Девятый бидон

Уважаемые читатели! Эта философская притча не отменяется. Пора нумеровать "бидоны", как периоды созревания петрушки до вполне "приправной" формы...

ПРО КИРПИЧИ... Или о вреде думать...

История болезни: периоды ремиссии

Прекрасно пройтись по асфальту, как по ковру, легкой походкой, привыкшей к кочкам, буграм, обрывам, ямам.
Страдающий синдромом «П», Петрушка становился то-гда снова самим собой, таким, каким его запечатлело дет-ство – великая немота, созидающая слово. Он, как в дет-стве, наполнялся мечтами, планировал будущее.
Он шел и приветственно кивал прохожим, оставаясь верным синдрому «П», заставляющему  злоупотреблять выражениями: проходите; помилуйте; переступите, пере-живите и прочее…
Ему порой казалось даже, что его понимают, и даже дерзкая иллюзия, что все люди братья, навещала его. Но это состояние проходило по мере удаления от собствен-ной кухни. Почему кухни? Потому что именно в кухне разжимались три пальца незамысловатой фигуры. Потому что в кухне не призывали к бурному согласию и послед-нему рывку к горизонту, за которым вот-вот откроется то, прекрасное…
Потому что «фигу» в кармане на самом деле прятали не петрушки, а те, кто навязывали бурное согласие, ко-торое держалось все время на линии горизонта и удаля-лось по мере приближения к нему.
«Я иду по ковру. Вы идете, пока врете! Мы идем, пока врем! Все идут, пока врут!» – снова вспоминал он шутку. «Но это мне только кажется, на самом деле еще чуток, еще рывок, – и вот она, долгожданная общественная жар-птица».
На самом деле Петрушка был глубоко несчастен. Он догадывался, что для своих  ближних он Петрушка. Но мысль о том, что он Петрушка в нарицательном смысле, как обобществленно-усредненный, уравненный социаль-ный муравей огромного муравейника, таилась еще глубо-ко под первыми складками морщин, образовавшихся от частых улыбок.
Огромный муравейник, муравьи которого выполняли захватывающий социальный эксперимент, не подозревал о грядущем отрицательном результате, и не знал, что матка их покинула вместе с золотым яйцом, в котором хранился золотой ключ ко всеобщему счастью.
Инерция катила этот огромный поезд надежд, прави-тельственные вагоны которого специально раскачивали для придания иллюзии скорости. Под ними специально стучали дробью в барабаны, чтобы было похоже на про-леты по стыкам рельс. В их буфетах продавали бутербро-ды по копеечным ценам, а водку по три рубля, чтобы при традиционном распитии «на троих», с каждого пришлось бы  по рублю.
Поскольку Петрушка подолгу путешествовал, он про-зевал момент бурного всеобщего согласия в растаскива-нии муравейника по кухням, как окончательной победы над синдромом «П».
Подгоняя себя под ненормальную норму, все стали нормальными. Генетическая мутация закрепилась в по-томстве, проявившаяся в отсутствии иммунитета к син-дрому «П». Дети появлялись на свет с уже сложенными в «фигу» тремя пальцами…
Борьба с синдромом «П» путем увеличения количества кухонь, где могла бы извлекаться из кармана брюк «фига», завершилась полной победой ее изобретателей. Но гори-зонт по-прежнему так и висел на своей недосягаемой ли-нии.   
Таким образом, кухня – великое изобретение, сравни-мое разве что с первым глиняным кувшином, – арена ве-личайшей бескровной революции горожан!   
Это сравнимо хронологически, пожалуй, только с на-ступлением «железного» века, – с самоваром, в котором огонь из углей раздувается с помощью сапога, а пар вы-пускается из носика с помощью  «крантика».
Все несчастье Петрушки заключалось в его «всегдаш-нем запаздывании», в его «вечном аутсайдерстве», в его природной задумчивости, выражающейся склоненной не-сколько набок головой, в его «весовости»,  то есть,  при-надлежности к той несчастной касте сомневающихся, ро-жденных под зодиакальным знаком «Весы». Поэтому, по-ка он взвешивал в уме все «за» и «против», раскачиваясь на чашах весов, другие тащили. 
Из моды тогда давно уже вышли авоськи и  прозрач-ные сумки. В руках тоже ничего не носили: неэтично, ведь мужские руки заняты «фигой».
Эту миссию мужественно брали на себя женщины. Мужчинам оставлялось право и обязанность – думать. А думать вообще-то вредно, – это Петрушка понял тоже поз-же всех,  потому что,  когда все уже тащили,  он еще думал. 
Женщины в великом перетаскивании ценностей и благ победили. В связи с чем все остальные главы уже можно не называть бидонами. Лучше так: «Шли по земле мужчина и женщина…» Женщина первая, женщина вторая, женщина – и так далее…
Процессы перетаскивания и растаскивания еще только инкубировались и моделировались, зарождались во чреве огромного благополучия как в спящем до поры вулкане.
Корабли бороздили воды древней реки.
На реках нервы горожанина успокаиваются, а душа распахивается простору, уж поверьте Петрушке, а он слу-жил тогда инженером по гидрографической речной части…
 
… Итак, шли по земле мужчина и женщина. Мужчина шел по высокому берегу большой реки и думал о ней. Женщина шла по улице большого города, где земля зако-вана в несколько слоев асфальта и бетона, шла на почту, чтобы получить денежный перевод от мужчины, и думала о нем.
Мужчина шел с сотоварищем к помеченному на карте излому реки. Туда же должен был подойти катер с обору-дованием для измерения донного рельефа. Катер запазды-вал. Мужчины присели на самой высокой точке коренно-го берега, свесив ноги с пойменного обрыва. Благодать! Хорошо, когда хорошо! Светило солнце. Река была далеко внизу, она ласково омывала прибрежный галечник и по-качивала привязанные кое-где деревенские лодки. 
А по реке плыли навстречу друг другу две баржи, и обе, груженные одинаковым красным кирпичом. Одна из барж везла кирпич с тверского кирпичного завода в город Пучеж, древний волжский город, в прошлом – негласную столицу бурлаков, а встречная – с пучежского кирпично-го завода в город Калинин, древнюю Тверь.
На высоких палубах самоходных барж типа «река-море» стояли зоркие капитаны, а за штурвалами стояли опытные рулевые. В машинных отделениях «забивали козла» бывалые дизелисты.
На корме сушились тельняшки, выстиранные любящей рукой поварихи.
Баржи причаливали к пирсу. Огромные портовые кра-ны беспрерывно перемещали пачки кирпича с баржей на платформы, а потом с этих платформ – на другие баржи. Платформы при этом никуда не отправлялись.
Эх, и зрелище! Эх, славные были времена!  Стропаль-щики носились, как чапаевцы, под залихватскую команду «вира-майна». 
Крановщик знал себе цену, потому что взирал из своей поднебесной кабины на всех и все сверху, и ему были видны баржи с кирпичом даже за десяток верст. Из-за из-лучины реки раздавался рев баржи, ушедшей в Пучеж с тверским кирпичом, приветствующей подходящую баржу из Пучежа, с таким же красным кирпичом, но пучежским.
Сотоварищ Петрушки был философ, потому что водил автомобиль марки «ГАЗ-66» по просторам большой земли, на которой было мало дорог. Когда созерцание наскучило, сотоварищ показал на реку. Когда философ показывает на что-то, на это надо смотреть и отыскать в этом «что-то» скрытый смысл. А смысл был скрыт, потому что  по реке снова плыли навстречу две баржи, и обе с одинаковым красным кирпичом.
Но Петрушка разглядел: та из барж, которая шла с тверским кирпичом в Пучеж, пошла с пучежским кирпи-чом в Тверь, а баржа, шедшая до этого с пучежским кир-пичом, потащила тверской кирпич в Пучеж.
Разгадать тайну их слабыми умами они с сотоварищем тогда не смогли и пришли к заключению, что думать об этом  вредно. Но думать еще не разучились. И про то, что думать вообще вредно, и вовсе как-то не подумали, а просто представили тогда некую системную картину, а представить – это не значит думать. Картина представля-лась следующей:
В Управлении порта подсчитывались тонно-перевозки;
В Министерстве они суммировались и ложились на мелованную бумагу;
В Госплане пухли статистические графы, умножая ре-ки на баржи от Амура до Дуная;
В детских садах ждали мам дети;
В школах учительская указка, рассекая огромную гео-графическую карту, водила по великим рекам огромной страны от порта Находка до великого порта семи морей.
Созерцание реки, тем более большой, настраивает на философский лад. Хочется думать на вечную тему: как жить? А думать об этом вредно, потому что не удается ничего придумать такого, чтобы через определенные про-межутки времени не хотелось есть. Потом – пить, потом – спать, вздыхая во сне.
Но величие его величества самого процесса – это зре-лище! Фарватер реки гордо бороздил трехпалубный лай-нер «Федор Шаляпин». Простые люди великой страны любовались горами кирпича, из которого будет воздвиг-нуто «нечто» такое, которое «ни пером описать, ни в сказке рассказать», но за которым – «все спокойно»!
«В Багдаде все спокойно! Спокойно! Спокойно!» – пропел Петрушка с сотоварищем. И уехали они в Балах-ну измерять фарватер для строительства нового причала.
Непознаваемо! С тех пор они пришли к выводу, что на свете много тайн и не все из них посильны для наших слабых умов. Да и думать вообще вредно, лучше что-нибудь тащить, так как все было продумано в рабочем порядке теми, кому это вменялось в обязанность. Надо жить!