Весенняя зажмурь

Илья К. Червяков
Весенняя зажмурь

Ах, этот долгожданный весенний приход, со своим пронзающим кишочки ветерком, щекочущим ноздри и ещё кому чего солнышком и звонкой по всем классическим канонам, извините за слово, капелью... Эта бессмертные сопли, не дающие спать спокойно, которых в голове уже накопилось больше, чем мозгов. Поэты это путают всегда с влюблён¬ностью. Даже у неба бедолаги насморк. Разве вы не видите какая смачная каша подхлюпывает под ногами грязножабыми звуками, прони-кая внутрь ботинка и пропитывая вонью носки. А как издевательски метко эта неугомонно сып-лющаяся сверху дрянь проникает за шиворот? Послеобеденная сигарета набухает сыростью и не тянется, оставляя во рту необыкновенный и очень стойкий горьковатый привкус алеющего веника.
Вот в такую чудесную пору Пашулю выгнала из дома жена, особенно нынче смахивающая на хо-лодильник. Нет. Не то, чтобы она холодная. Нет. Просто габаритами точно, как тот белый агрегат. Уже вторую неделю у него ныли зубы по ночам. Может застудил? Он возился, стонал, полоская рот, курил, читая газеты, ложился и снова начинал возиться...
-Иди в больницу. Не мучайся, как дурак, - ткнула его в затылок кулаком супруга.
- Может сами пройдут... ?
-Иди, сказала, и постригись заодно. А то оброс хуже бульдога.
Пашуля вздохнул и от нечего делать, как впрочем и незачем тоже, уныло подчинился.
Можно было бы идти пешком, но ему показалось, что в автобусе будет уютнее, и запрыгнул в не-го, рискуя нырнуть в лужу перед оста¬новкой» Присесть было некуда. Вежливые пассажиры по своему обыкновению топтались на ногах друг у друга, не забывая сунуть для порядка локтем в Пашулино лицо. Грязные брызги на стёклах не давали лупиться на улицу. От хронического недо-сыпа слипались глаза, но кондуктор по пятому разу толкала в бок и с предупредительностью Бабы Яги вопрошала: "Что там у вас на задней площадке?", радуясь проездным дежурным "Вижу! " и изрыгая нудятину в адрес каждой протянутой неразменной сотни. В больнице Пашуля занял веч-ную из-за невесть откуда берущихся "своих" очередь к зубному и решил пока заняться головой. На его счастье в парикмахерской было всего три клиента. В кресле он откровенно клевал носом, убаюканный ритуальным щёлканьем ножниц и цикадным стрекотаньем машинки, чем несколько мешая творческому процессу, в результате его околтали под такой ночной горшок, что Паша уви-дев себя в зеркале даже вздрогнул, зажмурившись. Исправлять уродство было особенно некогда и он, смирившись с новым своим имиджем, удалился прочь, вонял доброй мыслью обо всех ци-рюльнях, цирюльниках и тому подобном педикюре. По дороге он вспомнил, что наелся лука и ку-пил жванины для аромата. Неудобно, всё-таки, когда эдак-то изо рта то... До него черёд ещё не дошёл, и пришлось сидеть и слушать душераздирающие вопли больных и бормашин. Что они, приличную звуко¬изоляцию не могут сделать что ли? Пашуля вспомнил, как издевалась сегодня над ним соседка-дятел, нечтом в стенку колошматя, выли ночью голосами младенцев озабоченные мартовские коты, да будили его только-только задремавшего под утро, остроумные блюстители, или спасатели, или может скорые помощники, включая "на всю" сирену, неизвестно для кого и зачем в это-то время. Скатав из автобусного билетика две колбаски, Паша сунул их в уши, ожидая, что сия манипуляция притупит остроту звукоощущения. Вышло слабовато. Бумажки болтались и грозили заблудиться в лабиринтах ушных раковин. Чем их потом оттуда? Молчите. Я знаю... Па-шулю осенило. Он выплюнул в ладонь жвачку и, разделив надвое, слепил симпатичные грибочки, которые идеально вписались в дырочки ушей, плотно  залепив их и... Подождите... " Раз, раз, раз, один-два-три-раз. " Вообще ничего не слышно, красота какая! Мимо бродили по коридору симпа-тичные пациентка с торчащими изо рта окровавленными ватными тампонами и дедуля с бабулей, скалящие зачем-то друг на друга свои великолепные крепкие четыре зуба на двоих. Жуть. Пашуля отгородился от вездесущих прелестей заведения веками, оставшись с мыслями наедине. Насколь-ко же они были приятны сейчас, перед стоматологическим кабинетом, если конечно сравнивать их с последней думой падающей с плахи головы. Ожидание мук завело свои моторчики в руках и но-гах, которые заподпрыгивали, нервно задёргались и принялись выбивать африканские ритмы из пола и ляжек, раздражая, вероятно, коллег по несчастью.
Его толкнули в плечо. Сосед с флюсом прошлёпал что-то губами и показал пальцем на дверь. Па-шуля вскочил и с решительностью тигра, упавшего с моста, шагнул навстречу боли. Белоснежный ангел в марлевой повязке-маске ласково посмотрел на него небесными лучистыми глазками и, за-брав карточку, жестом пригласила в кресло. Рядом, как обычно, стоял столик с орудиями пыток. Их зловещий своим хищным садоизгибом блеск наводит ужас на любого героя, не говоря уж о нас, простых смертных.
- Ну и где у нас бобо?- вероятно спросили ангельские глаза, как-то сразу догадался по вскинутым бровкам Паша и ткнул пальцем в открытый рот, зажмурившись от яркого света гестаповского прожектора. Во рту появился шустрый металлический инородец. Он бойко зашерудил любопыт-ным жалом, нашёл что-то и ткнулся, наверное, в самый мозг, выкатывая из-под Пашиных век сле-зу и выгибая, словно электрическим разрядом, его спину дугой. Захочешь повторить (хотя вряд ли захочешь) такой мостик - точно не получится. Некоторое время ничего не происходило, и Пашу-ля приоткрыл одну амбразуру, чтобы оглядеться. Садистка возбуждённо жестикулировала. Поди, разбери чего она там лопочет. Он покачал головой и показал себе пальцем на ухо. Доктор заглянула, отпрянула и часто захлопала ресницами. Потом щёлкнула себя по зубу и показала руками крест, что на эсперанто означает "хана клыку, докусался". Паша подумал и кивнул со вздохом. Лишь бы побыстрее отмучиться. Он снова задраил оптику и покорно открыл рот. Холодный металл ловко ухватился за родное и вырвал его  с корнем. Пашуля дёрнулся было вставать, но ладонь ангела удержала его за голову, снова раздвинула челю-сти и лишила жизни ещё одного зуба. Больно то как, даже померещилось, что на корнях повис провалившийся через череп глаз. Чтобы не орал, Паше набили ватой полны щёки и выставили за дверь, помахав в след ручкой, дескать "Приходи ещё!". Как же, нашли дура-ка. Пашуля бросился к гардеробу, пока не догнали. Пробегая мимо зеркала, он задержался, вынул на секунду тампон и улыбнулся своему отражению. Более психоделического чувака он видел всего раз по телеку, в клипе какой-то  "Продиги". Правда на той морде железок было побольше. "Хы-хы, урод, ё"- подумал Паша, сунул вату в зад, то-есть в смысле на прежнее место и загрустил. Ещё бы. Вон какую неандерталь вылепили, детей только пу-гать, друзей и этих, белых таких, для рифмы..., да неблюдей. В общем, теперь его персонаж - злодей. Он оделся, вышел на крыльцо, достал сигаретину, вставал в рот, немного подви-нув в сторону языком вату, и чиркнул спичкой. Горящая головка оторвалась от хлипкой палочки и с грозным шипением, без положенного в таких случаях обратного отсчёта, вылетела по направ-лению к цели. Две тысячные секунды. Полёт нормальный. Сработала аварийная автоматика. Нача-ли сближение защитные экраны. Три тысячные секунды. Полёт нормальный. До цели восемь сан-тиметров... Конечно это, если медленно-примедленно просматривать запись, а так - бац, и прямо в глаз. А-а-а-а-а-а-а!!!
Весь персонал стоматологического отделения собрался посмотреть на Пашино несчастье, но ме-дик - медику рознь. Хоть их было и не слышно, но судя по жестикуляции, помочь они смогли бы только если глаз застрял бы между зубов, а вот ожог ваш, извините. Тут нужно в травмпункт, срочно в травмпункт. Хорошо, хоть "скорую" вызвали, дантисты-артисты, не пришлось искать по-путку. Одноглазого беззубого глухого трогательно бережно посадили в карету и по ухабам город-ских улиц помчали спасать зрение...
Когда Пашулин глазик прокапали и смазали какой-то специальной дрянью, а потом заклеили пла-стырем, он громко проорал, эскулапам, что неплохо бы и уши ему прочистить, а то понимаете ли сам ковырял всю дорогу и никак, только глубже вдавил. Удивлённые врачи довольно красноречи-во постучали по голове, мол "Совсем дебил, что ли?", достали не менее ужасные, чем в зубном ка-бинете инструменты и принялись вытаскивать жвачные пробки, которые высохли и намертво при-клеились к коже. Снова было больно, но терпимо и через минут двадцать к Пашуле вернулся слух. Он обрадовался и собрался было уходить, но строгие медики погрозили пальцем и объявили бес-толковому, что это была только первая помощь, а оценить степень тяжести травмы сможет только специалист, только с помощью специальных аппаратов, только завтра и только в больнице. Так что не рыпайся, а звони домой и ложись-ка, милый, посмотрят тебя, подлечат. "Или без глаза ос-таться хочешь?"- грозно взвопили последним доводом строгие тёти в белом. Конечно же Паша не хотел. Что вы?
В палате стояло шесть коек. Больных, как ни странно, не было. Только на одной угрюмо насупив-шись спал на боку мужичок с забинтованными глазами и, почему-то, ногами, которые несчастно торчали из-под одеяла. Пашуля осмотрелся и прилёг у окна. Долго скучать ему не пришлось. При-вели ещё одного пациента с плотно прижатым к лицу руками. Он ругался и буянил, отпуская в ад-рес персонала больницы страшные проклятья. Сестра посадила его на койку и резво скрылась за дверью. Новичок не открывая физиономии продолжал:
-Медики-педики, врачи-драчи, доктора-садисты...
-Не складно, - заметил Паша.
-Зато справедливо.

- Ты чего разошёлся то?
- Чего-чего... Видишь, как наша медицина ловко помощь оказывает?
-Покажи.
- Да как я тебе покажу?
-Ну, руки убери я и посмотрю.
- Приклеены у меня руки.
- Чего?
- Ничего. Что слышал. Руки у меня к морде приклеены. Намертво.
Суперклеем этим, язви его..
 -Что, медики приклеили?
- Да нет, жена.
- Зачем?
- Спроси её, дуру. Говорит, хотела, чтобы не дрался склеить мне ладони. Вроде наручников, долж-но быть.
-И ты позволил?
-Да кимарил я. Сидя за столом. А ей приспичило, чтобы я лёг в постель. Будить надо, а я злой, ко-гда проснусь, по-пьяни то. Ну, она и помазала руки клеем. Думала он потом отмоется. Хрен он от-мывается. Растолкала меня, а я, дурак, спросонья полез глаз продрать. Ну и схватилось. Один па-лец к веку, другой к щеке, третий ко лбу, четвёртый ещё куда. Хотел отодрать, а другая рука к первой намертво, блин. Моя испугалась, стала водой брызгать, мылом тереть. Щиплет же. Я ору на неё. Она вопит тоже. И никакая дрянь не берёт. Ну, не растворителем же в глаза-то, лезть? Же-на в "скорую" позвонила. Те приехали, смеются. Какой ты у нас стыдливый, говорят, открой-ка личико. Гюльчатаем обозвали, суки. А сами нет, чтобы помочь, привезли сюда, в больницу. А тут теперь не знают, что со мной делать. Нужно подумать, говорят. Чего думать? Расклеивать надо. Не пальцы же отре¬зать? Ну, чего ты ржёшь? Мне, может, до завтра вот так ходить придётся, пока эти светила-чудилы не придумают, как меня освободить.
-Нет. Если сегодня не отклеят, то завтра и подавно. Кто в выходной сюда из-за тебя припрётся?
- Уха-бляха, точно. Эй! Доктора, мать вашу! Вы издеваетесь? А ну быстрее давайте думайте там. Эй!
- Убивать их надо, змей, - проснулся, заворочавшись, угрюмый пациент.
- Врачей?
- Баб! Одно зло от них, щукозубых. Меня Лёхой звать.
- Меня Пашей-
- А я Мишка, - одним глазом блеснул из-под руки заклеенный.
- Мужики, проводите до туалета слепого. Там и покурить можно. А?
- Пошли.
Пашуля помог забинтованному подняться с койки и вставить толстые от повязок ноги в сорок по-следнего размера тапки. Мелками шажками, постанывая, очевидно ходить Лёхе было больно, вся процессия зажмуренных двинулась по коридору, напоминая остатки партизанского отряда после карательной операции. Только теперь Паша понял, какая большая разница между моно и стерео. Он всё время промахивался мимо ступенек, задевал за косяки и спотыкался о пороги. Глазомер совершенно сбился, из-за чего передвигаться было крайне неловко. В туалете Алексея по¬ставили в кабинку. Ну не держать же ему ещё в самом деле? А Пашуля поджёг сигарету Мише, вставил её ему в рот и хотел закурить сам.
- А ты как сюда попал?- удачно спросил заклеенный.
 - Да спичной чиркнул через жопу.
- Как это?
- Да вот так.
Паша скребнул головкой спичинки к себе, сера загорелась и опять вылетела маленьким факелом, целясь не куда-нибудь, а снова ему в лицо. Он пытался увернуться, но подлый огонёк всё-таки по-пал ему на повязку, скрывающую раненое око, которая охотно занялась тлеть...
-Ё, а ещё говорят, что снаряды в одну воронку не попадают. Туши её, туши быстрей!- выронив си-гарету из губ, заверещал Мишка.
Пашуля затравленно покрутил головой и инстинктивно, со всей дури хлопнул себя по глазу и без того сегодня натерпевшемуся. Огонек он конечно потушил. Потом. Водичкой. Но ставить самому себе фингал по-вашему приятно? Леха заворочался в кабинке, забеспокоился от переполоха за спиной и, пытаясь развернуться, наступил ногой в унитаз, которые в казённых заведениях почему-то замуровывают вровень с полом.
-Ах, ты, мне же их мочить нельзя.
Он подпрыгнул неловко, шагнув туда же и второй ногой.
- Спасите! Мужики! Где вы? Помогите выбраться, - слышите? У меня же ноги обожжённые.
Паша спас утопающего и уже более аккуратно, соблюдая даже излишнюю осторожность, прику-рил ещё три сигареты и рассовал по ртам безглазых братьев по несчастью.
- Чем ты их обжёг то?
- Ноги парил...
- А-а-а! Кипятком?
-Да нет. У меня привычка есть дурная. По-пьяни клинит. Домой прихожу, включаю музыку, нали-ваю в тазик тёплой водички, - знаете как полезно? Сажусь в кресло, ноги в тазик и баю-бай. И в этот раз так же. Сижу никого не трогаю. А жена что-то злая была, ну и проучить меня решала. Вы-сыпала полную упаковку горчицы, в таз то, и размешала, пока я бегемотился. Ждёт, значит, когда я орать пароходом начну. А мне по барабану. У меня анестезия сорокоградусная в крови кружит-ся. Не реагирую...
- Так ты ошпарил или горчицей так?
- Не перебивай. Ну, вот. Ей, значит, мало показалось. Она порылась в кладовке и наша пакет с гипсом. Им и забетонировала ноги в тазу, Коза Ностра домашняя. А там и горчица тоже дошла. Жжёт пятки, хоть и схватилось уже. Я глаза открываю, а тут такая тяжесть в ногах что-то. Спро-сонья не понять. Гляжу, моя на меня как-то испуганно пялится. Я хотел было встать - упал. Тут уже врубаться начинаю, в ситуацию-то. Хоть я тебя, дуру, и люблю, - говорю, - но чисто символи-чески сейчас убью начисто. Что ты тут за опыты надо мной проводишь, Павлов ты в юбке эдакий? Короче, пока я с ней разговаривал, пока искал чем гипс расколоть, пока колол, кожа волдырями и покрылась. Ожёг.
- А сюда то как попал? С глазами то что?
- Я же говорю, убивать их надо, змей. Я когда гипс откалывал, крошки мне налетели. Моргал-моргал, не промаргивается. Моя принесла пузырёк. Давай закапаем, говорит, и все пройдёт. А са-ма не видит, без очков то, ну и капнула мне вместо альбуцида какой-то настойки, микстуры, что ли…

- Да-а-а, - протянул Пашуля, представив свою жену холодильником, а себя таким малюсеньким бледненьким замороженным кусочком масла на блюдце и вздрогнул от мысли, - что вообще-то он довольно легко отделался сегодня. В сравнении, конечно. В сравнении.
Троица надолго замолчала, с жадностью затягиваясь и выпуская из носов клубы дыма, перевари-вая всю эту, злоключившуюся с ними, зажмурь.
Завтра наступало 8 Марта. В канун своего праздника все женщины ждали от мужчин необыкно-венных подарков. А те, благодарные, окружён¬ные весь год заботой и лаской подруг, в знак своей признательности за уют и покой в доме очень трогательно и чутко скупали в канцтоварах самые большие степлеры. Чем не подарок? Скрепил ей губы скобками и спокойно иди с друзьями пить пиво. Ведь праздник же. Весна! Так зачем же так орать?