Двадцать тысяч лье под Абрау-Дюрсо

Предлагаю вашему вниманию фрагмент таинственной рукописи, публикация которой была обещана мной в материале "К вопросу о бутылке из Абрау-Дюрсо".
Выражаю надежду, что продвинутые литературоведы, несомненно, догадались почему публикация выходит под таким названием. В подлинном тексте рукописи, конечно, название иное, а именно





Глава 13
В которой «Наутилус» проникает в Чёрное море


Профессору не спалось. Плед из волокон нежнейших морских водорослей вдруг стал злым и колючим. Стальная переборка каюты гудела по особенному, подтверждала неясное беспокойство, возникшее в душе профессора после вчерашнего заявления капитана.
– «Наутилус» идет через проливы в Черное море, дорогой профессор. – сказал Немо: – Меня здесь ждут. Но сразу огорчу вас – вряд ли удастся полюбоваться божественными видами Крыма или острова Левка – здесь неспокойно.
Во всем облике морского отшельника чувствовалась каменная непреклонность, словно он ожидал от грядущего некоего испытания. Аронаксу вид капитана чем-то напомнил момент, когда трое товарищей по несчастью стали пленниками роскошной подводной тюрьмы и ее удивительного владельца.
 Тогда, после уничтожения военного корабля, и сейчас, на подводной тропе через Дарданеллы и Босфор, глаза Немо горели странным холодным огнем, будто глаза океанского спрута.
 Их сияние преследовало даже во сне. Аронакс ощутил, как изнутри его захватывают гипнотические страшные щупальца, похожие на страхи тех, кто пережил кораблекрушение и остался после этого жить.

«Немо идет в Черное море не за устрицами. – подумал профессор: – У него здесь темные дела».
Невеселые мысли окончательно лишили Аронакса сна. Товарищей его, похоже, не коснулись плохие предчувствия. Аксель тоненько попискивал, видимо, разглядывая вполне домашний сон из пасторального быта усердного слуги, Нэд Ленд по своему обыкновению скрипел зубами.

« Сейчас вздохнет и метнет гарпун. Он охотится на китов каждую ночь. Надо поговорить с этим американцем – может, удастся бежать с «Наутилуса» возле турецких или русских берегов?.. Подводное заточение, я вижу, гнетет этого китобоя, а капитана Немо он, кажется, просто ненавидит.»

Не в силах больше выносить черное одиночество, Аронакс резко приподнялся, сунул ноги в ночные тапочки (сделанные, разумеется, из какой-нибудь донной гадости) и на ощупь выявил свой китайский халат с красными и желтыми драконами – подарок капитана Немо. Правда, тот уверял, что халат соткали какие-то русалки возле острова Формоза.
Тихо напевая что-то из Оффенбаха, Аронакс двинулся в библиотеку – к заветному ящичку с сигарами.
– «А куда здесь бежать? – рассуждал профессор: - Возле Константинополя «Наутилус» не всплывет, остальные берега Порты выглядят небезопасно. Кругом кровожадные славяне. Про Крым ,  Черкессию и говорить нечего…»

Внезапно Аронакс замер: - «Не с кавказскими ли делами связано плавание капитана Немо? Может, он везет горцам порох и свинцовые пули? Они ведь свободолюбивые, эти черкесы. Все газеты который год полны описаниями их героической борьбы против России. А Немо любит появляться там, где борьба за свободу…
Но русские крейсируют вдоль кавказских берегов! Их, кажется, не остановила Восточная кампания. Они уверяют, что пытаются бороться с работорговлей. Так вот куда направляется «Наутилус»! Побег придется отложить…».
Вдруг Аронакс понял, что на него смотрит крыса. Крыса сидела посреди коридора и нагло рассматривала профессора. Тот от неожиданности испугался, но сразу, чуть охнув, очень ясно осознал, что страх в душе никуда не собирается уходить, напротив,  усиливается под пристальным взглядом зловещего грызуна.

Крыса не собиралась уходить. Пользуясь тем, что в корабельном коридоре никого больше не было, она пыталась гипнотизировать профессора своими красными глазками. Казалось отчего-то, что делает она это вполсилы, сберегая для будущего припрятанный внутри нелепого серого тельца ужас.
Усилием воли стряхнув наваждение, Аронакс двинулся вперед по «Наутилусу», прямо на крысу. Зверек выждал, с непередаваемым презрением глянул напоследок профессору в глаза, выписал волну отвратительным дрожащим хвостом и чуть ли не из-под ног убрался в сторону ходовой рубки.

Аронакс достиг библиотеки. В этот час она была пуста.  В полузакрытых створках очаровательной тридакны горела электрическая лампа. Крыс не было. Ящичек кто-то заботливо наполнил сигарами до верху. Вещица стояла на шахматном столике, сделанном из панциря галапагосской черепахи. Капитан Немо не доиграл свою последнюю партию.
Да, Немо часто оставлял игру, руководствуясь чем угодно, только не желанием партнера. Профессор имел возможность в этом убедиться. Возвращаться к прерванной партии опять же приходилось по воле капитана.
Фигурки, стоявшие на мерцающих перламутровых квадратах, если не ожили, как показалось Аронаксу, то явно скрывали в своих тельцах из моржовой кости некие чувства. Тоску и печаль.

Неожиданно профессор узнал в черном короле русского императора Александра Первого, а в угрожавшем ему белом слоне – несчастного султана Селима Третьего.
Даже в застывших под резцом чертах Османа читались сладострастные гаремные видения.
Александр, прикрытый, как гриб, несоразмерно большой треугольной шляпой казался подавленным. Он, очевидно, тяготился странной для хозяина великой империи ролью – ждать, пока прихотливая рука появится откуда-то сверху и переставит в иной квадрат, поближе к тому строению, откуда пахло то ли табаком, то ли лекарствами и все стены которого неизвестный мастер украсил фантастической резьбой, сплетающей в один эротический узел силы небесные и самые развратные выдумки пышного декаданса.
Профессор взял одну сигару (чертыхнулся про себя – плыть мимо прекрасных турецких табаков и курить водоросли!) и стал разглядывать тьму за иллюминатором.
«…Впрочем, в темных делах возникают разные ситуации, может представиться удобный случай для побега. – продолжал профессор свои рассуждения: – От этого мрачного анахорета я бежал бы хоть к русским…Ленд думает так же, я уверен… Боже, куда нас занесло! Лишь бы Немо снова не превратил нашу каюту в тюремную камеру…»

Непроницаемая тьма за бортом подводного корабля постепенно околдовала профессора Аронакса. Выпуская дым кольцами, он думал, что отгадал, отчего это море называют Черным. Мрак то и дело расступался и в нем, как в волшебном зеркале из старинных сказок, возникали картины спасения профессора и его друзей. Корабли, белые паруса, далекие неведомые горы на берегу, черкесы в мохнатых шапках, будто только сошедшие с литографий, что развешены в парижских бистро… Над всем этим развивался в эфире ничем не удерживаемый небесный русский флаг.

Потом Аронакс ощутил, что на него кто-то смотрит. Это было болезненное чувство, профессор внутренне съежился. Но, обернувшись, не увидел никого. Только с ужасного в своем совершенстве портрета, висевшего на стене, смотрел прямо в глаза странный незнакомец.
Аронакс не знал, когда портрет появился в библиотеке.
- Сезанн! – решил было профессор, ощущая волну торжествующего удивления, поднимавшуюся в душе при взгляде на это устрашающее великолепие. Какая борода! А какой лоб! Какая, должно быть, умница!
Но нет, это был не Сезанн. Секундой позже Аронакс понял, кто на самом деле изображен на портрете – Карл Маркс, известный журналист.

Сейчас, когда даже мрачное безмолвие моря за иллюминатором казалось живым по сравнению с мертвящим гулом механизмов, этот заросший пепельной библейской бородой журналист, видимо, дружок капитана Немо пытался сковать мысли и чувства Аронакса даже находясь в формате портрета.
 Можно было биться об заклад, что портрет хочет изничтожить одинокого человека, забредшего в этот час в библиотеку. Изничтожить одним взглядом, без пистолета и гильотины.
 «Боже! – почти вскрикнул профессор. – Как я сразу не увидел этого!». Глаза незнакомца были глазами спрута. Как у Немо! Так вот кто на пару  международные террористы номер один!»

Голову профессора сдавила тяжелая нечеловеческая боль. Так случалось и раньше, при полной луне. Непонятно было, то ли голову сейчас сплющит, то ли разорвет изнутри. Но Аронакс знал, что этого не случиться – боль эта не знала милосердия, взывать о пощаде при ней было все равно, что выть на луну.
- « А-а-а, сейчас полнолуние! – откуда-то еще брались мысли. – Я просто схожу с ума, эта крыса и этот Маркс заодно с Немо… и луна с ним заодно… Морфий нужен, морфий!»
Зажмурив глаза, профессор увидел эту самую луну, полную и жгущую глаза несолнечным светом. Она висела над Черным морем и блестела нестерпимо мириадами золотых монет, переливающихся в волнах, а в толще черной воды скользил этот проклятый «Наутилус».
Аронакс, собрав все свое мужество, держась рукой за бешено колотящееся сердце, не замечая своего полуобморочного состояния, сделал шаг вперед. Что-то заставило его принять схватку с взглядом выписанного маслом чудовища.  Журналист теперь был похож на немного располневшего льва – гривастого, затянутого в добротный сюртук. Странным образом лев одновременно напоминал кролика. Казалось, за рамками картины скрыто квадратное маленькое туловище с несоразмерно толстым хвостом.

Много позже, вспоминая неожиданную магнетическую схватку в библиотеке, профессор Аронакс всегда признавался самому себе, что только одно спасло его – образ священника из детства. Отец на мгновение выступил из глубин памяти с всепобеждающей неземной добротой взглянул в самую суть Аронакса, болезненную и угнетенную страхом.

Непостижимым образом все вокруг изменилось. Профессору казалось, что он очнулся.
Колдовство отступило. Маркс на портрете теперь смотрел куда-то в угол, на полку с толстыми фолиантами, его не занимал уже ночной пришелец, взгляд стал безучастным.
Луна исчезла из каюты «Наутилуса». Да и откуда ей было здесь взяться, внутри стального корпуса, под толщей вод? Это, конечно, был сердечный приступ.
Невероятная гипнотическая сила! И хороши оба -  спрут Немо и этот, с портрета, чуть не испепелил взглядом! – возмущался профессор. Он с некоторым удивлением заметил, что руки его подрагивают, онемевшие пальцы сжимают переломленную надвое сигару. Дымок завивался в маленький смерч и быстро уносился к потолку, влекомый бесшумным невидимым потоком. Кто включил вентиляцию?

Оглянувшись, профессор увидел Немо. Тот стоял в дверях, видимо, уже давно наблюдая за своим пленником.
– Не спится, профессор? – в улыбке капитана, как всегда, было что-то  демоническое: – Не продолжить ли нам нашу партию? Признаться, Черное море и меня лишило сна.
Смущенный профессор не знал, что ответить. Немо был пьян, глаза его блестели, рука сжимала массивный хрустальный кубок с какой-то пурпурной жидкостью.
«Наверное, опять что-нибудь из моллюсков», – подумал Аронакс и пробормотал извинения, отказываясь от шахмат.

Положив сигару в пепельницу, он собрался пройти в свою каюту, но капитан Немо, не двигаясь, стоял у входа и не собирался отпускать профессора.
– Вы обратили внимание на портрет? – через минуту спросил капитан. – Это мой друг. Человек замечательный, правда, живущий на земле, в вашем мире… Вы не хотели бы с ним познакомиться?

Аронакс внутренне напрягся. Был ли здесь Немо, когда разыгралась его страшная сцена с портретом? Что у него за друзья? Чем, наконец, закончится это вынужденное безумное путешествие?
– Мы повторяем путь аргонавтов, дорогой Аронакс, – продолжал Немо, словно угадав мысли собеседника: – Возьмем золотое руно и вернемся на родину… На родину! – Немо вдруг расхохотался. Его вино из моллюсков выплеснулось и теперь стекало по распахнутому халату на бальные туфли.
– Тогда вас необходимо похитить Медею, – выговорил Аронакс первое, что пришло в голову.
Хотелось прекратить жутковатую и некрасивую сцену.
– Мою Медею! – встрепенулся Немо. – Мою Медею похитил ваш король черных, профессор!
Пьяный капитан метнулся к шахматному столику, занес кулак и сокрушил  одним сильным ударом русско-турецкую партию. Рука со злостью разметала фигурки. Одна из них, кажется, морской конек, упала под ноги Аронаксу.
– Черному королю был шах! – Немо обернул к профессору искаженное ненавистью лицо. – Да, ему будет шах… Я отыщу в морских глубинах самого Дьявола, лишь бы довести эту партию до конца.