Глава 1 - Подставка для Луны

День уже клонился к ночи, а солнце, ушедшее за горизонт, посылало в небо последние лучи света, когда Сэлимгай, один из любимых темников Батыя, выбежал из своего шатра, растревоженный внезапными криками и переполохом, возникшем в лагере. Тумэн монгольского военачальника стоял на берегах небольшой речушки Ай, протекавшей по южным отрогам Уральских гор.
Сотни плененных его воинами башкир, со связанными за спиной руками, благоговейно орали и, упав на колени, в неистовом экстазе, все как один, воззрились в северо-восточном направлении на другой берег. Потрясенные стражники, охранявшие вход в покои Сэлимгая, уставились в ту же сторону.
– Что происходит? – рявкнул темник, взяв за шкирку ближайшего лучника.
– Посмотри, о великий! – молодой неизвестный Сэлимгаю монгол, трясясь от страха, показал пальцем за реку, на горный хребет, выраставший над бескрайними лесными просторами этой земли.
Сэлимгай сощурил свой единственный глаз, оставшийся после тысяч боев, фокусируя взгляд, и обомлел. Его рука, державшая подчиненного, непроизвольно разжалась. На фоне темнеющего неба, переливаясь голубым светом, зависнув над третьей по счету вершиной хребта, блистал огромный дымящийся шар.
Сэлимгай помнил, что башкиры называли эти горы «Таганай» – подставка для Луны. Неужели то, что он сейчас видел, и было их Луной?! Немного отойдя от первоначального удивления, старый воин, бурей промчавшийся со своими тысячами от Керулена до Адриатики, но никогда не встречавший ничего подобного, крикнул юному криворотому толмачу, который постоянно крутился возле его шатра, чтобы тот быстро подошел.
Широкое поле, на котором темник разбил лагерь, сейчас было сплошь усеяно молящимися у своих костров башкирами, между неровными рядами которых гарцевали на испуганных конях монгольские всадники, силясь заставить ударами хлыстов заткнуться орущих пленников. Ноги старого вояки начали ощущать легкие вибрации, будто земля замерзла, и ее пробирают волны озноба.
– Что, что они говорят? – прокричал в ухо криворотому Сэлимгай, дабы, подскочивший к нему толмач, сквозь нескончаемые вопли башкир смог хоть что-то услышать.
– Они вопят, что это Дый! Дый восстал из своего подземелья! Их мольбы были услышаны, и теперь войско иноземцев заплатит сполна! Дый проснулся!
 
К холму, где стоял Сэлимгай, спеша, приближались двое десятников, копьями подкалывавшие бежавшего впереди взрослого башкира, которого не коснулась всеобщая истерика его племени. В нескольких шагах от военачальника башкир ткнулся головой в землю и начал что-то бубнить непонятным речитативом. Темник, которому с каждой минутой этого зрелища все больше становилось не по себе, еще раз бросил взгляд на продолжавшую переливаться голубым светом третью гору, и обратился к толмачу:
– Чего хочет этот несчастный? Что он там лопочет?
Криворотый, знавший, что все веления хозяина лучше исполнять сию же секунду, резво подпрыгнул к валявшемуся на коленях башкиру.
– О непобедимый! Этот человек просит выслушать его, так как он расскажет тебе древнюю тайну Круглой горы, над которой сейчас висит этот лучезарный шар. И просит в награду развязать и отпустить его, не загоняя в полон.
Всю округу огласил приглушенный рокот, шедший из-под земли. Тысячи коней, привязанных в сооруженных на скорую руку походных стойлах, неистово заржали, вставая на дыбы, а башкиры перешли на сумасшедший режущий уши вопль, устремив свои безумные глаза к шару, который принялся мерцать с подозрительно ускорявшейся частотой. Воздух наполнился странным запахом, который возникает только после грозы. Но небо оставалось ясным, без единого облачка.
По спине отважного полководца, не пасовавшего ни перед одной известной ему опасностью, пробежал ощутимый холодок. Нервы Сэлимгая задребезжали, он все больше поддавался панике, охватившей весь лагерь. Темник, с крепко сжатыми кулаками, и чуть скривившимся лицом, смотрел на голубое свечение, яростно посылавшее свои жесткие лучи в пространство, и хаотично думал, что же делать. Он уже был готов испугаться и скомандовать своим тысячам оставить это ужасное место, и, побросав все припасы и этих связанных фанатиков, скакать прочь отсюда, когда голубой шар воссиял так ярко, что свет его заполнил весь небосвод, и вдруг погас, словно одним махом его проглотила черная тьма ночи.
Под ногами пронеслось еще несколько подрагивающих волн, и все затихло. Башкиры, выплеснувшие бескрайний океан эмоций, молча склонились к земле, только изредка слышались единичные всхлипы, да потрескивали костры. Над горным хребтом одна за одной зажигались белые звезды. А из-за верхушек плотной чащи, вздымавшей мачты стройных сосен прямо на другом берегу реки, вышла настоящая Луна, чей лик хранит вечную грусть.
– Если то, что мы видели, означает, что Дый вылез из подземелья, – наконец промолвил Сэлимгай, – то нам предстоит битва с богом. А с богом я еще не дрался. – Он посмотрел на башкира, просившего аудиенции. – Ну-ка, ведите его ко мне!

Утром возбужденный Сэлимгай вышел из шатра и громко свистнул:
– Жербэ, седлай коней! – крикнул он лучшему десятнику в своем тумэне. – Бери воинов, поедешь за реку, к той горе, что светилась!
Бравый Жербе, на лице которого красовались щегольские тонкие усики, пристально вгляделся в очертания хребта, к которому предстояло держать путь. Сердце немного защемило. Монгол похлопал своего коня по загривку и поспешил к шатру Сэлимгая.
– Что я должен сделать?
– Этот пленник, – темник ткнул пальцем в башкира, только что выведенного стражниками из шатра, – всю ночь мне рассказывал природу того голубого света. – Он говорит, что ученый, и в отличие от своих соплеменников не считает, будто вчера ночью пробудился некий Дый со своим войском. В чем я его поддерживаю. Но он утверждает другое. Когда земля трясется под ногами, а хребет окутывает разноцветный туман, по склонам вершин вырастают огромные кристаллы драгоценных камней. И только мифы о Дые не позволяют людям ходить туда и собирать сокровища.
Стоявший рядом на коленях башкир не понимал языка захватчиков, но догадывался, о чем те ведут речь, и потому его уста тронула еле заметная хитрая усмешка.
– Жербэ, я даю три дня, чтобы ты со своим десятком доскакал до того места и осмотрел склоны Круглой горы! – Сэлимгай повернулся к криворотому толмачу, который провел бессонную ночь, переводя слова башкира на язык Великого монгольского воинства. – Скажи этому ученому, что если он мне наврал, то пощады не будет. – Темник предостерегающе повел саблей, висевшей у него на поясе.
Башкир понимающе закивал головой, слушая толмача, но размышляя совсем об ином. Трех дней должно хватить, чтобы воспользоваться моментом и драпануть в леса, где никакие монголы его в жизнь не найдут. Первая часть плана хитреца была выполнена, его руки развязаны и его не содержат, как прочих соплеменников, под строгим надзором стражников. Оставалось дождаться ночи и, посылая воздушные приветы глупому темнику, раствориться в океане уральских чащоб.
– А поэтому, – продолжил Сэлимгай, – ты, ученый, поедешь с моими людьми.
Башкир встрепенулся и резко изменился в лице, уловив смысл последних слов, переведенных толмачом.
– Жербэ, если ты поймешь, что этот пес обманул нас, отрежь ему голову. Седлайте коней! Да, и свяжите-ка пленника обратно, чтобы он не вздумал бежать.
Сэлимгай скрылся за полами шатра. А башкира, онемевшего от неожиданного поворота событий, подхватили стражники, связали ему руки и взгромоздили на лошадь.
Семь дней темник ждал возвращения отряда Жербэ. Каждый вечер он выходил к реке Ай и смотрел на другой берег, где в тишине векового леса, казавшегося каким-то чужим и непролазным, меж лохматых веток хвойных деревьев кружился игривый ветерок. Больше голубой шар не появлялся, но Сэлимгай по-прежнему с подозрением вглядывался в очертания горного хребта, возвышавшегося наподобие застывшей морской волны над темными дремучими чащами.
С места, где любил стоять темник, горная гряда красовалась тремя так непохожими друг на друга вершинами. Первая, самая близкая, напоминала ему двугорбого верблюда, обзаведшегося большими проплешинами за века странствий по пустыне. Вторая – спину гигантской ящерицы, прилегшей отдохнуть после долгого пути. А третья – самая загадочная, над которой несколько ночей назад разлилось невероятное свечение, и к которой он послал своих воинов – на округлую тюркскую шапку. Сэлимгай видел много горных вершин в своей жизни, но такую, идеально круглую, он лицезрел впервые.
На утро восьмого дня в шатер полководца вбежал стражник.
– О непревзойденный! Там, там, Жербэ! – задыхаясь от усилий, с выпученными глазами, воскликнул монгол. – Он один!
Сэлимгай стремглав выскочил из своего походного жилища.
Поддерживаемый несколькими лучниками, и едва шевеля ногами, к темнику приближался его лучший десятник Жербэ, вся одежда которого превратилась в рванье, а лицо было заляпано грязью.
– Он совсем сошел с ума, о лучезарный! – пролепетал один из лучников, тащивших Жербэ, после того, как десятника повалили наземь около ног Сэлимгая.
Темник склонился над Жербэ и поднял за подбородок его лицо. На военачальника воззрились безумные раскосые глаза воина.
– Где твои люди? Что произошло? – спросил Сэлимгай.
Запекшиеся губы десятника разомкнулись и стали что-то шептать.
– Говори громче, я не слышу! – рявкнул темник.
Но Жербэ продолжал еле слышно водить губами, подергиваясь всем телом, будто ему холодно, и норовя уставить глаза в голубое небо.
– Ну, же! – одноглазый вояка двумя руками встряхнул за плечи безумца. – Ты будешь говорить!
– Мы прокляты! – вдруг во всю глотку пронзительно проорал Жербэ. – Он пришел! Он всех нас убьет!
Лицо Сэлимгая скривилось в гримасе гнева.
– Что ты несешь!? Где твои воины? Где они?
– Они все погибли! Все!
– Как все?! Тогда почему же ты жив? Ты должен был умереть вместе с ними! Жалкий пес! Кто напал на вас?
– Я не знаю!
– Ты что не видел их?
– Нет! Мы почти дошли до той горы, и уже просматривали ее круглую макушку из-под веток деревьев, как весь лес принял розовую окраску, а потом… что-то вселилось в меня. Я потерял сознание.
Жербэ замолчал и съежился.
– Ну, дальше! – заорал темник.
– Когда я очнулся, они все были мертвы! – вздрагивая, проговорил десятник. – Все до одного! Оно просто распотрошило их! – Жербэ, наконец, посмотрел в глаза военачальнику. – Оно ужасно, оно забрало мой разум! Все что произошло, я видел во сне! Я проклят! – воскликнул безумец и покатился по траве, будто у него начался припадок. – Я проклят!!!
Лицо Сэлимгая просто побагровело от ярости.
– Сучий сын! – закричал он на Жербэ. – Да ты бредишь! Что ты несешь?! Кто напал на вас! Ты же был моим лучшим воином! Ты должен был первым подставить свою саблю под меч неприятеля, а ты от страха потерял голову! Говори, что произошло на самом деле?! – грозно топнул темник.
Но Жербэ его больше не слушал. Десятник, стоя на карачках, вперился взглядом в проплывавшие над землей белые облака и, трясясь, медленно поворачивался на коленях, словно хотел улететь вслед за ними.
– Убей меня, Сэлимгай-хан! Я вижу, как оно приближается! – проговорил Жербэ.
– А где тот башкир, что напел мне красивые песни о несметных сокровищах? Он мертв? Кто напал на вас? Это была ловушка? – не унимался темник.
– Мы все скоро будем мертвы, – прошептал Жербэ, в глазах которого сверкал странный огонек. – Убей меня! – завизжал он. – Убей!!!
Сэлимгай испепеляющим взглядом еще несколько секунд смотрел на сошедшего с ума десятника, затем толкнул его ногой в грудь и крикнул стражникам, окружившим место действия:
– Отрубите ему голову! Настоящий воин никогда не ведет себя как дрожащая от страха собака! И никогда не возвращается с поля боя, если его войско погибло! А ты осрамил себя с ног до головы! Уберите его! Ну, быстро!
Трое стражников, явно пораженных развернувшейся сценой, с неохотой поволокли Жербэ за шатер темника на камень казни.
Сэлимгай, сощурившись единственным глазом, хмуро глядел в направлении Круглой горы, у склонов которой кто-то перерезал его лучших воинов, а их десятник лишился рассудка и приполз в отребьях обратно в лагерь, чтобы рассказать о происшедшем. Если это хитрый план горстки оставшихся башкир, возглавляемых тем умником, что насочинял о копях крупных сапфиров, то он был неплохо исполнен. Чем же они могли так напугать Жербэ? Пока темник не находил ответа на свой вопрос. Однако что-то подсказывало Сэлимгаю, что разгромное поражение его отборного десятка связано совсем не с местным племенем.
За спиной раздался характерный звук сабли отсекающей плоть и вонзающейся в камень. Сэлимгай поглядел на воды реки Ай, по которой возможно сейчас душа Жербэ отправлялась в свой последний поход.
Позади послышались спешащие шаги одного из стражников.
– Господин, тебе нужно взглянуть на это! Кровь Жербэ!
– Что там еще? – Сэлимгай недовольно топнул ногой.
– Посмотри лучше сам, о великий!
Темник, фыркнув, решительно направился за шатер.
Вокруг Жербэ стояло двое потрясенных монголов. Сэлимгай раздвинул их спины и увидел, как по жухлой траве из обезглавленного тела вытекали сразу два кровяных потока. Один – алый, другой – белый.
Темник, замерев на месте, с минуту глядел на это завораживающее зрелище.
– Все в седло! Мы уходим отсюда! – скомандовал он, не в силах отвести единственного глаза от белой густой крови, которая будто змея, шипя, подбиралась к его ногам.

Шел второй час ночи, вагон поезда «Омск-Москва» мерно покачивался из стороны в сторону, а Зубарев все продолжал вполголоса тринькать на своей гитаре в компании с Юлькой. Конечно, они оба уже опытные туристы и завтрашний переход в сорок километров для них ерунда. Но Колямбо, силившийся на верхней полке наконец-то заснуть, мягко говоря, не очень понимал необходимости таких полуночных походных песнопений.
В очередной раз, повернувшись лицом в проход, и набравшись сил, чтобы не заорать на намечающийся звездный дуэт, он сделал жутко уставшее лицо, и задал вопрос, который повторял последние два часа с завидной периодичностью:
– Олег, мы вообще сегодня спать будем или как?
– Да спи ты, спи! – Юлька всегда умела, мило улыбнувшись, погасить любую агрессию.
– Колямбо, ну какого, блин, ты не спишь? – Зубарев, конечно, был более конкретен. – Смотри, вон Бамбук уже десятые сны видит, а ты все ноешь.
Да уж, то каким образом Бамбук, лежавший ниже Коляна, храпел уже несколько часов, оставалось неразгаданной тайной. Колямбо снова развернулся к стенке и подумал, как повезло всей остальной группе, что они разместились в других купе. А завтра ведь придется отмахать аж сорок километров, с рюкзаком под двадцать килограммов. Хотя, наверное, не сорок километров, поменьше, эти «старички» всегда любят приукрасить. В таких нехитрых математических рассуждениях он как-то незаметно стал проваливаться в сон.
Кто-то настойчиво колотил Колямбо в колено:
– Вставай, уже скоро.
Это был Зубарев, может быть, он вообще не спал, но выглядел удивительно свежим. Вся группа поднялась, и в купе шла активная деятельность по приготовлению простецкого завтрака.
Колямбо нехотя спустился вниз, ноги ужасно ныли в районе голени. Кажется, зря он на ночь не закинул на третью полку верблюжье одеяло, а оставил его под ногами. Теперь тягучая боль не пройдет весь день, а впереди эти чертовые сорок километров.
Разжевав кусок бутерброда, Колямбо решил снова узнать у Зубарева, как называется пункт их конечного назначения:
– Олег, как то место называется, я забыл?
– Долина сказок, – выпалила на опережение, заглянувшая из прохода голова Мухи, младшей сестры Юльки.
– Сказок? И чего там такого сказочного?
– Колямбо, придешь – узнаешь. – Зубарев заботливо обтирал свой немаленьких размеров походный нож. – Все, пора одеваться, скоро Златоуст.
– М-да, ну, в общем, все понятно, насчет ваших сказок. – И Колямбо полез наверх за рюкзаком, в котором лежали новехонькие бахилы, пора было экипироваться по полной программе.

– Да уж, прикольная штуковина. – Колямбо пытался повыше натянуть свои бахилы, упорно не желавшие застегиваться там, где нужно. – По-моему на них проще кататься, как на коньках. Эй, да они конкретно скользят!
Вся группа стояла на заснеженной площади перед вокзалом Златоуста, приводя в порядок свою амуницию. Семеро молодых людей, из которых только Зубареву было где-то двадцать пять, сколько точно, знала лишь Юлька, но ловко игнорировала такие вопросы. Сапрофене и Бамбуку недавно исполнилось тринадцать лет, на них тяжелые станковые рюкзаки смотрелись особенно смешно. Димке было шестнадцать, Юльке вроде бы восемнадцать, а Колямбо с Мухой – ровесники – семнадцать лет.
– Быстро, бегом, давайте! – Зубарев пулей сорвался с места и помчался к трамваю, подъехавшему на остановку метрах в ста от них.
От такого неожиданного старта, в рядах молодежной тургруппы возникла легкая неразбериха. Кто-то подтолкнул лыжину Сапрофени, и весь комплект вывалился из его рук. Колямбо, с еще незавязаным левым бахилом, в незастегнутом пуховике и в наползшей прямо на глаза черной вязаной шапочке, нехотя припустил за авангардом забега, ему искренне казалось, что трамвай долго ждать не будет, а темпы приближения к нему оставляли желать лучшего:
– Да, чего вы бежите, мы же не успеем!
– Успеем, успеем! – кричал впереди Зубарев.
Однако, по мере поглощения пространства до остановки, Колямбо тоже стало казаться, что трамвай там всерьез и надолго, и если поторопиться, то даже отставший лыжник Сапрофеня имеет шансы потратиться на проезд.
– Так, ребятки, что у вас? – голос кондуктора был на редкость доброжелательным. Видимо, она частенько обилечивала таких иногородних туристов.
– Зубарев, а омский проездной подойдет? – Колямбо медленно полез в карман пуховика, ему не хотелось платить.
– По-моему, твой проездной здесь не пройдет.
– Жаль, ну ты оплатишь, да?
И, получив утвердительный кивок головы руковода, Колямбо уставился в окно. Пробегавший перед его взором Златоуст казался тихим провинциальным городишкой. Ноябрь 1996 года выдался на Урале снежным, а потому невысокие дома и весьма странные улицы, уходившие вверх от путей, по которым они сейчас ехали, укрылись пушистым белым одеялом. На душе было как-то особенно сладко и спокойно, чувствовалось предвкушение чего-то нового. Вскоре они должны погрузиться в мир природы.
Вся группа выстроилась рядом с остановкой, оказавшейся конечной для их трамвая. Бамбук усердно раскатывал бахилы о скользкий снежок, Димка возился с никак не хотевшим надеваться на спину тяжеленным рюкзаком, а все остальные уставились на Зубарева, рассказывавшего «правила игры»:
– Значит, сейчас мы выходим из города, переваливаем через бугор и идем километров тридцать, может, сорок, к Долине сказок. – Он весьма неопределенно махнул рукой по направлению, куда постепенно поднималась дорожка между трехэтажными домами. – Полчаса идем, потом привал – пять минут. Всем понятно? – И его лицо, повернувшись к Колямбо, рюкзак которого был особенно большим, расплылось в хитрой улыбке.
Колямбо с Димкой, по первости, нахватавшие кучу ненужных вещей, серьезно отягощавших их спины, услышав такой расклад, особого энтузиазма не испытали:
– Прелестно. Ладно, поперлись.
Группа замысловатыми путями двигалась между окраинными домишками. То тут, то там вдруг возникали незакрытые колодцы, из которых валил густой пар. Небо над головой было практически чистым, и для начала ноября стояла весьма неплохая погодка, Колямбо думал, что температура – не ниже минус двух или трех градусов. В какой-то притихшей атмосфере Златоуста, до слуха постоянно долетали гудки подъезжавших к городу поездов.
Бахилы постепенно сползали до уровня колен, не смотря на все ухищрения с завязками. Рюкзак откровенно тянул за спину, поэтому идти Колямбо приходилось, подавшись чуть вперед, что для его высокого роста было малоприятным. А тут еще и непривлекательные ландшафты с разрытыми траншеями, и все продолжавшими вырастать под ногами колодцами, которые быстро утомляли.
– Олег, по-моему, уже прошло полчаса, – сказал Колямбо, с надеждой глянув на свои командирские часы.
– Ничего подобного, еще десять минут до привала.
– Зубарев! – от неудовольствия услышанным, Колямбо перешел на фамильное обозначение руковода, которое, впрочем, легко и без обид постоянно применялось всеми членами группы, даже самыми юными. – Какие еще десять минут! Я же засекал! Было ровно пять минут одиннадцатого!
– Нет, было пятнадцать минут одиннадцатого.
Однако, вновь возникшая лисья улыбочка на лице руковода, продолжавшего уверенно шагать впереди, говорила, что Колямбо прав. Димка тоже был не против первого привала:
– Нет, ну давайте передохнем, я чего-то приморился.
– Да мы еще из города не вышли, а вы уже все приморились, мужики называетесь! – воскликнула Юлька, которая, собственного говоря, всегда занимала сторону Зубарева.
 Колямбо был еще не до конца в курсе всех хитростей взаимоотношений в группе, но эти двое, кажется, были парнем и девушкой.
Однако мужское достоинство было задето, и ответ последовал незамедлительно. Колямбо с Димкой кричали, опережая друг друга:
– Причем тут мужики – немужики! Ты вообще пустая идешь, только лыжи свои несешь! А у нас рюкзаки по пол тонны каждый, ты давай-ка с ними попрыгай через эти канавы! Вон, Бамбук тоже одурел идти!
Весь мокрый, невысокий Бамбук, за спиной у которого висело, может, немногим меньше, чем у Колямбо с Димкой, не выражал большого желания отсрочивать обещанный привал.
– Ладно, хорош орать! – повысил голос Зубарев. – Уже скоро начнется подъем к долине, там у ручья и отдохнете.
– Ну, пошли, пошли! – Колямбо все равно был недоволен, но образ предгорного чистого ручейка, который возник в его голове, резко увеличил желание не заметить нарушения «правил игры». Поэтому, внутренне согласившись с доводами Олега, внешне он все же выразил непокорность. В споре нельзя признавать себя окончательно проигравшим. А пить хотелось сильно, очень сильно.

Впереди, чуть внизу показался тот самый ручей. Странно, если от остановки по окраинам города группа все время двигалась как бы в гору, то теперь, проходя последние деревянные домики, они, наоборот, спускались. Сразу же за ручьем начинался долгий, но не очень крутой подъем на какой-то поросший соснами бугор. Видимо, это и был перевал, за которым должна была открыться долина Таганая.
Но то, что вырастало за холмом, заставило Колямбо, никогда раньше не видевшего припорошенные снегом настоящие горы, буквально замереть. Нет, он продолжал усердно передвигать ногами под тяжестью «полутонного» рюкзака (это сочетание им с Димкой особенно понравилось), но его челюсть слегка отвисла от представшей картины.
Образ цепочки массивных далеких вершин наводили ни с чем несравнимое умиротворение. Глаза радовались созерцанию такой красотищи, а разум ликовал от продолжавших прибывать новых впечатлений. Все было здорово.
Ручей оказался на удивление широким, метра два, местами три. Прозрачная холодная водичка скользила по округлым камням с чуть слышным журчанием. Отсюда на холм взбиралась протоптанная дорога. К удивлению всего отряда, по ней, медленно переползая с ухаба на ухаб, ехал грузовой «Урал» с несколькими рабочими в кузове.
– Вот на чем надо в поход ходить, – не удержался, чтобы не сострить Димка, с трудом снявший со спины свою нелегкую поклажу. – А вы все с лыжами там маетесь. – Эта реплика предназначалась небольшой группке, состоявшей из Зубарева, Юльки и Сапрофени, которые немного в сторонке разбирались с лыжами. Собственно, только эта троица их и взяла, к остальным как-то не явилась столь гениальная мысль – отправиться в поход в самом начале ноября с лыжами.
«Урал», выехав на свободное от леса место, перед самым ручьем круто повернул вправо и ускорил движение. Колямбо безучастно глядел ему вслед и лениво натягивал надоевший правый бахил. Где-то опять свистнул поезд. По соснам пробежался ветер, деревья качнулись и снова выпрямились, поскрипывая стволами.
– Все, поскакали, – скомандовал Олег и уверенным шагом направился по дороге, с которой только что съехал грузовик.
Группа двинулась за ним.
– Колян, подожди, одень мне рюкзак! Сейчас я присяду, и ты на меня накинешь. – Димка подсел, демонстрируя новый способ, как можно взгромоздить осточертевшие «полтонны».
– Стой, а теперь ты мне. – Колямбо, следуя примеру товарища, также несколько присел вниз. – Вот, нормально. А нет, блин, выскользнула. – Его правая рука, промахнувшись мимо лямки, безуспешно хватала воздух, а тяжелый станковый рюкзак тянул назад, не давая шанса вновь ухватиться за болтающуюся петлю.
Димка пытался вернуть, висящий на одном плече, рюкзак Колямбо в положение, из которого их мероприятие могло увенчаться успехом. Но от тщетности попыток обоих охватил безудержный смех, никак не способствовавший улучшению ситуации.
– Эй, клоуны, давайте догоняйте! – Это Юлька, находившаяся метрах в двадцати впереди, решила окликнуть застоявшихся «полутонщиков».
– Давай, клоун, гони лямку сюда! – Колямбо резко наклонился вперед, отчего рюкзак почти приклеился к его спине, и расстояние между правой рукой и заветной целью существенно сократилось.
– Сам ты клоун. – Димка завершил дело, уверенно нацепив лямку ему на плечо.
Подъем по дорожке, окруженной высокими соснами, оказался на удивление длинным, за видимой от ручья частью, шедшей в гору, последовал долгий практически равнинный отрезок. На холме царила ни с чем не сравнимая тишина хвойного леса, изредка прерываемая шелестом хвои или глухим стуком упавшей на снег шишки, будто уносящая тебя в другой параллельный мир. Наши города настолько наводнились скрежещущими звуками и этим оглушающим постоянно орущим шумом, что мелодия природы кажется чем-то нереальным, чем-то инопланетным, но таким сладким и приятным, что хочется просто войти в лес, встать и слушать, и слушать, и слушать…
К тому времени, как они подошли к обратной части холма, был уже почти полдень. В отличие от пройденной части перевала, спуск представлял из себя резкий обрыв, метров на пятьдесят вниз. Конечно, при желании с него можно съехать на одном месте. Однако для этого требовались недюжинные навыки слаломиста, так как местами обрыв становился просто отвесным и существовал немалый риск рухнуть со всей ношей, явно способствующей увеличению скорости падения, на одну из молодых березок. К счастью, имелся и более традиционный метод спуска в данном месте. Влево вниз вела утоптанная дорожка, серпантином обвивавшая холм.
Но спускаться по ней никто не торопился, отряд наслаждался открывшимся видом на всю местность. Слева, окутанные легкой дымкой, вырастали могучие гребни Большого Таганайского хребта, чуть справа высилась цепь менее рослых гор, а за ней виднелась еще одна невысокая гряда. Прямо посередине лежала заснеженная лесистая долина, посреди которой достаточно просторная просека, извиваясь, исчезала вдали. За многие годы она повидала уже немало посетителей известного туристического маршрута.
 «Кра-со-та!» – думал Колямбо, стараясь запомнить все до мельчайших подробностей, чтобы потом было о чем рассказать дома. При этом он как обычно подтягивал успевшие снова скатиться бахилы. Таким нехитрым занятием он теперь занимался на каждой маломальской остановке группы.
Насмотревшись на горы, молодые туристы стали по одному спускаться, по серпантинной дорожке. Не сказать, чтобы она была очень пологой или слишком крутой, но все же на скользком осеннем снегу следовало идти поаккуратнее. Колямбо шествовал где-то ближе к концу, он никогда не ходил в голове колонны, если не знал, что его ждет впереди. «Прежде всего, осторожность» – так он частенько говаривал в ответ на упреки отчаянных экстрималов от туризма.
Спустившись в долину и переправившись по поваленному дереву через неглубокую горную речку, протекавшую прямо у подножия холма, отряд остановился на привал, устроив водопой. Прозрачная водичка приятно журчала, перекатываясь с одного отполированного камня на другой, умиляя слух.
Большинство уже оказавшихся на другом берегу туристов следили за действиями их самого эксцентричного товарища по кличке Сапрофеня, когда он с криками дикого ужаса, мелкими неуверенными шажками пробирался по просторному стволу природного моста, на котором без проблем могли разойтись, даже не соприкоснувшись, два человека. Вообще-то придурковатые вопли Сапрофени уже давно стали раздражать Колямбо. Еще при посадке в поезд он заметил в составе группы какую-то ранее никогда не виданную девушку, горланящую дурным голосом мужского оттенка. Колямбо даже в самом вагоне, первоначально разместившись на боковом месте, при звучной фразе этой полудевушки-полупарня: «Чур, я буду спать на нижней!». Не стал перечить. Он быстро пролепетал: «Конечно, конечно, как хочешь». Ведь дамам принято уступать. Хотя на нижнюю койку он и не претендовал, Колямбо всегда спал на верхних. Только спустя полчаса оказалось, что эта полудевушка на самом деле парень, но его имени Колямбо совершенно не запомнил и, рассказав всем о том, как воспринимал Сапрофеню в первые минуты знакомства, тут же присвоил ему зычную кликуху, не вкладывая никакого смысла. Просто, это наверняка не существующее слово, по мнению Колямбо, очень подходило для полупарня. А сейчас совершенно немужское поведение Сапрофени на бревне, заставило даже Димку с Мухой буквально скривиться от неприятия происходящей процедуры.
Небо начинало затягиваться прозрачными облачками. В воздухе изредка проносились местные черные вороны, чей размер как минимум заставлял с уважением относиться к этим птицам.
– Их мозгоклюями называют, – заметила Муха. – Поговаривают, что весной, когда наступает самый голод, могут спокойно приземлиться на голову человеку, особенно если тот без шапки, и начать клевать.
Выслушав этот комментарий, Колямбо и Димка, сопровождая взглядом полет очередного мозгоклюя, заботливо поправили свои вязаные шапочки.   
Когда поход все же продолжился, стало очевидно, что лыжники, в составе Зубарева, Юльки и Сапрофени, далеко не уедут. Не смотря на обильно выпавший снег, по дороге часто встречались гигантские лужи, слегка подмороженные хрупким ледком. Кроме того, под ногами постоянно возникали солидного размера камни. Группе четверых пешеходов регулярно приходилось ждать, пока, итак еле катящиеся по мокрому снегу, лыжники переберутся через очередную водную преграду, заблаговременно избавленную Бамбуком или Колямбо ото льда.
Правда впереди идущие новички и Муха нашли себе веселое занятие, от чего дорога и периодическое ожидание арьергарда не превращалось для них в проблему. Часто возникавшие на пути бескрайние лужи Таганая хранили подо льдом тайну своей глубины. Иной раз, некоторые оказывались далеко не мелкими котлованами с глубиной по колено, а то и по пояс. Поэтому высшим шиком считалось первым подальше прыгнуть в такой естественный водоем, рискуя промокнуть в случае неудачного исхода.
В награду первооткрыватель получал право назвать покоренное место своим именем. Так на свет появились лужа Ивана (как по настоящему звали Бамбука) и переправа Коляна. Причем последняя была особенно подозрительной и поначалу никто из их четверки не решался вступить на неизвестный водный путь, который казалось далеко уходил в обе стороны от дороги и скрывался где-то в чаще. Однако Колямбо подумалось, что у такого протяженного озерца вряд ли может быть большая глубина. Он уже успел заметить, что глубокими, как правило, оказывались лужи весьма небольших размеров.
Тропа, ведущая вглубь долины, поначалу была действительно очень просторной. Редкие оазисы камышей весьма своеобразно украшали ее середину. Однако постепенно лес стал все ближе и ближе пододвигаться с обеих сторон, превращая, светлую и просторную туристическую магистраль, шириною около десяти метров, в скрытую стволами деревьев от солнца, вьющуюся дорожку на двух-трех человек.
Водные преграды безвозвратно исчезли, оставив туристов наслаждаться ходьбой между камней, в избытке лежавших на их пути. Про расписание «пол часа идем – пять минут привал», уже все давно забыли, так как пешеходам приходилось пять минут идти и потом еще пятнадцать – ждать, когда к ним подъедут лыжники, основательно ругавшие груды залегавших, безусловно ценных, пород всяких булыжников.
Давно зарождавшийся в недрах головы Колямбо вопрос, в конце концов, был задан:
– Зубарев, ну ты же здесь черти какой раз? Ну, неужели ты не знал, что на лыжах тут не проедешь, а?
– Да, Колямбо, по прогнозу-то говорили, что на Южном Урале шли снегопады, а зимой мы спокойно в прошлый раз по Таганаю прокатились.
– Кстати, вообще все нормально было, – недоумевая, подтвердила Юлька.
В целом, было ясно, что такое различие в скорости передвижения ведущей и отстающей групп никуда не годится, и Зубарев принял Соломоново решение отправить пешеходов вперед до Долины сказок, не дожидаясь, когда подтянутся остальные. Муха, тоже не раз прежде бывавшая в этих местах, должна была обеспечивать правильное направление маршрута для новичков в лице Колямбо, Димки и Бамбука.
Последним напутствием руковода явилась мало что говорящая для Колямбо фраза:
– Идите по лэп!
И Муха, понятливо кивнув Зубареву, повела парней за собой.
Почему только Колямбо сразу не уточнил, что означает странное слово «лэп», по которому они должны были идти? Наверное, потому что опытные сестры и Зубарев постоянно пользовались какими-то своими, видимо, чисто туристическими терминами, типа «хоба». Оказалось, что это кусок пенопласта, на который они, да еще Бамбук, садились на мокрый и холодный снег. У Колямбо такой хобы не было, и он от этого не особо страдал.
Теперь идти стало намного легче. Как-то совсем не сговариваясь, их четверка решили продолжать путь небольшими, но интенсивными отрезками. В итоге, на каждые пятнадцать минут ходьбы приходилось пять минут отдыха, что совершенно не утомляло, и силы практически не убывали. Исключение составлял лишь Бамбук, которому переноска тяжелого рюкзака явно не шла впрок. Его шапочка давно сползла на лоб, по щекам струились ручьи пота. Уставившись себе под ноги, он усердно шагал за остальными, немного отставая на переходах.
В первый час самостоятельного шествия они периодически слышали где-то за собой вопли неуемного Сапрофени, который даже просто так не мог идти молча. Во время остановок эти вопли несколько приближались, но потом снова отставали. Скоро всякие крики со стороны лыжного отряда абсолютно исчезли. Но какого-то особого значения никто этому факту не придал. Четверка пешеходов уверенными темпами продолжала движение, к уже не казавшейся такой недостижимой, Долине сказок.
Дорожка, по которой шли туристы, нередко сопровождалась странной россыпью камней по левую сторону, далее шла жиденькая полоска из деревьев, спустя несколько метров резко переходившая в Большую Каменную реку, покрытую глубокими сугробами, и только почти через полкилометра курумник уступал место могучей чащобе, влезавшей на горы главного Таганайского хребта.
Справа над дорожкой нависал всей своей массой высокий хвойный лес, состоявший в основном из елей и пихт, не пропускавших дневной свет сквозь свои мохнатые лапы. Чаща казалась сплошной и труднопроходимой, поэтому на какие горы вскарабкивалась она, предположить было трудно. Вся группа только изредка с опаской посматривала в ее сторону, уж больно темно там было.
Наконец, к исходу второго часа дня, Колямбо стало беспокоить долгое и упорное отсутствие каких бы то ни было признаков лыжной группы:
– Муха, мы точно идем правильно?
– Ну, вроде да, я только не вижу лэп.
– Так, а что за лэп, что это такое?
– Линия электропередач, она должна проходить прямо здесь, рядом с дорогой, – Муха, продолжая идти вперед, махнула рукой влево.
– Но, как я понимаю, никакого лэп нет!
– Может он позже начнется, я уже не помню. Хотя вроде бы в прошлый раз столбы сразу бросались в глаза. – Муха недоуменно пожала плечами. – Не знаю.
– Ну, нормально! Идем туда, не знаем куда, никаких лэпов здесь нет. Просто здорово! Из всего примечательного, что я видел, были только два здоровых непонятных костра на курумнике, без единого человека вокруг.
– Да, мы тоже видели, – вмешался Димка, наблюдая, как Бамбук в поддержку утвердительно качает головой.
– Так, стоп! – скомандовал Колямбо. – Муха, мы случайно нигде поворот не пропустили, может, мы просто не туда идем?
– Да, вроде мы туда идем, здесь нет поворотов. Да и курумная река, вот она, на месте, только лэп куда-то делась!
Колямбо все равно не очень нравилось такое положение вещей. Он-то в этих местах никогда раньше не был, и Бамбук с Димкой тоже. Откуда они могут знать, что Муха все же чего-нибудь не напутала. Может быть, они уже давно зашли куда-то далеко в сторону? И где эта долбанная лэп?
– Нет уж, погоди. Зубарев совершенно четко нам сказал идти по лэп, а мы целых полтора часа идем и не видим никакой лэп.
– Ну, не знаю, ну здесь она должна быть! – взмолилась Муха. – Остальное, все на месте! И дорога тут одна. Од-на!
– Одна, две, три, – Колямбо по-прежнему не был уверен в ее знании пути. – Так, давайте имена этих ослов начнем кричать. Может, они откликнутся. Давайте вместе, три – четыре:
– ЗУ-БА-РЕВ! ЗУ-БА-РЕВ! – не сговариваясь принялись орать все четверо.
– Олег! – сорвался Димка.
В ответ – тишина, только что-то хрустнуло в темной чащобе справа от дорожки. Туристы глянули туда. Какое-то неясное чувство возникало каждый раз, когда из недр этого плотно поросшего деревьями леса вылетали странные звуки. 
– Хорошо, давайте еще раз. Поехали, три – четыре.
– ЗУ-У-У, БА-А-А, РЕ-Е-Е-Е-ЕВ!
– Блин, даже Сапрофени не слышно. Вот, черт, а! – ругался Колямбо, подпинывая мелкие камешки, в изобилии валявшиеся по краю дороги.
Возникла пауза, каждый остался со своими мыслями. Как-то незаметно небо затянулось низкими облаками, и вся округа приняла серый безрадостный окрас.
Колямбо почему-то особенно не нравилось смотреть вправо, в дебри хвойных зарослей. Он не знал что, но что-то там было не так. Хотя, возможно, ему только казалось.
– Ну, что? Идем дальше или будем их ждать? – спросил он у остальных.
– Да, ладно, пойдем. – Димка выглядел увереннее всех. – Каменная река видна, и дорога вроде та, и поворотов я никаких не помню. Пошли, зачем ждать. Может, они только через час подтянутся.
– Да, наверное, надо шагать, – протянул задумчиво Колямбо. – Тем более что мне уже давно охота пить! – Последняя фраза вылетела у него настолько бодро, что Бамбук вздрогнул от неожиданности.
Немного постояв, в надежде услышать хоть какой-то признак присутствия руковода и компании, все повернулись, и зашагали дальше.
– Олег Зубарев, блин! – выкрикнул в сторону, откуда они пришли, Колямбо и, подождав две секунды, двинулся за остальными.
    
Молчаливое шествие попеременно возглавляли то Муха, то Димка. Колямбо шел третьим, постоянно присматривая за продолжавшим уставать Бамбуком. Его полуобморочный вид как-то мало радовал. Не хватало еще проблем с откачкой этого пацана.
Пить. Вот, что сейчас больше всего хотелось Колямбо. Но фляжка была безнадежно пуста, у других – запасов воды и вовсе не было, а ручейки перестали попадаться еще около двух часов назад.
– Бамбук, ты живой? – побеспокоился он о начавшем отставать самом младшем члене их команды.
Тот, не поднимая глаз от земли, покачал головой:
– Да, живой.
– Ну, смотри, а то остановимся. Все равно, не знамо, куда мы идем.
Загадочные большие костры с завидной периодичностью продолжали попадаться на камнях курумника слева от дороги. Проходя мимо них, каждый завороженным и удивленным взглядом наблюдал, как огромные бревна горят либо тлеют посреди снежных сугробов безо всяких признаков какой-либо туристической группы вокруг. Кто мог насобирать такое море, без преувеличения, «пионерских» костров и скрыться в неизвестном направлении, подпалив их?
– Муха, а вы мне в поезде лапшу на уши вешали, будто это жутко оживленный туристический маршрут? – голос Колямбо был намеренно ехидным. – А мы ни разу, заметь, ни разу за весь день никого не встретили по дороге.
Он снова взглянул на упорно сопевшего в хвосте колонны Бамбука, которого временами начинало пошатывать.
– Ладно, давайте отдохнем.
Бамбук, будто не слыша, прошел мимо него.
– Эй, робот, привал, – крикнул ему в спину Колямбо. – Сядь на камень, отдохни.
Не смотря на то, что четверка давно потеряли связь со второй частью группы, и им никак не попадалась ЛЭП, настроение у всех было нормальным. Даже Колямбо, ранее сомневавшийся в верности пути, за время последнего перехода успел прокрутить в памяти весь маршрут и, не вспомнив ни одной развилки, заметно приободрился. «Черт с ней, с этой ЛЭП. Кто знает, куда она могла деться за тот год, что Муха здесь не была? Да и дорожка вроде на сто раз всеми хоженая, так что в случае чего всегда можно вернуться обратно». Так он пришел к уверенности, что идет их отряд, скорее всего, в правильном направлении. Поэтому мозг тут же переключился на следующую по значимости проблему – жажду, которая с каждым километром становилась сильнее.
– Блин, так пить хочется, – пожаловался он.
– Так ты возьми, снегу поешь. – Дал совет Димка и улыбнулся. – Помнишь, как у группы «Лицей»: –  «Снег – это же вода…».
– М-да, растает и уйдет, – докончил недовольно Колямбо.
Никогда не есть снег, в котором может быть всякая грязь, и прочая химия, его учили еще с детства. К тому же врожденная осторожность добавляла неприятия к этому способу питья.
Он взял горсть белейшего мокроватого снега и, поочередно сжимая его, то в одной руке, то в другой, стал превращать в компактный комочек.
– Так, наверное, удобней грызть будет.
Поедание снега не приносило никакого удовлетворения, наоборот, жажда только разгоралась, образовывая во рту неприятное липкое жжение. На третьей горсти снега, Колямбо понял тщетность попыток и смачным плевком очистил рот от всего содержимого.
– Что-то, по-моему, только хуже становится от твоего снега, – недовольно сказал он Димке.
Однако тот уже почти минуту сосредоточенно глядел в одну точку, в сторону каменной реки. Колямбо последовал примеру товарища и быстро вычислил предмет наблюдения.
– Как ты думаешь, что это за пакет там торчит? – обратился он к Димке.
– Не знаю, может его оставили, те, кто зажег костры.
Действительно, метрах в тридцати от дорожки, прямо на куруме в самый снег было воткнуто что-то вроде пакета, с которыми люди обычно ходят в магазин за продуктами.
– Эй, Муха, ты видишь там пакет?
Муха, отдыхая на камне, нехотя повернула голову и посмотрела в указанном направлении:
– Ну, вроде пакет. Сходите, да поглядите. Заодно ЛЭП там поищите.
– Ха-ха. Нормальная шутка. – Колямбо оценивающе посмотрел на размеры сугробов, которые им с Димкой предлагалось преодолеть и на высоту своих бахилов. – Там потонуть можно. Наверное, там выше колена, сто пудов.
Подтверждения у Бамбука спрашивать было бесполезно, он ничком почти без сил лежал на снятом с себя рюкзаке и бесцельно игрался мелкими веточками.
– Ну, как, полезем? – задал Колямбо вопрос своему единственному компаньоне в этом рискованном деле.
– Давай, попробуем. – Димка сделал скептическое выражение лица и в море снега, обложившего курумник, стал глазами искать путь полегче.
Первый же шаг в русло каменной реки увел Колямбо почти по пояс в сугроб.
– У-а-а! Поплыли! – От такого исхода ему стало даже веселее. Все же это лучше, чем безнадежно кликать Зубарева. Колямбо попытался выбраться из образовавшейся ямы и тут же снова провалился, уже другой ногой. – Эй, снегоход, погоди! – крикнул он Димке, который на удивление спокойно двигался иным путем к намеченной цели. – Как ты идешь так просто? У тебя там что, снег другой?
– А ты ползи к моей линии, здесь кажется неглубоко. – Димка пальцем показал на следы от своих сапогов.
– Легко сказать ползи, отсюда еще выбраться нужно, – тихо пробурчал Колямбо и вновь провалился по самую грудь.
Встав, наконец, на виртуальную дорожку, бежавшую по следам его везучего напарника, Колямбо быстро начал сближение с объектом.
– Ну, и чего ты остановился? – спросил он, напоровшись на Димку.
– Это никакой не пакет! – рассмеялся тот, позволяя Колямбо тоже взглянуть. – Это обычный камень.
– Х-м, действительно. А от дороги, как натуральный пакет смотрится.
– Ладно, пошли обратно.
– Подожди, мы же еще ЛЭП не поискали.
– А-а-а. Ну, ищи, ищи. Может она под снегом. Ты там, когда падал, ничего не нашел?
Димка двинулся проторенным путем обратно к месту привала.
– Нет, ничего я там не нашел, – протянул себе под нос Колямбо, задумчиво оглядывая просторы широкого курумника в обе стороны.
Отсюда открывался отличный вид на оставленные позади километры. Не смотря на то, что их дорожка частенько извивалась весьма пластичной змейкой и делала заметные петли, пространство каменной реки казалось почти ровной линией и уходило вдаль, лишь немного изгибаясь. Присмотревшись, он разглядел дымившую груду недавно пройденного костра, чуть дальше виднелась точка предыдущего, а за ней еще и еще.
Внезапно в его голове мелькнула мысль, объяснявшая всю сумму загадок, которые сегодня никак не хотели разрешаться. Она была настолько логична и проста, что Колямбо не побоялся вслух назвать себя идиотом. Собственно говоря, он никогда не опасался публично как-то себя обозвать, если вдруг понимал, как круто и по-глупому ошибался прежде.
– Народ! Вы знаете, что мы все олухи?! – Он широко улыбался еще не в силах поверить, что разгадка не стоила и выеденного яйца.
– Вот эти огромные костры и есть ЛЭП! – Колямбо громко объяснял группе то, до чего только что дошел, и осторожно двигался по рыхлой снежной тропе. – А в том «Урале», который мы встретили у перевала, видимо, как раз и сидели рабочие, порубившие все столбы этой линии электропередач. И никакой мистики!
Он уже взобрался на один из лежавших у дороги камней.
– Так что, Муха, извини, ты была права, мы идем правильно.
– Да, прямо по ЛЭП, – добавил Димка.
– Да, по кострам от ЛЭП, – закончил Колямбо.

Знание того, что они отнюдь не заблудились, сняло напряжение с Колямбо. Многокилограммовый рюкзак уже совсем не давил, похоже, начала вырабатываться привычка. Слабой струйкой выпуская пар изо рта, он с интересом разглядывал нависавшие над дорожкой ветки деревьев. Раньше мохнатые лапы здешних елей только раздражали своей непроницаемостью для света. Оно и понятно, когда ты не понимаешь, в какую степь тебя занесло, куда делась штуковина под названием «лэп», и что за глухой треск сопровождает тебя, где-то в глубине непролазной и темной чащи, становится совершенно не до местных красот. Нервы напряжены, мозг судорожно прокручивает перипетии пройденного маршрута в поисках ошибки, а еще эти камни, которые еле выглядывают из-под снега, и о которые постоянно запинаешься ногами и подлетаешь вперед, знакомя уральскую атмосферу с мыслями истинного сибиряка по поводу всего происходящего и этого затаившегося булыжника, в частности.
Вскоре дорожка неожиданно вывела четверку на открытую местность. Перед ними один к одному, лежали гигантские глыбы камней.
– Ответвление каменной реки, – сказала Муха. – Теперь это памятник природы.
Русло курумника, по-видимому, очень давно дало приток в эту сторону, так как дорожка, ведшая отряд к цели, смело переступала на гущу застывшей грязи и камней, неширокой линией утоптанных тысячами ботинок проходивших мимо туристов.
Необычная река была покорена, и хвойный лес вновь опутал тропу предзакатным слегка жутковатым полумраком. Окружившие туристов деревья немыми взглядами взирали на непрошенных гостей. Стало как-то особенно тихо, поэтому треск палки, прозвучавший где-то в зарослях по правую реку, отчетливо резанул слух. Все обернулись на звук.
– Что это? – встревожено, пробормотала Муха.
– Не знаю, но уже не в первый раз улавливаю с той стороны непонятные звуки. – Колямбо сосредоточенно всматривался в глубину чащи.
– Да, птица какая-нибудь, – решил подвести итог Димка.
– Ну, может, и птица, – задумчиво ответил Колямбо.
Относительная многочисленность группы не давала страху завладеть умами каждого из них. Поэтому нахождение неподалеку этого спутника диких мест чувствовалось пока скорее подсознательно.
Ребята отправились дальше. Шедшего, как обычно, третьим Колямбо по-прежнему одолевала жажда, чуть притупившаяся от радости открытия тайны больших костров.
– Димка, ты кроме поедания снега, не знаешь больше других способов попить?
– Знаю, но он тебе вряд ли понравится, – Димка ехидно, но добро улыбнулся.
– Понятно. Нет, я пока не созрел для этого.
– Как хочешь, а то я как раз намеревался слегка отпустить Муху вперед.
– Да, кстати это тоже не помешает. Муха! – крикнул Колямбо. – Мы тут с богами пообщаемся, так что не разворачивайся. Давай, зайдем в эту глухомань, – понизив голос, сказал он Димке, – только далеко не забираемся, мало ли, кто там палками шуршит, – Колямбо шагнул под увесистую лапу заснеженной пихты. – Эй, Бамбук, ты с нами?
– Да, сейчас.
– Только рюкзак сними, а то он тебя в самый разгар дела еще назад утянет.
Они громко загоготали.

– Как ты думаешь, боги смогут прочесть наши надписи? – сделав дело, Колямбо стоял спиной к Димке и рассматривал карманы своего «полутонного» рюкзака, оставленного на дороге.
– Не думаю. Не каждый бог полезет в такие заросли, ради наших манускриптов. – Двое шутников снова засмеялись, в ожидании появления из-под дерева головы Бамбука.
– Ладно, Колян, ты жди его, а я пойду с Мухой поболтаю.
Димка, выравнивая положение нелегкой ноши на спине, скачкообразными шагами направился к Мухе, сидевшей поодаль на корточках и колдовавшей над своим компасом.
Время шло, но Бамбук не появлялся.
Колямбо решил все-таки проверить, куда же запропастился этот парень. Он подтянул свои бахилы и резко выпрямился, повернувшись в сторону леса. От столь быстрой смены положения к голове Колямбо прилило много крови. В глазах жутко потемнело, будто кто-то заслонил тучами остатки прорех в небе, через которые еще пробивался тусклый свет садящегося солнца.
Он еле удержался на ногах и даже чуть присел на одно колено. Но через десять секунд вроде все нормализовалось, и Колямбо, немного покачиваясь на первых шагах, двинулся к ели, за которой недавно скрылся их юный друг. Поднимая колючую лапу дерева, он вдруг отметил, что все как-то неожиданно порозовело. Даже снег казался не белым, а скорее цвета клубничного крема. Колямбо подумалось, что такое бывает иногда при закате.
Пытаясь не задеть другие ветви, он осторожно, почти в полном присяде, проскользнул под ель. Здесь лесной полумрак становился значительно гуще. И если бы не присутствие снега, разглядывать окрестности было бы очень проблематично.
Пройдя с десяток шагов вглубь чащи, Колямбо выпрямился. Странный розоватый оттенок сохранял свою силу. «Вот уж чудно!» – подумал он и понял, что совершенно забыл, для чего вообще сюда полез.
– Бамбук! Ты где? – крикнул Колямбо в розовое пространство.
Бамбука нигде не было. «Хм, а где же его следы, ведь где-то тут должны быть?» Необъяснимое отсутствие следов пацана вводило в легкое недоумение.
– Бамбук, хорош гнать, выходи! – Колямбо немного подождал. – Бамбук, блин! Да куда же он делся? – Колямбо перешел на разговор с самим собой. – Нет, куда делись его следы? – Он снова внимательно осмотрелся. Чуть правее, метрах в пяти, неожиданно открылись ямки от бахилов Бамбука.
– О! – удивился своему открытию Колямбо. – Вот так-то лучше.
Он протиснулся между двумя плотно стоящими хвойниками и подошел к отметинам от обуви. Неглубокие, аккуратно впечатанные в розовевший снег, они ровной дорожкой уходили туда, где им было совершенно нечего делать – дальше в этот жутковатый и непролазный лес. Никакого намека, что Бамбук, сделав свои дела, вернулся оттуда обратно, не было.
– Вот идиот-то, а! – еле слышно сказал Колямбо и сам испугался того, что перешел на шепот. Его подсознание определенно что-то чувствовало, что-то нехорошее, потому и непроизвольно понизило голос.
Колямбо показалось, что лучше крикнуть Димке с Мухой и подозвать их сюда, но он вдруг передумал. Громкий крик никак не располагал к царившей здесь атмосфере, словно любые сильные вибрации воздуха могли разбудить нечто, которое будить, совсем не стоит. «Ладно, сам как-нибудь разберусь».
Он настороженным взглядом уставился в направлении, куда несколько минут назад ушел Бамбук. Плотная стена деревьев не давала четкого обзора. Его глаза уже приспособились к сумраку, но разобрать фигуру человека, стоящего метрах в тридцати, можно было с большим трудом.
Колямбо медленно пошел по следам. Все чувства обострились до предела. Когда человек заходит в страшащий его лес по малой нужде и вдруг, ни с того, ни с сего, углубляется на приличное расстояние, это должно наводить на не слишком добрые мысли. Именно такие мысли сейчас и были в голове Колямбо. Он не мог понять, зачем Бамбук полез так далеко. Точнее он уже понял, что Бамбук не полез бы так далеко. Но из этого следовали крайне неприятные выводы, как на счет судьбы пропавшего, так и на счет судьбы его спасателя.
Однако разум Колямбо, подозревая, что произошло на самом деле, никак не хотел воспринимать детали всерьез. Страх словно испарился из мозга. Наоборот, какая-то сила гнала его вперед, туда, где, скорее всего, он не найдет Бамбука, а найдет то, что на миг, короткий или не очень, подскажет, куда же все-таки делся этот парень с такой глуповатой кличкой.
Колямбо обернулся назад. Оказалось, что их туристическая дорожка уже давно скрылась за строем деревьев, и различить ее местонахождение можно было лишь приблизительно. Но теперь это не слишком волновало Колямбо, то с чем он должен встретиться, ждет впереди. Ни слева, ни справа, а только и только впереди.
В голове пронеслась одинокая мысль. И он тут же ухватился за нее и вернул обратно:
«Точно. В глубине леса его ждет то, что сопровождало их четверку с самого начала, изредка потрескивая сухими сучьями. Эта штука вела их весь путь. Выслеживала и изучала. Но теперь настало время и мне изучить ее».
– Бамбук, наверное, уже изучил, – Колямбо издал мрачный еле слышный смешок.
Но что-то с его голосом было не так. Как-то странно он прозвучал. Кроме того, Колямбо ощутил, что уже давно не улавливает никаких посторонних вибраций. Будто весь мир затаился или умер. Да, умер. Это лучше подходит. Не слышно ни щебетания птиц, ни карканья поднадоевших ворон, ни колыхания верхушек деревьев, ни присвистывания легкого ветерка, НИ-ЧЕ-ГО. Только скрип снега под ногами.
Тень. Его периферическое зрение уловило движение какой-то тени. Там, чуть левее от направления, куда вели бамбуковские следы. Колямбо остановился и напряг глаза. Ничего не видно. Прямой взгляд уже не мог в окружившем мраке отделять объекты. Все сливалось.
Снова движение, теперь точно по центру. Какой-то черный комок метнулся от одной сосны к другой. Колямбо сосредоточился на боковом зрении, лишь оно сейчас могло помочь. Датчики его биолокатора были взведены и стояли наготове.
«Только промелькни, тварь!» – раздался в его мозге чей-то грубый голос.
Руки Колямбо вдруг медленно вытянулись вперед, пальцы немного скрючились, будто ожидая жертву, чтобы ее схватить и разодрать на части. На их кончиках чувствовалась гигантская энергия. Казалось, чья-то невероятная сила влетала в конечности Колямбо и постепенно распространялась по всему телу. Его сильно передернуло. Мурашки, размером с куриное яйцо пробежали по спине. А в груди возникло невероятное тепло.
«Неужели адреналин, но почему нет страха? Адреналин без страха?»
Его ладони почти светились от переизбытка скопившейся в них энергии и без труда выкручивались на сто восемьдесят градусов. Во всем теле кипела потрясающая своей мощью новая жизнь. Колямбо чувствовал, что через пару секунд из пальцев начнут расти когти, а еще через минуту он станет оборотнем и убежит в лес. Как, наверное, убежал оборотень-Бамбук. Ему даже показалось, что лицо несколько искривилось и приняло угрожающий оттенок. Глаза хищнически высматривали предполагаемую добычу и… о чудо, они стали намного лучше различать предметы в этой непроглядной темноте. Нет, намного – это еще слабо сказано. Теперь он мог различать абсолютно все, будто надел прибор ночного видения. Мир расцвел двумя красками, правда, за место белого, черному цвету в его глазах ассистировал все тот же розовый. Но это ничего не меняло. Главным было возвращение способности созерцать лес в деталях.
И тут от ствола толстой сосны, рядом с которой Колямбо в прошлый раз отметил движение, отделилось большое черное пятно и с угрожающей решимостью помчалось навстречу, постепенно увеличивая темп.
Тварь летела на него, и все больше разрасталась в объемах, теперь напоминая далеко немаленького вепря. В районе центра ее силуэта стали проглядывать подобия больших глаз, тускло светившихся злобными желтыми совершенно не звериными огоньками. В них было слишком много разума и какого-то безумного хладнокровия, чтобы принадлежать животному.
На короткий миг Колямбо ужаснулся убийственности взгляда неумолимо приближавшейся твари. Но от этого в его руках еще больше разгорелось пламя невероятной силы, клокотавшей в каждом капилляре мутирующего организма.
Зарождавшаяся в нем жизнь требовала выхода чрезмерной энергии. Колямбо больше не мог ее сдерживать внутри себя, что-то кошмарное рвалось наружу. Колямбо почувствовал, как его легкие сделали неестественно глубокий вдох. Руки затряслись от перенапряжения и поднялись туда, где верхушки хвойников скрывали небо, которое для него теперь навечно останется бледно-розовым. Лицо искривилось в жуткой гримасе, а открывшийся рот внезапно издал долгий душераздирающий звериный крик, от которого у Колямбо перед глазами завибрировал остановившийся воздух, а стволы деревьев, подрагивая, стали раздваиваться.
Эхо рева, раскатами грома прокатилось по всему лесу и застыло где-то вдали. Нависла оглушающая тишина. Как будто сама природа испугалась голоса новоявленного демона.
Бесформенная тварь тоже замерла как вкопанная, видимо, не ожидав, что предполагаемая жертва настолько могуче может орать. И, несколько уняв свою немую агрессию, казалось, принялась с интересом рассматривать Колямбо. Ее разумные прожигающие насквозь глаза вцепились мертвой хваткой в глаза соперника.
Руки Колямбо медленно опустились. Рот расцвел зубастой улыбкой. Он резко выдохнул воздух из носа, с характерным шипением, какое издает животное перед нападением. Гипноз твари явно на него не действовал. И он это понимал.
Похоже, что и тварь уверилась в тщетности своего проверенного оружия, и недоуменно слегка наклонила набок голову. Или что-то, на чем росли ее желтые глаза, которые изменили свое месторасположение на черном округлом силуэте.
Колямбо-зверь стал хозяином положения. Он не только чувствовал это, но и видел по поведению враждебного существа, теперь явно считавшего за благо потихоньку ретироваться в свое никуда. Мозг Колямбо торжествовал, ощущая, какую силищу приобрело тело. Но недра его бессознательного требовали крови, требовали разорвать тварь в клочья и насладиться вкусом ее мягкой плоти. Колямбо не понимал, с чего он мог взять, что у глазастой тени вообще есть кровь и плоть. Но сомневаться в знаниях того нового, что несколько минут назад вселилось в него, не стал.
Тварь с опаской начала поворачиваться и медленно отходить назад. В ее глазах, все также излучавших агрессию, читалось знание того, с чем она столкнулась, и опыт предыдущих встреч с Колямбо-зверем ей однозначно указывал на бегство, как лучшее средство от боли. Но Колямбо не испытывал жажды за ней гнаться. Он отставил в сторону все таинственные кровавые пожелания еще не до конца познанного тела, убрал их на дальний план, давая свободу действий своему новому разуму.
Он ухмыльнулся, наблюдая за отходом противника, и решив немного попугать тень, резко прыгнул вперед. Его гибкое тело на удивление проворно пролетело пару метров и замерло, приземлившись ногами в сугроб. Впереди донесся хруст лежавшей на снегу ветки, и черная тварь в припрыжку помчалась в густоту розового мрака, спасаясь от угрозы.
Колямбо торжествующе расхохотался раскатистым грубым голосом:
– Ха-ха-ха! Беги, тень, беги! Ха-ха! И чтоб я больше здесь твоей поганой морды никогда не видел!
Мизерная и теперь очень слабая часть истинного Колямбо ужаснулась тембру и звучанию своей речи. Но ее возглас тут же потонул под ударами тысяч новых враждебных частичек, нашедших себе, когда-то утраченное, жилище.
– Я вернулся! – проревел Колямбо, задрав голову к видневшемуся меж верхушек елей розовому небу. – Я, Повелитель леса! Я здесь! Ха-ха-ха-а-а!
Посреди вековых лесов Таганая стоял странный получеловек-полузверь. Он напоминал счастливого демона, возвратившегося после долгих мытарств в свою преисподнюю и уже предвкушающего сладость будущих событий. Демон потрясал сверкающими энергией ручищами, как бы показывая всем, какую силу он приобрел за время, проведенное в небытии. Из его зубастого, оскалившегося в жутком смехе, рта вырывался ледяной хохот, пробиравший до самых глубин души, заставлявший стынуть кровь, и примерзать любого к тому месту, где тебя этот хохот заставал врасплох.
Не выдержав сотрясений воздуха, исходивших от возвратившегося Повелителя леса, одна из пушистых игольчатых веток подломилась, и охапка мокрого снега приземлилась аккуратно на лицо источнику беспокойства.
Повелитель, секунду назад, во всю глотку гоготавший от удовольствия, тут же заткнулся и недовольно сбросил упавший на него снег. Стало немного неприятно. Он скривился и с закрытыми глазами обтер поруганное жалкой веткой лицо, по-прежнему обращенное вверх.
– Вот, черт! – громко выругался он.
И тут же получил вторым снежком в нос. И еще в глаза, и еще снега, и еще, и еще. На его лицо беспрестанно летел снег. Он уже ничего не мог видеть. Но стоял под снегопадом, не уворачиваясь, и только морщился от очередного холодного шлепка. Розовый мир начал пропадать, замещаясь черной пеленой, сквозь которую издалека стали доноситься чьи-то голоса.
Его бросало и вертело в образовавшейся вокруг пустоте, а голоса раздавались все ближе и ближе. Еще не до конца потопленная новыми соперницами частичка его прежнего разума успела издать последний шепот: «Кажется, я сошел с ума!».