Художник

Солнце странно светило на палитру.

Он взял кисть и поднёс к полотну. Бережно прикоснувшись, он повёл ею немного, сделал круг на одном месте, так, что получилась цветная густая лужица.

Здесь нужно добавить немного грусти. Грусть светлая, тихая, как солнечный свет ранним утром, и также, как луч ещё не нагрелся для того, чтобы жечь, грусть ещё слишком легка, чтобы перерости в неистовую печаль.

А здесь немного смеха. По правде говоря, смеха никогда не бывает достаточно, и он никогда не скупился на него, раздаривая самые яркие краски. Но сегодня не такой день. Должна быть гармония, а это значит, что смех потребует после себя слёзы. Но для них ещё не пришёл момент.

Он всегда умеет выбрать нужный момент. Он знает, где ему нужна радость, капризы, гордость или обида. Что-то он любит, а что-то нет, но он никогда не руководствуется личными привязанностями. Если ОНИ существуют - значит, ОНИ нужны. И каждая из них имеет право на существование.

Он отошёл немного назад и осмотрел своё творение. Ещё один взмах - и капля презрения поселилась в особо весёлом уголке. Там, где есть веселье, всегда есть презрение. Это человеческий закон. Кто-то всегда веселится "выше" других..

Кисть снова неслышно опустилась на полотно, и он добавил лужицу самолюбия. Растоптанного или нет - решать другим.

Стаканчик с водой, одиноко ютившийся у его мольберта, качнулся. Он развёл новую краску, выбирая подходящий оттенок.

 Наиболее тёмный. Это было его любимое. Гордость.

Он всегда любил добавлять гордость. Она словно поднимала людей в его глазах, и ему казалось, что те, для кого он творит, не так уж ничтожны. Тёмно-синими резкими каплями садилась она в разных кусочках полотна, поверх всех цветов. Иногда она была скрытая, иногда подавленная, но никогда не была оттого менее яркой или блеклой.

Теперь пришёл черёд любви. Это был более сильный оттенок, более насыщенный, это была не эмоция, а уже чувство, и потому требовала большей осторожности и умения. Но он не любил с ним играть. Он никогда особо с ним не осторожничал, не придавал большого значения, потому что знал: независимо от других цветов этот будет вечным на его полотнах всегда. А потому к чему осторожничать? Как водится, то, что не теряется, никогда и не ценится.  Любовь плотным розовым кружком прочно впиталась в полотно.

За любовью сразу шло коварство. Кисть тонко разрезала воздух и перед ним оказались несколько чётких штрихов. В коварство он мастерски вплёл тонкие нити унижения и блёстки удовольствия, перемежёвывая их с паутиной ревности.

Он снова отошёл. Как ему ни не хотелось рисовать, пришёл черёд гнева. Гнев всегда был ярким. Это была молниеносная вспышка, фантом, расползшийся огненной кляксой и задевавший неровныим краями чёрное пятно злости. 

И тут он возликовал. В злость всегда вплеталась искренность. Беспощадно и неотъемлемо впивалась она белыми брызгами в черноту самого ненасытного врага, дополняя собой любую эмоцию и раскрывая истинную человеческую суть. Всё-таки, пусть в его мире будет побольше искренности.

Картина была окончена. Но она была окончена только на сегодня. Завтра ему предстояло писать ещё одну - точно такую же, и так уже много тысяч лет.

Его не интересовало, как будут жить люди с его творениями. Он всего лишь давал им то, без чего они не смогли бы жить.

Сколько существуют люди, он писал для них их мир. Он был далеко не простой художник. Никто на свете не знал его, и он не знал никого, кроме себя и своих красок. Он был виртуоз.

 Виртуоз эмоций.