Аж луна покатилась

В самом углу старого цвынтаря, куда украинская ночь слилась чёрным жиром густой тьмы, замерзала глухонемая, полулёжа на пыльном камне, краем и углами впивающемся ей в спину. Она пришла сюда искать сына, не дождавшись его в своей хатке, разрисованной барвинками и васильками, и по губам постоялицы своей, хитрой зеленоокой и смуглой дивчины Любки, прочитала это хохлацкое слово. Цвынтар. Кладбище. Она не знала, зачем сын, рослый парубок, проводит здесь целые вечера, а то и ночи...В своих материнских мечтах она видела его работящим хлопцем, ковалем, ловко раздувающим меха, гнущим железо крепкими руками. А он, хоть и не пил горилки, как другие хлопцы, но завёл дружбу с мертвецами....Страшно становилось за него. Но и любопытно, что же могло завлечь его, тихого спокойного в такое отчаянное место. И вот решилась она. И ведомая Любкой, о которой ходили нехорошие разговоры...глухонемая слышать не могла, но видела взгляды, которые бросали соседи, если они днём вместе шли по селу...отправилась по узкой вытоптанной тропинке, идущей до самого цвынтаря, заросшего ковылём, кустами сирени и явором.
В темноте ночи заросли создавали причудливые узоры плотных теней возле входа. Туда влекло, манило чем-то неизведанным и таинственным. Две женские фигурки поторопились войти. Цвынтар их принял в себя, всосал так жадно, что аж хлюпнуло над спящим селом, и в крайней хате зойкнул кто-то и тихо взмолился: "Свят, свят, свят!..."
...Немой рот матери дико искажал ужас, когда Любка, сильная, молодая, доедала её сердце, освещая его в безлунную ночь прозрачным бериллом глаз, облизывая багровые струйки крови со своих больших смуглых рук. Похотливые губы сыто улыбались, чмокая её прямо в рванную дыру под левым нежно-розовым соском. Глухонемая женщина каждой секундой ожидала смерть. Но смерть...смерть стара, как сама жизнь. У неё плохая память. Она забыла прийти в назначенное судьбой время. А женщина, лишённая голоса и в жизни, не имела возможности напомнить о себе...только ждала, тихо постанывая безвольными губами.
...Насытившись, Любка, на глазах матери превратившаяся в красавицу-цыганку, тихо запела на своём языке тягучую песню...Низкий вольный голос впитывал последние капли крови глухонемой, капающие в вязкую темноту...Она не слышала слов и мелодии, но чувствовала, как всё, что рождали губы Любки, невыносимой болью обжигало рану. "...Бежать.." - подумала глухонемая, и дождавшись, когда прозрачные глаза отвернутся от неё, отползла за каменный крест могилы сельского бобыля, знаменитого тем, что помер он, подавившись виноградной косточкой...и в одиночестве его не нашлось ни единой живой души рядом, которая хлопнула бы крепким кулаком по костлявой спине, и проявив такое неуважение, спасла бы ему жизнь...Вот оно, судеб странное переплетение. Сейчас каменный крест на его могиле спасал другую, чудом живую, закрывая твёрдостью своей от изумрудного света, воровато пронзающего ночь двумя сильными лучами.
...Они ещё долго бегали друг за другом в темноте, спотыкаясь о чужие могилы, ломая кусты, перепрыгивая кресты и надгробья, пока глухонемая поняла, что никто уже не гонится за ней, что одна она осталась в самом дальнем закутке заброшенного цвынтаря...Силы покидали её. Она замерзала на камне, изрезавшем ей спину, не в силах шелохнуться, не понимая, почему жива, если в груди осталась полая дыра вместо сердца...Она чувствовала, как постоянная её спутница, тишина, обняла за плечи и прижалась щекастым лицом к носу, и она совсем не может дышать...На жирном смолянистом небе взошла луна и свернулась выпуклым зародышем, похожим на огромное розовое ухо...Женщина больше не могла молчать и крикнула прямо в него:"...Нехай.Будь, что будет!...Будь, чтоо буудеееет!..." И добавила:" Чтоб тебя перевернуло. И три раза гэпнуло. "...и луна покатилась над землёй...Гэп...гэп...гэп...и скрылась за...Женщина вдруг поняла, что обрела голос...и слух. И сказала: " Когда же ты, наконец, прибьёшь полки на кухне?" Из телефонной трубки послышался мужской голос:" Понимаешь, я уже отметился, но у нас митинг перед Белым домом...Да. За права мужчин. За свободу и равноправие, в общем...Ой, автобус...Я побежал." Женщина положила мобильник и встряхнула головой, отгоняя остатки виденного. "...Наваждение какое-то," - она тряпкой вытерла с пола жирное ярко-красное пятно. По комнате разливался запах борща. " А ты давай, доедай. И с хлебом мне..." - сказала она сыну. Потуже завязала поясок розового халатика, поправила съехавшую было набок голову, выкрашенную в любимый рыжий цвет, взяла со стола грязную тарелочку с голубой каёмочкой и сквозь стену вышла на кухню мыть посуду. Ей  пора было на работу...
...Сын пустыми глазницами уставился в свою тарелку. Он терпеть не мог капусту...