Женский Взгляд

- Значит, договорились? – настойчиво переспрашивает Антонина Егоровна. – Я пройду на отделение, а ты тем временем тихонько посидишь здесь, с тетей.

- Не хочу, не буду, почему опять с тетей? Я хочу к маме! Хочу её видеть! Я принесла гостинцы, ты обещала, обещала, - канючит нахохлившаяся плакса. – Ты обещала! Говорила - навестим, погуляем, проведаем…

- Верно, обещала, - соглашается Егоровна. – Но ведь и предупреждала тоже: если получится. Именно так. Если получится, если мамочке станет лучше, если будет на то воля Божья, если доктор позволит. А теперь вот - доктор не разрешает. Ты же сама слышала!

Егоровна делает выразительные глаза и указывает на худосочного паренька в несвежем халате.

– У нашей мамочки обострение, а потому никаких прогулок. В палату тебе тоже нельзя - такой порядок. А будешь рюмзать -  вообще больше со мной в больницу не пойдешь. Поняла?

Она усаживает Настеньку на тертый дерматиновый диван, вручает ей тетрадь, дешевую ручку с фиолетовым стержнем, отламывает крупный зеленоватый банан.

 -  Вот! Нарисуешь пока, это самое, картинку. Или буквы напишешь. Ты ведь уже совсем большая, столько всего знаешь. А тетя, небось, думает, что ты маленькая. Правда, тетя?

- Точно так…

Неприветливая медсестра отрывается от кроссворда, бросает усталый взгляд поверх очков: – Идите, женщина, идите. Я за ней посмотрю.

Коридор остро пахнет хлоркой, ухает сквозняк, многочисленные казенные двери держат равнение на плакат «Что нужно знать о сифилисе». Мимо целеустремленно движутся грузные человекообразные самки в пятнистых халатах и пузатые раскованные самцы в трико, остро пахнущие перегаром и уборной.

- Тебя как зовут? - неохотно интересуется у Настеньки медсестра. – Бабушка твоя надолго ушла, или так? Для отметки? Как думаешь?

Она широко зевает, откладывает газету в сторонку.

- Не знаю, - пугается Настенька.

Хмурая тетя, конечно же, спрашивает не просто так. Уже поздно - вон как темно. Тетя устала и хочет домой. Скоро, совсем скоро она встанет со стула, наденет пальто, шапку, варежки и уйдет. И как только тетя уйдет, Настенька тут же останется совсем одна…

 Малышка шумно шмыгает носом. В горле нарастает мощное комариное гуденье.

- Тю! – восклицает утомленная тетя. – Эт-то еще что такое. Молочные реки, кисельные берега? Ладно, не хнычь. Как, говоришь, кличут тебя? Настя? Вот и хорошо. А я – Дарья Петровна. Будем знакомы? Давай руку….

Дарья Петровна распрямляется, выплескивая из-под стола свое грузное немаленькое тело, запускает руку в карман и достает оттуда маленькую резиновую куколку.

 - Держи-ка!

Настенька зачаровано разглядывает неожиданное подношение: надо же, до чего хорошенький! При ближайшем рассмотрении куколка оказывается весьма даже симпатичным старичком; с бородкой, сучковатой палочкой и узелком за плечами. У ног старичка дремлет пушистая черная собачонка. Лицо у старичка невероятно доброе, открытое и лукавое. Левый глаз жмурится в хитром прищуре. Праздничный картуз с лаковым козырьком франтовато задвинут на затылок, - туда его, родимого, по русскому обычаю.

- Тетенька, кто это? – мимолетная паника отступает. Пальчики заинтересованно изучают необычную игрушку: какой мягонький, вот это да! Сапожки, поясок, пуговички, - всё как настоящее.

- Кто? Хм, - Дарья Петровна на секунду задумывается. – Пожалуй, странник. Видишь, у него в руках посох.

Настенька кивает. Старичок нравится ей все больше и больше.

- В старые давние времена бродили по Руси странники. Пели песни, рассказывали сказки, собирали различные истории из народной жизни. Машин еще не было, а лошади стоили очень дорого. Вот и приходилось странникам передвигаться пешком, по пыльным дорогам, по степям и лесам. Почитай в каждом доме ожидал их ночлег, а в каждом придорожном трактире - питьё да пропитание. Люди знали и любили странников. Многие из них, со временем, становились великими….

- Они просто ходили, а их за это кормили? – уточняет Настенька, слушая историю с неослабевающим вниманием. – Они что, никогда не работали?

- Работали, но по-своему. Играли на музыкальных инструментах, танцевали, веселили народ...

  Невинный, в сущности, вопрос вызывает у Дарьи Петровны приступ сильнейшего раздражения.

- Магнитофонов да телевизоров тогда тоже не было, заметь. Припрутся такие вот ухари в деревню, и давай наяривать. Тут уж сбегаются со всех сторон и стар и млад. Столы накрывают, мед-пиво разливают, девки от восторга в обморок падают…

Дарья Петровна расстраивается окончательно и поджимает губы.

 – И ни черта с этим не поделаешь, матрешка. Потому как великие странники пропагандировали, таким образом, среди  темных крестьянских масс великую силу народного искусства…

- Ну, вот и я. Успела, слава тебе Господи, - прерывает разговор запыхавшаяся Егоровна. – Так уж бежала, так уж спешила. Не утомила она вас? Не умудрялась? Не бузила, не дулась, не капризничала?

- Ба-аушка, смотри, это великий сранник! Мне его тетенька дала поиграть, Дарья Петровна!

Настенька соскальзывает с клеенчатого дивана. Блестят темные выразительные глазенки. Щечки явственно освещены восторженным румянцем.

– А еще она мне сказки рассказывала про то, как они ходили и пели песни. Мне совсем не было грустно. Я совсем не плакала.

- Ох, Наська, вечно ты отмочишь чего-нибудь такое, что хоть стой, хоть падай, - укоряет внучку Егоровна. – Дай сюда. Надо же, какой махонький!

Она близоруко всматривается в крохотную резиновую фигурку. Грудь, живот, руки, ноги и даже шея развеселого старичка усеяны многочисленными глубокими проколами.

- Сказки, говоришь?

Егоровна смотрит на медсестру в упор. Тяжелый взгляд не сулит народной сказительнице ничего хорошего.

 – Ну и вонючие же у тебя сказки, подруга, ну и дерьмовые. Повезло тебе сегодня, не по-детски повезло, не по-шуточному. Твое счастье, что у меня рядом ребенок.