Колобок. Глазами классиков

Угадайте стиль писателя...

1.

- Я, дружище мой, не так просто тут оказался. Батюшка мой, если так можно сказать, уже старик, что живет со своей старухой на опушке леса, давеча захотел мучного отведать. И позвал он старуху, а она, как понимаете, теперь матерью моей считается, чтобы попросить ее спечь что-нибудь вкусное на ужин. Старуха, как я теперь понимаю, не очень умная была, а то, может, и склерозом, страдала, так как не знала, где же муки на тесто найти. Но старик подсказал, что горсти две муки можно из сусека вымести, да короб в кладовой хорошенько потрясти, авось и найдется. Так и случилось, старуха наскребла муки, замесила на сметане тесто, слепила из него шар и в масле зажарила. Вот так я, колобок, и очутился на окне. Сильно горячий был, а для хорошей трапезы колобок должен быть не горячим, а теплым. Да только мне не очень хотелось быть съеденным. Да и кому хочется быть съеденным? Вот Вы сами лапой за ухом почесываете, уважаемый. А то представьте себе, как на Вас волки охотятся… Вот видите, мурашками, покрылись… Так я о том же вам и говорю: никому в этом мире не хочется быть съеденным в никаком виде. Поэтому, дорогой мой друг заяц, коли я от деда ушел, коли я от бабки ушел, то и не мудрено мне и от Вас уйти.

Заяц удивленно поднял уши, но не отвечал ничего. Он, казалось бы, ждал, чтобы колобок сказал еще что-нибудь.

- Хотите, считайте это песней, хотите, запишите в прозу, недосуг мне тут задерживаться долго, мне надо вперед катиться. Вижу, что Вы растроганы. Так и я – тоже, - сказал колобок, откланиваясь, с какою-то двусмысленною улыбкой.


2.

На окраине деревни, в старой маленькой избушке много лет давно уж жили дед и бабка одиноко. И случилось так однажды, что вдруг деду захотелось скушать что-нибудь мучное и приемлемое к чаю. И позвал старик старуху и велел ей поживее поискать муки остатки, то ли в закутках сусека, то ли в коробе на днище, лишь бы набралось немного, чтобы спечь хотя б ватрушку.

Бабка наскребла две горсти, на сметане замешала, вышел хлебец круглобокий, колобком в народе званый. А поскольку после печки он горячим был столь сильно, и старуха положила колобок на подоконник, чтобы тот остыл немного.

Только бабка отлучилась, колобок тут – скок на лавку, а с нее – на пол отважно, и скорей к крыльцу подался. А с него во двор спустился и оттуда – за ворота. Покатился по дорожке, что вела в лесные дебри.

А в лесу ему навстречу вдруг явился заяц серый. Захотелось сильно зайцу колобком вдруг поживиться. И сказал ушастый громко: «Съем тебя я, колобочек!»

Колобок ему ответил: «Нет, не ешь меня, а лучше песню дивную послушай!» И запел что было силы.

В песне этой пел он громко и о деде со старухой, и о том, как был он сделан, и о жажде приключений, и о том, что глупый заяц никогда его не сможет ни догнать, ни съесть, ни тронуть.

И, оставив в размышленьях зайца посреди дороги, колобок наш покатился вновь к грядущим приключеньям, ибо двигало им мощно чувство радости движенья и желание свободы, светлой, чистой и прекрасной.


3.

- Eh bien, ma vieille, je veux manger. Cherche, s'il vous plait, un peu de farine dans le garde-manger et dans la bote. Vous ferez bien de cuire moi le kolobok.

Так говорил своей старухе прохладным летним днем старик, мечтательно глядя на лес, который почти вплотную подступал к их избушке. Они жили тут с незапамятных времен, детей у них не было, и коротали они свои дни в одиночку, созерцая вечерами языки пламени в печи да перекидываясь изредка мало что значащими фразами, как бы придавая смысл жизни, которая давно уже прошла мимо них.

- Ты бы там помела бы по сусеку да по коробу бы поскребла, - продолжал он, не отводя взгляда от леса. – Глядишь, на колобок и наберется…

Старуха, ухватившись сухой рукой за поясницу, встала из-за прялки и отправилась в кладовую, где в коробе, по ее предположению, осталось-таки горсти две муки. Ее предположения подтвердились, и уже через какое-то время под руками старухи вздыхало и охало упругое тесто, готовясь приобрести ту самую форму, которую за многие века придумал для колобка русский народ.

Спустя еще час старуха вынула из печи горячий, круглобокий колобок и положила его на окно, чтобы тот немного остыл. Дед отправился к колодцу, чтобы набрать воды для чаю, который старик со старухой привыкли пить степенно, наливая его в блюдца и сдувая клубящийся парок в сторону. Старуха пошла в кладовую за головкой сахара, и, колобок, оставшийся на какое-то мгновение один в светлице, вдруг ожил, подскочил так, чтобы выпрыгнуть с глиняного блюда, подкатился к краю подоконника, оттуда соскочил сначала на лавку, а с нее – на скрипучие доски пола, метнулся к порогу, вылетел пулей в сени, потом – на крыльцо, а с крыльца - на траву двора, в которой пегие куры деловито что-то искали.

Перед ним открылась едва ли не вселенная. И неземная радость охватила колобка, в котором тут же вскипела страсть к путешествиям. И, не откладывая удовлетворение этой страсти на потом, он тут же покатился в дальнее странствие по тропинке, которая исчезала в надвинувшемся на избушку лесу.

Спустя некоторое время беззаботное путешествие колобка нарушил шум придорожных кустов, и из них на пыльную тропинку выскочило серое существо с длинными ушами и огромными передними зубами, едва умещавшимися в его пасти под длинными, вразброс, усами. Это был заяц, и по всему его поведению было видно, что этот заяц чрезвычайно доволен собой.

- Колобок, колобок! – развязно сказал заяц. - А ведь я тебя съем!

- Не ешь меня, заяц, - радостно улыбнулся ему в ответ колобок. - Лучше послушай сначала, какую удивительную песню я сочинил…

И ошеломленный его храбростью заяц внезапно кивнул и поудобнее присел в ожидании песни. А колобок, действительно, запел.

Песня его была бесхитростной; с одной стороны, колобок рассказывал в ней свою историю, но с другой стороны, в самих словах, в самом ее мотиве ощущалось страстное желание свободы, что песня завораживала, заставляла сочувствовать и грустить о том, что когда-то ты и сам был таким же наполненным жаждой свободы существом.

- Его съест-таки кто-то глуховатый, - со вздохом подумал заяц, глядя вслед поющему колобку, который с удивительной радостью в душе стремился в свое неизвестное завтра.


4.

Колобок был задорно румяным, и от него так вкусно пахло горячим хлебом, чуть сладковато - мякотью, и едва уловимой дымной горчинкой благоухала корочка. И у зайца отпали все сомнения, он забыл о порядочности, поскольку им сейчас управляло только одно желание – съесть, разодрав на пахучие ломти это румяное круглобокое и самодовольное нечто, столь самонадеянно называвшее себя колобком.

И заяц, зажмурив глаза от подкатившей к горлу храбрости и побежавших по лапам мурашек, жарко выдохнул: «Колобок, колобок, я тебя съем!»

И, хоть колобок не набрался еще житейской мудрости в достаточной степени, все же интуитивно понял причины столь горячей страсти, властно охватившей его собеседника. И неожиданно для себя он ощутил в глубинах ароматной своей души непреодолимую страсть к кокетству, жадность игры и остроту приближающейся опасности.

- Не, ешь меня, заяц, - отвел он глаза в сторону и тут же метнул их стрелы на лопоухого. – Я тебе лучше песенку спою…

Заяц чуть не поперхнулся от близости желаемого и замер в ожидании, что через несколько мгновений, лишь только закончится эта дурацкая песенка, колобок сам закатится в его лапы, и можно будет тогда его возбужденно и радостно рвать на куски, упиваясь чувством невероятной победы.

Заяц даже не слушал слов. Он просто млел, парил в этом напеве, зажмурив глаза и шевеля сладострастно усами…

И вдруг аромат горячего хлеба исчез.

Он растворился в пространстве вместе с нехитрым мотивом, и, распахнув глаза, заяц не увидел вокруг себя ничего того, о чем мечтал. Лишь вялая морковка с пожелтевшей ботвой у его ног напомнила бедняге, что он куда-то и за чем-то сегодня ходил…