Глава v

ГЛАВА  V
Вернуться к делу, которому он обучался, Ветрову не удавалось достаточно долго. Юрий шел к нему окольными путями. В какой только шкуре не пришлось побывать: и нормировщик на стройке ,и охранник на складе, и экспедитор.  А годы тем временем неумолимо уходили в прошлое. Он узнавал, что иные из его сокурсников уже достигли кое-чего: кто инструктор в горкоме КПСС, кто столоначальник в высшем ведомстве по культуре, кто за границей.
 Не веря особо в возможность возвращения в интеллектуальную служебную среду, Юрий мало – помалу занялся переводами художественной литературы с английского и немецкого. Получалось весьма недурственно. Издательства с большой охотой давали ему заказы. Герой наш повеселел, появились деньжата. Он стал изучать новые для себя языки: итальянский, санскрит , как это не покажется странным, вьетнамский.  Свободного времени у Ветров было хоть отбавляй, а к языкам он питал особую тягу. Ветров решил, что в случае форс-мажорных обстоятельств он станет универсальным и приличным толмачом. Трудовая – то книжка «правильная» теперь покоилась в его кармане.
Мир искусства был его собственным и единственным раем в условиях казарменных порядков, царивших в советском обществе под присмотром кремлевских идеологических церберов. В концертных залах, в оперных театрах он забывал о них напрочь. А еще ему нравилось в летние месяцы интереса своего ради сопровождать экскурсионные поездки московских производственных коллективов по историко – культурным местам Подмосковья. Работницы и работяги, желавшие более всего размяться на лоне природы,  не горели особым желанием тратить драгоценное свободное время на рассказы о житие – бытие великих писателей, композиторов и художников. Частенько от руководителей экскурсионных групп Ветров слышал: - Парень, ты вот что, иди-ка в музей сам, оформи там путевку как надо. А мы тут недалеко,  в роще позагораем, пикничок устроим. Ты сам- то особенно долго там не задерживайся. Сам знаешь, водки много не бывает. Такое очень часто повторялось в Тарусе. Достигнув города, экскурсанты должны были на пароме переправиться на другую сторону Оки и по живописным полям прогуляться километра 2-3 до дома музея художника Поленова. И почти всегда в музей ходил один Юрий. И это было ему в «кайф». Какое наслаждение не спеша брести по луговым тропинкам, вдыхать запахи июльских разогретых трав и слушать беспрестанное пение где- то зависших в лазоревой лазури неба жаворонков.
Карьерная удача не очень -то спешила улыбнуться Ветрову. Но он, как говорится, шаг за шагом шел  через тернии к звездам. Его художественные переводы романов, аналитические статьи об искусстве, исполненные мысли, оригинальности языка,  были замечены не только общественностью, но и руководящими  культурой верхами. В итоге , Юрий Петрович, довольно быстро перепрыгнув через несколько ступенек служебной лестницы, обрел собственный кабинет в офисе на Арбате, управлявшим культурой необъятной страны.
Несмотря на врожденное свободолюбие и подчеркнуто пренебрежительное отношение к карьеристским проявлениям своих подчиненных, он какое-то время наслаждался, правда тайно от всех ,тем, что попал в обойму узкого привилегированного круга людей. Служебная машина , казенная дача, роскошные санатории, так называемый «кремлевский паек», заграничные поездки. Чувство, конечно, гаденькое. Юрий Петрович понимал это отчетливо.Но отказаться от государственной халявы не мог.   Как же! У сотен тысяч соотечественников ничего этого нет, а у тебя есть. И ты можешь иногда с барственного плеча одарить своих друзей. Один из них, армянин по происхождению,  от имени своего и близких  ему московских соплеменников частенько умолял его: - Петрович, ради бога, завтра хочу  хаш для друзей приготовить , но нигде не могу свиных ножек достать. А у вас же там есть. Заплачу, сколько надо.
- Эмиль, сколько тебе нужно ножек?
- Ну шесть-восемь.
- Давай  к семи подгребай на Грановского (именно в этом переулке находился главный распределитель, куда по заведенной традиции ходили только «сами», без родственников. Для последних были отдельные места). Посещая  этот тайный дом, - сосредоточие  доморощенных и заморских яств, каких в помине не было на прилавках московских магазинов, Юрий Петрович ловил себя на одной дурацкой, по его мнению, мысли. С этим «кремлевским пайком» дело обстояло так . Номенклатурный работник платил в кассу семьдесят тогдашних рублей и взамен получал книжку с талонами на каждый день месяца. И никак Юрий Петрович попервоначалу не мог взять в толк: почему, отдав за эти бумажки 70 рублей, он мог отовариваться примерно на 140. Это притом, что жалование его составляла 450 рублей. Бывалые соратники  не то в шутку, не то всерьез объясняли ему: - Петрович, например, принимаешь ты иностранных гостей. И чем ты их угощать будешь? Кильками с водкой? Да и то, за них все пуговицы оборвут тебе в магазине. Вот партия и правительство заботятся о твоем имидже. Чтобы мучительно не соображал: хватит тебе денег на коньяк, осетрину, икорку.
Мысль же странная была такая:  если на все талоны набрать только зернистой икры (1 баночка – 4 р. 20 копеек) и продать ее по спекулятивным ценам, то можно быстро сколотить себе приличное состояние. И никак он не мог от нее отделаться. – Нет, видимо это неспроста, - думал Ветров. Но объяснения тому найти не мог.


Как и любой тонко чувствующей мир натуре, Ветрову быстро приелись материалистические привилегии, как, впрочем, и нудная размеренная чиновничья жизнь. Утром черная «Волга» у подъезда, поездка через весь город на службу, свежие газеты, кофе, который он готовил себе сам, любезно отклоняя услуги секретарши. А потом деловые бумаги, резолюции на них, отчеты подчиненных, заседания коллегии, конференции… Суета и только. Пожалуй, только женщины по – прежнему  волновали его  греховную душу. Отбоя от них, как и прежде, не было. Сослуживицы строили ему глазки, заводили при удобном случае в меру своих способностей разговоры на грани элегантной двусмысленности. Юрий Петрович  и не прочь был порой мимолетно  развлечься с кем либо из них. Только пригласи в кабинет, угости импортным коньячком, ментоловой английской сигаретой и ,как тогда было модно выражаться,  в койку. Но , как уже было отмечено, Ветров был капризен и чрезмерно разборчив в женской красоте.  Сколько их встретилось ему на пути – гибкостанных, с точенными окапроненными ножками в туфельках на шпильке, остроумных ,с волоокими или жгучими глазами, стильно одетых. А вот поди же ты! Большинство из них не удостаивались его даже мимолетного внимания. Видите ли, ему подавай такую, что вобрала бы в себя все названные достоинства. Такое же бывает лишь в сказках. Поэтому  многие его считали гордецом, а иные откровенно презирали . Чего он по большому счету и заслуживал. Как бы там ни было, но действительно, только очень немногие, коих было меньше чем пальцев на обеих руках, захватывали Ветрова с первого взгляда без каких либо  раздумий.  Если, взглянув в глаза незнакомке, Юрий Петрович испытывал необъяснимое душевное смятение и чувство собственной неполноценности по сравнению с нею, - все: он стремился, тщательно скрывая свое желание, добиться ее любой благосклонности.
Впервые такая дива очаровала его, когда Ветров еще не начальствовал, а был простым чиновником. Как-то после обеда войдя в рабочий кабинет, который он делил с Эмилем Петросянцем, однокурсником по университету, он увидел сидящую небрежно на краешке стола своего коллеги шатенку в изящной канадской шубке, лет тридцати от роду. Одной ногой она опиралась об пол, а другой ,обнаженной чуть выше колена, слегка покачивала.
Иногда формы женских ножек бывают настолько идеально слеплены природой, что даже у мужчин, исповедующих всякие запреты нравственного свойства, прорывается чувство плотского желания. Что уж тут говорить о  Ветрове. Почему- то первое, что взбрело ему на ум было: а каким же должно быть их продолжение там, выше юбки? Он тут же чуть – ли не мотнул головой, отгоняя от себя крамольную мысль: никак дьявольские проделки.


Юрий Петрович сел за свой стол и демонстративно погрузился в изучение деловых бумаг. Но вместо текста видел в них, как говорится, фигу. Шатенка, болтавшая с Петросянцем и не обращавшая на нашего героя никакого внимания (как выяснилось позднее, демонстративно нарочито), притягивала Юрия Петровича как магнитом.  Он не хотел, чтобы она  уходила.
И надо же было так случиться, что через два месяца Кристина (именно так звали ветровскую пассию) уже работала в том же отделе, что и он сам. Она не скрывала мотивов своего решения от Ветрова: -Юрий Петрович, мне кажется, что я знала вас всегда и было бы глупо вновь нелепо разминуться. Хотя судя по вашему строгому выражению лица, мне вряд ли удастся вас расположить к себе. При этом ее огромные глаза, словно лучащиеся зеленым светом, откровенно смеялись, а губы чуть заметно выражали желание эротического поцелуя.
- Не обращай внимания, Кристина, - подыгрывал ей Юрий Петрович,  – козероги с трудом распахивают свои души. Любопытно вот что.  Когда  я  увидел тебя впервые здесь,  то мгновенно припомнил один сон. Будто я гуляю по улицам Флоренции  .  Недалеко от галереи Уфицци я свернул в узкий переулок и сердце мое отчего – то сжалось. Мне почудилось, что, как только я заверну в него, то там, справа, увижу дом о трех этажах. А под входной парадной дверью меня встретят два каменных фавна. Все сбылось.  Мой мозг как будто пронзило ярчайшим светом и из закупоренных закоулков сознания явилось прошлое. Я отчетливо понял, что жил здесь во времена Алигьери Данте и ухаживал за девушкой очень похожей на тебя. Нет ,не внешне, а вот этими твоими словесными «шпильками» и кокетством. Может быть, поэтому и язык Италии я освоил без особого труда. А, может быть, это мне все показалось. Чёрт его знает. Но ту игривую плутовку я точно помню. При этих словах  Ветров многозначительно посмотрел на Кристину. Судя по улыбке Кристины, она была им в полной мере удовлетворена. Какое ей дело было до ветровских фантазий. Вот он сидит здесь и желает ее, а не какую-то там неведомую флорентийку.
Компания в отделе подобралась веселая. Начальник, Орест Павлович, имел по тем временам сокровище – доставшуюся ему от отца авто «Победа». Кроме того, он был и выпить не дурак. Как ,впрочем, и его заместитель Эмиль Петросянц.  Последний же потрясающе искусно готовил армянские блюда и тамадой был неистощимым на застольные шутки.
Оба они, как и все остальные мужчины культурного ведомства ,плели сети обольщения вокруг Кристины. В этой красивой смуглой женщине, словно скрытая пружина, вибрировала неуемная энергия обаяния. Ее магнетизм передавался всем, даже женщинам. На одном из развлекательных вечеров, кажется под Новый 198… год, она появилась в белом платье – рюмочке, усеянном понизу жемчугом. Можно представить себе сочетание смуглого лица с сияющими зелеными глазами и безупречного произведения модельного искусства. С  мужской частью празднества случилась цепная реакция легкого онемения. Вслед за тем начались  банальные признания в любви, которые она гасила едкими и весьма остроумными насмешками. Своим же начальникам она дала дружелюбно понять, что объектом ее внимания остается Ветров. Они и не возражали.
Так вот, эта дружная четверка повадилась время от времени совершать загородные поездки на природу. Такое уж в стране было застойное время. Работа- сплошная рутина. Все дела можно было выполнить за считанные часы. Чиновники маялись от безделия. Посему процветали выпивки по кабинетам. Всегда можно было найти причину сбежать с постылой работы, чем и пользовались любители гулянок на природе. Как правило, это были заранее облюбованные

уютные лесные поляны. Эмиль с шутками – прибаутками ловко готовил люля – кебабы  и восхитительно вкусную яичницу с сыром. Застолья сопровождались не только банальными  тостами, но и непременно итальянскими канцонами Юрия Петровича.
В автомобиле Кристина и Юрий всегда располагались рядом на заднем сидении, но   Ветров , ощущая сексуальное нетерпение Кристины, сознательно не предпринимал первым попыток к сближению. Такая у него была иезуитская натура. Ему доставляло болезненное удовольствие доводить женщин до исступления, пока они сами не падали в его объятия.      И , наконец, он дождался своего часа. Возвращались как -то поздним осенним вечером с очередной пирушки. Орест Павлович, будучи за рулем, притормозил, сославшись на малую нужду. Вместе с Эмилем они ненадолго растворились в кромешной придорожной тьме.
В салоне воцарилась звенящая тишина. Вдруг Кристина стремительно обвила руками шею Ветрова и впилась в его губы долгим страстным  поцелуем. Оторвавшись на мгновение, она, словно рассерженная рысь, буквально прошипела: - Ну надо же быть таким дурнем. Это тебе за Флоренцию. Ветров блаженствовал всем нутром ,словно сытый кот.
Теперь им уже не нужна была компания Ореста Петровича и Эмиля. При всякой случавшейся возможности они пропадали в подмосковных лесах, изысканных ресторанах, квартирах своих знакомых. Им нравилось быть друг с другом наедине. И не только потому, что могли отдать какие-то мгновения эротическим желаниям. Страсть на то она и страсть. Ее время – как вспыхнувшая спичка. Озарила окрест светом – и достаточно. В противном случае неуемных ждет пресыщение. Кто его по глупости или наивности достигал, знают, как оно отвратительно душе!
А Кристина и Юрий Петрович, бродя по московским бульварам, засиживаясь за трапезой в любимых ресторанчиках или обнявшись где – нибудь на ложе любви, вели долгие и страстные беседы о поэзии Пушкина и Есенина, Гейне и Пастернака, о царствовании Петра I и Екатерины Великой, о Будде и Христе, смысле человеческой жизни.
Казалось бы, почему им не соединить свои судьбы?  Ветрова посещала такая мысль. Но он был ленив и трусоват, чтобы изменить что-то решительно в своей личной жизни. Как только он представлял, что об этом придется объясняться с женой, потом с ее родителями, он съеживался словно от озноба. И сам себе становился противным. И сам себя защищал неубедительными аргументами. Мол де не очень –то и хочется  менять шило на мыло. Да и маленьких детей не хочется травмировать. А вообще не надо было жениться, раз ты такой непостоянный.  Но гадкое чувство от своей нерешительности не проходило.  Сколько продолжались бы их такие теневые отношения, они не ведали. Но одно событие круто все изменило их.  Это случилось в одну новогоднюю ночь, когда лицом к лицу впервые столкнулись как две яркие кометы Кристина и жена Юрия Петровича – Маргарита.
Нашим любовникам так хотелось провести Новый год вместе, что Кристина согласилась на то, чтобы и Рита приехала в ее дом. Собравшиеся гости, кто с восхищением, кто с ревностью (конечно, женщины), рассматривали пассий Юрия Петровича. Заметив это, Ветров и сам, словно впервые, загляделся на них. Да, особы блистательные ему достались.  В обеих намешано немало разных кровей: первая – с примесью татарской; вторая с польскими корнями. Обе умны, начитаны. Натуры подвижные и взрывные. Красоты обольстительной, не оставляющей мужчинам

ничего иного, как прислуживать им. О первой поэт сказал так: «Свежесть очей! Ты строга и горда: чем безумнее любишь – тем строже. Но сладка о сладка ледяная вода, а для путника – жизни дороже». А для второй у него нашлось другое сравнение: «Ярко– медное злато волос, зелень глаз и аттический нос… Тонко бархатом риса покрыт нежный лик, розовато – телесный; каплей нектара, влагой небесной блещут серьги, скользя вдоль ланит».
Они были хороши и контрастны в заранее продуманных праздничных нарядах. Гостья – в черном шелковистом в осиную талию платье с маленькой алой розочкой около левого плеча. На ней не было никаких иных украшений. Но ее карие глаза излучали такое победное сияние и они так привораживали взгляды окружающих, что никому и в голову не приходило, отчего это украшений у нее нет. Ну, а хозяйка? В кремового цвета батистовом платье, схваченном у горла миниатюрной хохломской брошью.
Ветров как мог целый вечер и ночь увивался за своей возлюбленной, хотя и понимал некую нелепость своего поведения. Краем глаза он тем не менее отличал, что мужики не оставляют его жену без внимания, совсем забросив своих. Со всеми она перетанцевала, выпила на брудершафт, одаряла комплиментами, а некоторым позволяла себя целовать на грани фола где – то за ушком. Над ее ушами, кстати, матушка природа поколдовала отменно. Они напоминали морские перламутрового цвета раковинки, где каждая линия, каждый изгиб был искусно и тщательно выписан.
На следующий день вечером Ветрову позвонила Кристина и осторожно высказала ему некоторое неудовольствие якобы вызывающим поведением его жены в прошедшую ночь, перессорившей почти все присутствовавшие на вечеринке супружеские пары. Ей мол, все равно, но вот подруги пожаловались.
Окончив разговор, Юрий Петрович обратился намерено шутливо к Рите: - Говорят, ты покорила прошедшей ночью всех мужчин? И чего ради?
- Исключительно ради собственного веселья и удовольствия. Тебе же весело было с твоей любовницей? А мне что оставалось делать? Сидеть грустить или злиться? Ты же меня знаешь. Ваше мужское племя завести ничего не стоит. Скажу больше. Они все подряд назавтра назначили мне свидания. Но это не главное. Главное, твоя судьба висела на волоске. Я все думала. Что же это за штучка такая, Кристина, если смогла тебя очаровать? Я же знаю, какой ты щепетильный в оценке женщин. Знаешь, она мне пришлась по душе. Я представляла ее себе заносчивой, а она мила в общении, не ревнива, очень искренняя. Ну и красива. Если бы она не оправдала моих ожиданий, уже сегодня же указала тебе на дверь.
Ветров понимал, что какой – то разговор, не очень приятный, но состоится.  Но что такой – не ожидал. И как – то стало ему неуютно. Он подумал о том, что его жена настолько ясно осознает чары своей телесной и душевной красоты, что принимает без ревности и смятения те же достоинства своей соперницы. И в чем тогда смысл интимной связи с другой, к тому же замужней женщины. А у нее совсем маленькая дочь, а у него не менее взрослые сын и дочь. Что, твоя жена вызывает у тебя какие – то отрицательные эмоции? Нет же. Ну, если только то, что живут они уже добрый десяток лет вместе и в их отношениях появилось нечто привычное и обыденное. Но так всегда бывает. А что, этого не будет через какое – то время, если ты свяжешь свою жизнь с Кристиной? Значит, влечет тебя к ней сейчас банальное любопытство женской новизны. И в

данном случае ты – всего лишь классический прелюбодей.  К тому же, кроме этих духовных терзаний, вы столкнетесь с наводящей тоску необходимостью  вновь обустраивать личную жизнь. И где это в жестоких бытовых реалиях социалистической действительности вы собираетесь вить уютное гнездышко? Тут вам не Европа. Снял квартиру за умеренную плату и никаких  хлопот.
Через несколько дней при очередном свидании Ветров нашел Кристину задумчивой. Мысли ее были где – то далеко. Отвечала она невпопад и без обычной оживленности. При расставании Кристина сказала: - Юра,  а я ведь совсем несмелая. И мне далеко до Анны Карениной. Ни уйти из семьи, тем более броситься под поезд… Я на это не способна. А под поезд… бр – бр, как представлю свое растерзанное тело… Я много думала о твоей жене… И не понимаю, зачем тебе нужны другие женщины… Мы ведь равны в искусстве обольщения… И к чему бессмысленная гонка за призрачной новизной. Вспомни, что было начертано на внутренней стороне кольца царя Соломона – «Все проходит».
Страсть действительно угасла. Остались не частые дружеские встречи, а потом только телефонные звонки и спонтанные мысли о том, что Кристина  где – то  есть и дай Бог ей удачи и здоровья. Всё-таки мы понимали друг друга. Может быть, еще когда-нибудь мы и встретимся….
Но вот загадка. Последним человеком, посетившим через несколько лет угасавшую от стремительной болезни жену Ветрова, буквально за день до ее ухода в мир иной, была Кристина. Ветров молча наблюдал за ними. Никакого уныния, жалоб и дежурных сожалений. Они потребовали «Цимлянского» и пили за всепобеждающую силу женского очарования.


Потом была еще только одна женщина, подобно Кристине, не заметить которую Юрий Петрович не мог. И опять физиология ?… Да как сказать.  Он –то  давно осознал, что в разных вариантах одни и те же ножки, попы, бедра, перси, плечи и сокровенные лона, ради вхождения в которые самцам в минуту эротического возбуждения уже все равно, каков размер груди и длина ног. А вот взгляд женщины… Он многое значит для характера  отношений между людьми. Одни, взглянув друг на друга , ощущают плотское волнение, которое наверняка, соединит их на некоторое время, может быть, подвинет на единственное рандеву; другие станут милыми друзьями, что тоже, впрочем, немаловажно.  С Ветровым произошло нечто не похожее ни на первое, ни на второе.
Он часто вспоминал ту свою давнюю встречу. Она запомнилась ему в мельчайших подробностях и даже снилась. И являлась ему почему – то с середины события.
- Юрий, ты один? А где Андрей? Яна стояла на пороге своего дома и по ее глазам можно было понять, что она совсем не огорчена отсутствием последнего.
- Даже не знаю, как сказать, -смущаясь, ответствовал Ветров. – Одним словом, слег наш Андрюша от вашей  ракии. Пластом ,в номере. И языком еле ворочает. Какие уж тут визиты.

2
- Ладно, проходи. Ее легкий и мягкий балкано – славянский акцент мгновенно снял тяготившее его напряжение. Кто его знает, как бы она отнеслась к иностранцу, пришедшему в гости слегка в подпитии, с опозданием в два часа и без своего официального спутника. И все же он отважился явиться к женщине, которую  знал всего лишь чуть более суток. Это случилось на деловом ланче, где ей была поручена роль переводчика и гида для двух советских гостей.
Он сразу отметил Яну среди чопорно официальных хозяев. Еще бы! Тонкая и грациозная, как побег бамбука, в черном бархатистом платье… И копна медно – рыжих волос в сочетании с глазами цвета малахита. А в глазах выражение легкой затаенной грусти. Да и возраст притягивающий словно магнит… где – то около 40 лет. Позднее Юрий Петрович подарил ей трехстишие в японском стиле –«Ах, колдунья, с глазами зелеными да каштаном небрежных волос. Кладезь любви».
За столом они нет да нет ловили взгляды друг друга. Ветров, как ему показалось, расшифровал послание ее глаз. Они как бы говорили, - ты для меня не новость. Ты тот, кому я несказанно рада. А Юрий Петрович не мог отделаться от ощущения какой – то необъяснимой благодарности Яне за что – то важное. Хотя за что? Ведь видел он ее в первый раз.
Вечером отправились к ней в гости. Жила она на тихой улочке в центре Загреба. Совсем одна. С мужем была разведена вот уже как два года.
Уютная двухкомнатная квартира, где все радовало глаз эстетической целесообразностью.
Время провели чудесно. Тому в немалой степени способствовало необыкновенно вкусное вино «Плавач» с мильешацкого полуострова, сыр с острова  Брач, где овцы столетиями пасутся на девственно чистых лугах ,и всяческие орешки.
Андрей по просьбе Яны читал стихи Бродского, Пастернака, Евтушенко.
- Ну, а ты Юрий, так можешь? – Яна с лукавой улыбкой смотрела на Ветрова.
- Куда нам, дуракам, чай пить, - отшутился он любимой пушкинской поговоркой.
- Я вот вижу у тебя гитару. На ней, видимо, бывший муж играл?
-Как раз и нет. Я всегда беру ее в руки, когда мне грустно.
- Очень хотелось бы послушать тебя, но боюсь ты петь не будешь , так как совсем   не выглядишь сегодня печальной.
- Вам я не откажу в любом случае. Она взяла гитару, изящным жестом поправила копну своих волос . И вот волей тонких  пальчиков, тронувших струны, полилась в вечерней тишине мелодия старинного русского романса. Это был любимейший романс Юрия Петровича, в прошлом несостоявшегося оперного певца по причине непреодолимой сценической застенчивости.
- Как будто угадала мое желание, - подумал он. Через мгновение его, словно медом наполненный баритон, заполнил пределы гостиной.  Печально лились звуки -«гори гори моя звезда».

Глаза Яны заискрились, а при словах «ты у меня одна заветная» ее пальцы приостановились словно она была поражена какой – то сокровенной мыслью.
-Как замечательно, Юрий. Такой красивый голос. И зачем ты чиновник? Что ты еще знаешь? Знал он много. Его головной банк данных был забит сотнями оперных арий, неаполитанских песен, русских романсов. 
Камерный настрой вечеринки не располагал к громкому пению. И еще добрых полчаса мелодии на есенинские стихи чаровали  нежной грустью предававшихся высокой неге  милой компании. Яна мгновенно улавливала незнакомые мелодии. Особенно ее растрогал романс «Клен ты мой опавший». А когда она узнала, что мелодию к своим стихам сочинил сам Сергей Александрович, изумлению ее не было предела:– Верно говорят, гений во всем гений.
- Так что с Андреем? – Яна вернула Юрия Петровича из вчерашнего мечтания.
- Сегодня мы посетили город Карловац. На обратном пути нас завезли в придорожный сельский ресторанчик. А там такая лепота! Внизу под холмом озеро. Поют птички. Рядом загон с овцами, закланных на шашлык. Ну, и расслабился Андрюша. В общем, после обеда его еле посадили в машину. Уже в номере он все  порывался идти к тебе, но более чем приподнять голову над подушкой ему не удавалось. А потом он отключился. Я подумал, что ты не огорчишься, если я явлюсь один. Мы же договорились.
В этот раз ни песен, ни стихов не было. Просто говорили о том, о сем, тема сменялась темой. Яна угощала Юрия Петровича еще одним темно – вишневого цвета умеренно терпким опять же хорватским вином «Бабич» и диковинным для гостя блюдом – пиццей с грибами и сыром. У себя на родине такого еще не было. Там в моде – на пересчет шашлычные с очередями с утра.
Яна рассказывала о своей жизни. Голос ее журчал  завораживающе как горный ручеек. Юрий Петрович ловил себя на мысли, что он порой  словно впадал в сонное забытье, или это ему так казалось. Во всяком случае, ее образ то и дело странным образом исчезал из поля его зрения. Но слова продолжали ласкать слух. Когда ее малахитовые глаза вновь возникали перед ним, он, любуясь ими, не был в состоянии вымолвить ни единого слова.
Ни чем не сдерживаемая сила притяжения возникла между ними. Она сидела напротив него, но длина стола не позволяла дотянуться ему до Яниной руки. Он встал, и она, словно загипнотизированная, также поднялась и … утонула в его объятиях…
Сколько прошло времени они не знали. Время им было ни к чему. Его просто не существовало. Все поглотила нежная страсть. Яна неплохо знала русский язык, но ей не хватало слов, чтобы выразить свои чувства. Она только порой повторяла: - Милый, какой ты умелый…
Всякому наваждению приходит конец. И любовный бред тоже сменяется трезвыми будничными мыслями.
Юрию Петровичу очень не хотелось покидать пахнущее лавандой ложе любви, выпускать из рук льнущее к нему тело с кожей гладкой как сафьян. Пусть продолжается это блаженство в полусумраке ночи.

Но… порядок есть порядок. Мало ли что. Он – высокий по рангу чиновник и утром его должны видеть выходящим из своего гостиничного номера.
Расставались долго и последнее, что он запомнил – покидающая его ладонь ее рука. Это было печальным предзнаменованием. Они более никогда не встретились, только иногда обменивались письмами и телефонными звонками. Он знал, что за время, прошедшее после их встречи, она сменила двух мужей. Юрий Петрович  не мог понять, зачем она это сделала, ибо признавалась, что особой привязанности к ним не испытывала. Может быть, страшилась одиночества?
Однажды из Загреба раздался звонок. Это была Яна. – Юра, милый, - прошептала она. Ты единственный кого я люблю на этом свете. Скоро душа моя отлетит к Богу. Очень жаль, что наши жизни не соединились ни теперь, ни раньше. Потом, потом это все равно должно произойти. Прощай ,мой милый!
Вскоре пришло письмо от ее последнего мужа, который извещал о том, что Яна умерла от белокровия.
Последние слова Яны, обращенные к нему, Ветров никогда не забывал. Мало – помалу он поверил в то, что ему суждена встреча с нею, но где и при каких обстоятельствах, вообразить себе не мог. Просто ему хотелось  осуществления несбыточной сказки.
Только две женщины, из всех посланных ему судьбой ,почему – то были уверены в том, что пересекались с Ветровым в прошлых жизнях и что новая встреча  у них ним непременно состоится. Юрию Петровичу мысли эти казались странными  и объяснял он их большим воображением Кристины и Яны. А вот жена его ничего подобного не высказывала даже на смертном одре.  Последнее, что он от нее услышал, было:- Только любовь греет душу.