Дембель

Стройбат. Северный и Центральный Казахстан. Служба тяжелая, но в уставе написано: «…должен с достоинством переносить все тяготы военной службы». Каждый старослужащий старался раздобыть к дембелю новое солдатское обмундирование, и что-нибудь из гражданской одежды. Долгожданный дембель. Сопровождающие офицеры отнеслись к нам, мягко говоря, недоброжелательно. Провезли до поезда в открытом кузове грузовика по тридцатиградусному морозу километров пятнадцать, потом заставили открыть чемоданы и отобрали всю гражданскую одежду, у кого она была, поснимали с голов новые солдатские шапки, мол, забрал у «молодого», и новые ремни с поясов. У меня отобрали ремень. Пришлось за трояк купить ремень у солдата из караульной службы на ближайшей станции. Наконец, мы в поезде, прошлого нет. К Новому году должен быть дома. Со мной в попутчиках оказался земляк – Толик. Мы служили в разных ротах, но часто перехлестывались и поддерживали дружеские отношения. Он мне нравился своей настырностью и тем, что никого не боялся. Ему приходилось драться одному против десятерых человек, он был бит, но и им доставалось, а сломить, подчинить его своей воле все равно не могли. Враждовал он в основном с наркоманами. Мы их звали «фонфуриками», потому что они глотали все, от чего можно задуреть – одеколон, лосьон, клей «БФ», очищенный примитивным способом, «травку», «колеса» и пр. Использовали даже зубную пасту и сапожный крем. Гнилой народец, никаких моральных устоев. Надо же было такому случиться, что мы оказались в одном вагоне, и даже в соседнем купе. Поначалу все было тихо-смирно, пока они не нализались какой-то бормотухи. Начали себя накручивать, распалять, вспоминать Толику все обиды. Я очень просил его не связываться, чтобы приехать домой к Новому году без происшествий. Но суть Толика ничто не могло изменить. Сначала один из них, назвавшийся «боксером», предложил Толику выйти в тамбур и «поговорить». К моему совету «не ходить» он не прислушался и вышел. Пробыл недолго. Когда вернулся, из ладони сочилась кровь. Как он мне объяснил, «боксер» кинулся на него с ножом. Он выхватил нож и выбросил  в просвет между вагонами, но при этом порезался. Потом другой из компании начал размахивать перед носом у Толика руками, распаляя себя все больше и больше. Толик не стал дожидаться, пока тот доведет себя до кондиции, и нанес ему удар в лицо такой силы, что у того чуть глаз не вытек и мгновенно стал сине-черным вокруг, а белок приобрел красный цвет от лопнувших в нем капилляров. Компания сбилась в кучу, пошепталась и сделала нам заявление: «Сейчас мы вас трогать не будем, слишком светло и много свидетелей, а ночью зарежем. Обоих». Меня за то, что я вместе с Толиком. Вопрос встал: «Что делать». Угроза была реальной. Нас всего двое и мы без оружия, а их восемь человек, и есть ножи. Можно ремнями поотмахиваться, но в ограниченном пространстве они малоэффективны. Из соседних купе на помощь никто не придет, каждый сам за себя. Сон нас может сморить, тогда расправиться с нами будет еще легче. Толик ко всему этому отнесся легкомысленно и совершенно не хотел шевелить извилинами. Выход надо было искать мне. Я вспомнил, что в нашем вагоне в двух купе едут грузины, а в одном – азербайджанцы. На службе они враждовали с «фонфуриками», и я решил сыграть на этом. Пришел на поклон и обрисовал ситуацию. Они бы и так помогли, но среди них  оказался «деловой», который потребовал за защиту по двадцать рублей с каждого. Толик сначала взбрыкнулся – был жадным до денег, но, выслушав мои аргументы, согласился на условия. Он перебрался в купе к азербайджанцам, а я, к грузинам, на нижнюю полку. «Фонфурики» туда сунуться не посмели. Позже, начальник эшелона сообщил, что вся эта «гнилая компания» вышла на своей станции, опрокинула ларек, с целью завладения водкой, там их и арестовали. Наступил день. Я немного отоспался и стал наблюдать за поведением грузин. На дембель они вырядились с иголочки. Все в офицерских ППШа, в яловых сапога, на гимнастерке множество значков, пуговицы, бляхи на ремнях надраены до блеска. Появились две проводницы. Грузины перед ними ну распинаться, какие они джентльмены, какие порядочные. Проводницам, наверное, никто за всю жизнь столько комплиментов не говорил. Они прямо млели от всех этих обхаживаний. Внезапно всю эту гармонию нарушили два пьяненьких русских солдата из соседнего вагона. Увидев проводниц, они тоже начали говорить им комплименты, но каждое второе слово был мат. «Джентльмены» такого обращения с их дамами стерпеть не смогли и тут же расковыряли лица этих солдатиков в кровь. Как только те, обливаясь кровью, удалились, проводницы несколько остудили пыл у грузин. «Ребята, что вы наделали? Вас всего два купе, и азербайджанцев одно, а их, автобатовцев, двоих из которых вы только что побили, целый соседний вагон. Они вам этого не простят. У грузин пыл сразу же поостыл. Они попросили проводниц запереть входные двери в вагон с обеих сторон. Автобатовцы, в основном это были русские парни, попробовали взломать двери, но не смогли. Тогда они на первой же остановке выбили половину оконных стекол в вагоне пустыми бутылками. А за окном минус тридцать. Все подумали, что этим дело  кончится и немного успокоились. Наступила ночь. Из-за холода никак не мог заснуть, но, в конце концов, укрывшись шинелькой на нижней полке, задремал. Проснулся около трех ночи от сильного шума. Слышался клич: «Бей чурок». Кто-то с меня начал сдирать шинель, и я увидел ожесточенное сражение. Весь проход в вагоне, все купе было забито рослыми автобатовцами, которые пришли отомстить за своих товарищей. Первые слова, которые я сказал, когда с меня содрали шинель: «Мальчики, я русский». Я действительно испугался, что меня могут забить до смерти, непонятно за что. Но меня тут же оставили в покое. Надо отдать должное грузинам – сопротивлялись они яростно. Один в моем купе забрался под третью полку и швырнул пустую бутылку прямо в голову нападавшему. Здоровенный автобатовец влез ногами на столик, схватил за ногу яростно отбивающегося от него грузина, стоящего одной ногой на второй полке, что вдоль прохода, а другой на той, что в купе на втором ярусе. Он пытался взобраться на третью полку, но автобатовец, крепко ухватив его за ногу, тянул вниз, одновременно своей ногой пытаясь разбить окно. И при этом кричал: «Сбрасывай их с поезда». Сердце у меня екнуло. Все, конец, сейчас на моих глазах произойдет убийство, и  не смогу этому помешать. Прощай Новый год, затаскают по камерам. А могут и меня заодно выбросить в окно, как свидетеля. В это время раздался посторонний шум. Кто-то сообщил коменданту поезда о драке, и он шел, пробиваясь через толпу к центру событий, нанося удары рукояткой пистолета налево и направо. Толпа сразу же стала рассасываться, как-будто ничего не случилось. Он задержал всех, кто находился в моем купе, и начал допрос с меня. «Что видел, слышал, принимал ли участие?». Я ответил, что спал и ничего не видел. Поняв, что со мной он только теряет время, принялся допрашивать тех, у кого были побитые лица, и кто явно участвовал в драке. Но ни грузины, ни автобатовцы, ни в чем не признавались и вели себя по-мужски. Тогда он приказал привести зачинщика инцидента, которого прятали у себя проводницы на потайной полке. Как они потом рассказывали, он их просил: «Дэвушки, еслы мэна найдут, скажитэ, что я русский». Это при его-то шнобеле. Если бы автобатовцы его обнаружили, когда ворвались в вагон, то могли и убить. Комендант сорвался именно на нем. Он бил его по лицу и повторял: «Твои тут дрались, а ты у баб прятался как дезертир». Разрядив обстановку, убедившись, что никаких увечий, кроме подбитых глаз и разбитых носов нет, комендант приказал всем расходиться. Почти сразу же выдал грузинам и азербайджанцам документы, и на первой же станции их как ветром сдуло. Остальную часть пути доехал без происшествий.