Чернозём

Железнодорожная станция «Новая Казачья» в пригороде Харькова – лишь крохотный полустанок, который с грохотом проскакивали поезда из Москвы  в Крым и на Кавказ, и обратно. Останавливались там пригородные поезда и электрички, выпуская дачников и «поездников»  - пассажиров, работавших в городе, и ездивших, как маятники, с утра пораньше на работу, а по вечерам с работы усталые, «отработанные», выжатые, выходили на длинную узкую платформу. На другой стороне перрона, через две колеи железной дороги, вытянулась такая же узкая платформа, покрытая выщербленным старым асфальтом, вытертым до дыр сотнями шаркающих ног. В центре той платформы рядом с домиком - билетной кассой, где кассирша появлялась только перед прибытием электрички, стояли в середине дня редкие отъезжающие в город дачники, нагруженные по случаю осеннего урожая под завязку. В вёдрах, корзинах, сумках они везли вкусное подспорье к рациону: овощи, фрукты, ягоды, собранные на своих садовых участках. Земля-то была чернозёмная, жирная и плодородная, та украинская землица, которую когда-то составами вывозили гитлеровцы, лишаями выгрызая поверхностный слой земли-кормилицы Украины, чтобы обогатить свою германскую землю. Гумус чернозёма созревал годами, столетиями. Отмирали стебли и листья растений, которые щедро произрастали под жарким солнцем, напоенные скудной дождевой водой харьковщины. Дождевые черви усердно трудились, пропуская через своё тело-трубку эту бывшую растительность, и выпуская готовую к дальнейшему созреванию массу, чтобы потом та стала чернозёмом. Деловитые зайцы, состригавшие зелёную траву, оставляли свои круглые катышки помёта, которые дождями и ветром равномерно распределялись в этой земле. Да и всё зверьё, большое и малое, добавляло к чернозёму свои добавки, так нужные ему для созревания. Пахари-кроты вслепую рыли свои туннели, перемешивая  и вспушивая почву. Видали ли вы кротовьи конуски, или рассматривали эту рыхлую, мягкую кучку земли, прикрывающую вертикальные кротовьи шахты?  Даже на глинистой почве эти конуса заметно чернее окружающей их почвы. А уж на чернозёме этот конус можно прямо брать в горшок для высадки комнатных растений – эта земля не уступит продаваемой в магазине почве для цветов. О, этот чернозём! Это же основное богатство Украйны, эта чёрная рыхлая земля, на которой картошка может уродиться и сам-десять, и сам–двадцать, и сам –тридцать! Да в неё можно высаживать только глазки с прилегающим к нему куском картофеля, и получить жизнеспособные крепкие кустики, споро и дружно вытыкающиеся из земли после первых майских дождей, успевай только окучивать. А если оставшуюся часть картофелины использовать в пищу, то тогда вообще на высаженный килограмм можно получить и 50, и 100 кг урожая. А можно и не получить. Враги урожая: лень, колорадский жук, и в последнюю очередь засуха…

В 1990 году мой отец, имевший дачный садовый участок с домом в Новой Казачьей,  взял дополнительно два огорода, расположенных неподалёку, на другой стороне оврага с ручьём, разрезающим дачный кооператив на две части. Домик отца был в одной части приовражья, а участки – на другой. В начале весны он предложил мне один из участков, ближний к его дому. Обещал дать и посевной материал, лопаты и тяпки для работы. В положенное время «новые крестьяне» принялись за работу. Мы с женой приехали в выходной день, взяли посадочную картошку «Цыганочка», мелкую и чёрную, лопаты; семена подсолнуха, фасоли, свеклы, арбузов и дынь привезли свои сортовые. Высадив и высеяв в один приём всё, полив посевы, зашли к отцу отдать инвентарь. Он расхаживал по своему саду, поплёвывая, и показывая нам, что и где посадил, какие плодовые и ягодные деревья, кустарники у него есть. В середине сада был участок, который он засадил картошкой. По краям росли кустики малины, смородины, пара кустов облепихи. Яблоневые, грушевые и сливовые деревья занимали остатки территории сада. Домик он построил сам, а незадолго к нему прибавился добротный погреб с бетонными стенками. Странными нам с женой показались яблони, высаженные наклонно под большим углом, почти стелющиеся по земле. Дело Мичурина находилось в надёжных руках! Способ посадки, хорошо проходивший в северных районах России, и губительный для тёплой Украины, был взят им бездумно из какого-то журнала садоводов-любителей. Отец хвастал богатыми урожаями яблок: в позапрошлом году – 5 яблок с двух деревьев, в прошлом – аж 10 яблок порадовали хозяина своими румяными щёчками. На всём участке лежали кучками груды железа, строительного мусора, отходов. Зловещей тенью всюду за нами следовала жена отца, моя мачеха, то и дело что-то поправлявшая в цветниках, хаотично разбросанных по участку. Её недоброе присутствие заставило нас побыстрее распрощаться и уйти.
Мы приезжали на «свой» участок в Новой Казачьей по воскресеньям, как договорились с отцом.  И проводили положенные работы: окучивание свежих зелёных кустов картофеля и обработку их против колорадских вредителей, прополку участков фасоли, подсолнухов, арбузов и дынь. Иногда в засушливые дни приносили воду вёдрами из ручья и поливали растения. В эти наши редкие приезды мы радовались дружной зелени картошки, фасоли, ползучим лианам арбузов и дынь, пружинистым стеблям и листьям свеклы. И, конечно, подсолнухам: мощные толстые стебли венчали тугие тяжёлые головы с жёлтыми ресницами, и тысячами крохотных глаз-семян, всматривавшихся в солнце с утра до вечера. Было счастьем видеть, как наш с Софьей труд создавал красоту, которая обещала превратиться в сладкие арбузы и дыни, вкусные налитые семечки, толстенькие бурачки, и конечно, картошку «Цыганочка», пробы которой дали замечательные крупные плоды с фиолетовой кожицей, и белой сахаристой мякотью. Арбузы уже по величине превосходили детскую голову, дыни шершаво гладили наши руки при соприкосновении.
В один из наших приездов отец взял меня с собой на свой огород, где он тоже посадил картошку,  и помидоры с подсолнечником. Там он принялся собирать оранжевых в чёрную полоску колорадских жуков и личинок в баночку, не желая применять инсектициды, и вредить своему здоровью. С собой он захватил тяпку, чтобы окучивать картофельные кусты. До окучивания дело у него не дошло, так как на соседнем участке появился ещё один дачник с тяпкой. Начав с приветствия, отец вскоре перешёл на плодотворное обсуждение политических событий, перестроечных решений, новых назначений и перемещений в партийном и правительственном аппаратах. Единодушно повозмущались двое приятелей и последними событиями на Ближнем Востоке, выразив негодование экспансионистской политикой Израиля. Тем временем я рассматривал его чахлые картофельные кустики, обглоданные колорадками, и принес ему для полива пару вёдер воды. В своём разговоре два приятеля не замечали меня, и забыли об окучивании и прополке. Собранные в банку колорадки «доходили» в банке под жарким солнцем. Зато какой блестящий анализ обстановки в мире получился! И безусловно, если бы этих двух умудрённых мужей избрали в правительство, мы бы сразу забыли о неприятностях и провалах в экономике и политике, тотчас настала бы дружба народов. Основным рецептом быстрого наступления гармонии в международных отношениях, как авторитетно, подкрепляя жестом крепко сжатого кулака, распалясь выкрикивал отец, было немедленное стирание с лица земли государства Израиль. Его оппонент, немного поколебавшись, видимо, из-за моего присутствия, постороннего для него человека, всё-таки согласился с этой мыслью. Решив таким образом все проблемы мировой политики, собеседники перешли к злободневным событиям внутри страны. Посетовали, что так не хватает сейчас такого политика, как Иосиф Виссарионович. Так и не дождавшись обещанной мне тяпки, я вернулся на свой участок, где жена докончила полоть и окучивать.

В следующий приезд мы собрали первый урожай: сорвали и вымолотили вручную фасоль, она едва уместилась в моём рюкзаке. Не став тревожить отца и его жену, ушли на станцию. А через неделю созрели подсолнухи, и мы полдня сидели и выбивали крупные чёрные семена из огромных пожелтевших головок. При этом заметили отсутствие двух подсолнечных шляпок, срезанных ножом. «Кто-то в поле стал ходить, и пшеницу шевелить», как сказал П. Ершов в «Коньке-горбунке». А проще сказать, спёрли часть урожая. Но и выбитых семян подсолнечника хватило, чтобы заполнить весь мой большой туристский рюкзак из прочной брезентовой ткани защитного цвета, когда-то верно служивший мне в горах, и купленный на отложенные копейки. Полюбовались мы и на остальные растения: крепкие высокие кусты картофеля, арбузы и дыни. Решили, что в следующие разы начнём их собирать. Выкопали немного картошки, собрали оставшуюся фасоль, и присели отдохнуть на меже. Вначале мы услыхали, а потом и увидали отца с мачехой, оживлённо о чём-то беседующих, смеявшихся над чем-то. Нас они вначале не заметили, и завернули было на наш участок, громко смеясь над тем, что вот-де Алика с женой никогда нет на участке, что за работники, ха-ха-ха. Заметив нас, вдруг резко завернули и остановились, показывая, что идут они мимо нашего участка, а жена его стала нас уверять, что они никогда не ходили прежде этой дорогой. Отец вторил своей жене. Это было так похоже на проделки детей, забравшихся в чужой огород, пойманных на месте преступления, и неуклюже оправдывающихся перед хозяином, что мы с женой незаметно переглянулись понимающе, сразу сообразив, кто «попятил» пару шапок подсолнухов. Но ничего говорить им не стали, ведь и огород нам достался бесплатно. Тут же, перестроившись, пытаясь загладить положение, отец настойчиво пригласил нас зайти, поесть и отдохнуть. Но мы уже настроились идти на электричку, и пошли через час после них, не собираясь заходить к отцу в сад. Проходя мимо сада отца, заметили мачеху, которая тоже увидала нас, позвала отца. Она бросала завистливые взгляды на мой полный рюкзак, и наполненные сумки. Вновь начались уговоры, и чуть не силой они заставили нас с женой зайти к ним в садик.
Там мачеха несколько раз произнесла, скрывая зависть и злобу:

-Какой у тебя, Алик, хороший рюкзак. А что в нём?-
 
Пришлось показать отборные семечки. И тут включился отец, предложивший мне оставить у него этот довольно тяжёлый рюкзак, а он его, дескать, позже привезёт на своём «Запорожце» к нам домой. Мы не соглашались, чтобы не переваливать свою долю работы на пожилого человека. Тогда уговоры продолжила мачеха, в руки жене ткнувшая несколько сухих стеблей физалиса, разумеется, уже без ягод. Одна из сумок с оставшимся урожаем перешла ко мне в руки, и отец со словами:

-Вот видишь, тебе же тяжело,-

стал снимать с меня силой рюкзак. Я вначале сопротивлялся, придерживал рюкзак за лямки. Не было ссоры, но было направленное действо со стороны отца и мачехи,  заполучить в свои цепкие лапы мой новый рюкзак. Мы с женой попрощались, и тронулись было в путь, но отец не отставал, всё рвал рюкзак с меня. Что я тогда думал, не помню, наверное, всё повторял про себя поговорку моей бабушки «худой мир лучше доброй ссоры». В энный раз пытаясь, наконец, уйти от этой настырной пары, давно уже порвавших с нами родственные связи, распространявших о нас грязные слухи, я ослабил сопротивление, и «сдал» отцу рюкзак на руки. Облегчённые, мы уходили, предчувствуя дальнейшее…
Через неделю мы снова приехали на участок, так как пришла пора собирать картофель. Но вначале пришлось зайти к отцу за лопатой и вёдрами. Он вызвался всю картошку поместить в погреб, а потом привезти. Ну, как, читатель, знакомый мотив? Может быть, ты думаешь, я возвожу напраслину на своего отца? Удивительно, но здесь всё – правда. Оказывается, наряду с нормальными отцами, встречаются и выродки. И с этим тебе, читатель, придётся смириться, либо не читать дальше.

На нашем участке уже не было ни одного арбуза, ни одной дыни. Они все были украдены. Спросили у отца, он отговорился какими-то неизвестными ворами из села,  которые ещё кого-то обокрали. Но горевать было некогда, наш ждала уборка картофеля. Картошки было много, 180 килограммов вырыли мы с женой, перенесли вёдрами в сад отца, спустили в погреб с его помощью. Времени это заняло целый световой день, а в конце работы мы пообедали. За обедом отец развлекал нас рассказом, как он убирал урожай картошки, что росла в его саду. Оказывается, там рыл свои норки крот, и отец наблюдал, как целые кусты уходят под землю. Он провёл раскопки, обнаружил кортофелехранилище крота, и в нём было почти целое ведро картошки. Не поленился, отрыл и самого виновника всех хлопот, небольшого слепенького красавца-крота с серебристо-чёрной шёрсткой. Со злобой отец продолжал рассказ. Он, по его словам, всегда считал китайское наказание за воровство самым справедливым. А именно, украл что-то человек – отрубить ему руку. Поскольку крот, по его мнению, украл у него аж ведро картошки, то он провёл заседание «сталинской Тройки» (присутствовал один он), вынес приговор, и отрубил лапы кроту. Все четыре. Во время его рассказа у меня зашевелились волосы от ужаса: с кем мы сидим рядом. Мы стали собираться, подавленные его рассказом, явной похвальбой тем, о чём нормальный человек никогда бы и слова не проронил. Он вызвался нас подвезти, хотя в этом не было никакой необходимости: всю картошку мы оставили у него, не взяли себе даже килограмма, так как он всё повторял:

-Я вам всё перевезу на машине.-

Тогда я попросил его, хотя бы часть картошки захватить с собой, раз он нас везёт. Но он сразу же отговорился тем, что ему ещё куда-то надо заезжать, и он нас подвезёт лишь до станции. При подъезде к станции он внезапно развязал ссору, грубо оскорбив мою жену. Дело было так. Мы из вежливости вели приятный разговор, ничего не значащий, никого не задевающий. О своих детях рассказывали отцу, который лишь отмалчивался, и внуков не жаловал. Как учатся, куда в школу ходят. Всё обычно. Но стоило жене упомянуть о том, что в школу им даём пустые бутерброды, как последовала артиллерийская канонада слов-обвинений в её адрес:

-Ничего, ты ведь миллионерша, как-нибудь прокормишь своих детей.-

Жена возразила:

-Но я с 13 лет уже полусирота, отец умер, а мать работала библиотекарем в школе, получала зарплату меньше уборщицы, мы еле тянули от зарплаты до зарплаты,  откуда миллионы?-

И последовал глумливый ответ, от которого и сейчас нас лишь при воспоминании о нём трясёт:

-Тебе твоя мать столько оставила, что ещё твоим детям и внукам хватит!-

Тут уж жена не выдержала:

-Останови машину, сволочь!-

Но отец сделал вид, что ничего не слышит, и довёз нас-таки до станции.
В прежние годы он на наши рассказы-описания нашего житья-бытья отвечал:

-А я ещё хуже вас жил.-

А мачеха добавляла:

-Вы ещё жируете, вот мы в ваши годы плохо жили.-

После этой ссоры он прервал с нами отношения. Мы никогда больше не увидели мой рюкзак, семечки и картошку. Через год он позвонил мне, и снова предложил мне участок на украинском чернозёме возле его дачи. Я отказался, и спросил его о рюкзаке и картошке.
-Какой рюкзак? Я не помню ни о каком рюкзаке. А картошка испортилась, и мы её выбросили. Ведь ты же не приезжал её забирать.-

Славен украинский чернозём, плодороден, коль постараешься посадить-посеять, обработать его, вовремя собрать урожай. Да слишком много воров кругом, всем им грязные лапы не обрубишь…

13 ноября 2009 г.