(городской романс)
Исполняя наши желания, материальный мир
вынуждает нас поступать таким образом,
что достижение цели становится столь же
похожим на победу, как и на поражение.
С. Лем
“Сумма технологии”
Юльке, с любовью.
ВНИМАНИЕ! Присутствует ненормативная лексика!
ПРОЛОГ
Итак, был город. Как он назывался и где находился – неважно. Просто ограничим его местоположение одной шестой частью суши, вдали от моря. Город как город, разлегшийся среди лесов, обросший пригородами, накрывшийся дымной шапкой, раскинувший по сторонам света щупальца-трассы…
Да, неважно, как он назывался. Просто город, большой и немного неряшливый, разрезанный пополам средних размеров рекой-говнотечкой. С приземистыми купеческими особняками и ложноклассическими монстрами советских времен. С мостами, фонарными столбами, коваными решетками скверов, дребезжащими трамваями. С ментовками и ночными барами. Со своими гопниками, журналюгами, дельцами и киллерами, со своими проститутками и гитаристами в подземных переходах, гениями и неудачниками, дураками и влюбленными, запертыми дверями подъездов и окошками, что светятся всю ночь напролет… Всего понемножку. Город как город.
В каждом таком городе имеются, понятно, окраины. Застроены они обычно серыми бетонными пятиэтажками, одинаковыми, как спичечные коробки. В каждой такой пятиэтажке имеются однокомнатные квартиры, выходящие окнами в пыльный двор, заросший кривыми, чахлыми с рождения тополями, дающими летом обильный и нещадно проклинаемый пух, и ветер, развлекаясь, гоняет его среди ржавых конструкций, предназначенных для детского увеселения. Днем эти квартиры навылет простреливает солнце. А ночью шум поезда с проходящей чуть не под самыми окнами ветки заставляет тебя открывать окно и долго курить в темноту, вдыхая прохладный сырой воздух. Итак, время действия – лето. Автор незримо присутствует.
Глава 1
А В НЕНАСТНЫЕ ДНИ СОБИРАЛИСЬ ОНИ ЧАСТО
Честно говоря, не ах лето выдалось. Из города не выберешься – то работа, то еще что, и жарит при этом как в Сахаре какой-нибудь там. А сейчас вот август наступил – и полилось, как из ведра дырявого. Сезон дождей. Чем у нас не тропики…
Но лето все же есть лето, отпуск есть отпуск, ну и преферанс, соответственно, есть преферанс. Отчего бы, в самом деле, трем благородным донам не собраться в пустующей по случаю отъезда семьи квартире и не расписать пульку-другую под пивко? Снаружи вечер уже, льет всерьез и долго – гадость, в общем. А тут холодильник от пива ломится (как ни странно, все трое при деньгах, даже Костя, вечно нищебродствующий), Том Уэйтс, морячина американский, в колонках за что-то доброе лечит… Словом, жизнь хороша. И хозяин квартиры, Санька Иконников, готовится карты сдавать.
Большой такой Санька, бородатый, с пивным брюхом. А если еще и в темных очках – классический получается “нехороший парень” голливудского образца. Даже контролеры троллейбусные пугаются. Откуда им знать, что Санька, особенно трезвый, обычно и мухи не обидит… Жена с киндером на юге загорают пока, и ничто, господа хорошие, спокойно поиграть не мешает.
- Ну, блин, Санчо, ручонка костяная… Жаль, не вчетвером играем, а то б точно прикуп взял. Только чтоб в морду кинуть, - это Костя Зинченко, хохол из породы неудачников. Бороденка рыжая торчит воинственно, как всегда. Росту небольшого, но с длиннейшими и волосатейшими конечностями. Напоминает, по собственному выражению, орангутанга-дистрофика. Ворчит не зря – не катит ему сегодня. Влетел в пару классических “вертолетов” подряд, до кучи на распасах подсел… Ему, впрочем, вообще редко катит.
- Да говори уж, не стесняйся, - это Серега Каюров. Там, судя по довольной роже, карта-лошадь. Кудри до плеч, прищур флибустьерский, бокал с пивом на отлете… При такой внешности не репортерить да в преф дуться, а брать на абордаж миллонерских дочек где-нибудь под Южным Крестом.
- Так, слово нашему молодому прозаику, - это Санька Костю подкалывает. Тот давным-давно в местном журнале рассказ напечатал. Рассказ благополучно забылся, и больше Костя не пишет, а прикол остался.
- Вольно, курсант. Выше локоть, свободнее кисть. Пас.
- Серега?
- Да хрен с ним, раз.
- Два.
- А здесь.
- А пились. Я тебе даже прикуп подвину.
- И это прикуп?!
- Да нет, это насрано.
- Я вижу…
- Ну так, может, уже скажешь что-нибудь?
- Бубей скажу.
- Сколько?
- А, сколько дадите.
- Ну, то есть, шесть, - подытожил Костя.
- Ну а сколько…
- Ладно. Саня?
- Вист.
- Хрен с тобой, для пользы дела пас… Заход мой. Пали?
- Да нечего нам скрывать. Пали, конечно.
Костя, остроглазый, хищно руки потер:
- Итак… Что мы тут имеем? Имеем, как бы, четыре бубны, три берущие, так? Туз в крестях да в червонке марьяж с прикрышкой… Пять, батенька. Больше не вижу.
- Да пять, пять, успокойся. Зато каких чистых…
- А два в гору? За хвастовство.
- Впиши, впиши… - Санька, отправив пустую бутылку под стол, карты собирает. – Блинище, у меня с таким прикупом семь было верных, зуб на рельсы.
- Да ладно вам… И так упилился. Слушайте, братцы-кролики, давайте тайм-аут? А то нездорово это как-то. Вшивый полтинник третий час играем, и половину не отыграли еще.
- Фи, господин журналист… Неспортивно.
- Да нет, давайте прервемся, в самом деле, - поддержал Костя. – Пиленные шестерные как-то достали уже.
- Ну можешь ловленные мизера поиграть. И людям приятно.
- Санчо, я тебя тоже люблю.
- Да нет, Санька, - прогнулся Серега в кресле, потягиваясь, - в самом деле, мозги уже отсохли. Пивка попьем, над телевизором посмеемся…
- Ты как, включить его для начала собираешься? Или так смеяться будешь?
- Да включу, так и быть. Господа, может, пива еще добыть?
- Мысль. Костя, не в падлу, доберись до холодильника, будь ласков.
- Пять баксов… Да ладно, уговорили, - Костя лениво на кухню поплелся. Серега уже “лентяйкой” от телевизора завладел, быстренько рекламу какую-то пролистал. И появилась на экране небритая морда полууголовная. Местный ведущий новостей, некто по имени Ангел. То ли болгарин, то ли кто его разберет, тяготеющий к детальной съемке расчлененных трупов и политической рекламе. Костю, с пивом вернувшегося, аж перекосило:
- Ой… Уберите ЭТО…
Понять Костю можно. Помимо критериев эстетических, он еще и работает в конкурирующей компании. Не то литсотрудник, не то литправщик – что-то в этом роде. И, кажется, короткое время у этого самого Ангела в команде работал, так что причин не любить его у Кости хватает.
Саня проникновенен до не могу:
- Костя, солнце ты наше, Ангел-то нам по барабану… Просто ты с этого так душевно и мило бесишься…
- Шуточки у тебя, боцман…
- Погодите, послушать дайте, - Серега голос подал. – По-любому сейчас про трупы покажут.
- Стервятник ты наш…
На экране тем временем выскочила заставочка с кокетливой надписью “Катастрофы”, и жизнерадостный голос репортера зачастил:
- Вот уж действительно, никогда не знаешь, с чем придется в этой жизни столкнуться. В частности, житель нашего города, Иконников Александр Борисович, двадцати восьми лет от роду, никак уж не предполагал, переходя в нетрезвом виде через перекресток Героев и Учительской, что предстоит ему столкновение с самосвалом системы “КАМАЗ”. Столкновение имело место сегодня, в пятнадцать тридцать две, и воспоследовал ему исход для самосвала в виде помятого слегка бампера, а для гражданина Иконников – летальный…
Черт, всегда Костю от этого дурацкого стиля коробило… Только не до этого ему сейчас. Натурально, картинка во весь экран. Съемка четкая, профессиональная. Труп во всех деталях разглядеть можно – глаза выкачены, по бороде черной густая струйка стекает, но узнать-то можно, не напрягаясь!
Санька, во всяком случае, с картинкой этой некоторое сходство приобрел. Белый весь, глаза навыкат, дышит тяжело, с хрипом. Встал было, тут же сел снова… Костя почти сразу сориентировался. Длинными желтыми зубами крышку с бутылки сорвал, Саньке сунул:
- Так, давай-ка, давай, освежись живенько!
Ну, благородный дон Санчо просить себя не заставил. Бутылочка только булькнуть успела. Зато, вроде, снова зарумянел, дыхалка почти в норму пришла:
- Хорошо, ни Светки, ни матери в городе нет… Где он сейчас?
- Кто?
- Ангел этот сраный.
- На хрена он тебе?
- На свастики гада порву. Зуб на рельсы.
Серега ухмыляется скептически:
- Думаешь, ты один такой умный, да?
- Ангела поиметь – очередь лет на пять, минимум, - вставил Костя. – Тем паче, мудила этот даже в студии без охраны не появляется.
- Ну и что вы предлагаете? Схавать это спокойно?
- Зачем – схавать? Попробуй на бабки его выставить. Можешь даже официально, - посоветовал Серега. Костя бородку в горсть сграбастал:
- А что, как бы, реально… Насчет денег не знаю, а вот неприятностей парняга получит по самое “не балуйся”. Короче, предлагуха имеется следующая: сейчас мы тихо и интеллигентно, никуда отсюда не двигаясь, рвем гада на свастики и половые тряпки, а потом садимся пульку доигрывать. Просто сейчас я отзвонюсь кое-куда… Как?
- Член с тобой. Действуй .
- Не за что. Телефон у тебя все еще на кухне живет?
Костя из комнаты выкатился. Ангел с экрана тоже благоразумно убрался, теперь там некая особь с ногами от коренного зуба себя комфортно и сухо чувствовала на фоне шикарного интерьера. Костя на кухне что-то возбужденно и неразборчиво в телефон бубнил. Санька с Серегой сидят, пиво тянут.
- А хотелось бы его на расстоянии короткого прямого увидеть. Ангела, в смысле, - мечтательно вздохнул Санька. – Слушай, переключи куда-нибудь, а то ведь не удержусь…
Серега ухмыльнулся чуть заметно, кнопочку нажал. И в комнату сразу другой голос ворвался – четкий, сухой:
- …в заложники экипаж и пассажиров лайнера. Требования террористов пока неизвестны. Прибывшая в Шереметьево группа быстрого реагирования…
- Это что, у нас? В Москве, в смысле?
- Погоди.
Голос продолжал тем временем:
- … приступить к переговорам. Представитель ФСБ сделал заявление, что спецслужбы располагают информацией о причастности к захвату заложников гражданина России, Зинченко Константина Николаевича, 1972 года рождения, ранее не судимого. Просим всех граждан, располагающих сведениями об этом человеке, обращаться в местные органы МВД и ФСБ. Версия “чеченского следа” подтверждения пока не получила. О дальнейшем развитии событий…
- Они что – охренели?!! – вот Костя в этот момент на свой портрет мало походит. Там-то он без бороды. А тут борода мало что не пол метет, и глаза, опять же, чуть не выскакивают. Встал в дверях раскорякой, смешок такой нервный выпустил…
- Ну вы, блин, даете… - Серега даже курить забыл. – Слушай, ты что – пока мы с Санькой за пивом ходили, успел до Москвы и обратно? Ну, рожа хохляцкая ушлая!..
- Практика… - Костя все продолжает нервно посмеиваться. – Ох, говорила мне бабушка: “Не ходи, внучек, в террористы!”…
- И чего ж ты с них хотел-то?
- Да как обычно. Признать незалэжность лесопарка, вывести ментовский контингент из Центрального гастронома…
- Понял! – на Санькиной роже просветление. – Потребовал наш молодой прозаик издания своей нетленки тиражом двести тысяч. Иначе, говорит, пойду, говорит, на таран Дома Печати.
- Да кого двести! Пятьсот махом разойдутся, - включился и Серега. Костя ржанул:
- Ни хрена себе, прославился… Следующий бестселлер – дневники Бен Ладена, - потом посерьезнел вдруг. – Да тут, как бы, шутки шутками, а дело-то хреновое. Я ж сейчас по-любому во всесоюзном.
Серега – голосом Сухова:
- Эт” точно.
- Слушайте, братья-славяне, а не слишком все одно к одному? – Санька хмурится сосредоточенно. – Не верю я в совпадения.
Серега поглядел на него, бровь приподняв, а потом просто ящик вырубил. Костя захихикал:
- Испугался, да?
Не ответил Серега. И Уэйтс давно уже замолчал, теперь только дождь в стекло лупит. Костя встряхнулся:
- Ну так что делаем-то?
- Как – что? – Санька аж удивился. – Пульку доигрываем.
- Философский подход, сударь мой…
- А что еще-то мы можем?
- Подумать спокойно, - Серега закурил. Костя тоже мундштук неизменной “беломорины” продул шумно:
- Хорошо тебе – спокойно…
- Ну так правдой-то это все однозначно быть не может. Или что, вы научились в двух местах одновременно быть?
- С тех пор, как лекции двигал, не приходилось… Хотя еще ни фига не факт.
- Это, значит, аватара твоя в Москве отрабатывается?
- Погоди ты… Если не совпадение, значит, как классик говорил, это кому-нибудь нужно?
- Или глюк коллективный, - ухмылка к Костиным губам как прилипла. – Нет, мне-то, как бы, интересно все же – я в розыске, или так, поссать вышел?
- Поссать вышел, по-моему… Этакую демонстрацию и организовать можно, так?
- На кой?
Телефон на кухне задребезжал. Санька поднялся тяжело:
- Теоретики хреновы… В любом деле смысл какой-то должен быть…
- А кто тебе сказал, что мы его понимать обязаны? – вслед ему бросил Костя, повернулся к Сереге. – Да нет, действительно, лажа какая-то. Что боком, что раком.
- Объяснить как-то можешь?
Костя в стол уставился, закурил, окутавшись дымом:
- Откуда? Дурдом…
Санька в комнату вернулся со свеженькой бутылкой пива. На роже какая-то веселость мрачная:
- Что я могу сказать, Серж… Крепись, геолог.
- Креплюсь, креплюсь… Моя, что ли, сдача?
- Аленка звонила.
- Так?
- Так, так… Придет сейчас. Вы с ней договаривались?
- Да нет, в общем… А что такое-то?
- Истерика. Что-то там с тобой связанное, я не понял. Короче, сюда идет.
- И откуда звонила?
- Автомат бесплатный около булочной. Ладно, идти тут шесть секунд. Пойду подъезд открывать, - Санька в коридоре на тумбочку присел, кроссовки натянул, вышел. Серега чинарик в пепельнице раздавил яростно:
- Ни фига не понимаю! Но как-то не нравится мне это все…
- Весело живем, - рассеянно подтвердил Костя, колоду тасуя.
- Ладно, пойду баки опорожню на всякий случай. А то мало ли, еще оскандалюсь…
- Не стоит, - Костя за пасьянс какой-то мудреный засел. Нервы успокаивает.
Тут пояснение маленькое. Аленка – это девушка Серегина. Познакомил их Санька – как-то незадолго до того или малость после того, как сам с ней остался “уже друзьями”. Обычная, в общем, ситуация. Мир тесен и компании малы, и все, по сути, друг дружку во всех видах повидать успели. Аленка с Серегой, кстати, вместе уж давненько – и все в стадии разбегания. Так часто разбежаться собираются, что расписаться просто времени нет. Хотя мысль такая у них и присутствует… когда разбеганием не заняты. Костя в данной ситуации не при делах. Так, вроде мебели. Неизбежное зло.
Лифт загудел, дверь клацнула, заметалось эхо по пропахшему кошками подъезду. Слов не разобрать, ясно только, что Аленкин голос от напряжения звенит, а Санька в непонятках полнейших. Вошли.
- Да ты ж промокла вся к едрене бабушке…
- Не размокну… Привет, Костя.
- Ага, привет.
- Так, давай падай. Вот тебе пиво, вот тебе сигареты, и рассказывай все по порядку.
Глаза у Аленки сухие, светятся – явно на грани новой истерики:
- Какой тебе порядок? Нет Сереги! Умер. Накрылся. Сдох. Ласты склеил.
- Не понял… Что значит – умер?
- Это значит повесился. Прихожу, дверь открыта, а там – он…
- Так. Нормально. “Скорую” или ментов не вызывала?
Не успела Аленка ответить. В сортире вода спускаемая зашумела, шпингалет щелкнул – и на пороге комнаты Серега, Каюров Сергей Анатольевич собственной персоной, и рот до ушей. У Аленки аж глазки под лоб ушли – Санька ее подхватить еле успел. Опустил в кресло осторожно, к Сереге повернулся, взгляд бешеный почти:
- Дурак, да? Слышал все, так какого ты вылез?
Серега тоже потемнел:
- Мне что, по-твоему, вечер напролет в толчке кораблики пускать?
- Так подождать бы мог пока объясним, попускал бы. Ни хрена б с тобой не сделалось.
- Ой, да ладно, объясняльщик великий… Слышали, как ты тут блеял. Сам уж как-нибудь объясню.
Аленка, вроде, в себя потихоньку приходить начала. Серега тут же рядом оказался:
- Ну, ты как? Чего ты, девочка? Да я это, я… Ну видишь же, живехонек… Видишь, руки теплые?..
Костя с Санькой постояли, поглядели и, не сговариваясь, на кухню потянулись. Наверно, Серега действительно лучше объяснит… Пиво, правда, с собой прихватить не забыли.
На кухне закурили. Санька о подоконник ладонями оперся, в окно глядит. Только не видать ни фига – по стеклу дождь ручьями, да где-то за дождем глухо и угрожающе товарняк погромыхивает. Спросил наконец, не оборачиваясь:
- И что ты обо всем этом думаешь?
Костя на табуреточке спиной к стене прислонился, дым пускает, мундштук грызет:
- Да шут его знает. Все как в кино, елки-сношалки… Каким-то гнилым приколом все это отдает.
- И кто б так прикалываться мог?
- Господь Саваоф, ****ь. Да нет, технически-то, как бы, такую штуку осуществить можно. Сложно, дорого, но можно. Только на хрена? Кому мы сдались? И, главное, зачем?
- Какую штуку? Передачу по ящику?
- Аленка Серегу-то ведь не по ящику видела?
- Серегу ли?
- Ну да, понимаю. Залез к Сереге домушник, не нашел ни хрена, с горя повесился…
- Не смешно.
- Ну а что тогда там висело-то? Макет Сереги в натуральную величину? “Иллюзию убийства” вспомнил?
- Да ничего я не вспомнил… Аленка ж то, что там было, осматривать-ощупывать не полезла?
- Интересно, а может, оно там до сих пор висит? Сходим, посмотрим?
- Не буди лихо…
- Ладно. А вот такой бред: может, запугивают нас? Подписать, скажем, на что-то хотят?
- Хватил… Уйми свое воображение писательское, а то у тебя триллер какой-то получается.
- А почему бы и нет?
- Да потому что ни хрена не триллер… Семку, кстати, давно видел?
- Да позавчера. А потом он свалил куда-то. А он-то тут при чем?
- А при том, что если на всех нас такая хрень валится, то на него-то уж в первую очередь должна.
Семка – это сосед Костин, о нем речь еще впереди.
- Э, вы что – пиво уже все высосали? – это Серега с Аленкой. Аленку за талию обнимает, и голова ее у него на плече. Оно и правильно: живой, руки теплые – чего еще надо?
- Загляни да посмотри.
Серега холодильник открыл:
- Ни фига у нас темпы! По бутылке на нос только и осталось.
Санька задумчиво подбородок потер:
- Есть, господа редакция, такое мнение, что пивом мы сегодня не обойдемся. Костя?
- А что – Костя? Чуть что, так сразу Костя… Я как всегда.
- Все с тобой ясно. Серега?
- Мысль интересная. Без политры не разберешься. А то и без двух.
- Сам без двух. Ален?
- Без разницы. Как хотите.
Костя деловито пальцами хрустнул, поднялся:
- Ну что, с кем сходим?
- Ты-то куда собрался? Ты ж у нас в розыске, забыл?
- Ну, не факт…
- Тем не менее… Серега, сбегаем?
- Какие проблемы…
- А ты, террорист, может, пожрать пока соорудишь? Как признанный алхимик.
- Легко. Вам как, с гексогенчиком, или, может, тротил предпочитаете?
- Ну ты ж знаешь, я консерватор. Только фосген.
- Ага… Ладно, валите. Где картошка у тебя?
- Вон, под окном. Холодильник сам видишь. Давай хозяйничай. Мы быстро, на остановку, в круглосуточный, и обратно.
- Ну все, валите, - Костя уже картошку в раковине моет. – Не стойте над душой. Не давите на процесс.
- Костя, помочь?
- Ага, Ален, спасибо. Вот, держи нож.
А Санька с Серегой тем временем за бухлом собираются. Как на небольшую войну, блин. Серега тяжелую связку ключей к руке примеряет, Санька для чего-то волыну под куртку сунул. Волына, понятно, не настоящая, пластмасса. Но зато – один к одному “Вальтер-ПП”. В сумерки, да метрах в полутора, во всяком случае, точно от настоящего не отличишь…
- Ладно, сейчас придем. Не скучайте.
- Давайте-давайте, - у Кости уже рукава закатаны, картошку соломкой крошит, сковородка на плите греется. Вот чего не отнять – стряпать умеет. По его словам, даже поваром одно время работал в забегаловке какой-то. Не то на Севере, не то наоборот на Юге. Дело темное. Костя - он такой. Врать не врет, но приукрасить любит, чего уж там…
Спровадились Санька с Серегой за пойлом. А у Кости уже масло на сковородке шкворчит. В холодильнике и тебе майонез, и тушенки с полбанки, и помидор мяклых парочка…
- Костя, слушай, а что за прикол, что ты в розыске?
- Долго объяснять… Так, давай-ка лук я порежу. А то у тебя и так глаза красные.
Не хочет Костя на эту тему говорить, что тут поделаешь. Возится у плиты, под нос себе фальшиво насвистывает.
- Слушай, Ален, чеснока зубчик наруби, пожалуйста. Для пикантности.
- Понял, шеф… А где ты все-таки готовить так научился?
- Как обычно, там-сям… Слушай, извини, еще будь ласкова – у меня там в комнате, на столе “Беломор” остался. Просто лапы жирные, мыть пока некогда.
Явно Костя неразговорчив сегодня. Ничего не поделаешь, снялась Аленка, в комнату пошла. Костя от плиты ей вслед смотрит. Это-то понятно, ей и на улице мужики вслед оборачиваются. Нормальные, в смысле, мужики. Только вот бледнеть они при этом не бледнеют и рожи у них вдвое не вытягиваются. Аленка, оглянувшись мимоходом, Костин фейс оценила: что называется, семьдесят по диагонали, и борода под правым ухом…
- Ты чего? Костя?
У Кости и так-то глаза круглые, а он их еще вытаращил. Выдавил наконец хрипло:
- Приколись… Ты тени не отбрасываешь!
Действительно: от стола тень есть, от стула – пожалуйста, у Кости даже и тень охуевшая. А вот Аленкиной тени нет. Ну, тут и у нее ножки подкосились:
- Слушай… Я ж чеснок только что резала…
Костя башкой потряс, в себя пришел малость. Нет уж, на фиг, только всякой фигни с вампирами нам не хватало!
- Не бери в голову. Сегодня все мы как-то не то что-то видим. И ничего такого не употребляли, сразу говорю…
Дверь брякнула, Санька с Серегой ввалились. Костя, их рожи увидев, и про тень Аленкину забыл сразу, в коридор чуть не телепортировался:
- Ну? Что еще?
Санькина физия как известкой вымазана, пот градом, дышит, как загнанный слон. На тумбочку брякнулся, локтями в колени уперся. Серега немногим лучше. Два пузыря из карманов достал, Косте передал:
- На, держи… Тут еще колбаса где-то была.
- Да погоди ты – колбаса… Что у вас еще-то стряслось?
- Что-что… Санька мужика завалил.
Хорошо, Костя бутылки на холодильник поставить успел, а то б точно раскокал. Колбаса, во всяком случае, шмякнулась:
- То есть?!
Аленка из кухни выглядывает – кроме глаз на лице ничего не видно.
- Да мы тут затарились в круглосуточном, возвращаемся, никого не трогаем. Ну, зашли в арку – навстречу опойца какой-то, вида стремного, запаха вонючего… Так, говорит, и так, подогрейте, братки. Ну, мы спрашиваем: сколько, мол, тебе, родной? А этот хрен столовый: “По полтяхе, говорит, с рыла”. Прикидываешь? И бить. вроде, такого не станешь… Иди, говорю… короче, своей дорогой. А это чучело вдруг волыну достает. Ну, Санька – свою…
- Пластмассовую?!
- Так я тебе чего и говорю! Я и среагировать-то не успел, а она возьми да и шандарахни…
- Как – шандарахни?..
- Так шандарахни, что мозги наружу, - это Санька дар речи обрел наконец. Костя руку протянул:
- Дай-ка…
Санька пушку из-под куртки достал, Косте сунул. Тот со всех сторон оглядел, обнюхал даже. Ни фига. Пластмассовей не бывает. На шкаф стенной навел, курок нажал. Как и следовало ожидать…
- Слушайте, хорош прикалываться.
- Прикалываться?! На Саньку вон посмотри. Хороши приколы…
- Да ладно… На себя посмотри. Костя, а ты, случайно, не помнишь, что у нас в последние два часа происходит?
- Да уж… - Костя опять бороду терзает. – Пиндык. Квентин Тарантино представляет… - внезапно в лице изменился, завопил, на кухню рванул. Санька аж за сердце схватился – мало ли что еще сегодня свалится?..
Наконец появился Костя в дверях – скорбь и укоризна в одном флаконе:
- Вам вот все боевик, а у меня вот картошка пригорела.
Глава 2
Д-Р ЯНКОВИЧ И М-Р ХАЙД
Картина, в общем, следующая. Расчудесное позднее утро, свеженькое, парное. Костя в трамвае едет, пьяненький слегка, добрым глазом на мир посматривает. Трамвай полупустой покачивается, за окошком виды пролетают. Памятные, блин, сердцу места. Сидит Костя, любуется.
Вчера забавно все вышло. Пошумели, поорали, потом водочки трямкнули – и решили все на завтра отложить, и Ангела, и тень Аленкину, и самолеты всякие. Сели было новую пулю писать, уже вчетвером, но, естественно, не доиграли. Как-то вообще моментально и капитально все накушались, даже Санька – вот уж у кого жбан обычно крепкий… Под это дело и картошка пригорелая за милую душу ушла. Успели только застрелковаться сегодня в шесть в “Гадюшнике” – это бар такой. А дальше просто заснули, кто где был. Сами понимаете, водка, нервы – и готово. Когда Костя проснулся, Серега с Аленкой уже подорвались. А водки еще больше полбутылки осталось, так что Санька с Костей здоровье малость подправили. Да еще Костя, пока трамвая ждал, бутылочкой пива отлакировался. Короче говоря, мир прекрасен и удивителен.
А трамвай катится себе, и вон уже заводские районы кончились, потянулся за окошком старый заросший парк. Тоже, как бы, место многопамятное. Вон туда пройти чуть дальше, там специальная скамеечка будет, на ней две зимы подряд обсаживались, года три-четыре назад. Теперь сломали эту скамеечку. И вообще, в последнее время что-то в парке этом малолеток до фига развелось. Ну да и шут с ними.
Вообще-то можно бы попробовать наебать судьбу – проехать Костину остановку, потом еще три, вылезти на четвертой. Там в двух кварталах будет здоровенный железный мост, тянущийся метров на двести сперва над железной дорогой, а потом над гектарами старых, проржавевших гаражей. В гаражах этих, помимо всенародного поссалища, раньше ханкой банчили. А морды там до сих пор бьют.
Ну так вот, стоит за этим мостом желтая девятиэтажка. И есть в ней на седьмом этаже такая квартира 30. А в квартире 30 есть такая Анка. Анюта. Все это, конечно, так, но есть и другие факты. Во-первых, суббота, и Анкины родители однозначно дома. Им лицезрение Костиной полупьяной ряшки вряд ли кучу восторгов доставит. Во-вторых, насчет восторгов у самой Анки – тоже большой вопрос. Существует еще такой Вовка Ширков – старый Костин друг-враг-соперник и много еще чего. Кто кому и когда дорожку пере6бежал – выяснять без толку. Просто Вовке Анка будет рада куда больше, чем Косте. Таковы факты.
Так что в наебушки с судьбой играть – дело дохлое заведомо. Просто будем думать и знать, что есть в нашем городе девушка из квартиры 30, она музыку пишет и, не пачкаясь, цокает каблучками над проссанным железом, наркотиками и мордобоем. И вообще, гражданин Зинченко, все это пьяный сантимент. Таковы факты.
Так что выскочил Костя на своей остановке, и даже насиловать себя особенно не пришлось. По дороге пивом в ларьке затарился – если Сэмэн дома, надо и его порадовать малость. И двинул к дому.
Вообще-то, хохол с евреем под одной крышей – это по определению что-то с чем-то. Но Семка с Костей уже, считай, два года неплохо ладят. Как они под этой самой крышей оказались – это песня отдельная.
Дело в том, что объявилась нежданно-негаданно у Кости родственница. Виртуальная. Какая-то там шестиюродная бабушка, а может, тетушка, интеллигентная старушка, божий одуванчик. Пока жива была, Костя не то что ее не видел, а даже и не слышал о ней. Зато выяснилось, что при смерти бабушка-тетушка жестоко обломала соседей и квартирку оставила любимому внуку-племяннику. Да еще и все налоги заплатила. После чего благополучно преставилась, дай ей Бог здоровья.
Фокус оказался в следующем: любимый внук-племянник появился в двух экземплярах. Один, сами понимаете, Костя, а второй – Семка Янкович. Оба в своем праве, документально заверенном. Столкнулись на квартире нос к носу, после некоторого недоразумения уяснили суть проблемы, для порядка друг на друга поднаехали… Потом выяснилось, что оба, как бы, журналюжными делами занимаются, и по стране покататься успели. Оттаяли малость. Костя, неугомонный, пошел квартиру осматривать, в шкаф заглянул – и офигел. Обнаружились в шкафу: бутылка коньяку грузинского (хорошего!), две литровых банки со спиртом медицинским очищенным и мало что не ящик “Агдама” старой выделки. Ай да божий одуванчик…
В общем, решили господа журналюги временно плюнуть на разногласия, сели за коньячок – попить-то оба не дураки. Попутно прозвонили друг дружку на вшивость, а так же на вредность, наглость и жадность. Когда в ход пошел “Агдам”, порешили быть пока на паритетных началах, благо, флэт двухкомнатный.
Наутро, словно для закрепления союза, явилась куча соседок, по их словам, при жизни бабушку-тетушку любивших, как родную. Примазываясь, приглядываясь, пошныривая жадными глазенками, завели стандартную песню в стиле: ах, беда, беда-то какая, ну да все под богом ходим, пожила хорошо… Натолкнувшись на Костин похмельный нахрап и Семкину ехидную вежливость, быстренько ретировались, прихватив чайник, десяток серебряных ложек и две сковородки. Через пару дней прибежали, хромая, перепуганные до поноса, и все с извинениями вернули. В чем там дело было – этого ни Семка, ни Костя до сих пор не знают.
Короче, так и зажили. Будет время – разменяемся. Но время так и не наступило, поскольку Косте некогда заморачиваться, а Семке попросту лень. Пока неплохо все – так зачем же веселую жизнь со всякими переездами себе устраивать? Тем паче, обнаружился еще и такой неделимый артефакт – бабкина библиотека. Божий одуванчик оказался особой гораздо продвинутой, надо сказать. Помимо художественной и альбомов – куча оккультной литературы, от Блаватской до Элистера Краули (этот, правда, по-аглицки). Ну и прочие весьма интересные фишки, наподобие старых японских гравюр (подлинники!), колоды Таро (Лондон, 1889), выпавшей с антресолей на Семкину голову катаны… В общем, хорошо хоть, катана в ножнах была.
Так что Костя, отыскав в завалах старенький заржавленный наган с коробкой патронов, уже не удивился. Поскольку руки у Семки растут сами знаете, откуда, он эту штуку себе забрал, недельку в керосине подержал, почистил, смазал… И припрятал. Не дома, понятно. Ну, так вот и зажили.
И еще немного про Семена Соломоновича Янковича, непутевого сына избранного народа. Начать с того, что он вроде буриданова ишака наизнанку: из двух зол хронически выбирает оба. Ну если человек с двумя образованьями и тремя в совершенстве языками – и торчит на роли заштатного, то есть, внештатного репортера в “Утренних Весточках”… Хотя, может, просто выбор у человека такой.
А так – тихий интеллигентный пьяница, чуть за тридцать. В своих “Весточках” даже гонорары под псевдонимом получает. Еще на компе что-то делает – набирает, верстает, переводит… Как-то они с Костей на выборах каких-то поработали, накосили капусты, вот комп в складчину и купили. Еще он что-то на старенькой пишущей машинке что-то там такое стучит, но это уж никому не показывает.
И осталось в Семке от примерного еврейского мальчика только пресловутые три языка да абсолютный слух. Даже и внешне не похож – выше среднего, светловолосый, голубоглазый… Обзывает себя “нордическим евреем”.
Ну и, понятно, бабы на него вешаются – страшное дело. Причем бабы-то все какие-то непонятные. Странные, мягко говоря. И дольше двух месяцев ни одна на Костиной памяти не задержалась. Семка же, что характерно, ко всем своим ****ищам относится нежно и трепетно. Последняя, кстати, возникает с достаточной регулярностью вот уже четвертый месяц. Ничего, на Костин взгляд, примечательного. На улице и не заметишь. Маленькая, темноглазая, все больше молчит. Возможно, от того, что двух слов связать не может. Но если у человека хоть это хватает ума понять, тут еще не все потеряно. Семка, дурень, носится с ней, как с писаной торбой, всяких Бодлеров-Аполлинеров ей по-французски читает. Она, конечно, не понимает ни фига, но ей это явно нравится.
Остановившись на площадке, Костя принюхался. Так и есть: из-за двери не то что бы сильно, но явственно пряным запахом конопли тянет. С одной стороны, это радует, конечно. С другой – сдурел, что ли, Семка? Заведомое ведь палево… Особенно в свете последних событий.
Само собой, когда Костя дверь открыл, куда явственней потянуло. И Семка на пороге своей комнаты – рожа довольная, глаза мечтательные и прозрачные.
- Ну наконец-то…
- Слушай, ты бы хоть балкон, что ли открыл. На всю лестницу флаг.
- Позвольте заметить вам, дражайший Константин Николаевич, что в результате оного действия весь кумар именно на лестницу и потащит, из чего возникает вопрос: а на фига нам этот криминал? И, кстати же, друг мой, что это вы столь судорожно сжимаете в потном кулачке? Уж не пиво ли, часом?
- Премного поражен вашей догадливостью, о мудрейший из мудрых Семен-ибн-Сулейман. Но балкон открыть все ж настоятельно рекомендую. Погоды, изволите видеть, чудеснейшие стоят, солнышко светит, птички поют, на кустах под окнами гондоны распускаются…
- Смею ли полюбопытствовать, душа моя, какое количество оной боже5ственной влаги вы изволили по дороге присосать?
- Одну.
Семка глядит с сомнением.
- Да ладно, ладно, две.
- Сие, вне всякого сомнения, ближе к истине.
- Несомненно, поскольку таковой и является… Но божественный аромат, коим на всю лестницу тащит, я ощущаю потребность вдохнуть более существенным способом, нежели только через ноздри. Как, есть еще?
- Обижаете, гражданин начальник… Инда целый стакан.
- Ого себе… Откуда дровишки?
- От заказчика, вестимо. Гонорар, блин. Издатель. Сие чучело непотребное не при деньгах оказалось.
- Ну ни фига себе… Издатель без денег, шмалью расплачивается…
- Так ладно без денег, он еще и без сигарет был. Скурил все мои, еще и зажигалку спер. Ты извини, я тут у тебя на кухне “Беломора” пачку позаимствовал. Как, не в претензии?
- Чего уж там, пользуйся… Да, никто тут меня не спрашивал?
- Да нет, вроде. Думаешь, к тебе ежесекундно в дверь ломиться должны?
- Думать вообще вредно. Приколачивай, что ли, раз уж пошла такая пьянка.
- Да готово все уже. Пошли ко мне?
- Уговорил…
Семкина комната – меньшая из двух. И не то что бы в ней совсем уж бардак, просто нагромождение предметов самых невероятных и трудносочетаемых. Семка уверяет, что тут своя система. Это уж ему виднее. Заходишь, огибаешь роскошное старинное, красного дерева, фоно – и спотыкаешься о судовой колокол. Садишься за комп – и локтем в пишущую машинку въезжаешь, этакий ублюдок “Ундервуда” (на нем Семка и стучит свои таинственные рукописи). Рядом с диванчиком к книжной полке пресловутая катана прислонилась, ну и прочее в том же духе. Несмотря на тесноту, на некоторых пьянках сюда до дюжины человек набивалось. Может, и больше, но за дюжину Костя уверен.
Костя, привычно славировав, кресло для нежелательных посетителей обогнул, пристроил задницу на столе. Семка воткнулся на старый боевой диван, до жути скрипучий, руку протянул, откуда-то из бардака извлек косяк:
- Взрывай. Я пока не буду.
- Как скажешь…
Может, заказчик Семкин и чучело непотребное, а вот конопля у него вполне и вполне. Так что Костя, чуть больше половины скурив, это дело быстренько заморозил. Не убежит. Помедлив, взял папироску – отпраздновать вступление в зыбкий жемчужный мир, мягко подкатывающийся откуда-то со стороны затылка, схожий с подводным царством, смывающим ненужные фильтры в мозгу и заставляющим понять, что все грани материального мира суть условности – до тех, конечно, пор, пока на них со всего размаха не налетаешь… Блинище, вот это торкнуло!
Костя некоторое время еще созерцал старое тележное колесо, невесть где Семкой отрытое. Сема как-то спьяну лечил народ, что эта вещь – не что-нибудь, а Великое Запасное Колесо Кармы…
- Что, есть контакт?
- Уже заметно?
- Как тебе сказать… Просто уже минут пять за колесико это втыкаешься, - вид у Сэмэна довольный донельзя.
- Да уж не вы ли, о кришнаитнейший мой, уверяли меня…
- Сами вы, батенька кришнаит. Адвентист неизвестного дня.
- А вы, сударь, после этого змей трнаншейный без яблока.
- Свинья двугорбая. В яблоках.
- Пингвин с вертикальным взлетом.
- Чудак на букву “М”.
- Мудак на букву “Х”.
- В смысле – хохол?
- Убил, - Костя руки вскинул. – Разминка окончена.
- Быстро ты нынче… И чего ради сей гамбит?
- Да так… Будь другом, пиво вскрой, а то зубы жалко.
- Да уж, на такое посмотришь – тут не кариес, а рак зубов гарантируется… Ну, рассказывай, а то рожа у тебя таинственная.
- Погоди. С тобой в последние дни ничего такого… не происходило?
Есть у Семки такая улыбочка - две складки по углам рта четко выступают, словно в скобки ее берут. Улыбка в скобочках…
- Со мной всегда что-нибудь происходит, - это – с тайной гордостью.
- Да я не про вывихи твои вечные. Я в виду имею… ну, совсем нестандартное что-то. Что ни в какие ворота не лезет.
- А почему спрашиваешь?
- Да, тоже катит ерудна всякая. То ли кукушку оборвало, причем не только у меня, то ли я не знаю.
- Ну-ка… Во мне гений психиатрии просыпается.
- Пусть его еще поспит. Только после вас, батенька.
- М-м… Знаешь, был некий момент. Ну-ка, вот глянь эту вот статеечку.
Глянул Костя – нумерок “Весточек”, позавчерашний. Статейка даже не статейка, так, заметка. Подписана Л. О. Ханкин – это псевдоним у Семки такой.
- Похвалиться захотелось?
- Погляди-погляди. По диагонали, подробнее не советую.
Костя глянул. Чутьем каким-то седьмым, накурочным, тут же понял – не так что-то. Речь о презентации, что ли, какой-то, не разбери-поймешь. Но стиль… Семка пишет сдержанно, легко – сам Портнягин, главный “Весточек”, говорит, что для газеты слишком хорошо (не комплимент). А тут…
- Карьеру, батенька, лепите?
- Ну, спасибо, - Семка обиделся даже. – Как тебе это?
- Не в обиду – говно.
- Портнягину нравится…
- Значит, патентованное говно.
- Главный прикол: я этого не писал.
- А кто ж тогда?
- А вот слушай. Прихожу это я вчера в “Весточки” за своей трудовой копейкой. Ну, там, сотни, может, три… Сам знаешь, Портнягин, толстый свин, всех вечно кидает, а внештатников даже что и с особым цинизмом. Думаю, двести получу – и то спасибо. Пришел, а Оленька наша, как ангел небесный сияя, ведомость мне. Смотрю и не верю: трудовых моих копеек, оказывается, аж на пять сотенных. Ну ладно, думаю, кто бы спорил, а я не стану, ежели где-то напороли, потом высчитаете, не обеднеете. И возникает аккурат за левым плечом собственной персоной Толик Портнягин. Сияет, опять же, лучезарно, потом эдак ласково меня под локоток – и к себе, закуток его помнишь? И щебечет соловушкой по весне, разливается, чуть ли не анекдоты рассказывает. С чего бы, думаю, парнище, ты такой добрый? Не иначе, увольнять собираешься? И соображаю вдруг, что не про увольнение он мне мурлыкает, а наоборот. В штат меня захотел внезапно… Мне, конечно, челюсть чуть большие пальцы на ногах не отдавила. Но виду не подаю. Спасибо, говорю, Толик, давай-ка я до понедельника подумаю. Хотя и думать-то нечего -–я все ж птица вольная, а не воробушек портнягинский. Ну, денег побольше будет, дальше-то что?.. И так, между делом, Толика-то спрашиваю, что это на него нашло. Он мне эту вот хреновину под нос – то, что надо, так держать… Пять сотен, вроде, объяснились, но вот кто это стряпал? Если подстава какая, Толик бы об этом первым узнал. Во-первых, фиг бы мне тогда деньги, во-вторых, я бы по его поведению понял, что не так что-то. Ладно, Соколову двести отдал, поскакал через дорогу в “Гадюшник”, подумать. Сначала надумался капитально, потом еще Сильвера встретил… В общем, опять без копья сижу. И вчера в середине дня сваливается это чудо с травой. Да, пока не забыл: можно стольник у тебя перехватить до послезавтра? Мне в понедельник за перевод отдать должны.
- Да почему нет? Только напомни мне, во-первых, во-вторых, героином отдавать не вздумай. Шут их знает, чем они с тобой в следующий раз расплатятся…
- А все ж любопытно как-то, кто это у нес такой умный, что под моим псевдонимом работает? И ведь даже денег не хочет… У выпускающего поинтересовался – там еще парочка подобных материалов лежит, в послезавтрашний номер.
- Какое-то кидалово, похоже.
- Возможно, возможно… Только Портнягина-то я еще с универа знаю. Не смог бы он меня наебать.
- Слушай, а не псевдоним твой ожил?
Улыбка в скобках:
- Не завидую ему. С такой-то фамилией… Нет, согласись, добрая травушка? Вон и идеи уже посыпались.
- Тут посыплются, никакой шмали не надо… Повесьте же, о солнцеподобный Семен-ибн-Сулейман, ваши уши на гвоздь внимания, и слушайте удивительную и достодивную повесть о том, как мы вчера в преферанс поиграли. Итак, во имя Аллаха, милостивого и милосердного…
Шмаль все же действенная оказалась – рассказ Костин где-то с предыдущую главу размером получился. Лирические отступления, и так далее. Семка помалкивал, но слушал во все уши – уж Костя-то знает…
- И що ж вы, Кинстинтин, об этом себе думаете?
- Да не знаю, не понял еще. То ли глюк коллективный, то ли двойники какие полезли, как грибы после дождичка, то ли я не знаю. Вообще, может, меня ФСБ уже выпасает…
- Не думаю. Они б уже здесь были. Там, знаете ли, криминальнейший мой Константин Николаевич, ребятки вполне шустрые.
- Нет и нет… Мне что – больше всех надо? Слушай, у тебя ж какая-то идейка есть, на морде написано.
- Да я, дело в том, что, над этим думал уже… Есть некая телега, но достаточно невнятная. Даже не знаю, стоит ли рассказывать.
- Слушайте, Сема, бросьте уже ваши еврейские штучки и давайте рассказывайте.
- Ладно, сам напросился. Видишь ли, во всем этом ключевое слово – “привычка”…
- Опять твоя старая заморочка? С ключевыми словами?
- Не заморочка, а способ мышления. Понимаешь, представь вот: мы каждый день ходим, если так сказать можно, по одним и тем же тропинкам. Ну, естественно, получается, сами в какой-то мере их и протаптываем. И возникает, складывается некая система образов, представлений… Привычки мышления. А когда что-то в эту схему нашу не укладывается, орем первым делом: ах, мистика! ох, чудеса! Хотя чудесами-то и не пахнет, просто мы задумались и какой-то привычный, нахоженный поворот на нашей тропке проскочили. Или, наоборот, заглянули за какой-то поворот, за который до сих пор так и не удосуживались. И увидели что-то, что, опять же, в схему нашу не ложится. А в чью-то еще – как по мерке. В общем, если хочешь, заглянули на чужую тропку. Попросту все увидели с другого ракурса.
- М-да, профессор, может, оно и умно, только уж больно непонятно. Над вами потешаться будут…
- И чего ж тут непонятного?
- Да прямо скажем, до фига. И на чью ж тропинку мы выглянули?
- Да неважно. Просто есть кто-то, воспринимающий мир, и тебя, в частности, именно таким образом. И не нравится – не ешь…
- Угу. “Нравится, не нравится”…
- Похабник.
- Нет, а с чего ж все хором-то на этой самой чужой тропке оказались? Не я же один. И Серега, и Аленка, и Санька, до кучи, ты со своим псевдонимом…
- Значит, силенок хватило у кого-то всех на нее повернуть.
- Чего ради?
- А без видимых причин. Выперло. В башку стукнуло. И ни при чем тут какие-то разумные доводы. Ну вот представь бога на земле… Всемогущий он там, или что, но нам-то он дурачком будет казаться, поскольку резоны его нам непонятны. Или, по той же, причине, жутко мешать и на нервы действовать. Было ведь уже такое… Этак пару тысяч лет назад, в какой-то из южных провинций.
- Да вы, батенька, еретик… Нет, когда тебя на Синюю Горку потащат, я первый заору: “Распни его!”.
- Ага. Только гонорар бери лучше в долларах, а то обидно получится. Да, кстати о гонорарах…
- А, да. Хорошо, что напомнил. Сколь тебе – сотню?
В Костиной комнате, конечно, тоже бардак, но не такой все ж как у Семки. А денежку он в книжках хранит. В разных причем. И удобно: сразу все не пробухаешь ни при каких обстоятельствах. И приятно: бывалоча, Шпенглера с утра откроешь, ан, вот и полтяха на опохмел. Накануне, помнится, Костя стольник складывал в сборник Франсуа Вийона – вон, на полочке стоит, черненький…
Открыл Костя сборник – и охренел. В который раз за последние сутки. Ладно, стольника нет – подобному разумных объяснений кучу найти можно. Но вот текст-то куда подевался?! Номера страниц внизу – пожалуйста… “Большое Завещание” тоже на месте. А вот “Малого Завещания” и половины баллад – как не бывало. Чистые, изволите видеть, страницы. С номерком внизу.
И еб твою мать, куда же все-таки стольник-то подевался?! Не Семка ж его попер? Он, чучело гороховое, плюс ко всем своим недостаткам еще и честен патологически. В ларьке лишнюю пятерку сдадут – ночь спать не будет, наутро побежит и вернет. С****ить что-то – это он органически не способен. А уж с****ить у человека стольник, а потом у него же и занимать… Начальство всякое кидать – это, правда, Семкины принципы вполне позволяют, но это уж к делу не относится.
Костя с квадратными шарами, борода дыбом, к Семке влетел, сборник под нос ему сунул. Семка, явно не врубаясь, на него уставился:
- Что стряслось-то?
- Блин, стольник тут лежал…
- Уверен? Куда подевался-то?
- Да шут с ним, не последний. Текст-то где? Кстати, видишь – “Большое Завещание”-то на месте…
Сема, подбородок рукой обхватив, в книжку уставился, нахмурился, на Костю глаза вскинул:
- Слушай, может, он на сей момент его просто написать не успел?
- Сэмэн, вы меня уже с ума сведете! Это что ж получается – Вийон у меня деньги с****ил?
- Сам видишь, текста-то нет… Проверь, кстати, ничего больше не пропало?
Костя, книгу на стол бросив, опять к себе рванул. Вернулся почти сразу.
- Слушай, там джинсы рабочие на стуле висели с футболкой… Елки-сношалки, да на них места ведь живого, считай, не было…
Семка с Костей друг на дружку глянули – и обоим одна мысль пришла:
- Нычка!
Семка в ванную кинулся. У них с Костей там с незапамятных (год назад) времен там чекушка на верхней полке стоит. Купили как-то, попробовали – такая дрянь оказалась, что решили до худших времен поберечь, на совсем крайняк. И как-то уж такого крайняка покуда не случилось.
Костя следом за Семкой побрел. А тот, встав на носки, рукой на полочке шарит, где означенная емкость стояла. Обернулся, руками развел. Костя опять за бороду взялся:
- Вот, блин, пся крев, холера ясна!
В самом деле, веселенькая получается картинка: парижский школяр Вийон в драных джинсах топает по городу, скрывая за отворотом камзола чекушку бодяжной водки..
Семка, присев на край ванны, исподлобья на Костю глянул:
- Ты, кстати, тоже хорош… Нашел, кому бабки доверит, - помолчал, потом ухмыльнулся:
- Зато теперь хоть знаем, какого он роста был.
Глава 3
НЕ СТОЙ НА ПУТИ У ВЫСОКИХ ЧУВСТВ
А жизнь катит своим или, может, чужим чередом. И опять наш Костя на улице, времени где-то за полдень, погода по-прежнему классная. Семка, обретя все же стольник, ушуршал куда-то в пространство. Впрочем, к вечеру обещался в “Гадюшнике” быть. Трезвым, причем. А у Кости денежка дежурная в кармане шевелится, “сопля” с травой в трусняке запрятана – в общем, ситуация “куда бы в гости зайти”. Только не хочется никуда заходить, вот в чем проблема.
Так что Костя с бутылкой пива наперевес топает к лесу. Лес, конечно, условный, весь, считай, в черте города. Справа “Цыганские дачи” – особняки героиновых баронов. Полевее и подальше объездная начинается. В диагональ тянется ЛЭП. Но какой-никакой, а все же лес. Уголок, так сказать, полудикой природы. Имеется даже ржавый ручеек, текущий из какой-то трубы. При желании можно и поплутать.
Костя, положим, не плутать туда ходит. Так, если подумать над чем-то в одиночестве надо. И еще – одного дружка проведать. У того есть одно, зато главное достоинство: молчит, когда не спрашивают…
Оставил Костя в сторонке тропки с бабушками и колясочками, полянки с собачниками. Свернул на малоприметную стежку вправо от ЛЭП. Там пройти немного, шагов сто, и начинаются непогребенные останки некой стройки века. Бетонные плиты, большей частью колотые, клубки арматуры, корыта какие-то большие и ржавые, заросли крапивы… Еще бутылок битых куча, но их Костя по большей части сам накидал – нечего тут кому попало шариться.
Огляделся Костя – не видать, вроде, никого. Ногой осколки подразгреб, отвалил камушек, руку под здоровенную блочину железобетонную запустил. На месте все – рука сверток увесистый нащупала. Промасленный кусок одеяла, сверху еще и полиэтилен. Солидола Костя не пожалел, так что заржаветь не должно… Ну, здравствуй, родной, здравствуй… Не часто Костя себе это позволяет. Но сегодня, как бы, можно. Состояние требует… Патронов двенадцать штук – четыре Костя высадил, когда на “пленэр” выезжал, специально машинку опробовать. Ну, подержался, тяжесть металла ощутил – уже и легче. Вот, вроде, и в гости зашел… Ладно, лежи пока, отдыхай.
Костя снова отверстие камнем прикрыл, осколочков нагреб сверху. Закурил, еще раз огляделся. Да нет, никого… Только вон той тропочки с другой стороны блока, вроде, не наблюдалось раньше… или Костя ее не замечал? А конопля хороша, прет до сих пор, и запали Косте в башку Семкины слова насчет тропинок, на которые мы никуда не сворачивали. Хотя, с другой стороны, куда тут сворачивать? Все это лесонасаждение в ширину от силы метров пятьсот. А дальше наверняка выйдешь на пустырь по другую сторону, замусоренный все тем же бетоном, битым кирпичом и ржавым железом. К цивилизации, блин… Да и Семка гонщик известный. И все же срабатывает у нас это наше вечное “А вдруг?”. Знаешь ведь, вроде, что никакого тебе “вдруг” не будет, а все равно срабатывает.
Костя пиво свое дрпил. Бутылку, естественно, раскокал – чем больше осколков, тем лучше. Ну что ж, поглядим, что это за тропка, на которую мы никогда не сворачивали и где она переходит в уже знакомую…
В общем, Костя как-то не сразу отцифровал, что вот идет он, вторую папироску уже курит, а тропка заканчиваться пока не собирается. Мало того, вокруг еще и елки какие-то начались – сроду тут никаких елок не было! И вообще, вокруг едва ли не девственный лес. Стоит Костя на каком-то пригорочке каменистом, впереди вместо многоэтажек – небо чистое, ветер порывистый несет шум и запах. И шум и запах, отметим, совершенно неуместные.
Костя чинарик выплюнул, по осыпи поскакал. Вылетел из-за уступчика, да так на тропинке и сел. Нет, насчет терроризма, самолетов там разных, это все еще хоть как-то понять и объяснить можно, но давайте, господа, все же меру знать! То есть, имеет место быть галечный пляжик, и елки эти подходят чуть не к самой воде. А вода до самого горизонта и дальше. Серовато-зеленые волны по гальке шуршат, будто так и надо. И пахнет солью, водорослями гниющими – короче, всем, чем должно море пахнуть. И чайки орут, как оглашенные.
Костя, машинально отряхнув джинсы, к воде не подошел – подкрался. Волна у его ног разбилась, отхлынула с шипением, клочья пены оставила. Ну не может такого быть! Костя пару шагов сделал, и окатило его до колена почти. Наклонился, черпнул горстью, попробовал. Так и есть, соленая…
На берегу в кроссовках вполне реально захлюпало. Костя не камушек присел, полез в карман за папиросами. И джинсы не менее реально до колен промокли… То есть, не глюк?.. По идее, надо бы на глаз надавить. Если весь этот пейзаж – глюк, он раздвоится… или наоборот, не раздвоится? Тоже еще запарка… Двоится, вроде, исправно. Значит, оно действительно здесь, это море?
Да нет, как хотите, но не может тут никакого моря быть! Про этот город даже в учебниках написано: климат, мол, резко континентальный. Континентальный, понимаете? Да еще и резко. А это значит, что до ближайшего моря не одни сутки на паровозе пилить. А оно – вот оно. Шумит. И соленое. И мокрое. И, спрашивается, куда ж остальной кусок города с милой сердцу свалкой подевался? Под воду ушел, как Атлантида какая-нибудь? Не смешно… И папироса, пока ее Костя в пальцах крутил, уже вся выкрошилась. Заколотить ее, что ли? Да нет, не стоит пока. Как сказал бы Семка, не будем делать из травы культа.
Тропинка благополучно Костю обратно привела, к бетонной глыбе. А вот в головенке-то, конечно, кавардак. Костя, пока обратно шел, раз уже двадцать себе сказал, что думать пока об этом не будет. И все без толку. Самое вероятное, как ни грустно, что у Кости просто-напросто кукушку оборвало. Но, опять же, если сам Костя это отслеживает, получается, не оборвало?.. Это уж какая-то “Уловка-22”. И если это море было, кстати, то куда ж оно подевалось-то? Вот тебе и ЛЭП, и высотки в синеватом дымном мареве… Однозначно, куда-то в гости зайти надо. Проверочка на адекватность…
Невеселые, короче говоря, мысли. И кроссовки мокрые. И не надумывается ничего – ну что в такой ситуации надумаешь? Да еще только на улицу вывернул, а навстречу Лелик, во всю пасть лыбящийся. Лелик – он безвредный, в общем-то. Незлой. Но Костю всерьез раздражает – какой-то своей общей пристукнутостью. Очочками своими с толстыми стеклами, белесыми глазенками, постоянно мигающими, трясущимися ручками-крючками… Такое ощущение, что как вылез на свет божий лет двадцать пять назад, так на всю жизнь и перепугался. И посылать неудобно, и общаться не тянет. В общем, все не так.
В нормальной бы ситуации Костя после обычного “привет-привет” Лелика бы вместе с его улыбочками вежливо и технично послал бы. А тут даже от рукопожатия уклониться не сумел (ну, ручонка! Как потное яйцо пожимаешь…). Просто щелкнуло в голове, что в такой ситуации Лелик не хуже любого другого сгодится. А может, и лучше. Лелик, он, конечно, ведро худое, вода в жопе не держится, но кто ему поверит? Тем паче, возможно, и трепать там совсем не о чем.
И после “привет-привета” Костя в лоб осведомился:
- Накуриться хочешь?
В белявеньких глазках даже интерес зажегся:
- А что – есть?
- Ну, иначе б не предлагал. Пошли?
- Пошли…
Костя, по дороге Лелика шуточками и анекдотами отвлекая, к бетонному монументу притопал. То, что под ним лежит, Лелику светить – этого еще не хватало…
- Ну что, может, это?..
- Погоди, придем скоро. Тут одно место есть правильное.
- Успел уже сегодня?
Костя не ответил, пошел по тропке, зная, что Лелик уж ни за что не отстанет. Тот, конечно, без умолку трепал про какую-то свою очередную идею. Вечно он, бедолага, какими-то идеями одержим, от мунизма до коммунизма включительно, и проповедовать их (коряво) способен даже в мусарне… Костя на ходу кивал, даже междометья какие-то вставлял. Не слушая, естественно. Кому оно надо – Лелика слушать… Просто отмечал: ага, вон и елочки пошли знакомые… ветерком повеяло… А вон уже и чаек слышно…
Лелик, понятно, ни на что до поры до времени внимания не обращал, увлеченный собственным трепом и предвкушением доброго косяка. Но как чаек услышал – остановился, словно на столб налетел. Заткнулся, пасть раззявил, очки чуть не свалились. Понятно. Тоже увидел. Остается надеяться, что глюки не заразны… Ага, тоже к воде заторопился. И тоже на вкус пробует… Костя, уже не особо удивляясь, следом поплелся:
- Я ж говорил – место классное.
Лелик в немом ужасе на Костю глазенки вскинул. Дрожащей ручонкой еще зачерпнул – полную, между прочим, горсть. Заглотил, поперхнулся, глазки за очками вообще задичали. От волны отскочил, чуть не завизжав, повернулся и мимо Кости обратно по тропке дунул.
- Э, погоди, а накуриться-то?..
Поздно. Не видать уже Лелика. Эх, не совсем удобно вышло – не имел Костя в виду его так пугать… Да кой черт, сам он и виноват! Ну, спросить, чего испугался-то? А, член с ним. Проверил, и ладно.
Костя присел на ранее облюбованный камушек, закурил. Да, шут с ним, с Леликом. Движения сей чуткой и пугливой души Костю, как бы, не слишком волнуют. Тут другой вопрос возникает. Значит, Лелик море видел, нюхал и даже пробовал. Стало быть, оная большая соленая вода и в самом деле здесь. Так почему ж никто до сих пор этого моря не видал? Уж слух-то прошел бы… И погода классная, и вода теплая. Так где же, спрашивается, купальщики? На городском водохранилище сплошь задницы в плавках, на карьере не протолкнуться, а тут, изволите видеть, никого? Нелогично как-то.
Конечно, если у Кости планку снесло, можно и такой вопрос задать: а был ли мальчик, в смысле, Лелик? Но это тема какая-то склизкая, и разрабатывать ее – поневоле засомневаешься, сам-то ты есть, или где? Это уж даже не соллипсизм, а вообще хрень какая-то. Или, как Семка говорил, всех в какой-то чужой глюк занесло?.. Впрочем, Семка – он много чего говорит, особенно когда накуренный. Так что ну его на фиг. Лучше просто искупаться.
Водичка действительно оказалась классная, но проплавал Костя всего-то минут пятнадцать. Ну что поделаешь, нет настроения, и все тут. Обсох на ветерке малость, оделся, домой поплелся. Хватит на сегодня неожиданностей. Вечером в “Гадюшнике” с теми, что уже есть разбираться. И в гости заходить расхотелось. Нет, хорош, никаких новостей! Радио не слушать, телевизор не включать. Тем более, нет его, телевизора.
Костя дверь за собой захлопнул, с сомнением на телефон глянул, но отключать не стал все же. Мало ли, вдруг Анка позвонить решит?.. Семки не видно, шарашится где-то. Нога об ногу мокрые кроссовки стащил, на подоконник выставил, сушиться. Под душ залез, от соли ополоснулся. Хмель и шмаль из головы повыветриться успели, а с ними и всякое желание в чем бы то ни было разбираться. Вечером, в “Гадюшнике”, водочки выпив, можно и подумать. И вообще, пусть Семка думает, он умный, у него это хорошо получается. А его, Костино, мнение таково, что думай не думай, а практических выводов отсюда никаких не сделаешь. Действий, следовательно, никаких не предпримешь и ничего не изменишь. Следовательно, все сие пустое умствование еси. Хотя местами, отметим, забавное…
Костя на кухню протопал, в холодильник заглянул, вздохнул, закрыл. И мышам-то стремно вешаться, как бы паутина еще не выросла. Да, шут с ним. Сейчас чайник поставим, и все будет в порядке. Все у нас получится… Костя прикурил еще зачем-то от газа, поплелся к себе. Кроссовки могут и подвинуться, на подоконнике и для них, и для Кости места хватит. И еще останется.
Сидит Костя на подоконнике, курит, в окно глядит. Неяркое, осеннее почти уже солнце крыши нагрело, дальние высотки и трубы словно в тумане каком-то. Зелень подвыгорела уже, желтизной слегка тронута. А самое удивительное – как-то почти нереально тихо. Только за крышами трамвай по нагретым рельсам трюхает себе куда-то… А вон, еще дальше, электричка запела, отъезжая. И припахивает в воздухе дымком, горьковатым таким. Меланхолия, короче.
Под это как-то и странности все одна к одной ложатся. Не то что Костя их все понять-объяснить может, а возникает желание принять все это как данность, а потом задвинуть подальше. И звучат оные странности под остатки накурки в тихом минорном ключе. Насчет минора – это ясно, “Да, это всего только август” – чье это, кстати? Семкино? Или Вовкино? Любимый Костин месяц. Мистический. Впрочем, Семка загонялся неоднократно в том смысле, что все хохлы, начиная с того же Гоголя, по натуре мистики, и нечистая сила им в каждом углу мерещится. Костя, он, конечно, хохол даже не столько номинально, сколько по приколу, но чем черт (ага, попался!) не шутит? Вот и сейчас – ну, накрутил себе невесть что, а на самом деле все идет так, как оно и должно идти? И толку в этом случае сидеть и гадать, что да как получилось, что да почему не срослось… Хотя никуда не денешься, не срослось-то многое. И уверять себя, что все это к лучшему – ох, как непросто бывает. Вроде, не так уж и плохо все, жаловаться грех, а все ж присутствует душок некой неустроенности. Запущенности, что ли. Чего уж там, многое просрал уже бесповоротно, и винить тут некого, разве что себя. Вот и кукуешь тут на подоконнике, косяк приколачиваешь…
Так что звонку в дверь Костя даже обрадовался. Ну так где там новые неприятности? Подать их сюда, и побольше, побольше! Даже оперов с автоматами, кажется, так бы и расцеловал.
Никаких оперов за дверью не оказалось. Хотя не совсем обычное в последнее время явление: Анка с Вовкой.
- Здорово. Проходите давайте, чайник вскипит сейчас.
- Привет, змей!
- Привет, Костя.
Ага, стало быть, “Костя”, а не “Обезьян”… Нюанс. Хотя не думал же Костя, что Анка при Вовке Ширкове это старое прозвище воспроизведет? Ох, Анка-Анка, глаза твои ведьмовские…
- Топайте ко мне. Я чаю сейчас заварю.
- Это ты хорошо придумал.
- Не балуемся…- Костя обратно на кухню втянулся, вытряхнул в ведро пенициллин из заварочного чайника (Семка, рас****яй чертов!), включил воду. Вот вам, любезнейший Константин Николаевич, и еще странность. Вообще-то Костя и Вовке, в общем-то, рад, и Анке – всегда и в особенности. Но по отдельности. Почему – дела давние, черта ли в них копаться… Лучше кран закрыть наконец-то и заварки в чайник насыпать. И параллельно попытаться сообразить, с какой это такой радости они вместе-то пришли? Обычно бывают они у Кости по отдельности, друг от дружки тихарятся при этом. Вовка, тот вообще после той давней истории Анку старается подальше от Кости держать. И – бог весть, почему – от Семки. С Костей, как бы, понятно, но при чем тут Сэмэн? Хотя кто его поймет, Вовку Ширкова? Темный человек, хотя и талантливый до жопы. Темных кровей, темной масти, темных резонов…
Но вообще-то есть у Кости с Вовкой некое взаимопонимание бессловесное, чуть ли не на уровне ферономов. Вот и теперь чует Костя: вдвоем прийти – инициатива Вовкина. Не иначе, на какой-то предмет (знаем, знаем, на какой!) Костю прозвонить хочет. Обломайтесь и радуйтесь, Вова: Костя в данном случае чист, как дитя нерожденное. К сожалению, отметим.
Когда Костя с чайником в комнату вернулся, Вовка уже косяк приделанный обнаружил. Да Костя его особо и не прятал…
- Смотри-ка, что у тебя есть! Слушай, как думаешь, может, мы его употребим? Развеем серую муть бытия?
- Вовка! Как так можно? – это Анка вполголоса возмутилась. Ну не понимает человек, как это так – не дожидаясь, пока предложат…
- Да нет, мы тут будем сидеть и на него смотреть… Ну что за вопросы-то? Употребим и развеем. Серую муть вместе с остатками серого вещества.
- Так нет, может, ты ждал кого?
- Ну вот и дождался. Одному просто курить не хотелось, - тут, положим, Костя приврал слегка. – Штучка, доложу вам, забористая. Мы тут с Семкой часов в одиннадцать дунули, так меня только сейчас отпустило.
- Ну что, давай, что ли?
Костя сноровисто косяк паровозами распустил. Ну, себя тоже не обидел, конечно. Занялся чаем. Тут у него целая алхимия, какие-то свои фокусы и секреты, и когда ж за все это заморачиваться, как не по накурке? Чай, надо сказать, приличный получается. А народ безмолвствует, к состоянию прислушивается. Осваивается… Вовка, по своему обыкновению, окружающее пространство собой заполняет. Так-то он вроде Кости, формата компактного, но Костя незаметным быть умеет. А Вовки как-то много всегда. Даже когда молчит. Особенно когда молчит. И вообще, сколько Вовку не корми, он все равно люпус эст… Так, милейший Константин Николаевич, кто-то тут уже гонит…
Загнаться окончательно Косте телефонный звонок не позволил. Вздохнул Костя:
- Ну вот, опять с кем-то общаться…- но трубку все же снял:
- Да? – и вдруг расплылся в ехиднейшей из улыбок, микрофон ладонью прикрыл:
- Не колоться! Лелик звонит!
У остальных тоже улыбочки заиграли. Просто Лелик – он вечно на всякие приколы попадается, буквально сам на них и нарывается. Ну нельзя ж так, в самом деле! Лечится человек буквально за все, что ему прогоняешь, лишь бы серьезно прогонял… Даже неинтересно.
- Да, слушаю тебя… Ну как не помнить-то? Двух часов не прошло… Так… Так…Ага, собирались… А чего ж ты подорвался-то так оттуда? Что? Что видел-то? Да нет уж, ты скажи, что я там увидеть-то должен был? А-а… Да нет, ничего такого. Я только папироску достаю, а ты уже на ногу встал, да резко так… А ты в последнее время не кушал ли чего… ну, сам понимаешь? Мухоморы, говоришь? Давно? Неделю, говоришь, назад? Так это у вас, батенька, рецидив. Ну да, они ж в организме накапливаются… Ты в следующий раз не забудь на глаз надавить… Да точно тебе говорю, раз один рецидив был, второй-то по-любому будет… И третий тоже. Короче, сомневаешься – дави на глаз… Да ладно, я не в обиде. Да нет, не осталось. Была-то дешка, а ты сквозанул, я так понял, что не хочешь.. Ладно, ладно. Все, бывай.
- А чего он хотел-то? – заинтересовался Вовка. – Что ты там про рецидив-то ему рассказывал, когда он сам рецидив ходячий?
- А, залечил его на глаз давить. Он вечно ж во всем сомневается, так что если очки снять догадается, в следующий раз увидите Лелика Одноглазого.
- Добрый ты, Костя… - это Анка. Вроде и посмеивается, и в то же время как бы Костю осуждает слегка. Ох уж эта ее дурацкая жалость к убогим…
- А че он…
Сюжет же на самом деле такой: Лелик после встречи с Костей, понятно, во всем засомневался. Вернулся на ту самую тропочку, по которой они с Костей к морю вышли – на удивление, запомнил. Все ведь, зараза, цифрует… Поперся он, значит, по этой тропочке – и минут через десять вышел прямиком на свалку. Пустячок, а приятно: оказывается, не для всяких Леликов море там плещется…
Но Костя об этом говорить не стал пока. Вместо этого пояснил:
- Ну сам напрашивается, соллипсист хренов…
- Присоллипсизднутый, - уточнил Вовка. Костя пошел тут же какую-то байку старую про Лелика плести, на ходу досочиняя детали. Анка хохотала, Вовка посмеивался, время от времени шумно отхлебывая чай. А когда Костя закончил, тему тут же повернул:
- Ты как, летом выезжал куда?
- Ага, сто порций… Служба государева. Да и куда? На мои-то бабки…
- А как раньше, по трассе?
- Э-э, блинище… Думал, да так и не собрался. Куда денешься, бароны стареют.
- К морю бы сейчас… - размечталась Анка. Костя среагировал раньше, чем подумать успел:
- Да в легкую… Купальник с собой?
- Нет… - Анка растерялась слегка. Не часто Косте удавалось так вот в тупик ее поставить… Вовка, впрочем, удовольствие в меру сил испортил:
- Да ладно… Уж будто Костя без купальника тебя не видел, - и все это таким якобы невинным тоном, и на роже добродушие нарисовано. Костя в таких случаях обычно человеку по морде дает. На худой конец вербальными методами укорачивает достаточно резко. Но ведь тут что ни скажи, что ни сделай – все по Анке в результате отрикошетит…
Костя, глядя в окно, медленно до десяти сосчитал. Потом смял мундштук, папироску в пасть вставил:
- Ладно, короче. Пьем чай, курим – и пошли.
- Куда?
- Увидите.
- Слушай, а деньги у тебя есть какие-нибудь? – поинтересовался непосредственный как всегда Вовка.
- Ну есть маленько… А что?
- Да я думал – может, пива по дороге купим?
В общем, чего там – когда вытронулись, Костя не только пива на всю компанию взял, но еще и в гастроном заскочил. Затарился тремя бутылками портвейна, упаковочкой сосисок, хлебом, куревом… Прикинул попутно, что дыра в бюджете получается основательная, и до конца отпуска однозначно придется халтуру брать. Да кой черт, в конце концов?! Один раз живем, и давайте делать это так, чтоб не было мучительно больно. А отпускные… Ну когда, скажите, их хватало?
Вовка, понятное дело, этому бескорыстно радовался. Анка – опять не поймешь, то ли в принципе не одобряла, то ли в каких-то частностях. В общем, Костя уж знает, что-то ей не слишком по кайфу было. Может, из-за Вовкиного выпада бестактного? Но вслух ничего не высказала. Так что чешет себе Костя по тропинке между елками, и вопросов ему никто пока не задает. Анка с Вовкой приотстали, о чем-то своем негромко переговариваются. Только не вслушивается Костя – зачем? Просто оглядывается время от времени – не слишком ли убежал.
Шли-шли, ну и пришли, как водится. Никуда это море не делось, и чайки все так же орут. Разве что ветерок посвежел слегка. Анка, рот приоткрыв, на Костю уставилась. Вовке его локтем в бок толкнул:
- Слушай, хорош прикалываться… Где ты его нашел?
- Здесь. Лелик-то чего звонил: он без меня сюда пытался выйти. Ну и не срослось ни фига у бедняги.
- Ну, даешь…- такое ощущение, что Вовка даже не слишком удивился. Принял все, как естественный ход событий. – Так ты у нас, получается, теперь Морской Хозяин?
- Куда уж нам, - усмехнулся Костя невесело. – Так, тропинки всякие… на которые мы свернуть забываем. Короче, кроме Лелика, я тут ни одной живой души не видел пока. Так что будьте как дома.
Вовка, откинув голову, воздух ноздрями втянул:
- Знаешь, а я так себя и чувствую. Как домой вернулся.
- Вот и чудненько. Раз уж ты дома, помоги-ка мне с костром заморочиться.
Неплохой пикничок вышел, хотя и странный немного. Костю, во всяком случае, ощущение нереальности происходящего не покидало. Ну, не то что бы совсем уж нереальности, а чего-то такого… литературности, что ли?..
Но литературность литературностью, а выглядит пока все неплохо. Оставшуюся у Кости шмаль быстренько скурили, портвешка дернули. Анка в воду полезла. Без купальника, естественно – Вовке в пику. А тому, как бы, по барабану – сидит себе у костра с Костей, вторую бутылку пьют не торопясь, сосиски на палочках жарят. Костя, впрочем, нет-нет, да на Анку искоса поглядывает. Взгляд, впрочем, старается особо не задерживать. Вовка вроде бы это дело отслеживает, ухмыляется этак понимающе. Развалился на галечнике со стаканом в шуйце и сосиской в деснице:
- Нет, Костя, жениться тебе надо… Есть одна на примете, познакомить могу – хочешь? Стальные глаза, бетонные принципы, папа богатый, все при ****е, дура дурой…
- Нет уж, дур с меня хватит на всю оставшуюся. Это ж на неделю прикольно, как она в рот тебе смотрит… А дальше просто скажешь ей: “Дура, закрой рот”, повернешься и уйдешь, - Костя, сгорбившись, папироску смолит, глядя на выцветшие под солнцем рыжие язычки.
Анка тем временем на берег выбралась. От солнца золотистая, капли на коже светятся. К костру побежала походочкой своей ладной. И вся она небольшая, удивительно ладная какая-то, от и до… Костя отвернулся, опять на угли уставился.
Анка, завернувшись в Вовкину джинсовую рубаху, села, ноги поджав:
- Холодно…
Всегда она мерзлячкой была – это Костя тоже помнит… Стакан ей протянул:
- Держи, согревайся.
- Спасибо.
- Афродита, блин…- усмехнулся Вовка.
- А ты думал, все просто так? Слушай, не помнишь, куда я расческу дела?
- В сумке смотри.
- Да, заодно глянь, сколь там времени? – Костя о делах вспомнил.
- Десять шестого.
- О-ей…- Костя чинарик в костер выкинул. – Слушайте, орлы-орлицы, все это хорошо, но мне-то подрываться уже надо. В “Гадюшнике” стрела в шесть.
- В чем проблема?
- Как вам сказать… Может, гон, конечно… Просто без меня пройти сюда никто не может. Как там насчет выйти – не знаю.
- Слушай, стрела твоя по времени сколько?
- Без понятия.
Вовка предложил вдохновенно:
- А давай ты за нами зайдешь? Ну, часам к девяти? Мы тебя тут подождем.
Поднялся Костя. Еще на Анку глянул – сидит, колени руками обхватив, на море смотрит. Медленно стаканчик пластиковый в руке смял, уронил в огонь. И – равнодушно:
- Ну что ж. Отчего благородному дону… Больше ничего пока? – повернулся, поплелся, не оглядываясь, по тропе. Остановился, вынул папироску, закурил, заслоняясь полой…
- Костя!
Обернулся. Анка, все еще в Вовкиной рубахе, босиком, догоняет. Подбежала, ладонь ему на локоть положила – рука из широкого рукава тоненькая-тоненькая:
- Обезьян, ты чего? Обиделся?
Костя с кривой усмешечкой в глаза ей глянул – ведьмовские, плутовские, цвета моря и солнца. Потом куда-то в горизонт над ее плечом уставился:
- Да нет, что ты… Я не обидчивый, сама знаешь. И не гордый к тому же. А если хорошо попросить, так даже свечку подержать сумею.
Анкин голос – тих, серьезен:
- Слушай, Обезьян, чего ты хочешь-то, в конце концов?
У Кости все эмоции с рожи словно тряпкой стерты:
- Да ничего я уже не хочу. Хотелка перегорела, - папироской затянулся – погасла, гадина. Швырнул в кусты, повернулся, по тропке в гору зашагал – неловкий, сутулый, с руками чуть не до колен…
Такие-то, значит, пирожки, любезнейший Константин Николаевич.
Глава 4
ГДЕ ТА МОЛОДАЯ ШПАНА…
“Гадюшник” найти нетрудно. Вообще-то называется он “Газетчик”, но народ у нас остроумный. Изобретательный. В общем, доезжаете до центра, там будет напротив главпочтамта скверик, в конце коего сидит некий грустный памятник некоему грустному изобретателю. Попову, кажется. Грусть понятна: только что-то изобретешь, и на тебе: какой-то Маркони уже тут как тут... Доходите почти до этого памятника, сворачиваете направо – и утыкаетесь почти в самое крыльцо искомого заведения. Еще подальше, через улицу, творение местного Корбюзье из стекла и бетона. Располагалась там раньше какая-то контора, что-то наподобие ГИПРОДОРМОРПЕХДЗЫНЬБУМТРАХ. Похоже, во всяком случае. Теперь, по случаю обнищания помянутого ДЗЫНЬБУМТРАХа, окопались в здании целых три редакции (конкурирующих, естественно), и целая куча всяких купи-продай.
И сползается в “Гадюшник”, то есть, “Газетчик” народ из редакций, водочки выпить, языки почесать, сползаются студенты и аспиранты из Академии, и куча всякой пестрой братии, по большей части между собой знакомой. После того, как во времена незапамятные “Стрелку” якобы на реконструкцию прикрыли, стал “Гадюшник” местом всяких приятных встреч и пересекаловок.
Костя еще домой заскочить подумывал, переодеться. Но автобус подходящий увидел и раздумал. Кой черт, джинсы, футболка и помятая вельветовая курточка – для “Гадюшника” сбруя вполне подходящая. В глаза уж точно не бросается.
Костя, в общем и целом, протрезвел. Ну а давка в автобусе поднятию настроения как-то не способствует… А, ладно. Мысли посторонние из головы – на фиг. Не в первый раз морду кирпичом делать. И думать о вчерашнем. Поостыли, поуспокоились – глядишь, трезвую мысль какую сообща родить удастся…
Вывернулся из автобуса, на часы над почтамтом глянул. Нормально. Без семнадцати. С запасом, даже учитывая все поправки на ветер. Потопал Костя не спеша мимо лавочек, мимо народа, сосущего пиво, мимо ленивых, разжиревших за лето голубей. Осадок неприятный от сцены на берегу все ж остался. А дураком себя чувствовать – это приятного мало. И так наш Костя увлекся, раздумывая, что же все-таки Анке сказать стоило и что бы она на это ответила, что чуть мимо крылечка не проскочил.
Внутри – как всегда по вечерам. Под потолком табачный дым пластами, радио за стойкой что-то мурлыкает, почти неслышимое за гулом голосов. Публика знакомая, полузнакомая и незнакомая вовсе наличествует примерно в равных пропорциях. Длинный зал с длинными же столами, несмотря на якобы модерновую переделку (потолок в черный цвет покрасили) все ж что-то общепитовское в себе сохранил. Наши, блин, вечные ценности…
Семку в дальнем конце зала Костя почти сразу отразил. И как всегда, с какой-то девочкой из разряда полузнакомых. Креветок этих постоянно и повсюду встречаешь и никогда не помнишь по именам. Интерес представляют разве что в постели, да и то спьяну. О чем же это Семка с такой говорить может? Неужто до чтения стихов уже нажрался?..
Пошел Костя сквозь толпу проталкиваться. Со знакомыми ручкаемся, полузнакомых по спине похлопываем, с девушками раскланиваемся. Сквозь всех экс-художников и вице-гитаристов, зубастых журналюг, непризнанных гениев, редакторов и издателей журналов-однодневок, авторов никогда не законченных произведений, анекдотчиков и героев анекдотов, мастеров непечатного слова… Барахолка тщеславия, местный вариант.
- Здорово, бродяга… Как ты? Да я-то нормально. Извини, ждут… О-о, кого мы видим! Ты, мать, куда вообще пропала-то? Я уж думал, опять замуж… Телефон помнишь? Срастемся… Привет, старик. Что с повестью? Знаю, знаю, рассказывали. Ничего, сочтемся: я на тебя в следующем рассказе негров с плоскогубцами напущу... Какие люди без охраны! Ладно, бывайте, братцы… Ждут.
Таким манером, через пару “отверток”, добрался Костя до Семкиного столика. У дальней оконечности компашка какая-то мирно выпивает. Семка при стакане, но, вроде, тверез пока.
- Ну наконец-то…
- Что наконец? Шести еще нет даже. Разминаешься?
- Да я минут за десять до тебя появился. С Катериной вы знакомы?
- Да, конечно, - Костя на девочку и не глянул. То ли обиделась, то ли Костина рожа ей вообще не понравилась – засобиралась сразу:
- Ладно, ребята. Пока-пока.
- Ага, пока…
Семка взглядом ее проводил:
- И чего спугнул?
- Если ты столько выпьешь, она тебя не дотащит.
- Фу, как цинично… Так, тренировка небольшая. Обаяние – то же оружие, ржаветь не должно.
- Ладно, обаятельный наш. Вон, похоже, Санька с Серегой уже нарисовались.
И в самом деле, Костя и докурить еще не успел, а Санька с Серегой уже тут как тут. Серега водки бутылку таранит, Санька рюмки и тарелочку с бутербродами. Серега с Семкой, кстати, в одном здании работают, только Семка в “Весточках”, а Серега в “Регионе”. Ну и приветствуют друг друга соответственно:
- От нашего столика вашему столику. Братский привет продажным писакам так называемой оппозиции.
- Наше вам с кисточкой. Пионерский поцелуй платным стервятником коррумпированной власти.
Эти вещи в “Гадюшнике” почти на уровне ритуала.
- Сема, извини…- стул под Санькиным весом скрипнул жалобно. – А ты вообще-то тут видел хоть одного бесплатного стервятника?
- Двадцать копеек…
- А Аленку куда подевали?
- А мы с ней посрались опять, - беспечно сообщил Серега. – Говорю, мол, пошли в “Газетчика”? Она мне: опять, сука такая, нажрешься…
- А ты что?
- А что я? Я сказал “Конечно!”, и пошло… Слово за слово, хреном по столу, и так далее.
- Ничего, номер отрепетированный, - Санька водку уже по рюмкам разлил. – Ну что, гойда!
- Хайль Гитлер, - подчеркнуто интеллигентно откликнулся Семка. Тоже ритуал своего рода, но вот происхождение забыто.
Выпили. Костя, зажевав бутерброд, поднялся:
- Слушайте, я что посущественней возьму, а то с утра не хавал. Не пожрать, так вообще в шесть секунд растащит.
- Братская могила пельменей… Слушай, не в падлу, захвати там еще лимончика, ладно?
- Уговорил…
Опять привычно в толпу ввинтился, помахивая вновь появившимся знакомым. Странно: вроде, соотношение изменилось слегка. Теперь все больше какой-то молодняк примитивно-тусовочного обличья, хохочущий и галдящий, как стадо обезьян. Цепочки, курточки кожаные, джинсы, маркером разрисованные, прочая мишура… Ишь, фенечек-то понацепляли! Сейчас, небось, по морде за это получить не рискуешь…
У стойки уже успела некоторая очередь образоваться. Костя было в хвост пристроился, но отвлекли. От входа знакомый громовой рык:
- Охренели, кролики? Суньте себе в жопу свой фейс-контроль! Я тебе самому сейчас фейс-компостер сделаю…
Костя уши навострил быстренько. Что еще за новости такие? Отродясь тут ничем таким не пахло! Народ, конечно, собирается пестрый. Такие персонажи есть, что если на улице встретятся – подраться, может, и не подерутся, но уж на ***-то друг дружку точно пошлют. Но в самом “Гадюшнике” такое просто не принято. Бывали, конечно, инциденты, но зачинщиков таковых сами завсегдатаи быстренько на улицу выписывали. Народ сюда ходит попить, пообщаться, а не отношения выяснять. И нечего тут.
По-быстрому к выходу протолкался. Так и есть, Сильвер, уже крепко в градусе, с какой-то четверкой молодых рулится. Большой Сильвер, башка бритая. Рожа у него почти уголовная, а уж подраться и вовсе не дурак. Ох, не соображает молодежь, с кем связалась! Мало того, что на стариков наезжают, так ведь сейчас еще точно зубы во все стороны полетят… Нет уж, нам в “Гадюшнике” такого не надо.
- Привет, Сильвер. Чего тут у вас такое творится?
- Да вон, бандер-логи охуевшие фейс-контроль какой-то придумали… Приколись: меня в “Гадюшник” малолетки не пускают.
Костя ржанул от души, повернулся к молодым:
- Слушайте, ребята, я чего-то не понимаю, наверно. Вы вообще-то кто такие, чтоб порядки свои тут наводить?
- Группа поддержки, - хмуро сообщил длинный с серьгой, кажется, основной.
- Ладно, тут, как бы, мы не против. Поддерживайте кого хотите, за что хотите, но давайте не будем друг дружке проблем создавать. А то вас отсюда, извините, выпишут. Причем очень быстро. Нам этого не хочется, вам, думаю, не надо. Все? Инцидент исчерпан?
- Так мы не въехали, что он свой…- длинный попытался лицо спасти. Этот мелкий с бородой что-то уж больно уверенный, лучше не ссориться…
- Ну вот и чудесно. Сильвер, ты бы вход не загораживал, прошел… А ребята сейчас в качестве извинения водки тебе возьмут, правильно я говорю? У нас, братцы, как бы нарываться не принято…
Сильвер, задев длинного плечом, внутрь протиснулся. Костя поинтересовался уже по-доброму:
- Слушай, а что у вас тут вообще за петрушка? Кого поддерживаете-то?
- Группа “Яйцо Сатаны”. Концерт сегодня здесь.
- Во как… И что играют?
- Панк-джаз.
Не слыхивал Костя про такого зверя никогда. Поэтому буркнул только:
- Панк-джаз так панк-джаз… Вы только Сильверу водки купить не забудьте. И извиниться слегка, как бы, тоже не помешает, - и к стойке отвалил. Вот и еще новости, маму их и бабушку. “Гадюшник” - это вам не клуб какой-нибудь засраный, никаких концертов тут сроду не устраивали. Был на Костиной памяти один, да и тот импровизированный. Это когда Вовка Ширков, пьяный, до гитары дорвался. И пьяный-то пьяный, а два с лишним часа аудиторию держал, пока мордой в салат не свалился… Но было это все до того, как Анка на горизонте возникла.
Наконец Костя к столику вернулся, прихватив чуть разогретую пиццу эпохи раннего средневековья и блюдечко с нарезанным лимоном. Санька рюмку ему подвинул:
- Что, опять до Москвы смотался? В прошлый раз быстрей получилось…
Костя выпад проигнорировал:
- Вы тут уже без меня успели, смотрю… Ладно. Новости такие…- ну и вкратце содержание сцен у входа им изложил. Серега перекосился:
- Ну ни фига себе! Я, знаешь, сюда пришел водки выпить, с друзьями поговорить, а не про чьи-то яйца слушать!
- Ну, во-первых, ко мне-то какие претензии?
- В старину за хреновые вести гонцов вешали.
- Ага. За яйца… Там, кстати, не яйца, а яйцо. Одно. Сатаны.
- Да не простое…
- Он тебе кто – курочка Ряба? Блин, аппарат уже тащат…
- Ну на фиг! – всколыхнулся Санька. – Давайте, допиваем быстренько и валим отсюда. А то вон у самой сцены сидим…
- А Серега нажрется, так на сцену полезет. Показать, как играть надо, - усмехнулся Костя.
- Ну не могу я слышать, как народ мимо кассы играет, - ухмыльнулся Серега. – Болею от этого. Ладно, Санька, разливай давай.
Допили водку, закусили (все четверо) Костиной пиццей. Санька, эстет хренов, еще и весь лимон сжевал. Ну да ладно. Не в лимонах счастье.
Остановились в сквере, закурили. Серега, пижон, с сигареткой на отлете:
- Ну-с, господа, и куда мы далее?
- Давайте к нам, - предложил Семка. Саня поморщился:
- Ну смотрите, погода классная какая…На кой нам переться куда-то? Давайте сядем на свежем воздухе…
- То есть, ты обсаживаться не будешь? – Семка брови вскинул. Саньке даже пара секунд понадобилась – поворот темы осмыслить. Потом кивнул энергически:
- Буду.
- По пути возьмем еще чего-нибудь, - развил мысль Серега. Санька, склонив башку на бок, бороду поскреб с хрустом:
- Ну, как всегда: обсадимся, набухаемся до кучи… Опять ведь обговорить ничего не успеем. Забудем к черту.
- И что?
- Да у меня Светка завтра вечером приезжает.
- ****ец казачьей вольнице, - Костя с невеселым злорадством ухмыльнулся. Светка словно нарочно в контраст Саньке подобрана: невысокая, худенькая, светленькая. И Саньку держит мягко, но твердо. Поводок не натягивает… А Санька и рад, мало что не пылинки с нее сдувает. И смех и грех, братие…
Семка, что-то вспомнив, просиял вдруг:
- Да, что я слышал! “Стрелка” же открылась!
Серега встрепенулся:
- А что? А давайте в “Стрелку” зайдем? Раз уж тут эти юные дарования. С яйцами.
Костя задумчиво бородку пощипывает:
- Интересно, а какой у них там сейчас кофе?
- Да всегда он там паршивый был…- усмехнулся Санька. А Серегу идея захватила уже:
- Нет, в самом деле… Прикиньте ситуацию: заходим в “Стрелку”, а нам, не спрашивая, кофе там наливают.
- Дядюшки Хэма, батенька, начитались? – поддразнил Семка. - Да нет, боюсь, в данном заведении наш кредит уже не откроют.
- Ну, придем мы туда, - Санька вслух размышляет. – И увидим очередную модную забегаловку. Полтяха за чашку кофе…
- У входа от навороченных тачек не протолкаться, - Костя тоже скептик иизвестный.
- А внутри молодежь какая-нибудь тупая. Или солидные, упакованные дяденьки…
- Со своими позолоченными ****ями, - дополнил Костя. Но Серега только рукой махнул:
- Да не вздрагивайте… Сидеть мы там не обязаны, так ведь? Не понравится – свалим сразу, к вам поедем. На крайняк хоть букетик из колючей проволоки на крылечко возложим.
- Тем более, по дороге, - рассудительно поддержал Семка.
- Да ладно, ладно… Ну что, пошли?
Эх, “Стрелка”-“Стрелка”… Было, было в этом подвале с крутой лестницей что-то такое, что до сих пор словам сопротивляется. Накуренное помещение, отделенное занавеской от зала для “чистой публики”, что-то дорогое за этой занавеской хававшей. Золотой век в табачном дыму. Галдящая, хохочущая, матерящаяся мешанина из волков и ягнят, чистых и нечистых, отборных злаков и отпетых плевел… И Ангел мирно возлежал (вернее, восстоял, поскольку стулья предусмотрены не были) рядом с заезжим бородачом по локоть в фенечках. И ни капли не стремно было аскануть у раскрученного музмена, который уж лет пять теперь, как в Москве, двадцать копеек на чашку кофе. Ну да, паршивого кофе, ну и что с того? А на дворе трещал сухой закон, и правило насчет “приносить и распивать” соблюдалось по всей строгости. И “Русскую” в зеленых “чебурашках”, купленную с мотора, приносили на лестницу. Была там куча полутемных закоулков, а которых ты не распивал ее – торжественно вкушал из граненого стакана, похищенного в гастрономе напротив, и ощущалось это мало что не причастием. Теперь-то уже понимаешь, что во всей тогдашней кипежне особого смысла не наблюдалось. Ну и что, легче тебе от этого? Эх, “Стрелка”-“Стрелка”, “Сайгона” ты моя местечковая… Да, крепенько вы уже в градусе, любезный Константин Николаевич…
Свернули в переулок, остановились перед новенькой пластиковой дверью. Вывеска тоже свеженькая, а вот название прежнее осталось. Никаких тачек перед входом не наблюдается. Уже неплохо…
Санька вдруг палец к губам приложил, вперед подался, прислушиваясь:
- С дуба рухнуть… “Цеппелины” вторые…
- Гонишь…
- Зуб на рельсы. Да сам послушай.
- Давайте внутри послушаем, - Костя деятель немузыкальный. Ему б только медведям на уши наступать…
Да, многое, конечно, поменялось. Стены рейкой полированной обиты, в излюбленные закоулки светильников каких-то дурацких понатыкали, ваз каких-то уродливых.. Там, где лестница наверх была, дверь железную поставили, вышибала в неизбежной камуфляжке ошивается. Новые, блин-душа, времена…
Ну и внутри, понятно, декор поменялся. Обивка на стенах другая, столики понизились до сидячих, вместо занавески дверь поставили. На полках за стойкой вместо конфетных коробок и прочих матрешек времен сухого закона – радостное сияние бутылок с прохладительным и горячительным. Главное, что непривычно – ни тебе галдежа, ни дыма, чтоб топор вешать можно было. Пусто почти. В дальнем углу – парочка умеренно-гопсовского типа, да еще какой-то молодой человек очкастого вида с журнальчиком.
Но в колонках действительно “Цеппелины”, даже Костя узнал. И за стойкой – этакий постаревший Арчибальд Арчибальдович, седой, в джинсовой рубашке. Где-то Костя его уже видел…
Да и он, похоже, Костю видел. Да и всех остальных тоже. Глянул только – и повернулся, ни слова не говоря, четыре чашечки с небрежной ловкостью на стойку выставил. И кофе запахло. Тем самым, незабвенно-паршивым “стрелковским” кофе. Тут даже у Сереги челюсть отпала.
А седой этакий графский приглашающий жест произвел:
- Прошу. Для старых клиентов – за счет заведения. Но только по чашке, сразу предупреждаю.
Семка, по роже видно, только благодарить собрался – и вдруг в улыбке расцвел, по ляжкам себя хлопнул:
- Мадонна миа! Арчибальд, вы? Помните? – к компании повернулся.
- Зуб на рельсы…- в полном замешательстве пробормотал Санька. А Костя с Серегой хором чью-то мать помянули. И как еще сразу-то не вспомнили? Ох, когда ж все это было? Десять… Нет, двенадцать уже лет назад… И ведь почти сразу догадались, только не поверили! Старший бармен “Стрелки” времен золотого века. Тогда его Арчибальдом Арчибальдовичем уже и прозвали, против чего он не возражал, и куча всяких баек, только что не страшилок про него ходила. Постарел-то как… Как хотите, не может такого быть! И тем не менее…
Поздоровались с подчеркнутым, серьезным уважением. Легенда, хоть и постаревшая. Тот в усы чуть усмехнулся, блюдечко со следами пепла на стол выставил, закурил. Остальные тоже за сигаретами полезли. Вроде, поговорить бы о чем-то, только вот о чем? Приятно все это, конечно, только некоторая неловкость присутствует.
От неловкости сам Арчибальд избавил, на Костю глянул:
- А вы, смотрю, все еще “Беломор” предпочитаете?
- Да, привык… Простите, нескромный вопрос: а вы что ж, все это помните? Как же это?
- Фотографическая память. Да и бармен настоящий всегда должен завсегдатаев помнить. Сколько бы ни прошло.
- А много тут в последнее время из стариков… ну, то есть, таких как мы? – поинтересовался Серега. Анатолий (опять мимолетная усмешка) плечами пожал:
- Почти никого.
- Почему, интересно?
- Им это не нужно. Или знают, что больше раза здесь не побываешь, - не слишком понятно, но значительно ответствовал Арчибальд. Заметив недоумение, тут же осведомился:
- Пить что-нибудь будете? Если хотите поговорить, рекомендую вон тот столик.
- Давайте, что ли, “смирновки” по сто пятьдесят…- растерянно предложил Санька.
Забрали бокалы, устроились за дальний столик. Глотнули, помолчали, снова закурили. Санька резюмировал:
- Так не бывает. И Арчибальд таинственный какой-то. Как отравитель. Где, интересно, он все это время был?
- Со мной в террористическом центре подготовки.
- Угоняя самолет, лучше находиться в числе заложников, - как бы про себя пробормотал Семка. Костя реагировать не стал – просто очередная Семкина сентенция, наслушались уже. Дым выпустил:
- Видишь, не только хреновые странности происходят.
Семка – фирменная улыбка в скобках:
- А кто сказал, что вообще что-то происходит?
- ??? – реакция общая.
- Нет, ну что произошло-то? Я имею в виду, реально? Что, за этим гавриком бородатым эфэсбешники приехали? Санька свой трупак из-под колес вынул? Я своего мистера Хайда за руку поймал? У Арчибальда фотографической памяти быть не может? Никакой фантастики покуда. Все в границах реальности.
- А пистолет пластмассовый?
- Он с тобой, кстати?
- Нет уж, ну его на фиг…
Насчет моря Костя пока упоминать не стал. Как бы, принцип Гамильтона-Оккама. Незачем ребятам лишние сущности подкидывать. Вместо этого палец воздел:
- Внемлите! Ибо солнцеподобный Семен-ибн-Сулейман в неизреченной своей мудрости, сдается мне, некую версию имеет. Не уверен, правда, что толк с этого будет. Больно уж все абстрактно и заковыристо. Ну, Сема же – он у нас уникум. Может, находясь с женщиной в интимном, так сказать, процессе, переводить стихи с гишпанского на немецкий и обратно.
- От уникума слышу.
- Стоп, - Серега головой потряс. – Сэмэн, ты реально что-то имеешь?
- Что значит – реально?
- Ладно, ладно, не кочевряжься.
- Да, в общем и целом домыслы, конечно. На уровне фактов ничего. Ну, как бы сформулировать… Во всех, с позволения сказать, событиях материальный фактор отсутствует. Если что-то и происходит, то на уровне информации.
- Материальный фактор ты вчера пробухал, - буркнул Костя.
- Вот этого сам понять не могу. Что б там ни было, но бабки-то мне дали. И водки на них я ни хрена не виртуальной взял…
- Беда с вами, теоретиками – ни украсть, ни покараулить.
- Отвлекаетесь, господа…- влез Серега. – Да, а где у нас благородный дон Санчо?
Благородный дон у стойки оказался. Беседует с юным гопничком, который до этого в углу сидел. На морде у благородного дона очки темные, улыбка во всю пасть. У оппонента, по всему видать, штаны уже полнехоньки, но явно возникает. Никто еще ни сообразить ничего не успел, ни дернуться, а Санька вдруг его развернул ловко, за шиворот и за штаны ухватил, понес куда-то. Арчибальд вслед грянул величественно:
- Андрей! Пропустить!
Костя и Семка с Серегой только недоуменно перглянуться успели, а Санька уже снова тут. Ладони отряхнул демонстративно, с Арчибальдом легкими поклонами обменялся, за столик вернулся. Сообщил небрежно:
- И даже не устал…
- За что ж ты его так?
- За воротник. Обнаглели, щенки. Мало того, что музыка ему здесь, видите ли, не нравится, так еще и старшим хамит. Ладно бы мне, а то ведь Арчибальду…
- Елки зеленые, и это добропорядочный семьянин, у которого жена завтра приезжает, - с деланным сокрушением вздохнул Серега.
- Ага. Бюргер, бля… Ну так до чего вы тут договорились уже?
- Да, так на чем мы остановились? – переключился Серега. – События на информационном уровне – это что, нам кто-то что-то показывает?
- Или заставляет увидеть.
- Глаза отводиит?
- Или свои одалживает. Посмотреть.
- Слушайте, давайте по-русски, а? – взмолился Санька. – Кто кому там еще глаза отводит?
Спутница выкинутого у столика появилась. Молоденькая тоже, в меру смазливая, неумело наштукатуренная, пьяненькая слегка:
- Раз уж парня выставили, может это, девушке чего-нибудь выпить купите? – и Сереге пытается глазки строить.
- Купим, родная, купим, - негромко бросил Костя. – Только ты за свой столик сядь, и дай взрослым дяденькам спокойно о своих скучных взрослых делах поговорить.
Надулась, отошла. Семка свой бокал допил:
- Сурово ты с ней…
- А что – сурово? Хочешь – действуй. Гарантируется немного удовольствия и целая куча проблем…
- Да, Сэмэн, - Серега тоже водку допил, - тут что-то такое звучало, что взрослых дяденек ждут взрослые дела… Такие, зеленые и сушеные.
- Ждут не дождутся, - подтвердил Семка. – Костя, папиросами поделишься?
- Да в легкую. Забирайте пачку, я по дороге куплю.
- А ты что, не с нами? – нахмурился Санька.
- Времени сколько?
- Без десяти восемь.
- Мне, как бы, еще заехать кой-куда надо. Думаю, надолго не застряну.
- Ну что, господа, подхватились?
- Гойда!
Чинно с Арчибальдом простились, потянулись по лестнице. Девочке, кстати, выпить так и не купили…
На улице после дождичка посвежело. И на потемневшем тротуаре, метрах так в десяти от входа, шестеро вьюношей, лет так семнадцати-двадцати. Гопсовского образца. И на дверь глядят выжидательно.
- Это откуда зоопарк такой? – поинтересовался Костя. Санька пригляделся:
- Так это ж тот сопляк, которого я только что выписывал… Смотри-ка ты, уже не один.
- Быстро они.
- Так…- у Сереги на губах улыбочка появилась, плотоядная такая. Вперед протиснулся, гопничкам навстречу пошел с ленцой такой. Как тогда, лет десять назад. Костя, Сема и Санька, понятно, следом потянулись.
А Серега, остановившись, все с той же ленцой, свысока осведомился:
- Проблемы?
Вышвырнутый попытался загундосить было в духе:
- А че он…- указывая подбородком на Саньку. А остальным явно как-то скучно стало. Понятно: будь Санька один, могли б попытаться массой задавить. А тут четыре дядьки, от которых неизвестно чего и ждать. Да и Серегин апломб языка их несколько лишил. Один, придурок в синей бейсболке, из-за пояса длинную никелированную дуру потянул. Именно что придурок: Костя еще только сообразить успел, что это явная пневматика, а в воздухе уже Серегин ботинок мелькнул, и пушка где-то над головами закувыркалась. Костя аж залюбовался, но тут рядом какой-то мордатый возник, пришлось уворачиваться. И пошла веселуха.
На Серегу длинный какой-то выскочил, попытался ногами махать, за что и получил тут же каблуком в лоб. Лишенный пистолета успел Саньку в брюхо лягнуть, но оказался сразу повержен и растоптан. Костя, при своих длинных конечностях и обезьяньей прыгучести, успел мордатому пару раз в хохотальник зарядить, но тот сообразил наконец, навалился всем весом, по газону покатились.
В общем, удивительно быстро все кончилось. Изничтоженный враг, как говорится, в панике покинул поле битвы. Последним мордатый, в три погибели согнувшийся – Костя исхитрился его напоследок по яйцам пнуть. Только тот, без пистолета, на асфальте у стеночки икать остался. Глазенками лупает, соображает, видать, когда его, бедолагу, по-настоящему бить начнут.
Только не торопится никто. Костя, чуть нагнувшись, нос ладонью зажимает:
- Твою мать… Дайте, что ли, платок кто-нибудь…
- На, - у кого платок всегда с собой, как не у Сереги? – Как это тебя угораздило?
- Башкой, сука, заехал… Ну елки-сношалки, всю футболку изгадил…
- Семка, ты в порядке?
- Относительно.
Костя, под трубой водосточной платок намочив, рожу оттирает:
- Серега, зацени: сильно страшно?
- Да нормально, потянет… Куртку только застегни. Так, а Санька-то опять куда подевался? Догонять, что ли, побежал?
Никуда, как выяснилось, благородный дон Санчо не девался. Возвращается от киоска на углу с бутылкой пива в руке. Остановился над поверженным в синей бейсболке, в руку ему пиво сунул:
- На, мизерабль. Смотри не напейся. Ну что, пошли?
- Пошли.
Семка шагов через пяток заметил вдруг:
- Санька, с чего это ты сегодня добрый такой? К дождю, не иначе.
Санька отмахнулся только:
- Ай… Вспышка гусарства перед возвращением в лоно. Кстати, давайте, что ли, мотор возьмем? Неохота на автобусе бултыхаться.
- Возьмем, коли бабки есть… Костя, ты с нами пока?
- Да ладно, мне тут на автобусе ближе. Чуть попозже подтянусь.
- Смотри, ждем. Сильно не геройствуй, в плане там алкоголя и всего прочего.
- Не извольте беспокоиться, вашбродь, - Костя к остановке повернул. Все ж некая заноза в мозгу осталась. А, да: Семка сразу папиросами поделиться попросил, будто знал, что Костя с ними не поедет. А Костя, помнится, об этом еще не говорил ничего… Или говорил?.. А, ладно. Не суть.
Попутно Костя прикинул еще, что бабок в кармане, в принципе, достаточно, чтоб до места на тачке добраться. Да уж бог с ним. Гусарство, конечно, дело хорошее… Но когда вопрос ставится так: мотор или портвейн? – выбираешь почему-то всегда одинаково.
Глава 5
СКОЛЬКО РУК, ЧТО НЕЛЬЗЯ СОГРЕТЬ
На конечной Костя еще посидел, покурил, время от времени трогая осторожно распухший нос. Вот, наверно, свекла… Ну ничего, мордатому тоже досталось. Еще к себе прислушался: как, сильно пьян или не очень? На удивление, оказалось: не очень. Адреналинчик, что ли, алкоголь нейтрализовал? Вот смеху-то будет, если последняя бутылка роковой окажется… Ладно, авось, разберемся.
Так что минут уже через двадцать с небольшим Костя с портвейном под курткой к берегу спустился. Костерок шает едва, солнце в море опускается. А на камушке Анка сидит, на дорожку закатную смотрит. Вовки что-то не видно.
На Костины шаги Анка не обернулась. Так и осталась сидеть, обхватив себя за плечи. Спросила только негромко:
- Обезьян, ты?
- Угу… Гавриил Орангутангович Павианц. Замерзла?
- Немного.
Костя куртку с плеч стащил, Анке на плечи накинул. В конце концов, до пятен кровяных на футболке тут докапываться некому. Помолчал немного, бутылку из-за пояса вынул:
- Тут у меня еще согревающее… Не против?
- Не против… Только стаканы я все пожгла.
- На фига?
- Плавятся прикольно. Я ж не знала, что ты с портвейном придешь…
- Ну, значит, из горла, как в детстве… А Вовка где?
- Ходит где-то.
- И давно?
- Часа полтора.
Костя зубом цыкнул, уселся, поджав ноги:
- Ясен перец. Опять, значит, поцапались… На, согревайся. Я пока пропущу, во мне уже нормально плещется.
- Спасибо… Слушай, что с лицом? И футболка…
- Да так, молодость вспомнили. Слушай, ну этот-то змей где лазит? А то меня ждут.
Анка улыбнулась грустно, плечами пожала:
- Туда куда-то ушел… Психанул, сцену мне устроил и свалил. Портвейна бутылку и сосиски с собой забрал.
- Что характерно, - ухмыльнулся Костя. – И что, повод какой-то был? Или опять из-за меня завелся?
- В том числе.
- “В том числе”…- сморщившись, передразнил Костя. – Нет, ребята, что-то никак я вас не понимаю. Дурак, наверно.
- Ну при чем тут “дурак”?
- Да ни при чем тут дурак. Дурак тут совершенно не при делах.
- Слушай, Обезьян, только не начинай все снова, ладно? Обо всем ведь говорили, и не один раз.
- Ну да, помню. Как бы, все точки над всеми буквами расставлены. А так же все знаки препинания, акценты, блокпосты и кордоны… Ладно, извини. Это я действительно не по делу. Тоже перенервничал малость.
- Кстати, тоже извини. Неловко получается, что тебя сдернули. Да и сейчас…
- Да ладно тебе… И вообще, с какой стати ты за Вовку-то извиняешься?
- Ну, раз уж я за него по шее получаю…
- Один-ноль, - хмыкнул Костя. Так папиросы и не достав, поднялся, разглядывая плоский камушек у себя в руке. Примерился, запустил “блинчика”. – И вообще, чувствую, пора тему менять. Дай, кстати, глотнуть…
- Держи. Ты-то как, вообще?
- Тоже мне тема…- Костя из горлышка глотнул, бутылку поставил, закурил наконец, глубоко затягиваясь.
- Ну а все-таки?
- Да все, в общем-то, как обычно. Солнце всходит и заходит, солдат спит – служба идет, день прошел – и хрен с ним… Шут его знает, плывешь себе по течению, а всякие там проклятые вопросы, высшая математика бытия… Блинище, действительно, что ли, жениться?
- А и женился бы.
- Пытался уже, если помнишь… Да знаешь, тоже как-то не прикалывает. Как Семка бы сказал, ключевое слово “неустроенность”…
- А Семка как?
- Да тоже как обычно, - про всякие загадочности Костя решил Анке не говорить пока. – Все в тех же “Весточках”, все с теми же переводами, все так же пишет что-то. Почитать не дает. А издатели с ним шмалью расплачиваются….
- Ты ведь тоже писал.
- Как же, помню, был грех. Так я когда-то, лет в двенадцать, и онанировал…
- Сравнил…
- А что? Сублимация, мать ее… Тот же творческий онанизм. Ничего из этого не вышло, поскольку нужно никому не было. Ладно, это все лирика, но Вовка-то где? И времени, кстати, сколько?
Анка за часами к сумочке наклонилась:
- Без пятнадцати десять.
- Ого себе…
Слушай, а что ты-то будешь тут сидеть? Сам говорил – ждут тебя.
- Ага. Правильно. А тебя, значит, на пустом берегу на ночь глядя одну оставлю. Это ты просто гениально придумала.
- А что делать?
- Знаешь, есть у меня такое чувство, что он портвейн присосал и где-то в лесочке спать залег. До утра проспит…
- Поищем?
- Во-первых, где? Во-вторых, темнеет уже. Слушай, у меня предлагуха такая: ждем его еще минут двадцать-двадцать пять. Пока солнце не закатится, а дальше двигаем. Если без меня дорогу найдет, либо у тебя прорежется, либо у меня. Если нет – я с утреца за ним зайду. Годится?
- Уговорил.
Костя рядом с Анкой уселся. Еще по глоточку выпили. И тихо, только волны по гальке шуршат тихо. Даже чайки угомонились. Молчат оба. Что у Кости, что у Анки одного не отнимешь – с ними молчать легко. А то бывает такое, что и говорить с человеком в данный момент не о чем, и молчать неловко. Ну и начинаешь темы всякие подыскивать, паузы анекдотами заполнять… И глупо получается и противно.
Так что молчит Костя, курит, на Анку искоса поглядывает. Говорил же себе, говорил одну тысячу восемьсот семьдесят два раза и более: плюнь, забей, забудь к черту… И фиг. И сам виноват. И живи с этим, как хочешь. Кури вон коноплю, пей портвейн, правь чужие тексты, вполне идиотские… И нечего тут стонать, гражданин Зинченко Константин Николаевич, 29, русский, незаконченное высшее. А Вовка нехай померзнет. Думает, повезло, так можно себя и по-свински вести? Гений хренов…
Мелькнул и пропал наконец последний волшебный луч, зеленый. Костя портвейна отхлебнул, поднялся, спину размял:
- Ну что, выдвигаемся?
Анка тоже поднялась, сумочку на плечо закинула:
- Может, покричать еще попробуем?
Да, вот смеху-то будет, если Вовка сейчас откликнется…
- Вовка!!!
Анка даже уши заткнула. Костя, вроде, маленький, худенький – где ж у него такой голосина помещается? Охреневшее эхо несколько раз отзвук донесло. А дальше тишина. Костя еще раз гаркнул – тот же результат…
- Убедилась? Ладно, пошли, - Костя руку согнул калачиком. Джентльмен в изгвазданной футболке… Анка чуть заметно усмехнулась, ладонь под Костин локоть продела. Двинулись.
На тропинке Костя предупредил:
- Слушай, в городе я куртку у тебя заберу. А то там эти, в серой шкуре. Вопросы задавать очень любят, документы всякие спрашивать…
- Ладно.
- И еще момент, как бы, такой: куда мы отсюда двинемся?
- Знаешь, я домой, наверно.
- Я чего предлагаю: может, ко мне? Портвейн и шмаль гарантируются. А Вовка, ежели проспится, скорее всего, туда же подтянется, поскольку ближе. Ну как?
- Искуситель… Да нет, не стоит. Придет Вовка к тебе, а я там… Он же меня потом сожрет. Не хочу я с ним лишний раз сраться.
- Дурдом, - кратко определил Костя. – Нет, не понимаю… А ты-то чего?
- Ну, вот так вот все… Портвейн ты захватил?
- Обижаешь… Погоди, глотну, а то чуть связки не сорвал.
Костя Анке бутылку передал, дальше молча пошли. Да и какого лешего тут скажешь? Нет, братцы-кролики, как-то неправильно мы живем… С другой стороны, с теми, кто правильно живет, неинтересно…
По дороге до остановки только парой каких-то пустячных фраз обменялись. К Косте идти Анка так и не уговорилась. На остановке чудом нырнули в последний заблудший автобус, друг на дружку поглядели – и заржали вдруг чуть не до слез. Одновременно, похоже, одно и то же вспомнили – как ломились точно так же за автобусом. На этой же, кстати, остановке. Только тогда еще и вымокли до ниточки…. А, вспоминай не вспоминай, сейчас-то ведь уже ничего не переиграешь.
Так что, отсмеявшись, Костя осведомился:
- А ты хорошо подумала? А то смотри, на следующей выскочим…
- Я хорошо подумала. И даже не соблазняй лучше.
- Но проводить-то тебя можно?
- Так тебя же ждут.
- Ну, тут лишние полчаса погоды уже не сделают. А то еще украдут тебя по дороге…
- Сам-то нормально доберешься?
- А что? Пьяные пэтэушницы в гаражи затащат?
- С тебя станется, - улыбка у Анки светлая такая… Погасла, правда, быстро. Молчит Анка, в окошко темное смотрит. И Костя молчит. Мысли всякие невеселые думает. Усмехнулся еще про себя: насчет моря Анка так и не спросила. Тоже как данность приняла: от Обезьяна, мол, всего ожидать можно… Да чего там, всегда она такая была.
Невеселых мыслей на четыре остановки хватило. А дальше на воздух выскочили, вечер классный. И вообще, мрачнуху давить – дело гнилое. Сам расстроишься и, главное, Анку расстроишь. И будешь, опять же, дураком себя чувствовать.
Так что лучше уж молчать, пока молчится. До моста тут недалеко, минут пятнадцать… А у самого моста Костя вспомнил вдруг:
- Слушай, у меня же еще по глотку осталось.
- Допивай, я не буду.
- Дело хозяйское…
Костя пустую бутылку на ступенечку пристроил – бомжи подберут. Поднялись, остановились над железной дорогой.
- Покурим?
- Покурим.
Закурили. Со стороны вокзала, от кучи огней разноцветных, пассажирский легко и радостно простучал куда-то в темноту, где Москва и прочие веселые места. Глядя на окошки мелькающие, захотелось вдруг Косте не здесь, на мосту быть, а там, в поезде. И глядеть бы в темноту на проскакивающие огни – мимо, мимо! – И не думать ни о чем, слушая колеса, а потом привалиться к стенке в тамбуре, чуть пружиня ногами, и курить, и вдыхать чуть дымный, специфический запах дороги…
Мигнул красными глазками последний вагон. Анка опять как мысли прочитала, вздохнула:
- Уехать бы сейчас…
- Куда?
- Не куда, а откуда. Хорошие вы все люди, а все-таки хочется иногда подальше от вас оказаться.
Костя усмехнулся в темноте, пряча в ладонь огонек папиросы:
- Мы такие… Чем дальше от нас, тем мы лучше. Только знаешь, прикол-то, по-моему, в следующем: никуда мы с тобой уже не уедем.
- Почему это?
- По определению… Как бы сказать-то… Есть у меня такое ощущение, что мы с тобой уже этому городу принадлежим. Достопримечательности местные. Знаешь, посмотрите направо-посмотрите налево...
Анка засмеялась неожиданно:
- Ох, Обезьян… Вот ничуть ты не меняешься.
- А это хорошо или плохо?
- Для кого?
Костя хрюкнул:
- Хороший вопрос… Ну, в контексте ситуации – для тебя.
- Да знаешь, неплохо, наверно. С тобой, не считая твоих заскоков, легко. Весело.
- А то как же… Амплуа, знаешь ли, такое. Клоун по жизни.
- Да ладно тебе – клоун… Вовка вон – тот тебя иначе, как террористом не ругает.
Ну, тут наш Костя аж протрезвел:
- Как-как?
- Террористом… Ты чего напрягся-то?
- П-погоди… И часто?
- Раз в неделю, как минимум.
- Понятно…- так и слышно, как у Кости под черепушкой шарики забегали. – Слушай, а Саньку-то Иконникова помнишь ведь? Когда вы его в последний раз видели?
- Да с неделю, может, чуть меньше… А что?
- Вовка его определил как-нибудь?
- Ну, что-то сказал, вроде того, что он “Камазу” дороги не уступит… Слушай, Обезьян, ты чего такой загадочный? Колись давай.
- Да погоди ты – колись… Я сам пока ни хрена не понимаю. Пойму – ты первая узнаешь, годится? К Сереге давно заходили?
- Опять про Вовку? Так про Серегу-то он ничего и не говорил, - Анка язык показала.
- А про кого говорил?
- Ну, там эта, Серегина, как ее, не помню…
- Аленка.
- Ну. Потом по улице шлши, Вовка что-то и ляпнул, что она из Сереги всю кровь выпьет и до петли его доведет. Сам же знаешь, какой он добрый… А чего ты впился-то так?
- Да я пока ничего лучше говорить не буду. Просто построение одно хочу проверить. Чисто теоретически.
- Ты из-за теории так паришься? Фантастика…
- Слушай, дай мне денек-другой, в черепке все утрясти, а? Говорю же, сам понять ни хрена не могу, - хотя как-то лихо все собирается. Прямо кубик-рубик… Только Анку всем этим грузить абсолютно незачем. Пока, во всяком случае.
Чинарик Анкин по дуге мелькнул, как маленький метеор:
- Как хочешь, дело твое. Но заинтриговал, заинтриговал… Пошли?
Не торопясь, молча прошли над темными глыбами гаражей, по ступенькам, во двор. У подъезда остановились. Костя, под тусклой лампочкой желтый, как монгол, улыбнулся:
- Ну что? “Обниматься не будем, поцелуемся взглядом”?
- Уговорил Слушай, я ж теперь заснуть не смогу, пока не узнаю, что ты там такое придумал.. Ну что, пока?
- Будь.
Лязгнула бронебойная дверь подъезда. Костя постоял еще с минуту, повернулся, тихо насвистывая, побрел к мосту. К черту. Домой, домой. К портвейну и шмали…
Зашел еще в гаражи отлить, поднялся на мост, облокотился на перила, закурил без охоты. Внизу грузно, со скрипом тянулись платформы с непонятного назначения маслянисто-красными агрегатами. Так-так-так… Вовка, стало быть. Террорист говорите?
Да нет, воля ваша не вяжется что-то. Ну какой из Кости, к едрене бабушке, террорист?.. Террор, братцы-кролики, предполагает какую-никакую, но все-таки идею. А у Кости только мысли, а идей никаких. Отпуск кончается – вот тебе и вся идея… Откуда им взяться? Что в активе-то? Пачка “Беломора” в день, нелюбимая работа, немного суеты, пьянки, секса без эмоций, трепа и конопли, незаконченное высшее, не состоял, не был, не участвовал, не привлекался… Одни сплошные “не”… И с каждым годом все меньше тех, с кем хочется говорить, и почти не осталось тех, с кем можно просто молчать… Ладно, думай, Костя, думай. Взболтай серое вещество. Подведи, так сказать, смекальную линию…
Итак, господа присяжные, что мы имеем с гуся по имени Костя? Таланту особого Господь не дал. Ничего великого или хотя бы достойного, окромя этой телевизионной мути, не создано. И, похоже, не будет – за отсутствием элементарного к тому позыва. Семьи тоже нет. И тоже, скорее всего, не будет – по той же причине. Кого любил – не согрело, кого ненавидел – не обожгло, так откуда ж тут еще идеям-то каким-то взяться?
Ладно, дражайший Константин Николаевич, а ежели с другого конца зайти? Ведь идеи-то – они ж взаимозаменяемы, как гайки! И для террора основанием любая послужить может. Всяк террорист ведь ближних-то мочит ради вселенской гармонии и всеобщего счастья… А вот если и нет у нашего обобщенного террориста за душой никаких идей? А есть такое поганенькое самоудовлетворение шута горохового, никудышника, никудышником себя осознавшего?.. Герострата. Геростратика и Геростратишки… Ничего себе, мысль… Аж противно. Мог ли Вовка Ширков не мозгами, так интуицией до такого допереть? Или, если Семкину завиральную теорию брать, Костю таким увидеть?..
- Э. борода, закурить есть?
Крутнулся Костя, как боевой механизм. Борода торчком, шерсть дыбом, в глазках суженных аж свет нехороший такой. Маленькая двуногая бомба. Водородная, как минимум. Двоих быков аж отшатнуло:
- Все, мужик, извини. Счастливо.
Костя малость вслед им поглядел, чинарик изжеванный выплюнул. Опять на губах усмешечка невеселая заиграла. И к дому зашагал устремленным шагом. Стало быть, говорите, террорист? Ладно…
Глава 6
А В ЭТО ВРЕМЯ БОНАПАРТ ПЕРЕХОДИЛ ГРАНИЦУ
Времени – шесть с копейками. Пусть будет, скажем, 6.08. Костя после вчерашнего и бессонной ночи на удивление бодр и свеж. Литая такая, чеканная, злая свежесть. Джинсы застиранные чистехоньки, футболка белоснежна, борода причесана. На правом боку его имеет место быть сумка спортивная черная. В сумке тщательно сложены: бутылек с бензином, масленка, чистая тряпица и парочка газет, похищенных из чьего-то почтового ящика.
Утро соответствует. Тоже свеженькое. И какое-то даже слишком чистое. Стерильное. Дистиллированное. И даже безоблачное небо над головой словно только что с хлоркой помыли. В общем, все в самый раз для дела. Только кто б еще сказал, для какого… Костя, во всяком случае, не знает. Как повернется…
Вчера, конечно, гвалту хватило, им же все и кончилось. Идеи одна другой чудней, так и сыпались. Ну, тут, конечно, Костя не отстал, поучаствовал в полной мере. Но вот о своих выводах и открытиях умолчал покуда. Террорист, говорите? Хорошо. И точка.
Ну а направляется Костя к тому самому камню на распутье, то бишь, бетонному блоку. Бутылки битые вокруг как валялись, так и валяются. Собачников с четвероногими друзьями пока тоже не видать. Горизонт, как говорится, чист. Хвоста, как говорится, нет… Сверток из-под блока вынул – и туда же его, в сумку. Вроде, все. теперь и к морю можно.
Вышел Костя на бережок, огляделся. Никакого Вовки. Ну ладно, по крайней мере выяснение отношений откладывается. Так что Костя с некоторым облегчением газетку развернул, по кглам камнями прижал, все бебехи выложил. В последнюю очередь – тот сверток из-под глыбы. Не торопясь, развернул полиэтилен, потом одеяло.
Вот он, красавец. Костя по каталогу сверялся – “наган” армейский, солдатского образца, года, примерно, четырнадцатого. Шнеллером и автовзводом не снабжен. Спуск, точно, тугой. Рукояточка явно не фабричная – темное дерево в насечке извилистой, вставочки костяные. Явно кто-то по руке себе затачивал. Комиссар какой-нибудь в пыльном шлеме. Чтоб, значит, контру всякую сподручней в затылок шлепать…
Разбирая, чистя и собирая пушку, Костя все ж не меньше часа провозился. Тоже мне, блин, террорист… Только шомпол на место вставил, позади галька под чьими-то шагами зашурщала. Оглянулся – так и есть, Вовка:
- Привет. Курить есть?
- Есть, есть… Пивет
Вовка уселся по-турецки, глянул на газетку в масляных пятнах, тряпки изгвазданные:
- А я думал, ты тут завтракаешь… Ух ты! Чего это у тебя? Дай подержаться.
- Ну на, подержись, - Костя рукояткой вперед Вовке пушку протянул, принялся руки обтирать. Блин, засранец, пятно посадил на джинсы… Маленькое, а все равно обидно.
Вовка ствол на вытянутых руках плашмя подержал, любуясь:
- Да… Предназначение и завершенность. Красота. Люблю, - взял за рукоять, курок отвел, барабан крутанул. – Где взял?
Костя пальцем дуло от своего лба отвел. Тут не то что палка, тут и пластмассовая волына стреляет, что уж говорить о старом боевом “нагане”, пусть и незаряженном…
- Где взял, там уж нет… Сейчас таких не делают.
- Точно, - Вовка со вздохом ствол обратно на газетку положил. – Ладно, раз жрать не принес, дай хоть папироску.
Костя, насухо руки вытерев, пачку из кармана выудил, Вовке протянул. Вовка мундштук тщательно продул, тряхнул спичечным коробком, закурил. Косте припомнилось вдруг, что Вовка, что бы ни делал – все без неряшества, но с какой-то жадностью: ест, пьет, курит, работает. Только бы успеть…
- Да, слушай, я там на берегу такой корабль нашел!
- Корабль кораблем, а вчера-то ты куда пропал? И Анку здесь одну мерзнуть какого хрена оставил?
- А где она?
- Я ее до подъезда вчера проводил. Можешь не париться.
- До чьего подъезда?
- До ее, - теперь, вроде, почувствовал Костя то, чего так не хыватало – хорошую, конкретную злость. И сдерживать ее особо не стал. – Хотя и предлагал до моего.
- Предлагал…- Вовка, глядя на ленивые волны, медленно отступающие от вчерашнего костровища, задумчиво дым выпустил. – А зачем?
- Хороший вопрос…- против воли Костя ухмыльнулся. – Так, всяких вкусных вещей попить-покурить, с хорошими людьми пообщаться…
- И что за хорошие люди?
- А какая тебе разница? – Костя мыслями уже малость в сторону ушел. Итак, вот он – Вовка, вероятная причина всех заморочек. На информационном там уровне или каком… Надо как-то на эту информацию его разводить. Тонкая дипломатия тут не катит. Кашлял Вовка на тонкую дипломатию. Он ее просто не замечает. Значит, старая добрая лобовая атака. Только с чего ее начинать?..
Вовка явно почуял – есть у Кости на уме что-то. Снова револьвер с газетки взял, барабан крутнул:
- Разница, говоришь, какая… Толку нам с тобой от этой разницы? А это на кой захватил? На чаек поохотиться?
- “Эту чайку я кладу к вашим ногам”, - преувеличенно театрально процитировал Костя. И мысль некая мелькнула. Даже не мысль еще – так, тень мысли, бесформенная почти. Ну что ж, значит, лобовая атака:
- А ты что - другое что-нибудь предлагаешь? В русскую рулетку сыграть, например?
Темные Вовкины глаза на лице вынырнули, в Костю так и воткнулись. А Костя вдруг спокоен сделался, как этот вот самый “наган”. И взгляд Вовкин встретил, не смигнув, светло и ясно. Вовка улыбнулся углом рта, снова к морю отвернулся:
- В русскую, говоришь, рулетку… Что ж, отчего бы и не сыграть. А зачем тебе вдруг приспичило? Кровушки захотелось?
В другое время, может, и смутился бы Костя, а тут только плечами пожал:
- Кровь твоя мне, как бы, ни к чему. А вот вопросов интересных у меня к тебе имеется штук несколько.
- Во-он что…- протянул, словно догадавшись, Вовка. – Такие, значит, вопросы?
- Значит, такие.
- Ладно, позадаем вопросы… Я тебя тоже поспрашиваю, лады?
- Годится.
- Только знаешь, давай не здесь. А то нехорошо получается: сидели вчера тут вместе, выпивали, вон и бутылка еще валяется… Неправильно как-то.
Насчет того, что правильно, что нет, у Вовки представления своеобразные. Но тут Костя спорить не стал:
- Отойдем так отойдем… Может, корабль заодно покажешь?
- Давай.
- Погоди малость.
В самом деле, как бы там оно все ни повернулось, а вот срач после себя оставлять – это уж точно неправильно. Так что Костя все тряпки, после чистки револьвера оставшиеся, в газетку собрал, скомкал, отнес на костровище. Зажигалкой чиркнул – даже отдернуться пришлось, чтоб волосы не опалило. От газеты, от тряпок, бензином да солидолом пропитанных, дымое веселое пламя к чистому небу так и рвануло. Секунд через десять умерло, оставив после себя жухлый черный комок с реденькими красными червячками.
- Ну что, пошли.
Пошли. Костя молча из кармана папиросы вытащил, молча Вовке предложил. Вовка кивнул, взял. Закурили. Галька под ногами шуршит, чайки где-то от берега далеко скандалят, елки шепотом переговариваются. И отливом пахнет. Солью, водорослями, мелкой морской живностью, доживающей последние минуты на камнях под ярким солнцем.
Решимость-то у Кости не делась никуда, а вот мысли проскакивают какие-то смутные, малопонятные. Ладно, пусть все, что в последние два дня происходит – все это с Вовкиной подачи. Значит, море тут не без Вовкина участия плещется? Тогда, если Косте пуля достанется, Вовка-то остсюда дорогу найдет… А вот если Вовки уже не будет, интересно, останется море? А, к черту, неважно.
Мысок лесистый прошли – и прямо у корабля этого оказались. Нос глубоко в галечник ушел, две голые мачты чуть косо в небо смотрят. Белая краска с обшивки осыпалась наполовину, ржавчина узорами проступает. Ни номеров не видно, ни названия, а на верхушке грота птица какая-то сидит. Эх, красивая была яхточка… У Кости корабли брошенные почему-то жалость всегда вызывают.
Вовка подбородком указал:
- Вот.
- Вижу. Не смотрел – сундуков с золотом там нет? Или, на худой конец, бочек с пряностями?
Вовка только головой рассеянно помотал. Потом спросил неожиданно деловито:
- Патроны-то взял?
- А как же…- Костя патрон из кармана выудил, откинув барабан, вложил, на место вставил. Курок взвел, вертанул. Хорошо смазал, легко вращается. Выпустил рукоятку, оставив ствол на пальце болтаться:
- Ну что, давай для начала о правилах договоримся?
- Слушай, а давай так: не себе в лоб, а друг другу?
Косте даже головой пришлось потрясти:
- Зачем?
- Ну, если себя своей рукой – грех ведь…
Чего уж там, умеет Вовка озадачить…
- А кого-то своей рукой – что, не грех уже?
- Это простительный. Ты ж меня убивать не хочешь, так?
- Хм-м… Да нет, наверно. Не хочу.
- Ну вот. Я тебя – тоже. А своей рукой себя убить – не прощается.
- Да погоди ты – убить… Никто никого покуда не убивает. Ладно, уж коли ты такой праведник, сделаем, как предлагаешь. И давай так: стреляющий имеет право один вопрос задать. А второй ответить должен. Только честно. Чтоб враньем и близко не пахло.
Вовка, сощурясь, кивнул:
- И какой бы ответ ни услышал, а стреляй… Нет выстрела – крути барабан, дай другому счастье попробовать.
- Да уж, ни хера себе счастье… Ладно. Играем до трех… вопросов?
- Давай. Как отвечаем – “да” или “нет”?
- Знаешь, мы с тобюой, по-моему, да и нет не обойдемся… Ответ даем более-менее развернутый. Уточняющие вопросы разрешаются, наводящие и риторические – нет.
- И без вранья… Ну что, кто первый?
- Куда торопишься-то? Посидим, покурим для начала.
Молча и быстро по папироске выкурили. Вовка, вскинув на Костю глаза исподлобья, повторил:
- Кто первый?
- Давай, что ли, монетку бросим… Моя решка.
Десятчик новенький на солнце золотой рыбкой блеснул – хоть три желания загадывай… Костя поймал, прихлопнул, ладони раскрыл:
- Решка. Ну что, крути барабан.
Вовка, пожав плечами, револьвер у Кости взял, барабан крутанул. Протянул Косте. рукоять в ладонь легла удобно, ласково. Костя поднялся медленно, огляделся. Море ласковое, острые тени от елок к воде тянутся, корабль, как влитой в берег… И представить на этом фоне Вовку с дырой во лбу не получается как-то. Да, блин, выбора-то все равно нет. И за язык, как бы, никто не тянул. Так что Костя руку поднял, ствол Вовке в лоб уставился. Блинище, что ж первым делом спрашивать-то?..
- Что ты про это море знаешь?
Вовка на сей раз опешил совершенно явственно – таким его Костя, пожалуй, и не видывал:
- То есть?
- Уточним. Вчера мы сюда пришли – ты сказал, что как дома здесь, помнишь? Что ты в виду имел? Ты до этого здесь был?
- Откуда? Я ж вообще не в курсе, где ты это море взял. А насчет дома… просто знаешь, спокойно мне здесь. Как война везде, а тут перемирие, понимаешь? Как, ответил?
- Да, пожалуй…
- Ну что, уговор есть уговор.
И не врет ведь… Да Вовка – он вообще никогда врать не умел. И придется ведь сейчас. Ну, господи пронеси…. Костя медленно, как на стрельбище, потянул собачку.
Щелк! Костя занемевшую враз руку опустил, дух перевел. Футболку из джинсов вытащил, промокнул вспотевший лоб. Взвел курок, провернул барабан, сунул револьвер Вовке:
- Твое слово.
Вовка тоже с какой-то нерешительностью машинку в руке взвесил, руку с трудом, точно через силу, разогнул. Черный зрачок “нагана” в переносицу Косте уставился. Костя еще к себе прислушался. Нет, не страшно…
- Ты с Анкой спишь?
Костя пару секунд осмысливал, потом чуть не заржал. Ну ни фига себе, проблемки у “колебателя реальности”! Он, оказывается, ту историю давнюю все в уме держит, да так, словно она по сию пору продолжается! А Костя-то уж чего-то глобального ждал…
Так что, с трудом переключившись, Костя ответил коротко:
- Нет.
- А раньше?
- Майн готт… Сам же знаешь. Было несколько раз. Месяца два, вроде, что-то у нас корячилось. Да только вот не получилось ни фига, как видишь. К сожалению. А сейчас – нет.
- Почему?
- Ну уж не из-за тебя… Просто нечестно получится. По отношению к ней. Она-то свой выбор, как бы, сделала, и как-то давить на нее, к вранью толкать… Но знаешь, если она этот выбор переиграть решит, я только за буду. Все? Уговор…
Щелк! Вовка с шипеньем, как проколотый, воздух выпустил, ссутулился, руку уронил. Костя с сомнением прищурился:
- Ну что, может, хватит? Или продолжать хочешь?
Вовка помолчал, голову вскинул:
- Да давай уж до трех продолжим… Вот и получится по числу гнезд в барабане.
- Л-ладно… Ну что, вращайте барабан.
А дерево рукоятки теплое и уже чуточку влажное. И револьвер Косте вдруг тяжеленным показался, аж руку оттягивает. Ох, Константин Николаевич, похоже, пустышку тянете…
- Пальцы Костины на рукоятке аж побелели, на шерстистой руке, вытянутой напряженно, вены веревками проступили:
- Слушай, а что ты в виду имел, когда говорил, что я террорист? Что-то конкретное? С самолетами это, случайно, не связано?
Костя в глаза Вовкины поверх ствола уставился. И как электричеством от темени до пят, понимание продрало – до того, как Вовка хоть звук выдал. Нет, Вовка тут не при делах. То есть, Анка не врала, конечно – зачем бы? – но Вовка об этих делах с Костей и самолетами явно впервые слышит. И думает тоже.
- Какие самолеты?! Заболел, что ли? А насчет террориста – это Анка тебе брякнула?
- Неважно. И очередь моя.
Вовка усмехнулся вдруг весело:
- Ох, видел бы ты себя сейчас… Натуральный террорист в натуральную величину.
- Я свой вопрос задал.
- Как сказать… Ну, вот лет сто назад ты бы по-любому бы ведь в террор пошел. Савинков там, все дела… Подходящий человек. Убить надо – убьешь, умереть – умрешь, и бояться при этом не будешь. Было бы за что. А сейчас тебе, вроде как, ни умирать не за что, ни убивать. Вот и мечешься. Так-то. Ну что, уговор?
Нет, совпадение там или что, но ни при чем тут Вовка… Костя его и слушал-то вполуха. Его выкладки психологические – они, может, и точные, только вот делить их надо на четыре, как минимум. Эх, Костя, лопух ты злосчастный, ну и на хрена ты это все затеял, спрашивается? Ладно. Три… Два… Один…
Щелк! Костя на резком выдохе закашлялся, сплюнул. Взвел курок, снова крутнул барабан:
- Твоя очередь.
Отвернулся даже, чтоб Вовку не смущать. Там, где море с небом сходится, облака горкой. Задник для театра абсурда, блин…
- Ну что, готов?
- Готов, - голос Вовкин звучит глухо. Костя голову повернул, не на ствол смотрит, на Вовку:
- Итак?
- Ты с ней без меня видишься?
Ну, кто про что, а вшивый все про баню…
- Бывает. Тебе она просила не говорить.
- Почему?
- А сам не догадываешься? Ты ж себе сразу досочиняешь чего было и чего не было, потом хрен знает, сколько поедом ее жрешь. Так тоже ведь нельзя, сам-то подумай хоть малость. Самое паршивое, что не по делу все, хоть это ты понимаешь? А если понимаешь, так какого члена человека изводишь? – Костя и сам не заметил, как на ор сорвался. Накипело. – Мы тогда с тобой говорили – помнишь? Что ты, засранец, мне обещал тогда – помнишь? Ты себя пяткой в грудь бил и орал, что беречь ее будешь – помнишь? Теперь, значит, это так называется?! А…- махнул Костя рукой. – Действуй давай. Уговор.
- И о чем вы с ней говорите? – Вовкин вопрос как бы вскользь прозвучал.
- Да о тебе, идиоте, в основном. Смешно?
- ****Ь!!! ИДИОТЫ!!!
Вопль Анкин пронзительный по нервам как кнутом хлестнул. У Вовки рука дернулась, курок щелкнул сухо. А Костя этого и не заметил даже, глядя, как Анка к ним летит, почти земли не касаясь, волосы длинные развеваются. Только скользнула краем сознания и пропала мысль, что будь сейчас выстрел, красиво бы получилось. Тоже туда же, эстет…
А Анка набежала у же и – Косте с левой, Вовке с правой – обоим по затрещине:
- Еб вашу мать! Козлы, уроды, мудаки! Охуели совсем, да?! Что ж вы делаете-то? – дыхание сбилось совсем, слезы яростные по щекам текут. И даже сейчас красивая…
- Все, все, все…- Костя примирительно руки поднял. – Здесь уже никто никуда не идет.
Анка с дыханием справилась кое-как, ладонью, по-де6тски, слезы по щеке размазала:
- Придурки, уроды… Дуэлянты, ****ь, недоделанные… Мне-то, по вашему, легче будет, если вы друг дружку поубиваете, да? Оба вы мне нужны, поняли? Оба! Живые! Кретины несчастные, только о себе и думаете…
Вовка вздохнул тяжело, опустился на камень, в землю глядит:
- А Костя-то и о тебе думает, оказывается. Знаешь, каких он мне сейчас за тебя вставил? Это под дулом-то…
- Идиоты вы какие, все-таки… Обоих бы убила.
- А что? Патронов хватит, - пробормотал негромко Костя. – И с кого начать хочешь?
- Вовка неожиданно встряхнулся, ухмыльнулся весело:
- А ты монетку кинь. Только сейчас, чур, решка моя.
- Монетку кинуть? – как бы в раздумье повторил Костя. – Это мы мигом.
Из заднего кармана все тот же десятчик новенький выудил и неожиданно, размахнувшись, в море швырнул.
- На счастье, - Вовка осклабился одобрительно, потом вдруг с камушка подхватился, Анку с Костей сграбастал, к себе притянул. Глядя на него, и Костя засмеялся, а потом и Анка – все еще сквозь слезы, через всхлип, недоверчиво на обоих глядя.
Отсмеялись, сели. Костя папиросы раздал, пустую пачку скомкал, отдал ветру. Закурили. Костя через пару затяжек спросил вдруг:
- Слушай, а как ты нас нашла?
Анка задумалась:
- Не знаю… Честно, не знаю. Почувствовала. Меня сюда как притащило, и дорога сама нашлась. А с чего это вы вдруг?..
- А, неважно. Проехали. Дай-ка…- Костя револьвер у Вовки забрал. Шомпол вытянул, барабан откинул, присвистнул протяжно. На капсюле четко – сдвоенный след бойка. Вовку локтем ткнул, показал. Тот смешок издал:
- Да… По разу на брата.
- Почем ты знаешь… Может, кому-то два раза повезло?
- Ну, третий – счастливый. Анка, попробуешь?
Костя барабан на место поставил, протянул “наган” Анке:
- Действительно, попробуй. Только погоди, патрон заменю.
- Ничего, этот сойдет, - Анка, поднявшись, повернулась к морю, ствол подняла.
- Погоди. Держи двумя руками, от лица подальше. Отдача сильная. Нет, нет, запястье лучше фиксируй… Вот. Ну, с богом.
Шандарахнуло, что называется, во всю матушку. Вернувшееся эхо по ушам прокатилось, заполошные чайки подняли явно ругательный гвалт. Вовка с Костей переглянулись, Вовка головой покачал:
- Нет, по-любому, костлявая сегодня выходная…
Тут даже Вовкина патетика – тяжеловатая, чуть неуклюжая – в жилу пришлась. Костя у Анки “наган” забрал:
- Ну что, зарываем топор войны?
Анка кивнула сразу, Вовка – подумав, медленно. Костя в последний раз револьвер на руке взвесил:
- Черт, жалко… Хорошая вещь, таких сейчас не делают… Эх, ладно. Прощай, оружие!
Ствол, вылетев из руки, по высокой дуге над волнами пролетел, и волна его без всплеска слизнула.
Разбежались не остановке, пердварительно вырив пивка. У Вовки вдруг трнидцатка подкожная обнаружилась – фантастика! Было хорошо, все какие-то светлые были, согласились, что почаще срастаться надо бы… Лепшие друзья, одним словом. А потом Костя Анку с Вовкой на автобус посадил. Сам почему-то пешком поперся.. К черту все, некуда спешить. Некуда.
Так что Костя, бутылочкой пива затарившись, брел неспешно, брел неспешно, отхлебывал, не торопясь, время от времени присаживался на встречные лавочки покурить. Глотая горьковатый дым, невесело усмехался, головой покачивал. И чего с Вовкой такое исполнили? Не молоденькие ведь… А главное, изменилось от этого что-нибудь? Да нет, изменилось, наверно. Легче, что ли, стало? Пары выпустили, адреналинчик погоняли, блин… Но в общем и целом, все как было, так и осталось. И Вовка во всех странностях, которые с Костей и остальными творятся, не виноват совершенно. А кто – об этом Костя даже и думать пока не хочет. Голова легкая, пустая, и мысли проносятся, не оставляя следов.
Так, безмысленно, допивая вторую бутылку пива, Костя до центра добрел. Зачем – это кто б еще ему сказал…Так, ноги принесли. На часах над почтамтом – двенадцатый час уже. Бежит времечко… Ну и хрен с ним.
Еще, уж вовсе неизвестно, зачем, свернул Костя в переулок, ведущий к “Стрелке”. У входа уже припарковалась пара ненашенского вида тачек. У железной двери вышибала отирается. Не вчерашний – другой. Внизу, за стойкой, вместо Арчибальда – наштукатуренное существо в белой кофточке, масти поддельно-рыжей. Магнитофон какой-то попсой тошнится. Публика левая. Костя постоял, ухмыльнулся и – налево кругом – пошел себе наружу.
Вырулил на главную улицу, спустился в полутемный переход. Уже поет кто-то. И толпу собрал нехилую, что уже странно. Еще страньше – поет как-то не по-нашему. Что-то вроде баллады средневековой. Язык Косте незнаком. Ввроде, французский, но какой-то не очень французский. Эх, Семку б сюда, он бы разобрался… Аккорды тоже чудные какие-то, а флейточка тоненьким голосом поверх выводит… Да, хорошо у ребят получается.
Костя протолкался поближе, разглядывая певца. Небольшого роста, худенький, темные, до плеч, волосы. Лицо странное: острое, жесткое. И курточка на нем странная, наподобие камзола. Джинсы драные. И очень Косте знакомые. И футболочка до боли знакома, что характерно. Девочка с флейтой Косте неизвестна, да и шут с ней. А в кофр им уже нормально накидали… Нет, парень, обойдешься. Хватит с тебя и того стольника. Да, собственно, и не жалко. Костя подмигнул певцу и пошел дальше.
Отяжелевшие ноги принесли Костю на остановку. К черту, домой. Раскрутить Семку на косячок, заварить чаю и глядеть из распахнутого окошка на разогретые солнцем крыши. А думать о чем бы то ни было – завтра. Или послезавтра. Прав Семка, прав… Ничего не произошло. Даже если по ящику передадут, что это он, Костя, в папу римского в восемьдесят каком-то там году стрелял – разве от этого что-нибудь изменится?
Поднявшись на площадку, принюхался. Так и есть: шмалью слабенько, но тянет. Семка, стало быть, дома. Дверь за собой закрыл, присел кроссовки расшнуровать. Дверь в Семкину комнату приоткрылась с характерным скрипом. Костя глаза поднял – да так и сел.
Из Семкиной комнаты выплыла, не торопясь, негритянка. Молодая, фигуристая, в сарафане каком-то цветастом. Блеснула на Костю белками, зубы ослепительные показала – и прошуршала мимо, на кухню. Костя зажмурился, головой потряс. Продолжаются приколы… Подняв голову обнаружил выглядвающего из комнаты Семку:
- С возвращеньицем вас, любезнейший Константин Николаевич. Позвольте полюбопытствовать, где это вы в такую рань обретаться изволили?
- Да погоди ты… Кто это?
- Как это – кто? Женщина. Черного модного цвета. Общаться трудновато, конечно, но по-аглицки, вроде, шурупит слегка. Так, на твоем примерно уровне. Слов десять-пятнадцать. Людоедка Эллочка, африканская модель…
- Твою мать, где ты ее взял-то? Какого хрена она здесь делает? И как ее зовут, в конце концов?
Семка вздохнул, пожал плечами:
- Не знаю. Не придумал еще.
Костя с кроссовком справился наконец, выпрямился, отряхивая джинсы. Догадка мелькнула внезапная и яркая, как молния:
- Так это все, значит, твои приколы?!
Семка усмехнулся:
- Наконец-то, родил… А я все жду, когда ты наконец догадаешься.
Глава 7
И НЕВАЖНО, КТО ИЗ НАС РАЗДАЕТ
Костя мимо Семки в дверь протиснулся, тощую задницу на столе умостил, руки свесил между колен. Молча на Семку уставился. Тот, прикрыв дверь, на диванчике устроился. Не выдержал наконец:
- Ну?
- Что – ну? Думаю вот: морду тебе, что ли, набить?
- За что?
- А ты подумай.
- И что, легче тебе станет?
- Не знаю! – неожиданно не сказал – рявкнул Костя. Негритянка испуганно в дверь просунулась, тут же усунулась обратно. – Ничего я не знаю… И не понимаю тоже.
- Ладно, сейчас курнем – разберемся.
- Да погоди ты – курнем… Давай объясняй. Что, как, почему, а главное – зачем.
- Да вот не знаю я, как тут что объяснишь… Кстати, там, на берегу, ты молодцом. Не ожидал даже.
- И об этом знаешь?
- Приходится, старик… Я ж все-таки реалист.
Костя, кособочась на столе, выволок пачку, закурил. На Семкин “Ундервуд”, или как его там, кивнул:
- Реалист, говоришь? Значит, с твоей писаниной все это связано?
- Так а я тебе о чем? А ты туда же: почему не печатаешься, дай почитать… Ну, представь, возьмется кто такое печатать… Так меня благодарные читатели тут же на свастики порвут! Ты вон тоже мне морду набить собираешься. И этог еще меньшая из всех проблем.
- Погодите-ка, о мудрейший Семен-ибн-Сулейман… Дело, стало быть, обстоит таким образом, как я понимаю: ты про кого-то пишешь, и описываемые события с описываемым же лицом происходят?
- Не совсем так.
- А как тогда?
- А это важно?
- Мне-то откуда знать – важно, неважно… Реалист, блин. Хренов. Негритянку эту откуда-то выкопал… Ну на кой она-то тебе сдалась?
Семка тоже закурил, на Костю сощурился:
- А чего тебе негритянка-то не нравится? Ну хочешь, она тебя называть будет “бвана Костя”? Или нет: “Константин-сахиб”? Чай тебе по утрам будет приносить…
- Кстати, сказал бы ей, пусть хоть чаю притащит… За пивом ее посылать, как я понял, бессмысленно…
- И как я ей сказать должен, по-твоему?
- Я, что ли, ее придумал?
Семка, затушив сигарету, бровь задумчиво почесал:
- Попробуем…
В ладоши хлопнул. Негритянка в комнату вплыла. Семка ей что-то медленно, с расстановкой по-английски сказал. Кивнула, вышла. Семка вздохнул с облегчением:
- Поняла, кажется…
- Слушай, она что – немая?
- Да нет, я слышал – поет…
- Еще и поет… И что вот, по-твоему, с ней делать?
- Да не знаю я. Не знаю. Хочешь верь, хочешь нет, но сам уже запутался. Устал.
- Вот тоже проблему нашел… Ну так брось все это дело к херам, раз пошла такая пьянка, - легкомысленно, болтая ногами, посоветовал Костя.
- Легко сказать – брось…
- А в чем сложности? Бросил – и дело с концом.
- Да вот в том-то и дело, что не могу…
- Почему?
- Сложно объяснить.
- А ты попробуй. Я в этом, как бы, лично заинтересован, согласен?
- Да я-то согласен… Только мне бы еще кто все до конца растолковал.
- Да, кстати, Санька-то с Серегой где?
- Санька домой поехал, в семейном гнездышке бардак разгребать. У него, если помнишь, Светка сегодня приезжает. Сереге Аленка позвонила. Мириться поехал.
- М-да… Ни хрена в жизни не меняется. Ладно, давай тогда курнем, что ли. Может, все попроще станет. И с объяснениями, и со всем остальным. Приколачивай.
- Да я приделал уже, - Семка в ящике стола порылся, извлек на свет божий средних размеров косячок. – Взрывай.
Костя аккуратно облизнул конец косяка. В комнату негритянка с подносом опять не вошла – вплыла, мягко шлепая босыми подошвами. Поднос на стол поставила, блеснула на Костю влажными глазами, уселась на корточках у стены. Костя – ласково:
- Ну чего, дура, уставилась? Паровоза тебе задуть?
Негритянка кивнула энергически. У Кости аж борода на сторону поехала. На Семку зыркнул:
- По-аглицки, говоришь, шурупит… А по-русски она как – винтует? Или гвоздикает?
- Опять хочешь верь, хочешь нет, но я и по-русски с ней пытался. Ни фига. Не понимает.
- Паровоз – это она понимает…- проворчал Костя.
- Вот докопался… Жалко тебе, что ли? Взрывай давай.
- Да ладно, ладно…
Костя раскурил тщательно, палец послюнявил, поправил огонек. Повернул папироску другим концом, к негритянке нагнулся. Та паровоза приняла умело, пальцами щелкнула. Костя снова затянулся, кивнул одобрительно, выдавил сипло, экономя дыхание:
- Наш человек…
- Ну вот, а ты говорил…
- Я еще ничего не говорил. Держи паровоза.
Костя быстренько раздул косяк. Негритянка так на корточках у стены и осталась – торкнуло, видать. Костя медленно со стола сполз, медленно, как под водой, чаю себе налил. в кресло опустился – не то, для нежелательных, другое. Закурил. Так, приехали. Гоп-стоп, остановка, станция Шепетовка, Сема, держи винтовку, под поездом полная печка бендеровцев… Теперь и дома дурдом. Негритянка, блин, эта укуренная… Ладно, от нее-то хоть польза есть какая-то. Чай вот приносит… Но сама постанова как-то не очень. Живешь себе так, в ус не дуешь – и выясняется вдруг, что на жизнь твою влияет непосредственно сосед-алкаш посредством пишущей машинки системы “Ундервуд”… Этак выяснится вдруг, что и все твое существование – не более, чем прихоть графомана. Оно и похоже, кстати: сплошь безвкусица, непруха и чепуха… Да ладно, шут с ним. Чай вон в кружке горячий, чуть горьковатый, дым от папироски легкие щекочет, как и раньше… Прорвемся. Разберемся.
Костя к негритянке повернулся:
- Эй, на шхуне! Спик рашн? Не спик? Так, а по-каковски ж ты у нас шпрехаешь? Ладно, хрен с тобой… Вот что ты мне скажи: вот из ю нейм? Вот из ю нейм, тебя спрашивают? Нейм, понимаешь? Ты андестенд или не андестенд, твою мать?.. Что, и этого не знаешь?
Семка на диванчике сначала тихо умирал. Потом громко начал:
- Ну-ка, еще! Бис! Да вы, батенька, полиглот, андестенд вашу мать! Да не ори ты так, она ж не глухая…
- Погоди, не сбивай… Короче, будешь Эллочка. Эллочка, андестенд-нет? Врубаешься? Да, Сем, чего там еще?
- Пока не забыл, держи, - Семка из кармана джинсов мятый стольник вынул, Косте протянул. – И спасибо, кстати.
- Да на здоровье… Так. Сейчас экскремент делать будем, - Костя снова к негритянке повернулся, стольнок ей протянул. – На вот, держи бабки. Мани, врубаешься? Сейчас пойдешь на остановку, где трамваи, чух-чух… Семка, запасные ключи ей дай… Короче, купишь пива большую бутылку. Вот такой вот бир… Да, пожрать еще возьми что-нибудь, ну, хлеба там, сосисок упаковку… А мы пока с этим ****утым сахибом кое-что выясним. Ну все? Андестенд? Ладно, двигай…Эллочка. Вернешься – еще накуримся.
Негритянка кивнула с достоинством, в коридор выплыла. Через минуту щелкнула входная дверь. Семка на Костю вытаращился:
- Слушай, поняла ведь!
- Не факт… Блин, Сема, дороговато мне твои творческие изыски обходятся. Тому стольник, этой стольник…
Семка только плечами пожал, потянулся чаю себе наливать. Костя погасшую папиросу на край пепельницы отложил, помассировал виски, пытаясь сосредоточиться. Что-то даже получилось.
- Нуте-с, инфернальнейший мой Семен-ибн-Сулейман, пойдем от простого к сложному. Начнем с того, при чем тут Вовка? Он-то откуда что просек?
Семка улыбнулся, с чашкой на спинку дивана откинулся:
- А вот это, кстати, моя удача, от меня не зависящая… Он знаешь, он из тех людей, которые идеи из воздуха хватают. Вот крутится такая в голове у человека, человек-то сам про нее и знать не знает, и что с ней делать, и на кой она ему… А Вовка из воздуха ее хвать – и по-своему перекладывает… Иногда удачно даже получается.
- Ладно, будем считать, с этим понятно… Поехали дальше. Итак, значит, имеем мы такую, на мой непросвещенный взгляд, картинку. Имеют, значит, место быть некие события на информационном, как ты говоришь, уровне… Но море-то мне ведь не глючилось?
- Ну, без ложной скромности, неплохо вышло… Как подарочек?
- Спасибо… Но вопросов, в результате, собственно, получается два: во-первых, литературнейший мой, на хрена вам это понадобилось? А во-вторых, какого лешего ты этим всем вообще занимаешься до сих пор? Задвинул бы все это – глядишь, полегче стало бы. Не только тебе, заметим. Или там, скажем, хэппи-энд забабахал… Любопытно, как бы, все-таки, как такая штука в жизни выглядит.
- Как-как… ***во выглядит.
- Эстет вы, батенька, задрипанный.
- Сам такое слово… При чем тут эстет? Ну должна ж у тебя, помимо элементарного вкуса, соображалка-то хоть чуть-чуть работать… Ну вот что такое хэппи-энд? Все между собой попереженились, злодеи устранены, дела закончены. Сидите на жопе и кушайте борщ… Все, ****ец. Коллапс.
- У, блинище, как все серьезно…
- А ты думал… - Семка навуис над столом, отыскивая среди первозданнного хаоса сигареты.
- Ладно, это мы с тобой уже в сторону уехали… Что тебе мешает просто задвинуть это дело? Сам ведь затрахался уже, если тебе верить. На дешевые трюки, сударь, сбиваетесь… Да и получается, извини меня, не ахти. Попробуй на это все забить, а?
- Ну, сказанул… Слушай, вот если честно, попал-то я достаточно жестко.
- Ты?!
- Ну а кто? О всепроницательнейший мой Константин Николаевич, поймите вы наконец, что я эту всю шарманку не то что задвинуть – и закончить-то вряд ли когда смогу. Это ведь штука получается по определению бесконечная – раз. И такой момент еще, что тут вход – рубль, выход – пять, так что хочешь не хочешь, а лямку тяни. И никто уже тебя не спрашивает…
Костя чаем чуть не поперхнулся:
- Ты сам-то хоть соображаешь, что метешь, рылище накуренное? Сейчас еще скажи мне, что над тобой Господь Бог с кнутом стоит…
- Да тут ты сакм себе и кнут и пряник… Ну, как бы тебе объяснить… Ну, когда ты на реальность как-то влияешь, она на тебя тоже влиять начинает. Нити свои в тебя запускает, и ты уже вплетен в нее, сросся с ней, и тебя просто по течению тащит…
- Вот сейчас тебя точняк по течению тащит. По конопляному рукаву…
- Ну вот, с мысли сбил…
- Да ладно, неважно, проехали… - Костя, глаза к носу скосив, сосредоточенно чинарик раскуривает. – Одно ясно: бросить ты не можешь. Даже, блин, если захочешь… Но извини, о несравненнейший из светочей разума Семен-ибн-Сулейман, такой вот нехороший вопрос: если ты у нас такой умный, так какого хрена ты не богатый? Ну вот дано тебе это влияние. Сила. Своего рода, власть. А ты сидишь тут, в “Весточках” своих под Толика Портнягина прогибаешься… Мог бы, на худой конец, главным туда себя вписать… хотя это дело ***вое. Или вообще заделаться таким суперменом и суперстаром… Что, альтруизм заедает?
- Да засунь ты егто себе… Думаешь, только ты у нас такой умный? Я тут, каюсь, меа кульпа, попробовал как-то под горячую руку…
Костя чашку пустую задумчиво в руке крутит:
- Угадал, кажись… Этот твой… Двойник, псевдоним, как его?
- Угадал, угадал…
- И что?
- Да видел я его сегодня… Знаешь, чуть с души не своротило, честное слово. Добрый молодец такой с рекламного плаката. Спортивного вида хрен в костюмчике. Образцовый представитель. Там, по-моему, не то что рефлексией, там и совестью-то элементарной не пахнет... В общем, невооруженным глазом видно -–далеко пойдет. Нет уж, на фиг, я лучше маргиналом останусь. На *** мне такое “альтер эго”?
- Да уж… И что?
- Что-что… Убрал я его.
- Что – грохнул?! Ты?!
- Костя, оставьте уже ваши экстремистские штучки… Зачем? Я его просто вычеркнул. Ни фига у меня с людьми пока не получается… С предметами, обстоятельствами – это пожалуйста. Вот эта, например, квартирка – тоже не без моего участия… Но, похоже, это мой потолок.
- Тоже мне, блин, демиург-недоучка…
- Все – критики… Ты думаешь, я так уж до фига могу? А, захотел, трах-бах, по щучьему велению? Дудочки, батенька. Нормальная лошадиная пахота: сидишь, перебираешь кучу ответвлений основного сюжета, побочных вариантов, то учитываешь, се, пятое, двадцатое… Чтоб вы эти передачки увидели, ну и вообще, позавчера вечером, знаешь, как мне выложиться пришлось?
- Не-а… И на фига тебе все это?
- … и самое главное, все впустую… Вы, ****ь, как ежики: пока не пнешь, не полетите. И пнешь – тоже не полетите. Думал, хоть это вас сковырнет…
- Ну, пошел чесать… Просто накурились вы, батенька, как сука, пошли всякую пургу придумывать…
- Ладно, ты-то хоть рыпнуться что-то еще попытался… И то без толку. Сам же сказал, что ни фига не меняется…
- И стоило огород городить?
- Ну, попытался хотя бы…
- Да уж, большой тебе рахмат и шалом впридачу за такие попытки…- Костя задницу от кресла оторвал, прошелся по комнате, привычно лавируя. Остановился, на стол оперся, в окошко глядит:
- Ни фига себе, разобрались… Ладно бы, хоть по делу шухер был бы… Хотя со “Стрелкой” у тебя неплохо получилось.
- Ну так… Старался.
- Ну а дальше-то что?
- Откуда я знаю? – Се6мка уныло плечами пожал. – Что мог – сделал, что не мог – не обессудь… Хватит с меня таких изменений реальности.
- С меня тоже, - согласился Костя. – Хотя погоди… Море-то хоть останется?
- Постараюсь… Да, останется. Что, понравилось?
- Что-то можешь еще. Слушай, можешь организовать, чтоб Вовка с Анкой туда сами по себе приходить могли? Они там корабль нашли. Вот, в гости к ним буду заглядывать…
- Ты этого действительно хочешь.
- Шут знает… Так, наверно, правильней получится.
- Уговорил. Ты-то что делать собираешься?
- А что с тобой, идиотом, делать?.. Слушай, может, пулю распишем?
- Какую пулю?
- Обыкновенную. Слушай, может, негритянка эта твоя не только паровозов принимает, но и в преф шарит?
- Вот уж чего не знаю… Вон она, кстати, вернулась уже.
- Ну, я на троих черчу. Так, колоду вижу. Дай листок с ручкой.
- Уговорил, - ухмыльнулся Семка, выдергивая из машинки начатый лист и протягивая Косте. – Сойдет?
- Да сойти-то сойдет… Слушай, это ж твоя эта, как ее… реальность?
- Да кой черт, все равно вариант неудачный. Рисуй давай.
Костя усмехнулся и принялся аккуратно расчерчивать пулю, рассеянно вслушиваясь в убегающий перестук вагонных колес.
Точка, точка, запятая
© Copyright: Михаил Сухоросов, 2009
Свидетельство о публикации №209111001216
Свидетельство о публикации №209111001216
Рецензии
Охренеть... Тут такие вещи лежат, а я ни сном, ни духом... На одном дыхании прочел! Многовато опечаток, особенно в конце, видно тебя самого "понесло" так, что пальцы за мыслью не успевали)) Блин и невольно задумываешься: а вдруг вот так сидишь, пишешь, а где-то там вся эта катавасия творится? И сразу другой вопрос: а чего все они делают, когда ты ворд закрываешь и неделю за текст не садишься? Ну и добивает третий: а что если и сам - тоже плод чей-то не в меру бурной авторской фантазии? Тем более что события не столь давние сложились так, что жизнь моя и правда сказку напоминает. Такую суровую сказочку в духе Сапковского... Нет, ну на фиг, так и тронуться недолго. Рассказ замечательный, по стилю напомнил один из рассказов Виталия Забирко. Как же его... ну может помнишь, про Грифель который? Вот его напомнил. Особенно в конце понравилось:
- ...Слушай, это ж твоя эта, как ее… реальность?
- Да кой черт, все равно вариант неудачный. Рисуй давай.
Максим Нольтмеер 26.05.2010 13:00 • Заявить о нарушении
- ...Слушай, это ж твоя эта, как ее… реальность?
- Да кой черт, все равно вариант неудачный. Рисуй давай.
Максим Нольтмеер 26.05.2010 13:00 • Заявить о нарушении
Что делают когда "ворд" закрываешь? Да сами сочинять начинают, заразы!))) И такого, бывало, понапишут... Ну, помнишь ведь логику Зазеркалья: никогда не угадаешь, кто кому снится. Похмелится вот Вася-сантехник - и мир исчезнет.)))
А если серьезно, не самая удачная вещь: и аморфно, и диалоги кой-где корявые... Самое обидное, править бесполезно: писано в тот период, когда был я "глубоко женатым человеком", и восстанавливать себя-тогдашнего со всей тогдашней же дуростью... ну, скажем мягко, затруднительно.)
Михаил Сухоросов 26.05.2010 14:05 Заявить о нарушении
А если серьезно, не самая удачная вещь: и аморфно, и диалоги кой-где корявые... Самое обидное, править бесполезно: писано в тот период, когда был я "глубоко женатым человеком", и восстанавливать себя-тогдашнего со всей тогдашней же дуростью... ну, скажем мягко, затруднительно.)
Михаил Сухоросов 26.05.2010 14:05 Заявить о нарушении
Хм... Ну не так уж и аморфно. Диалоги, ну пожалуй, соглашусь. Но в целом - здорово. И еще, знаешь, такая атмосфера прошлого, которую мне до конца не понять, так как не вырос я на Led Zeppelin, Pink Floyd и Крисе Ри)) Вот это наверное и зацепило сильнее всего...
Максим Нольтмеер 26.05.2010 14:24 Заявить о нарушении
Максим Нольтмеер 26.05.2010 14:24 Заявить о нарушении