Утро началось как обычно. На завтрак, как обычно, были бобы в пластиковом подносе и чай в пластиковом стаканчике. Стакан и поднос не могли быть сделаны из стекла или жести, так как и одно, и другое можно использовать как заточку. Они не хотят, чтобы я покончил с собой. Или сделал себе подобие оружия. Поэтому они используют только пластик.
Поднос был передан в мою камеру через специальный ящик, смонтированный в нижней части двери, у самого пола. Сама дверь - глухая, стальная, непробиваемая. И, видимо, с мощной звукоизоляцией. Как и стены; хотя изнутри они обиты панелями из мягкой пластмассы или пенки, чтобы я не мог разбить себе голову.
Кроме ящика в двери и гладких, мягких стен, в моей камере есть маленькое окно, - высоко, под самым потолком, так, что до него невозможно дотянуться. Оно забрано стеклом, хотя я подозреваю, что это может быть плексиглас.
Сама камера невелика. Она прямоугольной формы. В длину - примерно пять шагов, в ширину - чуть больше трёх. С одной стороны, ближе к двери, находится моя койка. Она сделана из металлических трубок, на которые натянут брезент. Почти как гамак. Есть подушка, довольно жёсткая, и старое шерстяное одеяло, одним краем пришитое к брезенту. Подушка тоже пришита. Я не знаю, зачем. В противоположном углу, почти под окном - унитаз. Над ним - кран, который служит как для слива, так и для умывания. Есть бумага. Ей можно подтираться, или использовать как полотенце. Вода включается автоматически, не знаю уж, как они это делают. Сам кран, как и унитаз, тоже обшит чем-то мягким.
Больше в камере ничего нет. Но у меня есть свои сокровища - книга Кафки, «Превращение», которую я знаю наизусть, и три листа плотной, желтоватой бумаги. К бумаге прилагается огрызок карандаша. Я могу, сидя на кровати, положить книгу на колени, а на неё - бумагу, и писать. Что писать? Не знаю, разное. Я записываю разные мысли, которые порой приходят мне в голову. Я мог бы вести дневник, но это бессмысленно. Здесь ничего и никогда не меняется. И не изменится.
Да, забыл. Меня зовут Люк. Моя фамилия? Вы, наверное, мне не поверите, но я не помню её. Кажется, она начиналась на «Л». Но сейчас это не имеет значения. Здесь она всё равно никому не нужна.
А ещё я не знаю, сколько мне лет. Я помню, что когда-то мне было 23 года. Но кажется, это было так давно…
Понимаете, здесь нет календаря. И часов тоже нет. Я помню, что когда-то пытался как-то отмечать дни, но здесь не на чем и нечем это делать. Стены гладкие, но карандаш на них не пишет. Зарубки ставить негде и нечем. Так что со временем (если, конечно, уместно о нём говорить) я оставил эту идею.
Одно я помню точно - я осуждён на пожизненное заключение. Так что, наверное, всё равно, сколько времени прошло.
За что меня осудили? Это было давно, и я плохо помню детали. Но я помню одно: я убил человека. Какого человека? За что убил? Ни на один из вопросов у меня нет ответа. Я не помню, как это случилось. Впрочем, у меня есть какие-то расплывчатые воспоминания. Я помню какую-то комнату, окно. Я прятался, кажется, за шторой. От кого? Не знаю. Что это был за дом? Не помню. Я помню, как понял, что меня нашли. Кто-то увидел меня. Я помню свой страх. Потом что-то произошло. Я помню какого-то человека… Он упал. Я не помню, кажется, я выпрыгнул в окно? Или нет? Но потом - чернота. Ничего не помню.
А очнулся я уже здесь.
Я не помню ни суда, ни то, как меня отвезли сюда, ни как заперли дверь, ни кто там был. Просто однажды я открыл глаза и увидел всё это.
С другой стороны, странно. Почему я помню про пожизненное заключение? Ведь с того дня, что я тут, я ни с кем не говорил.
Хотя люди тут есть.
Раз в некоторый промежуток времени - может, месяц? - дверь открывается, а я становлюсь лицом к стене. Мне одевают две пары наручников и нечто похожее на кандалы - на ноги. Конвойных всегда двое. Но дело в том, что на них всегда маски, похожие на противогазы. Они одеты в чёрное, хотя мне никогда не удаётся их рассмотреть. Меня берут под руки и ведут по длинному - 354 шага, - коридору, идущему под уклон. Окон здесь нет, стены кирпичные, пол бетонный. Под потолком через каждые 35-40 шагов висит тусклая лампочка. Коридор оканчивается душевой. Это довольно большая комната, намного больше моей камеры. Стены выложены коричневым кафелем, а в полу есть сливные отверстия. Меня ставят к стене, но сначала наручники размыкают, и пристёгивают к специальным кольцам в стене, так, что руки оказываются подняты и разведены в стороны. Ноги - тоже; мои кандалы рассоединяют на две части, разводят мне ноги, и цепляют кандалы к кольцам в полу. Потом меня поливают из шланга, сначала мыльной водой, потом обычной. Главное - закрыть глаза, и по возможности задержать дыхание, чтобы не захлебнуться. Потом меня сушат струёй горячего воздуха. В тот же день, после мытья, меня стригут, бреют, подстригают ногти. А потом приходит человек, которого я не вижу, потому что глаза мне завязывают. Это, очевидно, врач. Он слушает меня, проверяет рефлексы, ещё что-то делает. Словом, медосмотр. Потом меня одевают в мою робу (она похожа на комбинезон, но здесь нет пуговиц или молнии, а только завязки, и те - на спине), снова одевают кандалы, и отводят обратно в камеру.
И ещё «месяц» я сижу в полном одиночестве.
Я, пожалуй, привык к нему. Помню, сначала я пытался выбраться. Пытался, встав на унитаз, дотянуться до окна. Простукивал пол и стены. Однажды попытался вырваться из рук конвойных, но меня в одно мгновение сшибли с ног и что-то вкололи, после чего я провалился в глубокий сон, а очнулся снова в камере, но уже вымытый и подстриженый. Я пробовал заговорить с конвойными, но те не обращали на это никакого внимания, будто вообще не слышали меня.
А потом я отчаялся. Или смирился. И больше не пытался ничего сделать.
…
Из окна ничего не видно. Ни деревьев, ни облаков, ни птиц, ни даже Солнца или Луны. Просто кусок неба, тёмный или светлый, в зависимости от времени суток. Так я и определяю, когда началось утро, а когда вечереет. Ещё один «маячок» - еда. Кормят меня дважды в день, утром и вечером. На завтрак, как и на ужин, дают одни и те же бобы, один и тот же чай, всегда. Ни о каком разнообразии в еде говорить не приходится. Но я неприхотлив, и за то время, что я здесь, я так привык к своему рациону, что с трудом могу представить себя обедающим чем-то другим или в другое время.
…
Иногда я удивляюсь, как я ещё не сошёл с ума. Ведь человеку необходимо хоть иногда с кем-то разговаривать, так? Было время, когда я пробовал разговаривать сам с собой, но нашёл себя прескверным собеседником…
Так что всё, что мне остаётся - это Кафка, мысли, которые я записываю на бумагу, и сны.
Сны - самое интересное в моей жизни. Хотя, если вдуматься, каждую ночь мне снится одно и то же.
Мне снится, что я стою в поле. Колышутся травы, потревоженные лёгким ветерком. Вдалеке виднеется река. Туда опускается закатное Солнце. Вечереет.
Ветер приятно овевает лицо. Где-то слышится стрекот кузнечиков. Я развожу костёр, чтобы не замёрзнуть, потому что во сне я чётко знаю, что ночью будет холодно.
Во сне я одет в когда-то чёрные, а теперь вытертые, будто выгоревшие на Солнце джинсы, и красную клетчатую рубашку. Поверх одета кожаная куртка, сшитая из лоскутков. На ногах - старые, стоптанные ботинки. Я очень чётко это запомнил, потому что сон снится мне каждую ночь, и я успел неплохо изучить его.
Итак, я сижу у костра. Сгущаются сумерки. Ветер, налетая, выдувает из огня весёлые искры.
И в это время ко мне подходит Она.
Мне никогда не удаётся разглядеть её лицо; может, потому что темно, может, по другой причине. Она одета в лёгкое платье, которое в темноте кажется почти чёрным, хотя я знаю, что оно вишнёвое. У неё русые, слегка волнистые волосы, забранные в «хвостик» на затылке. Она довольно худая и высокая. Она садится рядом, к костру, не говоря ни слова. Но я понимаю, что ей холодно, и, сняв с себя куртку, набрасываю её девушке на плечи. Кажется, она благодарна мне.
Так мы сидим, в абсолютном молчании, всю ночь, до рассвета. Я чувствую, что у меня слипаются глаза. Наконец она будто поворачивается ко мне и проводит ладонью по моей щеке. У неё узкая рука, с длинными пальцами. Она неожиданно тёплая, учитывая предрассветную прохладу.
Потом она встаёт, отдаёт мне куртку, и уходит в туман, который густым киселём повисает вокруг. Костёр погас, и теперь в небо от него тянется тонкая струйка чёрного дыма.
Сидеть всё труднее, и я сам не замечаю, как засыпаю. А когда снова открываю глаза, то обнаруживаю себя в своей камере. В окно пробивается тусклый свет нового утра, а ящик под дверью возвращается ко мне с завтраком.
Я сразу же слезаю с кровати к подносу. Он приклеен к ящику, и я не могу его снять. Так что я быстро съедаю бобы и выпиваю чай. Есть нужно быстро, потому что через пять условных минут ящик задвигают обратно, вне зависимости от того, съел я что-то или нет.
Я часто думаю о своём сне и о той девушке. Кто она? И что это за места? Это было раньше, в моей жизни на свободе, или этого никогда не было? Я не знаю. И ещё меня очень волнует тот факт, что я никогда не могу рассмотреть её лица. Быть может, я бы вспомнил её тогда?
Всё это очень странно. Но, если честно, благодаря своему сну я не чувствую себя таким одиноким. У меня есть эта девушка, кем бы она не была. И я благодарен ей (или своей памяти) за то, что эта девушка со мной.
…
В принципе, жизнь моя едва ли заслуживает внимания, и уж тем более описания, и я никогда бы не стал ничего записывать, если бы мне, во-первых, не было скучно, и, во-вторых, не произошло бы того странного события, с которого, по сути, началась моя настоящая жизнь, мало похожая на то жалкое существование, что я влачил здесь, в этой камере, от одного завтрака до другого.
Началось всё с того, что как-то раз я задремал днём. Вообще, справедливости ради стоит отметить, что днём я сплю очень редко. Но бывают моменты дрёмы, когда сознание затуманивается, и мысли начинают тонуть в этом тумане, забываясь на ходу, исчезая надолго, если не навсегда.
Тогда, помнится, я сидел на кровати, и думал о том, что там, за окном, за стенами моего узилища, вероятно, идёт своя жизнь. Там люди рождаются, растут, ходят в школу, потом в институт, стремятся к чему-то, работают, берут кредиты, покупают автомобили, а ещё женятся, у них рождаются дети, потом и внуки… А потом они умирают. Их жизнь длинна - и в то же время она так коротка в сравнении с моей. Ведь, будучи наполненной событиями, она кажется весьма скоротечной. У них нет времени на то, чтобы остановится. Редко - на то, чтобы просто задуматься, кто они, и для чего это всё. Моя же жизнь кажется мне практически бесконечной, ведь дни проходят, заполненные лишь пустотой моего существования, да моими немногочисленными мыслями. Ведь для того, чтобы мыслей было больше, необходим какой-то опыт, переживания. А какие переживания могут быть здесь?
А ещё я очень спокойный человек. И в своей камере я чувствую себя даже уютно, защищённо. Здесь мне ничто не угрожает. Там, снаружи, быть может, идут войны, там, наверное, люди болеют и умирают. Там они ссорятся, дерутся, и убивают друг друга. Там они вынуждены искать себе пропитание, там они вынуждены выживать, - или умереть. А меня здесь кормят, пусть даже одними бобами, меня моют - пусть даже я никогда не знал ванны. Мне есть, где спать, есть, где жить. Я не болею, ведь меня осматривает врач.
Так, может быть, мою жизнь можно даже назвать счастливой?
У меня ведь есть даже книга, есть бумага и карандаш. Я могу почитать, могу что-то написать, могу даже что-то нарисовать, хотя у меня никогда не получается изобразить что-то на бумаге. И мне снится такой замечательный сон! Может, оно и к лучшему, что я здесь?
Так что, пожалуй, единственное, чего мне не хватает - это эмоций. Ощущений. Мне не хватает запахов. Я хотел бы понюхать букет полевых цветов, и почувствовать запах бензина. Хотел бы вдохнуть аромат весны, и исколоть лёгкие ледяным дыханием зимы. А ещё - я хотел бы видеть. Видеть восход Солнца. Видеть дождь. Видеть лица людей. Видеть город, и видеть деревню. И ощущать. Трогать сухое, растрескавшееся бревно старого дома, и нагретый Солнцем металл. Осязать щекотную траву в поле и золу костра. И воду пропускать сквозь пальцы, чувствуя её холод, и сыпать песок, чтобы крохотные песчинки проскальзывали между пальцев, и стекали с ладоней.
Ведь здесь я могу осязать лишь шероховатую мягкость стен, и хрупкость пластикового стаканчика с безвкусным чаем… Могу видеть только клочок бесполого неба. Вдыхать спёртый запах моей камеры, которая и пахнет-то мной. Запах собственного пота, шершавость своей кожи, мягкость своих волос, твёрдость ногтей, сухость губ и запах испражнений. Вот и всё.
Хотя, даже это не так уж и мало. Пусть даже моя жизнь так однообразна во всём, начиная едой и заканчивая временем.
И вот, примерно с такими мыслями, я сам не заметил, как заснул.
Я не заметил, потому что во сне я был в своей камере, и вокруг ничего не изменилось, а я продолжал по инерции думать дальше, хотя мысли всё больше путались и забывались прямо на ходу.
И вдруг я услышал голос:
- Неужели тебе нравится здесь сидеть?
На какую-то секунду я просто замер, затаился. Я не мог понять, откуда взяться голосу в моей камере, где никогда никого не бывает, кроме меня самого.
А голос, к слову, был женским.
- Ты ведь меня слышишь, не правда ли?
- Слышу, - осторожно ответил я, оглядываясь. Тут до меня стало доходить, что я, должно быть, уснул, и в этом всё дело. Осознав это, я несколько успокоился. Сон всегда отличается от реальности, и в нём может быть всё что угодно. Даже неизвестные голоса там, где их быть не может.
- Перестань. Думаешь, всё дело во сне?
- А в чём же?
- Пойми, сон - это просто другой взгляд на мир.
- Как это?
- Так.
- Как - так?
- Просто.
- А… Где ты? И кто ты?
- Здесь.
И тут же дверь моей камеры открылась (!), и вошла Она!
Я сразу понял, кто Она. Это была девушка из моего сна. Но на этот раз я видел её лицо.
Оно было… В нём, казалось, не было ничего необычного. Его можно было бы назвать красивым, но, учитывая то, что я уже много лет никого не видел, сейчас красивым я мог назвать кого угодно.
Её лицо… Оно было бледным. Чуть пухлые губы, тонкий, изящный нос, пушистые брови. Глаза… были странными. Я не мог понять, какого они цвета. То они казались чёрными, а то вдруг светлели до карих, или вообще до зелёных. Большие, миндалевидные, они, безусловно, главенствовали на этом лице. Волосы её действительно были русые, но с рыжеватым оттенком, который мне не удалось рассмотреть в своём сне. И они действительно были чуть волнистыми, и забранными в хвостик. У неё была очень тонкая шея, а простое платье намекало на небольшую, аккуратную грудь. Платье было вишнёвым, но тон его был чуть более светлым. Оно было перехвачено ниже груди широким поясом. На ногах были простые туфли на небольшом каблуке.
Она улыбнулась. Её улыбка была чудесной. Зубы были белыми, ровными, зато верхние резцы были чуть больше, отчего она казалась похожей на зайчика.
- Ну что, налюбовался?
- А? А, прости, я… слишком пристально тебя разглядывал. Но, понимаешь, я уже так давно не видел никого, а уже тем более - девушку, к тому же такую красивую.
- Перестань, - она нахмурилась. - В конце-концов, я пришла вовсе не за этим.
- А зачем?
- Зачем? - она удивилась. - Да просто. Мне непонятно, почему ты всё ещё сидишь тут.
- Как это - почему? - теперь уже удивился я. - Дверь-то закрыта. А я осуждён, пожизненно. И мне не выйти отсюда до самой смерти.
Она смотрела на меня сочувственно.
- Ты что, правда готов сидеть здесь до смерти?
- Но у меня нет выбора.
- Глупости. Выбор есть всегда. Особенно у тебя.
- Почему - особенно?
- Потому что! Я вообще не понимаю. Ты же можешь просто открыть дверь и уйти.
Я замер с открытым ртом. Как это - открыть и уйти?
- Но ведь дверь на замке. Я помню. Я сам пытался её открыть когда-то. Пытался выйти отсюда. Но потом понял, что у меня ничего не выйдет.
- И смирился? - она смотрела на меня насмешливо.
- Ну да. А что мне оставалось?
- Ну, тогда конечно. Сиди, раз уж тебе так нравится.
С этими словами она развернулась, подошла к двери, с лёгкостью отперла её, и вышла. Обернувшись, она посмотрела на меня. Я глядел на неё, как заворожённый. Впрочем, я понимал, что это сон, а во сне возможно всякое. И даже если я сейчас уйду, то когда я проснусь, я опять окажусь в своей койке, и ящик опять откроется, и там будет завтрак.
- Это не так.
- Что?
- Сон тут не при чём. Кроме того, с чего ты решил, что это - сон?
- Но ведь это нереально! Тебя здесь быть не может. Ты - девушка из моего сна… Кстати, а как тебя зовут? Я ведь не знаю твоего имени. Я - Люк.
- Я знаю, кто ты. Моё имя - Асимонде. Хотя, что оно тебе даст… - в её голосе была горечь. - Ты не понимаешь. Сон… Ты никогда не думал о том, что сон - это вовсе не то, что ты видишь по ночам, ту картинку с закатом и костром? Ты никогда не думал о том, что сон - это то, в чём ты живёшь? Твоя тюрьма?
- Нет, - признался я. - Но ведь… Как это возможно? Ведь я тут ем, читаю, меня водят мыться… Я чувствую всё это. Вкус еды, запах чая, холод пола, руки конвойных, напор воды в шланге… Хотя…
- Что - хотя?
- Ну, я многого не помню. Может, ты знаешь?
- Что, например? - она вернулась, и присела на койку. Дверь так и осталась открытой.
- Ну, например… Как я здесь оказался? Кого я убил? Каким был суд? Ты можешь рассказать мне это?
Она вздохнула. Это был странный вздох. Так вздыхает твой знакомый, перед тем как сообщить тебе о смерти вашего общего друга.
- Понимаешь… Ты никого не убивал. И суда никакого не было. И тем не менее… Это и так, и не так.
Я сглотнул.
- Ты можешь… Объяснить поподробней?
- Ну, в каком-то смысле ты действительно убил человека… Только это было совсем не такое убийство, каким оно обычно бывает. Впрочем, я едва ли смогу тебе объяснить. Будет проще, если ты увидишь всё собственными глазами.
- Как это?…
- А так, - она легонько щёлкнула меня по лбу, и я потерял сознание.
…
Когда я пришёл в себя, вокруг было темно.
«Где я?»
Я понял, что сижу на полу. Пол был тёплым и мягким, но совсем не таким, как в моей камере.
Я понял, что на полу лежит ковёр.
Я сидел в углу. С одной стороны от меня было окно. Оттуда была видна слабо освещённая улица. Кое-где горела пара фонарей. Около небольших двухэтажных домов были припаркованы автомобили.
С другой стороны от меня было что-то мягкое и плотное, как занавес. Штора, догадался я.
И тут мне стало страшно. Я вспомнил, что именно здесь всё и случилось. Я посмотрел на руки, но не обнаружил ничего, никакого оружия.
И в этот самый момент я услышал шаги. В комнате кто-то был.
С трудом пересиливая страх, я выглянул из-за шторы, и увидел человека.
Он стоял у стены, рядом со старым комодом. Ящик был открыт, и он деловито его обыскивал. В темноте я не мог различить, во что он одет, но внезапно я догадался, что это вор, который залез в наш (наш?) дом.
Откуда-то вдруг взялась уверенность. Я тихонько выполз из-за шторы, осознавая, что вор меня не видит, и огляделся. Невдалеке я увидел старинную вазу, возможно, серебрянную? Она была пуста. Я аккуратно взял её в руки, стараясь не наделать шума. Я понял, что мне нужно подкрасться к вору, и ударить его вазой. Если у меня получится попасть ему по голове, то он, наверное, потеряет сознание, тем более что ваза казалась мне довльно тяжёлой. Но я понимал, что вор очень высокий (или я такой низкий?) и достать до его макушки будет трудно.
Он, казалось, не слышал меня. Я полз, понемногу подбираясь ближе.
И в этот момент скрипнула половица.
Вор вздрогнул и обернулся.
Меня обуял ужас. Я понял, что он увидел меня. Забыв про вазу, я вскочил и побежал к окну. Я знал, что он меня обязательно убьёт, потому что я свидетель, а свидетелей всегда убивают, я читал об этом в детективах.
Я не слышал, что творилось сзади, но внезапно со мной что-то случилось. В голове будто что-то оборвалось. Последнее, что я успел подумать - «он выстрелил в меня, он убил меня!!».
А потом я упал.
Тут что-то произошло, и я увидел, что мальчишка упал, и начал биться, словно в конвульсиях. Я страшно перепугался. Но я ведь его и пальцем не тронул! Я даже не успел ничего сделать, что с ним? И тут я увидел, что изо рта у него идёт кровь. Я с ужасом смотрел то на него, то на фонарик в своей руке. Он была довольно тяжёлым; неужели я ударил его фонариком??
Это был кошмар. Я думал только о том, что я убил его. Пытаясь не смотреть на него, я бросился к окну, и тут всё поплыло, я почувствовал, что земля уходит из-под ног, а потом наступила темнота…
И я проснулся.
Камера. Моя камера.
«Что же это было??»
…
Произошедшее казалось чем-то нереальным. Я вдруг вспомнил Асимонде, её слова о сне. Она хотела мне показать, как всё было, но я ничего не мог понять.
Скорее всего, я был вором. Это было логично. Я залез в дом с целью ограбления. Всё шло хорошо, пока меня не обнаружил этот мальчик. А потом… Я что, так испугался, что убил его? Но зачем? Ведь если бы я его не убил, меня бы наверняка не осудили на пожизненное. Ведь за простое воровство дают небольшой срок… И, опять же, каким был суд?
Но главный вопрос состоял в другом. Если вор - это я, почему я видел всё это, как если бы я был этим мальчиком? И что всё-таки произошло? Убил ли я его? Или…
Всё это было слишком непонятно.
Я понимал, что ответы на эти вопросы мне может дать только Асимонде. Интересно, а кто она? Может, я всё-таки сошёл с ума, и разум мой породил её?
Слишком много вопросов без ответа.
Ящик выдвинулся. Пора завтракать.
С другой стороны, я почувствовал себя даже спокойнее, осознав, что уже не сплю. Значит, пока я не сплю, ничего страшного со мной уже не случится.
Почему-то мной овладело вдруг странное чувство. Я взял свою книгу и наугад раскрыл её.
«Хорошо бы ещё немного поспать, и забыть всю эту чепуху», - подумал он, но это было совершенно неосуществимо…»
Сердце ёкнуло. Обычно я не придавал большого значения написанному в книгах, но в этот момент мне показалось, что эти слова - про меня. Хотя в них было для меня противоречие. Ведь для того, чтобы забыть всё это, я должен был делать всё, что угодно, только не спать. И мне на ум сразу пришли слова Асимонде о том, что моя жизнь в камере, которую я привык считать реальной, может быть сном. Осознание этого напугало меня ещё сильнее.
Лучше бы, подумал я, всего этого вообще не было. Я жил бы себе дальше как обычно, и всё было бы по-старому. Теперь же я отчётливо понимал, что по-старому быть уже не может. Равновесие моё было нарушено бесповоротно. Теперь мне оставалось лишь покориться судьбе, и, быть может, узнать что-то, что всё-таки изменит мою жизнь к лучшему, а не превратит её в нескончаемый кошмар.
С другой стороны, какой-то другой «я» смотрел на всё это словно бы со стороны, будто подчиняясь спокойному потоку мыслей, как течению реки. Этот «я» понимал, что рано или поздно это должно было случиться, и вся моя прошлая жизнь была чем-то вроде подготовки к этому дню. Я вплотную подошёл к своему Рубикону, который мне теперь предстояло перейти. Я не знал, что ждало меня там, по ту сторону. Но странная уверенность в неизбежности происходящего отчасти даже придавала мне моральных сил.
Что же, подумал я, раз так, раз шаг сделан, логично будет предположить, что теперь нужно сделать следующий.
Что делать? До вечера, казалось, было ещё далеко, но я со странным фатализмом ощущал, что не могу ждать. Очевидно, мне нужно было заснуть, чтобы снова встретиться с Асимонде, и тогда история могла бы продолжиться.
Но спать не хотелось. Я лёг в койку, укрылся одеялом, и попытался уснуть. Сон упрямо не шёл. Я смеживал веки, и старался ни о чём не думать. Но мысли, как настырные насекомые, упрямо лезли в голову, не давая уснуть.
Интересно, думал я, почему книга в моей камере - именно «Превращение» Кафки? Я не помнил, что я любил читать раньше, но это имело простое объяснение, - я не помнил и того, что было раньше вообще. Но, быть может, текли мысли, эта книга появилась здесь неслучайно? Может она символизирует что-то?
Как всё запутано…
И пока я думал об этом, я не заметил, как уснул.
Собственно говоря, ситуация повторялась. Во сне я снова был в камере, и снова лежал в койке, пытаясь заснуть.
Странное чувство, думал я, пытаться уснуть во сне.
- Ну, зато можно сказать, что ты преуспел, не так ли?
Асимонде сидела на краю койки.
- Вижу, у тебя накопилось немало вопросов, - сказала она немного задумчиво.
- Почему? Я всё равно не понял, кто я. Я был вором? Или мальчиком? Почему я видел ситуацию с точки зрения и того, и другого? И потом. Я так и не понял, каким был суд. А ещё…
- Стоп-стоп. Хватит пока, - она подняла руки, - не всё сразу.
- Хорошо, - я был терпелив. - И всё же, кто я - мальчик или вор?
- Ни тот, ни другой, - был ответ.
Видя моё замешательство, она усмехнулась.
- Ты думаешь, что я показала тебе?
- Прошлое? - осторожно спросил я.
- Ничуть. Я показала тебе сон.
- К… Как это?? Но зачем??
- А ты как думаешь? Пойми, я не могла показать тебе прошлое, просто потому, что оно разное.
- Разное?
- Да. Понимаешь, человеческая жизнь вовсе не так однозначна, как кажется на первый взгляд.
Я чувствовал, что понимаю всё меньше. Асимонде, кажется, догадалась об этом.
- Хорошо, скажу по-другому. Ты и есть этот мальчик. И этот вор - тоже ты. Но есть проблема.
- Какая?
- Можно сказать, что никакого мальчика никогда не существовало. Точно так же, как и никакого вора.
- А что тогда…
- Ты сам - и мальчик, и вор, и тот, кто это всё придумал. Для простоты попробуй представить, что тебе приснился сон. Сон, в котором ты был мальчиком, обнаружившим в доме вора, и вором, который обнаружил, что его увидел мальчик.
- Я совсем запутался…
Видимо, вид я имел жалкий, потому что Асимонде посмотрела на меня с сожалением.
- Смотри. Тебе приснился сон. Вот как сейчас. В этом сне ты можешь быть кем угодно и где угодно. Ты можешь оказаться на нашем поле. Ты можешь стать, скажем, птицей. Или даже отблеском закатного Солнца на реке. И всё это будешь ты.
- А ты?
- Я? Ну, про меня мы в другой раз поговорим. Нам сначала с тобой разобраться надо. А потом я расскажу тебе о себе. Обещаю. - Асимонде улыбнулась.
- Хорошо. Так… Значит, это был сон?
- Да.
- Но тогда почему же я оказался в тюрьме? Я ведь никого не убил, так ведь? Или убил?
Она помолчала. Наконец вздохнула, и сказала:
- Строго говоря, не убил. Хотя можно сказать и так.
- Так как же это?
- Я не могу тебе рассказать об этом.
- П-почему?? Ты же всё можешь?
- Пойми. Если я тебе расскажу, ты всё равно ничего не поймёшь, только больше запутаешься. Но я могу тебе рассказать о другом… Тот дом, что ты видел - это твой дом. Дом твоих родителей. Ты жил там с детства. Когда тебе было 12 лет, с тобой случилось… Случилась беда. На тебя это очень сильно повлияло, ты очень изменился. И с тех пор… С тех пор твои сны стали довольно странными… И не только сны.
- А что со мной случилось?
- Ты должен это вспомнить, Люк. Сам. Это - единственный шанс что-то изменить.
- Но как, если я ничего не помню?
- Для этого я и пришла к тебе. Чтобы помочь.
Я задумался. Всё это звучало странно, хотя за последние дни я, пожалуй, привык к странностям.
- Твоя тюрьма, Люк, тоже играет свою роль, как и всё остальное. Ты никогда не думал, почему ты не видел ни одного лица? Почему конвойные лица прячут? Почему тебя не выводят на прогулку? Тебе это никогда не казалось странным?
Я не знал. Может да, может нет.
- В любом случае, я покажу тебе кое-что. Возможно, это поможет тебе что-то вспомнить.
Я вдруг почувствовал, что снова куда-то проваливаюсь. Асимонде ещё что-то говорила, но я уже не мог разобрать что. Больше всего на свете я боялся проснуться.
Но страхи имеют обыкновение становиться реальностью.
И я проснулся.
В комнате было непривычно светло.
- Люк, сынок, просыпайся! Завтрак уже на столе!
Мама? Что это? Я сплю?
Я попробовал встать, но понял, что получается неважно. Кажется, дело было в моей правой ноге. Я посмотрел на неё, и понял, что она в гипсе.
«Интересно, что со мной случилось?»
- Люк! Завтрак стынет! А ты опоздаешь в школу!
В школу… Сколько же мне лет?
Наконец мне удалось встать. Я осмотрелся.
Комната была довольно большой и очень светлой. Арочное окно было едва прикрыто тонкими шторами. За окном встало Солцне. Я видел крыши невысоких домов, машины, запаркованные возле гаражей, я видел, как мальчишка-почтальон на велосипеде ехал по улице, умело бросая газеты прямо к крыльцу каждого дома. Где-то автополивалка поливала газон. Где-то слышался звук автомобильного двигателя.
Что же касается моей комнаты (я ещё до конца не мог поверить, что это моя комната), то на стенах были поклеены синие обои без рисунка, у стены стояло бюро, напротив - бельевой шкаф. Моя кровать стояла прочти в центре комнаты. У окна стоял большой письменный стол, и стул около него. На столе господствовал письменный набор, и небольшой глобус. На стуле лежал рюкзак с учебниками.
- Люк! Ну сколько тебя ждать??
- Иду, мам!
Я не без труда оделся в школьную форму, влез в носки, надел тапок на здоровую ногу, взял под руку стоявший возле кровати костыль, и, выйдя из комнаты, спутился по крутой лестнице на первый этаж, в столовую.
- Не прошло и года, - сыронизировал отец, читавший утреннюю газету. Мама покачала головой.
- Твои хлопья совсем размякли, а бекон остыл, молодой человек. К тому же ты опаздываешь в школу. Так что живо ешь. На автобус ты уже опоздал.
- Я подвезу его сегодня, Люси. Так что не волнуйся, - сказал отец, отпивая из чашки чёрный кофе.
Мой отец… На вид ему было лет сорок. Его коротко стриженые волосы были тронуты сединой. На носу сидели угловатые очки. У него были синие глаза, немного длинный нос, узкий рот, и мужественный подбородок. Он был одет в синюю рубашку и серые брюки.
Мама была красивой женщиной лет тридцати пяти. Белокурые волосы её были увязаны в весьма элегантный пучок. Черты её кругловатого лица были очень правильными, над верхней губой, под правым крылом носа была родинка. Карие глаза лучились добротой. Румяные щёки подчёркивали её цветущий вид. Она, весело смеясь, рассказывала отцу, что соседский пёс чуть было не загрыз старого Финки (кто это такой я так и не понял), но у того при себе был зонтик, и, когда он его раскрыл, собака почему-то очень испугалась, и убежала в будку, а Финки долго хохотал над ней.
Поел я быстро.
- Ну что, Люк, идём? - отец надел пиджак и влез в ботинки.
- Да, папа.
Я подошёл к комоду, в котором хранилась обувь, и тут увидел в зеркале своё отражение.
Дело в том, что я уже очень давно не видел себя в зеркале. В камере его не было, в душевой - тоже. Я даже не знал, как я выгляжу.
Из зеркала на меня смотрел мальчик лет десяти-одиннадцати. У меня были черные волосы и синие, как у отца, глаза. Лицо моё было лицом обычного мальчишки, и в нём не было ничего необычного, и всё же я невольно застыл перед зеркалом, рассматривая себя.
- Ну что, мистер Лафайет, - отец улыбнулся, - давно себя не видел? Давай помогу с ногой.
Ах да, нога. Ботинка на неё, конечно, не надеть, но и до второй дотянуться трудновато.
Пока он помогал мне одеть ботинок, я думал.
«Значит, моя фамилия - Лафайет… »
- Готово! - отец затянул шнурки. - Ну, вперёд. Люси, мы пошли!
- Удачного дня, мальчики!
Мы вышли из дома. У гаража стоял нежно-голубой «Форд Фалькон».
Это же какой сейчас год, подумал я. Когда-то я неплохо разбирался в автомобилях.
«Кажется, 1962»
- Ну что, сынок. Как насчёт поехать на переднем диване?
- Ой, папа, а можно? - услышал я свой, такой незнакомый голос.
- Можно, можно, - отец улыбнулся, - сейчас только ногу твою поудобнее устроим. Так, теперь твой костыль… Хорошо. Садись, вот так, - он помог мне поставить ногу внутрь. Места действительно было много. - А теперь поехали.
Он захлопнул дверь, и я поудобнее устроился на диване.
А потом я проснулся.
…
Первой мыслью было сожаление. А я бы так хотел остаться в том солнечном дне, с отцом доехать до школы, отучиться день, потом вернуться домой, поиграть со Стэном и Стьюи, братьями Фиддлз, нашими соседями…
Стоп-стоп. Фиддлз? Соседи? Значит, я что-то помню?
Я улыбнулся. Как хорошо, когда что-то вдруг становится… Ну, если не до конца ясно, то хотя бы отчасти.
И в этот момент выдвинулся ящик с едой.
Я поел, хотя мысли мои были далеко от еды.
Казалось, я медленно вспоминал что-то давно ушедшее.
Впрочем, вспомнить мне пока удалось немногое.
Итак, у меня были родители. Маму звали Люси. А отца… Как же звали отца? Так, наша фамилия - Лафайет. Люси Лафайет, Люк Лафайет… Отец… Кажется, Джон? Или нет? Нет!
Воспоминание пришло неожиданно.
Джозеф Лафайет, вот как его звали! Но это не всё! Я вспомнил, что когда-то давно меня звали Люка Лафайе, а отца - Жозеф Лафайе! Имя мамы не сильно изменилось с переездом.
Так. Это в каком же году мы переехали? Я, видимо, был тогда довольно мал… Так. В моём сне мне было 10-11 лет… А почему я в этом так уверен? Не знаю. Но уверенность была. Итак. Если представить, что машина у нас была новая, значит, на дворе стоял 1962-63 год. Значит, я родился, соответственно, в 1951 или 52 году. Так? Похоже на то. Cудя по первоначальной форме наших имён, я родился во Франции или Канаде. А может, во французской Швейцарии? Это, конечно, было не так важно, и всё же…
Но других зацепок не было. Я вспомнил старый сон, с вором. Там была довольно большая комната, но явно не моя. В то же время это была комната на втором этаже. Может, это была родительская спальня? Но где были родители? Странно…
И что же случилось там? И случилось ли? Асимонде, впрочем, говорила что случилось. Значит… Предположим, вор действительно был. И я его действительно увидел. Был, очевидно, вечер, так как за окном было ещё не слишком темно - была видна улица, несмотря на малое количество фонарей. Асимонде говорит, что это случилось, когда мне было 12. Что же случилось?…
У вора была отмычка и фонарик. Но едва ли они были достаточно тяжёлыми, чтобы повредить мне. Значит, вор меня и не трогал. Или… А может, он ударил кулаком? Нет, он ведь был насмерть перепуган. Значит, либо он всё-таки не бил, либо он мог сделать это неосознанно, инстинктивно.
Вор видел, что я упал на пол, и забился в конвульсиях. А изо рта пошла кровь. Так может, я просто…
Просто, да. Внезапно всё стало довольно просто.
Вор не трогал меня. Я так перепугался, что со мной случился эпилептический припадок. Я упал и, очевидно, прокусил себе язык. Из-за этого пошла кровь. А вор подумал, что убил меня, тем более что в полумраке комнаты он видел плохо.
Эта догадка отчасти проясняла ситуацию, но только отчасти.
Почему тогда я чувствовал то, что чувствовал вор? И почему тогда я оказался здесь, раз уж я скорее пострадавший, но никак не убийца?
Всё это было странно, и никак не вязалось с остальным.
Я понимал, что помочь мне с этим может Асимонде, но…
До сна было ещё далеко, а я решил подумать сам.
Что она говорила? Она говорила, что и мальчик, и вор - это я. И не я. Она говорила, что это тоже был сон. Но почему она сказала, что ни мальчика, то есть меня, ни вора (тоже меня?) не существовало?
Но я понял одно. Вор мальчика не убивал. Он подумал, что убил, но не убивал, потому что у мальчика случился припадок.
Так в чём же дело?
- Тут будет сложно, но я тебе помогу.
Асимонде?? Я что, сплю??
Она улыбнулась.
- А я тебе об этом давно твержу. Вся твоя тюрьма - не более, чем твой сон.
- Ну… Допустим. Так что же случилось?
- Случилось интересное. И непредвиденное. Врачи это объяснить не могли.
В тот момент, когда мальчику стало плохо, он на какое-то время потерял сознание. И то, что случилось дальше, не объяснить с научной точки зрения. Поэтому я тебе и сказала про сон. Пойми, Люк. В тот момент, когда тебе стало плохо, твоё «сознание», твоё «я» начало существовать отдельно от твоего тела. Оно сначала попало в тело вора, и впитало в себя весь ужас, который тот испытал, весь страх из-за убийства, которого не случилось. Вор потерял голову, он рванулся к окну с желанием выпрыгнуть, но не добежал, а отчего-то упал. И так и остался лежать.
- А что с ним случилось?
- Сердечный приступ. Грабитель попался нервный, - Асимонде усмехнулась. - И всё, замертво. Но перед этим произошла странная вещь. Твоё сознание слилось с его сознанием, так что тебе досталось наследство в виде страхов и неизбывного чувства вины.
Она помолчала.
- Когда тебя нашли, а это случилось очень скоро, потому что родители твои не спали, а сидели внизу, с соседями, зашедшими в гости; так вот, когда тебя нашли, ты был без сознания. Вор был мёртв. Вызвали полицию, скорую. Его в морг, тебя - в реанимацию. Твоё сознание успело вернуться к тебе. Однако… Ты не пришёл в себя. Врачи констатировали кому. Тебя перевели в отдельную палату, и ты провёл в коме ещё шесть лет.
Асимонде вздохнула.
- А потом?
- Потом? Потом ты очнулся. Родители радовались, но эта радость была преждевременна. Тот Люк, которым ты был, исчез. Впитав в себя сознание вора, ты стал совсем другим. Ты не узнавал никого. Тебя лечили, долго. Врачи пришли к выводу, что у тебя шизофрения… Лечение было тяжёлым. Твой отец не выдержал. Он скончался от инсульта. Твоя мама сразу постарела ещё лет на двадцать. Ей было очень тяжело. Я поддерживала её, как могла…
- Постой! Так ты знала моих родителей?? - я был в шоке. Я думал, что Асимонде - наименее реальный персонаж этой истории.
- Знала, - она печально улыбнулась. - И тебя знала. И ты меня знал когда-то…
- Но… А что было дальше?
- Дальше? Ты будто бы поправился. Вышел из больницы, мы забрали тебя. Хотя, - она печально улыбнулась, - это была моя инициатива. Я понимала, что врачи тебе не смогут помочь. Тем более, что ты не был буйнопомешанным. А их терапия только калечила тебя. Да… Мы забрали тебя домой. Поселили в твоей комнате. Ты был очень тихим. Ни с кем не разговаривал, вообще не воспринимал действительность. А я поняла, что Люк Лафайет практически перестал существовать. Его место занял Ричард Чедвик, - так звали этого незадачливого грабителя. Он, конечно, никого из нас не знал. Поэтому… Я кормила тебя, мыла тебя, стригла. Ухаживала за тобой. Но я не знала, что мне делать. Так могло бы продолжаться вечно. Но однажды я додумалась почитать тебе книгу. Мне было интересно, как ты к ней отнесёшься.
- Это был Кафка, да?
- Да. И некоторое время спустя я с радостью поняла, что ты слушаешь меня. Я много раз перечитывала её тебе. Я пробовала почитать тебе другую книгу, но ты словно не желал её слушать. Ты слушал только Кафку. Я понимала, что где-то внутри ты живёшь какой-то другой, неведомой нам жизнью. И тогда мне в голову пришла мысль дать тебе бумагу и карандаш…
- Что??
Я начинал понимать. Точнее, в моём сознании вырисовывалась понемногу картина моей жизни. Но что это была за искажённая призма, через которую я воспринимал жизнь? Почему заботу Асимонде я воспринимал как уход за собой в тюрьме? Меня кормили, мыли, меня осматривал врач. Но всё это делали не эти фантомные конвоиры, а Асимонде. Она заботилась обо мне.
- А что было потом?
- А потом… Потом было самое интересное. Ты стал описывать свою жизнь. Так я узнала, что ты сидишь в тюрьме. Узнала о твоей жизни, которую ты придумал сам. Я поняла, почему ты не помнил суд. Его, по-сути, не было. Единственным судом был суд твоего подсознания. Точнее, подсознания Ричарда Чедвика. Он-то был уверен, что убил человека. Его переживания были так сильны, что он осудил себя пожизненно, и заключил в эту тюрьму. Это могло быть для него чем-то вроде искупления. Но, с другой стороны, когда ты писал о своих попытках выбраться отсюда, я понимала, что личность Люка Лафайета никуда не пропала. Ведь Люку не за что было себя осуждать, и он не мог понять, почему он оказался в тюрьме. Из-за этого ты и «не помнил», что с тобой случилось. Ты и не мог помнить. Потому что ничего с тобой не случалось.
Я с трудом осознавал происходящее. Было ли это сном? Была ли сном вся моя жизнь? И было ли это жизнью в привычном смысле этого слова? Неужели…
- Я не теряла надежды, и моё терпение было вознаграждено, если, конечно, можно так сказать. Ты увидел меня. Правда, не до конца, будто фрагментами. Но тогда я поняла, что у меня есть шанс. У тебя есть шанс всё вернуть. Вспомнить всё. И снова стать Люком Лафайетом.
Я молчал, но вдруг, внезапно, странная догадка озарила мой ум.
- Асимонде! А какой сейчас год??
Она снова так печально улыбнулась.
- Сейчас 2009 год.
- То есть… - я схватился за голову, - если я родился в 1951… Или 52? Неважно. Значит, мне уже…
Я растеряно посмотрел на неё.
- Да, Люк. Тебе 58 лет. Ты действительно родился в 1951 году, во Франции, в Лионе. А в 1959 твоя семья иммигрировала в США. Твой отец был очень хорошим инженером. Он работал в компании «Лион-Пежо». А по прибытии в США смог устроится в «Форд Мотор». Твоя мама была домохозяйкой, и никогда не работала, за тем исключением, что в молодости работала официанткой в кафе. Там-то они и познакомились.
- А моя мама?.. Отец умер - сколько лет ему было?
- Отцу было 52 года, когда он умер. Мама дожила лишь до 63 лет. Эта жизнь её совершенно измотала. Она сама едва не угодила в психлечебницу. Но судьба сложилась иначе. И она тихо умерла в своей постели, во сне.
- Так значит, ты…
- Да, Люк. Фактически, я единственный родной тебе человек.
Я обхватил руками голову. Цифра 58 казалась нереальной. 2009 год казался чем-то… Будущее наступило, но…
- Асимонде… Расскажи мне о себе. Как мы познакомились? Почему ты осталась со мной?
- Ну… Я родилась и выросла в Америке, в Детройте. Отец мой рано умер, маму я не знала, но мне говорили, что она погибла, рожая меня. Всю жизнь я прожила с тётей и дядей, которые меня, скажем так, не очень любили, хотя и жалели. Дядя работал вместе с твоим отцом. Они не то чтобы были друзьями, но из-за меня они сблизились. Дяде было выгодно избавляться от меня, и он отвозил меня к вам, под предлогом того, чтобы мы с тобой играли вместе. Я ведь на 5 лет тебя младше.
- Погоди. Так тебе… 53 года? Но, - я улыбнулся, - ты очень хорошо выглядишь для своих лет.
- Ах, Люк. - она покачала головой, - то, как я выгляжу здесь, и то, как я выгляжу там, в реальной жизни - совсем не одно и то же. Я расскажу тебе об этом чуть позже.
Ну вот. Мы действительно играли вместе. Мы знали друг друга с детства. Когда мы увиделись в первый раз, мне было 5 лет, а тебе 10. Ты ещё тогда оценивающе посмотрел на меня, - ведь для тебя я была малявкой. А ты считал себя уже взрослым. Но ты отнёсся ко мне снисходительно, и играл со мной, брал меня к своим друзьям, а чтобы нас не дразнили женихом и невестой, ты придумал, что я твоя кузина. Так и получилось… Дядя и тётя были рады. Они смогли избавиться от меня. Зато твои родители очень меня жалели, и сами заезжали за мной, забирали меня из школы, кормили меня обедом и ужином, даже выделили мне небольшую комнатку. Я почти переехала к вам, когда тебе было 11.
Она вдруг замолчала.
- А что потом? Ах, ведь в 12 лет я…
- Да. Случилось всё это… Этот ужас. Меня тогда не было рядом… А когда я всё узнала, то каким-то чудом нашла в себе мужество… И навещала тебя, подолгу сидела с тобой рядом. Читала тебе Кафку. А ты лежал, и будто спал. Хотя врачи говорили мне, что на самом деле ты меня слышишь…
Интересно, думал я. Что за обрывки случайных воспоминаний, выплывших наружу из подсознания, стали теми декорациями, в которых я увидел Асимонде… И себя. Я ведь не помню у себя такой рубашки, и джинсов… И вообще, сколько мне могло быть лет? В моём сне она была такой же, как сейчас, за исключением того, что я не видел её лица. Но… Не знаю, но мне кажется, что это как-то связано…
Она снова прочла мои мысли:
- Возможно ты прав, - она покачала головой, - но об этом я пока не буду рассказывать. Всему своё время. А пока… Ты уснул на шесть лет. Я всё время была с тобой. Иногда твои родители оставляли меня с тобой, а сами уезжали домой. Они очень много думали, разговаривали о тебе… Наша жизнь вдруг стала какой-то… Недожизнью. По-сути, ничего для нас уже не имело значения, кроме тебя. Мы мечтали только о том, что ты однажды проснёшься, и посмотришь на нас, и всё вернётся, всё станет как прежде. И… Представь себе… Когда ты всё-таки проснулся, ты не узнал никого из нас. Мы были раздавлены. Ты нас не узнавал, ты не понимал, кто ты, где ты находишься. Ты почти не говорил. Но твой взгляд… Я видела в нём мольбу о помощи. Осознавал ли ты это, или нет, но… Врачи сперва успокаивали нас, убеждали, что память вернётся к тебе, что нам нужно помочь тебе с этим. Мы показывали тебе фотографии из вашего семейного альбома, рассказывали тебе о том, как мы жили… Но всё это было бесполезно. Тогда я этого, конечно, не понимала; я не знала, что ты уже не ты, а совсем другой человек, который ничего не знает о нас.
Я молчал. Но я чувствовал, что очень не хочу просыпаться. И даже не потому, что рассказ прервётся, и я чего-то не узнаю. Где-то в глубине души зародился смутный страх. Я начал сомневаться, что, когда я проснусь, я увижу столь привычную свою камеру. Я боялся, что я увижу что-то совсем незнакомое. И я не знал, не мог представить, что я буду делать тогда.
А Асимонде продолжала.
- Однажды в городе была ярмарка. Я взяла тебя с собой. Ты был спокоен, но совсем не воспринимал творившееся вокруг. Ты был в своём мире. Мы гуляли. Я везла тебя в кресле-каталке. И внезапно я узнала, - то ли кто-то сказал, то ли я увидела вывеску, - что на ярмарке есть гадалка. Меня охватило странное чувство. Мне показалось, что она может мне что-то сказать о тебе.
Я нашла её довольно быстро. Она сидела в небольшом вигваме. Она была индианкой, - я только не запомнила, из какого она была племени, хотя это, конечно, не так уж важно…
Когда я вошла, она взглянула на меня, и мне показалось что-то странное в её взгляде. Потом она посмотрела на тебя. У меня немного кружилась голова от благовоний, которые дымились в курильницах. Она долго молчала, просто смотрела. Мне было неловко нарушать тишину, но в конце-концов я всё-таки решилась. Я рассказала ей о том, что случилось, но она сказала, что знает. Она сказала следующее:
«Твой друг уже очень давно находится далеко от этого мира. Тот, кого ты возишь в коляске - совсем другой человек. Твой друг находится в стране Запада. Он потерялся там. Он не может найти выход, и никогда не сможет. Но ты можешь ему помочь».
«Что такое страна Запада?» - спросила я.
«Страна Запада - это мир снов. Твой друг находится на его границе. Он в опасности, потому что он очень близко к стране Мёртвых. Если он попадёт туда, то ты не сможешь его спасти».
«Но что же мне делать?»
«Возьми это, - с этими словами она протянула мне кожаный мешочек. - Повесь его на шею, или прикрепи к одежде. Потом отправляйся в страну Запада. У тебя получится, я знаю. Главное - когда ты почувствуешь, что тебя тянет обратно в этот мир, просто вспомни о мешочке, возьми его в руку, посмотри на него. Это удержит тебя там. Но ты должна спешить.»
«А как мне увести его обратно в этот мир?»
«Сразу не получится. Ты должна сперва найти его. Это будет непросто. Он успел очень далеко уйти. Но ты сможешь возвращаться каждый раз на то место, с которого ушла. Для этого отсыпь из мешочка немного трав, и подожги. Дым будет тянуться долго, до тех пор, пока ты не вернёшься. Когда ты найдёшь его, брось горсть травы в огонь. Тогда ты сможешь каждый раз приходить к нему. Но запомни: сначала он не увидит тебя. Потом, постепенно, он будет привыкать к тому, что рядом с ним кто-то есть. Но он всё равно не увидит твоего лица. Никогда. Для того, чтобы он увидел тебя, ты должна последовать за ним туда, куда он уйдёт. Если ты сможешь заговорить с ним, и он тебя услышит, то ты без труда сможешь вернуться к нему когда захочешь.»
Я слушала старую индианку и сжимала в руке мешочек с травами. Мысли путались, но я чётко понимала, что должна делать.
А потом она махнула рукой, и я вышла из её вигвама.
- И ты попробовала?
- Да. В первую же ночь (я почему-то решила, что должна действовать именно ночью) я уснула на стуле рядом с твоей кроватью. Когда я оказалась во сне, я сначала растерялась. Я не знала, куда мне идти. Индианка не сказала мне этого, а я поняла это слишком поздно. Наконец я просто пошла вперёд.
Это был странный сон. Мир вокруг был словно в дымке тумана. Я шла по полю, которое казалось бескрайним. Я не видела ничего, кроме этого поля. Хотя потом я различила дорогу - и то лишь потому, что вдоль неё стояли столбы, на которых обычно бывают электрические провода. Но тут не было никаких проводов, просто столбы. Я вышла на дорогу. Что-то подсказывало мне, что я должна идти прямо, пока не увижу реку. Я не знаю, почему именно реку. Просто такая мысль возникла в голове. Я шла и шла. Дорога казалась бесконечной. Пару раз я чувствовала, что сон покидает меня. Но каждый раз я, как и учила индианка, сжимала в руке мешочек с травами, смотрела на него, и снова чувствовала, что остаюсь в мире снов.
Дорога окончилась лесом. Я растерялась. Ведь там должна была быть река. Я пошла по лесу. Шла я долго - по-крайней мере, так мне казалось. Впрочем, во снах всё не так, как в жизни. Лес был необычным. Я понимала, что здесь нет ничего живого, и быть не может. Сухие стволы деревьев склонялись надо мной. Тишина была абсолютной. Ветра не было.
Так я шла, пока наконец не увидела просвет. Но когда я почти дошла до него, я поняла, что сейчас проснусь. Наскоро высыпав немного травы на плоский камень, я достала спички (откуда-то во сне взялись спички), и подожгла её. Трава мигом сгорела, и в небо потянулась тонкая струйка чёрного дыма…
А потом я проснулась.
Я слушал и понимал. Она пришла ко мне, она всё-таки нашла меня. И чтобы снова не потерять, она бросила в мой костёр щепотку этой травы.
- Я нашла тебя. Это было на четвёртую ночь, хорошо помню. Ты действительно сидел в поле, рядом с рекой. Ты сидел на бревне. Перед тобой горел костёр. Я осторожно подошла к тебе. Сказать по правде, я очень боялась. Я боялась, что ты увидишь меня, и что-нибудь случится… Например, я боялась того, что ты убежишь, и я не смогу тебя догнать, не смогу найти.
Но ты не убежал. Ты и не заметил меня. Ты сидел совсем неподвижно. С реки дул лёгкий ветерок; он ерошил твои волосы. Я смотрела на тебя, и понимала, как слабо ты здешний похож на того тебя, за которым я ухаживала каждый день.
Была ночь. Но не было ни Луны, ни звёзд. Было тихо, хотя где-то стрекотали кузнечики. Ты сидел и смотрел на огонь. Мне было немного холодно, я дрожала. Внезапно ты снял куртку и накинул её мне на плечи! Я перепугалась, я решила, что всё пошло не так, ведь шаманка говорила, что ты меня не увидишь. Но ты сделал это как-то… автоматически. Словно не думая. Ты пару раз посмотрел на меня, но мне казалось, что ты не видишь меня, или видишь что-то другое. Твоё лицо не отражало никаких эмоций.
А потом наступило утро. С реки приполз густой туман, похожий на молочный кисель. Ты встал, развернулся, и медленно побрел куда-то в противоположную сторону. Я сначала немного растерялась, но потом вспомнила про мешочек, и сожгла немного травы в костре. Трава, как и всегда, быстро сгорела, а вверх потянулась струйка дыма. Внезапно на душе у меня стало спокойно. Мне казалось, что всё идёт как нужно.
Так продолжалось много ночей. Каждую ночь я оказывалась возле твоего костра. Мне теперь не нужно было жечь траву, я всегда оказывалась рядом, когда засыпала.
- А что же было днём? - спросил я.
- Днём? Я училась, в вечерней школе, потому что маме нужна была помощь, и кроме меня ей некому было помочь. Я старалась учиться очень хорошо. И учёба давалась мне довольно легко. Днём я помогала маме, вечером учила уроки. А потом, когда ты засыпал, я шла за тобой в сон, и всю ночь была с тобой. Я всегда была с тобой. Ты, казалось, привык ко мне. Ты смотрел на меня во сне, но, кажется, не мог вспомнить.
- Я не видел твоего лица.
- Вот как… Ну, так или иначе, это продолжалось довольно долго. После школы я поступила в медицинский колледж. Училась так же, заочно. Выучилась на психоаналитика. В этом для нас были преимущества. Я могла работать дома, не покидая тебя надолго. Особенно… Особенно когда умерла мама.
- Когда это случилось?…
- Это случилось в 1990 году. Мне было тогда 34 года. Я немного изменила планировку в кабинете твоего отца, и принимала там своих пациентов. Это приносило неплохие деньги. По-крайней мере, мы могли жить спокойно. Твоё же состояние практически не изменилось. А мама… Она просто не выдержала. Она очень устала. И как-то раз она не спустилась завтракать. А когда я поднялась к ней, то поняла, что она уснула навсегда…
Асимонде вздохнула.
- Похороны были скромными. Ты там тоже присутствовал, но тебя не было там. Ты был в своём мире, и не воспринимал того, что творилось вокруг. Хотя мне показалось, что в твоих глазах на какой-то момент появились слёзы. Я так обрадовалась этим слезам, ты бы знал! Это означало, что ты всё-таки реагируешь, что твоё сознание всё-таки не до конца заблокировано сознанием Чедвика. Могу сказать, что я была счастлива. Даже в тот печальный день.
- А сны?
- Сны… Казалось, я упёрлась в некую стену. Я понимала, что нужен был качественный сдвиг. Мы могли и дальше «встречаться» у костра, но я помнила слова индианки. И в конце-концов я решилась. И однажды, когда наступило утро, и ты, поднявшись, стал уходить в туман, я уцепилась за твою куртку, и пошла за тобой. Ты, казалось, не обращал на меня внимания. А потом… Потом мы оказались в камере. Ты спал, а я сидела рядом с твоей койкой, и думала о том, что я должна делать дальше. Я встала, прошлась по камере. Тут ты проснулся, а под дверь просунули ящик с едой. Я смотрела, как ты ешь, торопливо запивая бобы чаем. У меня было тогда очень странное чувство. С одной стороны я просто наблюдала за тем, как ты ешь, но с другой стороны я думала о том, что твоя еда здесь - это отражение твоей еды там, у нас. Но если я была тут, с тобой, кто тогда кормил тебя там? На этот вопрос я не знаю ответа, - Асимонде почему-то поджала губы, словно её что-то тяготило. Потом продолжила:
- После завтрака ты сел на койку и, взяв в руки книгу, начал читать. Я тем временем подошла к двери, и тихонько толкнула её от себя. И она открылась! Сперва я не знала, что делать. Но потом я решилась, и выглянула наружу. Там никого не было. Просто пустой коридор с кирпичными стенами. Тогда я вернулась к тебе, подошла к стене. Ощупала её, почувствовав мягкость обивки. Потом я представила, что никакой стены нет. И, когда я слегка надавила на неё, я почувствовала, что моя рука с лёгкостью прошла сквозь стену. Я прошла через стену, выглянула. Мне было интересно, что там. Но там ничего не было. Вообще ничего, понимаешь? Просто серая пустота. И всё. Тогда я вернулась, подошла к окну. Оно было высоко, но я помнила, что это не имеет значения. Я легко дотянулась до него и выглянула наружу. Но там тоже ничего не было! Та же пустота! Я снова слезла, и взглянула в окно. Оттуда опять было видно небо. Я понимала, что камеру создал ты сам. Ты не думал о том, что находится снаружи. Поэтому снаружи не было вообще ничего. Тогда я вышла из камеры, и снова попала в тот коридор. Он шёл под уклон…
- Там душевая… - рассеяно отозвался я.
- Да. Я дошла до неё. Там нигде никого не было. Никакой охраны, никакого конвоя. В душевой тоже никого не было. Рядом была небольшая дверь. Я потянула ручку, и дверь открылась. Но за ней тоже ничего не было!
- Там медицинский кабинет. Но я никогда не видел его, потому что мне завязывали глаза.
- Вот! И поэтому твой ум не создал его. Так что там тоже была пустота. Всё это зрелище было очень печальным. Вернувшись в камеру, я подумала было о том, что, наверное, не смогу вернуться, а костёр разжечь негде. Но тут же я обнаружила, что трава в мешочке закончилась. И тогда я поняла, что она мне больше не нужна. Я поняла, что теперь всегда смогу отыскать дорогу сюда.
И вот, если сначала я не рисковала заговаривать с тобой в камере открыто, то постепенно я поняла, что медлить нельзя. Я слышала твои мысли. В тот день был дождь, и у меня было очень плохое настроение. А ты думал о том, что здесь тебе живётся лучше. Думал, сам не понимая, что это «здесь» всего лишь плод твоей больной фантазии. Тогда-то я и сорвалась, и сказала тебе всё, что думала. Я боялась, что ты испугаешься, но ты повёл себя вполне спокойно. Я только потом поняла, что ты счёл меня порождением своего сна… Собственно, на этом мою историю можно закончить. А теперь извини меня. Я очень устала. Я впервые нахожусь в твоём сне так долго. Мне нужно отдохнуть. Подумай над тем, что я рассказала тебе. И помни: твоя камера всего лишь сон. Ты можешь выйти отсюда. Попробуй; может, у тебя что-нибудь получится.
С этими словами Асимонде просто растворилась в воздухе.
…
Я сидел в койке, и молчал. Трудно было даже подумать о чём-то. Трудно думать, когда всё, что ты считал своей жизнью, вдруг оказывается всего лишь фантазмом больного человека с раздвоением личности. С этим трудно было смириться.
Я взял в руки книгу и наугад раскрыл её.
«Услыхав слова матери, Грегор подумал, что отсутствие непосредственного общения с людьми при однообразной жизни внутри семьи помутило, видимо, за эти два месяца его разум, ибо иначе он никак не мог объяснить себе появившейся у него вдруг потребности оказаться в пустой комнате…»
Два месяца, с горечью подумал я. А как насчёт сорока лет? Время… Какие условности оно налагает на человека… Не знай Грегор, сколько прошло времени, как бы он ощущал себя? Быть может, он настолько привык бы к своему новому облику, что со временем забыл о том, что когда-то он выглядел иначе?
Я думал о том, что говорила мне Асимонде. Это было очень странное ощущение. Мне казалось, что я услышал, причём совершенно случайно, рассказ о жизни совсем незнакомого мне человека. Больше всего мне хотелось, чтобы это действительно было сном. Мало ли что может присниться. Но в то же время я отчётливо понимал, что нет никакого другого человека. Этим человеком был я сам. Это как читать собственную биографию, написанную без твоего ведома. Ты читаешь это, и не можешь до конца поверить в то, что это всё действительно о тебе.
Итак, я - Люк Лафайет. Мне 58 лет. Я живу в Детройте, штат Мичиган. Мои родители умерли. Шесть лет своей жизни я провёл в коме. Последующие 40 лет я живу во сне. Единственный близкий мне человек - странная девушка по имени Асимонде. Кстати, вдруг подумал я, я ведь не знаю её фамилии. Казалось бы мелочь, но я понимал, что в моей ситуации любая мелочь может стать чем-то большим.
Так, дальше. У меня шизофрения, раздвоение личности. Одна моя личность - это я, Люк Лафайет, мальчик, с которым случился эпилептический припадок во время ограбления. Вторая личность - это Ричард Чедвик, незадачливый грабитель, решивший, что убил мальчика, и умерший там же от сердечного приступа. Но в моей голове Чедвик остался жив, его замучала совесть, и он, не зная ни о том, что мальчик остался жив, ни о том, что сам он умер, осудил себя на пожизненное заключение в выстроенной его сознанием тюрьме. Уход Асимонде за Люком Чедвик воспринимал как уход за собой в тюрьме. Он настолько сжился с этим образом существования, что не мог себе представить, что бывает другая жизнь.
И в одночасье всё обратилось в иллюзию…
Хорошо. Если Асимонде могла беспрепятственно проходить сквозь стены, открывать дверь, если всё это действительно сон, то, быть может, это получится и у меня?
Мною овладело любопытство. Я встал с койки, и подошёл к двери. Коснулся мягкой обивки. Дверь, без сомнения, была если не реальной, то очень реалистичной.
Я закрыл глаза, и представил себе, что дверь открыта. Я помнил о том, что за ней было, поэтому представить себе это пространство было несложно.
Я набрал полную грудь воздуха, и шагнул прямо в дверь.
Удар был несильным, особенно учитывая мягкость обивки. Но сильнее было постигшее меня разочарование. Почему у меня ничего не получилось? Что я делаю не так?
Впрочем, неудача не сломила моей решимости. Однако и остальные попытки успехом не увенчались. Тогда я решил, что в одиночку мне, наверное, не совладать с этой реальностью. Ведь я так долго в ней жил, что у меня не возникало ни единого сомнения в том, что всё, что я вижу вокруг, может быть ненастоящим.
Помочь мне могла только Асимонде. Кроме того, думал я, раз эту реальность я воспринимаю серьёзно (насколько это возможно после рассказа моей подруги), то, возможно, если я усну, у меня получится это сделать. Ведь если я буду помнить, что это сон, я буду уверен в том, что во сне я могу всё. А значит, дверь не будет для меня столь серьёзным препятствием.
Это внушало надежду. Мне казалось, что так или иначе моя новая жизнь началась.
Тем временем из-под двери выдвинулся ящик с ужином. Я ел эти бобы, и понимал, что испытываю что-то вроде грусти. Ведь наверняка там, где я окажусь, в той реальности, которая не является сном, в том мире, где живёт Асимонде, не бывает бобов на завтрак и ужин. А если и будет, то это всё равно будет восприниматься по-другому.
Интересно, думал я. Не перенесутся ли мои здешние привычки на тот мир? Смогу ли я, скажем, спать на нормальной кровати? Смогу ли я питаться другой пищей? Не появится ли у меня боязнь выходить на улицу, быть среди людей? Смогу ли я жить в том мире полноценной жизнью? Привычки - очень сильная, устойчивая вещь. Привыкнув за столь долгое время к определённому образу жизни, я могу не только оказаться беспомощен в настоящем мире, но и бессознательно снова выстроить вокруг себя своеобразную «тюрьму». Почему нет?
Единственной моей надеждой была Асимонде. Мне казалось, что, если она будет со мной рядом, всегда, то постепенно я заново научусь адекватно воспринимать мир. Она - моё спасение, моя единственная надежда. Ведь если подумать, то кроме неё, в том мире для меня нет ничего и никого близкого, а значит, нет как таковой причины покидать этот мир, эту тюрьму. Но ради Асимонде я был готов на всё.
…
Она вернулась только следующей ночью. Я не спрашивал, я понимал, что она очень устала. Должно быть, находиться в чьём-то сне так долго действительно тяжело.
Она сказала:
- Тебе нужно выйти отсюда. Но не только. Тебе нужно избавиться от Ричарда Чедвика. Снова стать Люком Лафайетом. Иначе тебе будет сложнее жить там, со мной, и сложнее выбраться отсюда. Ведь Люк себя в тюрьму не сажал, он наоборот хотел отсюда выбраться. А тот, кто создал это место, тот, кто привык к нему - это Чедвик.
- Но… Как мне от него избавиться?
- Это непросто. Ты должен встретиться с ним.
- Как это?…
- Подумай. Сейчас вы - одно целое. В своих снах ты - Люк, но когда ты проснёшься, Чедвик в тебе будет сильнее, он будет доминировать. Поэтому вам нужно встретиться, посмотреть друг на друга со стороны. Кроме того, он ведь думает, что он тебя убил. Из-за этого он казнит себя, и сидит в этой тюрьме, сам не понимая, что ты сидишь вместе с ним, сам не понимая, что сам он уже 46 лет как мёртв. Он должен обрести свободу, успокоиться. Тогда он покинет тебя, и ты сможешь выйти отсюда - это будет для тебя, Люка Лафайета, очень просто.
- Понимаю. Но как это сделать?
- Ты должен вернуться в тот день, когда всё случилось.
«Ох, нет…»
- Ты должен остановиться, и остановить его. Ты должен изменить ход событий. Но так как ты сделаешь это во сне, это не сильно скажется на тебе. Зато он сможет уйти. Я помогу тебе с этим, отправлю тебя в тот день, но дальше ты должен будешь действовать сам. Там я тебе уже ничем не смогу помочь.
- Мне немного страшно, Асимонде. А что если у меня не получится?
- Получится. Верь в это. Помни обо мне. О том, что я жду тебя. О том, что мы вернёмся домой. Вместе.
- Да, ты права.
Её слова, казалось, придали мне сил. Я не знал пока, что я скажу Ричарду, но страх мой почти исчез.
- Ты готов? - тихо спросила Асимонде.
- Да.
- Тогда вперёд. И удачи.
Она снова положила мне руку на лоб, и я тотчас провалился в глубокую черноту…
…
Через знакомое окно я видел улицу и несколько фонарей. Крыши домов и запаркованные автомобили. С другой стороны я чувствовал тёплое, шерстяное прикосновение шторы.
Страх был, конечно. Но я уже третий раз переживал этот случай, и успел даже немного привыкнуть. Я знал, что Ричард Чедвик, незадачливый вор, сейчас обшаривает ящики маминого комода.
«Как бы мне не испугать его? Он же такой нервный»
Я помнил, что у него только отмычка и фонарик. Стало быть, он не сможет меня покалечить.
Тогда, набравшись храбрости, я вышел из-за шторы. Вазу я, конечно, трогать не стал.
«Как можно привлечь его внимание, не наделав шума?»
- Простите, сэр… - тихонько сказал я.
Он подпрыгнул так высоко, что почти достал головой до потолка. Потом быстро обернулся и полными ужаса глазами уставился на меня.
- Сэр, я не сделаю вам плохого, я никому не скажу о вас! - попробовал я его заверить. Он, казалось, не до конца понимал ситуацию. Потом он, наконец, взял себя в руки, - ну, насколько это было возможно для грабителя, застигнутого врасплох.
Мы смотрели друг на друга - мальчик и вор. Наконец он сказал:
- Послушай, я сейчас уйду, только не зови полицию, ладно?
Как он жалок, думал я. Интересно, почему он решился на воровство? На матёрого грабителя он походил менее всего.
- Послушайте, сэр. Вы не совсем понимаете, что происходит, но я вам расскажу.
- О чём ты? Мне пора бежать, а то ещё твои родители меня услышат.
Я покачал головой.
- Нет, не услышат.
- Это почему же? Я слышал, они разговаривали с кем-то там, внизу.
- Сэр. Кроме вас и меня здесь никого нет.
- Не понимаю… - он действительно не понимал, что происходит, и явно мне не доверял, что, впрочем, было нормально для вора.
- Сэр. Вам это снится. Это сон.
- Слушай, парень, ты что - сумасшедший?
- Нет, сэр. Я могу вам доказать. Идёмте.
Я пошёл к выходу, открыл дверь. Он недоверчиво глядел на меня, но, казалось, любопытство было в нём сильнее недоверия и страха.
Мы вышли на лестницу, и я стал спускаться вниз. Он было задержался, но я напомнил ему, что родителей нет. Тогда он пошёл за мной.
Мы спустились на первый этаж, и…
Челюсть Ричарда Чедвика безвольно отвисла.
Мы стояли в пустоте. Кругом была только серая пустота, ничего больше.
- Ч… Что это?? Какого чёрта??
- Сэр, я же сказал - мы во сне. Я не помню, что было в тот день за пределами той комнаты, где мы с вами встретились. Как вы попали в дом?
- Через окно…
- Вот видите. То есть вы тоже не знали, что здесь, внизу.
- Но я… Я слышал голоса… Думал, что хозяева внизу, в гостинной.
- А сейчас вы слышите что-нибудь?
Он на минуту замолчал и прислушался. Затем с изумлением посмотрел на меня.
- Я слышу… Это странно… Как будто радио, но крайне неразборчиво. Как будто антенна слабая. Какие-то голоса есть, но я не могу разобрать, что они говорят.
- Теперь вы верите мне? Верите, что мы во сне?
- Не знаю… Я вообще не знаю, во что тут можно верить.
- Я расскажу вам. Идёмте обратно в комнату.
Мы поднялись наверх. Я подошёл к шторе, и спрятался за ней.
- Что ты делаешь?
- Я прятался за шторой, потому что увидел вас. И решил ударить вас вазой, - я выполз из-за шторы, и подполз к серебряной вазе, стоявшей на полу. Взял её в руку. - Но ваза оказалась пустой. Я подполз поближе к вам. Вы меня не видели, вы обыскивали ящик. Но потом подо мной скрипнула половица. Я и так страшно боялся, а теперь я просто смертельно испугался. Но вы тоже испугались. Я побежал от вас к окну; кстати, не знаю, почему к окну, - но по пути со мной случился эпилептический припадок. Я упал, и прикусил язык. И из-за того, что я лежал, и бился в конвульсиях, а изо рта сочилась кровь, вы подумали, что убили меня. Кроме того, было темно, и вы не разглядели, что я жив. Вы очень испугались, ведь вы не хотели никого убивать. Снизу послышались голоса. Вы рванулись к окну, думая выпрыгнуть, но…
- Но - что? - Ричард был бледен.
- С вами случился сердечный приступ. Вы умерли.
- Что???
Он был в шоке, так же как и я, когда увидел это во второй раз, а может, даже больше. Он бессильно опустился на пол, и прислонился к стене.
- Но как же… Я ведь жив? Сейчас я жив?
- Не совсем, сэр. Понимаете, случилась странная вещь. Вы слышали когда-нибудь о клинической смерти?
- Да, но какое отношение…
- Я думаю, что пережил что-то похожее на клиническую смерть, лёжа здесь, на полу. Моё сознание оставило моё тело, и вселилось в ваше. Однако, так как вы умирали, я скоро вернулся обратно в то тело, которое ещё жило. Но ваше сознание стало частью моего.
- А… А что было дальше?
- Дальше? Дальше вы продолжили жить во мне. Мы делили одно тело. Я впал в кому, а потом… Словом, это не так важно. Важно то, что вы обвинили себя в том, чего не совершали. Вы решили, что убили меня. Вы осудили себя на пожизненное заключение в одиночной камере. Вы не пытались оправдать себя; видимо, вы на самом деле очень совестливый и совсем не злой человек.
- Ну… Не знаю…
- Но беда не только в том, что вы осудили себя за то, чего не совершали. Беда ещё и в том, что благодаря тому, что мы делим одно тело и в некотором смысле одно сознание, я оказался заперт в той же камере, что и вы. Мы с вами - одно целое. Но наша сегодняшняя жизнь - это одна большая ошибка, результат неудачного стечения злополучных обстоятельств.
- Вот как… Ну да, камеру я помню… Она даже довольно уютна, так ведь?
- Даже если и так - поверьте, мне гораздо приятнее было бы жить на свободе, как обычные люди.
- Понимаю… Но… Что же будет со мной? Ведь моё тело умерло. Ты будешь счастлив, если станешь свободен. У тебя жизнь, настоящая. А у меня… Я же умер… Что со мной будет?…
- Вы обретёте покой. Ваша душа наконец-то станет свободна. Вы верите в Бога?
- Да, но…
- Вот. Ваша душа наконец-то попадёт туда, куда должна была попасть - в рай. Ведь вы никого не убивали. Вы ни в чём не виноваты. Кроме того… С момента той нашей «встречи» прошло 46 лет. Сколько вам было тогда?
- 23 года…
«Ах вот она откуда, эта цифра!»
- 23 года… То есть, будь вы живы, вам было бы сейчас 69 лет. У вас есть родные?
- Можно сказать, что нет…
- И ухаживать за вами было бы некому. Вы бы не выжили в любом случае. Или очнулись бы в доме для престарелых, 69-летний старик, не помнящий ничего из того, что было с ним раньше, за исключением того случая. Кстати, Ричард, а зачем вы вообще решили ограбить нас?
- Мне нужны были деньги. Мне грозило выселение. Я был студентом, снимал комнату. Платить было нечем, есть было нечего… Хозяйка грозилась сдать меня полиции… И я решился на ограбление. Я знал, что у вас богатый район. Дом показался мне тихим. Хотя я и услышал, что на первом этаже есть люди. Я залез по водосточной трубе на балкон, а оттуда в комнату - окно было открыто. Это оказалась спальня, и я подумал, что тут могут быть украшения, драгоценности… И стал искать… И вот тут-то… Ты… Всё…
И внезапно он заплакал. Я даже растерялся. Я не знал, что мне делать с ним. А он рыдал так горько…
- Ну же, Ричард, не плачьте. Успокойтесь. Всё почти закончилось. Вы почти свободны. Вам нужно сделать только один шаг.
- Ты знаешь, куда идти? - он утёр слёзы рукавом.
Знал ли я? Нет, не знал. Но чувствовал.
- Идёмте за мной.
Я подошёл к окну и открыл балконную дверь. В лицо дохнуло ветром. Чедвик вышел следом.
- Вот там водосток, вы помните? Спуститесь по нему.
- А потом?
- Потом? Хм… Не уверен, но мне кажется, что вам всё станет ясно.
Он посмотрел на меня, и внезапно в его глазах мелькнуло нечто, похожее на уверенность. А может, фатализм? В любом случае он решительно подошёл к перилам, перелез через них и, повиснув на руках, спустил ноги к водостоку. Потом спустил одну руку, уцепившись за опору водостока, потом вторую. Наконец он соскользнул на землю. Здесь он обернулся и посмотрел на меня.
- Я не знаю, что будет дальше, - крикнул он мне, - но спасибо тебе, парень! Ты прости, что так вышло! Я не хотел.
Внезапно улица озарилась тихим светом, как будто Луна вышла из-за облаков. Чедвик резко развернулся и уставился в одну точку. Потом он вздохнул, будто собираясь с силами, как пловец перед прыжком, и сделал шаг вперёд.
В этот же момент пропал.
Я стоял на балконе и смотрел туда, в эту не обозначенную в пространстве точку, где только что стоял Ричард Чедвик, незадачливый грабитель. Что он увидел там? Тоннель со светом в конце? Или сверкающие врата? А может, что-нибудь совсем неканоническое?
Не знаю. Но я почувствовал, что часть меня пропала, исчезла навсегда.
И кажется, мне стало легче.
Я вернулся в комнату, закрыл дверь, и лёг на кровать. В тот же миг веки мои сомкнулись, и я уснул.
…
- Ну что? Получилось?
Асимонде смотрела на меня, как врач смотрит на пациента. Я кивнул и огляделся.
- Асимонде, где мы?
Камера исчезла. Это было понятно - ведь Чедвик, который её придумал, теперь тоже исчез навсегда.
Мы находились в странном помещении. Здесь не было практически никакой мебели. Само помещение было довольно большим, но я не знал, какое оно, потому что тут было довольно темно.
- У этого места нет названия, Люк. Оно вообще временное, оно осталось от твоих воспоминаний. О камере, о твоём доме, обо всём понемногу. Этакая условная комната.
- А куда нам дальше?
- Дальше? - она улыбнулась. - Есть один вариант. Идём.
Я встал и вдруг обнаружил нас на том самом берегу реки из моего сна. Здесь тоже ничего не изменилось. Дымился костёр, вечерело.
- Это - Страна Запада?
- Да, - ответила Асимонде, - это она. Так как камера пропала, тюрьмы больше нет, то мне пришлось искать другой выход. Понимаешь, мы не можем выйти сразу в реальный мир. Мы должны пройти здесь. Но идти не так далеко, как это может показаться. Пошли?
- Асимонде… Давай немного посидим здесь? Ведь это в последний раз, мы ведь здесь больше никогда не окажемся?
- Ты прав, - девушка присела на бревно. - Давай посидим напоследок. Только недолго, у нас не так много времени.
Она поежилась, и я вспомнил, что ей холодно. Я снял с себя куртку, ту самую, из лоскутков кожи, и набросил ей на плечи. Она благодарно улыбнулась мне.
- Мне сейчас так… Хорошо… - она смотрела на танцующее пламя. - Я понимаю, что всё закончилось. Что теперь всё будет хорошо. Знаешь, это так волнительно! Я очень жду того момента, когда ты очнёшься.
- Я тоже…
- Ты не будешь скучать по камере? - она хитро подмигнула мне.
- Ну… Разве что самую малость, - я рассмеялся.
- Хорошо…
- Да…
- Ну что, может пойдём потихоньку? - она встала.
- Да, пожалуй.
И мы пошли от реки в сторону леса, черневшего вдали. Хотя шли мы небыстро, но скоро оказались рядом с лесом, а потом и вошли в него.
Он был такой, каким его описывала Асимонде. Я слушал тишину страны снов, и происходящее казалось мне чем-то невероятным.
«Хоть книжку пиши. Фантастика»
Лес закончился, и теперь мы шли полем.
- Где-то близко… - Асимонде задумчиво оглянулась. - Ага! Смотри - вон столб. Они идут вдоль дороги, ты помнишь. Нам туда.
Дорогу мы нашли скоро. Она вела прямо, никуда не сворачивая. Просто полоска асфальта без разметки. И эти странные столбы.
- Интересно, а как мы поймём, где здесь выход?
- Не знаю, - отозвалась она. - Но думаю, понять будет несложно.
Внезапно я испытал странное чувство. Дорога тянулась до горизонта, но я отчего-то понимал, что дальше прохода нет.
- Дальше мы не пойдём, - сказала Асимонде, словно прочтя мои мысли. - Здесь с краю дороги должны быть следы того, первого костра. Так мы сможем выйти. Дело ведь в том, что я могла бы выйти где угодно, но не ты - ты можешь выйти только через «дверь».
И тут я её увидел.
- Смотри - дверь.
- Ой, и правда. - она удивлённо смотрела на одиноко стоящую в чистом поле дверь. Просто дверь, никаких стен, ничего. Дверь.
- Ага. Стало быть, это она.
- Послушай, Асимонде, ведь это же та самая дверь, которая вела в мою камеру!
- Оно и понятно. Ну что. Теперь тебе осталось только пройти через неё. И мы дома. Давай же, иди!
Я подошёл к двери. Да, это была та самая дверь, никаких сомнений.
Ручки у неё не было, как и тогда, в камере. Я подошёл ближе, и коснулся её. На ощупь она была точно такой же - с той же мягкой пластиковой обивкой. Я толкнул её, но она не поддалсь.
- Ну давай же, Люк!
- Она не открывается…
- Перестань. Представь себе, что это дверь, которая ведёт в твой дом. Ты помнишь, какой была та дверь?
Я помнил. Закрыв глаза, я вспомнил её в подробностях, насколько смог.
- Смотри, Люк, она изменилась!
Я открыл глаза, и увидел, что дверь из моей памяти перенеслась сюда, заменив собой дверь в камеру. Или просто тюремная дверь изменила внешний вид? Впрочем, это было неважно.
Это была простая входная дверь, выкрашенная в бледно-салатовый цвет. На ней был небольшой дверной молоточек, и ручка.
Я повернул ручку и толкнул дверь от себя.
Она легко поддалась и бесшумно открылась…
…
Я открыл глаза.
Небо было светло-голубым, но немного неестественным. Потом до меня дошло, что это потолок в моей комнате. Мама сама выбирала этот цвет. Точно - вон там на потолок наклеены две звёздочки из блестящей бумаги. В детстве я любил смотреть на них.
Я попытался пошевелиться, но понял, что не могу. Ноги и руки были будто ватные, как будто кукольные, пришитые наскоро грубой ниткой. Конечно. Ведь я не вставал 46 лет.
Тогда я попробовал повернуть голову, потому что рядом кто-то был - я чувствовал это. Я хотел позвать Асимонде, но язык меня не слушался.
«Я давно ничего не говорил, так ведь?»
Наконец я смог разглядеть сидящего.
Это была женщина лет тридцати с небольшим. У неё были каштановые волосы, стриженные в каре. Она была одета в оливковое платье, а на коленях у неё обложкой вверх покоилась книга.
Я хотел спросить, кто она, но изо рта вырвалось только мычание.
Она проснулась, и пару секунд смотрела на меня невидящим взором светло-серых глаз. Потом она словно всё осознала, вскочила со стула, и выбежала из комнаты, крича на ходу:
- Стэн!! Стьюи!! Он очнулся!! Он пришёл в себя!! Скорее, мальчики, скорее!!
На лестнице послышался топот ног, и в комнату вошли ещё двое людей. Это были мужчины, каждый лет пятидесяти или около того. Они были мне так же незнакомы, но внезапно я всё понял.
Стэн и Стьюи. Фиддлзы. Это же мои соседи. Интересно, что они делают тут? И кто эта женщина? И где Асимонде?
- Очнулся! Ну слава Богу!
- Даже не верится…
Один из них наклонился надо мной.
- Привет, Люк. Я Стэн, помнишь меня? Стэн Фиддлз. А это мой брат, Стьюи. А эта девушка - моя жена, Сара. Ты помнишь нас со Стьюи?
Я кивнул. Как же я хотел говорить! Но язык пока что не желал меня слушаться.
- Ну что, старина, главное - ты очнулся, - сказал Стэн. - Стьюи, позвони доктору Мартину, пусть приедет. Люка нужно осмотреть.
- Сейчас, брат, - Стьюи выбежал из комнаты, и вскоре он уже говорил с кем-то по телефону. Надо думать, с этим доктором.
Но где Асимонде?
Наконец я смог попросить воды. Стэн приподнял меня, подложив под спину подушку, и аккуратно напоил водой из стакана. Стало легче.
- Стэн… - я не узнал свой голос. Впрочем, я давно его не слышал. Там, во снах, я просто не воспринимал его. Он был похож на мысли, и очень обезличен. Оказывается, у меня довольно низкий, хриплый голос. Язык тяжело ворочался, слова давались с большим трудом. - Стэн… Что ты… Здесь делаешь?…
- Старик, мы ухаживали за тобой. Сара сидела тут, как заправская сиделка, - Стэн улыбнулся. - А Дженни, жена Стьюи, готовит нам еду. Мы так и живём, вчетвером. То есть, - он поправился, - впятером. Твои родители, Люк, они…
- Я знаю…
- Люк, ты пробыл в этом состоянии 40 лет. А ещё 6 лет, в детстве, ты был в коме… Мы…
- Я знаю.
- Но откуда, Люк? Мне казалось, ты вообще не понимаешь, что тут творится. Большую часть времени ты просто спал. Мы кормили тебя, дважды в день. Доктор Мартин сказал нам, что самой лучшей едой для тебя будут бобы, потому что в них много белка. И зелёный чай, потому что в нём много антиоксидантов. Я не очень во всём этом разбираюсь, но доктор Мартин - знающий человек, так что всё в порядке. Он скоро будет.
- Бобы?
Мне вдруг стало очень холодно, но я не мог понять, от чего меня знобит. В комнате было, наверное, тепло, да и Стэн одет легко…
Он заметил это и укрыл меня одеялом.
- Да, бобы. А что?
- Два раза?..
- Ну да. В принципе, доктор сначала сказал, что тебе хватит и одного, но потом мы решили, что одного будет маловато. Так что решили кормить дваджы.
- Стэн… Вы… Мыли меня?
- Ну конечно, - он смотрел на меня немного удивлённо, - раз в месяц, ты вообще очень чистоплотный. Ты и не потел почти. А заодно мы тебя и стригли, и брили, и подстригали ногти - они ведь растут.
Что-то случилось. Что-то произошло. Что это такое?
- Стэн… Что читала Сара?..
- А? - он поискал книгу. - Сам не знаю, что она читала. А, вот, - он поднял с пола книгу, - так… Франц Кафка,…
- «Превращение», - выдохнул я.
- Точно. «Превращение», - Стэн смотрел на меня с некоторой опаской. - Слушай, парень. Откуда ты всё это знаешь? Эй? Она тебе читала её, но мы думали, ты ничего не слышишь… Люк, в чём дело?
Я не мог ничего сказать. По моим щекам беззвучно текли слёзы.
- Стэн… Я хочу побыть один…
- Конечно, старина. Отдохни, вздремни, если хочешь. Только совсем не засыпай, ок? Скоро приедет доктор, он тебя посмотрит.
С этими словами он встал и направился к выходу.
- Стэн…
- А?
- Тебе знакомо имя… Асимонде?
- Как-как? - он нахмурился, - Асимонде? Что за странное имя? Нет, оно мне не знакомо. А кто это?
- Не…неважно, Стэн… Извини…
- Нестрашно, Люк. Тем более, что док говорил о чём-то подобном. Эта Асимонде… Это ведь девушка, женщина? Она могла тебе просто присниться. Ладно, отдыхай пока.
И он вышел из комнаты, притворив за собой дверь.
Я плакал. Я не знал, не понимал, как это.
Всё становилось на свои места. И бобы, и мытье раз в месяц. Наверняка этот доктор Мартин осматривал меня тоже раз в месяц… Но как же тогда Асимонде? Как же вся её история? Как же то, что она рассказывала о нашем детстве, о моих родителях, о том, как ухаживала за мной? Об этой индианке, наконец? Как же так?..
Это было ужасно. Невольно я подумал о том, что это всё равно как когда ты обнаруживаешь, что Санта Клаус на самом деле ваш сосед в дурацком костюме… И никакого волшебства…
Я не верил. Они наверняка что-то от меня скрывают. Ведь мне наверняка вредно волноваться, и тому подобное. Так что… А может, с Асимонде что-то случилось? Может, она больна? Или… Или даже умерла… Нет, ерунда. Но, короче, с ней что-то случилось, и они не хотят меня волновать. Но почему тогда Стэн… Ведь если бы моя догадка была верна, он бы отвернулся к окну, и сказал бы что-то типа, знаешь, старина… Тут такое дело… Вобщем… Асимонде, она… Ну и так далее. Но он же не отреагировал. Едва ли он мог так мастерски сделать вид, что не понимает о чём я. Люди всё-таки эмоциональны, а Стэн всегда был очень простым и даже прямолинейным пареньком. Он ничего не выдумывал, он всё говорил как есть, даже тогда, когда стоило промолчать. Значит… Значит… Тут явно что-то не так… А может… Может это тоже сон?!
Эта неожиданная мысль придала мне сил, окрылила меня. Действительно, тогда всё очень просто! Просто это очень реалистичный сон! Как и сон про тюрьму. Ничего удивительного, что Асимонде тут нет. Наверное дело в двери. Может быть я как-то не так её открыл, или не туда шагнул, или ещё что-то подобное; причина наверняка была где-то рядом. И когда я усну, я снова увижу Асимонде, и она улыбнётся мне, и мы будем выбираться из этого бесконечного калейдоскопа снов, и в конце-концов мы окажемся там, где должны оказаться. И там мы будем вместе.
Я успокоился и расслабился. И даже слегка задремал, но это была не более чем дрёма сквозь полузакрытые веки.
Внезапно я услышал голоса внизу. Говорил Стэн, видимо, Сара, и ещё один голос, который я не знал, но точно не Стьюи.
«Видимо, это тот самый доктор Мартин»
Они уже поднимались по лестнице.
- А ещё, доктор, он говорит о какой-то девушке с очень странным именем.
- Ну, я говорил вам. Возможно, его мир, тот мир, в котором он жил всё это время, мир, в котором существовало его сознание, был населён разными существами, и, вполне вероятно, там была девушка. Он же мужчина, так что ничего удивительного. Это и потребность в матери, и потребность в любви, так сказать, женщины, как жены, как любовницы, скажем… Нет ничего удивительного в том, что его сознание…
Тут дверь приоткрылась, и в комнату заглянула Сара.
- Кажется, он не спит.
- Хорошо.
Они вошли в комнату.
Доктор Мартин оказался высоким мужчиной лет шестидесяти, в очках на благообразном лице несколько еврейской наружности. Большие карие глаза глядели понимающе. Голова блестела лысиной, хотя своеобразным «нимбом» волосы ещё оставались, кучерявые и тёмные.
- Значит вы - Люк Лафайет?
- Да. Пить дайте.
- Конечно, - Стэн хотел снова напоить меня, но я покачал головой. Затем, произведя некоторое усилие, я поднял руку, и сжал непослушные, словно ватные пальцы на стакане. Стэн поддержал его, а я выпил воду. Мне не нравилось зависеть от них.
- Меня зовут Мартин Штромберг, я доктор. По специальности я психиатр, и психотерапевт, - он приветливо улыбнулся.
- Очень приятно… - выдавил я.
- Люк, вы себе не представляете, как интересен ваш случай. Я долго наблюдал на вами. Я наблюдаю за вами почти всю свою жизнь. И это, конечно, уникальный случай. Скажите, Люк. Стэн сказал мне, что ваша память практически не пострадала, что вы многое помните. Вы вспомнили ваших друзей. Вы помните ваших родителей?
- Послушайте, доктор. Я помню достаточно. Я знаю многое, я знаю почти всё. Я знаю когда и как умерли родители. Я знаю, что случилось со мной в тот день. Я знаю о своей шестилетней коме и сорокалетнем… Сне. Я знаю, что у отца был «Форд Фалькон» 1962 года выпуска. Таких примеров я могу привести множество.
Стэн и Сара переглянулись. Затем Стэн сказал:
- А ведь точно. «Форд Фалькон» 62-го года. Я помню эту машину. Мистер Лафайет гордился ей, так как сам принимал участие в её разработке. У него была машина из первой торговой партии. Да-да, точно. Это невероятно, док…
Штромберг хмыкнул.
- Интересно. А вы помните, как вы попали сюда после больницы, например?
- Погодите, Мартин, ну как он это может помнить? - вмешался Стэн.
- Дайте ему сказать, Стэнли.
- Помню, хотя и не очень отчётливо, - устало сказал я, - в больнице мне поставили шизофрению, и чуть не залечили досмерти… И… Было решено забрать меня домой, тем более что лечение не давало никакого прогресса. Кроме того, я не был буйнопомешанным.
- Хорошо, Люк, - доктор пристально смотрел на меня, - А скажите мне, вы помните, кто вас забрал из больницы?
- Меня забрали родители. Отец был тогда ещё жив. Ему было 47 лет.
- Всё верно, Стэнли? - Штромберг повернулся к Стэну. Тот подумал, и утвердительно кивнул головой, хотя было видно, что он немного растерян.
- Люк, - Штромберг говорил раздельно и внятно. - Люк. Вас в тот день забрали из больницы ваши родители, это верно. Но с ними были Стэнли и Стюарт. Они попросили взять их с собой. Ваши родители решили, что для вас это будет хорошо. Но вы никого не узнавали… Вы помните, что вас забирали Стэнли и Стюарт?
Я молчал. Конечно я не помнил, потому что этого не было. Там была Асимонде.
- Нет.
- Так, - доктор поправил очки. - Всё-таки провалы в памяти есть. Скажите, Люк. Вы случайно не помните, как были на ярмарке?
- Да, я помню ярмарку, хотя и не очень отчётливо.
- Люк. Кто был там с вами?
«Асимонде! И прекратите эти глупые расспросы» - мысленно кричал я. Но на деле…
- Я не помню.
- А что вы запомнили из того, как вы были там?
- Там была индианка. Шаманка. Меня привезли к ней.
- Кто привёз вас? Что она сказала? Видите ли, Люк, на этой ярмарке с вами были Стэнли и Стюарт. Стэнли, там действительно была шаманка?
- Нет, док, никакой шаманки там не было… - Стэн был заметно растерян.
- Ага. Хорошо. Ну что же, Люк. Я больше не буду мучать вас расспросами сегодня. Вы очень устали, я это вижу. Отдыхайте, набирайтесь сил. Я приду к вам завтра. И мы поговорим. Хорошо?
Я не ответил. Я действительно очень устал.
Они вышли из комнаты. Стэн обернулся в двери. Он посмотрел на меня с грустью. Бедолага, подумал я. Ну как ему скажешь, что его не было, и, возможно, нет? Если, конечно, это действительно сон.
Но я был не в состоянии даже думать. Я закрыл глаза и провалился в глубокую тьму сна без намёка на сновидения.
…
Он пришёл на следующий день, как и обещал. Но он словно угадал мои желания, и пришёл один, куда-то отослав братьев Фиддлз.
- Хорошо, Люк, - начал он без предисловий. - Я понимаю, что вам нелегко рассказывать… Много в присутствии других людей. Так что сегодня поговорим тет-а-тет. Вы согласны?
- Да, доктор.
- Мартин - прошу вас. Так будет проще.
- Хорошо… Мартин.
- Вы согласны? Вот и славно. Что же, Люк. Расскажите мне всё.
Я посмотрел на него. Я не мог сказать, что доверяю ему, но у меня не было другого выхода. Я должен был рассказать обо всём хоть кому-нибудь. Несколько успокаивало то, что Мартин - человек, лично не заинтересованный в ситуации, это не Стэн или Стьюи, которые могут обидиться на меня. А доктору я мог рассказать и о том, что считаю его порождением моего очередного сна.
И я рассказал ему всё.
Он слушал меня очень внимательно, ни разу не перебив и не переспросив ничего. Я рассказал ему об Асимонде, обо всём том, что рассказывала мне она, о наших путешествиях по миру снов, о Чедвике, и о том, что считаю происходящее таким же сном, каким была моя такая реалистичная тюрьма.
Когда я закончил, он долго молчал. Наконец…
- Я понимаю вас, Люк. Учитывая всё то, что вы пережили, вполне естественно для вас считать происходящее сном, тем более что в нём нет того, что вы ожидали увидеть. Но вы, я думаю, понимаете, что если вы расскажете это кому-либо другому, вас могут в очередной раз упечь в психиатрическую лечебницу. Я не хочу этого. Я хочу вам помочь. Признаться, я даже не знаю, с чего начать. То, что вы рассказали… В этом есть изрядная доля того, что обычному человеку может показаться просто игрой фантазии, тем более - игрой фантазии нездорового человека, коим вас, разумеется, видят. Поставьте себя на их место. Их можно понять. Всё же 40 лет забытья… И то, что они ухаживали за вами, а вы… Нет-нет, я не ставлю под сомнение существование вашей подруги, Асимонде, но, сказать по правде, я не знаю, как вам помочь. Впрочем, некоторые мысли у меня всё-таки есть. Я хочу предложить вам переехать в мою клинику. Нет-нет, не надо волноваться (я уже хотел возмутиться, но он упредил мои чувства). Я вовсе не собираюсь подвергнуть вас суровому лечению, подобному тому, как вас лечили раньше. Да и время сейчас не то. Наука шагнула далеко вперёд. Мы многому научились, хотя и не открыли всех тайн человеческой психики. Но мы можем провести с вами ряд исследований, которые помогут нам составить картину происходящего в вашем сознании. Возможно, так мы сможем найти вашу Асимонде, или же вы сможете понять, что мы всё-таки фантомы вашего сна. Другого выхода я, признаться, не вижу. Насчёт Фиддлзов не беспокойтесь. Я поговорю с ними. Так что даже не думайте об этом. Когда всё будет готово, я заеду за вами. Я сам отвезу вас, я не стану вызывать машину скорой помощи - это излишне. Кстати, в клинике мы поможем вам снова обрести способность нормально управлять вашим телом. У нас есть методики, позволяющие в краткие сроки восстановить мышечный тонус, укрепить организм. Так что не волнуйтесь. Я всё беру на себя. И вот ещё что… Я попробую поискать человека по имени Асимонде. Что-то подсказывает мне, что если такой человек действительно существует, то его будет не так то уж и сложно найти. Так что, Люк, прошу вас - доверьтесь мне.
Что я мог сказать? Он предлагал выход из ситуации, или, по-крайней мере, способ её развития. Нахождение здесь, в этом доме, означало бы стагнацию. Неизвестно, что случилось бы со мной в условиях, которые едва ли могли существенно измениться.
И я согласился.
Мартин поговорил с братьями. Они, конечно, расстроились, но в итоге согласились с доводами доктора, которого они так уважали, чей авторитет был для них практически непререкаем.
Два дня спустя Штромберг заехал за мной. Братья помогли мне сесть в машину - боже, я таких машин никогда не видел! - и я отправился в клинику.
…
Там было очень чисто и светло. Штромберг выделил для меня отдельную палату, очень просторную и удобную. В палате была большая, мягкая кровать; было переговорное устройство, посредством которого я мог вызвать его в любое время. От сиделки я отказался, но на первых парах мне пришлось смириться с её присутствием. Однако после нескольких сеансов по восстановлению физического тонуса я смог самостоятельно ходить, и теперь уже заботился о себе сам. Из палаты вела небольшая дверь в смежный с ней санузел, в котором, помимо туалета была совершенно роскошная ванна. В ней я любил подолгу нежиться, тем более что Штромберг объяснил мне, что это не просто ванна, а специальная гидромассажная терапевтическая ванна. Кроме гидромассажа использовались некие растворы солей и минеральных веществ, которые, как говорил доктор, безусловно шли мне на пользу.
В палате была библиотека. Я мог взять любую книгу, читать всё, что мне захочется. Также тут стояла машинка, которая оказалась компьютером. Это действительно было будущее, о котором мы в шестидесятых только мечтали. С его помощью я узнавал много нового об окружающем меня мире.
Что же касается самих процедур, то они были очень необычны. Например, во время одной из них мне на голову одевали что-то похожее на шлем с датчиками внутри. Меня усыпляли, и считывали информацию с мозга. Я не знаю, как они это делали… Но, так или иначе, Мартин пока что ничего мне не говорил. Правда, он говорил о том, что продолжает поиски Асимонде, но пока успехом они не увенчались.
Однажды меня опять погрузили в сон. Мартин рассказал мне, что эта терапия основывается на подобии гипноза. Он просил меня не относиться к этому предвзято, хотя мне было всё равно.
Меня снова облепили датчиками, подключили к какому-то аппарату. И я впал в странное состояние, похожее на дрёму, состояние между бодрствованием и сном.
Сначала Мартин показывал мне фотографии. На них был мой дом, родители, наша машина, фото из семейного альбома. Постепенно я перестал понимать, что он мне говорит, и что показывает. Я уснул.
Когда я открыл глаза, я с изумлением обнаружил себя в Стране Запада! Прямо рядом со мной была та самая дверь, через которую я попал в тот мир, который должен был быть реальным.
Я немного растерялся. Что мне было делать здесь? Мной овладел страх. Когда мы шли через этот сумеречный мир вместе с Асимонде, я знал, что мне нечего бояться, потому что я был не один. Она была со мной, она была опытна в этих походах, она знала куда идти. Что мне делать здесь одному?
И тут вдруг…
- Значит вот она какая, эта ваша страна Запада… Это ведь она, да?
Я обернулся и удивлённо посмотрел на Мартина, который поднялся с земли и отряхнулся.
- Понимаете, Люк. К вам прикрепили видеодатчик. Все ваши путешествия будут записаны. Но я решил, что этого будет недостаточно. Поэтому я подключил себя к аппарату, и пошёл вслед за вами… А тут интересно. Хотя и мрачновато…
- Мартин, вам не следовало…
- Бросьте, Люк, не волнуйтесь за меня. К тому же как знать - может быть я вам ещё пригожусь. Что ж. Вы говорили, что сначала нужно идти через поле до леса. Где этот лес?
- Кажется вон там, - я указал направление, - но я не очень понимаю, что мы тут ищем, Мартин.
- Это не так важно. Поймите. Я не знаю, что мы можем тут найти. Но, что бы мы не нашли, это может пролить свет на некоторые вопросы…
- Ну хорошо, - я вздохнул. К тому же я в любом случае не знал, как избавиться от Мартина здесь. Так что как бы я не относился к факту его общества, это был именно факт. И мне приходилось с ним мириться.
- Идёмте, Мартин.
Мы двинулись в сторону леса. Я вспомнил о дороге, и мы вышли на неё.
Мимо проплывали столбы.
Мы шли в основном молча, но иногда Мартин спрашивал меня о чём-либо.
- Скажите, Люк. Когда вы в первый раз оказались здесь?
- Точно не помню. Но это было давно. Каждую ночь мне снился один и тот же сон, в котором я был в этом мире, правда, не здесь, а у реки. Мы скоро дойдём и до неё.
- Ага, ясно.
Мы шли, а я думал только об Асимонде. Мне было неловко звать её вслух, поэтому я думал о ней. Мне казалось, что она может меня услышать.
Пройдя через лес, мы наконец вышли к реке.
- Это здесь. Вон, смотрите - я указал туда, где сочилась в небо тонкая струйка дыма от костра. - Именно тут я и появлялся каждую ночь. И каждую ночь она приходила ко мне сюда.
- Асимонде?
- Да. Сначала она ничего не предпринимала, потому что сама привыкала к этому миру. А потом она стала действовать более, ээ, результативно.
- Хорошо. Давайте присядем?
- Конечно.
Я взял немного сухих веток, невесть как оказавшихся здесь. Достал из кармана своей обычной кожаной куртки коробок спичек и разжёг костёр.
- А здесь прохладно.
- Ночью будет ещё холоднее. Но мне никогда не было холодно. Я его словно не чувствовал, этого холода. А теперь чувствую. Может быть это оттого, что раньше я практически жил здесь. Ведь несмотря на то, что моя тюрьма была совсем другим пространством, она тоже относилась к миру снов. Хотя не знаю. Может, этому была совсем другая причина…
Какое-то время мы сидели молча. Затем Мартин нарушил тишину.
- Она приходила каждую ночь - но зачем?
- Она хотела вытащить меня отсюда.
- Вот как? А вы никогда не думали, Люк, что это была, скажем так, её миссия? Которую она выполнила, и ушла, оставив вас жить в том мире, откуда вы ушли в детстве?
Нет, я не думал об этом. Я не хотел об этом думать. Его логика была мне понятна, но я не хотел даже думать о том, что я больше никогда её не увижу.
Мы просидели на берегу реки снов до утра. Потом, как обычно, спустился туман, а костёр потух.
- Ну что же, Люк. Я думаю, нам пора. Возвращаться той же дорогой не станем. Сейчас сработает таймер, и меня отключит от аппарата. А потом я отключу вас.
- Хорошо… - мне было всё равно.
Мартин действительно исчез спустя примерно 30 секунд. Раздался хлопок, и он просто пропал.
- Эх, Асимонде… Почему же так… Я не хочу так… Куда ты отправила меня?…
- Люк.
- Что??
Я вскочил, обернулся.
У берега стояла она. Асимонде.
- Ты… Ты… Что ты сделала? Почему ты меня бросила?
- Успокойся. Этот твой доктор был прав. Я сделала то, что должна была сделать. Пойми, Люк, для меня всё несколько сложнее, чем для тебя. Я не могу тебе сказать, почему. Просто прими это как факт.
- Но я не хочу! Асимонде! Я не хочу жить в мире, где нет тебя! Мне всё равно, что будет! Знаешь… Я бы даже сейчас согласился вернуться в свою камеру, если бы только ты была со мной.
- Это невозможно, - она помрачнела. - И вообще, Люк, тебе лучше забыть меня. Навсегда.
- Никогда! Ты - единственный родной мне человек! Я не хочу! Я не хочу…
Я расплакался. Она подошла ко мне, присела на корточки, и тихо обняла. Какое-то время мы молчали. Потом я спросил:
- Послушай. Они ведь должны были «выдернуть» меня отсюда. Почему же…
Она улыбнулась.
- Ну, у них сейчас некоторые проблемы. Они не могут выдернуть тебя отсюда, пока я не отпущу тебя.
- Асимонде, не отпускай меня… Я не хочу к ним… Я хочу с тобой…
- Люк. Послушай. Сейчас я не могу быть с тобой. Никак. Смирись с этим. Но я обещаю тебе, что однажды мы будем вместе. Честно-честно, - она так тепло улыбнулась, что я невольно улыбнулся в ответ.
- А теперь иди. Тебя сейчас отключат. И мне пора. До встречи, Люк. Мы обязательно увидимся, и обязательно будем вместе. И, насколько я вижу… Довольно скоро…
- Постой, что ты имеешь в виду??
Но она не ответила. Вдруг очертания страны Запада стали таять, стираться, исчезать…
И я проснулся.
Я увидел Мартина - доктор был бледен. Но он ничего не сказал мне. Подошедшая медсестра вдруг вколола мне что-то, и я провалился в глубокое забытье.
…
Утром следующего дня Штромберг, задумчивый и молчаливый, вошёл в мою палату. Он сел на край кровати, посмотрел на меня, вздохнул, и сказал:
- Ну что же, Люк. Должен вам сказать… У нас теперь есть видеозапись нашего с вами путешествия по стране снов. Но видите ли в чём дело… Всё шло хорошо. Потом я отсоединился, и, согласно инструкции, хотел было отсоединить вас. Но внезапно мы заметили, что ваша энцефалограмма сильно изменилась. Замеры показали, что вы начали уходить куда-то глубже. Если честно, мы порядком струхнули. Более того, наша «камера» больше не работала, на экране были только помехи. А потом вы столь же внезапно пришли в себя. И вам пришлось сделать укол… Вы уж не обижайтесь…
- Ничего страшного, Мартин.
- Люк… Куда вы уходили? Что вы видели там? Расскажите мне.
- Я встретился с Асимонде.
Он покачал головой.
- Я так и думал. Очевидно, что даже наша техника пока не в состоянии уловить столь тонкие колебания сна. Кроме того мне кажется, что, останься я с вами дольше, я всё равно бы ничего не увидел… Просто потому, что не должен был увидеть. Видимо так. А что она вам сказала?
- Она сказала, что мы увидимся. Что мы будем вместе. И она сказала, что это произойдёт довольно скоро. Правда, я не совсем понимаю, что она имела в виду.
- Вот как… Хорошо. Люк, - он внимательно посмотрел на меня, - вы можете, если хотите, вернуться домой. Или же, если вам удобно тут, вы можете остаться. Вас никто не неволит, никто не удерживает. Дело в том (и я с горечью вынужден это констатировать), что наука в вашем случае бессильна. Все эти процедуры ничего не дадут. Ну, по-крайней мере, мы вас немного подлечили, вы сможете самостоятельно передвигаться, гулять, принимать ванну, и так далее. Вам больше не будет нужна сиделка. Это - маленькое утешение вам. Да и мне, чего уж греха таить. Словом, выбор за вами. Но, Люк. Я продолжу свои поиски. У меня есть одна мысль… Она, конечно, в известной степени абсурдна, но… Как знать… Я сообщу вам. Так каково будет ваше решение?
- Я хочу вернуться домой.
- Хорошо, я отвезу вас.
- Нет, Мартин, не стоит. Я хотел бы добраться сам.
- Но вы же не знаете дороги!
- Может быть, у вас есть карта, доктор?
- Карта… Да, мы можем вас распечатать карту. А как вы поступите с Фиддлзами? Они очень хорошие люди, но они…
- Да, они могут порядком надоесть, - я улыбнулся. - Не волнуйтесь, Мартин, это не проблема.
- ОК. Тогда собирайтесь, я сейчас сделаю вам карту, а потом провожу вас. Вам понадобятся деньги… Люк, как вы будете жить там, у вас же нет ни работы, ни навыков. Здесь о вас бы позаботились…
- Спасибо, Мартин, но я слишком долго жил в камере, чтобы провести остаток жизни в палате.
- Я понимаю. Вот, держите, - он протянул мне несколько купюр, - они вам понадобятся.
- Но как я смогу вам отдать их?
- О, не волнуйтесь, - он грустно улыбнулся, - у меня есть одна мысль… Послушайте! А что если нам поступить таким образом! Ваша история поистине уникальна, ваш опыт бесценен. А теперь у меня есть и некоторые материалы. Я напишу научный труд, и представлю его нашей Ассоциации. Ваш опыт может быть учтён, и должен быть учтён для того, чтобы при сходном случае знать, как поступить. И кто знает, может быть мы с вами получим Нобелевскую премию! Но в любом случае за ваш опыт я заплачу хорошие деньги. Это даст вам возможность жить в нормальных условиях! Все дела, связанные с вашим домом, и прочим, включая ваши похороны, - он похлопал меня по спине, - мы возьмём на себя. У меня есть друг, он превосходный адвокат. Он займётся всеми вашими делами. Так что никаких хлопот у вас не возникнет, никогда. Ну так что, Люк? Вы согласны?
- Почему бы и нет? Тем более, это ведь очень выгодное предложение, Мартин. Спасибо вам.
- Вот и отлично!
Он был счастлив. Этот пожилой еврей был настоящим фанатом своей науки, и его радость была столь искренней и бурной, что я не смог сдержать улыбки.
- Но, Люк, может быть мне всё же стоит вызвать для вас такси?
- Нет, Мартин, не надо. Ведь вы же понимаете, я так давно не ходил пешком…
- Да, вы правы! Вы правы! - он подошёл к моему компьютеру, немного над ним поколдовал, после чего распечатал мне листок с картой. На листке был прочерчен маршрут, по которому я мог добраться до дома.
- Спасибо вам, Мартин.
- Не за что. Да, кстати, прихватите его с собой, - он кивнул на компьютер, - он не займёт много места, зато вы всегда сможете выйти на со мной на связь, как и я с вами. Давайте, я помогу вам одеться.
…
Я вышел из задния медицинского центра, и оглянулся.
«Ну что же. Всё ведь не так плохо, верно?»
И, сверившись с картой, я неспешно пошёл по проложенному для меня маршруту к своему старому дому.
…
Чуть меньше года спустя я вдруг получил электронное письмо от Штромберга.
То, что он написал, оставило во мне странный след, и я толком не знал, как мне нужно реагировать на него.
Вот его письмо:
«Здравствуйте, мой дорогой друг!
Как ваше здоровье? Всё ли у вас благополучно?
Мне недавно сообщили, что мой труд принят и одобрен. Я уже получил некоторую сумму денег, часть из которых ныне на вашем счету в банке. Кроме того, вероятность того, что мы с вами всё-таки получим Нобелевскую премию в области психиатрии, весьма велика. Мою работу уже выдвинули на соискание. Так что в этом плане всё у нас с вами замечательно!
Теперь к другим делам.
Люк, я, как бы это вам сказать… Словом, я нашёл Асимонде.»
В этом месте я чуть не упал со стула.
«Её фамилия была Блэк, Асимонде Блэк. Она действительно жила в Детройте. Её мать была индианкой, коренной оттава. Её отец был, кажется, ирландец, но о нём мне почти ничего не удалось узнать. Она действительно осталась сиротой, и жила у сестры отца и её мужа. Но, Люк, есть одно существенное «но».
Видите ли… Я нашёл её имя в архивах штата. И когда я увидел её годы жизни…
Люк, она родилась в 1746 году. А умерла в 1789.»
Я смотрел на экран компьютера, на котором высвечивались эти невероятные цифры. Слишком невероятно, чтобы быть правдой.
«Она прожила недлинную, и очень странную жизнь. Оставшись без родителей в очень раннем возрасте, она росла замкнутой и нелюдимой девочкой. Дядя и тётя её не любили, тем более что они был очень религиозные люди, а она ни разу в жизни не зашла в церковь. Если верить тем письмам, что я нашёл, у Асимонде была сильная связь со своей матерью. Я не исключаю того, то та была шаманкой, или кем-то вроде того. Асимонде и сама была слишком необычной - я думаю, вы понимаете, о чём я. Кстати, ещё один интересный факт - она страдала лунатизмом. Ходила во сне. Иногда уходила так далеко от дома, что её потом долго искали. Но она никогда ничего не боялась.
Умерла она тоже странно. Как пишет её соседка, Асимонде было всего 40 лет, когда она начала заметно сдавать. Хотя, надо признать, 40 лет для восемнадцатого века - это немало. Ну так вот. Её болезнь, если только можно было говорить о болезни, так как я лично в этом сомневаюсь, - так вот, её болезнь проявлялась в том, что она надолго засыпала. Она могла спать два дня, три дня кряду. Потом, в июне 1787 года она снова уснула, но на этот раз почти на два года! Проснулась она лишь в декабре 1789, и очень ненадолго. Буквально неделю она побыла в этом мире, а потом, под рождество, 23 декабря 1789 года, она снова уснула, и больше никогда не проснулась.
Её нашли не сразу. Она жила одна, и никто, кроме её соседки, некоей миссис Майлз, не знал, как она живёт.
И вот что пишет эта самая миссис Майлз в своём дневнике.
«Запись от 23 декабря, 1789 год.
Утро выдалось холодным, холоднее, чем обычно. Я проснулась рано, до утренней службы оставалось ещё полтора часа. Я позавтракала, и решила зайти к соседке. Я писала о ней, это очень странная женщина, мисс Блэк. С ней случилось странное, она проспала два года кряду. Никто не может сказать, в чём причина такого сна.
Когда я зашла к ней, то нашла её спящей в кресле-качалке. Я укрыла её одеялом, так как беспокоилась за неё, - в доме было очень холодно. Затопить печь я не решилась - мог случиться пожар, как у миссис Харбор год назад. Тогда тоже была очень холодная зима.
Вечером того же дня я решила снова проведать мисс Блэк. Войдя к ней, я обнаружила её в том же кресле и в той же позе, какой я её оставила. Сперва я решила, что она опять заснула. В конце-концов, она же спала два года. Но когда я решила поправить одеяло, то почувствовала , что что-то не так. Я послала Генри к доктору О’Нилу, но когда доктор пришёл, он сказал, что мисс Блэк мертва.
У неё не было пульса, а её тело уже коченело.
Её похоронили без отпевания, жалко, ведь женщиной она была хорошей, хоть и странной.»
Я нашёл её могилу, Люк. Я её даже сфотографировал. Фотографию надгробия, фото самой Асимонде - с единственного портрета, и фотографию улицы, на которой она жила, плюс схему расположения домов в те годы, я прилагаю к этому письму.
Надгробье старое, и надпись на нём почти стёрлась, но всё-таки осталась.
Вот такие дела, мой добрый друг. Честно говоря, я не знаю, что вам сказать. Но мне кажется, что это неслучайно. Я бы подумал, что она могла знать кого-то из ваших предков, но ведь в восемнадцатом веке они жили во Франции, верно? Так что этот вариант отпадает.
Единственное, что приходит мне в голову, несмотря на то, что это, конечно, фантастика для меня, как для учёного, и всё же. Асимонде могла не умереть, а уйти в эту самую Страну Запада, как и вы когда-то. Но уйти навсегда. В этом мире её ничто не держало.
Она могла найти вас там, и решить вам помочь. Так всё и получилось. Но в этот мир она не смогла бы последовать за вами. Ведь для этого мира она давно мертва…
Вот такие дела, мой друг. Вы, главное, не огорчайтесь, ведь теперь мы, по-крайней мере, знаем, что она действительно существовала, а тот мир, в котором вы живёте, действительно настоящий.
Не грустите. Быть может, вы ещё встретитесь с ней в ваших снах.
А я продолжу держать вас в курсе событий относительно нашего с вами общего дела.
Искренне ваш друг, Мартин Штромберг.»
Я посмотрел фотографии.
Надгробный камень действительно был очень старым, и дата на нём почти стёрлась.
«Надо будет навестить её там, привести в порядок могилу.»
А вот и фотография.
На ней Асимонде была почти такой же, какой я её знал. Отличие было в том, что здесь она была старше. Волосы её были увязаны в тесный узел, лицо спокойное и уверенное, взгляд человека, знающего многое. Ну, или мне так показалось.
Фотография улицы относилась к более позднему времени, но, принимая во внимание схему построек, я сделал вывод, что изменилось немногое. Интересно, как эта улица выглядит теперь? Спустя два века там наверняка всё по-другому…
Два века. Это с трудом укладывалось в голове.
Неужели Мартин прав, и она живёт теперь в стране Запада?
Мне стало грустно. И хотя я помнил её слова о том, что мы встретимся и будем вместе, я почувствовал себя совсем покинутым.
…
С тех пор, как Мартин написал мне то письмо, прошло пять лет.
Я жил один, хотя ко мне иногда заходили Стэн и Стьюи с жёнами и детьми. У Стэна двое - Фрэнсис, приятный молодой человек 28 лет, и Дениз, очаровательная молодая женщина, ей 24. У Фрэнсиса уже двое своих детей, так что Стэн у нас дедушка. Полли и Джимми просто чудесные ребята.
У Стюи трое детей. Старшей, Саманте, 30 лет, она замужем за преуспевающим юристом, кстати, близким другом Штромберга. Средней, Джинджер, 27, она политолог. А младшему сыну, Джонатану, 23 года, он учится в Принстоне.
Они навещают меня, потому что Стэн и Стьюи привили им уважение к странному старику, живущему по соседству.
Мартину Штромбергу недавно исполнилось 70 лет. Он - нобелевский лауреат, его работа «Психопатология сновидений» сделала его всемирно известным учёным.
А заодно и меня. Правда, мне это совсем не нужно.
В последнее время я не очень хорошо себя чувствую. У меня сильные боли, мне всё трудней ходить. Но несмотря на это я каждый день совершаю прогулку по нашему кварталу.
Я был на могиле Асимонде, и не единожды. Я заказал новую ограду и попросил подновить надгробный камень, поместив на него её фотографию. Каждые выходные я езжу туда с букетом цветов.
Я думаю о смерти, но мои мысли весьма прагматичного свойства. Я составил завещание, в котором отписал свой дом Стэну и Стьюи. Это хорошая награда для тех, кто заботился обо мне всю свою жизнь.
Также я распорядился о том, чтобы на их имя был открыт банковский счёт, на котором лежат деньги, полученные мной от Штромберга.
Самому Мартину я завещал свои воспоминания. Их довольно много - две толстых тетради. Может быть, они ему и не нужны больше, но я не могу доверить их кому-то другому.
Мне 65 лет. Это немного, в принципе. Но, очевидно, 46 лет моей жизни во сне всё-таки сделали своё дело, и, несмотря на чудесную терапию Мартина, мой организм всё чаще и чаще отказывается сотрудничать со мной.
Но самое страшное в том, что я страдаю от непроходящей бессонницы.
Как тяжелы эти долгие ночи без сна, без этого приятного забытья, без путешествия в те страны, куда нам никогда не попасть. Кроме того, я очень скучаю по Асимонде. И никак не могу с ней увидиться. Это очень печалит меня.
Я написал Мартину, и он пообещал подыскать мне хорошее снотворное. Я попросил его, чтобы оно не было очень сильным. Ведь я не хочу спать без снов.
Но отчего-то мне кажется, что снотворное мне не поможет. То есть, конечно, я усну. Но её я не увижу там.
Вся моя жизнь проникнута этой грустью. И я ничего, ничего не могу с этим поделать.
Сегодня 5 июля 2016 года. Два часа пополудни. Через час за мной заедет Штромберг, и мы поедем с ним на ту улицу, где она жила когда-то. Я бы сделал это и раньше, но он решил добиться через администрацию штата возможности провести исследования того места, где был её дом. Он говорит, что сейчас там ничего нет, там пустырь, но уже через два месяца там будут строить супермаркет. А пока те дома, что были там раньше, снесли, и теперь проще будет поискать там. Что поискать? Я не знаю, и Мартин тоже не знает. Но он попросил своего знакомого археолога, Джеффа Шнайдера, отправиться с нами. Джефф захватит свои инструменты и проведёт там небольшие раскопки. Согласие на это дал лично губернатор. Штромберг, оказывается, и с ним очень коротко знаком. Вот старый проныра!
Я смеюсь. Ну что ж, пусть так. Всё лучше. Быть может, мы действительно найдём там что-нибудь.
Сегодня очень жарко. Я сижу на крыльце, в кресле-качалке. За забором дети играют в мяч; кажется, это внуки Стэна. Они не очень шумные, и я им за это благодарен.
В газетах какая-то неразбериха. Вообще, мне кажется, что с тех пор, когда я был маленьким, жизнь стала гораздо быстрее и куда суматошнее. Глупость какая. Куда спешить? Ну, мне-то точно спешить некуда…
Веки тяжелеют. Кажется, меня немного сморило. Что ж, до приезда Мартина ещё есть время. Отчего бы не вздремнуть…
- А ты стал гораздо спокойнее, да, Люк?
- Да, Асимонде.
Я смотрю на неё, и меня переполняет любовь к этой странной девушке из моих снов. А она, она совсем не изменилась. Она так же молода и прекрасна.
- Я стыжусь себя, Асимонде. Ты так молода, а я уже так стар…
- Глупый. Мы вечно молоды. Ты и я. Старость нам не грозит, - она улыбается. - Ну так что? Ты идёшь?
- А? Куда?
- За мной. - она загадочно смотрит на меня.
- А как же Мартин и Джефф?
- Не волнуйся. Всё будет так, как должно быть.
- И куда же мы идём, мисс Блэк?
Она хмурится:
- Давно меня так не называли. Лучше по имени, Люк. А идём мы туда, куда ты сам хотел отправиться.
- На твою улицу?
- Да. И нет. Как обычно.
- И всё то у тебя неопределённо, Асимонде, - качаю головой.
- Даа, - она смеётся, - ты вечно будешь молод, но тебе нужно отучаться ворчать по-стариковски! Идём же!
Во сне улицы были пусты. Не было ни машин, ни людей. Я посмотрел на соседский двор. Там на дорожке лежал красный мячик - тот самый, которым играли Полли и Джимми.
Я почему-то подумал, что больше не увижу их игр.
- Идём, идём, - позвала меня Асимонде.
…
- Асимонде, скажи мне… Ты рассказывала мне о нашем детстве… Но как же так вышло, что мы были знакомы, если ты жила на 200 лет раньше меня?
- Ах, это, - она улыбнулась, но улыбка вышла немного печальной, - понимаешь, Люк… Я действительно жила там, с тобой. Причина была очень проста. Мой дом когда-то стоял на том же месте, где стоит твой.
- Что?
- Да, Люк. Я жила там. Тот дом, на другой улице, там, где вы хотели искать меня, или мои следы, - не мой дом. Там жили мои дядя и тётя. Я не любила тот дом. И после того, как я покинула этот мир, я ушла обратно. Я часто там бывала и при жизни. Я действительно росла вместе с тобой. Только этого никто, кроме нас с тобой, не знал.
- А дядя и тётя? А то, что твой дядя работал вместе с отцом?? Как же это??
- А это, - она хитро подмигнула, и показала мне язык, - я придумала сама. Понимаешь, тогда тебе было легче понять, что мы дружили в детстве, как дружат люди, чем то, что я давно была тем, что те же люди называют привидением.
Я был поражён…
- Да, ты права, пожалуй… Не понял бы…
- Я наблюдала за тобой, ты мне нравился, ты мне с самого начала понравился. И я была с тобой. Всегда. Я действительно читала тебе Кафку, и действительно ездила за тобой в больницу, - потому что призраку не нужно лишнее место в машине. Я действительно сидела с тобой в больнице, когда твои родители уезжали домой.
- А Стэн и Стьюи? Они ездили ко мне?
- Да, - она кивнула, - но я не стала рассказывать тебе об этом, хотя, возможно, и стоило. Но понимаешь, Люк… Я просто… Просто ревновала тебя к ним… Тем более что мои опасения на счёт того, что ты, проснувшись, увидишь их, а не меня, оправдались… А в остальном… Возраст и внешность никогда не были для меня проблемой. Я могла выглядеть как угодно. Понимаешь, Люк, для меня тот мир, в котором ты жил с родителями, был сном, точно так же, как была для тебя сном тюрьма, в которой ты так долго прожил.
Я промолчал и просто улыбнулся. В конце-концов, это было уже не так важно…
…
Наша улица… В ней, казалось, не было ничего необычного. Она была такой же, как и та, с которой мы ушли. Она и была той же улицей - только в другое время. А на том месте, где когда-то стоял мой дом и дом Асимонде, действительно был пустырь.
- Это потому что раньше здесь ничего не было. Мой отец построил тут дом очень давно. Но это было потом. А мы - сейчас.
- А что мы ищем?- спросил я.
- Мы не ищем, мы идём кое-кого проведать, - так же загадочно ответила она.
И тут я заметил, что на пустыре дымится небольшой костёр, а чуть поодаль стоит вигвам.
- Я не сразу нашла её. Да и она тоже меня долго искала. Но у неё гораздо больше опыта и умений, и она всё-таки нашла меня.
- Кто?
- Мама.
- Твоя мама? - я изумлённо смотрел на неё. Асимонде улыбнулась.
- В действительности она нашла меня гораздо раньше, чем я это поняла. Помнишь, я рассказывала тебе о ярмарке, и о индианке-шаманке, которая помогла мне найти ход в Страну Запада? Это и была моя мама. Она не стала мне сразу говорить, и правильно сделала. Для меня тогда важнее всего было твоё спасение. Но когда моя миссия подошла к концу, я встретилась с ней.
Мы подошли к вигваму. Нам навстречу вышла пожилая индианка. Меня поразили её волосы - они были совсем белые! Не седые, а именно белые. Она посмотрела на меня, и я не мог оторвать взгляд от её глаз. Мне казалось, что я заглядываю в какую-то бездну. Мне стало немного не по себе. Но индианка вдруг улыбнулась, и, подойдя ко мне, легонько щёлкнула меня по лбу.
От неожиданности я вздрогнул, а она заговорила.
Я не знал этого языка, я не понимал, что она говорит. Асимонде пришла мне на помощь:
- Мама говорит, что рада тебя снова увидеть. Она говорит, что так ты выглядишь гораздо лучше, чем когда тебя было двое.
- А-а, она имеет в виду Чедвика?
- Да. Её зовут Вабабинэси. Это значит «Белая Птица». Её волосы - они не седые. Она такая от рождения. Она не просто шаманка - она ловец снов. Именно поэтому она всё о них знает.
- Мне очень приятно, - пробормотал я. Я не знал, что сказать. Она, кажется, это поняла, и снова заговорила. Асимонде перевела:
- Мама говорит, чтобы ты не думал об этом. Теперь это не имеет значения. Теперь тебе ни о чём больше думать не надо.
- Погоди-ка, Асимонде, значит ли это, что я… Что мы теперь будем вместе?
Она улыбнулась, и кивнула:
- Всегда.
Сложно выразить все те чувства, что переполняли меня, распирали мою грудь. Я просто захлёбывался в них, я отвык от них.
- Не беспокойся ни о чём. Теперь всё будет хорошо.
Вдруг Вабабинэси склонила голову набок, и, посмотрев на меня, сказала на чистом английском (а может, я просто стал понимать её язык?):
- Теперь осталось только переступить порог. Ты готов?
Я посмотрел на Асимонде. Она взяла меня под руку, и прижалась к моей груди.
- Я готов.
- Тогда иди за мной, - сказала шаманка, и, отойдя в сторонку, открыла нам вход в вигвам. - Иди. И ты, дочь.
Я посмотрел на Асимонде, потом набрал полные лёгкие воздуха, как перед прыжком в воду, и мы шагнули вовнутрь.
Вабабинэси прикрыла дверь вигвама. Потом плюнула в костёр, и тот погас, а пепел стал землёй. Она что-то сказала на своём языке, а потом последовала за Люком и Асимонде.
…
Когда я открыл глаза, вокруг, насколько хватало глаз, было поле. Но это была не Страна Запада - я узнал бы её сумеречные краски. Асимонде сжимала мою руку.
- Где мы, Асимонде?
- У этого мира множество названий. Но если ты захочешь, ты сможешь придумать своё. Идём. Видишь там - река?
- Да.
- Там есть мост через неё. А на той стороне - наш с тобой дом. Мама, кстати, живёт с нами рядом, но она не любит дома, так что она живёт в своём вигваме. Ей так привычней.
- Вот как…
Я чувствовал необычайную лёгкость во всём теле. Мыщцы не болели, кости не ломило.
- Никакой старости, Люк. Взгляни на себя.
Я посмотрел на свои руки - это были руки молодого человека. На мне была красная клетчатая рубашка, вытертые джинсы, и кожаная куртка из лоскутков. Асимонде была одета в то же платье, в котором я увидел её впервые.
Я засмеялся.
- Надо будет разнообразить наш гардероб, тебе так не кажется?
- Пожалуй, ты прав, - она хихикнула.
- Я люблю тебя, моя девушка из сна.
- А я люблю тебя, мой спящий человек.
Мост виднелся неподалёку. А там, за рекой, я уже видел наш дом. Наш единственный дом.
Навсегда.
…
Люк Лафайет был найден мёртвым на веранде собственного дома 5 июля 2016 года. Его обнаружили Мартин Штромберг и Джеффри Шнайдер, которые заехали за ним в назначенный час, чтобы отвезти его на ту улицу, где в восемнадцатом веке жила Асимонде Блэк.
Покойный сидел в кресле-качалке. На полу возле него лежала газета.
На лице его была спокойная, счастливая улыбка.
Штромбергу сначала даже показалось, что старик спит.
Дружба, 11.2009
Человек из сна
© Copyright: Юлиан Хомутинников, 2009
Свидетельство о публикации №209111201528
Свидетельство о публикации №209111201528
Рецензии
Хэппи-энды — это хорошо, хэппи-энды — это наше всё. Хотя мне, признаться, до последнего казалось, что всё это окажется лишь сновидением пожизненно осуждённого.
Но, какая, собственно, разница, если сон удастся сделать вечным?
Демид Морозов 22.02.2010 03:20 • Заявить о нарушении
Но, какая, собственно, разница, если сон удастся сделать вечным?
Демид Морозов 22.02.2010 03:20 • Заявить о нарушении