Тантра русского мира

Сегодня идея преемственности русского мира представляется настолько же очевидной, насколько и нуждающейся в защите и акцентировании. В этом приходилось мне убеждаться множество раз. Последний подтверждающий это пример произошел три месяца назад на Северном Урале, куда после бизнес-трудов прибыла группа москвичей. Один из них трогательно прижимал к груди работу Николая Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма».

По-моему, первые же строки вступления этого труда – «Историческая судьба русского народа была несчастной и страдальческой, и развивался он катастрофическим темпом, через прерывность и изменение типа цивилизации….В истории мы видим пять разных Россий: Россию киевскую, Россию татарского периода, Россию московскую. Россию петровскую, императорскую и, наконец, новую, советскую Россию» -  настраивают человека, интересующегося российской историей, на ущербный лад. Дескать, чего же ожидать (в продукте, человеческом капитале) от череды прерывистых бедственных скачков российской исторической биографии? А, между тем, реальность российской цивилизации очень далека от ущербности или униженности. Напротив, она представляет собой духовный багаж нашей устойчивости и залог нашего развития, поверенный историческими драмами и трагедиями.
……………………………………………………………………………
Впервые слово «тантра» я узнал в отрочестве, читая фантастический роман Ивана Ефремова «Туманность Андромеды». «Тантрой» назывался звездолет землян, действовавший на одной из значимых сюжетных линий романа. Позже я нашел, что в переводе с санскрита это слово значит «непрерывность», «связь», «нить». И, значит, по замыслу Ефремова, земной экипаж звездолетчиков осуществлял миссию цивилизаторской сшивки в рамках всегалактического Великого Кольца межпланетных цивилизаций, находившихся ко времени, описываемому в романе, в отношениях научного, технического и культурного сотрудничества.
Именно так – тантрой, непрерывностью, видится  феномен русской цивилизации, возникшей в IX веке нашей эры как Киевская Русь и протянувшей свою культурную миссию через резонансные всплески Московского царства, Петровской России, Советской России и, наконец, до наших дней – времени современной Российской Федерации.

Не отрицая очевидности общественного разноцветья, в этих цивилизационных всплесках четко просматривается положительно крепкая линия исторической российской общественной преемственности. Она представлена в геополитической (территориальной) основе русского мира, впервые сформированной в IX веке на базе Киевской Руси. Затем, линию нашей преемственности подтверждает своим последовательным историческим развитием наш русский язык. Далее, обнаруживает свою логическую преемственность социальная структура русского мира, наиболее крупные ее формы - крестьянская община, феодальное владение, торгово-ремесленное сообщество. Наконец, порожденные необходимостью ускоренного промышленного развития страны индустриальные классы Российской империи и, вышедший из их столкновения, советский общественный феномен.

Через века сохранялась и культурно-идеологическая подкладка русских (а портные знают, что именно на подкладке и собирается, собственно, пошиваемая вещь). Даже татаро-монгольское иго не порушило ее.

Речь идет о воспитанной православием в русских, зревшей и ярко проявившейся в советской эпохе, русской психологической складке жертвенного служения ближним  - готовности положить жизнь свою за други своя. О стремлении достичь состояния умозрения в красках -  устремленности к постижению через искусство Идеального, Закона, Бога, смысла жизни человека, что и составляет основу православной иконописи. Наверное, и знаменитая школа русского «театра переживания» Константина Станиславского (в его отличии от порожденного Европой площадного «театра балагана») есть также результат исторической, воспитанной в русских потребности объединять дружеские усилия в служении высшему началу – Богу, Истине, Красоте…

Менее всего хотелось бы мне здесь прослыть человеком нервическим по части, как говорят в своей среде эзотерики, «работы на тонком плане» или придавленным так распространенным нынче в России «православным форсажем»… человеком, делающем обобщения на гранях мистического экстаза…менее всего.… Я вполне среднестатистический служащий россиянин, образование высшее, женат, воспитываю детей, член одной из партий, нетеист…

…Однако во второй декаде октября этого года меня очень глубоко тронула беседа с настоятелем (ринпоче) одного из монастырей Бон-по в индийских Гималаях. Тогда на вопрос о том, как он воспринимает русских, прозвучал ответ ринпоче, что русские ставят перед собой самые глубокие духовные цели, и двигаются прямо и последовательно, достигая их.
Круг моего понимания смысла самой России замкнулся этим октябрем в Гималаях. Я вспомнил свою беседу о России, о нас, русских, с моим другом – православным монахом и писателем Александром А., в Подмосковье в начале 90-х. Я снова пережил свои многочисленные диалоги с учеными-историками, с друзьями…
………………………………………………………………………….
…Здесь отмечу особо вторую половину XIX века. Она была характерна в России ее дальнейшим втягиванием в орбиту столкновений и взаимодействий великих держав – Британии, Германии, Франции, Австро-Венгрии, а также претендовавшей на мировое значение империи турок.  Для русского мира тогда наступала необходимость промышленно-экономических трансформаций – активного развития машинных производств и повышенной востребованностью на этих производствах рабочей силы. Но получение  рабочей силы, сконцентрированной тогда по сельским поселениям, для растущей промышленности было ограничено существовавшим формальным крепостническим правом, религиозно-патриархальной государственно-православной идеологией, декларировавшей ценности немобильной сословной структуры российского общества, вторичностью (подражанием французам, англичанам, немцам) значительной части культурного российского пространства (архитектура, живопись, образовательные, научные, инженерные учреждения).

К упоминаемому времени, разве что, русская литература начала преодолевать «гравитационное притяжение» патронессы-Европы талантом плеяды русских писателей – Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева.

Иными словами, русская цивилизация, русский мир, как сложившаяся с XIII века часть Евразии переживала, в конечном счете, острую необходимость духовной модернизации – культурной, религиозной, всего комплекса государственно-идеологической надстройки. Без таковых решительных перемен дальнейшее существование русского мира представлялось сомнительным: труды многих поколений наших предков по составлению Российской государственности могли бы растаять, как сахар, в крепком чае европейской деловой, хозяйственной инициативности.

Однако в исторической реальности случилось иное – всю вторую половину XIX века русские активно прорабатывали свою духовную природу, чтобы помочь своему физическому телу, хозяйственно-экономическому комплексу, функционировать с возрастающей эффективностью, побуждая надменных соседей считаться с русской мыслью, с русским словом.

В 1861 году окончательно изжило себя и было отменено крепостное право, цементировавшее веками старорусский дух неподвижной сословности, некогда послуживший делу русского суверенитета перед лицом натиска европейского креста и чинигисхановых сборщиков податей.
В народном образовании были сделаны решительные шаги по широкому допуску к знаниям разночинцев, «кухаркиных детей».

Как следствие, русское искусство, русская общественно-политическая мысль уже к началу ХХ века начали давать собственные плоды, соединяя европейский общественный канон с азиатской витальностью, энергическим стремлением к жизни.

Русские предприниматели направили свои взгляды в сторону сопредельных России азиатских стран, их рынков, а для русских интеллектуалов всё более четко начало проступать лицо Евразии, своим таинственным взглядом обещавшей соединить огромные, казавшиеся дотоле неродными, земли.

 Русские путешественники, русские солдаты,  двигались за околицу привычного русского мира, проникая собой азиатский зной Средней Азии и, направляя своих коней к пределам Центральной Азии и Индостана. Михаил Черняев, Елена Блаватская, Константин Кауфман, Николай Игнатьев, Михаил Скобелев, Николай Пржевальский, Карл Маннергейм, Николай Рерих, все они шли, утверждая своей устремлённостью возрастающую ценность духа русской предприимчивости и русского стремления понять себя в этом мире. На этом пути каждого из них ждали знаки великих откровений.

Но, конечно, времена великого поворота русского духа к своим истокам начинались дома, в России, глубоким заинтересованным изучением широкого спектра проявлений, прежде всего, русской веры – православия. О. Сергий Булгаков, Евгений Трубецкой, о. Павел Флоренский, и следовавшие за ними широкие слои интеллигенции вернули понимание и уважение русской иконописи, архитектурному стилю русских храмов, красоте живой православной службы.

Красота русской цивилизации обретала новое, радостное звучание в проявлениях русской духовной культуры и северного православного подвижничества и святости. Слой за слоем открывались общественному пониманию русские православные истоки.

И в этом потоке откровений русским археологам Василию Алексеевичу Городцову, Алексею Александровичу Бобринскому,  художнику и археологу  Николаю Рериху и его компаньону и товарищу по исканиям, русскому аристократу, графу Путятину сверкнул таинственный дохристианский артефакт, знакомый нашим далеким предкам – славянская свастика. С того времени глубокое знание арийского родства России и Гималаев, обнявших собою Индию, Тибет и Непал начало пропитывать русскую элиту.

Это откровение нашло себе выражение в приятии одного из основных индусских символов (свастики) в позднеимперском русском и раннесоветском обществе. Известен факт нарисованной императрицей в комнатах ипатовского дома свастики, сопровождавшей уход из жизни царской семьи Николая II.

Сегодня широко обсуждается гималайская активность наследников Железного Феликса Дзержинского и соратников Гитлера…
Словом, в самодвижении   российской мысли настойчиво проступали контуры Гималаев, значимость связей с Индией.
 
Однако общая нерешительность и интеллектуальная дезориентированность властной элиты российской империи и органов её государственной власти начала ХХ века спровоцировали,  в конечном итоге, народный бунт  Октября 1917 года.

Процесс самоосознания русского мира был приостановлен, отвлечен сюжетами советского общественного строительства...

… Но весь ХХ век странная, санскритская, добуддистская свастика стояла у русских дверей. Она говорила с нами языком культуры, она напоминала о себе религиозными песнопениями буддистов, она грохотала бомбовыми кулаками с подвесок крыльев фашистских самолетов. А позже, во времена тесного сотрудничества с Индией, то и дело попадаясь на глаза, заставляла содрогаться и задуматься многочисленных советских специалистов.
Таинственная индийская працивилизация, спустившаяся с гималайских перевалов, чтобы структурировать собою весь Индостан, незримо стала за зубцами Кремлевской стены, подтверждая своё родство по крови с русскими в самом приветливом к ним отношении в Индии. 

Лицо же самой России начало обращаться к Северу, к Арктическому полюсу - белому континенту, «земле богов» -  согласно толкованию древнейших религий, где вода вечно покрыта «белым молоком», и откуда прилетал в индийские Гималаи бог Вишну, чтобы дать индусам Знание.

 Гигантский виток цивилизационного развития приближается к своему очередному скачку. Россия разворачивается исполнить мировую роль стороны, скрепляющей собою преемственность человечества. Роль двуцветной нити, где цвета Восточной римской империи, Константинополя, переплетаются с древнейшей индоевропейской основой. Где, оставаясь русской ценностью от века и по сию пору, понятия «друг», «товарищ», начинают снова обретать мировую значимость.
   
Содержание этого послания заключено в необходимости осознания себя всемирным человечеством, стоящим и развивающимся на принципах сострадания и сотрудничества. Основательно провозгласить и поддерживать эту мысль в современном мире способна   сильная российская государственность.