Ванька-встанька

ЧАСТЬ 1

Он бежал по лесу – словно летел, не чувствуя ног своих. Чуть слышный  шепот кроссовок по тропинке – как шорох крыльев. Ощущение полета давно стало неотъемлемым спутником его утренних пробежек. Как здорово мчаться по  просыпающемуся лесу, отпустив тормоза и дав волю неуемной энергии, тщательно запираемой ежедневным бытом и находящей выход и дополнительную подпитку только на полуторачасовой утренней зарядке. А надо для этого всего лишь расслабиться и отдаться движению. Он летел над петляющей тропинкой, скрадывающей шаги, а мимо проплывали мачтовые стволы сосен, увенчанные душистым туманом хвои, в просветы которого солнечной улыбкой заглядывала бездонная утренняя синь. Аромат леса пьянил, освежая дыхание, и в этом раю человек мог бежать часами. Спортсмен с удовлетворением вспоминал как много лет назад в школе, отставая во всем от сверстников на уроках физкультуры и  задыхаясь на беговой дорожке, мечтал научиться бегать – как ходить, так же легко и без усилий. А научился даже летать! И во всем, в чем был позади, он давным-давно перегнал однокашников школьных лет, ведь они удовлетворились имеющимся, успокоились достигнутым когда-то, «повзрослели» – как это определяют некоторые, погрязли в быте. А он в душе так и остался стремящимся мальчишкой, открывающим для себя бездну возможностей, которых никогда не познать им, закуклившимся в довлеющей виртуальности замкнутого цикла «дом – работа». Наконец, тропинка уперлась в небольшую полянку, оборудованную любителями физкультуры под «спортзал». Тут был и турник, закрепленный между соснами, и брусочки для растяжки, приколоченные к дереву, и приспособление для качки пресса… Человек замер и прислушался. Шепот хвои и листьев в утреннем дыханье ветра, растворенный в грибном запахе приближающейся осени проник в него и заполнил без остатка, сделав частью себя – леса, Алтая, всей природы-матери, от которой люди так неблагодарно отмежевались в мании величия. Но – не все.
Он вошел в движение. Мягкое, пластичное, но вместе с тем исполненное природной силы, вливающейся извне, заряжающей биоаккумуляторы  жилистого тела, хоть и не особенно крупного – да, не в габаритах суть! Пуля, она ведь тоже не впечатляет, вплоть до касания. Это было чем-то похоже на китайский Тайцзицюань, только максимально приближенный к боевой реальности ударной агрессивностью. Ртутно-перетекающее  тело порой застывало на мгновение, тут же взрываясь каскадом  комбинаций. Двойные и тройные удары ногами, исполняемые на одном дыхании, сменялись искрометными боксерскими сериями, подсечки – подкатами, удары  в падении – прыжковыми… Ощущения бойца, исполненного эйфорией транса, трудно передать человеческим языком. Это подобно динамической медитации, кто не пережил – не поймет. Комплекс завершился мощнейшим боковым ударом ноги, срезавшим в месте касания мертвую сосенку толщиной в ногу.
Парень опустился на колени и замер. Сила, несомая солнечным светом, поднимающаяся из недр планеты, растворенная в живительном лесном воздухе – эта всемирная энергия жизни питала его, как соки земли питают дерево. Немногим дано сосуществовать в гармонии с природой! Люди сами отказались от этого, «возвысившись» над Землею – матерью и не понимая, чего лишились,  уподобившись бездушной машине, застывающей, едва кончится горючее.
Внезапно, человек вздрогнул, словно получив удар током. В палитре его далеко не бедного восприятия действительности, родилось новое чувство – чисто интуитивное, не  имеющее соответствующего органа – но настолько живое и яркое! Он вдруг широко объял  мир, его окружающий. Как наяву, увидел сквозь опущенные веки под собой корни бора, утоляющие жажду растущих на глазах исполинов; утреннее распускание цветков, умытых капельками росы; бурундучка, шуршащего по своим делам и изумрудный в солнечных лучах лесной ковер глазами охотящегося сокола. Ощущение, настолько сказочное, насколько и реальное. Но, увы – пока мимолетное. Благодарный Лес лишь чуточку приоткрылся понимающему существу, приглашая в свою семью.
Закончив медитировать, спортсмен поднялся, ошарашенный впечатлением, изумленно изучил  полянку, словно впервые открыв её себе, только уже взглядом понимающего разума. Улыбнулся августу, и направил стопы в обратный путь – домой.
Хвойно-игольчатая тропинка влилась вскоре в заброшенную заводскую аллею, проложенную задолго до перестроечных катаклизмов. Она вплотную соседствовала с теплотрассой, тянущейся от заводской котельной, согревающей поселок Южный в суровые Алтайские зимы. Но время безжалостно к цивилизации во всех её проявлениях. И помятый потрескавшийся асфальт прошился островками яркой душистой зелени, уподобившись декорациям к произведениям Стругацких. Он не приветствовал ноги, подобно живой почве, но разнообразие стоило того, чтобы человек воспользовался тротуаром…
 
Едва тройка страдающих похмельем оболтусов раздавила реанимирующую поллитровку, восседая на трубах трассы, что петухи на насесте, как вдали показалась худощавая фигурка физкультурника. В редких проспиртованных извилинах, где старые дрожжи освежились новыми, пошло брожение, а усохшие «души» развернулись и потребовали развлекухи. Да, и повод подходящий появился, вот он – на «финише».
– Але, пацан, стоять – бояться! – просипел рыжий детина в китайском «Адидасе», вызывающе выпячивая пивной животик. – Дуй к нам, базар есть!
Но, бегун, вроде, как и не услышал окрика.
– Ну, ты че, в натуре не понял, что ли? Я сказал – иди сюда, козел!
Спортсмен, никак не отреагировав на грубость, спокойно миновал «обидчиков». Это взбесило.
– Стоять, твою мать! – истерично взвизгнул рыжий и, схватив с дороги камень, швырнул его в спину удаляющемуся «развлечению».
Словно увидев бросок, бегун гибко качнулся в сторону, уступая путь пролетающему голышу, и развернулся назад сразу всем корпусом. Затем, не спеша и без испуга, приблизился к компании. На умиротворенном лице только что мчащегося человека, напрочь отсутствовали видимые признаки усталости. Дыхания не читалось вовсе.
– Что вы хотели, ребята? – улыбнулся он, использовав в вопросе не совсем вежливую форму прошедшего времени. Но молодежь таких тонкостей не ведала. Она вообще не страдала излишествами – как образованностью, так и воспитанностью.
– Доходяга, ты чё это здесь потом развонялся? – проперегарил лысый в драных джинсах. – Трусцой от инфаркта шпаришь? Да ещё и боксер, поди? Ща, побоксуем… Рыжий, дай ему по соплям!
– Хорошее утро. Правда, ребята? И вам его не жалко?
– Ну, вы чухаете, че он гонит? – озадачился третий, – у него реально крыша поехала!
– Да он, типа, нам угрожает утро похерить, – распалился лысый. – Ну, все, пацан… Ты – впух!
И всадил волосатый, в отличие от собственной «дыни», кулак в лицо «терпиле». Однако мишени на месте не оказалось, и агрессора по инерции закрутило винтом вслед за неудавшимся свингом, провалив вперед и влево. Восстанавливая равновесие, обидчик заметил растерянные и испуганные взгляды собутыльников, устремленные на спортсмена, и дрожащие колени рыжего. По подбородку третьего стекала тонкая струйка слюны. Такими он приятелей не видел. Неужто забоялись? Всего-то одного задохлика! Но, развернувшись к противнику с очередным замахом, лысый вдруг поймал взгляд его только что светло-голубых глаз, потемневших вмиг до цвета послезакатного неба, черной дырой втягивающий пропитое сознание в холодную и пугающую глубину. Движения агрессивного тела замедлились, словно в ночном кошмаре, появилось оцепеняющее чувство беспомощности и незащищенности перед прохожим, не сделавшем вроде, ничего опасного. Желание поразвлечься сменилось леденящим ступором. В глазах потемнело... Когда наконец лысый сумел пошевельнуться, бегуна и след растаял. Хотя – нет! Явственный след неудавшейся разлекухи пропечатался мокрым пятном ужаса на грязных брюках рыжего.   


…Поселок приближался, осталось каких-то полкилометра, и он ускорился. Немного впереди, на трубах восседало трое похмеляющихся ребят, которые при его приближении ощутимо напряглись и ощерились, этим обозначив свои намерения. Человек, мягко говоря, не любил алкоголиков, наркоманов и прочую озабоченную шушеру. Но, тем не менее, пропустил мимо ушей первые выпады, не желая портить лучезарное своё настроение. Ведь, как известно, обиженным считается лишь тот, кто  обиделся сам. И большинство людей сами унижают себя, ассоциируясь в собственном воображении с нанесенными оскорблениями. А, оно – нужно? В противном случае, обидчик оскорбит себя сам тщетностью попыток. Так и вышло. Не восприняв контратаку бездействием как должно, гопота попыталась взять реванш силой, решив, что количество убедительнее качества. И – просчитавшись.
Спортсмен не озадачивался словами, справедливо считая их лишь сотрясением воздуха. Слова, даже самые убедительные – всегда уступят делу. А человек славен именно делами. Он был необидчивым настолько, насколько это вообще возможно. Не обидчивым, но и не безобидным. Все трудности и нештатные ситуации, встречающиеся на жизненном пути, он воспринимал как вызов судьбы и, получая удовольствие от борьбы, побеждал. Едва холодок предчувствия мурашками прощекотал спину, заставив уклониться от камня, вызов был принят. «Наездникам» вновь предложили  отказаться от задуманного миролюбивые интонации физкультурника, посчитанные, однако, за проявление слабости. Пока лысый замахивался, бегун мог легко уничтожить все трио, но  того не сделал. Неуклюжее «оскорбление» от подвыпивших дурачков, вовсе не стоило их жизни или даже здоровья. Когда Дух человека взаимоукрепляюще гармонирует с возможностями тела, он пронзает любое его действие, слово или взгляд, наливая их выразительной силой, инстинктивно воспринимаемой оппонентами. Воздействие внутренней силы на окружающих может довольно эффективно использоваться её обладателями. Это общеизвестно и бесспорно. Но, существует и абсолютное влияние личности на общество, степень которого фантастична. Обрести его может лишь человек, обладающий неограниченной пытливостью ума и энергичной целеустремленностью в саморазвитии. Качества, на первый взгляд, незамысловатые, однако в сочетании – исключительно редкие. Энергию Духа, обычно направленную внутрь себя, обладатель её способен вкладывать во все проявления своей деятельности в высшей степени эффективно. Эта Сила и есть залог победы над любым противником, осмелившимся всего лишь взглянуть в бездну его чуть насмешливых глаз...   
Отвернувшись от «скульптурной группы», миротворец, как ни в чем не бывало, проследовал своей дорогой. И, уже приблизившись к дому, увидел симпатичную девушку, словно специально поджидающую его на лавочке. Она улыбнулась и, взмахнув рукой, поздоровалась:
– Привет, Иванушка!
– Здравствуй, Асенька! – ответил спортсмен, вбегая в подъезд.   
               
Контрастный душ плюс горячий чай после активных упражнений – как полюса блока питания заряжают человека на весь день искрящимся потенциалом, поддерживающим активность и стимулирующим творческую её направленность.
Откровение бора ошеломило. Да, Иван инстинктивно понимал животных, и они отвечали взаимностью. Он одухотворял природу во всех её проявлениях, и она радовала его в ответ любой своей погодой: будь то яркая весенняя побудка или убаюкивающая  зевота осени, ультрафиолетовая парилка лета или обесцвеченная снегами зима. Лишь подозревая о существовании глобального биосферного единства, Иван наконец-то утвердился в нем и в человеческой неотделимости от природы, что бы ни считал там её «венец».
Много постиг Иван в тридцатилетней жизни. Когда пришёл черёд четвёртого  класса, отца – действующего офицера, перевели в столицу, выделив служебную жилплощадь, и Фёдоровы вынужденно покинули его «маленькую Родину». А там – взросление, ВУЗ, служба. После, на гражданке встретил Иван первую свою любовь, к сожалению – невзаимную. Его, симпатичного и самоуверенного, но не ведавшего до сей поры глубокого чувства, просто нокаутировал отказ, отбросив на край жизни.
Страх. Вот с чем сталкивается некогда самоуверенный, но внезапно разочаровывающийся человек. Теряется почва, питающая самооценку, резко меняющую знак на противоположный. Возникшая неуверенность проявляет себя буквально во всем. Появляются несвойственные ранее нервозность и мнительность, подозрительность по отношению к окружающим, выражающиеся в приписывании им  негативного предвзятого отношения к потерявшему себя человеку. Это состояние сопровождается внутренним напряжением, жестоко истощающим нервную систему и тем усугубляющую болезненность ситуации, подводя к клинической. Единственный путь к выздоровлению – своевременное поднятие самооценки путем приобретения качеств, стоящих самоуважения. То есть, работа с абсолютного в данном случае, нуля...
Он сделал это, оживив последнюю искру в остывающей золе непобедимым ветерком стремления, став маленьким солнышком для себя и всех видящих его людей, кто согревался и заражался избытком энергичного оптимизма, бьющего ключом и  исцеляющего окружающее уныние.
Как ни странно, наряду с массой единомышленников, с интересом следящих за прогрессом Ивана и перенимающих крупицы его опыта, появилась масса недоброжелателей, считающих его хвастуном и выскочкой в силу развитых дарований, которые просто невозможно не заметить. Но задевало лишь то, что среди них имели место близкие и любимые  люди.
 Не лишённый артистизма парень считал возможным при случае  демонстрировать способности, граничащие с фантастикой. Однако все, чего Федоров добивался в жизни, радующее одних и задевающее других, давалось ему тяжелейшим, но интереснейшим трудом, направленным на гармоничное саморазвитие. Куда бы Иван ни прикладывал силы, будь то литература, музыка, боевые искусства, он везде требовал от себя максимально возможной самоотдачи, обеспечивающей яркость результатов. Что бы Иван ни делал сегодня, он делал это лучше, чем вчера. И, отрицая ложную скромность, справедливо полагал, что личность, добивающаяся чего-то неординарного, должна служить вдохновляющим примером обществу, увлекая его за собой. А не хоронить полезный опыт на радость лентяев и завистников. Всякий растущий и развивающийся человек на определенном этапе становления приходит к принципу самодостаточности. То есть полной независимости от мнений и предпочтений окружающих, желающих видеть его соответствующим общепринятому стереотипу всеобщей серости, когда выделяться из массы неприлично. Духовная сила истребила комплексы, навсегда изгнав страх и разжаловав излишнюю скромность до уровня ложной. А значит, потерявшей смысл в свете новообретенных достоинств. Исчез и страх открытого самовыражения, появилось право на нежность и слезы, доброту и чувственность – не приветствуемые обществом «слабости».               
Но началось все гораздо раньше.

– Внимание! Ёй! План сегодняшней тренировки: разминка-растяжка, работа в парах, кумитэ и ката.
– Новенькие! Ёй! Запомните: в Советском Союзе каратэ не существует! И, как только в дверь постучат, переходим на отработку дзюдоистской подножки. Как она делается, вам покажут. Ёй! Хаджамэ!
Восточная долгожданная сказка – детская мечта: блики ударов в огранке японских ритуалов, гортанные самурайские команды и настоящий сэнсэй с черным поясом – на фоне монотонной советской действительности. Человек становится оружием, Дух наливается сталью. Как страстно Ваня желал попасть сюда! О каратэ говорили лишь шёпотом, опасаясь преследования, или молчали. Советское правительство страшилось сильных вольномыслящих людей, выпестованных Боевым искусством и вооруженных разящей техникой «пустой руки».
Десятилетний Ваня Федоров пришел в Додзе по протекции товарища, уже полгода тренирующегося. Случайным людям путь сюда был заказан. Родителям же мальчик сказал, что пошел заниматься в секцию гимнастики ушу, законом не запрещенную и в виде гимнастики – безопасную.
Мальчишка старательно повторял движения каратистов, пытаясь запомнить произношение и суть подаваемых Сэнсэем команд. Лавина заразительной восточной экзотики захлестнула его и покорила навсегда. О, эти удары ногами! Как они красивы, как мощны! Копируя их, Иван представлял себя, как минимум, Чаком Норрисом. И, удовольствие от действия прогоняло усталость. Восторженное воображение рисовало малышу обидчиков, раскидываемых этой корявой пародией на удары, получающейся у него.
Заметив приближение сэнсэя, парнишка заработал ещё старательнее.
– Неплохо, хлопчик, для начала, – одобрил Михал Иванович новичка, отмечая усердие, – этот удар называется ёко-гери-кикоми – боковой удар в корпус и выполняется так… – колено мастера медленно пошло вперед и вверх, бедра развернулись, переводя ногу в боковую плоскость и добавляя движению мощь рывка. Вытянутая нога застыла на мгновение на уровне груди, а затем втянулась назад по той же траектории. – Вот, как это делается.
И благодарный совету Ваня заработал с удвоенной энергией…
            – А, сейчас дзию-иппон-кумитэ – спарринги. На татами вызываются Сергей Михайлов и Юра Кривец. Ёй! Хаджамэ!
Бойцы сошлись. Сергей с первой секунды обрушил на Юру град ударов руками и ногами, но молотил… воздух. Соперник уклонялся, нырял, уходил назад и в сторону, блокируя удары, проваливая и утомляя его. Вдруг Сергей захрипел, согнулся вдвое и упал на татами, нанизавшись на встречный цуки.
– Ямэ. Чистый иппон! – заключил тренер.
Потом были еще бои. Иван восхищенно наблюдал фейерверк технического мастерства, пропитанный боевым духом древнего искусства самозащиты. И это чудо было наяву перед ним, а не в стеклянной колбе телевизора! Эмоции бурлили, руки и ноги чесались, мандраж мурашками щекотал кожу, толкая вперед – на татами. В кругу ровесников Ваня считался неплохим драчуном, он не боялся ни своих, ни – чужих ударов. И счел бы за честь выйти против таких достойных противников. Надо только дорасти до них.
– Все, ямэ! На сегодня хватит, – закруглился тренер, – хотя может, ещё, кто хочет поработать? Есть желающие?
Ответом было молчание.
– Ну, раз желающих больше не наблюдается…
Огорченный окончанием боев Ваня хотел уже повернуться, когда какой-то шутник вытолкнул его на татами. Растерянному мальчишке осталось только улыбнуться.
– Ты? – удивился тренер, – да ты когда-нибудь дрался? 
Иван воспринял вопрос наставника как вызов собственной смелости, кроме того, счел недостойным показать, что появился здесь не по своей воле, а как случайная жертва чьей-то глупой шутки.
– Да, – отрезал он, – бывало.
– Сергей, – вызвал наставник паренька, проигравшего первую схватку, – поработай с новичком, только смотри – полегче. Головой отвечаешь!
Ваня знал, что Сергей, пусть и не намного крупнее его – уже достаточно умелый боец, против него – первоходка. И что его сейчас будут публично колошматить, – также отдавал себе отчет. Даже если не сильно. Но, отступить – значит сдаться, а такого он никогда себе не позволял. И, несмотря на столь нежный возраст, растил внутри стальной стерженек упругой воли, влекущей вперед сквозь пот, боль и слезы.
Серега же, смерив противника оценивающим взглядом и не посчитав опасным, ухмыльнулся. Да, разве это боец? Так, малявка, новичок. «Вот сейчас я покажу свидетелю своего поражения, на что способен – все же тренируюсь второй год. Сейчас, – решил Михайлов – немного покуражусь, но перенапрягаться не буду, так – для восстановления репутации».
Иван прочитал намерения соперника, взглянув в насмешливые самоуверенные глаза и обозлился: «Ладно, посмотрим, кто – кого! Рано радуешься, пацан».
Сергей беспечно не оценил угрюмую решительность новичка, рассчитывая на знания, и очень обманулся.
Едва прозвучала команда, Ваня волчонком набросился на противника, еще не принявшего стойку. Растерянный Михайлов отступил, но, сориентировавшись, поставленным цуки швырнул парнишку на татами. Не успел тренер остановить схватку, как Иван снова бросился вперед и довольно серьезно зацепил спарринг-партнера, прежде чем был брошен на пол очередным ударом. Вскочив на ноги, рыча от боли в пробитом прессе, мальчишка боднул, не ожидавшего подобного Сергея в живот. И, зацепив под колени, швырнул на пол. По инерции замахнулся кулаком в поверженное лицо, но сильные руки, мягко перехватив удар, сняли его с каратиста. И успокаивающий голос сэнсэя, произнес:
– Ну, спокойно, спокойно, ямэ. Молодец-боец, ну прямо ванька-встанька!
– А я и есть Ванька! – огрызнулся мальчик.

Серёжа Михайлов, после того позорного, как он счёл, поражения, надолго ушёл в себя. «Гордости» его, в общепринятом смысле этого слова, был нанесён невосполнимый, на взгляд мальчика, урон. Он целую неделю не появлялся в школе, предпочитая одиночество на лоне природы – в близлежащем сосновом бору или на заливных лугах, утопая в буйстве успокаивающей зелени, пропитанном цветочным духом. Но и это не приносило успокоения. «Все! Все в мире знают о моём позоре, все косо на меня смотрят, все смеются надо мной…», – думал мальчик, усугубляя комплексы и разжигая ненависть к новичку, ставшему причиной «падения». Естественно, в тот спортзал он не вернулся, но записался сразу в две секции – бокса и Киокушинкай карате, в другом отдалённом районе города. Фанатично тренируясь, парнишка лелеял в воображении момент образцово-показательной мести на глазах большого скопления зрителей. Спустя годы «рубки» на ринге и татами, завоевав множество титулов, он получил «мастера» по боксу и заслуженный чёрный пояс. Но мечте не суждено было сбыться: Иван переехал жить в столицу. Возможно, встреться Сергей с «обидчиком» в юном возрасте, то исчерпал бы несостоятельные претензии, и конфликт разрешился бы без последствий для неокрепшего сознания. Но помешало «бы», и обида молодого человека развилась в нервное расстройство, перерастая постепенно в скрытое психическое заболевание. Тем не менее, по достижении призывного возраста, физически здорового и отменно тренированного парня направили проходить службу в спецназ разведки, где его навыки бойца не остались невостребованными.

– Теперь, бойцы – экзамен! Драться будете со смертниками, – сказал инструктор. – Только помните: они бьются насмерть, им терять нечего. Все спецы – не ниже мастера спорта. Все – маньяки и убийцы. Калечить – можно, убивать – нежелательно: материал подобного качества нынче в дефиците. Товар, можно сказать, штучный.
И обратился к конвою:
– Ввести «мясо»!
Михайлову достался призер России по самбо в тяжёлом весе. Оглядев невысокого Сергея, он многообещающе усмехнулся.
– Михайлов, пошел! – раздалась команда.
Самбист рванулся навстречу с единственной целью – мочить «спецназа». Каждый выигранный бой – отсрочка «вышки». Победа любой ценой! Как все убийцы, он панически боялся смерти, продлевая жизнь здоровьем искалеченных противников. Михайлов также боялся смерти, но использовал страх как допинг, умело вызывая это чувство у окружающих, чем просто обожал бравировать. Криво улыбнувшись, боец спокойно шагнул навстречу взвинченному «мясу». Какое-то время Сергей «танцевал» по площадке, уклоняясь от ударов и уходя от захватов, изматывал промахивающегося противника. Затем, вскрыв защиту финтами, разбил ему лицо. А после, как-то неожиданно неловко пропустил борцовский «проход в ноги». В очередной попытке самореабилитации, он сознательно подставился под опасный прием, когда-то проведенный ему Иваном. Оказавшись под борцом, Сергей уклонился от кулака и коротко – но резко, ткнул пальцами в кадык. Противник захлебнулся кашлем. Захват руки, зацеп ногой головы – и враг в положении классического рычага локтя. Только вместо чисто болевого приема – рывок на излом. Хруст сустава, плюс истошный вопль искалеченного убийцы. Да временная анестезия добивающей пяткой в челюсть. Глубочайший нокаут. Финита…


ЧАСТЬ 2

Иван не любил галстуки. Ощущение от них напоминало удавку, затягивающуюся на шее всё сильнее. Но, работа есть работа, а униформа охранника – немаловажная её часть. Аккуратность в одежде говорит об организованности и дисциплинированности облаченного в нее человека  и, следовательно, о внутренней силе, являющейся в данном случае профессиональной необходимостью. Незаметно для персонала он читал книгу, разместив на коленях, параллельно прослушивал радионовости и внимательно наблюдал за обстановкой. Он умел это. Каналы чувственного восприятия Ивана полноценно работали в любой ситуации, координируясь внутри в единую картину. Более того, они охватывали всё помещение в целом, и парень точно знал, кто где чем вокруг него занимается. Он жил в квадромире, являясь точкой отсчета координат окружающего пространства, как паук в центре контролируемой паутины. Однако способность быть чуточку внимательнее других отличалась от всеобъемлемости лесного откровения, позволяющего чувствовать пульс жизни, как черная слепота от радужной палитры…
Удар, потрясший входную дверь, заставил подскочить на стульях не только служащих рекламного агентства, но также и мониторы на их столах. После второго удара Федоров, поднявшись, радушно распахнул входную дверь навстречу третьему пинку, встретив ногу на полпути к цели, когда стопа ещё не напряглась. И мягкий кожаный носок туфли был обрадован неласковым сминанием пальцев «нового русского» посетителя. «Старые» земляки сюда забредали редко, ввиду «наличия отсутствия» наличности на рекламу пустых карманов. За исключением конечно, бегущих в «строчке» угнанных машин, утерянных кошельков и сбежавших кошечек… «Новый» же, по жизни все двери открывающий  пинком, ввиду острого недостатка ума и колотушек, даже после второй попытки не удосужился потянуть препятствие навстречу. Отчего и расстроился, раскрошив пару пальцев.
– …яяять! – потрясло округу.
Нельзя сказать, что охранник сделал это предумышленно: дверь не стеклянная, а «глазок» ног не видит.
– Ты че, в натуре, твою мать, оборзел реально? Да, ты мне, козел, все пальцы похерил! Я тебя щас раком прямо здесь загну! Ты у меня по гроб на аптеку пахать будешь! А контора твоя вонючая меня по жизни в ящике бесплатно гнать будет! …
          Почти двухметровым ростом и шириной плеч клиент впечатлял любого. Но собеседник его не был любым. Он был Иваном Федоровым. Глядя на кривляющуюся и брызгающую слюной обезьяну, издающую далеко не музыкальные звуки, он и воспринимал её соответственно: как обезьяну, пусть весьма агрессивную, но ему, Ивану, не опасную. Как можно бояться потенциальной жертвы?
Парень не чувствовал страха вообще. Он выбросил его в процессе внутреннего поиска, как выбрасывают отжившую вещь на помойку. Страх – атавизм животного мира, пережиток неразумного прошлого. Ценность его – лишь в борьбе с ним, воспитывающей Дух. На определенном этапе становления личности страх отмирает, изжив себя. Так закалялась сталь, – так одухотворяется Сила. Кто-то возразит: «Не боятся только дураки!» Убогое оправдание! Ведь что есть разум? – Это четкое осознание проблемы, её просчет и разрешение. Способен на это испуганный мозг? Осознанны ли, скоординированы ли движения испугавшегося тела для приведения замысла в исполнение? Ответ однозначен – нет! По лежащей на земле доске пройдет каждый. А если поднять её, хотя бы на пару метров? Единицы, да и то заранее тренированные. Но ведь дощечка-то та же. Что мешает? Страх. Однако человек и отличается от животного  наличием могучего разума, способного держать под контролем опасные для собственной жизнедеятельности проявления негативных эмоций в стремлении к их полному изживанию.
Итак, страха нет. Но в единоборстве отчаянно мешает жалость – тоже, своего рода страх изувечить противника, мешает полноценно задействовать бойцовские навыки. Сильные жалеют – и проигрывают. Жалость – есть недооценка противника. Чтобы её победить, следует осознать, что обидчик считает себя заведомо сильнее, иначе бы не лез. И жалеть он никого не собирается. Сильный в жалости не нуждается, злой её не заслуживает. Чтобы свести к нулю психологическое воздействие личности нападающего, вызывающее сначала страх, а после – жалость,  существуют способы «обезличивания» его. Суть – в изменении восприятия бойцом противника. Так, боксер  видит и называет врага «мешком»; каратист – «макиварой» ходячей; спецназовец ГРУ, тренирующийся на смертниках – «мясом»... Обезличенный противник не порождает в них ни страха, ни жалости. Он лишь агрессивная неразумная биомасса, шевелящаяся и издающая звуки, понимать которые нет необходимости. Иван же воспринимал подобных человекообразных как обезьян (да простят приматы и «Гринпис») и в случае опасности действовал адекватно их поведению. Однако безжалостность не следует путать с жестокостью: боец не получает садистского удовольствия от нанесения вреда, делая ровно столько, сколько необходимо для нейтрализации угрозы, но с максимальной эффективностью.
Ваня, добрый и воспитанный человек в быту, в глубине души таил хищника, появляющегося при необходимости по хозяйскому велению или обстоятельствам. Сейчас же, он (зверь) жил и играл в насмешливом взгляде повелителя: жил предвкушением свободы и играл нереализованной силой. Охранник с усмешкой взирал на «гостя» из бездн  спокойствия взглядом волка на ягненка, охотника на дичь, сбивая пену спеси последнего, озадачивая его. Казалось, что человек, на голову уступающий противнику, глядит на него сверху вниз и тот не осознает, но чувствует это. Иван мог надолго – да и навсегда – успокоить воинствующего глупыша одним-единственным движением, и тот чуял опасность. «Гость», никогда никому не уступавший в споре ввиду непробиваемого упрямства и самоуверенности, всегда говоривший громкое последнее слово, был придавлен малявкой. Он чувствовал опасность, но не видел причин. Он, могущий порвать наглого охранника надвое, боялся страхом инстинктивным – бессознательным, необоснованным, но парализующим дух и тело. Пораженный новизной ощущения, он попробовал продолжить: «Ты-ы-ы…» Но онемевший язык забуксовал, мышление упустило нить и, в истерике хлопнув дверью, неудавшийся клиент, ошпаренным котенком умчался прочь. Диалог прошел молча.
– Вань, как ты это?
– Чего это он сбежал?
– Ну, ты блин – даешь, Ванька!
– Натурально – в тихом омуте…   

Взгляд человека может обволакивать согревающей нежностью, рождающейся в глубинах любящей души, и заряжать искрящейся бодростью, а может задавить гипнозом внутренней силы, внушить панический ужас последней капли бытия на этом свете.
Она любила его никогда не унывающие глаза, пусть иногда и исполненные грусти и мечты, но светлой, искренней, манящей. Она жила его загадкой, которую хоть и пробовала постичь, примеряя к себе, но не преуспевала в том. Ведь, как вскоре поняла девушка: нельзя объять необъятное. Он олицетворял для Настеньки мир во всем его бесконечном многообразии. Мир, постичь который извне, поставив жирную точку, просто невозможно. Потому что он живет и развивается, как развивается и человек, временно прописанный в нем, особенно если сердцем стремится к этому. Она любила его глубокий голос, всегда спокойный и уверенный, играющий самыми сокровенными струнами души. А когда он пел... Настя обожала его стихи, искрящиеся яркой и загадочной подчас метафорой. Его песни, добрые и порой ироничные, а иногда звенящие непримиримой сталью рвущихся струн. Однако то, что она знала о любимом, было лишь видимой надводной часть растущего вглубь айсберга.
Она помнила, как встретила Ивана впервые в розовой дымке заката. Он возник тогда, казалось, из самого центра темнеющего светила, тонким до остроты силуэтом. И плыл навстречу, исполненный светом. И чудилось, что таится в нем добрая часть силы животворящего солнца, только что «породившего» его. Когда человек приблизился, Настя ощутила усиливающийся жар, как будто бы привнесенный им. А может – просто взволновалась? Или вдруг проявился приступ неведомой ранее болезни?
Подойдя, парень поднял глаза цвета послезакатного неба. Взгляды встретились. Темнеющая мужская синь волновала и успокаивала одновременно, маня неразрешимою загадкою, ею же отпугивая. Девушка почувствовала, что открытое лицо мужчины искренне выражает его сущность, а не прячет, подобно маске... 
Как знающая себе цену симпатичная девушка, Настя хотела, чтобы её добивались. Парни из состоятельных семей «сватали» её, поджидали возле университета на дорогих иномарках, пытаясь произвести впечатление, и даже дрались между собой. Но внешний антураж крутости на фоне духовной пустоты только отталкивал девушку, давно определившую цену подобному фарсу. Интересные же ребята тушевались перед наглостью более обеспеченных поклонников, не подпускавших к Насте посторонних…
Она неоднократно встречала удивительного соседа в скверике двора, где он показывал друзьям песни собственного сочинения, аккомпанируя на гитаре. Или читал удивительные стихи, с первого раза не всегда понятные, но после впечатляющие ёмким смыслом. Несколько раз при ней Иван заступался за более слабых перед пьяными и наглыми обидчиками, всегда удачно, но ни разу никого не ударив. Только взгляд парня темнел, а в интонации голоса пронзала гипнотическая самоуверенность, неотразимо убеждающая оппонентов.
Девушка прежде не встречала никого, подобного новому соседу, поражавшему её с каждой приходящей встречей какой-нибудь неведомой ранее гранью индивидуальности. Она стала проводить вечера с его компанией под сенью пожилых, умудренных прожитым тополей. А когда Иванушка не появлялся во дворе, на душе у Насти было невыносимо пусто и хотелось плакать. Он жил один в однокомнатной квартире двумя этажами выше девушки, и ей изо всех сил хотелось посмотреть, как и чем он дышит, что вдохновляет его на столь созидательное творчество, на столь интересную жизнь.
В один прекрасный день Настя поняла, что любит. Прежде, влюбляясь в сверстников «за красивые глаза», девочка и понятия не имела, что такое настоящая любовь. Только теперь она прочувствовала, что любовь – чувство не поверхностное, а потрясающее глубиной, что любят не за оболочку, а за то, что под нею сокрыто. И чем более распахнут миру человек, чем смелей смотрит в его глаза, тем большего откровения и любви заслуживает…
Придирчивое зеркало не обманывало – Настенька была красива: длинные  стройные ноги и тонкая талия, крепкая грудь и точеное личико в обрамлении темно-каштановых волос до пояса.
– Иванушка! Ну чего тебе не хватает? Я ведь люблю тебя!

Иван разочаровался в чувстве, некогда едва не погубившем его. Он не хотел любить. Он боялся любви последним писком своего практически уничтоженного страха. Последним, но до чего живучим! Нет, Ваня свято верил в себя, в стальной клинок Духа в ножнах собственного тела и стремился к победе комплекса недоверия прекрасному полу. Симпатичный и спортивный, парень был избалован женским вниманием, граничащим с обожанием. Иногда он встречался с девушками, но нечасто и ненадолго. Они же роились вокруг него, подобного совершенной ледяной статуе, обжигающей холодом бесстрастия.
Но однажды, когда мир румянился закатом, Иван, возвращавшийся домой, узрел гибкую розовую фигурку в облаке таких же волос, плывущую навстречу ему и солнцу. Вблизи волосы потемнели, сбросив солнечные чары, а платье побелело. Девушка взглянула в лицо незнакомцу, объяв отраженными солнышками, и синие глаза её внезапно смутились. Зачарованный, Иван улыбнулся красавице, а, разминувшись, обернулся и долго провожал взглядом  растворяющийся в темнеющем светиле силуэт…

Визг, сменяющийся жалобным плачем, сопровождал тяжкое буханье ударов. Хриплая матерщина грязью забивала уши «сострадателей», которые, боясь отморозка, зверевшего на глазах, уйти прочь также не решались. Видно, приковывала молчаливых «болельщиков» древняя как мир потребность, повелевающая слабыми – хлеба и зрелищ!
Человек избивал пса. Причем, не взрослого матерого кобеля, обижать которого чревато порванной в клочья задницей, а молодого, хотя и крупного, недоросля с несформировавшейся и неукрепленной жизнью психикой. Несчастный «дворянин», привязанный к грибку, с пеной у пасти извивался, пытаясь увернуться от ботинок. Затем, смирившись с участью, лег на спину в позу подчинения, показывая: «Помилуй, я сдаюсь!» В суровом мире собак вынужденную капитуляцию, выражаемую этим положением, понимает и принимает даже осатаневший от крови бультерьер, моментально прекращая избиение. Но двуногое животное, не обремененное собачьим благородством, это лишь раззадорило. Оно мнило себя, по меньшей мере «царем природы», стоящим вне всяких законов.
– Чё, сука, пощады просишь? Обоссался от страха! Я тебя полчаса гонял, а теперь час месить буду! И никуда ты, сучий потрох, не денешься!
Внезапно тонкая девичья фигурка, растолкав «сочувствующих», вцепилась в палача в попытке оттащить от животного.
– Не тронь собачку, урод!
– Пшшла вон, сука! – огрызнулся «особо-крупный» недоделок, отшвырнув защитницу на асфальт. – Кто тут урод? Повтори! Я тебя саму щас изуродую!
И шагнул следом…

Иван почувствовал избиение, находясь в минутах ходьбы. Чужую боль он воспринимал своей, свою же, полностью игнорировал. Ведь, что такое собственная боль? Всего лишь безопасное, пусть и неприятное ощущение, которое в свете поставленной цели можно просто не замечать, это предостережение организма, говорящее, что что-то идет не так. Но когда предупреждение принято и осознано, необходимость в нём теряется. Сенсорные раздражения тренированного бойца легко блокируются волевым усилием. Чужая же боль для человека, если он таковым является – необорима и уходит лишь с исчезновением источника. То была не просто боль – раздавался отчаянный зов о помощи в предчувствии смерти. Именно так вопиет любое страдающее существо, независимо от того, является оно «царем природы» или срубаемым деревом, кровоточащим живыми соками. Иван остановился, повернулся и зашагал на зов. И опять удар – только другого рода. Шаг взорвался броском. Душевное страдание достигло пика, сменившись лавиной физического. Он опоздал на полсекунды.
– А может, со мной попробуешь?
  Ответом был размашистый удар в лицо. Только, цель исчезла, и кулак провалился в пустоту. Руку дернуло вперед, едва не вырвав из сустава, а ноги споткнулись о встречную подсечку. Падение было оглушительным. Вскочив, разъяренный «собачник» хотел вновь кинуться на противника. Но, взглянув в его лицо, врос в землю. Глаза уперлись в многообещающую улыбку хищника – бойца в предвкушении схватки. Схватки за подругу, за семью, за стаю. Зверь, живущий во взгляде заступника, бесцеремонно проник в задрожавшее сознание, а через него в подсознание насильника, где по-хозяйски осмотрелся, поморщился и прорычал: «Больше ты никого не обидишь. Как только захочешь сделать кому-нибудь больно, твой страх намочит твои штаны!» И засмеялся. А победитель привязанных щенков рухнул без сознания в лужу собственного страха.
Иван не ведал прежде, что такое по-настоящему любящие руки, одно лишь прикосновение которых дороже всех прижизненных сеансов чисто плотской «любви». Когда он отвязывал дрожащего пса, на лицо ему легли горячие ладони, так долго ждущие и, как он почувствовал, долгожданные. Долгожданные в течение, пусть чрезвычайно плодотворной, но до сей поры неоперившейся жизни, главный плод которой недостижим без истинной любви.
– Ну, всё, – сказал Иван, отвязав пса. – Будешь Рыжим. Идем домой!
Они шли к подъезду, а следом доверчиво ковылял пес, обретший наконец дом и имя.
 
Потом была ещё встреча, а потом ещё.… И, наконец, сбылась Настина мечта войти в дом любимого.
В зале девушка остолбенела. Вокруг было столько необычного! Слева от окна, на солнечной стороне, стоял компьютерный столик с надлежащей машинкой в полной комплектации, включающей принтер, сканер, модем. Рядом, на смежном столике, располагалось музыкальное оборудование: микшерский пульт, синтезатор.… Тут же, стояли две гитары – электро и акустическая, стойка студийного микрофона с сеточкой – для записи вокала. Далее по стене располагался книжный стеллаж, заполненный литературой и диван. Третий угол зала занимал самодельный тренировочный комплекс, включающий перекладину, короткие брусья с размещенной на стойках штангой и скамья для жима. Подняв голову, девушка увидела в потолке два крюка-анкера для боксерских мешков, разместившихся неподалеку. Стена между диваном и спортивным уголком вмещала огромное двухсекционное зеркало, визуально удлинявшее и без того немалую комнату.
Настя подошла к книгам. Аккуратно рассортированная по тематикам, здесь находилась литература, посвященная боевым искусствам и спорту, философия и психология, партитура и зарубежные классики: Джек Лондон, Эрнст Хэммингуэй, Джек Шеффер… Особое место здесь занимала поэзия: Высоцкий, Пастернак, Лермонтов…
Неожиданно Настя заметила штрих, выпадающий из общей картины творческого гнезда. Это была кукла. Детская неваляшка мужского пола на компьютерном столике Ивана по-братски соседствовала с оборудованием. Более того, казалось, что именно она главенствует в обстановке, замещая отсутствующего хозяина. Девушка подтолкнула игрушку, и та с мелодичным звоном закачалась…
Позже, уходя домой, девушка вспомнила вдруг про загадочную неваляшку на компьютерном столике.
– Вань, а игрушечка твоя возле монитора, для чего она? Ты ей играешь? – и хитренько улыбнулась, боясь обидеть.
– Ты знаешь, Ася, как называется эта игрушечка?
– Кажется… ванька-встанька, если не ошибаюсь.
– Так это ж я и есть! – надолго озадачил Иван девушку…

Гонг. И Сергей шагнул в центр восьмиугольника. Финал первенства по боям без правил. Ничего серьезного. Надо лишь не переборщить, иначе дисквалифицируют. Бои без правил – одно название чего стоит! А правила здесь железные: в глаза не бить, горло не атаковать, пах не трогать, кости не ломать. О щипках и укусах даже говорить нечего. Меж тем, как шокирующие, травмирующие, запрещенные приемы в жизни – наиболее эффективное оружие рукопашного бойца, если он, конечно, уцелеть хочет. Но смесь борьбы и кикбоксинга – тоже неплохо, даже необходимо. Умение гибко пользоваться собственными конечностями (инструментами – как говорил Брюс Ли) в совокупности с активной защитой – основа реального рукопашного боя, настоящего Боевого искусства с большой буквы…
Отслужив срочную, Сергей остался на контракт. Чечня, Югославия и снова Чечня: из мясорубки – в мясорубку. К смерти чужой привыкнуть можно, смирение же с собственной гибелью – путь избранных. Страх мобилизует лишь до определённого предела, подводя к бесстрашию. Но далеко не каждый смертный способен переступить грань, их разделяющую. Возможности сделавшего это – запредельны. Наконец, вдоволь навоевавшись, Сергей уволился со службы. Так человек, не видевший мира вне себя и не находящий его внутри, попал туда, где обыватель воспринимает войну как далёкую страшную сказку с продолжением, рассказываемую телеведущими новостей, и не более того. Здесь не требовались навыки солдата, а ничего иного, кроме войны, парень не умел. В милиции же кандидатуру контрактника воспринимали недоверчиво ввиду обилия пройденных горячих точек, не способствовавших психическому благополучию. Вволю намотавшись по предприятиям, покормив частных «биржевиков», Сергей встретил однажды старого знакомого по рингу, профессионально дерущегося без правил и неплохо зарабатывающего тем. Исключительные навыки боя в сочетании с безжалостностью быстро повысили рейтинг «профессионала войны» в этом спорте. И вот – первенство края.
…Противник настроился исключительно на победу, мандраж предвкушения коей мобилизовал тело на молниеносную схватку: «Смять, сбить, изломать! Я – чемпион! Я – непобедим! А ты – никто, и никем останешься, выскочка!» И взглянул испепеляюще в айсберг насмешливого спокойствия противника, остывая и увязая в нем.
Сергей не волновался за бой, зная рефлекторную четкость собственных навыков, не дающих осечек, и легко прочитал намерения чемпиона. Он недолюбливал и считал излишней предстартовую суету и нервозность. Для внутренней мобилизации ему не требовался эмоциональный допинг, срабатывала автонастройка, включаемая самой ситуацией. Долговременной стратегии у Михайлова не было, он решил плясать от действий противника, раскрывающегося в нападении. А там посмотрим…
Спокойствие претендента обескуражило лидера, сбив накипь самоуверенности, а прямой насмешливый взгляд расшевелил червячок страха, раскоординировавшего двигательную настройку. И чемпион хаотично атаковал собственный страх в лице выцеливающего противника.
Сергей даже не счёл нужным бить соперника. Работой ног он вытягивал его на себя, проваливая нырками и уклонами и помогая падать однонаправленными рывками. Но не добивал, наслаждаясь бессилием будущего «экса». Внезапно вместо неловкого удара рукой, показанного  потерявшимся противником, последовал пробивной ёко в печень. Чемпион собрался, не зря же он был чемпионом! Взрыв боли в подреберье авансом обезболил Сергею последующую пропущенную серию. Он в глухой защите отступил к ограждению, где окрыленный переломом соперник сделал «проход в ноги». Как сказал Анатолий Тарас в своей классической «Боевой машине»: «Уверенность, превратившаяся в свою противоположность – крайнюю неуверенность, называется страх». Страх жил и в Сергее, придавленный установками мотивации, прижатый целеустремленностью, придушенный самоуверенностью. Но… жил. Теперь же, открыв глаза, поднял голову под шквалом тяжелых ударов. Однако ненавистный приём взорвал затаённую злобу, взращенную комплексом, сорвав предохранители с трудом настроенных тормозов. Шаг в сторону с фиксацией головы и – сокрушающий удар коленом. Всё…
Внешне – чистейшая победа, если не считать «неотложки», укатившей в реанимацию неочнувшегося чемпиона, навсегда ставшего «эксом».



ЧАСТЬ 3

Мешок в тренировочном зале бокс-клуба конвульсивно дрожал под поистине пулеметной «вертушкой», выстреливаемой Иваном. «Вертушкой» называется боксерская комбинация, выполняемая поочередно с двух сторон. Сейчас это были два удара снизу и один сбоку.
– Стоп! – команда Фёдорыча, фиксирующего секундомер. – Двести сорок комбинаций за минуту, что значит, – он на мгновение замер, – двенадцать ударов в секунду. Неплохо для начала, но маловато. Али пробивал за то же время двадцать три раза! Так что – работай…
Ваня никогда не забудет, как вначале Фёдорыч немало удивил его, сказав, что хороший боксер бьёт в течение секунды до десяти и более ударов. Парень лишь внутренне усмехнулся тогда. Но, спустя год, сам показал на тестировании семь. Вскоре, мастер спорта России Карен, на его глазах, прострочил семьсот двадцать раз в минуту. И вот Иван догнал Карена. Какие бы нормативы не определял для ребят Федорыч, все были достигнуты: будь то разряд по бегу, выполненный между делом, или пять прыжков на скакалочке за ту же секунду. Безразличие к боли и страху ковалось многочисленными спаррингами. Федорыч, жесткий до жестокости в обучении и приятель в жизни, требовал по максимуму от воспитанников. Тренер знал, как мобилизовать, цепляя за самолюбие и не скупясь на матерщину. Ребята были благодарны ему за то, что становились настоящими мужчинами – сильными духом и телом – и познавали разницу между истинным достоинством и словоблудием. С первых тренировок наставник предупреждал, что психологический прессинг в совокупности с нагрузками будет невыносимым, и «выживут» лишь стойкие. «Вы собираетесь драться с противниками, а не танцевать с партнершами, и бить вас станут до потери сознания. Я учу вас не бояться побеждать!» – и сдерживал обещание, не щадя никого. Выживали сильнейшие, в том числе и Иван. Через пару лет он стал кандидатом в мастера спорта.
 Вскоре Фёдорыча – политического беженца из Казахстана, тормознули менты и, узрев советский паспорт с иностранной пропиской, задержали. После выяснилось что он, состоящий в активной оппозиции к Назарбаеву, числится в федеральном розыске за… драку. Приговоренный на родине к летальному кровопусканию в подворотне, тренер благодаря навыкам мастера спорта СССР по боксу «самоамнистировался» и бежал в Россию.  Ваня восхищался живучестью человека, неплохо устроившегося в чужой стране благодаря своему поистине уникальному таланту воспитывать настоящих мужчин. И процветавшего вплоть до роковой встречи с милицией. Несмотря на то, что за рассмотрение тяжбы с Казахстаном взялся Страсбург, ворота за Фёдорычем зарешётились.
Наставник требовал сверхрезультатов при сверхнагрузках, и тридцатилетний Иван не только не отставал от  молодых мастеров и КМСов, но и превосходил их. Особенно в общефизической подготовке и выносливости, нарабатываемой в течение жизни. Он никогда не ограничивал собственных возможностей мыслимыми пределами, потому, что лишь границы, которые человек сам себе возводит, преграждают ему путь к бесконечному росту. Наш потенциал огромен, но, используя его всего на десять процентов, мы добиваемся много меньше возможного, так как сознательно запираем себя невежеством и неверием в собственные силы. Однако существует золотой ключик к этой кладовой сверхчеловеческих возможностей. Имя ему – вера. Неважно, вера ли в Бога, в любовь, в правое дело, в себя, наконец. Главное, что именно она помогает человеку получать желаемое – ставит цель и мобилизует средства к достижению. Это основа упорства, целеустремленности, гарантия успеха. Иван выбрал веру в собственные силы, и она дарила ему радость осуществления самого заветного, подкрепляя самую себя. Показатели парня росли как во всех практикуемых им видах спорта, так и в творческой деятельности.
После ареста идейного вдохновителя боксклуб распался. И Иван, приверженец джиткундо, концепции неограниченного рукопашного боя, разработанной Брюсом Ли, стал создавать собственное её ответвление, названное им «Шоковая терапия» или просто «Шок». Суть боя на выживание не в использовании ограниченного набора приёмов в рамках определённых правил, гарантирующих безопасность противнику, пытающемуся убить либо изувечить обороняющегося. Здесь, напротив, цель оправдывает средства, ведущие к ней. Это бой в три шага: вхождение на дистанцию поражения – атака – добивание. Это шокирование противника жестоким ударом по уязвимой точке: глазам, горлу, паху или колену… с целью парализовать дееспособность на долю секунды, обеспечив возможность последующего добивания. Способ же добивания зависит от цели шокирующего. Это может быть нокаутирование, болевой контроль или удушение… Короче, полное овладение ситуацией. Однако чтобы достать техническим действием опытного бойца и не потерпеть при этом поражения, требуется быть не менее опытным и подготовленным. Так что, маловажных и маловостребованных «инструментов» в рукопашном бою не существует. На взгляд Ивана, разделение боя на различные стили обусловлено лишь невежеством их адептов и экспортом национальных традиций породителей данных направлений. Да ещё набором правил, снижающих травмоопасность приемов, применяемых на соревнованиях. Правил, переходящих в навыки. Представим, как изменится вид поединка в случае отмены всех ограничений. То есть так, как бывает вне ринга или татами – в бою за собственную жизнь. Во-первых, сразу исчезнут длинные и размашистые движения, в том числе, так называемые, «вертушки» ногами и удары в прыжках – ввиду того, что издалека заметны и легко распознаваемы. Во-вторых, сведутся к минимуму борцовские приемы, допускающие захват и атаку врагом всех уязвимых точек, а также ограничивающие подвижность. Ведь в случае противостояния нескольким или вооруженным противникам борьба связывает и подставляет под удар. Воздействие же удушающих и болевых приемов приблизится к логическому их завершению – переломам шеи и конечностей. И прежняя «рукопашка» приобретет вид коротких фехтовальных ударов в уязвимые точки на фоне чрезвычайно мобильной защиты, напоминающей боксерскую. Захват же, то есть ограничение подвижности как противника, так и себя самого, превращает в неподвижную мишень для атакующего. Брюс Ли – непревзойденный новатор в области Боевых искусств, разделял всеобщий технический арсенал их не сообразно стилям, а соответственно дистанциям применения. Издали более целесообразны короткие невысокие удары ногами; вблизи – руки, то есть бокс. В клинче и в партере – удары коленями и борьба. Основное место в джиткундо занимали шокирующие и травмирующие «инструменты». Лишь с их участием бой обретает законченную целостность. Но, как особо подчеркивал «маленький дракон», универсальный боец должен самодостаточно владеть орудиями всех дистанций, чтобы полноценно противопоставить их любому оружию противника. Тут не поспоришь. И Иван отрабатывал скоростные комбинации как руками, так и ногами в движении: в атаке и защите с одним или несколькими партнерами. Особое внимание он уделял «сути» JKD – опережающим встречным ударам в ответ на начинающееся действие противника. Он учился следовать замыслам нападающего, но не связываться ими, оставляя за собой инициативу и выбор «оружия»; отличать финты от ударов, а браваду – от заслуженной уверенности. Часто спаррингуя, Ваня начал чувствовать динамику движения противников, векторы атакующей силы и использовал это знание в поединках. Так он самостоятельно пришел к принципам Айкидо – искусства инерционных бросков.
Вначале, будучи подверженным страху, Иван стремился побеждать ценой любых наносимых повреждений. Он выпускал собственноручно взращенного «зверя» на волю, и никто не мог противостоять ему. С исчезновением страха как эмоции, боец обрел уверенность в возможностях. Но ярость и неразборчивость в средствах первое время не оставляли его. Парадоксально, что уважать противника и контролировать внутреннюю агрессию, парня научил… бокс. На тренировках и в ринге Ивану противостояли не смертельные враги, а соперники, подобные ему ребята, также ломающие свой страх посредством спортивных поединков, также стремящиеся стать лучше. Люди, заслуживающие наивысшего уважения! С обретением самоконтроля, ярость ушла в глубину души, заняв место умершего страха, и Дух обрел невозмутимость. «Оборотень» упокоился под его сенью, проявляя себя лишь иногда во взгляде хозяина залогом предотвращения схватки. И понимание первостепенной ценности человеческой жизни и здравия поставили табу для неоправданного ситуацией членовредительства. А в случае необходимого применения оного – ограничения минимальным воздействием. Так Иван перерос вскоре собственную концепцию «Шоковой терапии», но вовсе не отринул её. Ведь, как говорят на Востоке, даже если меч тебе понадобится всего лишь раз в жизни, носи его с собой всегда.

Солнце, коронующее зенит, струящимися потоками голубило купол небесного цирка, дрожащего в восходящих течениях влаги. С многоэтажности обрывов, вознёсшихся над планшеткой заливных лугов, испещренных синью проток, хотелось броситься вперёд и лететь, раскинув руки крыльями. Мчаться беспечным мотыльком к запретному огню светила. Подобное чувство, наверное, испытывает коршун, распластанный над головами влюблённых на пъедистале загустевшего зноя. Но даже он не в силах повторить подвиг Икара! Стада, трудолюбиво «выпалывающие» луговой ковёр, крестьяне, творящие сенокос, и бесчисленные рыбаки, мурашками облепившие осколки солнца. Всё это великолепие жило и радовалось, щедро вскармливаемое и опекаемое неиссякаемой животворящей артерией – Обью.   
– Ваня, как красиво! Я родилась здесь, но даже не предполагала, что в нескольких шагах от дома есть такое раздолье!
– Пойдём вниз.
А рыжая молния метнулась в распластанную под ногами красоту, далеко опережая хозяев. Они спускались в луга сквозь терпкие ароматы разноцветья и оглушающее стрекотание кузнечиков в объятьях согревающего ветра, срывающего трепещущую одежду. Фактически Иван нёс девушку на руках, так как знал не понаслышке ненадёжность глинистых откосов, способных выкрошиться из-под ноги, лишив опоры. Тем более под шпильками, непривычной к путешествиям, девушки.
 Под обрывом, поставив Настю в зелень луга, он внезапно ощутил мощнейший удар ненависти, направленный в него, именно в него и ни в кого более. От неожиданности Иван пошатнулся, но лишь на миг. Он не помнил таких врагов, желающих не просто поколотить – подобного «добра» у него хватало всегда, а изувечить или даже убить без тени сомнения и с бесконечным удовольствием, замешанным на концентрированной ненависти. Рыжий как с листа прочел секундное изменение состояния хозяина или также уловил атаку. И зарычал. Покачав головой, парень двинулся за убегающей в порыве восторга Настенькой, к счастью, не заметившей происшедшего…
…В то время как на далёком «восьмиугольнике» Дворца спорта, чемпион получал от Сергея последний удар в своей карьере.

Когда Иван начал встречать Настю после университета, она волновалась, что проблемы, преследующие её предыдущих поклонников, воскреснут вновь. Вопреки ожиданиям, ничего подобного не произошло. Личность Ивана внушала его недоброжелателям уважение и опасение на инстинктивном уровне. Конкуренты чувствовали, что не следует обижать этого спокойного парня, не понимая почему. Право ухаживать за симпатичной однокашницей было безоговорочно признано всеми, независимо от уровня здоровья, благосостояния и гонора. Может, тут сыграла роль его просто невозможная уверенность в себе? Или чуть насмешливая улыбка? А может быть, синеглазый взгляд, временами наливающийся сталью? Пластичность движений? Скорее нет. Вышеперечисленное замечалось у Ивана эпизодически, в случаях конкретной на то необходимости. Всё остальное время парень был мягким, открытым до беззащитности, чутким и отзывчивым. Вот только, чтобы сметь выглядеть таковым – естественным и независимым от общественно-модных стереотипов, – надо иметь действительно выдающуюся силу Духа.
– Вань, в универе твоя афиша! Ты не говорил, что собираешься выступать в АГУ! – нарочито обиженно выговорила Настя встречающему Ивану на крылечке вуза. – Меня-то пригласишь?
…Они шли вниз по темнеющей на глазах стреле Ленинского проспекта, втыкающейся в речпорт сквозь многоцветие огней вечеряющего города. Шли из прошлого в будущее.

Он просто «завис», растерялся от радости. Со щита городских объявлений нагло улыбался враг. Враг с большой буквы – породитель многолетнего довлеющего комплекса, вызванного позорным поражением на татами. Публичным унижением от сопливого новичка на глазах всей группы. Не страшно быть побитым опытным, тренированным противником, превосходящим квалификацией и силой. Но пацаном на голову ниже, в полтора раза легче и абсолютным «чайником» в единоборствах! Позор! Воскресшее чувство страха, растерянности и бессилия всколыхнуло Сергея: отчаянный мальчишка, восседающий на поверженной груди, сжигающая боль в протараненном животе да занесённый кулак, вовремя перехваченный тренером…. Когда необъятная чернота ненависти похоронила сознание, Сергей не услышал скрипа собственных зубов. На волю вырвались годами затираемые эмоции – боль, страх, позор. Когда буря улеглась, он ясно вдруг осознал, что наконец-то миг освобождения близок: вот он, совсем рядом! В паре, разрушающих жизнь, молниеносных движений. Да в скорой встрече, обратный отсчёт к которой пошёл тиканьем взрывателя, ежесекундно приближающим освобождение. Освобождение, время коего белым по чёрному оттиснуто на концертной афише автора и исполнителя – Ивана Фёдорова. Аккуратно отделив плакат от стенда, Сергей свернул его поплотнее, усмехнулся и нырнул в полуденную суету городского муравейника.

Актовый зал университета был далеко не полон потому, что мало кто из горожан знал выступающего. Пусть пара его песен в студийной аранжировке иногда транслировались по местному отделению радио «Шансон». Но без рекламных капиталовложений, раскрутки то есть, даже неплохому автору, проблемно выйти на массовую аудиторию. В столь большом зале не в рамках общей программы, а сольно Иван выступал впервые.
Тихие аплодисменты. Один на огромной сцене. Заинтригованный микрофон, слепящая рампа и чернеющая глубина зала. Воткнув в переноску штекер гитары, Иван выпрямился, улыбнулся и, объявив песню, взял аккорд. Голос, отрывистый поначалу, зазвенел и налился силой. Музыка затопила зал, не оставив возможности дышать чем-либо иным. Поэзия перебора коснулась потаённых душевных струн, привнося чувства, переполняющие автора. Когда умолкли вибрации заключительного аккорда, – остановилось время. Затягиваясь, тишина сгущалась, оглушая, возводя зал на пик напряжения…
Взрыв! Взрыв оглушающий! Аплодисментов. Сметающая овация после глубоко прожитой композиции и минутной вечности эха. Духовного эха песни. Лёд треснул и испарился. Пришёл унисон – чудесная гармония душ.
Настя слушала в первом ряду. И пусть она знала некоторые песни Ивана и видела производимый ими эффект, волновалась, думая: а каково же ему? Себя, выносящую личное творчество на суд незнакомых зрителей с большой сцены, она даже и не пыталась представить. Настолько было это страшно! Девочка, конечно, зачитывала на утренниках чужие стихотворения, но невообразимо волновалась при том, сбиваясь и забывая слова. А он: сам – своё и абсолютно спокойно. Настя была не совсем права, думая о полной его невозмутимости. Дело в том, что, как прирождённый артист, Иван любил демонстрировать свои таланты публике. Восторг слушателей заводил его, аплодисменты зажигали. Это было непередаваемое словами чувство азарта – сродни бойцовскому. Азарта стимулирующего, мобилизующего, ведущего. Всякий артист – вампир, питающийся эмоциональной реакцией аудитории, заряжающей на дальнейшую работу. Волнение было. Оно напоминало норадреналиновый мандраж атлета, настроенного исключительно на победу. Возможное равнодушие зрителей, дополнительно подстегивало бы яркость и выразительность исполнения композиций. Страха же Иван не знал.
Первая реакция зала потрясла Настю до глубины души. Хотя, даже она была не в силах захлопать по окончании песни. Собственных чувств не осталось: лишь те, которыми одухотворил маэстро.
Одно на всех большое чувство,
На весь неизмеримый зал:
Так дирижирует искусство,
Игрою музыки, в глазах.

Сергей не пошёл на концерт. Он был попросту не интересен ему – как мёртвое прошлое врага. Да, именно мёртвое прошлое. Мысленно он давно похоронил Ивана, вскоре после памятного поражения. Чем может быть интересен труп, пусть – живой, шевелящийся, чувствующий? Пока чувствующий… Сергею казалось, что он равнодушен ко всему. Однако единственное, чем он не проникся – это принятием своей смерти, хотя сам так не считал. Жестокий боец, неоднократно отнимавший чужие жизни, не был готов поступиться неповторимой собственностью. Страх ютился в сердце его. Только сам Сергей не отдавал себе в этом отчёта. Дух человеческий обретает максимально возможную, сверхъестественную в прямом смысле силу лишь при абсолютной непривязанности личности как к жизни, так и к смерти. Нарушение этого правила в любую сторону укорачивает так или иначе человеческую жизнь, уменьшает духовный и творческий потенциал.
Приди Сергей на концерт заклятого своего врага, его, возможно, исцелило бы искусство, надломив скорлупу надуманной ненависти. Но, инстинктивно предчувствуя противоречие, грозящее мировоззрению, он решил ждать снаружи. Убийца не осознавал, что, реализовав заветную цель свою и похоронив недруга, останется «у разбитого корыта» смысла собственной жизни. Он был так далёк от понимания…

…Они вышли, обнявшись, в облаке нежности, питаемом единым и неделимым чувством, навстречу тёплым сумеркам. Трудяга-гитара заслуженно отдыхала в покрове кожаного чехла. Свернув в сквозняк пустынного двора, пара увидала мужчину, двигающегося навстречу в тёмных, несмотря на отсутствие солнца, очках. Лицо его было опущено так, будто скрывалось умышленно. Когда до приближающегося осталось не более пяти метров, он резко остановился, заступив путь. И снял очки…

Вопреки ожиданию Сергея Иван был не один. Но тень сомнения лишь на миг поколебала решимость. Но, на миг – не более. В ограде двора безлюдно, а если из окон сквозь гущу листвы и увидят что-нибудь, то вряд ли в подробностях: достаточно одного выпада. Что может противопоставить музыкант? Ему! Владеющему вершиной искусства убивать! Нет татами, нет рефери, способного остановить уничтожение. Нет свидетелей! А девушка? Что она в сравнении с ненавистью! Ей будет достаточно взгляда, подкашивающего колени воинов. Взгляда, несущего страх из глубин его сознания. Взгляда, предваряющего смерть на долю секунды – времени точного движения. Сергей не осознавал, что любая злоба строится на фундаменте страха человека, породившего её. А где страх, там и слабость, а значит, и поражение. Поражение, заложенное в самой сути насилия, программируемое агрессором самому себе. Редкий человек мог выдержать напор страха Сергея, проецируемого ему, так как у неуравновешенных людей страх порождает страх. У более сбалансированных, эмоция откликается с запозданием и в меньшей степени. Совершенный же Дух, не зная страха, незамутнённостью своей отзеркаливает агрессию, возвращая обидчику лавинообразно. Почему лавинообразно? Да потому что у страха глаза велики! Так ведь?

Когда человек вскинул неподъёмный монолит взгляда, в нём равнодушно констатировалась смерть. Смерть её, Насти, смерть её Ванечки. Не как вопрос, а как решённая проблема
Девушка взглянула на друга и… поразилась его спокойствию. Улыбающемуся спокойствию. Казалось, что Ивану совершенно наплевать на чётко выраженные намерения убийцы. Что ему полностью безразлична как сама возможность выжить, так и перспектива умереть. Иван мягко улыбался, и аура, порождаемая им, окутала девушку непроницаемым облаком, не оставившим под собой место для переживаний. Никаких! Только вот, действие её не досягало остановившего, ненависть которого полыхнула вдруг электрошоком из «оголённых» глаз…
Но случилось странное: мгновения спустя Насте показалось, что агрессор упустил нить своей злобы. Глаза его выразили полное недоумение, а затем бессилие, сменившееся паникой. После – опустели. Задрожавшие колени подкосились и… Что там – метры! Иван бережно остановил падающего и с понимающей нежностью взглянул в закатывающиеся зрачки. Глаза его выстрелили Силой, под которой недавний противник оживился, выпрямился в коленях и… крепко обнял ещё недавнюю свою «жертву». Они стояли, спаянные взаимопониманием…

Взгляды бойцов сцепились – и воздух в них вязко загустел. Разность мощнейших потенциалов, сошедшихся в поединке, связала их волю в Гордиев узел, разрубаемый лишь изнутри. То была дуэль Духа – не тела, результат которой однозначен: кто-то ляжет, и, возможно, навсегда.
Сергей выстрелил всей ненавистью, взращенной и натренированной годами обиды, превратившейся в кровную. Он целился в страх, скрытый в глубинах души любого обычного человека. Но противник не был обычным человеком, и сила, не найдя цели, прошила пустоту. Яростные заряды кулаками слепца проваливались и рассеивались в безразличии Ивана, в беззлобно улыбающихся глазах. Ну разве кто в состоянии поразить цель, которой не существует? С усталостью, в Сергее пробудился страх – беспомощный, беззащитный. И когда Иван собрался обратить злобу растерянного атакующего против его же страха, он постиг вдруг их природу, обнаружив её источник… в себе самом. Он вырвал у противника привнесенные собой ужас и ненависть без остатка, растворив в собственной Силе. Силе, моментально уничтожившей грязь. И… попросил у Сергея прощения. А насмешка, ранее возвышающая Ивана над обидчиками, навсегда сменилась пониманием…