Крещение по уставу

Я тут ездил не крестины недалеко от Москвы — жена потащила: подруга родила, ребенок поздний, то-се… Ну, мне это — никак: сам я нехристь, детей нет, но городок, говорят, красивый, а там в саду посидим, крестик обмоем… Поехали.
Городок действительно небольшой, колоритный, а уж церквей!.. Вот так прямо — Успенский собор, направо — монастырь, налево — церковь с колокольней, за собором еще церквушка, так, для домашнего пользования, молись — не хочу. Кругом чистота, порядок, наверху блеск, внизу гранит, и клир вокруг так обстроился конкретно — не хуже мирян.
Я хоть и не верю в эти народные игрушки, но как кто свое дело делает, за которое ему деньги платят, мне всегда интересно — я в газете работаю. К тому же в церкви последний раз был, когда все они памятниками архитектуры назывались.
Заходим в монастырь — в их церковке крещение намечено. Монашки — все молодые девчонки, как на подбор. Вот, думаю, правда верят или работать не хотят? Меня от этих мыслей прямо так… Даже оглянулся. Хорошо, что священники у нас не ясновидящие, а то бы…
«Скорей бы, — думаю, — за стол, а то как бы чего не ляпнуть не к обряду». Но все-таки отличился — схлопотал взыскание.
Батюшка нам попался не какой-нибудь, а протоиерей, то есть по ихней табели о рангах не совсем четырнадцатый чин, а по-военному, надо думать, майор. И хватка у него оказалась не хуже майорской.
— Вы станьте сюда, мамаша, а вы… Так, а вам где положено стоять? Ровнее, ровнее… — И в таком духе.
Я в армии только на сборах был, когда в институте учился, но сразу вспомнилось «Так точно!», «Не положено!», «Разговорчики в строю!» и как одеколон пили.
Постановка церковная, конечно, шикарная, только очень грустная и ничего не понятно. Я и спроси свою соседку — в платочке какая-то родственница:
— Скажите, пожалуйста, вон на той иконе кто?
И спросил-то шепотом.
Вдруг чувствую — дождь пошел, это в церкви-то, а вслед за тем — Господи, твоя воля! — батюшка как рявкнет на меня:
— Замкни рот!
Прямо как на плацу. И под куполом: «О-о-ооо!» — как колокол. А дождь — это он на меня веником машет, кунает его в ведерко и машет — это, наверно, от нечистого. Я — весь мокрый, руки по швам, головой не верчу, только глазами… «Что же ты, — думаю, — отец протоирей, на паству-то сразу накидываешься! Может, я еще уверую? А может, ты на гражданке не майором был, а целым полковником?.. Вот, — думаю дальше, — отдали народу Бога обратно — и рабочие места появились, слава тебе господи. И из отцов-командиров запросто можно в духовные отцы определиться — смежные специальности…»
А голос батюшкин под куполом все гуляет, гуляет — даже страшно; и не о радости материнства и младенчества думаешь, а почему-то о смерти. И даже не просто о смерти, а, глядя на батюшку, — о смерти на поле брани. И замечаю: батюшка нет-нет да и взглянет на меня — почуял, кажется, крамолу!
Ну, я под конец, когда малютка был придан по всей форме православной церкви, к батюшке все-таки подошел — так он меня заинтриговал.
— Разрешите… — Чуть было не сказал «обратиться», но вовремя испугался. — Разрешите, отец протоиерей, мое сомнение. На гражданке… Миль пардон… То есть в миру, не в вооруженных ли силах нашей родины подвизались?
— Разговорчики!.. — ответил мне отец протоиерей.