Держи, не падай! Держи коня, пока не окрепнет...

                Светлой памяти моего друга Яна Томашова, трагически погибшего
   на горной автотрассе близ города Poprad 14 июля 2011 года...
               
      Я поднимаюсь по высокой горной скале в узком ущелье. Скала скользкая, поэтому идти вверх очень опасно. Внизу на страховке мой надежный друг, с сильными мужскими руками. Однако, если вдруг я сорвусь, и канат отбросит меня от скалы в сторону, то даже он вряд ли сможет меня удержать, потому что стоит на небольшой площадке среди огромных валунов. А ниже – обрыв и бурный поток реки, со злостью преодолевающей каменистые пороги.

   Были ранние осенние заморозки. Я прошла по скале половину трассы, и вдруг начал моросить мелкий дождь. Надо мной уже нависал каменный карниз, за которым покатая вершина. Но до него еще предстояло преодолеть самую опасную часть скользкой, холодной скалы, поднимаясь в «отрицательном камине». Чтобы его пройти, нужно постоянно помнить о том, что необходимо иметь одновременно три опоры. Опасное восхождение держит меня в постоянном напряжении, и это состояние мешает контролировать дыхание. Две руки находят опору в небольших выемках скалы, и нога отталкивается носком от извилистой трещины. Затем добираюсь до выпирающей зазубрины и упираюсь ногами на небольшом уступе, подтягиваясь уже дрожащей рукой вверх. Но впереди еще самое сложное – подняться на массивный карниз. Для этого предстоит отклониться назад, а затем, оттолкнувшись, перетащить большую часть тела на огромный камень.   

    Скала почти гладкая, выемки неглубокие, а выпуклости уже не шероховатые, потому что начинают покрываться тонкой коркой льда. По скользкой скале идти вверх становится почти невозможно. Чтобы не смотреть вниз и не сорваться, я представляю себя цепкой ящерицей, но перед карнизом все же в нерешительности останавливаюсь и зависаю - становится жутко, что подтянуться уже не хватит сил. И тут же одна нога внезапно теряет скользкую опору, а закостеневшие от холода и напряжения пальцы лихорадочно ищут и не могут найти новую. Кажется, что еще мгновение и необходимо хвататься за страховку, как за единственный шанс остаться в живых.

      От растерянности озноб сводит онемевшую спину, забирая последние силы.
Я ежеминутно приказываю себе не смотреть вниз. Когда же чувствую, что силы на исходе, то громко кричу своему товарищу на страховке:
   - Держи меня, Володя! Держи! Надо спускаться! Вверху уже так скользко, что никак не удержаться. Боюсь, что сейчас сорвусь!
Но он мне отвечает снизу спокойно, даже немного грубовато:
   - Не паникуй! Не упадешь! Поверни голову налево. Там под карнизом остался старый крюк. Держись за него и осторжно подтягивайся на карниз. А полетишь вниз - я тебя удержу.

     Машина резко затормозила, и я внезапно проснулась, посмотрев в дождевое окно. Новенькую Шкоду немного занесло. Однако мой друг Ян крепко держал руль и спокойно вытягивал машину на очередном серпантине горной трассы в словацких Татрах. Ветровое стекло заливал холодный осенний дождь. Мы уже проехали Poprad и были у высокого перевала перед Branisko.
  - Что ты Ната, наверно, испугалась? Дорога мокрая, но все будет в порядке, спи спокойно. Ведь ты знаешь, что нас учат вождению в горах, так как в Словакии почти все дороги - горные. Потерпи еще немного, уже скоро будем на месте. Мне тоже нудно так ползти, но погода не позволяет ехать быстрее.   

Я слегка ему кивнула, все еще удивляясь своему необычному сну, возвратившему меня в студенческие годы. Чтобы не отвлекать Яна от мокрой трассы, я молча смотрела в окно и вспоминала свой сон - мой подъем по скользкой скале, пережитый страх и необъяснимую тягу к риску юных романтиков, на грани жизни и смерти. Скорее всего, дорожный сон откликнулся на мое напряжение в долгой дороге. Тогда, перед осенними соревнованиями по горному скалолазанию, мне все же удалось дойти до вершины скалы. Так и  сегодня на опасной дороге рядом с надежными друзьями все должно быть тоже благополучно.
 
  Деловая поездка из-за дождя никак не представлялась беспечным путешествием по знакомым, ставшими близкими сердцу, местам горной Словакии. Тревога не  оставляла меня даже на хорошей европейской трассе, и моя память постоянно воспроизводила пережитые опасные дороги Крыма, Карпат и Кавказа, которые круто выворачивали на узкие уступы над пропастью, подавляя смертельным оскалом нависающих гор, известных камнепадами и мутными селевыми потоками.

    Холодный дождь преследовал нас на трассе уже вторые сутки. Ян, Петер и я ехали из Украины в Словакию. Жизнь не давала нам возможности даже короткого передыха, и поэтому ребята терпеливо по очереди вели машину более суток, сменяя за рулем друг друга. Мы вместе с ними прожили несколько сложных лет в начале 90-х. За эти годы дальняя дорога и частые поездки стали для нас привычной необходимостью, дав возможность вместе выжить в опасном водовороте новой жизни, которая не посчиталась с нашими профессиями и устремлениями.

   Небольшая разница в возрасте и в языке почти не ощущались, тем более, что ребята еще в школе ознакомились с русским, хотя лучше изучили его по нашим старым фильмам и в живом общении с нами. Я тоже в Словакии старалась говорить по-словацки, однако читала все же с трудом. Мне нравились спокойные беседы с людьми, необыкновенно теплое внимание к себе и даже то, что меня здесь называют пани Наташа. Закрыв глаза, чтобы не смотреть на надоевшие  брызги дождя за окном, я представила пеструю судьбу, доставшуюся нашему поколению, огромной рыбой из известного рассказа Хемингуэя «Старик и море».

       В те годы наш привычный мир превратился в бурлящее море, и каждый был вынужден идти в это море, чтобы выжить. Однако, как и у старого рыбака, потерявшего свою большую рыбу из-за хищных акул, так и у большинства из нас теперь новые дела, чаще всего, заканчивались горькими потерями. Кто знает, как сложилась бы наша жизнь, если бы не изменение географической карты?
Ведь поколению мечтателей довелось все же спуститься с высоты горных вершин на шаткую землю, стараясь не потерять себя среди меркантильных потребителей и не поддаваться азарту гибельного денежного марафона.

      Однако мы с ребятами словаками все-таки выбирались из неурядиц, всегда надежно поддерживая друг друга. В крепкой дружбе нам удалось добраться до общего славянского корня, найти то, что нас сближает в менталитете, языке, нравах. Дружили мы без реверансов, стали толерантными друг к другу и не раздражались по пустякам.

   Оглянувшись на Петера, задремавшего на заднем сидении, после утомительной ночи напряженного ведения автомобиля, я с улыбкой вспомнила, как все приезжающие к нам словаки в начале знакомства с новой страной и нашими обычаями удивленно шутили:
  - И как тут у вас на Украине живут ваши мужи, кады тут нема корчмы?
Иногда, выпив по 30 дека нашей водки, вспоминали свою еловую водку Боровичку и народную поговорку: «Словак выпъе и у уснулого из вуха». Однако уснулыми, то есть мертвыми, не становились даже после наших «по сто пятьдесят». Хотя, захмелев, начинали воображать, что «уже добре позна душу русского чловека». Вообще-то, ни у кого не было пристрастия к спиртному да и особой причины  расслабляться. Было много интерсных встреч и сложной работы, которой приходилось учиться ежедневно.

     Трудно было в те годы не сломаться, не потерять себя, свое достоинство. Выстоять на земле, видя, как многие на глазах буквально "рассыпаются" в погоне за поживой, сметая вокруг себя окружающих. А затем, оттупевшие и опустошенные, не понимают, что они ничего не приобрели, а где-то на крутом ухабе вытрясли и потеряли свою единственную душу. Поэтому выстоять и не упасть в бездонную пропасть бездушия было очень сложно. Наверно, сложнее, чем на горной скале. Нас с ребятами спасало то, что держались вместе. Как мудро заметил Ян, это не важно, что мы не стали богатыми, главное, что мы вместе выжили, спасли наши семьи во время разрухи.   
 
  Указатель на дороге отметил, что мы уже проехали Branisko. Осень выхватила огненными языками оранжевые листья на деревьях, сбегающих редким перелеском по пологим склонам между небольшими долинами. Петляющая дорога вела мимо полуразрушенного старинного замка на вершине скалы. Ян что-то сказал мне о кропотливых реставрационных работах. Я ответила, что интересно было бы туда съездить в свободное время, побродить, поговорить с археологами. Однако он заметил, что у строителей не принято пускать на территорию посетителей. Я согласилась с ним, сказав, что подождем до открытия восстановленного замка, с радостью отметив, что нам осталось проехать последний отрезок пути.

Наконец-то, монотонный дождь прекратился. Несмотря на то, что Ян вел машину больше пяти часов, он был спокоен. Он вообще никогда не жаловался. Меня всегда восхищала его уверенная, мужская сосредоточенность и сдержанность.
В любой ситуации он был терпелив и настойчив, как и Петер. Хотя мы с ним иногда возмущались наглостью чиновников, очередям транспорта на границе. Конечно же, он был прав, и я сама частенько спорила с омертвевшими хамами, дорвавшимися до власти для измышления простым смертным все более нелепых циркуляров. Однако добродушный Ян рассудительно нас успокаивал, превыше всего ставя в отношениях с людьми, уважение и сохранение достоинства.
       
   Теперь я часто с теплой грустью вспоминаю ту осеннюю дорогу, мою заботу о любимых друзьях и их мужественную выдержку на изматывающих горных серпантинах. Обычно, на опасной трассе мои женские мысли всегда обращались привычной молитвой к тому, кто ведет автомобиль. Прикрыв глаза, в унисон шуму шипованных колес, я тихонько шептала:
    - За твою трезвую голову, Яночек, за твои глаза, за сильные ноги и руки, крепко держащие на опасной дороге смертельного железного коня и нашу жизнь.

    Когда самый опасный кусок дороги остался позади, я уже спокойно смотрела в окно на горные пейзажи, накапливая их в памяти яркими слайдами, сожалея, что редко снимаю. Все-таки жаль, что из-за плотного графика работы не удалось побывать во многих музеях, да и фотографий останется на память совсем немного. За окном мелькали небольшие селения. В каждом доме чувствовалась рука своего хозяина. И от всех словацких домов одинаково веяло прочностью и добротностью, каким-то особым, живым теплом. На фоне яркой, ухоженной природы они были тихим уголоком размеренной жизни. Все говорило о привычном трудолюбии.

      Суббота в Словакии по традиции отведена домашним делам. Мужчины с утра одеваются в «монтирки», рабочую одежду, чтобы заниматься гаражом или домом. А по вечерам общаются в местной корчме, ведут неторопливые житейские разговоры за кружкой пива. Многие люди приезжают домой на выходные дни из Чехии. Теперь словакам тоже часто приходится выезжать на работы в более крепкие страны. Особенно ценят словацких мастеров на стройках в Чехии, Испании и в Германии. У некоторых семей еще сохранились небольшие участки земли в долинах и на лесистых холмах, «копцах». Старики здесь держат домашний скот, лошадей и коров. Молодые очень простодушно высказывают почтение к старшим и во всем им помогают.

  В каждой большой деревне стоит свой костел, где собираются по воскресеньям и католическим праздникам. Я тоже любила бывать в костеле и размышлять под звуки органа. Мне вспомнилось, как однажды мы с Петером пытались определить основу и происхождение имени Ян. Он говорил, что оно христианское, из Библии. Я же утверждала, что многоликое божество Янус не имеет никакого отношения к христианству. Тогда Петер, открыв свою Библию, подал ее мне:
  - Читай, Наташка, тут написано, что именно Ян крестил Иисуса Христа. -
Я же, читая по слогам в его Библии, произнесла: Ioan. - Но Петер тут же громко прочел по-словацки - Ян. -

    И мы весело рассмеялись. Напрасно спорили. Оказывается, Ян и Иван - одно имя. Мы часто удивлялись, на первый взгляд незаметным, общим истокам нашего славянского языка и общей христианской веры, и от этого становились еще ближе друг другу.
       
 Ян притормозил у придорожной корчмы, чтобы купить кое-что из еды. На дороге была выставлена школьная доска. По черной краске на доске обычным школьным мелом было написано традиционное словацкое меню: Кнедля с бочеком, резени – свиные отбивные, гуляш и знаменитое словацкое пиво. «Пивечко», - как ласково любил называть его Ян. Если быть до конца откровенной, ребята словаки не часто употребляли что-то крепче пива. За корчмой между холмами была видна небольшая долина, в которой прошлой осенью мы видели большую стаю аистов, кормящихся перед дальним перелетом. Для меня это было незабываемое зрелище.

Словаки говорили, что аисты, по-словацки «боцаны», по-прежнему привычные жители в их деревнях. Я рассказала им о русской примете, что именно аисты приносят в дом новорожденного. Потому тогда еще пошутила, что большие стаи аистов - к семейному счастью. Наверно, не зря в Словакии так сильны устои крепкой семьи, и разводы считаются редкостью. До сих пор там принято выбирать себе пару в юности, из своих близких знакомых, часто со школы.
Так поступили и мои ребята. И проверяли свои чувства к своим единственным любимым несколько лет до венчания. Детей они любят и воспитывают без особой строгости и принуждения, на примере старших.

      Я сразу заметила, что в Словакии большим уважением пользуются школьные учителя и воспитатели. Это уважение прививают своим детям все родители, да и зарплаты у учителей не то, что у наших. В семьях принято растить несколько детей. Обычно, они бывают шумные, но послушные взрослым и с пониманием относятся к разным проблемам. За несколько лет работы мы с ребятами уже настолько хорошо понимали друг друга, что люди со стороны иногда удивлялись, слушая, как мы между собой быстро разговариваем, так как обычно каждый говорил на своем родном языке. Однако заминки в общении не было, даже в выражении откровенных эмоций, настолько прекрасно мы усвоили язык друг друга. Как-то на первоапрельской Одесской юморине Ян несколько раз просил ему пересказать известную у нас шутку о раках, которые - по три рубля были,  ну, о-чень большие! - А потом, когда понял житейский смысл горького юмора, то много раз повторял и громко смеялся. Таким жизнерадостным его и запечатлил на портрете молодой художник возле Потемкинской лестницы на Приморском бульваре.   
         
        Дорога, дорога, дорога... Я часто размышляю, какую дорогую плату, не задумываясь, отдают люди за пользование сомнительными благами нашей пресловутой цивилизации. Сколько же не прожитых жизней, сколько утрат и горя близких, потерявших своих родных на разных дорогах - и на земле, и в небе, и на море. Возможно, люди слишком опрометчиво соглашаются на одновариантные способы передвижения, связи и устройства своих жилищ по слишком узкому шаблону. Ведь этот сомнительный вариант очередного шедевра прогресса может в любой миг исчезнуть. Поэтому мы и несем такие безвозвратные потери людей, не замечая свою незащищенность от катастроф не познанной нами опасной планеты, на которой мы пока еще не имеем гарантии от трагической судьбы, когда-то постигшей динозавров. Слишком уж возгордились мнимым прогрессом, слишком уж вознеслись в своей иллюзии господства над вулканами, наводнениями, смерчами, землетрясениями и астероидами.

      Прав был Гете, как-то заметивший, что у человека нет инстинкта разума, и что каждому поколению приходится самостоятельно учиться решать насущные проблемы. Однако, мы живем слишком мало, и прийти к настоящему прогрессу без прочной связи поколений мыслящих людей невозможно. Хорошо, когда разумные родители успевают оставить детям мир лучше, дать им духовную мораль, прочное основание, на котором они затем строят свой дом на камне...

 В той памятной осенней дороге я поняла, что мои друзья имеют более надежную опору в жизни, так как у них в обществе не потеряна забота о человеке. Подъезжая к дому, Ян заметно оживился, предвкушая скорое избавление от руля автомобиля. Он рассказывал мне, что у его старшего сына Данко скоро предстоит очень знаменательный день - праздник первой исповеди. К этому празднику католики всегда готовятся заранее и торжественно отмечают в кругу семьи. Мне стало приятно, что я буду с ними в такой день, и досадно, что наши подростки не знают, что такое праздник исповеди.

     Слишком мало родители говорят с детьми о совести, да и вряд ли приводят их в церковь к священнику на исповедь. Словаки, ближе познакомившись с нами, наверно должны были бы больше удивляться нашей замкнутости и отдаленности от веры: "И как там эти люди живут, если они никогда не исповедываются и никому не раскрывают свою совесть?" Ведь внутреннее очищение всегда помогает человеку спасти себя, чтобы найти надежную опору в жизни, освободившись от поработивших их пороков, слабодушия и укрепив свою духовную волю.

       Когда мы уже подъезжали к Varinu и вдали показался живописный перевал Вратница, ставший теперь известным европейским горнолыжным курортом, то после утомительной однообразности случилось небольшое событие, которое могло стать трагическим, если бы не бдительность водителя. На пустынную дорогу с большой телеги, ехавшей перед нами, вдруг соскочили несколько бревен. Несмотря на усталость, Ян отреагировал моментально. Резко притормозив, он объехал телегу и бревна, а затем плавно остановил машину на узкой обочине.

Проснувшийся Петер сразу же вызвался помочь старику, виновато засуетившемуся возле своего крепкого гнедого коня. Пока собирали и укладывали бревна, мы с Яном разминались и дышали горным воздухом. Я с радостью вдыхала его освежающую чистоту и с завистью осматривала синеющие вдали горы, упрекая себя в том, что давно не была в горном походе. Все же изматывающая жизнь, в которую так внезапно и произвольно было брошено наше поколение, не давала нам теперь покоя и привычного равновесия, цепко заматывая серпантинами бесконечной суеты. Немного задумавшись, я не сразу прислушалась к необычной истории Яна, которую он вдруг вспомнил, глядя на красивого деревенского коня.

        В их семье было четыре сына и две дочери. Конечно, родителям было не просто всех вырастить, поставить на ноги. Они тоже держали свое подсобное хозяйство. За деревней у них издавна был свой кусочек земли, на которой отец приучил сыновей работать с детства. И рабочий конь у них был равноправным членом семьи, трудягой и кормильцем. Поэтому на дороге Ян и вспомнил, как однажды во время уборки сена их конь повредил ногу. Яну тогда было не больше четырнадцати лет. Как часто бывает в сенокос, они торопились убрать сено до дождя, поэтому не сразу заметили на ноге у своего коня глубокую рану. Ветеринар оказал коню возможную помощь только на следующий день, но предупредил их, что животное уже ослабело. Однако, если конь сляжет, то вряд ли потом сам поднимется. Поэтому он посоветовал хозяину поддержать коня несколько часов на ногах, чтобы тот немного восстановил силы.

  И тогда отец Яна собрал своих четырех еще не очень взрослых сыновей, чтобы они все вместе держали коня, пока он окрепнет и сможет сам стать на ноги. 
     - Держиме, хлапцы, а то спадне долу, - повторял им отец.
И они держали. Ян рассказывал, что немела спина, от напряжения болели руки и ноги, но они терпели, прижимаясь к коню, поддерживая его своим еще не окрепшим плечом, помня строгий отцовский приказ:
    - «Держи, не падай!»
Так они с детства обрели мужскую выдержку, поверили в свои силы. Мудрый отец укрепил их корень, воспитал мужское достоинство. И они все вчетвером тогда все же простояли несколько часов, не упали. И в своей трудной судьбе они тоже всегда держатся с упорством, без жалоб. Братья, державшие вместе коня, с юности поверили в свои силы и в друг друга. И рабочий конь остался живым и еще долго трудился на их участке среди высоких гор.

  Во время рассказа в глазах у Яна блестнули слезы. Я вспомнила его высокого молчаливого отца, его «утяганные», рабочие руки. У мамы Яна были удивительно синие, необычно светлые глаза и мягкий голос. Теперь в их дружной семье уже подрастает больше десяти внуков. Мне стало очень тепло от задушевного рассказа моего друга. Все-таки замечательно, что я узнала об этой славной земле, на которой живут такие славные люди – словаки. Ян посмотрел на меня и понял, что меня затронуло его детское воспоминание. И я улыбнулась ему, не скрывая от него своих слез. Через несколько минут к нам подошел Петер, и мы сели в машину, отсчитывая последние километры долгой дороги.

      А я вспоминала коня и думала, что все-таки зря мы от них отказываемся. Чем-то мы все же похожи. Бывает, рывок – и ты взлетаешь вверх или вдруг выдыхаешься и падаешь. Но хуже всего, когда - «Укатали коня крутые горки». Главное в жизни - не сдаваться, уметь держать удар. И хорошо, если рядом есть тот, кто одернет вовремя и скажет: «Держи, не падай!» Наверно, если постоянно переживаешь за других и стремишься быть им необходимым, то тогда у тебя всегда будет самая несокрушимая опора, и на твоей жизненной страховке всегда будет твой близкий, надежный друг.
      
 10.11.2009.