Сон Дарвина

Сердце стучало совершенно ровно. У меня такое редко бывает.
Казалось, что я абсолютно бессилен. А еще было холодно и очень хотелось есть.
Последнее время я слишком много рисую. Но не так неистово как раньше, а как-то обреченно. Это как кодеин. Просто снять ломящую боль.
Абсолютно ровно, как метроном.
Ночью мне снилось, что у меня в ноге что-то чужое, какой-то мертвый паразит. Я лежал на полу кухни и пытался его достать. Тупой нож приносил куда больше боли, чем пользы. Кожа растянулась на три сантиметра в стороны, обнажив непонятную смесь сухожилий, мяса и тонких вен. Я очень старался. Руки были ватными и было сложно. Хотя процесс был почти увлекательным. Но паразита я так и не достал.
Проснулся утром в ванной. Я не знаю, почему я заснул там. Все тело ныло и просило помощи. Убедившись, что нога на самом деле цела, я тостал из мятой рубашки сигарету. Долго не мог попасть в огонек зажигалки - утренняя микропсия давала о себе знать. У меня тряслись руки. Было очень холодно.
Выкурив половину сигареты, я бросил окурок в раковину и попытался встать на ноги. От резкого подъема закружилась голова и я ухватился за стену. Дошел до комнаты. Упал на диван. Накрылся пледом, прижал колени к груди и дрожал. Гипертонус мышц и озноб - самая гадкая смесь на планете. Меня кидало по всей кровати, плед сбился к ногам, но я не стал его поправлять. При каждом дуновении ветра поток холодного воздуха из открытой форточки пробивал меня до самых костей.
У дивана стоял недописанный "Сон Дарвина". Палитра валялась на полу. Слипшиеся кисти лежали на подоконнике.
Я больше не мог рисовать. Я смутно осознавал, что я одинаковый. Абсолютно. Я предсказуемый, я не делаю ничего нового. Мой талант совершенно бессилен. Он выглядит сейчас так же, как я сам.
Остатки декса сдавливали мозг. Потолок стал текстурным, похожим на пенопласт. Я долго нащупывал на столе ампулу налоксона и шприц, сбрасывая на пол окурки и эскизы. Потом сломал ампулу, набрал шприц, вколол в чистую, нетронутую руку. Не переношу уколы. И тех, кто колется.
Наверное, я слабый. Ведь обычно налоксон - это край. Это когда не вылезти самому. Кажется, имиенно его колят убитым героинщикам на скорой. Через пять минут они полностью возвращаются к жизни. Только молодым фельдшерам не хочется везти их в диспансер. Поэтому их просто отпускают. Но вообще я не знаю. Я не героинщик.
Меня скидывает, очень стремительно. Голова становится легче. Мышцы расслабляются, озноб спадает. Я встаю и голова опять начинает кружиться. Но все-таки мне легче.
Я иду на кухню, ем что-то холодное. Озноб усиливается, но уже не кажется что я теряю сознание. Потом я пью растворимый кофе. От него становится тепло и начинает болеть желудок.
Я даю себе пару пощечин, чтобы окончательно прийти в себя.
Потом я возвращаюсь в комнату, подхожу к полуготовому "Сну Дарвина" и беру с подоконника кисть.
Ведь выбора у меня все равно нет.