Основные воспоминания. Война

На фото: папа - крайний справа, на погонах три лычки, звание - старший сержант.
Этот раздел написан Татьяной.

   С первых дней войны папа  уже был в истребительном батальоне (организовывались на предприятиях из коммунистов, комсомольцев). Ловили вражеские десанты. Его поставили командиром взвода. Солдаты – из бывших заключенных. Дисциплины никакой, оружия нет. «Там возьмете». («Там» - собранное  у убитых). «Скомандовал: Взвод – бегом! Стали возмущаться – куда? Зачем? – Бегом, если не хотите кулаком воевать!». Так и добыли оружие.  «Спасибо, было несколько человек старых знакомых по ББК (Беломоро- Балтийский канал) НКВД (стрелки – из заключенных), помогли наладить дисциплину». 
Оказались в окружении. Путь был один – между скалами. Финны установили там пулеметные точки и заминировали. Нужно было сделать проход для танков. Отобрали 12 человек. Дали задание – пробраться ночью,  уничтожить пулеметы. Пробрались, уничтожили. Следом саперы разминировали, танки прошли. За это все были представлены к награде (орденом -  то ли Красного знамени,  то ли  Красной звезды). Но  через несколько дней,  в наступлении, политрук был убит (накрыло в окопе миной). Наградные документы были у него - пропали.
В конце июля  41-го  был призван в действующую армию. Мама в это время работала в типографии им. Анохина корректором.
Первое ранение – в палец (он на всю жизнь остался согнутым), 7 августа 1941г., в бою за деревню Ведлозеро, недалеко от Пряжи. Рука была на ремешке винтовки,  пуля чуть обожгла кожу на груди. Стреляли из пулемета. Один товарищ был ранен в грудь, навылет,  другой в ногу. Папа сказал, чтобы стреляли, отвлекали, а сам пополз к пулемету с гранатой в левой руке, встал за деревом и метнул ее. Пулемет умолк.
Лечился в госпитале,  в Петрозаводске. В сентябре госпиталь эвакуировали в Лодейное поле, но тут же привезли обратно – там подошли финны. С пристани сразу побежал домой – там уже никого не было, только радио говорило. Все вещи на местах,  кровати заправлены…(Мама рассчитывала,  как им сказали, через две недели вернуться из эвакуации). Больше они своего дома не видели.
Папа побежал к университету (госпиталь находился в здании, где еще недавно училась мама), там    всех готовили к отправлению. Отправили в Медвежьегорск («в Медвежку»). Там из выздоравливающих формировали батальоны.
Петрозаводск был сдан через некоторое время. Защищать его было некому. Четыре дивизии Карельского фронта были переброшены к Ленинграду. Все лагеря были распущены, и заключенные сами, колоннами шли в Петрозаводск. Весь город был заполнен ими. Но беспорядков почти не было. Из них и формировался Карельский фронт.

В Медвежьегорске расположились в казармах на окраине города. Город эвакуировался, наступали финны и с ними шведы – отряды из добровольцев (наверное, это было 30 октября). Нужно было их удержать до ночи. Место для обороны было удобное – вдоль забора, у казарм лежало большие камни – валуны. В них и продержались до ночи.  А забор как скосило весь – оттуда они пулеметами, отсюда  – мы… Ночью их погрузили в эшелон и отправили в Кемь – остатки батальона выздоравливающих – долечиваться.  Их эшелон прошел благополучно, а те, кто выехал перед ними, днем – второй батальон выздоравливающих (наши же ребята)  - тот эшелон разбомбили. Их эшелон шел по только что восстановленным путям. По сторонам были видны кое-как закопанные убитые.
Кемь была тылом. Только  бомбили каждый день. Примерно в одно время, около 11-ти. Госпиталь привычно перед этим уходил в убежище. Несколько раз по пути в убежище навстречу им попадались трое – офицер и двое рядовых. Однажды, опоздав, не успев уйти со всеми, папа и его два товарища (называет фамилии) вдруг услышали совсем близко звуки морзянки. Оружия у них не было, побежали, взяли винтовки в охранке. Эти трое оказались финскими шпионами – наводили самолеты. Прилетели три наших самолета – два МИГа и один английский, сели на лед озера. Когда появилась привычная шестерка финских самолетов, они поднялись в воздух. Пока те замешкались, не получая привычных сигналов, один МИГ расстрелял два из них, а одного прижал к скале, тот в нее и врезался. Те два сбили еще два финских самолета, а один ушел.
Из них  (тех, кто был в госпитале)  сформировали батальон и отправили эшелоном под Повенец. Выгрузились на маленьком разъезде в снег. Снег был глубокий. Дней десять так и пробыли в снегу, ожидая распоряжений. Спали на ветвях, положенных на снег, переворачивая друг друга. Потом получили приказ окопаться. Стали копать траншеи, делать землянки. Здесь в обороне и простояли всю зиму. Замерзали. И однажды они, человек пятнадцать (батальонная разведка), отправились в Повенец за печками. Сняли часовых. Пригляделись, в каких домах дым идет в трубу из окна, - значит, там железная печка. И забросали в окна гранатами. Заскакивали,  хватали печки, вытрусив из них угли  тут же,  хватали трубу и – бегом. С четырьмя печками вернулись. Тогда веселее стало.


18 марта 1990г.Сегодня мы, Маша, Аня и мы с Колей слушали продолжение той
   папиной истории о втором ранении – под Повенцом (15 или 16 апреля 1942 г., на льду Беломорского канала).
После артподготовки они должны были взять какую-то высоту под Повенцом. Артобстрел был еще при дневном свете, а их отправили в наступление, когда уже стемнело. Конечно, финны там уже снова окопались и встретили их подготовившись. Какое-то  время  папа перестреливался с одним из них, сидевшем недалеко в окопе. До этого бросил гранату в окоп, где слышались голоса. Стал вытаскивать другую гранату, но маскхалат (видимо, отсырев) заскорузл от мороза, и никак не получалось. Сгоряча приподнялся, дернул гранату, и в тот же момент разрывная пуля прошила руку.  «Как будто ударило дубиной, упал, и даже развернуло какой-то силой». Это было на пригорке. Граната упала на его вышине, ранив осколками в глаза одного из тех, кто был с ним. Его осколки не задели. 
Рана была во всю руку: 25 см в длину и 9,5 в ширину (измеряли в госпитале). Спросили, сможет ли он дойти до перевязочного пункта, сказал, что сможет. Сопровождал его солдат Степанов, карел, местный, из Повенца. Он наступил на мину, оторвало ступню. Обстрел, санитары спрятались в укрытие. Папа нашел их, отругал: «Там раненые, а вы…». Те ушли за Степановым, а он лег на лед и потерял сознание. Пролежал несколько часов, пока его не подобрал офицер связи.
 В селе Данилово делали операцию. Началось двухстороннее воспаление легких.  Затем осложнение с рукой,  гангрена (почернела до плеча). Хирург (начальник госпиталя) сказал: «Придется ампутировать».  «Мне так нехорошо стало, я спросил: «Неужели ничего нельзя сделать?». Он долго думал (мне показалось, очень долго) и сказал: «Попробуем. Только ты не обижайся, если ничего не получится. Я сделаю все, что можно».
Он только показывал своему помощнику, и тот делал надрезы на руке  (уголочками), спускали кровь. Потом снова «чистили». И наконец хирург сказал: »Может, не очень хорошая, но  все-таки своя рука у тебя будет». Помнит папа,  что дала ему свою кровь женщина, медсестра или врач, молодая, но совсем седая.

Он вспомнил – когда лежал в госпитале с первым ранением, узнал, что у него родилась дочь (роддом был недалеко от госпиталя, он был «ходячий», ему разрешили сходить узнать). Потом всей палатой «обмывали» в госпитале его первую дочку… Это было в здании института,   где училась мама. И жили они тоже где-то недалеко. Мама сказала: »Дочь обмыл, а так ни разу не увидел, за 7,5 месяцев ее жизни».
Папа попросил медсестру  проведать жену с ребенком (они уже были дома). Она зашла к ним и начала было говорить, что, мол, ваш муж просил к вам зайти.… И тут же воскликнула: "Аня, это ты?" и мама узнала свою троюродную сестру Зину. Они не виделись со школьных лет.

В  Сегеже,  в госпитале (второе ранение), пришли двое из СМЕРШа искать »самострелов». Начали было уже вскрывать гипс у папы на руке. Тут зашел начальник госпиталя, сказал: «Не надо, я сам ему перевязывал» (хотя, на самом деле, нет). Те ушли, увели с собой ст. лейтенанта. Потом зашел нач. госпиталя и сказал: «А пальчик тебе я зашивал, я узнал. Только вот хулиганить не надо!» (это он вспомнил историю с «обмыванием» в петрозаводском госпитале – у них стоял спирт в графине на столе, раненые все веселые, а откуда берут, персонал догадаться не мог).
Потом, через много лет, он скажет  моей сестре Гале, студентке медучилища,  где он преподавал: «А я помню твоего отца…».

9 марта 2000г. Первая контузия в истребительном батальоне (начало июля 1941г.). Шли по лесу, сзади разорвалась мина. Упал лицом вниз. Очнулся – никого не было, ни винтовки, ни вещмешка. Пошел вдоль дороги, ночью, наткнулся на другой, тоже петрозаводский, истребительный батальон.
Мама ждала его на сборном пункте. Приехали, сказали, что убит.
Истребительный батальон, в который попал папа, отступал. Тут, вспоминает он, произошел у него конфликт с командиром роты(?). Отступали беспорядочно, без разведки, а некоторые деревни в тылу уже были заняты финнами.  «Что ты делаешь, как командуешь, почему идем без разведки? – подошел он к командиру. – Нарвемся на засаду, всех перестреляют». Тот выхватил пистолет: «Кто такой, меня учить будешь? Кого я пошлю, видишь, что творится? Вот ты и иди». «Пойду, только не один, дай еще двоих…».         
Был случай. Истребительный батальон выезжал на автобусах. Весь городской транспорт забрали для этого. Автобусы оставили в лесу, рядом с дорогой. Разведка сообщила, что финны отправили два танка и бронемашину. Комбат встревожился – надо срочно остановить, иначе уничтожат весь транспорт. «Просняков, бери двоих, ты за старшего. Действуй». Залегли. Папа тем двоим приказал первый танк взрывать, сам – последний. Бронемашина посредине. Первый загорелся. «Папин» тоже загорелся, с первой бутылки. Бронемашина закрутилась – куда? Впереди горит, сзади – горит. Зажгли и ее…». 
 Потом отходили. Налетели самолеты, бомбят. Автобусы впереди, они сзади. Бомбят, автобусы идут, они залегли. Пролетели, автобусы догоняют, они стоят, ждут. Добегают, опять самолеты, автобусы идут, они залегают. К вечеру зашли в деревню и сразу по домам. А оттуда – финны, в одних подштанниках. Финны в одну сторону, они – в другую. Насмеялись потом…
Вторая контузия  - под Повенцом (на о. Пионерском, Онежское озеро), в ночь на 23 февраля 1942 г. Было принято – праздники отмечать. Или в наступление, или в разведку. Мы пошли в разведку, за «языком»… Пошли всемером, комвзвода – Семанченко,  я – помкомвзвода. С нами рядом стояла 71-я сибирская дивизия. Мы прошли сквозь ее укрепления, вышли к озеру, там, на берегу разделились. Четверо, с Семанченко, остались с пулеметом для прикрытия, а мы втроем пошли через озеро. Вышли тихонько, осмотрелись. Знаем, здесь часовой ходит. Я - за старшего, приказываю тем двоим стоять на одном конце его пути, сам – на другом. Где первым появится, там и брать. Появился передо мной. Я сзади ударил его прикладом,  кляп – в рот, стал завязывать. И вдруг – удар сзади, по голове. И уже мне –  кляп в рот и связали. Оказывается, часовой был не один, в засаде еще сидел подчасок. Думал, все уже. Но ребята заметили, прибежали. Одного положили,  другого взяли. Пошли мы. «Языка» тащим в «лодочке» – такие санки специальные были у нас с собой. Идем через озеро, слышим – нас обходят, идут наперерез. Не успеем. Где же Семанченко, почему молчит, ведь пора уже нас прикрывать… Тишина, только слышно – финны все ближе. Приказываю – дать залп из винтовок. Дали в три винтовки, в сторону финнов. А Семанченко молчит. Но хорошо, из 71-й поняли – прикрыли нас. Подошли, где наших оставили, перед глазами у меня все плывет, зло такое. Подбегаю к первому и с размаху ему по морде – почему молчали, где Семанченко? А тот - не было приказа, комвзвода спит…  И правда – спит, скотина, пьяный…. На следующий день был трибунал, 10 лет ему дали, с отправлением на передовую. А через неделю вижу, идет он мне навстречу, с передовой, рану на плече зажимает, улыбается мне – «все, Просняков, кровью смыл…». 

29 июля 1994 г. После поездки в х.Сафроново (я туда ездила по заданию редакции, взяла папу с собой – в 1936г. от работал там трактористом, в хуторе жили его земляки) вспомнил свой сон перед вторым ранением: работали в поле, в Минаеве, на лобогрейке (кажется, жатка) вместе с Прасковьей Матвеевной (с ее дочерью, Юлией Антоновной, встретились в Сафронове). Она сняла с себя белые перчатки и бросила (устала), а он поднял их – мол, пригодятся… «Вот и перчатки – ранение в руку». Вспомнил и сон перед первым ранением: бежит по лугу от Минаева в сторону Комарова, за ним гонится  Таечка, его племянница, - играют. Луг весь в цветах, он падает, катится по ним…

Маму с маленькой Таечкой (ей было 1,5 месяца) эвакуировали в конце сентября 1941 г. (вместе с женой маминого брата, с грудным ребенком и сестрой-школьницей). Петрозаводск уже бомбили, ночами особенно. Сказали – на две недели, в Заонежье, от бомбежек. Продуктов и одежды с собой на две недели… Когда принесли повестку на эвакуацию, мама с дочкой пошла в госпиталь, чтобы увидеться с мужем  на прощание. Но как она ни просила, стоя с ребенком у ворот госпиталя, позвать его, он же ходячий, как ни пыталась объяснить все, было бесполезно. »Свидания запрещены, не положено»…
На Онежском озере баржи бомбили. Барж было много, шли одна за другой. И все смотрели на соседние баржи – нет ли родных, знакомых. И однажды мама увидела свою сестру с семьей (уже переплыли Онежское озеро, на Мариинской системе каналов). Перешли на одну баржу и дальше были вместе. Привезли в Выприно Вологодской области (папа утверждает: Чувашской АССР. Спрашиваю – откуда он знает? Смеется  - он этот же путь проделал позже, когда разыскивал их…). Спасаясь от голода (многие из приехавших с ними умирали) уехали в Архангельскую область (Степана Семеновича направили туда заведующим лесопунктом. Там тоже начался голод.  В доме,   где их поселили, квартировал еще военный, Николай Завьялов (там стояли запасные полки). Он посоветовал им уехать, в Сибирь, на ст. Яшкино Кемеровской области, где жили его родители, сказал, что они помогут. Дал адрес и свою фотографию.

 Мама вспоминает (11 декабря 2005г.): «Собрались ехать, а с чем? Паек –200г хлеба на человека. На лесопункте главной рабочей силой были лошади. Корм для них кончился,  почти все пали. Муж сестры (он был зав. лесопунктом) решил зарезать последнюю, полуживую, и  мы заготовили конины на дорогу.  Еще ленинградских блокадников в дороге подкармливали…Конечно, мы выжили благодаря тому, что с нами был Степан Семенович. Это по Божьей воле, для нашего спасения, он, лишившись руки в финскую войну, не попал на фронт и спас нас, три семьи. Что бы мы, молодые женщины (маме было 22 года), с маленькими детьми, делали…(сыновьям сестры, Борису и Валентину, было 1 год и 3 года)».
 На ст.Данилово они пересели в поезд, в котором везли эвакуированных из блокадного Ленинграда, на каждой станции из поезда выгружали умерших. Посреди вагона стояла печка – буржуйка. Возле нее грелись, сушили пеленки…
Когда приехали, маму с больной дочкой сразу положили в больницу, две недели они провели там, но спасти ребенка не удалось.   

 Из Архангельской области мама успела отправить папе всего одно письмо, вскоре они уехали в Сибирь. Папа после второго ранения лечился в госпитале на Урале, выписался и поехал по имеющемуся у него адресу разыскивать семью.  Приехал, нашел это село. Идет по улице, в каждом доме расспрашивает про эвакуированных, никто ничего не знает. В конце улицы стоит, поджидает его мужчина с одной ногой, местный продавец. Поинтересовался, кого он ищет. Нет, таких здесь нет, он всех по карточкам знает. А ходить и спрашивать здесь бесполезно, ничего не скажут  и ночевать не пустят, здесь вон поп живет, там бывший кулак, в общем, все из сосланных…. Пригласил к себе, посоветовал попасть еще на лесопункт в километрах 15 –20-ти, может, там  кто что-то знает. И правда, там папа встретил человека, который переписывался с мужем маминой сестры, Степаном Семеновичем, и папа узнал их адрес и то, что его маленькая дочь, которую он так и не увидел, умерла. И он поехал назад,   через Урал, в Сибирь.  Без денег. И аттестат кончился. В местной комендатуре аттестат отказались выдать, - «если только останешься здесь». В комендатуре на вокзале какой-то младший лейтенант   выдал аттестат.
В дороге помогла встреча с бывшим сослуживцем  майором Ильичевым. Тот ехал в Алма-Ату через Тюмень, вез в Тюмень посылку семье Жукова. И тот взял его под свою опеку. Ведь папа был без всяких документов,  одна история болезни на руках . Так доехал до станции Яшкино Кемеровской области и нашел маму, которая работала учительницей младших классов и одновременно была заведующей начальной школой в деревне Косогорово в километрах 15-ти от центральной фермы  совхоза им. Ленина, где жила сестра с семьей и где она сама жила первые месяцы эвакуации. Вскоре маму перевели в школу на центральную усадьбу (ее попросила об этом директор этой школы, ее знакомая), где она преподавала русский язык и литературу. Мама вспоминает, что когда она уезжала, многие девочки – первоклассницы плакали, приходили их матери прощаться, очень жалели об ее переводе. Папа через некоторое время, когда рука стала немного действовать, стал работать управляющим фермой.
В апреле 1945 г. папа снова отправился на службу, какое-то время находился в Новосибирске, потом охранял тоннели на Кругобайкальской ж.д. (станции Маритуй и Половина, в 2004 году мы – с Машей, Юске и семьями моих братьев – побывали на  Маритуе).

День Победы папа встретил на ст. Зима (Иркутская обл.). В это время он служил в охране на Кругобайкальской ж.д. Послали за досками, с ним было человек десять солдат. Ночевал на вокзале. Утром проснулся оттого, что стали качать. К нему подбежали железнодорожники.
- Что случилось?
– Победа! 

Следующая часть: http://proza.ru/2009/11/05/710