Две судьбы

Ты взял в руки автомат и принял присягу.

Готов ли ты убивать?

Немецкий солдат Фридрих Краузе служил в части, охраняющей Дарницкий концлагерь для военнопленных в Киеве.

Мобилизованный на фронт в первые дни войны Валерий Голубев попал в этот лагерь после того, как их часть попала в окружение.

Лагерь был буквально забит военнопленными красноармейцами. Бараков на всех не хватало, и многие спали под открытым небом. Пленных кормили из рук вон плохо, два раза в день давали по миске свекольного отвара, в котором некоторым на счастье попадались маленькие свеколки. В лагере было много раненых, и их никто не лечил. Состояние пленных было подавленным.

Хорошо еще было, что осенние холода не навалились на Киев, поэтому ночевать под открытым небом еще как-то можно было, да только до настоящей дождливой и промозглой осени оставалось-то с гулькин нос. Шинелей у большинства пленных не было, да и гимнастерки у многих износились до дыр.

Лагерь окружали два ряда колючей проволоки высотой в три метра, между которыми в неглубоких рвах ходили патрульные немецкие солдаты. В одном месте, как на первом, так и на втором ряду проволока была прикручена к столбам без натяжки, провисала и даже имела довольно большие бреши, поэтому, в принципе, можно было из лагеря и сбежать. До леса было метров тридцать чистого пространства, и если бы удалось его преодолеть, то вполне возможным казалось улететь из этого ужасного ада стонов, голода и злобы, каким все сильнее и сильнее становился с каждым днем этот лагерь...

Но во рвах между столбами со шмайсерами в руках ходили патрульные в форме мышиного цвета и в ненавистных немецких касках. Увидев, что кто-то из пленных подходит к проволоке, они свирепо кричали «Вег!» и нацеливали на них смертоносные дула автоматов.

Да и о побеге думали немногие. Все еще жила среди пленных солдат надежда, что вот-вот Красная армия придет в себя от вероломного удара и сметет с советской земли гитлеровскую нечисть. А это значило, что и их вскоре должны освободить из плена. Одни надеялись перетерпеть, другие просто были слабы духом рвануть через поле к лесу под автоматным огнем охранников.

Каждый день к лагерю из Киева приходили женщины, выкрикивали имена своих мужей и любимых, в надежде узнать хоть что-то о своих близких, канувших в неизвестность с первых дней этой бесчеловечной войны. Частенько женщины бросали через проволоку какие-то продукты, на которые по-звериному набрасывались одичавшие от голода пленные...

Патрульные не мешали женщинам подбрасывать еду и начинали отгонять женщин или даже постреливать в воздух лиши при приближении начальства. Охрану лагеря несли пятидесятилетние призывники вермахта, которых на фронте использовать не было никакого резона, а тут они были в самый раз. Большинство охранников фашистами как таковыми не были. Это были отцы семейств, повидавшие на своем веку и первую мировую, и годы революции, и годы послевоенной нищеты. Им больше хотелось покоя, чем войны. Но они были связаны присягой, а ее нужно было выполнять с чисто немецкой аккуратностью и прилежанием.

Таким же был и Фридрих Краузе, отец троих детей, портной из небольшого городка Мюнстера. В свободное от дежурств время он писал длиннюще письма своей жене Еве, в которых мечтал о том, что война скоро закончится, и вся семья вновь соберется за мирным столом и славно отпразднует рождество уже в этом году.

А вот Валерия Голубева посещали совсем иные мысли. У него-то и гимнастерки не было. В плен его взяли, когда он забрался смыть грязь с уставшего от блужданий в поисках своих тела в речку Сейм. Так его полуобнаженным и привезли сюда. Какую-то нательную рубаху он выменял тут за миску свекольной бурды у одного из пленных, да это все равно плохо спасало в уже нежаркие, скорее даже очень прохладные ночи начала сентября.

А потом его стал мучить голод. Миски так называемого супа ему явно не хватало. Однажды ему досталась краюха хлеба, брошенная женщинами из-за ограды. И она показалась ему самым лучшим лакомством его жизни. Там, за колючей проволокой можно было хоть как-то поесть, а здесь…  Здесь его ожидала дизентерия, голодная дизентерия, от которой уже начали умирать его сотоварищи по плену. Одуревший от голода Валерий уже несколько дней бешено смотрел на наметившуюся у одного из столбов дыру в проволочном заграждении и, наконец, не выдержал. Он долго и внимательно смотрел на патрульного, который мерил шагами пространство между проволочными рядами. 

Охраннику требовалось покрыть расстояние между столбами, на которые была натянута проволока за двадцать шагов. Двадцать шагов вперед, и двадцать – обратно. Значит, для того, чтобы успеть проскользнуть в дыры в ограждении, Валерию понадобится чуть больше десяти шагов немца, когда тот повернется спиной к нему.

Наконец, набравшись смелости и отчаяния и дождавшись, когда патрульный развернется и пойдет между рядами с проволокой спиной к нему, Валерий сглотнул слюну и ринулся к ограде. Он растянул руками колючую проволоку, нырнул в отверстие, скатился в ров между ограждениями и уже собрался броситься во вторую дыру, но…

В этот момент Фридрих Краузе внезапно обернулся. Он ничего не крикнул, но многозначительно наставил на беглеца черное дуло автомата…

Над планетой повисла дикая тишина.

Валерий почувствовал свою смерть и свернулся калачиком, ожидая того, как горячие пули ворвутся в его тело...

Он только бросил полный отчаяния взгляд в глаза патрульного, но глаза того не были полны злостью. В них была какая-то непонятная Валерию боль. Он и предположить не мог, что Фридриху внезапно представилась картина, как его сына, которого отправили на фронт, в таком же плену расстреливает полный ненависти и злобы русский солдат… А ведь и этого голодного русского мальчишку тоже где-то ждут его родные…

И хоть эта полная тишины пауза длилась мгновения, обоим она показалась вечностью.

К немалому удивлению Валерия немец вдруг что-то сказал вполголоса и автоматом показал, мол, давай убегай. Уже совсем ничего не понимая, Валерий ринулся на поле и полетел к лесу. Женщины, стоявшие тут же, моментально укрыли его, какая-то из них даже стянула с себя телогрейку, какая-то накрыла его невесть откуда взявшейся накидкой, и они побежали с ним к лесу. Валерий летел куда-то вперед и не понимал ничего, он все еще ждал очереди в спину...

А Фридрих Краузе, дождавшись, когда беглец с женщинами скрылись в зарослях леса, пустил, наконец, длинную очередь в воздух и закричал о побеге...

В наказание за упущенного беглеца Фридриха Краузе отправили на фронт, где он и погиб недалеко от Сталинграда.

А Валерий, отъевшись у скрывавших его людей, установил связь с партизанами и вплоть до освобождения Киева проработал в железнодорожных мастерских, информируя партизан о немецких эшелонах, уходивших из Киева на фронт.

Валерий вышел из войны живым, а Фридриху не повезло.

Все могло быть иначе, даже наоборот, но Фридрих был немцем, а не фашистом. Он нарушил присягу фюреру, но не нарушил присягу своей совести...

От твоей присяги зависит не одна судьба в этом мире, друг...