УРОД

      
                Коль сам себе не хочешь накликать горя злого,
                Так прикуси язык свой, сдержись от злого слова. 
                Носир Хисроу



     Отпев был недолгим. Был будничный день, и народу в храме было мало. Как только утих последний возглас батюшки в молитве об упокоении усопшего новопреставленного Виталия, как только была погашена последняя свеча, народ неспешно стал покидать храм, оставляя за спиной склонившуюся над практически квадратным по форме гробом в безграничном своём горе мать... Мало кто понимал тогда, что смерть Виталика для его пожилой матери – настоящее горе, ведь все тридцать шесть лет, которые Виталик провёл в инвалидном кресле, были для тёти Павлы настоящим испытанием, поэтому смерть его казалась им, да и мне самой, освобождением тёти Павлы от многолетней непомерной тяжести.

     Все, и взрослые, и дети, воспринимали его как мальчика и звали Виталиком, не смотря на то, что ему уже перевалило за тридцать, и это был по сути взрослый мужчина... Крупный, грузный, с непомерно большой головой и непропорционально короткими уродливо скрюченными ножками, Виталик, как только становилось тепло,  с удовольствием проводил время на крыльце дома, с упоением читая книги или беседуя о разном с дворовой ребятнёй. На его лице всегда была улыбка, и глаза неизменно светились счастьем от общения с детьми. Дети тоже его любили, то и дело прижимались к нему, с радостью заглядывали ему в глаза...

     - Виталик! Виталик! Мотли, мотли, какая вава! - Как часто детишки бежали к нему с какой–нибудь царапиной или ушибом, зная, что Виталик пожалеет,  «подует на ранку»...

     - Ой-ой-ой! Какая вава! - Виталик с трудом поднимал малыша на свои бесчувственные корявые  коленки, прижимал к себе, - У кошечки заболи, у собачки заболи, а у Ирочки не боли! Давай, вытрем твои слёзы, и больше никогда не будем плакать, потому что у Ирочки болеть ничего больше не будет! У собачки будет, а у Ирочки не будет!

     - Нет! Не надо у собаськи!

     - Почему?

     - Собаське тозэ больно!

     - Ну, хорошо, у Виталика заболи, а у Ирочки не боли!

     Странно, но то, что будет больно Виталику, а не собачке, ребёнка вполне удовлетворяло.

     ...Высыхали слёзы, заживали ранки... Жизнь продолжалась, шла своим чередом. Шли годы, подрастали дети, но неизменным оставался сидящий на крыльце с книжкой в руках Виталик.

     Тёте Павле врачи говорили, что дети с таким врождённым пороком даже при хорошем уходе не доживают и до пятнадцати лет... Бог же, в отличие от светил медицинских наук, отмерил Виталику гораздо более долгий век... Соседи и близкие жалели тётю Павлу за крест, который она вынуждена нести вот уже столько лет...

     ... Я тихонько подошла к тёте Павле. Хотелось справиться о её самочувствии и выразить свои соболезнования.

     - Здравствуйте, тётя Павла.

     - Ах, Леночка, такое горе, такое горе!

     - Да, но, что поделаешь, тётя Павла... – Я с трудом подбирала слова утешения. – Теперь он хотя бы не испытывает боли...

     - Ты права, он ведь только таблетками и жил... Просто... Как-то всё это неожиданно случилось...

     - А как это всё произошло?

     - Да набрала я ему ванну, искупнуться он хотел... А через полчаса я зашла, а он уже... – Тётя Павла не договорила. По щекам снова потекли слёзы.  Она положила руку на саван в том месте, где был его ботинок. – Сердце...

     - И ничего не смогли сделать?

     - Нет. Врачи сказали, что было уже минут двадцать, как сердце остановилось... И я... – Тётя Павла опять залилась слезами.

     - Не убивайтесь вы так...  Что поделаешь... Да и вы намучались за столько-то лет...

     - И ты туда же! Что ты Леночка! Что ты такое говоришь?! Да, если б не он, не знаю, как и жила бы тогда с этим проклятым алкашом! Да он для меня, как солнышко ясное, был! Я не знаю, что бы отдала, чтобы только он ещё пожил!

     - Простите, я не то хотела сказать...

     Мне стало неловко перед женщиной. Глупо отрицать, что уход за таким больным – очень тяжёлая работа. Но, может, потому, что тётя Павла никогда не жаловалась на судьбу, не все её жалели. Находились, однако, и такие, которые, увидев её с Виталиком на коляске в магазине, недовольно ворчали:

     - Хватает же совести таскать больного ребёнка с собой, лишь бы в очереди не стоять!

    И тётя Павла молча вставала в хвост очереди...

    «Бог с вами,» - мысленно прощала их тётя Павла, - «Конечно, откуда им знать, что беру я его с собой потому, что он с кровати падает, а привязывать его у меня рука не поднимается...»


             ***


     В общей бане по средам скапливалась длиннющая очередь.

     - Ну, что там, артистку мою ещё не привели? -  с усмешкой в голосе, оглядывая очередь, спросил дядя Егор. Дядя Егор был одним из тех стариков, которые любят детишек, умеют с ними ладить, и детишки, в свою очередь, их просто обожают, потому что знают, что в кармане его старенького пиджака обязательно сыщется для них конфетка-другая "от зайчика".

     - Нет, дядь Егор, нет ещё. – ответил кто-то в очереди. – Иди, садись сюда.

     Сидящие потеснились, освобождая место старику. Дядя Егор опустился на лавку и упёрся подбородком в свою палку и пошамкал губами.

     - Ну-ну, подождём... А то я сёдни завозился с козой своей, Манькой, так уж думал, что опоздал на концерт...

     В очереди засмеялись.

     - А чё так завозился-то? - поинтересовалась соседка по скамье.

     - А-и... - расстроенно махнул старик, - Да она, дурёха такая, сунула башку, куды не следовает. Тиринар был, всё, говорит, дядь Егор, будит теперь твоя Манька однорогая...

     - О, а чё так?- сердобольно спросила рядом сидящая женщина.

     - Да кто их разберёт? Тиринар сказал, что защемление у ей случилось какое-то сурьёзное, и теперь только ампутирывать... - заключил он и с силой кашлянул в кулак. - Меня ж не было рядом - до магазину утопал, да пока я приперся, пока её увидел, пока свободил...  Специяльно вить так не стрянешь,как она,дурёха, смогла! Полчаса провозился,пока свободил! Я ейную башку поворачиваю,да толкаю эдак назад-то,а она орёт на меня, глаза, как плошки.. Веришь-нет, укусила! Другой раз я ей между рогов-то кэ-э-эк дал бы, а тут вижу, больно ей,вот и мечется...Ну что, припёр топорик... Хох... - удрученно махнул рукой старик.

     - Чё, козу?!?! - испуганно прикрыла рукой рот соседка.

     - Да не-е, выломал доски-то по бокам..Да что толку? Сиравно тиринар сказал,что поздно, вот тебе и ампутация...
 
     Очередь сочувственно притихла. И тут в душное помещение переполненного зала зашла женщина с девочкой на руках, и до сих пор тихая очередь заметно оживилась.

     - О-о-ох, о-о-ох! – разведя широко в стороны руки, закудахтал дядя Егор. - Артистка моя пришла! А-ну, поди, поздоровайся с дедой!

     Люди улыбались.

     - Ну-ну, раздевайся, давай, я уж заждался... концерт-то сёдни будет, нет?

     - Будет! – звонко ответила девчушка. – А мне там зайсик ничего не пеледавал? - лукавая улыбка просто обезоружила старика.

     - Как? - нарочито, словно не слышит, прислонил ладонь к уху, согнулся старик.

      Девчушка, было, открыла рот, чтобы повторить вопрос, но тут перед её носом неожиданно возникли две конфетки. Она улыбнулась, взяла преподношение и... неуклюже присев в реверансе и стянув варежку, шуточно протянула деду малюсенькую пухлую ладошку, которую тот с готовностью три раза поцеловал.

     Очередь засмеялась.

     - Сто исполнять будем, дедуска?

     Все снова дружно засмеялись. Мама начала раздевать малышку, и всеобщему взору предстала девочка полутора лет с длинными волосами и вся в накрахмаленных кружевах.

     - Мужичёк-с-ноготок, можно?

     Девочка кивнула,  театрально встала, подтянула сползшие с ножек колготки, «сделала» выражение лица и звонко продекламировала:

     - Музысёк–с-ноготок!

     Дети покатились со смеху, женщины вытирали выступившие от смеха слёзы, а мужчины сдерживали смех, ограничиваясь похмыкиваниями в кулак.

     -... Откуда дловиски? – Любопытная мордашка живо сменилась на угрюмую, - Из лесу, вестимо!...

     В помещении стояла гробовая тишина, все с замиранием сердца слушали, как, не выговаривая ещё и половины букв, юная актриса в лицах изображала паренька  и прохожего человека.

     -... Ну, млётвая! Кликнул малютоська басём, ввануй под узцы и быстлей засагал!

     Поклонившись в реверансе, Леночка побежала к маме и уткнулась ей в грудь.

     «Концерт» закончился, и «актрису» унесли в женское отделение...



               ***



     После бани мама везла распаренную курносую девчушку на санках домой. Личика не было видно, - оно было до глазёнок перевязано шарфом.

     Приятельница её, будучи на седьмом месяце беременности, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, как уточка, еле за ней поспевала...

     - Везёт тебе, Галька, такое чудо у тебя растёт! Леночка у тебя, как куколка! И красавица, - глаз не оторвать, и умница, такая развитая, такая смышлёная! Кто ни посмотрит, того и гляди, сглазит, - каждый потискать её норовит! Эх, мне бы такую дочурку!

     - Брось ты, Павла, прибедняться-то! Сама-то, -  вот-вот, родит, а всё что-то прибедняется! Тебе осталось-то пару месяцев, и у тебя будет такое же чудо, ничуть не хуже! – улыбнулась молодая женщина.

     - Да, конечно... - Павла разочаровано махнула рукой, - Пацан у меня будет.

     - Ну и что ж, что пацан?! Пацаны порой лучше девок бывают! Это уж, как воспитаешь. И лицом порой красивее девок! Тебе-то грех жаловаться, вы с Генкой оба хороши,  - Галина лукаво улыбнулась, - первая пара на деревне, как говорится!

     - Издеваешься? Этот урод уже две недели не просыхает! Тоже мне, красавец! От такого урода ничего, кроме урода и родиться-то не сможет!!!

     - Что ты, Павла! Что ты такое говоришь? Как ты можешь своё дитё, ещё не родившееся, так называть?! Ты второй раз не скажи, побойся, не гневи Бога...

     - И скажу! Ты ж его не знаешь! Генка сам урод, и только урода родить может! Да не беги ты так, тяжело мне, еле поспеваю за тобой!

     - Морозно, – в угрюмой задумчивости тихо ответила Галина. Она шла, молча таща за собой санки с малышкой, а её материнское сердце сжалось от боли и дурного предчувствия...



         ***

 
     - Ах, Леночка, так больно внутри, что сказать не могу!

     - Вы присядьте на лавочку, тётя Павла.

     - Нет, отпевание закончилось, сейчас выносить будем моего мальчика... – Пожилая женщина снова залилась слезами... -  Ты поедешь на кладбище?

     - Нет, тётя Павла. Мне на работу надо. Я же с работы отпросилась на пару часов с Виталиком проститься...   

     - Ну, ладно... а вы ж с Виталиком почти ровесники...

     - Да, он на два года младше меня.

     - Да, я помню, какая ты маленькая была... Артисткой тебя все звали, всё концерты давала ... – На лице пожилой женщины промелькнула слабая улыбка. – Все думали, артисткой станешь, а ты вот учительствовать пошла... Ну-ну, иди, моя хорошая...

     Я вышла из храма. По щекам моим тонкими струйками потекли слёзы.

     Не раскрывая зонта, я брела по залитому дождём тротуару в сторону школы. Пусть никто не поймёт, кто из нас плачет, я или дождь...