Лечь, умереть, проснуться в слезах

Лечь, умереть, проснуться в слезах

Вставать по утрам само по себе  - муторное дело. Но вставать зимой, в деревне, да ещё в полпятого утра – сущее мучение.
По утрам Андрей всегда вставал тяжело.  Будильник уже давно оттарандел свою хриплую трель, а он всё лежал, не открывая глаз и размышляя, за  каким чёртом ему далась  эта проклятая  работа, на которой платят совершенно  смешные по нынешним временам деньги и ради которой вставать  приходится в такую рань. Но долго рассусоливаться  не было возможности – нужно было ещё затопить печку, чтобы хотя бы жена могла встать в более или менее комфортабельных условиях – в тепле и без спешки. Деревенский дом есть деревенский  дом, как его с вечера не натопи, к утру, он, всё равно,  выстывает.  Тем более, что Андрюхин дом построила  ещё его прабабка, где-то в двадцатых годах, так что на нынешний момент от него остались одни гнилушки. А накопить денег на новый было нереально.
Впрочем, Андрею уже пора было вставать  - попить чайку, на обед себе пару бутербродов слепить, да и на электричку выходить, после вчерашнего вечернего снегопада, нужно было хотя бы  на  пять минут да пораньше, чем обычно.
Вставать, однако, не хотелось совершенно….  В конце концов, победили не самоуговоры, а переполненный мочевой пузырь, которому с относительной лёгкостью удалось вытащить хозяина из тёплой постели, заставить его накинуть на голое тело телогрейку, надеть валенки и выйти на крыльцо. Ветра на улице почти не было и,  мороз не сразу прихватил, нагревшееся за ночь, тело, хотя Андрей мгновенно ощутил, что за ночь на улице сильно похолодало,  не меньше, чем до двенадцати  градусов, что здорово преуменьшило удовольствие  от облегчения. Не то, чтобы  стало слишком холодно физически, но морально – это уж точно. Зато ему удалось взбодриться, благодаря чему Андрей, вернувшись в дом, развил кипучую деятельность.  Он почти одновременно умудрился включить чайник, затопить печь, побриться, одеться, послушать по радио новости и собрать рабочую сумку. За, оставшиеся  до выхода, десять минут он позавтракал и покурил. Дома курить он не любил, но выкурить первую сигарету на морозе – просто глупо, а удовольствие от первой выкуренной утречком сигаретки Андрей считал одним из самых сладостных и невинных, хотя и читал  регулярно на пачке о том, насколько это вредно для его здоровья. Андрей же частенько думал, что гораздо  вреднее для него было родиться и вырасти в самой лучшей на свете стране да ещё именно во время перемен, хотя и осознавал, что никакое другое время  в вышеозначенной стране не было бы лучше нынешнего, что, впрочем, никак его не радовало и не утешало.
Как ни смешно это звучит, но, идя под порывами  ледяного ветра через поле на электричку, Андрей думал как раз об этом – о судьбе страны.  Мысли о глобальном здорово отвлекали его от сиюминутных неудобств и мелких неприятностей. Как то холод, ветер и, внезапно обнаружившая себя, трещина на подошве зимнего сапога. Вроде бы ещё вчера её не было, но сейчас Андрей явственно ощутил, что подошва лопнула и в трещину забился снег, благодаря чему идти стало очень неудобно. Ещё хуже стало от мысли, что сапоги скоро придётся покупать новые, только непонятно, на какие шиши, если все заработанные им и его женой деньги уходили исключительно на жратву. Желая прогнать эти грустные мысли,  Андрей и предался размышлениям о настоящем и будущем  России. Он не видел в этом будущем ничего хорошего для себя и считал все разговоры о Великой и Могучей России пустопорожней болтовнёй, которую распространяют либо полные дураки, либо, нанятые за большие денежки, продажные писаки и учёные. Андрей же разделял
футурологическую гипотезу о «золотом миллиарде», который будут составлять жители Европы, Соединённых Штатов Америки да ещё, может быть, и Японии, в чём Андрей, впрочем, сильно сомневался. Этот «золотой миллиард» будет и дальше процветать, а все остальные люди, то есть население стран «третьего мира» (ну и бывшего «второго», коммунистического, который уже давно распался и рассыпался, обратившись в прах, тоже) либо частично подохнет с голоду, либо обратится в рабов, которые и будут обеспечивать процветание «золотого миллиарда». Так что в родной России останутся  в живых  только те, кто будет обеспечивать добычу полезных ископаемых и отправку их для переработки куда-нибудь ещё. Впрочем, Андрей очень надеялся, что до всего этого дело не дойдёт, и, что перед тем, как Запад окончательно разоружит нашу страну, какой-нибудь идиот из военных нажмёт-таки заветную красную кнопочку и уничтожит к едрене фене всё это дерьмо.
Может быть, кому-то размышления Андрея покажутся излишне пессимистическими, но ведь мы все прекрасно видим, как наша политическая элита конца двадцатого века благополучно превратилась в элиту бизнеса и, вот уже несколько лет подряд, самым наглым  и бессовестным образом выкачивает из страны и деньги и полезные ископаемые, да и мозги тоже, надеясь, видимо, тоже войти составной частью в этот самый пресловутый «золотой миллиард».
Был у Андрея, впрочем, и ещё один вариант будущего, правда, не менее пессимистический. Помимо элитного, богатого и процветающего Запада видел он на Земле ещё и густонаселённый, нищий, но, всё-таки, обладающий ядерным оружием Восток, где Китай и Индия уже наплодили каждый на своей, не столь уж великой территории более миллиарда человек. И, чуть севернее их, находится огромная пустующая Россия, население которой катастрофически уменьшается с каждым днём. Климат у нас, конечно, не очень благоприятный, но зато земель и природных ресурсов – хоть пруд пруди. Так что, Андрей считал вполне возможным, что через несколько десятилетий на территории России будут говорить по-китайски.
В третьем варианте развития будущего по Андрею могли принять участие различные экстремисты и террористы – маленькая, но безжалостная армия нищих, воюющая с огромными, сильными, но неповоротливыми армиями стран-богатеев на их же территории, что могло бы привести к постоянной напряжённости на планете и не дало бы богатеть богатым и отвлекло бы нищих от их проблем.
На то, что России удастся возродиться самостоятельно и по-настоящему Андрей не надеялся. Ещё никогда в России правительство, власть не заботились о процветании народа. Они, власти то есть, строили заводы  и фабрики, расширяли страну территориально, становились «полицейским государством» или «империей зла» или просто одной из самых мощных военных  держав в мире и, всё это делалось за счёт унижения и обнищания собственного безмолвного народа. И теперь, Андрею это было ясно, как день, ресурсы народного терпения, благодаря которому только и возможно было предыдущее многовековое существование безумной страны, исчерпалось, иссякла. Люди уже так нахлебались дерьма, что им всё стало абсолютно безразлично, и, поэтому теперь им проще и удобнее просто вымереть, чем снова терпеть очередные унижения. Какая-то часть населения, вернее всего, полностью отупевшая и опустившаяся, останется, но все остальные либо свалят на Запад (если их там, конечно, примут), либо спокойно и без лишнего шума подохнут здесь, на Родине. Себя и свою жену Андрей причислял к последним. Даже неплохое образование не дало им возможности жить нормальной обеспеченной жизнью, а потому и размножаться и плодить нищету дальше во времени им не хотелось. Можно было бы, конечно, попытаться уехать куда-нибудь, пристроиться там хоть мусорщиком, хоть посудомойкой. Но держали здесь старенькие беспомощные родители, существующие на нищенскую, не позволяющую даже нормально питаться,  пенсию и бросить которых на произвол судьбы не могли, ни он, ни его жена – не позволяло грёбаное воспитание.
Благодаря этим размышлениям Андрей почти и не заметил, как вышел на заснеженную платформу, на которой уже топтались, тщетно пытаясь согреться, несколько десятков человек, таких же идиотов, как и он сам.  Это были научные сотрудники развалившихся НИИ, ездившие в свои институты и лаборатории больше по привычке, ибо ни двигать в какую-нибудь сторону науку, ни сменить профессию, в уже зрелом возрасте, они не могли. Это были рабочие-станочники, частенько, даже высокой квалификации, которые, в нынешней  экономической ситуации, вынуждены были устраиваться грузчиками или сами приторговывали чем-нибудь понемножку. Это была опора всей торговли страны – женщины-челночницы с неподъёмными клетчатыми синтетическими сумками в руках. Это были такие же, как Андрей, удавшиеся и неудавшиеся инженеры или же обычные работяги – электрики, крановщики, столяры и шофёры. Привыкшие ко всему на свете и ничему уже  не удивлявшиеся, по привычке работающие на кого угодно, на любого дядю. Как говорят правители – средние,  обычные люди,  народ, массы, электорат, про себя всегда помня, что подлинное имя им – быдло или чернь, и, которых они привыкли не считать ни за что. Это были люди, припёртые жизнью к стенке, и вынужденные в поте лица добывать свой хлеб.
В холодном прокуренном вагоне они играли в домино или карты, читали дешёвые книжки в бумажных обложках, курили или просто дремали. Пытаясь хоть как-то скоротать час езды на электричке до Москвы. Некоторые ехали ещё дальше и, Андрей иногда с ужасом представлял себе, в какую рань приходится вставать на работу им. Но для этих людей подобный образ жизни был привычен и, они покорно несли свой крест изо дня в день, не мысля себя в иной ипостаси. Здесь все и всегда, испокон веков, жили трудно и бедно, и это уже стало нормой. Самое страшное в жизни – это привычка к плохому, когда человек начинает принимать за норму всё, что угодно, даже самое противоестественное. Андрей понимал, что и он постепенно становится таким же, безропотным и безразличным ко всему, хотя он и пытался временами вырваться из этого замкнутого круга самыми различными способами – сочиняя рассказы и сказки, фотографируя, рисуя, насильно заставляя свой мозг работать, мыслить,  чувствовать хоть что-то, кроме безысходности, голода, холода и сексуального возбуждения. Но постепенно это давалось ему всё труднее и труднее, и изменить что-либо в своей  жизни он не мог. Или не умел.  Он знал, что пройдёт ещё десяток лет, и он окончательно отупеет и смирится с такой жизнью, или же сопьётся – другого пути у него нет, как нет его и у всех остальных. И Андрей уже перестал надеяться на что-то другое.
Кстати (или, наверное, не кстати), вагон, в который он сел, был неотапливаемым, но идти в другой Андрею не хотелось – он понимал, что в тепле снег в трещине сапога растает и нога промокнет, что было чревато простудой, а по больничному теперь платили самые крохи, которые приносить домой было совсем стыдно. Сидя в промёрзшем насквозь вагоне, Андрей вдруг со смешком вспомнил, как он однажды читал какой-то ужастик Дина Кунца, в котором герой для спасения своей семьи должен был пройти зимой пять миль до ближайшего городка, чтобы вызвать подмогу.  От нечего делать Андрей начал тогда переводить мили и градусы Фаренгейта в, понятные нам, километры и градусы Цельсия. Так вот, подвиг, который совершил герой книги, заключался в следующем – ему пришлось пройти чуть больше восьми километров по заснеженному шоссе при температуре окружающего воздуха около минус десяти градусов по Цельсию. Тогда Андрей, пожалуй, в первый раз осознал, насколько отличается  жизнь американцев от нашей, ибо то, что для них является подвигом, для нас – абсолютно рядовое явление. И, наверное, именно тогда ему впервые захотелось удрать отсюда к чёртовой матери куда-нибудь в спокойное место, где не бывает политических катаклизмов, совершающихся в нашей стране с пугающей регулярностью, где не бывает войн и где зима не тянется по полгода и больше. Эти-то зимы, как тогда понял Андрей, никогда не дадут нашей стране выбиться в ряды экономически развитых держав. Хотя бы потому, что огромное количество энергоресурсов ежегодно тратится на обогрев тысяч городов и деревень, вылетая, в прямом смысле слова, в трубу. Он даже подумал, что интересно было бы подсчитать, какое именно количество энергии тратится на обогрев у нас и сравнить его с энергией, потребляемой Штатами или Японией для промышленного производства, и ему, почему-то, казалось, что эти цифры будут примерно  одного порядка.
Автобус, идущий от станции до завода, на котором работал Андрей, слава богу, ждать не пришлось, и на работу он приехал во время, хотя выговор от начальника цеха получил всё равно. В последнее время завод разваливался. Никто уже на нём путём не работал, в верхах всё время велись какие-то подковёрные игры, умные аферисты, засевшие в руководстве заводоуправления, постоянно передавали завод из рук в руки, тасовали акции, делая деньги прямо из воздуха, так что продукция фактически не была нужна никому, но, иногда, видимо, подворачивался какой-нибудь сверхвыгодный заказ и в цехах объявлялся аврал, причём, сроки выполнения заказа всегда были нереальными. Атмосфера истерии, создаваемая вокруг, тем более не способствовала нормальному производственному процессу, но нормально работать все давно уже разучились. Как раз сегодня и начался очередной аврал, так что нагоняй от начальника цеха можно было расценивать просто как стартовый пинок в рабочий день. Андрей так и поступил, начав в свою очередь накачивать и подгонять работяг, заодно отсортировывая похмельных и поддатых, направляя их на наименее ответственные работы. Андрей не понимал, на какие шиши некоторые умудрялись поддавать каждый день, хотя и зарплаты были на заводе мизерные, и воровать было уже нечего. Но факт оставался фактом – некоторым не хватало денег для того, чтобы, хотя бы, сносно кормить своих детей, но всегда находилась энная сумма на бутылку водяры, пускай и палёной.
Рабочий день Андрея прошёл в беготне и ругани, то есть  практически незаметно. Заказ был-таки, выполнен и начальник цеха в конце дня даже пригласил Андрея к себе в кабинет, где он был удостоен чести распить с начальником бутылочку. А заодно и положил в свой карман левый стольничек, необлагаемый налогами. С устатку Андрея здорово развезло, однако он ещё зашёл в магазин, купил немножко копчёной колбасы и сыру, желая побаловать себя и жену, и поехал домой.
К вечеру здорово потеплело, снег в Москве раздрязг, сапог Андрея промок насквозь, электричка сильно опоздала и пришла уже битком набитая уставшими и злыми людьми, автобус за городом вообще отменили, так что домой Андрей заявился гораздо позже обычного, очумевший, злой и уставший. И как раньше Андрей не уговаривал себя не связываться с женой в таком состоянии, опять у него ничего не вышло.  Началось всё с рваного сапога, а дальше в одну кучу полетели и запах спиртного, и маленькая зарплата, и несуществующие любовницы, и бездарность, и престарелые родители, и загубленная молодость, и невыносимые условия жизни в деревне, и невкусный ужин.  Спать Андрей лёг рано, но долго не мог заснуть, всё ворочался с боку на бок, думая о жизни, и, в какой-то момент, ему  так стало жалко и себя, и жену, и всех остальных, что он чуть не пустил слезу, но постеснялся жены. Так он, незаметно для себя, провалился в сон, и снилось ему всё то же – рваный сапог, бестолковая суетня на работе и зима… бесконечное заснеженное поле, по которому он брёл куда-то, то и дело, проваливаясь в снег по колено, выбираясь и снова проваливаясь… и тут снова зазвонил будильник…
Андрей открыл глаза и долго не мог понять, где он находится. Проснулся он в шикарной двуспальной кровати с огромной резной спинкой орехового дерева, стоящей в большой, тёплой и уютной, хорошо обставленной спальне. И разбудил его не старый хрипатый разбитый будильник ереванского завода с символикой Олимпиады – 80, а суперновейший телефон с автоответчиком, определителем номера и прочими прибамбасами.  Постепенно Андрей начал кое-что вспоминать – и что живёт он в новом элитном жилом комплексе в престижном районе Москвы, где занимает роскошную двухъярусную квартиру, и что работает он в своей собственной фирме  с тщательно скрываемой от налоговой полиции, но весьма приличной суммой доходов, и, что недавно он ездил со своей красавицей  женой, которая никогда, ни разу в жизни, не повышала на него голос (попробовала бы только, сразу отправится в то дерьмо, из которого он её вытащил!) отдыхать на Сейшельские острова, но там ему не очень понравилось, так как было слишком ветрено, и что ждёт  его сейчас лёгкий и вкусный завтрак с блюдцами, приготовленными по его желанию из самых экологически чистых продуктов профессиональным поваром (его личным поваром!), и что дети его учатся в дорогой закрытой частной школе далеко на Западе, и что на работу его скоро отвезёт удобный шикарный автомобиль с личным шофёром. Ещё много чего интересного вспомнил Андрей, и были это приятные, греющие душу воспоминания. В какой-то момент Андрею стало невыносимо сладко, до приторности, до комка в горле и он, не сдерживая себя, заплакал. Но были эти слёзы лёгкими, они уносили с собой боль и безысходность прошедшей жизни,  уносили их без следа. «А что – жизнь? – подумал Андрей,  - жизнь удалась!».

06.08.2000.