? Что такое, маленькая? – Ольга Сергеевна взлетела с кресла, уронив вязание.
– Тася разбила кружку… Тасе больно.
– Какую кружку, девочка моя? – Ольга Сергеевна не сразу сообразила, что речь идёт о большой бульонной кружке, подаренной Тасе тётей Галей.
Тасенька, всхлипывая, показала Ольге Сергеевне большой осколок жёлтого фарфора, сжатого в ладошке. С осколка капала кровь. Когда первая капелька упала на линолеум рядом с тасиной босой ножкой, девочка попятилась, продолжая сильнее сжимать осколок.
Ольга Сергеевна, борясь с порывом сразу схватить его, стала осторожно разжимать тасины пальчики. Те неуверенно, но поддавались. Наконец Ольга Сергеевна двумя пальцами взяла осколок и бросила его на газету у ножки стула.
На бледной тасиной ладошке был глубокий порез, из которого сочилась алая, неестественно прозрачная кровь. Тасенька перестала всхлипывать.
Ольга Сергеевна прекрасно осознавала, что сейчас нужно взять её за руку и отвести в ванную, чтобы промыть ранку, но почему-то не двигалась с места. Она сидела, опустившись на колени на выцветшем линолеуме и не могла отвести взгляд от красного ручейка на белой-белой коже.
Тасенька совсем перестала плакать и тоже, будто завороженная, смотрела на свою ладошку. Её глаза, которые, как не раз отмечала про себя Ольга Сергеевна, от слёз становились совсем голубыми, снова стали жемчужно-серыми с тоненьким синим ободком. Этот цвет так никогда и не изменился, и много лет Тася смотрела на себя в зеркало по утрам и гадала, откуда у неё такой странный цвет глаз. Она помнила себя маленькой, но не могла и предположить, что просто когда-то в самом детстве она недоплакала самую малость, а глаза её так с этим и не примирились.

– Аааняяя!.. – донеслось из-за открытой балконной двери
– Тасенька, тебя зовут, - Ольга Сергеевна стояла с ворохом одежды в руках, отворив зеркальную дверцу шкафа.
– Я не знаю, кто такая Тасенька, – пробормотала Аня, не открывая глаз. За два без малого года эта фраза вошла у неё в привычку, она произносила её на автомате, так, как другие говорят чихнувшему «будь здоров» или отвечают спасибо на пожелание приятного аппетита.
– Аняяяя!.. – не унимался звонкий голос за окном. Теперь к нему добавился ещё и велосипедный звонок.
– Тася, вставай, мальчишки так долго ждать не станут, всех женихов проворонишь! – Ольга Сергеевна, покончив с одеждой, присела на край Аниной кровати и откинула уголок одеяла. Анечка проворно поймала её за запястье и, ухватившись за него, рывком села.
– Тётя Олечка! Вы приехали?! – И Аня задушила Ольгу Сергеевну в объятиях с энтузиазмом, которого сложно было ожидать даже от неё. – Тётя Олечка, папа всё говорил, что вы то купили билет, то сдали обратно, но он и в прошлом году так говорил, и в позапрошлом, Тася думала, вы совсем не приедете!..
Ольга Сергеевна осторожно взяла Аню за плечи и, отцепив от себя, посмотрела в странные жемчужно-серые с тёмно-синим ободком глаза. – Та.. Анечка, не пугай меня.
Аня внимательными глазами котёнка следила за тем, как Ольга Сергеевна берёт двумя руками её за левое запястье, тоненькое, как стеклянное, и разворачивает её руку ладошкой к себе. Красная полоска затянувшегося давно пореза шла через всю ладонь, пересекая линию жизни и ещё много-много других линий, названий которых Ольга Сергеевна никогда не знала.
Аня мягко освободила левую руку и встала с кровати. Выйдя на балкон, она, мальчишеским жестом вытерев мокрое лицо рукавом пижамы, особенно громко и дерзко – как показалось Ольге Сергеевне – крикнула троим мальчишкам, ждавшим её под окном с велосипедами.
– Я не поеду на плотину! Ко мне приехала тётя Оля! Я же вам говорила!

– Анна, слышишь меня? Слышишь? У меня помехи!.. – Голос из трубки звучал странно холодным и острым, как лёд. – Я ещё не договорил! Анна?..
– Я не Анна, я Аня, – прошипела Аня в трубку. Телефон замолчал. Длинный ноготь осторожно царапнул серую трубку, и Аня медленно положила её на кровать. Звуки затихли на секунду, чтобы она смогла услышать, как щелкнул входной замок.
– Аня! – бодро позвал папа. – Ты дома?
Тишина снова была сломана. Папа вроде бы растворился в скрипах и вздохах сталинки, но его место заполнили другие звуки. Ветер присвистнул между рамами, затрещал старый модем от перепада электричества, одна из лампочек около стола щёлкнула и погасла. Комок снега ударился о стекло балконной двери. В полумраке комнаты что-то тикнуло.
Аня неловко спустила ноги с кровати и задела плечом перочинный ножик на тумбочке. Он прокрутился, как волчок, вокруг свой оси. В серебристом лезвии отразился свет единственной лампочки. Луч упал Ане прямо в правый глаз, и она от неожиданности прикрыла его так, что осталась видна только серая радужка, а тёмно-синий ободок пропал под прикрытым веком. От этого её взгляд стал ещё более кошачьим. Хотя ещё секунду назад казалось, что это невозможно.
Аня взяла ножик уверенной правой рукой и привычным быстрым движением повторила старую изогнутую линию на левой ладони. В полумраке ей вначале показалось, что ничего не изменилось, и она для верности провела ещё раз.
Дверь осторожно приотворилась, а через полсекунды распахнулась настежь, и Ольга Сергеевна, задев плечом косяк, влетела в комнату и упала на колени рядом с кроватью.
– Тасенька, я так соскучилась по тебе!
От соли порез защипало, а от слёз кровь на ладони стала казаться ещё бледнее.
– И Тася соскучилась по вам, тётя Оля!