Весеннее обострение

Если слово «выстрадано» заменить на «высрано», ничего, по сути, не измениться. Просто пафоса поменьше.
Геша.

…он дочитал и удалил последнее сообщение. Отложил телефон в сторону - вот и все. Подоконник был теплым от наконец-то проявившегося мартовского солнца. Сука, опять серого солнца.

Счастливо все нихуя не начиналось. Наоборот, он познакомился с ней в, пожалуй, самый тяжелый период своей жизни. Она поразила тем, что сразу начала называть его «милый». Уже потом, когда она говорила, что любит его, что любит его с самого начала, с первого слова – он верил. Это было ни разу не преувеличение. Это не было желанием польстить или пустопорожним признанием в любви. Пожалуй, это было правдой. Он не верит в любовь с первого взгляда. Только в любовь с первого слова. Хотя поначалу никто в этом себе не признавался.
Она была тем, кто ему и был нужен больше всего в тот момент. Он писал ей свои стихи. Они вмести выли в ночь. Она была тем самым мудрым доктором в очках, который ненавязчиво, незаметно и безболезненно, отвлекая разговором, штопал ему сердце. Она говорила, что не умеет рисовать. Однако только ему было известно, как ярко она раскрасила его жизнь.
Сука, март уже.
С ней было о чем поговорить.  С ней он научился читать классику. Давился Тургеневым только потому, что обещал ей, что полюбит его. Впервые понял, что не только рок может быть исполнен смысла. Что в классической музыке его гораздо больше.  Ему нравилось засыпать на клавиатуре под её голос и симфонии Рахманинова. Он узнал благодаря ней, что Линор Горалик – не только автор комиксов про зайца ПЦ, но еще и чудесных стихов. И вообще это нихера не мужик, а баба.
Смертное вот несет домой вентилятор купило,
Смертное просто пахало как вол не пило еле дотащилось,
Смертное по пельменям и еще малому фокус показывало обещало,
Смертное болит животом пьет "Маалокс" страшно панкреатит рак язва СПИД сука Господи ну не надо пожалуйста больше не буду,
Смертное постирало майку молодец сделало дело,
Смертное лежит считает мама папа Наташа но остались Володя бабушка Лена Сережа Миша,
пять-три в нашу пользу если Миша конечно в субботу операция все такое,
и дай Бог потому что нам вот-вот наследовать Землю
с таким херовым численным перевесом,
а кое-кто еще клеил в кино под стул жвачки,
кое-кто забывал забрать из школы с катка с продленки,
кое-кто говорил в телевизоре глупости,
а кое-кто смотрел и чревоугодничал жрал на ночь.

А вообще сколько там той Земли и ведь сам обещал поможет чего бояться.

Если конечно Миша в пятницу то есть завтра операция все такое.
С ней было о чем помолчать. Иногда он приходил домой с работы, включал компьютер, закуривал и они молчали. Просто слова были не нужны. Он знал, что она сидит в своих любимых белых шерстяных носочках перед компьютером и улыбается. Он любил те стихи, которые она ему присылала. Особенно он полюбил переписку с ней, когда она читала их. На одно из таких писем со стихами Юлии Идлис он даже сделал мультфильм. И даже попытался обидеться на нее за то, что не сказала, что она думала об этом высере. Хотя ни разу не ревновал ее. Ни разу не разозлился. Так как ей он не верил никому, даже себе.
Господи, как ****ься хочется. Уже год как он не ебался. ****и и случайные перепихи с полунезнакомыми – не в счет. Хотя и делят годовалый перерыв почти на 3 ровных части. Он никогда не считал сексом перепих не по-любви.  Это практически не приносит облегчения, когда ебешь человека, к которому нет чувств. Куда продуктивней дрочить на горстку пикселей.  «Первая любовь – самое прекрасное чувство. У каждого из нас храниться в душе светлый образ девушки, отполированный до блеска онанизмом». Кошмарное время года – весна. Кошмарней весны может быть только весна в одиночестве.
Блин, а солнышко-то уже греет.
Пожалуй, с ней он стал умнее. То есть умнее он нихуя не стал, просто окружающие его таковым считать начали. Интеллект – отвратительная вещь. Человек без мозгов абсолютно уверен в высоком уровне своего развития. Умный же прекрасно осознаёт, какой он, в сущности, ебонат.
Он был счастлив. Иногда даже по утрам. Когда ему не снилась по ночам та самая, образ которой отполирован. Первая и единственная. Потому что первая – она и единственная. Всегда, нахуй. 
Благодаря ней, он нашел в душе благодарность к Ане. Благодаря ней он научился терпеть злость, оставаясь благодарным к человеку, не желавшему никогда ему зла. К человеку, до последнего момента остававшейся верной, просто не зная как спасти их счастье. Благодаря ней он начал задумываться не только о себе.
Он так и не понял, кого же он любит больше. Они были полной противоположностью,  были слишком разные, чтобы их сравнивать.  Их можно только любить. В эту неделю, которая ознаменовала собой середину его запоя, он, смеясь, дал женские имена тем двум рубцам на его артерии, которые добрый хирург с черным юмором удалил накануне.  Обе девушки были тем стержнем, к которому и привязывался его малодушный и инфантильный  росток духа. Обе они сделали из него нечто похожее на личность, над которой стали реже смеяться прохожие и к словам которой только-только начали прислушиваться с уважением.
Какой теплый подоконник.
И вот снова все заканчивается. Врач подарил ему операцией кусочек жизни. Он подарил врачу N-ную сумму денег, которую он копил, чтобы… да ну нахуй, какая теперь разница.  Не это причина. Она ушла. И он был счастлив потому, что она ушла, сказав «я всегда буду любить тебя». В тот момент он был на работе. Он просто закинул голову, чтоб слезы закатились назад, встал и, сказав глухо секретарше «я ушел курить» вышел в весну. Он так толком и не понял, почему им уже невозможно быть вместе. Он просто поверил. Он всегда ей верил. «Прощай» - от слова «прости». «Спасибо» - от слов «спаси тебя Бог». Именно так, тихо она и ушла в весну.
Замечательно сидеть вот так на подоконнике.
Она всегда утешала его. Ему было это так необходимо – чувствовать ее руку, гладящую его загривок и слышать ее тихое «чшшш…тссс…милый, все хорошо…тсс..успокойся..спи, милый.» Она редко звала его по имени. Она любила считать его волком. «Мой нежный, бережный, безбрежный волк».  А он всегда вспоминал: «каждый мужчина, считающий себя волком – одиночкой, зачастую оказывается сусликом – социопатом» .
И снова он один. Даже не больно. Привык, что ли? Пусто ****ь. Настолько пусто, что руки опускаются и даже помереть лень. «Чтобы не мучиться от рвотных позывов ими надо научиться наслаждаться».
Охуенный подоконник. Охуительный. Нет, даже охуитительный подоконник. Теплый, широкий и солнечный. Право слово, жить, прям хочется. Он потянулся и взял гитару. Ей еще нет недели. Тоже теплая, родная, на солнышке грелась как кошка черная с грудкой белой. Щелкнув тумблером на комбике, он криво взял аккорд. Потом поправился и заиграл:
Словно раненный зверь
Я бесшумно пройду по струне.
Я не стою, поверь,
чтоб ты слезы лила обо мне.
Чтоб ты шла по следам
моей крови во тьме,
по бруснике во мхе.
До ворот, за которыми холод и мгла,
ты не знаешь – там холод и мгла.

Но
не
сомкнуть.

Кольцо седых холмов.
И узок путь.
по лезвию дождя.

Дальше он не помнил, поэтому усмехнулся, перекинул ремень гитары обратно через плечо, поставил ее в угол,
запнулся об одеяло на кровати под окном,
взмахнул рукой,
и выпал в окно.

Какой чудесный день.