Кире

Они лежали на лестнице. Вниз головами. Невысокие, темноволосые. Чем-то похожие. Возможно. Даже сестры. Одна медленно курила косяк. Последний. Эти двое – я и ты. Разреженный воздух. И небольшие облачка дыма. Затягиваться приходилось помаленьку, смакуя, ведь это были последние граммы марихуаны. Вообще. Во всем мире.

-Знаешь, Кир… а на первом этаже все умерли… - говорю и смотрю на потолок, выпуская тонкую струйку дыма из легких. Глаза были совсем пустые, но необыкновенно яркие. А два узких кошачьих зрачка – как маленькие черные дыры в сине-зеленом космосе. –И на втором – тоже.

-Почему? –ты не поворачивала голову в мою сторону. Смотрела в потолок. Как и я. Грязный. Серый. Прямо как в заброшенной психушке. Может быть, мы там и находились. А может, этот потолок  был всего лишь плодом нашего воображения. Никто не знает. Потому, что в мире никого не осталось. Кроме меня и тебя. Я не отвечала. Тогда ты переспросила. –Зачем они умерли?

-Они заболели.

Я закрыла глаза. Как всегда, решила все вспомнить. Безумные седьмые числа каждого месяца, начиная с декабря ноль восьмого года. Седьмое января ноль девятого. Февраля. И пошло-поехало. Вереницы суббот. Лиц. Улыбок. Я, ты и еще кто-то. Правда, я не помню, кто.

-Неужели все? И никто не смог их вылечить?

-Никто. Даже я. Даже ты. Поэтому все умерли. Их головы были забиты. Всем, чем угодно, кроме нас и пары самых важных вещей на Земле. Понимаешь? Они все забыли, что такое снег. Забыли, как здорово кидаться попкорном в кино. Это я так, к примеру.

Тишина. На самом деле, она очень громкая. И режет уши. До боли. Так, что кровь начинает течь. Из ушей, из носа. Я уже не обращаю на это внимания, просто вытираю ее бумажными салфетками, которых набралось столько, что на них можно спать. Все волосы в засохшей крови. А я все равно не встаю, чтобы пойти и умыться. И ты тоже. Мы даже не знаем, сколько мы уже лежим здесь. Нам холодно. Так, что у тебя губы малиново-синие, а моя кожа бело-синяя, как в фотошопе. Все вокруг цвета охлаждающего фотофильтра, гамма цветов холодная, минимальная контрастность из-за сизого тумана и дыма от косяков. Теплого цвета остались только наши волосы. Молочный и горький шоколад.

-Было так хорошо… куда все ушло?

У нас просто что-то забрали. Украли. Мечту. Наверное, так. Это очень плохо, когда крадут мечту. Потому, что и человека в этом обвинить нельзя – ведь мечты могут совпадать. Но плохо. Обидно. Страшно. До ужаса. Потому, что теряешь ту ниточку, которая соединяла тебя с миром. Держала тебя в сознании. За которую ты хваталась и забиралась все выше и выше на эту чертову гору под названием жизнь.  Кто-то пришел с ножницами. Чик-чик – и нет этой ниточки, постепенно превратившейся из каната в паутинку.

-Состояние безысходности, да? Когда у тебя забрали все, что у тебя было, так бывает. Особенно если много обещали, а потом забыли.

Обещания. Это чертовски важная вещь. Наверное, одна из самых важных на Земле. Для меня и для тебя. Те, кто умер, просто не понимают, насколько. Обещания для них – просто красивые слова. Обещай, что будешь жить. Обещай, что мы поедем в Лондон. Обещай, что не забудешь меня. Обещай, что будешь носить эту ниточку на своем запястье до самой смерти. Обещай, что мы встретим рассвет на крыше.  – Обещаю. Обещаю, что буду рядом, даже если я далеко. Обещаю, что все будет хорошо. Обещаю, что найду тебя через много-много лет. Обещаю, что никогда не отпущу.

-И что же нам теперь делать? – думаешь, что я знаю ответ? Молчу. Долго. Слушаю, как капли крови стекают от ушей по шее. Слушаю твое дыхание. Биение сердца. Затягиваюсь пару раз. И держу тишину за хвост. Пока ты не хватаешь меня за руку и не сжимаешь ее так, что мне почти больно.

-Что нам делать? Ничего. Лежать тут. На лестнице. Вниз головами. Вспоминать. Это равносильно смерти, я знаю. но ведь если они все умерли для нас – то и мы для них тоже мертвы…